Кац Рудольф Михайлович : другие произведения.

Умфолози

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

Рудольф Кац

УМФОЛОЗИ

  
  
  
  
  
  
  
  
  

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Ива, 15 лет.

Митя, 16 лет.

Алымов, 42 года

Ричард, 28 лет

  
  
  
  
  

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

  
  

Тёмная комната на загородной даче. Окна зашторены. Лишь в одном месте полотно разошлось, и в комнату проникает свет мечущегося на ветру фонаря. Ветер так неистов, удары его так сильны и настойчивы, что, кажется, деревянные стены вот-вот рухнут, и комната, беззащитно кувыркаясь, исчезнет в полном стона и снега пространстве.

Звон стекла.

Шаги.

   Упало и покатилось ведро, кто-то зло чертыхнулся, шаги замерли. Скрипнула дверь -- на пороге Ива в лёгкой осенней куртке. Откинула капюшон с лица, сбросила снег, топчется на месте, сунув руки под мышки. Хрипит чуть слышно, потом чуть громче:
   -- Эй, эй...
   Осторожно движется по комнате, натыкается на мебель, нащупывает печь, приникает к ней -- вдруг, отчаянно взвизгнув, бросается прочь, переворачивает стол, прыгает на кровать, забивается в угол. Бросает в пространство подушку, ждёт.
   -- Эй, ты, зараза! Ты где? Ушла? Или не ушла?
   Свешивается с кровати:
   -- Что мне, сдохнуть теперь? Что молчишь? У, морда крысиная...

Громыхнуло ведро -- Ива нырнула под одеяло.

В дверях вырос Митя, худой, длинный. Стоит, поддерживая одной рукой другую.

Чиркнул спичкой, оглядел комнату. Поднял здоровой рукой стол, собрал в него упавшую мелочь:

плетёную хлебницу, подсвечник, две миски. Пошёл к кровати, зацепил

край выбившейся из-под одеяла простыни, тянет.

   Ива (сбросила одеяло): Выследил, гад? Не ушла девочка, да? Что ж ты не удавился? Что ж ты себе вены не перегрыз? Ты же клялся, если я убегу, живым в могилу лечь! Стреляй, ну! Знаю же, что с собой таскаешь. Не хочу так жить. Лучше сдохнуть.
   Митя: Я вас, кажется, разбудил? Извините. (Идёт к двери).
   Ива: Людей позову. Люди!
   Митя: Здесь нет никого.
   Ива: Что ты сказал?
   Митя: Вы плохой сон видели?
   Ива: Что я видела? Говори, говори.
   Митя: Покойника, говорю, видели? Прибежали в избу дети, второпях зовут отца: тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца.
   Ива: Заткнись.
   Митя: Могу из Байрона. Не говорите больше мне о северной красе британки...
   Ива: Не выламывайся. Умный какой.
   Митя: Умным быть стыдно?
   Ива: Зажги что-нибудь.
   Митя (зажёг свечу): Вы меня ждали?
   Ива: Ждала. Мечтала.
   Митя: Так вы грабителя ждали?
   Ива: Отвали.
   Митя: А вы ничего.
   Ива: Да?
   Митя: Да. А я?
   Ива: Козёл.
   Митя: Очень трогательно.
   Ива: Поставь на место. Век тобой любоваться?
   Митя (ставит свечу на стол): Ваша дача?
   Ива: Чья же ещё.
   Митя: Что же вы на пленере, в таком шикарном месте, и одна, в темноте?
   Ива: Тебя не спросила. Может, набросишься?
   Митя: На кого?
   Ива: На меня, на кого.
   Митя: Зачем?
   Ива: Придурка из себя не строй. Одна, в темноте. Что я, кобелей не видела? Ты глазом-то не коси.
   Митя: Я не кошу.
   Ива: Косишь! (Прыгнула с кровати, схватила кочергу). Только сунься. На меня и не такие кадры пялились, всех отшивала. Так что и тебе здесь не отколется. Рёбра переломаю.
   Митя (смеётся): Зяблик ты. Кричать-то зачем?
   Ива: Я не кричу, я предупреждаю. И вообще я тряхнутая. Меня автобус переехал. Мозги из черепа вытекают, понял? Любой суд оправдает.
   Митя (на руку): Перевяжи, пока все не вытекли.
   Ива: Я крови боюсь.
   Митя: Рви простыню. Наматывай. Крепче. Да подойди ты поближе.
   Ива: Насчёт поближе тебе уже сказано. Поближе ему. Не туго?
   Митя: Вагоном прижало.
   Ива: По железке мотаешься?
   Митя: Так случилось.
   Ива: В рубашечке, что ли?
   Митя: Остальное украли. Пальто украли, пиджак украли, даже паспорт украли.
   Ива: Ну и дурак.
   Митя: А вас как зовут?
   Ива: Швабра.
   Митя: А меня Митя. Можно посмотреть, с какой стороны у вас мозги вытекают?
   Ива: Но, но, но. Смотритель. Шевельни пальцами.
   Митя: Вы очень привлекательны и на швабру совсем не похожи.
   Ива: Да?
   Митя: Я-то уж женщин знаю.
   Ива (хохочет): Держите меня!
   Митя: Держу.
   Ива: Убери грабли.
   Митя: Так кто же мы, прелестное дитя?
   Ива: Коржикова Иветта Васильевна.
   Митя: Ива.
   Ива: Чего, чего?
   Митя: Ива. Ласкательное от Иветта.
   Ива: Ненормальный-то, господи. Может. У тебя и пожрать есть, Митя?
   Митя: А у вас?
   Ива: У нас-то откуда?
   Митя: Вы же в прошлый раз, когда здесь были, буженинки завезли, осетринки, ананасов, папуасов...
   Ива: Не моя это дача, не моя!
   Митя: Понял, что не твоя. И не моя. Хозяин нагрянет, в отделение стукнет, погрузят нас с тобой, как капусту, и в санаторий. В Карловы Вары.
   Ива: Пусть грузят. Я им всё скажу. Справедливо это, Митька? У них всё, а мы с голоду пухнем. Я сюда шла, руки горят, ноги отваливаются, хотела сесть у забора, закрыть глаза и околеть. Потом нет, думаю, назло вам не околею. Нахапаю всего, буду сидеть и жрать. А деньги на чердаке спрячу.
   Митя: Не поделишься?
   Ива: Вот тебе. Как все, так и я.

Взвизгнула, прыгнула на кровать.

   Митя: Ты чего?
   Ива: Там! Она там! Свет давай! (Митя щёлкнул выключателем - темно). Не уходи!
   Митя: Пробки проверю.
   Вышел, вернулся, повернул выключатель --
ослепительно вспыхнула люстра под потолком.
   Ива: Гаси! За километр видно. Во, мужик попался. Что-нибудь другое найди, мне не слезть. (Митя выключил люстру, зажёг торшер.) Видишь её?
   Митя: Нет.
   Ива: Он ещё и слепой. Здоровая такая, по ноге пробежала. В углу, видишь?
   Митя (взял полено у печки, швырнул в угол): Наповал.
   Ива: Врёшь.
   Митя: Показать?
   Ива: Нет!
   Митя: Голосок у вас, Коржикова. Как у соловья-разбойника.
   Ива: Сам дурак... Митя, иди сюда. Если я тебя о чём попрошу, сделаешь?
   Митя: Нет.
   Ива: Митенька, хорошенький, добренький, ну пожалуйста... Сделаешь, жердина, или нет?
   Митя: Сделаю.
   Ива: Знаешь, она где? Под кроватью.
   Митя: Была же в углу.
   Ива: Была в углу. А теперь под кроватью. Слышишь, грызёт? Нагнись, пожалуйста, я тебя очень прошу.
   Митя (швырнул под кровать полено, опустился на колени, смотрит): Наповал.
   (Увидел на ногах Ивы разбитые боты.) Ты в чём это ходишь?
   Ива: В чём надо.
   Митя: Подмёток же нет. (Попытался снять ботик.) Дай.
   Ива: Отвали, паразит.
   Митя: Сядь!

Ива покорно садится. Митя стянул с неё обувь, нашёл под кроватью меховые тапки,

надел Иве на ноги. Ива мягко прошлась по комнате.

   Ива: Хорошо-то как, Господи!..

При свете торшера из темноты выступили канареечного цвета обои, на них

тёмными пятнами плакаты, рассмотреть содержание которых пока невозможно.

Гардероб у двери, платяной шкаф, тумбочка, дрова у печки.

   Ива: Холодина, чёрт.
   Митя: Затопим?
   Ива: Дым засекут.
   Митя: Кто засечёт в такую погоду?
   Ива: Кому надо, тот и засечёт. Какой ты у нас прыщавенький... Как помидорчик.
   Митя: Расчувствовалась.
   Ива: Бежишь откуда?
   Митя: Из путяги. Меня прирезать хотели.
   Ива: Кто?
   Митя: Чебуреки. Глаза вот так, ноги вот так, рыбу над губой держат, тесаками стригут, и ни кровинки. Не знаю, из какой республики. У них божок был. Деревянный божок, ничего особенного. Я в общагу зашёл, не в ту дверь ткнулся -- они вокруг него сидят и молятся. Мне бы когти рвать, а я варежку разинул. Они и засекли.
   Ива: Ну и что?
   Митя: Пропал божок. Кто взял? По их чебуречному мнению, кто видел, тот и взял. Обложили, как волка. У дома стоят, у путяги стоят. Порежут на дольки. Я их понимаю, конечно.
   Ива: Его кокнуть хотят, а он понимает.
   Митя: Божок их с родиной связывал. Они же не сами к нам приехали, кто-то их выдернул. Кому-то рабы нужны. Маляры-штукатуры-плотники. Тебя бы с родины выдернули!
   Ива: А она у меня есть? Может, погреемся?
   Митя (прыгает на месте): Давай.
   Ива: Не так.
   Митя: А как?
   Ива: Древним способом.
   Митя: Это каким?
   Ива: Ты что, чокнутый?
   Митя: Почему чокнутый? Не чокнутый.
   Ива: Между прочим, прыщи пройдут.
   Митя: Отлично.
   Ива: Так давай.
   Митя: Даю.
   Ива: Что ты даёшь? Давай.
   Митя: Чего давать?
   Ива (с силой оттолкнула его): Уйди, паразит. Я ему и так и сяк, разжевала, в рот положила, а он чевокает. Не знаешь, от чего прыщи бывают? Уйди, говорю, пока я тебя поленом не перешибла!
   Митя: Зяблик ты. (Идёт к выходу).
   Ива (вцепилась в него). Стой. Может, ты девственник? Так и скажи: я девственник. Ничего такого не знаю и не умею. Не умею, и всё. Мужика Бог послал, господи.
   Митя: Я не умею? Я всё умею. Я такое умею, что от тебя одни тапки останутся!

Носятся по комнате.

   Ива (хохочет): Ручку береги, девственник!
   Митя: Я и без ручки справлюсь. (Схватил Иву в охапку). Погреемся?
   Ива: Ты что, ты что? Мама! (Ударила его по руке, Митя выпустил её, стонет). Получил? Умелец.
   Митя: Сама же...
   Ива: Сама -- это когда сама, а раз не сама, не лезь, понял? Всё. Ушёл поезд, ту-ту. Остыл? Дай я на тебя подую.
   Митя: Действительно тряхнутая.
   Ива: А я и не скрываю. Я в пээндэ на учёте. Тебя проверяли, когда голова трясётся и ноги дёргаются? А меня проверяли. Врач так и сказал: Вылитая олигфренка. Думаешь, зря меня автобус переехал? А в автобусе трудящихся -- битком. И хоть бы один вышел. Переехали девочку и дальше поехали. Счастливую жизнь строить. (Хохочет). Я тут с одними кадрами познакомилась, так у них секта такая -- сидят и хохочут. Через полчаса -- полный кайф.

Хохочет так заразительно, что Митя не выдержал и присоединился к ней.

Обессиленные лежат на полу.

   Ива: Отпал?
Митя: Умер.
   Ива: Топи печь.

Митя растапливает печь.

   Ива: Нет, Митька, это же надо! Ну ладно, зимой вам здесь не в кайф, у вас в городе теремок, сортир тёплый, но подумайте о других. Оставьте же хоть что-нибудь пожрать! (Роется в тумбочке, простукивает стены). Тайничок бы. Дверца отскакивает, а там бар. Хрен вам, а не бар. (Со злостью хватила кулаком по шкафу -- створка распахнулась). Что я говорила? Тряпки. (Выбрасывает содержимое). Не догоню, так согреюсь. Зеркало у них есть?

