Вместе с моим спутником я поехала на север Индии, в штат Утер-Пардеш, область, граничащую с Непалом. На поезде мы доехали до последней станции на этом пути. Железная дорога преграждалась Гималаями. Дальше нужно было брать джип. Мы едва успели сойти на платформу и хорошенько подтянуть ремни на рюкзаках, как уже были окружены приставучими шоферами монотонно распевающими: Ранииикет, Рааниикет, Аалмора, Аалмора. Брать один джип на двоих накладно, пришлось вместе с другими пассажирами подсесть в джип, идущий до городка Раникет. Для европейцев незнакомых со спартанской выносливостью индийцев подобное путешествие - проверка на выживание, хотя для людей экзотически настроенных это может восприниматься и как незабываемое острое ощущение. В машину, где по трезвому взгляду белого человека, может уместиться человек шесть, влезает, как ни в чем не бывало, пятнадцать индийцев. Я сначала была довольна доставшейся мне половинке сиденья около шофера. Индийцы, при виде женщин, целомудренно краснеют и истерически сдвигаются, чтобы предоставить тем хоть немножко места на сиденье. Поэтому мне так и повезло. Но рано я радовалась. Рано я чувствовала себя смелой и опытной наездницей, сидящей на краешке сидения и смело подпрыгивающей вместе с машиной на каждой рытвине Гималайских серпантинов. Жадный, думающий только о прокорме собственной семьи, шофер нашел новые жертвы. Вот и еще несколько человек спокойно шмыгнуло в наш джип и, увы, свободное место было только около меня. К сожалению, стыдливость индийцев при необходимости отходит на второй план. Мне ничего не оставалось делать, как разделить мою половинку сиденья еще с двумя. Для водителя места уже не оказалось. Он встал и повел машину следующим образом: одну ногу поставил на подножку, вторую прижал к колену первой, чтобы не мешалась. Рулем он управлял одной рукой, другой же держался за верх машины. Ясное дело, что дверки там не существовало. В цирке ему бы работать. Изумительная координация и гибкость, при такой - то полноте и внешней как бы неуклюжести!
Главное и у меня вдруг места не оказалось. И мне пришлось последовать его ловкому примеру. Пришлось, скрючившись, встать на подножку, вцепиться за едва выступавший вперед край машины и считать камни, по которым бойко подпрыгивала, при резком спуске, летящая, по скопидомству шофера, на нетралке, машина. Боже мой, какая красота, колеса пролетают несколько сантимов от пропасти и мне слышно, как камни, отброшенные колесами, скатываются с дороги далеко вниз.
По воле бога доехали до Раникета. Типичный городок Северной Индии. Промытые дождем монсуна , лесистые холмы внезапно сменились узенькой и вонючей центральной улочкой города. Вокруг, прилепившись друг к другу, стоят кривые лавочки полные всякого скарба. По мостовой, мощенной неровными булыжниками, между которыми застрял засохший коровий навоз, пробегают скуластые, в этих краях уже узкоглазые и жилистые мужички в разноцветных шерстяных шапочках. Между ног скитаются, жалостливо и злобно скалясь, костлявые собаки, сплошь покрытые плешью. Серые поросята, остерегаясь вспыльчивых собак, осторожно передвигаются к куче мусора. И над всем этим балаганом, надменные и равнодушные, как боги, проплывают коровы. Они окидывают улицу полузакрытым сонным взглядом, и аккуратно слизывают остатки пищи, щедро раскиданной по дороге.
Где находится ашрам , мы точно не знали. Местные жители, смущенно косясь на нас глазами, при расспросах показывали рукой, то в одном, то в другом направлении, и поспешно убегали. Казалось, ашрам это некое нефизическое место, типа замка, искомого Персифалем, попасть в который можно только духовным усилием, и неважно в каком направлении идти. Наконец, знающий человек нашелся, и показал дорогу. Мы вышли из города, и попали в обыкновенный сосновый лес. До ашрама надо было долго идти по проселочной дороге. Знакомый смоляной запах, смешиваясь со вкусом поцелуев, придал мне новые силы.
