Как я уже однажды писал, в конце сороковых и самом начале пятидесятых годов, когда ещё только планировалось создание атомного подводного флота, профессуру ленинградской Военно-морской медицинской Академии, в силу особо высоких требований к её будущим выпускникам, укрепляли наиболее знающими специалистами независимо от "пятого пункта" в паспорте. То же относилось и к абитуриентам.
Именно в это время я, после окончания школы, подал документы в приёмную комиссию Академии. Шансов быть принятым у меня было очень мало: мать - еврейка, дед репрессирован в 1937 году. К тому же, как перенёсший ленинградскую блокаду, я опасался, что не пройду медицинскую комиссию, которая, принимая во внимание предстоящую нам службу на будущих атомных подводных лодках, "свирепствовала" и отчисляла абитуриентов даже при самых малых отклонениях от анатомической или физиологической нормы.
Но сдача всех экзаменов на "отлично" и констатация безукоризненного здоровья ещё не гарантировали поступление. Завершающим и решающим этапом была мандатная комиссия, в которую приглашали спустя приблизительно месяц после экзаменов и медицинского обследования. Именно она, вглядываясь в кандидата и ведя с ним беседу по определённому плану, решала судьбу поступающего.
Я успешно сдал все экзамены и благополучно прошёл медкомиссию. И теперь, когда я был уже в одном шаге от счастья, провалиться на этом этапе было бы непереносимым ударом.
Вот меня вызывают в зал, где заседает комиссия. Её вид парализует: золотопогонные генералы, важные полковники и только два капитана... . Всего человек двенадцать. Они по очереди просматривают моё "дело". Судя по его толщине, там были не только экзаменационный лист и заключение медкомиссии, но и много других сведений. Справиться с волнением невозможно. Пульс сто двадцать, дыхание прерывистое.
Форма обращения к председателю комиссии такова: "Товарищ генерал! Кандидат Качалов для прохождения комиссии прибыл!". Но мысли путаются, и я выпаливаю: "Товарищ кандидат! Генерал Качалов для прохождения комиссии прибыл!". На лицах присутствующих появляется весёлое удивление. Понимаю, что сказал как-то на так и пытаюсь исправиться. Получается: "Товарищ кандидат в генералы Качалов для прохождения комиссии прибыл...!?". Животики генералов заколебались, плечи затряслись. Смех был откровенным. Председательствовавший начальник Академии генерал-майор медицинской службы Зотов, пустил по рукам лист для подписей членов комиссии. Неожиданно один из капитанов посерьёзнел и спросил: "Знали ли Вы, что ваш дед со стороны матери был врагом народа?".
Флоберу приписывают фразу: " Страх окрыляет". Как раз это и произошло со мной. Я стал наглеть. "Нет, - рявкнул я - , не знал. Да в моём тогдашнем возрасте и не мог знать ". Генералы закивали головами: "Ну, да. Ну, конечно". Тогда второй капитан не менее строго осведомился: "Вот у Вас отец русский, а мать еврейка. Кем Вы сами себя считаете?". Меня понесло: " Я вырос в семье, где говорили по-русски, вечерами вслух читали русских классиков, у нас в доме был культ русского языка. Как, по-вашему, кем я могу себя считать?". Капитаны замельтешили.
Эти специалисты привыкли задавать вопросы, а не отвечать на них. Они стали переглядываться и перешёптываться.
Воспользовавшись возникшей у них заминкой, Зотов взял листок с подписями: "Ну, я вижу большинство согласно принять кандидата Качалова в нашу Академию". Он поставил свою подпись и передал листок капитанам. Те немного помедлили и тоже подписали.
Так я стал курсантом первого курса Военно-морской медицинской Академии, которую окончил в 1957 году и отправился служить на Тихоокеанский флот.