Вертится перед зеркалом. Поверх тёплых вещей натягивает
лёгкую светлую блузку, облачается в длинную юбку, пристраивает шляпку на голове. Останавливается перед Митей.

   Ива: Ну?
   Митя: Отпад.
   Ива: Вы мне писали?
   Митя: Я?
   Ива: Встаньте, во-первых. Перед вами дама, а не хвост собачий. И приведите себя в порядок. Писали или нет?
   Митя: Что отвечать?
   Ива (в царственной позе): Правду, Серж.
   Митя: Я Серж?
   Ива: Имя забыли?
   Митя: Забыл.
   Ива: С памятью что-нибудь? Оэрзэ в детстве перенесли?
   Митя: Вы так ослепительны.
   Ива: Что же во мне ослепительного?
   Митя: Всё.
   Ива: Подробней, Серж. По частям.
   Митя: Брови.
   Ива: Никогда бы не подумала.
   Митя: Когда вы беситесь, они так и летают.
   Ива: Отпад. Ещё.
   Митя: Ещё руки. Сейчас они грязные...
   Ива: Я не вылезаю из ванны, Серж.
   Митя: Я понимаю, но если их отмыть, пальцы у вас такие тонкие, они так беззащитно дрожат, что хочется...
   Ива: Чего вам хочется, Серж?
   Митя: Хочется их поцеловать.
   Ива: К сожалению, не могу вам это позволить.
   Митя: Почему?
   Ива: Мы можем слишком далеко зайти.
   Митя: Так идём.
   Ива: Нет, Серж. Я дождусь, когда кони понесут вашу тачку, когда она перевернётся, когда вас бросит под колёса и ударит о дерево и сломает вам ногу. Вы будете лежать один, на вас будет белая рубашка апаш, в глазах у вас будут слёзы -- вот тогда я приду к вам. А пока -- прощайте. Я удаляюсь в беседку.
   Митя: Куда?
   Ива: В беседку, Серж.
   Митя: В какую беседку?
   Ива: Ты что, совсем?
   Митя: Спички возьми.
  

Ива вышла, громыхнуло ведро. Митя стоит неподвижно, глядя на огонь.

Затем идёт к зеркалу долго себя рассматривает.

Возвращается к печке, подбрасывает дров. Врывается Ива.

   Ива: Нет, Митька, этого просто не может быть! Ты бы видел, какой домина! Такой домина, и ни корочки хлеба. Они хитрые, понимаешь? Они его ловко спрятали. Надо искать, Митька, шуровать надо, кумекать, шевелить мозгами. Ну что ты сидишь? Что ты к печке прилип? Не могу же я одна нас прокормить. Давай, Митя, думай, здесь должен быть клад. Не под перину же они его засунули? (Запустила руки в постель.) Нашла, Митька. Твёрдое, квадратное, на ощупь непонятное. (Вытащила портативный магнитофон). Гады, вот гады! На кой нам эта хреновина! Тресни её обо что-нибудь.
  

Митя нажал клавишу -- в комнату ворвался рёв толпы и дразнящий бешеный ритм.

   Митя: Ты посмотри, что делается. Та-ру-ду-ру-ду, та-ру-ду-бам! Та-бу-ду-ду-ду, бадуту-там! Тирибатубарубабдубдыб-дам!
   Ива: Говоришь, вздрогнем, Митя?
Митя: Говорю, вздрогнем, Ива.
   Ива: Как в последний раз?
   Митя: Как на крышке гроба.
  

Начинают медленно и лениво, нехотя сближаясь и нехотя отдаляясь.
Лишь постепенно, разогревая друг друга, отдаются во власть ритма. Движения становятся резкими, тела как бы разламываются -- и это продолжается до тех пор, пока, обессиленные,
они не переплетаются руками не останавливаются в изнеможении. Музыка, которая кажется бесконечной, вдруг обрывается, и раздаётся хриплый мужской голос:

   -- Стоять! Не падать!
   Ива: Он! (Рванулась к торшеру, выключила свет, навалилась на дверь): Кочергу, Митька! Войдёт - бей между глаз.
   Голос:
   -- Стоять. Вот так. И не падать. Пусть другие падают...
   Митя (смеётся): Отпусти дверь. Это с плёнки.
   Ива (замахнулась на магнитофон): У, гад...
   Голос:
   -- Без нервов, Алымов. Всё у тебя хорошо. Добрая жена, умные дети. Одно не понятно: почему они там, а ты здесь?
   Невнятное бормотание, звон стакана.
   Ива: Балдеет, зараза. А я тут чуть не тряхнулась.
   Голос:
   -- Уговор, Алымов: не врать. Позволь разок такую роскошь -- не врать самому себе. И запиши. Запиши на вот эту вот объективную штуковину... Начни с того, что ты видел сон. В который раз один и тот же сон. Ребёнком ты стоишь посреди площади, кругом люди, а ты без штанов. Ты натягиваешь маечку на свой маленький срам, а она не натягивается. И тебе стыдно, тебе мучительно стыдно.Чего ты стыдишься, Алымов? (Стук упавшего стакана). Последняя капля. Неужели и в бардачке нет? В бардачке не может не быть. Не отдави себе ноги, вперёд, ура!
   Ива (выключила магнитофон): Что я говорила? У них бардачок. Я не я буду, а найду. Не отдави себе ноги, Коржикова, вперёд, ура!
  

Выбежала из комнаты.

Митя возится у печки.

Голос Ивы:

   -- Свет, Митька! На полную катушку врубай -- я иду!
  

Митя включает люстру -- на пороге торжествующая Ива,

в руках у неё сигареты, коньяк, кусок сыра.

   Ива: Ваша мать пришла, молочка принесла. Шарю, нюхаю, думаю, фуфайка ты будешь последняя, Коржикова, если не найдёшь. Не зря меня автобус переехал, царство ему небесное. (Целует бутылку). Алымов ты мой золотой. Кто ты есть, не знаю, но люблю тебя до смерти. Сыр, правда, с душком, но занюхать можно. (Достаёт стаканы из тумбочки). Ты что как не родной?
   Митя: Я родной.
   Ива: Празднуем, Митька. Имеем мы право на красивую жизнь? Будем балдеть и болтать. Ты мне про себя будешь врать, а я тебе -- про себя. Ночь длинная. Наливай. (Митя наливает в один стакан). А мне?
   Митя: Пей.
   Ива: А тебе?
   Митя: Я не пью.
   Ива: Совсем?
   Митя: Совсем.
   Ива: Совсем-совсем?
   Митя: Совсем-совсем.
   Ива: Аж в зобу дыханье спёрло. Ну ты и фрукт. Ты меня просто напряг. И знаешь, что я тебе скажу? Я таких ненавижу. Я их подозреваю.
   Митя: Могу уйти.
   Ива: Нет, ты сядь. Мне теперь интересно. Раскусить, что ты за фрукт такой... А я пью. (Выпила, бросила в рот сигарету, затянулась, сидит с блаженным видом.) Понеслась... Закружит, закачает, поплывёт, приподнимет -- и в кайф. Что смотришь? Знаешь, кто я такая? Я дочь бельгийского короля. Внебрачная, между прочим... Без ухмылок, пожалуйста. Разухмылялся. Родил он меня в Бельгии в глухую осеннюю ночь. Лишние дети королям не в масть, и решили они меня угробить.
   Митя: Кто?
   Ива: Бельгийцы, кто. Завернули в пелёнки, бросили на осла -- гуляй, Коржикова. Но есть добрые души. Мало их, Митенька, но есть. Стукнули королю. Затопал он ногами, заорал, велел младенца хоть с того света вернуть. Глянул он на меня и обомлел: она, кричит, моей наследницей будет, и если вы, недоноски, пальцем её тронете, я вас с кашей съем. Бельгийцы, понятно, в штаны напустили. Обхаживают меня, кто крем-брюле суёт, кто селёдочку с луком -- так бы и съездила по рогам. Сечёшь мою мысль?
   Митя: Секу.
   Ива: Тогда я ещё хлебну, а то сейчас самое страшное наступает... Гуляю я как-то в саду, павлинов трогаю -- вдруг мешок на голову и поволокли. Ах вы, думаю, мать-перемать, мудаки проклятые...
   Митя: Ива...
   Ива: Не мешай.
   Митя: Помягче можно?
Ива: Что ты сказал? Ах, роттердам ты последний, трам тебя тарарам. Аборт моей бабушки выискался. Что ты такое видел, чтобы меня учить? Сколько ты чердаков прошёл? (Вскочила, стоит бешеная). Помягче ему. Ты нашу Эмму Викторовну видел? Сука классная, наставница, мать её...
   Митя: Ива...
   Ива: Заткнись! Знаешь, как она нас поливала? И всё с утра. Мужик у неё не справлялся, что ли? А мы виноваты. Сидим, пятиклашечки, некоторые такие нежные, смотреть больно. А она несёт. Я за ней сто двадцать одно слово записала. Кретин, балбес, каракатица, жук навозный, лахундра, шимпанзе, клизма, дебил, чувырла, жмурик, алкаш, тупица, мурло, стратостат, хмырь, марафетчик, хламидомонада, упырь, гопник, хватит? Комиссия раз пришла, я тетрадочку открыла и без нервов им всё зачитала. Гони, говорю, сто двадцать второе, Эмма Викторовна. Она на меня шары выкатила и молчит. Сперва её вынесли, потом меня вынесли, а потом, говорят, и комиссию вынесли... Откуда столько зла в людях, Митя?.. Меня, понятно, на исполком и её, как представительницу. С нами пацан был, такой замордованный, весь из соплей. Она ему характеристику даёт. Школа, мол, от него отказывается, он неисправим, в специнтернат его. Даже председатель, седой такой мужик, на неё смотрит: вы что, говорит, он там уголовником станет, его пригреть надо. А она своё: он и так уголовник, нам таких не надобно. Чуть я ей там по рогам не врезала. Ну и врезала бы? Ну и что? Что бы изменилось? А ты помягче. Не надо мне, Митенька, лапшу на уши вешать, а то я и тебе врежу. От всей моей тёмной души.
   Митя (подошёл к ней, обнял за плечи): Зяблик ты.
   Ива: Сучка я, а не зяблик.
   Митя: Добрая сучка.
   Ива: Жердина ты глупая.
   Митя (тихо):
   Я лежу на снегу, я распластан.
   В миллиметре от сердца стрела.
   Положите на грудь мою пластырь,
   чтоб душа из неё не ушла.
   Чтоб со мною беда не случилась,
   чтоб удобен, обласкан и тих,
   я не принял обычную сытость
   за предел устремлений людских.
   Чтоб я помнил: в потёмках осенних
   ходит брат мой, увечен и бос.
   Чтобы мог мне уткнуться в колени
   лбом усталым задумчивый пёс.
   Чтоб я ласковым был с ним и верным,
   кров делил и нехитрый обед,
   очищая себя от скверны,
   защищая его от бед.
   Если я оборву эти нити,
   свой покой и довольство храня,
   прокляните меня, прокляните!
   Все, кто верил когда-то в меня!
  
