Аннотация: Воспоминания Андрея Клячина об Ижевском восстании 1918 года, о пребывании в плену у ижевских повстанцев, о восстании в Ижевской тюрьме накануне взятия города Красной Армией
ВОСПОМИНАНИЯ Т. КЛЯЧИНА.
В 1917 г. после октябрьской революции, я уже, как член партии РКП (б) поступил в Красную гвардию в г. Ижевске и был боевиком. Мне приходилось принимать участие во всех видах боевой работы революционного времени, и выполнять задачи нашей партии: борьба с правы ми, так же и с левым течением партии, а именно - максималистами, которые подрывали в корне соввласть и нашу партию. Я не буду говорить о правых Учредиловцах, против которых нам приходилось вести отчаянную борьбу, что же касается максималистов, то этот элемент допускал в свою партию разных бандитов и хулиганов, а также клич их руководителей был самый боевой. Когда нашей партии было предложено им сдать оружие, они не подчинились, тогда был вызван отряд матросов для разоружения их. В то время вся охрана была в руках максималистов поэтому мне пришлось делать наступление на пороховой погреб, где находился их караул. Вечером нам пришлось раскинуть цепь и разоружить таковых. После чего прибыл отряд матросов и разоружил максималистов, это обошлось без жертв. В дальнейшем нам пришлось быть начеку до восстания 1918 г. За 4 дня до восстания был дан тревожный гудок утром часа в 3, благодаря этого собралась большая часть населения, был устроен митинг под руководством т. Холмогорова, который обрисовал положение, нашествие чехо-словак и Дутова, объявил призыв добровольно в Красную Армию. Запись велась успешно и на второй день было отправлено командиров и добровольцев около 800 чел. в г. Сарапул. Остальные же коммунисты, в количестве около 100 чел. были оставлены в Ижевске, для охраны, где пришлось оставаться недолго. 5-го августа утром, мне пришлось идти в военный Отдел, у меня было нехорошее предчувствие, кругом было не то, что раньше. Я поторопился в военный отдел и когда пришёл туда увидел, что готовятся отряды для сильной охраны.
До восстания же дней за 5-ть мне пришлось отправлять арестованных нами, как буржуев, так и др. около 20 чел., под конвоем на Гольянский вокзал. Я был назначен по охране Военного Отдела. В час дня меня командировали в Совет для сопровождения пищи стоящему там отряду. Но в это время стрельба была уже с обоих сторон и мне пришлось пробираться под градом пуль. Когда я вошёл в Совет, там были наши товарищи: Иван Пастухов, Холмогоров и др. Тут же стоял пулемет, который работал по фронтовикам, но и от них тоже сыпались пули. Отсюда я опять возвратился в военный отдел, в то время, когда стрельба шла по всему Ижевску. Мне дали пост у Михайловского собора, фамилии их припомнить не могу. Куда нам дали два ящика патронов и мы отстреливались, но когда стемнело я остался уже один, пришлось стрелять очень часто, потому что были перебежки и наступления фронтовиков, потом наша разведка сообщили мне, что окружены и нужно двигаться в Военный Отдел, я продолжал быть на посту, но когда увидел, что никого из наших не осталось, пошёл в военный отдел, где увидел т. Фокина, Пастухова, Можева, Рогалева и др. Последние готовились к отступлению. Мне сказали, что здесь находятся арестованные Солдатов и Яковлев, главные руководители фронтовиков, на которых хотелось взглянуть. Но обоз уже начал двигаться к Северо-восточной части, с которым мне и пришлось следовать. Только что выехали из Военного Отделе, нас стали обстреливать ружейными выстрелами, но все таки из города выбрались благополучно и не было ни одной жертвы. Отъехав верст 6 или 7 от города мы свернули в лес и пробыли тут до утра. Как только начало светать нами была послана конная разведка из 2-х человек. Спустя некоторое время приезжает один разведчик без фуражки и говорит, что один из наших попал в плен, и завод, а также и пороховой погреб взяты фронтовиками. После чего нам пришлось двигаться на Русский Вожой по направлению к Июльскому для того, чтобы соединиться с Воткинскими коммунарами. Продвинувшись до лесе около Июльского мы послали конного разведчика Михаила Евстефеева, которому и поручили узнать в чьих руках находится ст. Июльское. Не прочло и часа, как таковой воротился и сообщил, что ст. Июльское занято фронтовиками. Тогда нам пришлось [62] подумать о том, чтобы как-нибудь выйти из этого положения. Нас было человек около 50, обоз был из 8-10 лошадей, на которых были: пулемёт, много винтовок, амуниция и продовольствие, которое нам пришлось закапывать и прятать, а также были и деньги, но не знаю сколько было, после этой работы нам давали денег. Я тоже получил 1.000 р. николаевскими по 10 рублей. Потом нам сказали: "Товарищи, можете идти кто куда желает". Я видел Хмуровича, Храмова Константина, которые пошли не знали куда. Но я держал направление на Воткинск. Я знал, что в деревне Якшур у меня есть знакомые, пошел туда (от Ижевска в 20 вер.), но тут попал на разведку и был арестован.