16.06.00-21.06.00
Вот я и попала в мой первый ашрам - «Ananda Puri» Мы дошли, и я вместе с рюкзаком свалилась на скамейку. Над нами высился кукольный, типично индийский храм. Вокруг него переливались на солнце кусты аккуратно разбитого садика. Чувствовалась прилежная рука белого человека.
Европейцы, проходя мимо, неохотно нам улыбались.
- Зачем вы здесь? Что вы тут ищите? - стала спрашивать подошедшая белая женщина, одетая в белое сари, - вы уверены, что хотите остановиться именно здесь, а не в деревне.
Оливье смущенно заговорил:
- Мне доктор Жак дал ваш адрес, Я ученик Арно , французского мастера, вы, наверное, знаете? -
- Да, да, но вы кто такие? К нам редко кто приходит, и медитаций мы не проводим.
Впрочем, немного поговорив с нами, она заулыбалась, и повела за собой.
-Вот ваша комната, подушки и матрасы я скоро принесу, располагайтесь. Вечерняя молитва, Аарати, у нас в семь часов утра и вечера, большую же часть дня мы посвящаем Севе , следуя учению Бабы. Баба не рекомендовал медитации. Бескорыстное служение - наша медитация. Я буду рада, если вы возьмете на себя какую-то работу. Но это необязательно, вы можете и отдыхать, это ваше дело.
Мы пожили в ашраме несколько дней. Я занималась обрезанием засохшей листвы на зеленых кустарниках. Работала медленно, все время смотрела вверх, ожидая редких секунд, когда бесконечные ряды туч на секунду разомкнутся, и явят ослепительно сверкавшую кривизну вершин, или опускала глаза вниз на разбросанные по холмам яркие пятна рисовых полей.
Все место повторяет заезженную в литературе, но глубоко укорененную в наших мечтах идею о Райском Саде в ту доисторическую пору, когда у Евы и Адама во рту еще не стояла оскомина пресловутого яблока.
Что такое ашрам, кто там живет, и что там делают, я тогда еще плохо себе представляла, поэтому все подробности тамошней жизни вызывали во мне ученое любопытство. В ашраме много запретов. Нужно соблюдать строгую диету. Мясо, рыбу, яйца, лук и чеснок тут не едят. Само собой разумеется, алкоголь, наркотики и секс запрещены. В каждом ашраме есть свой Гуру, живой или уже «не в теле» - как принято тут говорить. Ему поклоняются и его дорогой следуют. Этот Ашрам продолжал традиции Хариканского Бабы, оставившего тело десять лет назад.
Управляет делами ашрама немолодая испанка - Лакшми. Она живет тут постоянно уже несколько лет, с тех пор как умер ее муж. Кроме Лакшми есть еще несколько европейцев из Германии и Франции. Они находятся в ашраме какое- то время, уезжают и снова возвращаются сюда. Мне показали на молчаливого немца средних лет, играющего на гармошке во время Аарати. Полгода он живет в ашраме, полгода отрабатывает чиновником у себя на родине. Вот пришел его последний день. Утром он еще поиграл на гармошке, аккуратно закрыл ее, положил в старый мешок, вытер платочком пот с лица, и резко повернувшись, пошел прочь. Выражение его лица оставалось таким же каменным как всегда. Он быстро удалялся вверх по дороге, ведущей в деревню, его мешок, завязанный узлом, прыгал по плечу, и весь вид напоминал бродяг из рыцарских фильмов, также шагающих по пыльной дороге с болтающимся, подвешенным сзади мешком.
Есть в ашраме маленькая библиотека с книгами, посвященными исключительно деяниям и учениям Хариканского бабы. К своему удивлению я нашла книги и на русском языке. Оказывается, у него и в России есть последователи. Главное Бабино учение - это очищение души неэгоистичной работой. Нужно все время трудиться. В брошюрах о Бабе были странные рассказы о том, как святой Баба сурово воспитывал людей. Заставлял их тяжело работать, бил тех, кто начинал отлынивать. Даже желудочное расстройство, часто случающееся у изнеженных гигиеной европейцев в Индии, не было для Бабы помехой для того, чтобы освободить его преданных от работы. Он давал какие-то нереальные задания, ужасно на всех кричал и махал палкой. Мне запомнился один из таких однотипных рассказов. Баба приказал двум женщинам перейти бушующую реку. Когда они дошли до середины и остановились, опасаясь, что течение собьет их с ног, Баба начал кидать камни, приказывая идти дальше. Кое-как, наглотавшись воды, они выбрались. Баба подбежал к ним и надавал пощечин, крича: - Как могли вы в меня не верить? Чуть не утонули из-за этого!