   Ива: Господи. Сам сочинил? Вот так вот взял и сочинил?
   Митя: Так случилось.
   Ива: Ну да, мы скромные. Из нас само прёт. Ну, Коржикова, ну, дожила, послал тебе Бог мужика на старости лет. Можно я к тебе на колени сяду?
   Митя: Садись.
   Ива: Честь тебе какая, Коржикова, на живом поэте сидишь. А он глазом косит.
   Митя: Я не кошу.
   Ива: Закраснел весь. Не робей, Митька. Поэт должен жизнь на ощупь знать. Вот я сама жизнь и есть.
   Митя: Сиди, не ёрзай.
   Ива: Какие мы нежные. Хочу и ёрзаю.
   Митя: Ёрзай.
   Ива: А ты ничего не чувствуешь?
   Митя: А что?
   Ива: Чурбачок. Из меня всё выудил, а про себя ни слова. Думаешь, закосела девочка? Не закосела. А ну, отвечай, как в кэпэзэ: где, с кем, когда, место жительства?
   Митя: Родился в деревне. До роддома не добежали, поэтому увидел свет прямо на лужайке.
   Ива: Оно и видно. Отец, мать, братья, сёстры?
   Митя: Мать счетовод. Была. Отец агрономом был. Брат младший.
   Ива: Что это у тебя все были? Может, и деревня была?
   Митя: И деревня была. Мы из неё давно уехали. Отец был замечательный. Он как-то всегда так стоял, что за ним, за его головой, солнце садилось. Как нимб у Христа. Он и был на Него похож. Ни разу голос не повысил. Придёт с поля, грязное снимет, я ему полью из ковша, он чистую рубашку наденет, крахмальную, и обязательно серый костюм в полоску. Не позволял себе без костюма. В деревне, представляешь? Мать поцелует. Вообще, целовались они всё время, по-моему. Люди говорили, что в обед он даже к ней в правление бегал.
   Ива: Целоваться?
   Митя: И никто не шутил. Может, гордились, что в деревне такая любовь есть. Около него мы были счастливые.
   Ива: Опять были?
   Митя: Я не знаю, Ива, почему в жизни случается то, что случается... Сидели мы вчетвером у окна, смотрели, как козёл забор бодает. Вдруг гроза. Гроза как гроза. Он под окно вышел, рукой можно достать. Ударило, ослепило, раскололось всё, а когда мы выбежали, он лежит.
   Ива: Убили?
   Митя: Молния убила. Так и лежал в костюме, чистый, белый. Как будто спал... Что ты, Ива?
   Ива: Реву, не видишь?
   Митя: Не надо.
   Ива: Отвали. Дай выплакаться. (Голосит). Почему мы такие несчастные, Митенька? Почему мы никому не нужны? Что мы на этой проклятой даче делаем? Куда бежим? Почему нас никто не жалеет, Митенька?
   Митя: Я тебя жалею.
   Ива: Ты сам жалкий. Было у тебя светлое пятнышко -- отец, и того не стало. Плесни-ка.
   Митя: Не стоит.
   Ива: Плесни, зараза. Слушайся старших.
   Митя: Кто ещё старше?
Ива: Я старше. И всегда буду старше, во веки веков, аминь. Спичку дай... Поняла я, Митенька, куда ты бежишь. Ты не от ножа бежишь. Ты к отцу бежишь, на могилку.
   Митя: Верно.
   Ива: Я ведьма, Митя. Но что тебе та могилка скажет?
   Митя: Мне надо очиститься, Ива. От той грязи, в которой живу. Иначе засосёт, не выберусь никогда. А мне надо выбраться.
   Ива: Куда?
   Митя (достал из-за пазухи книгу): "Былое и думы" Герцена. По-моему, самая умная книга на свете. Третий том, правда. Четвёртый ещё не украл, но украду. Мне многое прочесть надо. Я целый список составил. Всё прочту. Но из грязи себя выволоку. Я сам себя сделаю, поняла? Сам.
   Ива (отступая): Сделаешь, не шуми.
   Митя: Ты хотела про меня знать? Я писать хочу. Я давно это понял. Знаешь, когда?
   Ива: Господи, что с мужиком творится.
   Митя: Стою на остановке. Мороз градусов тридцать. Кто в дублёнке стоит, кто в чём, рожи сытые. И женщина -- пальтишко зелёное, дохлое, а к ней два пацана жмутся. Сама доходит, а их к себе, к себе, чтоб от ветра укрыть. Так мне их жалко стало, и так я ими перед жирными дублёнками гордился, что даже заплакал. Про них напишу.
   Ива: Пиши, отпусти только.
   Митя: Извини.
   Ива: В зеркало посмотри. Я взрывная психопатка по диагнозу, а ты вообще припадочный. Тьфу. Сейчас приду.

Вышла, громыхнула ведром, кричит:

   -- Митька! А-а-а!
   Митя: Ты что?
   -- Так и носятся, паразиты. Нет уж, ты здесь стой. И ори что-нибудь...
   Радостный голос Мити:
   -- Я стою, мороз крепчает, а метель фонарь качает! Крыса села на ведро и расспрашивает про малолетнюю Иветту, что боится жить без света, и про Митьку-дурака, что дрожит от сквозняка! Он дрожит и коченеет, у него язык немеет, отнимается рука, льдом подёрнулись бока! Вот придёт хозяин дачи, спросит, что всё это значит, и Митяя-дурака хвать за тощие бока, а за ним его Иветту он пошлёт гулять по свету! А пока, друзья, живите, жуйте сыр, клопов давите, пойте гимны до утра в честь помойного ведра! Ура-а-а!
   Возвращаются в комнату.
   Ива: Совсем обалдел?
   Митя: Импровиз. Что вижу, то и пою.
   Ива: Бежала Коржикова, бежала и прибежала. Придушит в следующий раз.
   Митя: Человеку может быть хорошо?

Ива нажимает клавишу магнитофона.

Голос Алымова:

   -- Дальше поехали...
   Ива: Этот всё балдеет.
   -- Нужен ли ты своим детям, Алымов? Не нужен ты своим детям. Тянут они из тебя, забывая даже поблагодарить. Кто ты после этого? Дойная крова ты после этого. И никаких надежд....
   Ива: Вторую бутылку досасывает. (Перемотала плёнку. Лениво басит саксофон). Тепло, да? Давно я в тепле не бывала. Монте-Карло какое-то. Ты жил в Монте-Карло?
   Митя: Я оттуда не вылезаю.
   Ива (потягиваясь): И я. Мы ведь миллионеры, правда?
   Митя: Нет вопросов.
   Ива: Приезжаю я как-то в гостиницу, вылезаю из Кадиллака -- мест, говорят, нет, мадам.
   Митя: В Монте-Карло?
   Ива: У них тоже проблемы. Если не возражаете, говорят, мы вас подселим к одному молодому человеку. А он миллионер, спрашиваю? Других, говорят, не держим. Я вхожу. Ты счастлив. Наливаешь мне шампанское. Сам не пьёшь, у тебя язва. Ну? Благодарю. Жара у нас в Монте-Карло. Это я говорю, а ты?
   Митя: Топят.
   Ива: Кажется, я слишком тепло одета, вам не кажется? (Снимает с себя одежды). Я вас не шокирую? Я безнравственна? Не удивляйся, что я такие слова знаю. Наша Эмма любила повторять, что мы безнравственные кобылицы. (Подошла к нему). Почему, Митя? Это же так естественно. Я встретила тебя и пожалела. Ты сильный, ты список составил, но ты и слабый. Слабый, Митя. На могилку бежишь, поддержки ищешь. Могилка мёртвая, а я живая. Лучше живой женщины ничего не бывает. Что ты краснеешь? Я уродка, у меня ноги кривые или нос не к тому месту приставлен? Что ты пятишься? Вы хоть раз задумались, что женщина может вам отдать? Чтобы вы, такие сильные, не ломались? У нас ваших умных списков нет. И помни: там, где женщина, там чистота, самая чистая чистота... Ну вот, я ему такие песни пою, каких сама не знаю, а он глазом косит.
   Митя: Я не кошу.
   Ива: Косишь! Обормот! Отвернись, я оденусь! (Мечется по комнате). Никому верить нельзя. Разомлеешь, дашь слабинку, тут он тебя и схарчит. Господи, Коржикова, что ты за дура такая? Мало тебя валяли? Всё тебе кажется, этот не такой, а он вон стоит, жердина, как будто кочергу проглотил. (Схватила кочергу). Проглотил, отвечай?
   Митя (смеётся): Ты же её держишь.
   Ива: Так бы и врезала. Не такой уж ты ангел, не радуйся. Ты моему первому в подмётки не годишься. Я, когда из дома рванула, в панки подалась. Они же орут: мы весёлые панки! Какие, к чёрту, весёлые? Сидят на тусовке, каждый своё талдычит, ты хоть на кресте распнись, никто не заметит. Села в поезд -- атас. Тут я его и встретила. Бог, Митька. Двадцать восемь лет, блондин, глаза с поволокой, не мужик -- рюмочка точёная. Имечко -- дай Бог каждому -- Ричард. Втрескалась я в дым, упала и лапки кверху. Знала, что и сидел, и бежал, и наркотой балуется, а любила без памяти... через месяц он меня продавать начал.
   Митя: Кому?
   Ива: Кто купит. Деньги на наркоту нужны? Плакал, в ногах валялся, кричал, что завяжет, что сразу нельзя, на тормозах надо -- чего только не лепил. И я шла. Что морщишься? О чём же ты напишешь, если от жизни морщишься? Принесу ему деньги, и так нам хорошо, такие птицы поют, что умереть не жалко. Пока до старичка не дошло. Богатенький был старичок. Только он меня тронул, я его бутылкой по черепу и бежать. Куда бежала, сколько бежала, не помню. Старушка какая-то подхватила и поволокла. В церковь приволокла, на пол бросила: молись, дура, у Него проси, Он твоя защита. А как молиться-то? Старушки попа привели. Посмотрел он на меня и говорит: бежишь, дитятко? Беги. Беги, пока сил хватит. Твоё спасение в конце пути... Вот я и бегу. И бегу, и бегу, и бегу! (Набросилась на Митю с кулаками). Куда, зачем? Где моё спасение? Говори, умник! (Митя морщится от боли). По руке жахнула? Она у тебя что, нарывает?
   Митя: Горит.
   Ива: И ты терпишь? Дай сюда.
   Митя: Не лезь.
   Ива: А если гангрена? Мы ж её грязную замотали. (Снимает повязку). Терпи, Митенька, мы её сейчас обработаем. Поскули, если хочешь. А я тебе байку расскажу. Жил-был мальчик, жил да был, участкового любил. Участковый был примерный, только очень-очень нервный... (Льёт на руку коньяк).
   Митя: Не жалко?
   Ива: Жалко, а что делать? (Накладывает повязку). Мальчик хоть и был дебил, участкового не бил. Тот же, хоть и не дебил, втихаря мальчишку бил... Ручка у вас будет как новенькая... Битый мальчик долго думал и коробочку придумал. Участковый встал ногой -- гробик был недорогой... Как?
   Митя: Спасибо.
   Ива: Не злись, Митька, что я к тебе липну. Устала я, прислониться не к кому.
   Митя: И ты не злись.
   Ива (смеётся): Что я, дура? Не вижу, с кем дело имею? Ты же без любви не можешь... А бежать-то и некуда.
   Митя: У тебя никого нет?
   Ива: Есть, почему. Родители вполне приличные люди. На производстве характеризуются положительно... Меня ведь два года назад и правда автобус бортанул... Шла девочка по весне, ля-ля, ля-ля; сопли до пояса, глаза на затылке, а его на тротуар понесло. Троих на месте, меня по стенке размазал. Полчерепа снёс. Одиннадцать суток без сознания. Открываю глаза -- доктор. Тебя, говорит, на запчасти разобрали, а я соберу, я шустрый. Собрал. И всё бы в моей жизни было тип-топ, если бы медсестра перед выпиской не проболталась. Пока я на койке коровой мычала, мамаша у главврача выясняла, не останусь ли я умственно неполноценной, и какое государственное учреждение обязано меня в этом случае взять. Обязано, понимаешь? Собственная мамочка про собственную доченьку... Красиво было бы, да? Чапает Иветта Васильевна, хроменькая, головёнка трясётся, с узелком: тук-тук, дурдомчик здесь помещается? По-моему, я вас спрашиваю?
   Митя: Понял. Здесь, дурочка, здесь. Проходите, пожалуйста. Разрешите представиться, Серж.
   Ива (смеётся): Дурак ты, Митька.
   Митя: Других не держим. У меня тут цветочки, видите? Резеда, лютики, зелёный горошек. Развожу на досуге. Сам-то я одуванчик. (Ива хохочет). Грех над убогим смеяться. Компания у нас весёлая, вам понравится. Участники Куликовской битвы, как с нашей стороны, так и не с нашей, чебуреки. Масса электронагревательных приборов: утюги, чайники, две кофеварки. Пара ботинок на одну ногу. Вас, собственно, кто прислал?
   Ива: Папочка с мамочкой. Дома у нас интерьер. И вдруг девочка тряхнутая. Напрягла я их.
   Митя: Но ведь не сдали?
   Ива: Не они не сдали, а я не сдалась! Я тварь живучая оказалась. Да доктор Берёзов полтора месяца ночей не спал.
   Митя: Они же ищут.
   Ива: Что ты их защищаешь? Господь Бог, что ли?
   Митя: В нашем заведении всё возможно.
   Ива: Был бы ты Бог, я бы тебя спросила.
   Митя (поднялся на стул): Давай.
   Ива: Не сверзишься?
   Митя: Постараюсь.
   Ива: Значит, Ты всё придумал?
   Митя: Я, чадо. И зверя лесного, и гада морского.
   Ива: Куда у Тебя зверь бежит?
   Митя: К зверёнышу своему. Пищу ему дать, на ноги поставить и отойти с миром.
   Ива: Птица куда летит?
   Митя: К гнезду своему. Птенца накормить, на крыло поднять и отойти с миром.
   Ива: А я куда бегу?
   Митя: С тобой сложнее. Ты от дома бежишь, но ты веру ищешь. Я в тебя душу вложил. А душа без веры мертва.
   Ива: Все её ищут?
   Митя: Должны все.
   Ива: Протри глаза, Господи. Пока совестливые да блаженные веру ищут, бессовестные жизнь к рукам прибрали.
   Митя: За всеми не уследишь. Подробностей много.
   Ива: Для Тебя подробности, а я в них живу. Мне пятнадцать лет, Господи, а я уже от брехни устала. Встать бы иногда посреди города на карачки и заорать: люди! да помогите же! Остановите ваш вонючий шарик! Куда вы несётесь? Постойте со мной! Положите руку на лоб! Спросите хоть раз по-людски: Коржикова, почему тебе жить не хочется?
   Митя (спускается): Шарик не остановишь.
   Ива: И чем это он таким серьёзным занят? Меня ведь тоже не в капусте нашли. Я на всё доброе имею право. (Плачет). Хоть ты меня понимаешь?
   Митя: Понимаю.
   Ива: У меня, может быть, нежности полные штаны. А никому не надо.
   Митя: Мне надо.
   Ива (смеётся): Утрись, соплячок. Разжалобила жердину, он и рад стараться. Не верю я никому. И тебе в первую очередь.
   Митя: Не веришь? (Выбежал из комнаты, вернулся с мотком верёвки). Тогда лезь.
   Ива: Куда?
   Митя: В петлю.
   Ива: А ты приготовь. Мыльцем намыль, пожалей сиротку.
   Митя: Приготовлю, намылю, всё сделаю.
   Ива (хохочет): И вся любовь?
   Митя: Дура.
   Ива: Убирайся, а то без мыла подвешу!
   Митя: Нет, ты меня выслушай. Никто твоих истерик не боится. Замри и слушай... Был у нас Фокин. Принёс в класс десятку. Десятка пропала. Сказали, что взял Соловёв. Соловьёв никогда ничего не брал, но сказали. Кто-то видел, кто-то слышал. Соловьёв удивился, но десятку вернул. Хоть и не брал. Все успокоились. Один физик возник. Молодой, с бородкой, никто его раньше не замечал. Нет, говорит, Соловьёв десятки не брал. Почему? Не такой он человек. Но он же вернул? Ну и дурак, что вернул, честь свою замарал. И на школьном собрании -- с речью. Все хохочут, под столы лезут, и, главное, Соловьёв хохочет, а физик своё: он не брал. Учителя кричат: может быть, вы взяли, раз так уверены? Нет, говорит, мне она не нужна, но и он не брал. Родители Соловьёва к нему прибежали: вы из нашего сына посмешище сделали, мы ещё десятку кинем, только уймитесь со своей ненужной честностью. Разозлился физик: вы своему сыну верите? -- Верим, а вдруг? Верить, говорит, надо без вдруг: или верить, или не верить.
   Ива: Доказал?
   Митя: Ничего он не доказал. Соловьёв его за километр обходит. Потешаются все, но знают: случись с кем-нибудь что-нибудь серьёзное, физик с бородёнкой вмешается. Другие повиляют хвостами и в кусты. А он на плаху пойдёт. Можно ему не верить?
   Ива: А он был?
Митя: Могу познакомить.
   Ива: Физик-шизик, где ты был, я десятку сторожил. (Хохочет). Да пойми ты, поросёночек розовый, что мне жить не хочется. Я всё уже видела. (За дверью громыхнуло ведро. Ива вскочила, затем опустилась на стул.) А вот и он.
   Митя: Ричард?
   Ива: Сигай в окно, Митька. Для него убить -- всё равно что конфетку съесть. Сигай.
   Митя (пошёл к двери): Я с ним поговорю.
   Ива: Митя!
   Митя: Не лезь в наши дела.
   Ива (безразлично): Чёрт с вами. Разбирайтесь. (Закрыла голову руками.) Опостылело всё до такой-то матери.

