По пыльной дороге ехала небольшая колонна танков "Шерман". Они представляли собой довольно примечательное зрелище - не на всех машинах имелись пушки. Из бойниц торчали пулеметы совершенно разных систем. Более пытливый взор отметил бы, что и сами танки собраны из частей выпущенных разными заводами и в разное время... Что поделать - выбора не было. Оружие было нужно здесь и сейчас - а потому приходилось довольствоваться и этим металлоломом.
Из-за проклятой пыли, танки шли с большими интервалами, и с заднего почти не было видно переднего. Монотонность дороги убаюкивала и экипажи танков, не исключая и водителей , пребывали в полудреме. Однако скоро дрема танкистов последнего в колоне танка была грубо нарушена. Их танк вдруг прекратил свое движение и стал быстро вращаться на одном месте!
Наконец пришедший в себя водитель заглушил мотор, и экипаж высунулся из люков. Оказалось, что группа каких то проходимцев ухитрилась снять с их "Шермана" одну гусеницу прямо на ходу , и теперь убегала вместе с ней ! Сначала доблестные еврейские воины обалдели от такой наглости, но взяв себя в руки - выскочили из танка и погнались за грабителями.
Вдогонку проклятым похитителям гусениц неслись энергичные выражения на языках неисторических родин танкистов. Бежавший впереди командир орал "Вернись - я все прощу!" и стрелял в воздух из револьвера. Кстати - в воздух он стрелял для того что бы случайно не попортить казенную гусеницу - а вовсе не из-за врожденного человеколюбия, как вы могли бы подумать.
Похитители также подбадривали себя криками типа :
- Аллах акбар! -
- Таки акбар! -
- Ой вей! -
Что не оставляло сомнений в том что похитители - безусловно арабские террористы, и похищение гусеницы совершено с целью получения выкупа.
Однако, гусеница вещь тяжелая и несмотря на все старания арабов - расстояние между ними и танкистами не только не увеличивалось, а даже стало сокращатся. Поняв, что убежать с гусеницей им не удастся - арабы бросили ее и побежали гораздо быстрее.
Евреи радостно закричали . Однако, радостные крики быстро смолкли - доблестный экипаж осознал, что занятия легкой атлетикой завершены. Теперь им предстоит заняться тяжелой - поднять гусеницу и тащить ее назад к танку. Вновь пошли в ход энергичные слова разных языков, и гусеница стала потихоньку приближаться к своему танку.
Через несколько часов до крайности измочаленный экипаж смог дотащить и установить гусеницу на танк. На всех лицах была радость - наконец-то они поедут, а не пойдут. Радость ,однако, оказалась слегка преждевременной - попытки запустить мотор не удались. Хотя неполадок в моторе не было. Проблема была в том, что не было самого мотора. Пока экипаж суетился, возвращая гусеницу на место - кто-то приделал ноги к двигателю их танка....
Да, суров был 1948 год в Палестине и страшные дела творились там ...
Эпизод второй.
Палестина 1948 год. Месяцем ранее.
"Хайм, о Хайм - прости ты меня жида паршивого !"
Человечек валялся в пыли перед Вейцманом. Заламывал руки, целовал его ботинки - в общем всячески показывал свое смирение и раскаивание. И Хайму Вейцману это нравилось! Всю свою жизнь он посвятил сионизму и возрождению еврейского государства. Слыл довольно умеренным сионистом - хотя внутри, в самых потаенных уголках своей души, мечтал совсем о другом - о возрождении сильной и могучей Израильской Империи! Чтоб все как в Ветхом Завете - многоженство, пышный двор, войны с непокорными....
"Эх, поздно я родился" - часто сокрушался он - "Поганое время, демократия всяческая, моногамия опять же..."
Но сейчас, сейчас он был счастлив - этот паршивый жид вел себя так, как и было положено вести смиренному подданному перед лицом могучего владыки.
"А ведь неплохо жил Соломон -то" - философствовал Вейцман, поворачивая свой ботинок так , чтобы валявшемуся в пыли человеку было удобнее его целовать. "Жалко такого подданного Моссаду отдавать - а придеться...". Стоявшие позади него моссадовцы это тоже понимали и уже обнажили свои ритуальные ножи...