Объяснялось, что подобным суровым отношением к преданным ему ученикам, Баба учил их освобождаться от привязанности к здоровому телу, удобству, собственному достоинству, тем самым, возвышая их духовно.
20.06.00
Мы, все европейцы, живущие в ашраме, поехали на местный праздник
в святое место, затерянное в здешних горах. Ливень был страшный. Понуждаемый нами ехать осторожно и тормозить на скользких поворотах, таксист медленно проезжал по извилистой лесной дороге. Часа через два мы услышали громкую, инфантильную для северного слуха музыку и остановились, поняв, что прибыли по назначению. Впереди между деревьями виднелись пестрые башенки, хаотично разбросанные по холму. Местные жители проходили мимо нас. Я с грустью наблюдала, как их черные ноги с широко расставленными пальцами, бойко шлепают по лужам. Розовые сари и белые доти безмятежно тащились по хлипкой жиже. Сознавая, что входить в любой храм нужно босым, а оставленные около храма ботинки вряд ли достанутся снова их хозяину, мы оставили обувь в машине и поплелись вслед за толпой, увязая в грязи по щекотку. На поляне между башнями храма было много народу, шума и всяческой возни, неотлучно сопровождающей индийцев, куда бы те ни следовали.
Мне сказали, что мы идем на поклонение известному в этих краях йогу, который по праздникам дает даршан. Как только мы вошли в одну из комнат, нас, прежде всего, быстро посадили на пол, раздали фиговые листочки и начали раскладывать туда еду. Мои спутники мне как невежде пояснили, что в святом месте принято гостям раздавать прасад. Прасад - это пища или любая другая вещь, преподносимая божеству, и также подарок, благословенный богом, от мастера или священнослужителя. Приношение и раздача прасада - постоянный ритуал при встрече со святым. Принимая прасад от мастера, как бы освящаешься им посредством принятия пищи. Вот, например, и христиане, после молитвы, съедая маленький комочек хлеба, символизирующий тело Христа, соединяются с Христом этим хлебом. Вообще, принятие пищи во многих религиях имеет особую значимость. Принятие нечто извне, что было моему телу чуждо, во внутрь, что становится теперь частью меня, есть, по сути, некое таинственное соитие с миром. Если же эта пища подарок святого, то его дар будет в моем теле, и тем самым оно сопричастно святому. Ради той же цели и молятся перед едой, превращая обычную жратву в сакральный акт.
Подобные мысли, однако, не способствовали моему аппетиту: я сидела на мокром от дождя полу, держа в руках дырявый лист, используемый вместо тарелки, понуро смотрела на перченую картошку и слипшиеся шарики сладкой манки, не зная, что с этим делать. Вилками и ложками тут не пользовались. С печалью в глазах я осмотрелась, ища помощи. Европейцы, сидевшие рядом, спокойно брали пальцами пищу, подносили кусочки ко рту, слизывали остатки пищи с кончиков палец и счастливо жевали.
-Не нужно бояться. Это самая чистая пища, - шепнула мне Лакшми, заметив мои скромные поползновения избавиться незаметным образом от угощения, - ее съедают до конца.
Потом нас ввели в комнату к Йогу. В середине маленькой залы сидел костлявый старик с путанной белой бородой и неестественно яркими черными глазами. Вокруг него крутилось несколько Свами , видимо, помогавших ему принимать гостей. В стороне толпились люди, с обожанием наблюдавшие за каждым движением Йога. Едва мы вошли, он, окинув нас быстрым взглядом, стал с кем-то шептаться. «Получили ли вы прасад?» - тут же перевели для нас вопрос старца. Многие в эту секунду посмотрели на нас с волнением. Но, услышав положительный ответ, вздохнули, успокоились, и сразу о нас как-то и позабыли. Мы скромно присели сбоку к стенке и смотрели. Старый Йог был полон энергии, казалось, он двигался с необычайной быстротой, хотя сидел на месте, почти не шевелясь. Он принимал подарки, дарил сладкий прасад, наклонялся и отдавал какие-то указания бегавшим вокруг него людям, целовал, отвергал... Его мимика менялась каждую секунду. Живой взгляд, перебегая с лица на лицо, словно некая губка, мгновенно впитывал в себя образ каждого. Он реагировал по разному на каждого входящего, подзывал и обнимал по своему усмотрению некоторых счастливцев, тут же в слезах и умилении падавших на колени, благословлял подносимых к нему младенцев, неожиданно отталкивал и показывал на дверь другим, невпопад приблизившимся к нему...