За дверью грохот ведра, смех Мити.

   Митя (вернулся): Живи, зяблик.
   Ива: Ушёл?
   Митя: Врезал ему пару раз - ушёл.
   Ива: Не было никого?
   Митя: Не было, живи.
   Ива: Неужели отстал, подонок? Нет, если он меня потерял, это... Митенька! Глотнём по этому случаю. Ну, Митя, ну, за меня, ну, самую малость. Ну я тебе вот что скажу: откажешься - возненавижу!
   Митя: Давай. (Выпил, закашлялся.)
   Ива: Жив?
   Митя: Хорошо.
   Ива: Будете ещё лучше.
   Митя (смеётся): А у меня уже... кружится...
   Ива: Скорость. Врубай.

Митя включил магнитофон - бормотание, звон стакана, смех.

   Ива: Ещё балдеет.
   Митя: Во, дегустатор.
   Ива: Кто?
   Митя: Де-гу-ста-тор.

Покатились со смеху.

Голос Алымова:

   -- Привет тебе, Умфолози! За вас, вольное зверьё, черти вы парнокопытные! Да здравствует Умфолози -- самая свободная территория земли! Ура!
   Ива: Спёкся.
   Митя: Ум-фо-лози...
   Ива: Где он свою умфолозю выкопал?
   Митя: Смотри.

Подходит к красочному плакату, на котором буйная незнакомая зелень

и два жирафа с переплетёнными шеями.

   Ива: Целуются.
   Митя (читает надпись): Дзе нейшионел парк Умфолози из дзе эс хэвн. Национальный парк Умфолози есть... мировой рай, дословно. Умфолози из риал Африка. Умфолози есть подлинная Африка. Ит воз лайк дзет бифо... короче, такой она была до прихода европейцев. Изумрудные луга, вайт рейносэрэс... чёрт... белые носороги и т.д. Умфолози минс фридом. Умфолози -- это свобода.
   Ива: Ты посмотри, как целуются, паразиты.
   Митя: Мы так не можем?
   Ива: Взасос?
   Митя: А как получится.
   Ива: Закосел.
   Митя: А мне хорошо.
   Ива: А я и не против.

Целуются.

   Ива: Во присосался. Вздохнуть дай.
   Митя: Ещё хочу.
   Ива: Больше ничего не хочешь?
   Митя: Целоваться хочу.
   Ива: Жираф. Чуть с копытами не всосал.
   Митя: Я не жираф. Я рейносэрес. Я белый африканский носорог. А ты моя антилопа. Мы родились в Африке. Ложись мне на руки.
   Ива: Ещё чего.
   Митя: Не спорь с носорогом.
   Ива: Я здоровая, учти.
   Митя (на вытянутых руках носит её по комнате): Я нашёл тебя у высохшего озера. Подгулявший турист пальнул в тебя ради забавы и уехал. Ты была при смерти.
   Ива: Тяжело ведь таскать.
   Митя: Глупая голубая антилопа. Разве твоё маленькое тельце может быть обузой для влюблённого носорога?
   Ива: Пить надо меньше.
   Митя: А пить и нечего. Засуха. Одна надежда на Умфолози. Слышишь, как это сладко звучит: Умфолози?
   Ива: Умфолози...
   Митя: Я кладу тебя на изумрудную траву. Я смотрю на тебя преданными носорожьими глазами и говорю... Чёрт, что мне мешает? Что мне всё время мешает?
   Ива (смеётся): Нос, раз ты носорог.
   Митя: Умница. Судьба была против нашей встречи. Она впаяла в мою тупую морду этот проклятый пень, чтоб я промчался мимо и не заметил тебя.
   Ива: Из-за него ты косил?
   Митя: А как же. Срублю его, вырежу, выкорчую, только бы видеть твою голубую мордочку, твои агатовые глаза, твои трепетные ноздри.
   Ива: Не распаляйся. У меня голова кругом.
   Митя: То ли ещё будет. Как случилось, что тебя подбили?
   Ива: А ты поймёшь, носорожище?
   Митя: Я прыщав, но не туп.
   Ива: Я отбилась от стада. Знаешь, как Эмма сбивала нас в то паскудное стадо? Выстроит в коридоре, идём, глаза таращим, ни девочек, ни мальчиков, одни антилопы. И она впереди -- счастливая, брюхо трясётся, половицы скрипят. И все довольны. Что мне, кретинке, не хватало? Отбилась -- и прямо в дерьмо.
   Митя: Больше тебя никто не обидит.
   Ива: Заслонишь?
   Митя: Заслоню.
   Ива: А не слаб в коленках?
   Митя: Был слаб, теперь не слаб.
   Ива: А что случилось?
   Митя: Сморю на тебя... И не могу.
   Ива: Что ты не можешь?
   Митя: Жить без тебя не могу.
   Ива: Доигрались. Антилопы, кажется, кончились.
   Митя: Антилопы, носороги, всё кончилось.
   Ива: Выпей воды.
   Митя: Не надо воды.
   Ива: Обалдеть можно. Ты что, на мне жениться хочешь?
   Митя: Да.
   Ива: И без этого никак не можешь?
   Митя: Нет.
   Ива: Ясно. (Рассматривает бутылку). Пять звёздочек. Меньше, конечно, они не держат.
   Митя: По-твоему, я...
   Ива: Тебе сколько?
   Митя: Шестнадцать.
   Ива: Тридцатка на двоих. И как же мы будем?
   Митя: Как все. Мало случаев? У нас в доме ей пятнадцать, а ему...
   Ива: Одиннадцать.
   Митя: Не остри!
   Ива: А ты не ори!
   Митя: Почему, ты можешь объяснить?
   Ива: Потому что мы в разных весовых категориях. Я антилопа, ты носорог.
   Митя: Я, знаешь, я побить могу.
   Ива: Слушай, пока не побил. Я себя офицеру продам. Приду в себя, нагуляю жирок и продам. И уедем мы с ним в какую-нибудь тьмутаракань.
   Митя: Какому офицеру? Я же первый...
   Ива: Первый предложил руку и сердце? (Хохочет.) С кем я связалась, Господи.
   Митя: Хватит ржать!
   Ива: Хватит, ты прав. Я стерва, Митя, но не до такой же степени. Сейчас у тебя порыв, мальчишеское влечение. Тебе вынь да положь. Что же, я этим воспользуюсь?
   Митя: Не порыв. Я решил.
   Ива: У тебя женщины были?
   Митя: Какое это имеет значение?
   Ива: Были или нет?
   Митя: Не помню.
   Ива: Не было. (Гладит его по голове.) Ты мальчик, Митя. Ты мне потом спасибо скажешь... Ты что, плачешь? Не плачь, хороший мой, добрый, не плачь. Это пройдёт. Ты и сам не заметишь. Тебе не я, Митенька, тебе мама нужна. Где твоя мама?
   Митя: Где мама... Из деревни мы уехали. Её же было от могилы не оторвать. А в городе где жить? Устроилась дворником, потом почтальоном. Потом замуж вышла.
   Ива: После такого отца?
   Митя: А она уже другой человек. Как будто той никогда и не было. У отчима своих четверо, нас двое, восемь душ в одной комнате. Он драчливый, скотина. Нас бьёт, своих бьёт.
   Ива: И мать бьёт?
   Митя: И мать бьёт.
   Ива: И она терпит?
Митя: Она как мёртвая.

Наливает коньяк, пьёт.

Вскакивает на стул, кричит:

   --Умфолози! Умфолози! Изумрудные равнины!
   Умфолози! Умфолози! Антилоп горячих спины!
   Мне б туда на миг хотя бы, по воде или по суше,
   чтоб под сенью баобаба полечить больную душу!
   Развернуть её, проветрить, постирать в лучах восхода,
   чтоб восторженно поверить, что на свете есть свобода!
   Где к бизону, словно к шкафу, можно просто прислониться,
   где целуются жирафы и орут от счастья птицы!
   Коченея на морозе, к вам бегу, меньшие братья!
   Умфолози! Умфолози! Ты прими меня в объятья!
   Всё. Бобик сдох.
   Ива: Импровиз?
   Митя: В честь прекрасной дамы. (Делает широкий жест и падает со стула).
   Ива: Бобик ты мой пьяный. Идём бай-бай. Я тебя покачаю.
   Митя: Руки! Я только жить начал, а она бай-бай. Я тебе душу, я тебе сердце, я тебе всё, а ты... Гулять буду!