В чем же был виноват этот "жид паршивый", который валялся в пыли ? Звали его Фима Кацман и был он несколько месяцев назад послан в Европу. Целью его была закупка оружия. Где только можно и желательно побольше - Израилю предстояла война за независимость - а оружия не хватало.
Послали, конечно, не одного Фиму. Каждый из посланных привез что смог - кто винтовки, кто танки, кто еще какой огнестрельный припас, а что привез этот прощелыга?
Не поверите - несколько пустых корпусов и башен каких-то огромных танков - и лопотал, о божественном откровении, и о том, что именно эти танки спасут Израиль...
Дело явно пахло изменой Родине и Сионизму - а значит передачей виновного в руки Моссада и неизбежным Усиленным Обрезанием.
Однако, целование ботинок очень нравилось Вейцману и он остановил моссадовцев движением руки. Те нехотя спрятали ножи. "Эх, когда еще передо мной так унижаться будут?" - подумалось ему. "Проклятая демократия!" - ответил ему внутренний голос. "Конечно этого прощелыгу не спасти - слишком серьезны его преступления, но пусть он еще разок у меня в ногах поваляется - душу потешит" - пришла в голову Хайма интересная мысль...
- Так говоришь эти танки спасут Израиль?
- Да, да мой повелитель. Иегова явился мне и сказал...
- А он сказал тебе как они смогут это сделать без моторов и даже без колес ? Ты что нас за дураков держишь ?
- Но ведь и колеса и мотор можно приделать !
"Чмок, чмок".
"И как хорошо у этого дурака выходит мои туфли целовать...".
- И где ты их возьмешь? И сколько времени тебе нужно, чтобы их поставить хотя бы на один танк?
Тут, наконец, до Фимы дошло, что у него есть шанс если не предотвратить, то хотя бы отсрочить Усиленное Обрезание.
- О повелитель! Я все достану и сделаю. Через три месяца из ворот этого ангара пред твои очи выйдет первый танк, который будет гордостью Великого Израиля!
"Через ДВА месяца, я и моя свита будут стоять перед этими воротами", веско сказал первый президент Израиля - "И если ты не сможешь выехать мне навстречу на своем танке, то запомни мои слова - ты сам будешь меня молить о смерти!" ("Вай - как хорошо сказал" восхитился его внутренний голос).
Правительственная кавалькада уже давно скрылась из вида, а бедный Фима все стоял на коленях и глотал пыль... Скупые слезы катились по его щекам...
Эпизод третий.
Палестина, Германия и Тонкие Миры.
Утирая слезы, Фима побрел назад к ангару. Открыв дверь, он переступил порог и вдруг в глаза ему ударил луч Солнца! На мгновение он потерял сознание...
Поверженная Германия лежала в руинах. Однако жизнь кипела и здесь. Все покупалось, продавалось и обменивалось. Ну, почти все... Приобрести ящик автоматов или фаустпатронов - труда не составляло (переправка за границу - за отдельную плату). С тяжелым вооружением было гораздо сложнее. Оккупационные власти четырех держав сами не прочь были заиметь немецкие танки, или на худой случай - не допустить, чтобы они попали в руки кого-нибудь еще. Проблемой были даже запчасти.
Но Фима не терял надежды и верил в свои дарования, приобретенные на Привозе и в долгих странствиях по миру. Как то он услышал кусочек разговора, в нем говорилось о каком-то заброшенном заводе. Причем заброшенном еще во время войны. Фима сделал стойку и стал собирать информацию. Это потребовало некоторого времени и некоторой суммы денег. Но, в конце концов, он установил его примерное расположение.
На следующий день он уже шел по главной улице небольшой баварской деревеньки. К его удивлению - жители не желали говорить о заводе, хотя явно о нем знали. Но нет таких крепостей кои не брали бы сионисты - и Фиме удалось найти проводника. Однако тот сразу оговорил условие - до завода он его доведет, а внутрь - ни-ни. Он будет ждать его снаружи.
А нужен ли был проводник? Оказалось, что к заводу идет неплохая дорога. Но в любом случае - вдвоем ехать было веселей. Наконец, Фима остановил свой Джип у ворот. Над воротами висела табличка со словом "Нибелунген", набранным готическим шрифтом. Она производила мрачное и грозное впечатление, которое не портила даже написанная под ней по-английски какая-то похабщина. Немец, как и было, договорено, остался караулить машину, а Фима вошел внутрь завода.