«Он ничего не говорит, не объясняет свое поведение? » - мое лицо выражало немой вопрос.
-Мудрец не читает лекций. Он учит по- своему, - ответила Лакшми.
Немного философии на закуску к ужину
В ашраме можно встретить прелюбопытных людей. Лучше было бы сказать - трудно найти в ашраме людей нелюбопытных. Благополучный семьянин, радостно проживающий свой век в раю все время покупаемых вещей, компьютерной связи и свободы, политической и сексуальной, вряд ли будет искать иной формы бытия, распластываясь на глиняном полу душного храма перед расписными, аляповатыми идолами. Слава тем счастливым труженикам, которые могут удовлетворяться рамками благословенной рутины! Я ими восхищаюсь и кланяюсь в ножки. Более того, я им потихоньку завидую. Это по секрету. Иногда на меня находит озарение, и я догадываюсь, что, и Сартр им страшно завидовал. Слюной исходил от зависти, и особенно когда писал свою «Тошноту». Но это так, к слову. Психологи, хорошенько изучив Достоевского, говорят, что люди душевно не уравновешенные обычно не имели счастливого детства. Так было и с Питером, странным человеком, живущим в ашраме. Питер - пожилой хиппи, со спутанными длинными волосами, босой, одетый под индийца в белую тряпку, обмотанную вокруг пояса. В сороковые годы, когда он был совсем маленький, отец - немец скрывал его вместе с матерью - еврейкой от властей в подвале своего дома.
Я философствовала с ним утомительно долго. Питер говорил очень много. Начали мы, как ни странно - Кантом, и закончили, в духе времени - деконструкцией. В запутанных словах он доказывал, что исходя из критики Канта, можно спокойно объяснять чудеса Йогов. Он следовал тому известному положению Канта, что природа и ее законы конструируются нашим рассудком, и поэтому весь упорядоченный мир, по истине создан нами. Явленный нам, наш родной мир - это способ нашего осознания бытия. Значит, чтобы изменить обычный в природе ход событий, нужно только сломать обычное человеческое сознание. Пусть Прусский педант, Кант, говорил, что это невозможно, а вот Йоги как раз доказывают обратное. Правда, для того чтобы увидеть эти чудеса нужно быть на таком же уровне сознания, как и их творящий. Иначе ничего не произойдет. К тому же сознание вещь не индивидуальная. Если тысячи людей верят в возможность чуда, они, тем самым, изменяют свое сознание и творят такой мир, в котором святому сотворить чудо - пустяковое дело. Вот поэтому на Западе давно чудес и не было, а тут - это нормальное явление. Запад утоплен рациональностью. Наши юные детские головки плавятся на костре неумолимой логики, и закон невозможности третьего в подобном мире - красный флаг для удирающего волка. Долго, долго мы говорили в подобном «возвышенном духе». Рот горел от огромного количества, съеденных перченых блинчиков, подносимых улыбчивым хозяином забегаловки. Придя в себя, я с удивлением обнаружила: вокруг полукругом сидят Индийцы и молча слушают, не скрывая любопытства, выпятив на нас непроницаемые маслянистые глазки.
Что касается личной жизни Питера ... Мне запомнилась такая его изумительная фраза: «Маме я звонил лет восемь назад, она не ответила, наверное, умерла»
21.06.00
По некоторым обстоятельствам пришлось покинуть дружелюбно прохладные Гималаи. Дели в эту пору настоящий ад. Жара даже не ощущается как жара, а как тяжесть, стягивающая голову медным обручем...