Расшвыривая мебель, двинулся по комнате. Ива перехватила его.

   Ива: Отдохнёшь, и погуляем.
   Митя: Ива, ты мне веришь?
   Ива: Верю, верю.
   Митя: Нет, без сю-сю, я же соображаю. Что из меня получится, веришь?
   Ива: Отдохнёшь, и получится.
   Митя: Я тебе про отца говорил. Он интеллигент был по сути, понимаешь? А я нет. Культуры нет.
   Ива (подталкивая его к кровати): Отдохнёшь, и будет.
   Митя: Я добьюсь. Я читаю. Я в библиотеке книги ворую. Библиотекарша доверчивая такая, Марина Леопольдовна, а я ворую. Хорошо это?
   Ива: Хорошо, хорошо.
   Митя: Свинство это. Но мне надо. Герцена тебе почитать?
   Ива: Ляжешь ты или нет?
   Митя (плюхается в постель): А ты мне сказку расскажешь?
   Ива: Может, в лобик поцеловать?
   Митя: Будь моей Ариной Родионовной.
   Ива: Зануда какая... На руку не ложись... Жили-были старик со старухой...
   Митя: У самого синего моря.
   Ива: У меня рука тяжёлая, учти... И была у них девочка Машенька. Пошла Маша в лес по грибы. А навстречу ей серый волк. Что ж ты, говорит, свистелка, здесь ходишь, здесь же я хожу? Куда твои родители смотрят? А я им, отвечает, не очень и нужна. Волк даже заплакал. Что, говорит, за безответственность такая? Родят, а потом не нужна?..
   Спишь? (потрогала его за плечо). Отвыступал.
  

Гасит свет. Подходит к столу, достаёт из-за пазухи коробочку,

высыпает содержимое в стакан, выливает коньяк, пьёт.

   Митя (рванулся с постели): Ивка! Дура! Рвать! Рвать! (Тащит её из комнаты, кричит): Рви, дура! Два пальца в рот! Всё рви, всё! Свой кулак засуну, хуже будет, все кишки выверну! Не кусайся, дурища. Всё? (Вернулись в комнату.) Соплячка бешеная. Думаешь, я спал? Я не спал. Я как чувствовал. Отраву с собой таскаешь? Как переверну вверх ногами -- всю вытряхну! (Ива хохочет.) Мартышка. Диагноз тебе точный поставили.
   Ива: Митька, ты что думал? Что я на тот свет собралась?
   Митя: А куда же ещё?
   Ива: Я не то сыпала.
   Митя: Что ты сыпала?
   Ива: Мал ещё. Бабские дела... Чуть мне рот не разорвал.
   Митя: А ты мне чуть руку не откусила.
   Ива: Неужели ты так испугался? Что же нам теперь делать?
   Митя: Ива... я тебя люблю.
   Ива: Что же нам теперь делать?
   Митя: Я люблю тебя.
   Ива: Я понимаю... Иди ко мне... Нет, я боюсь...
   Митя: Чего ты боишься?
   Ива: Я за тебя боюсь. Я не знаю. Я сама не знаю. Вдруг я заразная.
   Митя (хлопнул её по щеке): Никогда так не говори. Ты прекрасная.
   Ива: Кого ты видел, дурачок?
   Митя: Я всех видел. А лучше тебя не видел. Ивочка...
   Ива: Не надо, Митя.
   Митя: Надо, Ива.
   Ива: Не надо, прошу тебя.
   Митя: Мы же любим друг друга.
   Ива: Что ты в любви понимаешь?
   Митя: Я в ней всё понимаю.
   Ива: Митенька, родной мой, добрый, хороший...
   Митя: Ива...
  

Шёпот затих. За окном мотается под метелью фонарь. Слышно, как

поворачивается в замочной скважине ключ. Со стуком отпирается входная дверь. Уверенные шаги. Входит Алымов. Зажигает свет.

Мирно спят Митя и Ива.

  

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

  

Алымов вошёл в комнату, включил свет, мирно спят Митя и Ива.
Он на цыпочках прошёл к столу, повертел в руках бутылку из-под
коньяка, потрогал печь, отошёл к двери, обернулся -- на постели сидит Митя.
Они молча изучают друг друга.

   Алымов: Так...
   Митя: Вы кто?
   Алымов: В собственный дом не войти. Входишь, а тебе сюрприз.
   Митя: Наверное, вы хозяин?
   Алымов: А ты, наверное, гость.
   Митя: Я прохожий.
   Алымов: Всего-навсего? И сколько вас здесь прохожих?
   Митя: Двое.
   Алымов: Руки на одеяло.
   Митя: Зачем?
   Алымов: Сторожа позову.
   Митя: Если найдёте. (Укрыл Иву с головой, вытянул руки на одеяле.) Так?
   Алымов: Кто такие?
   Митя: Никто.
   Алымов: Почему здесь?
   Митя: Так случилось.
   Алымов: Ключи.
   Митя: Какие ключи?
   Алымов: Вы без ключей проникли?
   Митя: Мы через веранду проникли. Там у вас стекло выбито. Надо вставить.
   Алымов: Что ты говоришь? (Расслабился, сел.) Кошмар. Бред. Вламываются в чужой дом, лакают чужой коньяк, спят на чужих простынях и при этом советуют вставить стекло.
   Митя: Можете не вставлять.
   Алымов: У вас совесть есть? У вас хоть мало-мальское понятие есть, что вот это моё, а вот это не моё. Это чужое. И трогать его нельзя, даже если в нём все стёкла выбиты. Или весь мир для вас? Дряни нанюхаюсь, затащу девку в постель, сообразим младенца -- на, государство, воспитывай.
   Митя: Понеслась душа в рай.
   Алымов: Не нравится?
   Митя: А вы себе нравитесь?
   Алымов: Это я в твой дом залез?
   Митя: Уберём мы всё. Хотите, я отработаю. Дров наколю.
   Алымов: Я сам тебя надвое расколю. И кралю твою.
   Митя: Не надо. Со мной -- как хотите, а её не трогайте.
   Алымов: Чистая она у тебя?
   Митя: Вам не понять.
   Алымов: Клеймо есть где ставить?
   Митя: Слушай, ты, дядя....
   Алымов: Чем одаришь, сынок?
   Митя: До чего вы все тупые.
   Алымов: Вон отсюда.
   Митя: Уйдём, не ори. Ива, вставай.
   Ива (из-под одеяла): А времени сколько?
   Митя: Который час?
   Алымов (машинально): Без пятнадцати два.
   Ива: Он позднее не мог?
   Алымов: Что она там квакает?
   Митя: Спрашивает, почему вы так поздно.
   Алымов: Встать!
   Митя: Одевайся, Ива.
   Ива: Пусть отвернётся.
   Алымов: Да кто она там такая?
   Ива: Женщина!
   Алымов: Женщина? Я эту женщину... я таких женщин...
   Ива (вынырнула из-под одеяла): Мужик ты или нет? При тебе одеваться? На, глазей! Вя-а-а!
   Алымов (отвернулся): Поганка.
   Ива: Сам такой. Мы спали, никому не мешали. Пришёл бы как человек, чайку попил и на боковую. Утром бы расплевались. Так нет, собственность его заела. Дача мне его нужна. Плевала я на неё. Тьфу, тьфу, тьфу.
   Митя: Ива...
   Ива: Так бы и врезала по рогам. Как рожки, дачник? Растут помаленьку.
   Алымов (повернулся): Ну, соплячка...
   Митя: Без рук, дядя.
   Алымов: Уйди от греха. Бери свою чушку и уходи.
   Митя: Она не чушка.
   Ива: Я сама себя защищу. Если бы я захотела, он бы в ногах у меня валялся, но я не хочу. Я твоя, Митя. Вот так. (Алымов беззвучно хохочет). Чего лыбишься? Чего тебя так перекосило?
   Алымов: Уроды. Напялят клоунские маски и ходят. Серьгу в ухо, на морде клеймо. На дай бог, кто увидит, что внутри у них -- пшик, пусто.
   Ива: Фуфло ты, дачник. Он писатель, между прочим. Рука у него отболит, он такую книжку напишет, что мы озолотимся. А ты к тому времени по миру пойдёшь. Мы будем в норковых шубах идти по сто тысяч рэ, а ты под забором валяться. И мы тебе пятака не подадим, да, Митя? Нет, пятак мы ему подадим. Но он его взять не сможет, потому что его скрючит вот так вот.
   Митя: Идём.
   Ива: Чемодан взял?
   Митя: Какой чемодан?
   Ива: С барахлом.
   Алымов: Стоять.
   Ива: Чего?
   Алымов: Стоять, стоять.
   Заглянул в шкаф, в тумбочку, подержал и бросил на кровать магнитофон.
   Ива: Обокрали?
   Алымов: Предъявите карманы.
   Ива: Не брали мы ничего.
   Алымов: Выворачивайте.
   Ива: Может, юбку задрать? На! Вя-а-а!
   Алымов: Иди.
   Ива: Куда? Ты в окошко давно смотрел? Вдруг мы загнёмся.
   Алымов: Невелика потеря.
   Ива: Ну да, ты будешь коньяк сосать, а я на морозе мёрзнуть. (Села.) Не пойдёт.
   Алымов: Со стулом выкину.
   Митя: Идём, Ива.
   Ива: Иди. Мужик называется.
   Алымов: Откуда такие берутся?
   Ива: Откуда и ты. Вя-а-а!.. Из принципа не уйду. Имею полное право. Я беременная женщина.
   Алымов: Ты беременная женщина?
   Ива: И не тыкать мне. Меня государство охраняет.
   Алымов: Ах, ты... У меня дочь в твоём возрасте. Если бы она где-то, с кем-то, я бы её, как цыплёнка... Ты женщина? Ещё жить не начала, а уже с ног до головы замарана. Шлюха ты, а не женщина!
   Митя бросился на него -- Алымов швырнул его к стене.
   Ива (схватила бутылку, ударила о край стола, прыгнула к Алымову): Бугай откормленный...
   Алымов (обхватил её): Брось стекло.
   Ива: Отпусти, гад!
   Алымов (выталкивая её): Убирайся.

За дверью грохочет ведро.

Алымов стоит у окна

   Ива (входит, огибая Алымова): Ненавистник... (Склонилась над Митей.) Болит?
   Митя: Дай платок.
   Ива (Алымову): Платок есть?
   Алымов (подавая платок): По-хорошему вас прошу.
   Ива: Уйдём, ладно. (По-хозяйски оглядела комнату, расставила мебель, навела порядок в шкафу, прибрала постель, подошла к Алымову.) Всё в ажуре. Коньяк выпили, зато печь натопили. Привет дочурке. Шубу, Митя.
   Митя (подавая ей куртку): Тапки.
   Ива: Что?
   Митя: Тапки сними.
   Ива: Извините, чуть не увела. Носки рваные, ничего? Вас не шокирует? Ну и ладно. Приятных сновидений.
   Алымов: Топай, топай.
   Ива (заговорщически): Один совет, Алымов.
   Алымов: Как ты сказала?
   Ива: Алымов, разве не так? В следующий раз маечку натягивай. А то перед людьми не удобно. Они стоят, а у тебя маечка не натянута. И всем всё видно.
   Алымов: Ты что, ненормальная?
   Ива: Я ведьма. (С хохотом выдернула из магнитофона кассету.) Болтать надо меньше. А то надерутся и брешут. Целую в лобик, Алымов.
   Алымов (бросая кассету в огонь): Вон!

Ива и Митя уходят.

Алымов выходит за ними, запирает дверь, возвращается. Неприкаянно ходит по комнате, перебирает вещи. Садится к столу, достаёт из портфеля припасы, коньяк. Тщательно протирает фужер, медленно пьёт. Стук в окно. Алымов задёрнул портьеру.

Стук повторился, и за ним через паузу настойчивые удары в дверь.

Алымов вышел, рванул щеколду, вернулся с Митей.