Он почти сразу насторожился. Хотя завод производил впечатление давней заброшенности - но не все увидишь глазами! За долгие годы странствий по Тибету, Фима очень хорошо научился различать такие штуки. Казалось здесь истончалось само пространство, истаивало время и сквозь эти прорехи в наш мир заглядывало, что-то чужое, что-то, что не принадлежало нашему миру. Чувства были такие же, как при приближении к границам Шамбалы. Хотя в Тибете не было такого ощущения опасности...
Внутренним чутьем Фима определил эпицентр здешнего возмущения пространства. Он явно находился в самом большом цеху. Его ворота были слегка приоткрыты, и после минутных колебаний Фима вошел внутрь. Несколько минут он стоял и ждал пока его глаза привыкнут к полумраку.
Слева и справа от него стояли ряды каких-то исполинских коробок из стали, а в противоположном конце цеха - эти коробки были сложены друг на друга, образуя что-то вроде пьедестала. Фиму влекло туда со страшной силой. Но идти вглубь цеха - было не лучшей идеей. На полпути к сложенным друг на друга коробкам лежало несколько мумифицированных трупов.
Тем не менее, Фима сделал один шаг, потом еще один - и медленно двинулся вперед. С каждым шагом идти становилось все тяжелее, казалось, что на его плечи ложится тяжкий груз, все увеличивающийся с каждым шагом. Сердце тяжело билось, ноги подгибались... Фима остановился, чтобы перевести дыхание. Казалось, что мрак по бокам цеха сгустился и обрел форму. В нем проскакивали красные отблески. Послышались удары молота о наковальню - четыре такта со слегка подчеркнутым третьим ударом. Казалось, что эти звуки не принадлежали нашему миру...
Фима продолжил свое движение, хотя тяжесть, навалившаяся на его плечи, была невыносимой. От звуков молота разрывалась голова. Стали слышны, какие-то разговоры, прерывавшиеся гортанными приказами. Языки сумрака отделились от стен и поползли к Фиме. Но он не прекращал своего движения, в нем возник боевой азарт, тот который помог ему как то победить в драке Йети (драка была за тушу горного коза - а Фима не ел несколько дней). Он шел, хотя и сознавал, что ему не пройти и половину пути. Но он шел...
Вдруг в глаза ему ударил луч света, на мгновение Фима потерял сознание, но не упал. Наоборот - ему стало легче. Каждый новый шаг уже не был труднее предыдущего, кровь перестала стучать в висках. В голове заиграла тихая, невыразимо прекрасная мелодия. Молот бесновался, но, удивительное дело - он не мог заглушить эту тихую мелодию. Наоборот, хотя ее громкость не росла, но казалось, что она каким-то образом вытесняет звуки молота.
Еще несколько шагов - и казалось, что Фима вообще потерял вес. Он не шел, а летел, только слегка касаясь босыми ногами пола ...
Далее он ничего не помнил. Очнувшись, Фима огляделся вокруг. Он находился на верху штабеля, сложенного из корпусов огромных танков, Босой. А в руках у него была глиняная табличка, с какими-то письменами. Что там было написано - он так никогда и не узнал, так как разбил ее, слезая с пьедестала. Спустившись вниз, он прислушался к своим ощущениям - и не почувствовал ничего. Вся иномирщина покинула это место. Осторожно ступая по бетонному полу босыми ногами, он побрел к выходу. Его ботинки лежали на полпути. Подошвы уши глубоко в бетон, а верх был разорван чудовищной силой. Он не верил своим глазам - от входа вела цепочка следов оставленных в пыли. Они становились все четче и четче. Наконец отпечатки подошв стали оставаться на самом полу. Потом ботинки застряли в бетоне, но исполинская сила выдернула ноги из них. Дальше в бетоне были отпечатки босых ног! А потом - следы просто исчезли, как будто человек взлетел...
Снаружи цеха ничего не изменилось. Джип стоял у ворот, но немца не было. Вернувшись в деревню, Фима узнал, что его не было три дня...
Он не помнил, что он делал эти три дня, но знал, что он обязан доставить корпуса этих танков в Палестину. Знал - и все.