   Алымов: И дальше что?
   Митя: Колотун у неё.
   Алымов: Не смеши. Колотун. Тут не колотун. Полмира перезаразит, пока набегается. Таких вот, прыщавых. Ты на что рассчитывал, когда стучал?
   Митя: Ни на что.
   Алымов: Иди с миром. Я вас бродяжничать не учил. Родители поседели, может быть, дочь разыскивая, а она -- вот она. Вы же никого не щадите. У вас свобода. Так что извините. Хлебайте свою свободу сами.
   Митя: Она идти не может.
   Алымов: Исполкомовская дача напротив. Как сюда проникли, так и туда проникните. И бардачок там получше моего.
   Митя: Ей тепло нужно.
   Алымов: Вам и свободу, и комфорт подавай! Иначе не кушаете?
   Митя: Я вас как человека прошу.
   Алымов: Раз я человек, у меня могут быть свои заботы?
   Митя: Она у печки ляжет. Я утром приду.
   Алымов: Я могу устать? Я ведь от обязанностей не свободен. Я всё волоку. На один этот угол полжизни ушло.
   Митя: Свою дочь тоже бы выгнали?
   Алымов: К моей дочери не прикасайся. Она нормальной жизнью живёт. Спит и сны видит.
   Митя: Зайчиков, белочек, да?
   Алымов: Кто тебе мешает?
   Митя: Мне их не показывают.
   Алымов: Я за твои сны ответчик?
   Митя: За сны не ответчик, но за другое ответите. Суд у нас не дурак. Он спросит, почему взрослый мужчина, отец, беременную девушку выгнал. Вам мало не будет, не беспокойтесь.
   Алымов: Слушай, у наглости есть предел?
   Митя: Я предупредил, а вы решайте.
   Алымов: Стой. Она действительно беременная?
   Митя: Давно.
   Алымов: От тебя?
   Митя: Ждите повестку. Следователь вас найдёт.
   Алымов: Стой. Чёрт с вами. Околеете, потом отвечай. Но только вот там, внизу, у печки, и ни звука, понял?

Митя вышел, вернулся с Ивой.

   Ива: Здравствуйте.
   Алымов: Здравствуйте.
   Ива: Спасибо, дяденька.
   Алымов: На здоровье, девушка.

Он отыскал в шкафу тряпицу, бросил им. Они пристроились у печки.

Алымов стоит у стола, наливает коньяк, пьёт.

   Ива: Меня зовут Иветта.
   Алымов: А меня Серёжа.
   Ива: Хорошее имя.
   Алымов: Клинья под меня подбиваешь?
   Ива: Вы ещё не стары.
   Митя: Ива...
   Ива: Чего тебе?
   Митя: Мы договорились молчать.
   Ива: Совсем?
   Митя: Спи.

Алымов ест.

Митя закрыл глаза.

Ива ворочается с боку на бок.

   Митя (шепчет): Никак?
   Ива: Жрать охота.
   Митя: Терпи.
   Ива: Сам терпи. Держи. Обними меня и держи. (Забилась в его руках.) Митя, Митенька! Кончаюсь я! Пить! Пить! Помогите!
   Алымов: Что с ней?
   Митя: Колотун.
   Алымов плеснул коньяка в стакан, подал Мите.
   Ива: Сейчас. Зубы свело. Не проливай, Роттердам ты последний... Задыхаюсь. Пожевать что-нибудь. (Алымов сделал бутерброд.) Спасибо. Ещё один. (Алымов подаёт, Ива суёт его Мите.)
   Митя: Не надо.
   Ива: Жуй, зараза... Кажется, пронесло. Спасибо, дяденька... Полный кайф, Митенька, а что если я сейчас полечу? Ты умеешь летать, Алымов?
   Алымов: Жива?
   Ива (смеётся): А вы и поверили? Дураки мужики. Сколько их видела -- одни дураки. А не злой мужик, да, Митя? И не жадный. А рычал-то, рычал. Что на нас рычать? Мы ж безобидные.
   Алымов: Садитесь. Ешьте.
   Митя: Не стоит.
   Ива: Стоит. Алымов, ты душка. Можно я тебя поцелую?
   Алымов: Уволь.
   Ива: Тогда плесни.
   Алымов: Я тебе так плесну...
   Ива: Молчу. Расчёски нет? Я сейчас, мальчики.

Выпорхнула за дверь. Громыхнуло ведро, донёсся визг Ивы.

   Митя: Крыс боится.
   Алымов: Похоже.
   Митя: Зяблик она.
   Алымов: Ты с зябликами поосторожней. Зяблики с годами в таких птиц вырастают. Знаем мы этих зябликов.

Возвращается Ива -- она причёсана и эффектна.

   Ива: Вот и я, мальчики. Как я вам, ничего себе?
   Митя: Отпад.
   Ива: Хорошо, что мы пришли, правда, Алымов? Сидел бы тут, как сыч. Жена собирала?
   Алымов: Я сам готовлю.
   Ива: Тебе ж цены нет.
   Митя: Подавишься.
   Ива (смеётся): Ревнует. Ревнуешь, Митенька?
   Алымов: Так, значит, и живёте?
   Ива: Ага. Так и живём. Значит.
   Алымов: Без корней, без роду, без племени?
   Ива: Как трава. Солнышко греет, дождичек мочит. Кто пройдёт, примнёт копытом, а мы -- раз! -- и опять за своё.
   Алымов: Без целей, без идеалов?
   Ива: А ты что, начальник?
   Алымов: Похож?
   Ива: Не из органов?
   Алымов: Я в лёгкой промышленности.
   Ива: Тогда ничего. Копай, не стесняйся. Плеснёшь -- я вообще наизнанку вывернусь. А внутри у меня, Алымов...
   Митя: Ива...
   Ива: Жуй, Митя. Пережёвывай... На чём мы остановились?
   Алымов: Спарились, значит, неизвестно где и бегом?
   Ива: Спарились, это как? Переспали, в смысле? Ага. И бегом.
   Алымов: Без радости, без взаимных обязательств?
   Ива: Мы люди простые. Нам бы нужду справить.
   Алымов: Ты из меня идиота не делай.
   Ива: Что ты, Алымчик? Я как на исповеди.
   Алымов: Молчать! (Поднялся.) Развелось вас, как кроликов. Идёшь по улице, стоят, выкобениваются друг перед другом. И тёлки с ними. Телесами трясут -- нате, мол, выбирайте, отказа не будет. А одна в кустах визжит. Как в двенадцать лет туда засела, так и визжит. Может, ей мысль какая пришла или она созвездие открыла? Чёрта с два. Она от щекотки визжит. Радуется, что её снизу доверху лапают... Безобидные вы? Ну, нет. Вы мир испохабили. Цинизм в него принесли и неверие. Нас за очистные сооружения ругают. Их мы построим, реки вычистим. Какой дамбой от вас отгородится -- вот вопрос. За вами нормальных детей не видно. Они уже по обочинам ходят, чтобы вы им ноги не переломали. Его в любви вырастили и рассказали, что испокон веков жизнь -- это любовь. Он идёт к ней медленно, несёт её осторожно, ждёт, верит, мучается, и во все времена самым прекрасным для человека был этот путь. Рождается дитя. И его нельзя подбросить к чужим дверям, или выкинуть на помойку, или сварить в котле, потому что оно -- дитя любви. Вы убили этот путь. Вы оставили акт. Вы детей наших растлили. Фактом своего присутствия в мире... У меня дочь, Марина. К ней подруги ходят. У них уже всё расписано. Кто за кого, когда выйдет замуж. Дипломаты, полярники, сотрудники зарубежных фирм. Даже чемодан. У них в классе есть Люба, похожая на большой чемодан Её бы хоть кто-нибудь взял. Так нет, ей подводника подавай. Зарплата большая, на суше бывает мало. У Маринки был мальчик, скромный, преданный, вдруг исчез. В чём дело? Папочка, он неперспективен. Что мне с ним делать? Туфли по три раза в ремонт сдавать? Я куплю ей туфли!.. Чем извести вас, кролики?
   Ива: Мы сами передохнем.
   Алымов: Вы цепкие.
   Митя: Есть испытанный способ. Собрать в концлагерь, облить бензином, и все дела.
   Алымов: Я не кровожаден. Но взял бы иногда и всех без суда и следствия -- из автомата.
   Ива (хохочет): Не слабо, да? Чуть кость не заглотила.
   Митя: Я в пятом классе был. Мэр города Милана решил приехать. Школу надраили, духами облили. Выстроили нас, час ждём, два ждём, на третий едет. Красавец, а рядом наши вприпрыжку. Я чувствую: распирает меня -- из строя-то не выпускали. Только он ко мне, я под себя и напустил. Он виду не подал, лужу обогнул и дальше. А наутро Альбина меня при всех. И развратник я, и зассыха, и политический диверсант. Её, оказывается, в райком таскали. А рядом Наташка Булычова сидела. Она меня любила, и я её любил. У неё такой остренький носик был. Мне всегда казалось, что она дома сидит и остриём яички колет. Она сидит красная, я стою белый, а Альбина криком исходит. С того дня я и отупел. Как валенок стал. До восьмого доволокся, меня в путягу выпихнули. Радостно пихали, как будто в рай. А мне всё равно. Прихожу как-то домой, братишка сидит. Он у меня один на всём свете. И такими глазами на меня смотрит, как будто говорит: что ж ты, Митя, над собой сделал? Кто-то твою жизнь гробит, а ты как овца бессловесная. Как думаете, гражданин Алымов, кому моя путяга выгодна?
   Алымов: Не знаю.
   Митя: Вам выгодна. Чтобы ваши дети в чистоте жили, а я за них дерьмо хлебал. Мы, мол, избранные, а ты быдло, и дети твои для наших детей тоже быдлом будут. Неплохая социальная справедливость? Ни хрена подобного. Нельзя себя псу под хвост кидать.

Молчание.

Вдруг Ива тоненьким голоском запела:

   Иду я, дембиль из Афгани,
иду на родину свою.
   Я сам из города Рязани.
   И вижу маму у окна.
   Я помню маму молодую,
   когда я ехал на Ташкент.
   Я вижу женщину седую.
   Она меня не узнаёт.
   Во тьме ночной на перевале
   колонну "духи" стерегли.
   На том проклятом перевале
   сгорело всё моё лицо.
   Меня израненного видя,
   вскричала мать: скажи, сынок,
   скажи мне, кто тебя обидел!
   Ах, мама, мама, я живой.
   Потом дядья меня встречали
   и пили белое вино,
   и песни бравые кричали.
   А я один смотрел в окно...

Плачет.

Алымов как-то робко подошёл и дрожащей рукой налил ей коньяк.

   Ива: Умный ты, Алымов, а дурак. Думаешь, мы ничего не видим. Мы видим. Торопимся, ты верно сказал. Чтобы вы наших мальчиков в чужих долинах не положили. Долины вы найдёте. Были бы мальчики.
   Алымов: Что значит "вы"? Я лично никого не положил.
   Ива: А ты возник лично?
   Алымов: А ты возникла? Или вы мир переделаете?
Ива: Я нет. У меня одна извилина, и та с приветом. Митя.
   Алымов: Митя... Самонадеянность какая...
   Ива: Понаслышке живёшь... Девочка ему в кустах мешает. Ты её жизнь знаешь? Может, она не от хорошего визжит, а оттого, что лучше уже не будет. Понимать надо такие вещи. Ты уже большой, Алымов. Карты есть?
   Алымов: Карты?
   Ива: Карты, карты. В дурачка бы.
   Алымов: Я у вас без карт дурачок.
   Ива: Не бухти. (Манипулируя колодой.) На что играем? На десять копеек? Одолжи десять копеек, Алымов. Нет, двадцать. Он ведь не попросит. Он ни у кого ничего не просит. Стеснюлечка ты моя прыщавенькая.
   Митя: Кончай.
   Ива: Не злись, Алымов. Он книжку напишет, мы тебе отдадим. Ходи... Митька, не жиль. Даму кроешь, а не хвост собачий... Вы что, спите оба? Один в стенку уставился, другой вообще неизвестно где. Опять в свою умфолозю побежал?
   Алымов: Играй.
   Ива: Что ты всё в неё бегаешь? Чего тебе не хватает?
   Алымов: Тебя.
   Ива (смеётся): Меня всем не хватает. Но я Митенькина, да, Митя?
   Митя: Жужжишь над ухом.
   Ива: Весело, и жужжу. Жуззю... Представь, Алымчик, открывается дверь -- и входит Митя. Вот такой вот: морда в прыщах, рука разбита, его обокрали, между прочим. Маринка ваша бросается ему на шею и кричит: папочка, это он! Хочу за него замуж!
   Алымов: Это исключено. Мои дети...
   Ива: С мальчиками не спят и по ночам не шляются.
   Алымов: Не шляются и не спят. У них цель в жизни. Они к ней как танки идут.
   Ива: Не раздавят?
   Алымов: Кого?
   Ива: Тебя, например?
   Алымов: Митя твой тоже идёт.
   Ива: Митя не так идёт.
   Алымов: А Володька мой как идёт? Он астрофизикой увлечён. На всех олимпиадах первый. Самбист, умница, ты бы его видела. В самбо я его привёл. После двух занятий он ко мне: папа, не могу я людей ломать. А нападут на тебя, Вовка? В каком мире живём! Нет, я своими детьми доволен.
   Ива: Наверное, в комсомоле шуруют?
   Алымов: А ты не шуруешь?
   Ива (смеётся): Я так плохо выгляжу? И верят?
   Алымов: Во что?
   Ива: Во всю эту лабуду, во что.
   Алымов: Ну и дрянь же ты. Одних жаб выплёвываешь. Сама-то во что-нибудь веришь?
   Ива: Я-то?
   Алымов: Ты-то.
   Ива (заходила по комнате): Я-то, я-то, я-то... Вопрос на засыпку. Напряги извилину, Коржикова, ответь дяденьке... Нет, Алымов, не верю я ни во что.
   Алымов: И на том спасибо.
   Ива: Хотя нет... Митя, иди сюда. (Митя подходит.) Дай ругу. Вот так. Поздравь нас, Алымов. Мы муж и жена.
   Алымов: Новое представление.
   Ива: Мой родной Митя. Я пишу тебе письмо. Так мне легче. Хотя я не стыжусь ни одного своего слова. Потому что говорю не я, говорит моя любовь к тебе. А любви ничего не стыдно. Мы издеваемся над ней как можем, но на ней нет, не было и не будет ни одного тёмного пятнышка. Ты знаешь мою жизнь. Мне всегда хотелось иметь или птицу, или кошку, или собаку, чтобы они были мои и я могла погладить их рукой. Теперь я понимаю, что это было. Я ждала тебя, Митя. Помнишь слова того попа в церкви: беги, дитятко, твоё спасение в конце пути? Моё спасение -- это ты. Если ты окажешься в пустыне, я смочу твои губы последней каплей. Если ты будешь замерзать, я согрею тебя своим дыханием. Если жизнь разобьёт нас, и мы окажемся без крова, я укрою тебя своим телом. Когда ты станешь умирать, последнее, что ты увидишь в своей жизни, -- моё лицо, и твоё лицо я хочу увидеть последним, когда буду умирать я. Мы будем жить счастливо и родим столько детей, сколько пожелаем. Клянусь тебе своей жизнью и твоей, жизнью наших детей, что я никогда не брошу взгляд ни на одного мужчину, кроме тебя. Я отдают тебе всё, что имею, и не прошу взамен ничего, кроме тебя самого. Поцелуй меня, Митя.

Митя целует Иву.

   Митя:
   Я уходил из дома. Тихо дверь
   я приоткрыл, но в нашей душегубке
   внимания никто не обратил
   на лёгкое, как вдох, движенье двери.
   Сидела мать. Погасшие глаза
   смотрели не на нас -- куда-то внутрь,
   как будто в глубине её души
   искали то, что умерло когда-то.
   Нетрезвый отчим всё перебирал
   чужую мысль синюшными губами
   и, ощетинив ряд гнилых зубов,
   то ли смеялся, то ли тихо плакал.
   Мой младший брат единственный из всех
   меня увидел у открытой двери,
   и понял он, что это навсегда,
   и ласково кивнул мне на прощанье...
   Я уходил из дома. В никуда,
   в переплетенье бесконечных улиц.
   И только брат одиннадцати лет
   смотрел мне вслед печальными глазами.
   Ива... Я отдаю тебе всё, что имею, и не прошу взамен ничего, кроме тебя самой.

Ива и Митя приникают друг к другу и долго стоят молча.

   Алымов: Наваждение какое-то.
   Ива: Ты расстроен, Алымов?
   Алымов: Чёрт бы вас всех побрал!
   Ива: За что, дядя?
   Алымов: Вас послушать -- все мы лицемеры, карьеристы, дачники. Одни вы ангелы.
   Ива: Мы не ангелы, мы естественные.
   Алымов: Юродивые вы.
   Ива: Я вижу собаку. Такую же бездомную, как и я. Я говорю ей: подойди. Она подходит. Если у меня есть что-нибудь, я ей дам, нет -- она не обидится. Лизнёт мне руку и отойдёт. Мы друг друга понимаем. Ваша Марина может погладить облезлую тварь?
   Алымов: Не трогайте моих детей!
   Ива: От кого же ты бегаешь?
   Алымов: Куда я бегаю?
   Ива: В распрекрасную свою умфолозию.
   Алымов: Не твоё собачье дело.
   Ива (смеётся): Вот ты и сдался. Вот я тебя и раскусила. Ты наш, Алымов.
   Алымов: Идиотка, честное слово.
   Ива: Ведьма.
   Митя: Все мы одной крови, ты и я.
   Алымов: Ну уж нет.
   Ива: Доказать? Знаешь, что ты сейчас сделаешь?
   Алымов: Ну?
   Ива: Подаришь мне свадебный подарок.
   Алымов (Мите): Ну и штучка тебе досталась.
   Ива: Завидно? Подари, Алымчик. Не будь ты чем щи наливают. У тебя была свадьба? А у меня нет. Подари, пожалуйста. Всю жизнь помнить буду. Помолюсь за тебя.

Алымов фыркнул, ушёл, вернулся с пакетом.

   Алымов: Держи, чёрт с тобой.
   Ива (развернула пакет, неловко чмокнула Алымова в щёку): Спасибо, дядя.
   Алымов: Из Польши привёз.
  

Ива ходит по комнате, прижимая к себе куклу,

Алымов наблюдает за ней. Разливает коньяк.

   Алымов: Не знаю. Ничего не могу сказать. Недоступно моему пониманию. Но факт есть факт. За вас, в таком случае, за ваше счастье. Ура!
  

Заправляет в магнитофон кассету.

Митя и Ива, вовлекая Алымова, танцуют.

   Митя: Умфолози! Умфолози! Изумрудные равнины! Умфолози! Умфолози! Антилоп горячих спины!
   Ива: В Умфолози хочу! Едем, Алымов? Мы приглашаем тебя в свадебное путешествие.
   Алымов: Опять двадцать пять?
   Ива: С детьми надо играть, дядя. Тут горы, там речка, тут хижина. Ты старый охотник. Ты сидишь на завалинке и чешешь в затылке. Садись, садись. Да расслабься ты, не корову продаёшь. Руки у тебя трясутся, газа слезятся, организм не работает.
   Алымов: С чего это вдруг?
   Ива: Старость. Не банан.
   Алымов: Хорошо, не видит никто.
   Ива: Мы твои дети. Вот мы идём. Топ-топ, топ-топ. Пришли. Митька мне и говорит. Заснул?
   Митя: Отец стар, сестра.
   Ива: Да, брат.
   Митя: Руки трясутся, глаза слезятся.
   Ива: Самому не придумать?
   Митя: Организм не работает.
   Алымов (смеётся): Дурачьё.
   Ива: Ты сиди, сиди.
   Митя: Что будем делать?
   Ива: Ты ведь решил.
   Митя: Я решил. Мне жаль его. Она наш отец. Но другого выхода нет.
   Ива: Лучше уйдём. Пусть он сам.
   Митя: Чтобы нас обвинили в бездушии?
   Ива: Я не могу.
   Митя: Тебе хочется замуж?
   Ива: Да.
   Митя: Он обеспечил твоё будущее?
   Ива: Нет.
   Алымов: Э, э, не очень. Вы решаете мою судьбу?
   Митя: Се ля ви, отец.
   Алымов: Хотите от меня избавиться?
   Митя: Умфолози -- свободная территория земли. Для молодых и сильных. Ты стал обузой.
   Алымов: Но я дал вам жизнь.
   Митя: Ты позаботился о её приданом?
   Алымов: Я честный охотник. Я не крал, я работал.
   Митя: Мог бы и украсть.
   Алымов: И вы бы...
   Митя: Мы бы ничего не заметили.
   Алымов: Мудрецы.
   Митя: Ты сам учил нас двигаться к цели.
   Алымов: Но не ценой чьей-то жизни.
   Митя: Ты не почувствуешь боли. Я бью прямо в сердце.
   Алымов: А сострадание?
   Митя: Не понял.
   Алымов: Разве я не внушил тебе?
   Митя: Не помню такого.
   Алымов: Забавно. А ты?
   Ива: Я?
   Алымов: Ты всё-таки женщина.
   Ива: Я не знаю.
   Алымов: Что ж. Пощады не попрошу. Бесполезно и незачем. Валяйте.
   Ива (бросилась к Алымову): Нет! Садист ты, Митька! Я тебя просила? Куда тебя понесло? Не расстраивайся, Алымов. Это же бред. Балдёж, понимаешь? Я виновата. Я, дурища чокнутая. Улыбнись, Алымов.
   Алымов (мягко отстраняясь): Конечно, конечно. Бред и балдёж... (Ни к кому не обращаясь.) Я с детства знал свои возможности. Более чем скромные. Но я не терзался. У меня счастливый характер. Я занял то место в системе, которое было мне предназначено. Никого не подвинул. Совесть моя была спокойной, но душа? Кому было подарить это метафизическое нечто?.. Дети текут, как вода между пальцев. Когда мы держим в руках беспомощные комочки плоти, нам кажется, что они всецело наши. Но они уже не наши. Они принадлежат и нам, и себе, и всему миру... Где границы добра и зла? Чему учить, добру или злу? Научишь добру, уйдут, тихо посмеиваясь над тобой, как над деревенским дурачком. Научишь злу -- воткнут нож в спину... Что делать с обществом, которое ежедневно губит твоих детей? Поддерживать его игру? Или всё-таки восстать? И выкрикнуть те несколько слов, которые и составляют, видимо, суть вещей и которые мы задавили в себе? Может быть, наш вопль спасёт их?
   Ива: Дядя, вы где? Очнись, Алымов.
   Алымов: Пожалела меня?
   Ива: Со мной бывает. Злюсь на людей, ненавижу их, а потом как накатит: а за что, думаю? Они и так мыкаются. Их не судить, их пожалеть надо.
   Алымов: Что же нас так разметало, братцы? (Вскинул голову, затянул): Выхожу один я на дорогу. Сквозь туман кремнистый путь лежит. Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу. И звезда с звездою говорит. (Ива и Митя подтягивают). В небесах торжественно и чудно! Спит земля в сиянье голубом. Что же мне так больно и так трудно? Жду ль чего? Жалею ли о чём?
  

Сухие аплодисменты.

Они обернулись -- на пороге Ричард.

На нём светлый плащ, широкополая шляпа.

Он высок, поджар, у него тонкие нервные пальцы и лицо аскета.

   Ричард: Браво.
   Алымов: Вы кто такой?
   Ричард: Странник.
   Алымов: Что вам здесь надо?
   Ричард: Немного покоя.
   Алымов: Вы ошиблись дверью. Там что, открыто?
   Ричард: Я похож на домушника?
   Алымов: По меньшей мере, странно, ступайте с Богом.
   Ричард: Это я сам решу.
  

Смахнул снег со шляпы, бросил её на стол.

Наливает коньяк, смакуя, пьёт.

   Алымов: Что вы себе позволяете?
   Ричард: То же, что и вы.
   Алымов (пошёл к нему): Убирайтесь немедленно.
   Ива: Это он.
   Алымов: Кто он?
   Ива: Ричард.
   Алымов: Не знаю никаких Ричардов. Вывести или сам уйдёшь?
  

Ричард достал из кармана револьвер.

Алымов отступил.

   Ива: Он не шутит.
   Алымов: Что значит не шутит? Кто здесь вообще шутит?
   Ричард: Здесь никто не шутит.
   Алымов: Он твой знакомый?
Ива: Клоп он вонючий.
   Ричард: Фи, Иветта. Лексикон у тебя прежний.
   Митя: Уши заложило, ты? Слышал, что сказано?
   Ричард выстрелил. Упала кукла.
   Ричард:РазРрРРЫваойцжуао
   Не стоит повышать на меня голос. Я зверею. Лицом к стене, пожалуйста. Все, все. И руки над головой. В целях вашей же безопасности. (Идёт по комнате.) Умфолози минс фридом. Иллюзия. Каждая фридом окружена забором. И чем фридом больше, тем забор выше. (Подошёл к Иве.) Здравствуй, манюня.
   Ива (лягнула его): Отвали, скотина.
   Ричард: Достала?
   Ива: Нет.
   Ричард: Я тебя зачем посылал?
   Ива: Меня застукали.
   Ричард: Ты говоришь неправду.
   Ива: Клянусь, Рич. Лидка не сработала. Я еле ушла.
   Ричард: А деньги?
   Ива: Жрать мне надо было?
   Ричард: Предположим. (Сел к столу.) Умфолози.
   Алымов: Что вам от нас надо? Деньги? Я дам, пожалуйста.
   Ричард: Интеллигентный человек.
   Алымов: Тогда что? Объясните, наконец.
   Ричард: Вы взяли чужое. Верните, и вы свободны.
   Алымов: Он вас имеет в виду?
   Ива: Я не пойду.
   Алымов: То есть как это не пойдёте? Он нас перестреляет. Он не в себе, вы видите?
   Ива: Лучше сдохнуть.
   Алымов: Сдохнете не вы, сдохнем мы. Что вы молчите, Митя?
   Митя: Она не пойдёт.
   Алымов: Но я жить хочу. Элементарно.
   Ива: А я не хочу?
   Алымов: Оцените ситуацию. Говорить можно с вором, насильником, даже с убийцей, но с нормальным. Он наркоман. Ему допинг нужен, а не увещевания. Прошу вас, Ива.
   Ива: Ах вы, роттердам вашу, трам-тарарам. В штаны напустил? Одну бабу защитить не можете?
   Митя: Ты никуда не пойдёшь.
   Алымов: Здесь я решаю. В конце концов, это мой дом. Вы где-то путаетесь, заводите сомнительные знакомства... Идите вместе.
   Ричард: Разобрались?
   Алымов: Уберите оружие.
   Ричард: Оно вас смущает?
   Алымов: А вас? Давайте поменяемся.
   Ричард: Ценю чёрный юмор. Кстати, можете сесть. Мы, видимо, договоримся.
   Алымов: Может быть. Но без него.
   Ричард: Он -- власть. Но человека человек послал к анчару грозным взглядом, и тот послушно в путь потек. Улавливаете смысл?
   Алымов: По-моему, вы перепутали государство. Здесь вам не Флорида.
   Ричард: Пока не Флорида. Но поверьте моему слову, не далее, как завтра, в нашем благословенном отечестве заварится такая кровавая каша, что далёкая Флорида покажется вам земным раем.
   Алымов: О чём это вы?
   Ричард: А вы не догадываетесь? Вы же её породили.
   Алымов: Я всю жизнь работаю в лёгкой промышленности.
   Ричард: Промышленность лёгкая, но грехи ваши тяжкие. Ваши, ваших вождей, ваших жандармов. Вы растоптали личность. Вы топтали её до тех пор, пока она не взревела и не зажала в зубах нож. Российская Флорида будет пострашнее американской, это я вам гарантирую.
   Митя: А я думаю, кто перед нами? А перед нами вот кто. Борец за свободу личности.
   Ива: Митя, не надо.
   Ричард: Пусть поиграет. Слушаю вас, молодой человек.
   Митя: Для всех, значит, стараешься? За униженных и оскорблённых?
   Ричард: Куда мне. У меня почки больные.
   Митя: Решил позабавиться напоследок?
   Ива: Митя!
   Алымов: Сядьте. Поговорим спокойно.
   Ричард: Вот именно. В одном заграничном журнальчике вещицу прочёл. Некий матрос сидит в кабаке и тянет пиво. Чувствует, кто-то на ногу жмёт. Нагибается -- под столом огромная крыса, а в зубах бумажка в десять долларов. Матрос протягивает ей сыр, крыса берёт его, отдаёт валюту и уходит. Назавтра то же самое. И так много дней. Натаскала она ему кучу долларов. Но вот матросу пора идти в плавание. Он зовёт приятеля, всё ему объясняет и просит заменить его на время отсутствия. Приятель соглашается. Но то ли ему надоела эта бодяга, то ли он вдрызг перепился -- хватил он крысу по башке и убил её. Когда матрос вернулся, он пырнул своего приятеля ножом. За что, как вы полагаете? За доллары? Чепуха. Крыса ему доверилась. Она таскала доллары не за сыр, а за веру. А приятель эту крысиную веру убил. Отсюда мораль: с верой шутить нельзя. А вы её в целом обществе убили. Чего же вы ждёте? Пива холодного?
   Алымов: Вы маньяк.
   Ричард: Я простой (советский) наркоман, вы верно заметили.
   Алымов: Вас остановят.
   Ричард: Наивный мещанин. Кто? Уж не правосудие ли? Моя мама юрист. И сам я баловался юриспруденцией. Знаю, что такое закон и как им подтираться... Стоит мальчик на улице. На противоположной стороне баня. Сквозь запотевшее стекло мальчик любуется женскими телами. Ему любопытно, не более того. Подъезжают два мента, бросают мальчика в машину. В машине они кладут ему на голову том "Капитала" и по очереди бьют кулаком. "Капитала", заметьте. Видимо, чтобы мальчик быстро постиг марксизм. Избивают до полусмерти, следов никаких, и выкидывают обратно. Мама-юрист подаёт в суд. Менты улыбаются и говорят, что видят мальчика впервые. Адвокат улыбается и шутит по поводу женских бань. Суд улыбается и оправдывает ментов. А мальчик рвёт зубами подушку и даёт себе страшную клятву: вырасти и мстить. Думаете, мало таких мальчиков? Которые качают в подвалах мускулы и ждут своего часа? А вы говорите... Впрочем, мы, кажется, заболтались? Идём, манюня.
   Митя: Она с тобой не пойдёт.
   Ива: Митя...
   Митя: Стой, я сказал.
   Ива: Нельзя, ты же видишь?.. Пока, Алымов. Всё у тебя уладится, с женой, с детьми. Целую тебя в лобик.
   Ричард: Спокойной ночи, господа. Извините за откровенность.

Идут к двери.

Митя заступил им дорогу.

   Ива: Ричард, не смей его трогать!
   Ричард: Не я его, он меня трогает.
   Ива: С дороги, Митька!
   Митя: Я его не выпущу.
   Ричард: За что такая немилость?
   Митя: Ты чума. Тебя нужно опустить в ведро с хлоркой и держать там, пока не околеешь.
   Ричард: Чуму лечат хлоркой? Не знал.
   Митя: Супермен. Пенки нам выдаёт. С полной обоймой. Сверхчеловека корчит, а губы дрожат. Не дрожи губой, мститель.
   Ива: Митенька, петушок ты мой милый, помолчи минутку.
   Митя: Сядь.
   Ива: Ричард, вынь руку из кармана. Не нервничай, Рич.
   Митя: Сядь! (Ива отходит.) Думаешь, мне сладко? Меня много ласкали? Я их баланды не хлебал? Я в мир тоже не к празднику пришёл?
   Ричард: Идём с нами.
   Митя: Вершить суд? Вы же не народовольцы, виноватого не найдёте. Они себя в жертву, себя на плаху, а вы невинных в клочья, себя в князи. От них -- свет, от вас -- злоба. Злобой добра не сотворишь.
   Ричард: Перевести на русский язык? Девочку увожу -- вот и вся твоя слюнявая философия. Девочка хороша, не спорю. Юная, сил много. Пробовал? Пробовал. По глазам вижу.
   Митя: Замолчи.
   Ричард: И в деле толковая. Разложишь её, как пакетик разорвёшь. А она как рыбка на сковородке.
   Митя: Замолчи.
   Ричард: Но с душком. Помойка, а не девочка. Я её валял, другие валяли, кто её только не валял. А ты, судя по соплям, решил на помойке цветы вырастить? Чтоб не смердело?
  

Митя бросился на Ричарда.

Выстрел.

Митя падает.

   Ива: Митя, Митенька... Ты меня слышишь? Ты где, Митя?.. Митенька! Митька!
   С нечеловеческим рёвом бежит к Ричарду, тот отбрасывает её.
   Ричард: Не сметь на меня бросаться. Не выношу, когда на меня бросаются... Что, сука? Идёшь? Нет? Идём? Нет? Или всех перебить? Говори!
   Ива: Алымов... я боюсь... Алымов...
   Ричард: Что, мужик? Страшно? Бери сучку. Видишь, как к тебе ластится. Я дарю, я добрый.
   Алымов: Ты бы... ты бы...
   Ричард: Говори. Я слушаю.
   Алымов: Ты бы... и дочь мою вывалял? Ты бы... и дочь мою, если бы встретил, и её бы вывалял?
   Ричард: А она того стоит?
   Алымов: Ты бы... ты бы...
   Ричард: Отделал бы в лучшем виде. Не сомневайся.
   Алымов: Ублюдок!

Шагнул к Ричарду.

Выстрел.

Алымов ткнулся в стену, медленно сполз по ней, затих.

Ричард допил коньяк, сел к столу.

Тишина.

   Ричард: Идём.
   Ива (ползёт к нему): Рич, миленький, убей меня... Умоляю, застрели меня, Рич...
   Ричард: Сядь.
   Ива (целует ему руки): Убей... убей... пожалуйста...
   Ричард: Сядь. (Ива садится напротив.) Утрись. Искал я тебя, манюня. Ни одну бабу так не искал. Что-то в тебе колдовское. Я поверил, я завязать хотел. А ты ушла. Ты поторопилась, манюня. Посмотри на них. Твой грех. Когда дети уходят без разрешения, видишь, что бывает?
   Ива: Убей меня, Рич.
   Ричард: Я прощаю. Я укрою тебя так, что ни одна падла не найдёт.
   Ива: Дай револьвер.
   Ричард: Детям нельзя.
   Ива: Тебе жалко?
   Ричард: Ты хочешь себя убить?
   Ива: Нет.
   Ричард: Ты хочешь убить меня?
   Ива: Да.
   Ричард: Такое вот скромное желание. Что называется, простенько и со вкусом. А ты знаешь, это идея. Впереди вышка. Идти по коридору, блевать от страха, ждать пули в затылок... На. Нажми вот сюда.
   Ива: Знаю.
   Ричард: Поцелуй на прощанье. (Ива прикасается губами к его щеке.) Благодарю вас. Где бы подохнуть? Вот здесь, пожалуй. Давай.
  

Ива зажмурилась, нажала курок -- выстрела нет.

Лихорадочно нажимает ещё и ещё.

   Ричард (хохочет): Не стреляет? Ай-ай-ай. Испортился. (Бросил револьвер в карман.) За кого же ты меня держишь, манюня?
   Ива: Ах ты мразь. Какая же ты мразь. И здесь сыграл. Какая жуткая игра. Одна нелюдь играет, а кругом могилы... Знаешь, я поняла, отчего ты бесишься. Ты встречаешь человека, самого забитого, самого никудышного. Начинаешь с ним говорить и вдруг видишь, что в том истерзанном жизнью плевочке есть что-то такое, чего у тебя нет. И ты не можешь понять, чего. Какой-то малости. В нём есть, а в тебе, великом, нет. И тебе никак не понять, как он сохранил в себе эту малость, а ты -- нет. Почему он, хоть и ничтожный, а человек, а ты, хоть и великая, а мразь... Вывалял ты меня? Вывалял. Живого места не оставил. Но я со смехом плюю в твою самодовольную рожу и говорю тебе от всей своей тёмной души: сгинь, паскуда, дай мне с людьми проститься.
   Ричард: Я подожду.
  
  

Зажёг свечу, поднёс к занавескам -- те занялись.

Ива запирает за ним дверь.

   Поджаривать начнёт -- догонишь. (Уходит.)
  

Не обращая внимания на огонь, идёт по комнате. Стоит около Алымова.

  
   Ива: Добрая ты душа, Алымов.
  

Подходит к Мите, опускается рядом с ним,

бережно кладёт его голову к себе на колени

.

   Ива: Это я, Митенька... Ты меня слышишь? Ты спишь? Спи, мой хороший. Я больше никуда не уйду. (Смеётся.) Что с тобой, Коржикова, роттердам тебя, трам-тарарам? Дом горит, а ты сидишь? Что тебя так припёрло?.. Значит припёрло, да, Митя? Ты не бойся, я никуда не уйду. Тебе ведь со мной не так страшно? И мне с тобой не так страшно. Потерпи немного, и вылетим из трубы, как два белых голубя... Что делать, Митенька, не судьба. (Целует его.) И глазки закрыл. Спи, мой хороший. И я посплю. Я сегодня тоже устала...

В стены яростно бьёт ветер.

  
  

К О Н Е Ц

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   30
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"