Я вернусь назад и скажу, что когда была послана разведка на ст. Июльское там был отряд воткинских коммунаров в числе которых был Ефстафьев, он предал нас. Первое время я был посажен в Совет в г. Ижевске и там просидел 2 недели. Я как будто верил в то, что скоро нас освободят. Из окна нам было видно, как устраивались митинги и фронтовики формировались в отряды против красной банды. На митингах выносились смертные приговоры большевикам. Не помню какого числа в город Ижевск прилетел аэроплан, нам не было известно чей, у фронтовиков получилась паника, многие стреляли в верх, а некоторые прятались и бросали винтовки. Что мы и наблюдали из окон Совета. Потом из сада начали собирать винтовки. К нам же посадили шпионов, которых мы скоро узнавали. Из нашей среды начали по одиночке куда-то уводить и меня в скором времени перевели в арестное помещение, где я сидел один м-ц. Теперь я уже не надеялся на освобождение, нас держали в очень скверных условиях. Шли репрессии с арестованными. В нашей камере было человек до 50, как коммунаров, а также и максималистов. Когда мы познакомились и узнали друг друга кто и за что сидит, тогда начали делать заговор и восстанию, но ввиду несогласия некоторых товарищей побег наш не удался и весь план расстроился. Не помню какого числа в октябре м-це ночью увели от нес спавшего рядом максималиста т. Алексеева Гавриила, которого и расстреляли за кладбищем. На второй день жена принесла ему обед и сколько не искала, так и не нашла. К нам часто заглядывали палачи: Солдатов, Сорочинский, Яковлев, которые производили расправу с арестованными. Вскоре после этого вызывают и меня, я спрашиваю, что со всем багажом, мне отвечают: "Выходи". Я повиновался. Выходят на двор, там уже стоит конвой человек в 15, тогда мне стало веселей потому, что увидел знакомых товарищей: Сафронов, Федоров, Хохлов, Мороз, Храмов Ал., Смирнов Михаил и др. Нас поставили под конвой и повели. Мы вперёд знали, что ничего хорошего нас не ожидает. Это было часа в 4 вечера. Нас повели по 7-й ул. до Троицкого пер., а потом по Троицкому пер. до Совета. Когда привели, то снова начали регистрировать: кто где попал, большевик или максималист, или комиссар, кто какую должность занимал и т.п. И потом начали разводить по камерам. Я один попал от них отдельно, где увидел Александра Горбунова и др. товарищей, которым было интересно знать откуда я приведён и что делается там, где я был, но спрашивать боялись, потому что за этим очень следили. Потом уже узнали откуда и с кем я приведён, тогда и начался обмен мнений.
Но я всё-таки ждал того дня, когда нас выдернут. Прошло уже 3 недели, как я снова сидел в Совете, не помню какого числа к Ижевску подходили Красные отряды, в тот вечер на заводе был дан тревожный гудок для сбора всех жителей для отражения красных отрядов. В то время по нашим камерам заходили палачи, как то: Бекенеев, Сорочинский, Яковлев, Шляпа и др., которые всем нам приказывали лечь на пол, иначе хотели закидать бомбами. И вот нам пришлось лежать несколько часов на полу, так я и заснул. Часов в 12 ночи меня толкают ногой и будят, говоря: "Вставай и собирайся",- пришлось повиноваться, выхожу в коридор, там уже конвой, который окружил нас. Я вижу опять тех же самых товарищей, с которыми нас привели из арестного дома. Тогда я сообразил, что нас поведут на расстрел. Сделали перекличку и повели. Когда вывели на улицу, там нас окружила целая рота фронтовиков, а также по той и по другой стороне стоят солдаты и говорят: "Куда ещё их вести, здесь с ними и расправиться", - но нас ведут дальше под строгой охраной и револьвера наготове.
Когда нас привели в Военный Отдел, скомандовали строиться в две шеренги под одну пулю, нам, конечно, пришлось повиноваться. Вдруг выходит дежурный по караулу Иванов и отдает распоряжение об отмене расстрела, потому что красные банды удалось отогнать от Ижевска. [63]
После этого нас заводят в одиночную камеру N1, где при царизме сидел 1 человек, но нас посадили 7 человек. Просидели мы в этой камере только один день, на другой же день разбили по двум камерам, во вторую и третью, во вторую угадали Хохлов, Храмов и Смирнов, а остальные в третью, где встретили ещё новых товарищей: Бергард, Зиновьев, Криворук, Бакенов, Ведерников (старый офицер), Горшунов. Потом к нам привели максималиста Петрова. Приводили пленных красноармейцев, которых очень избивали. Часто приходилось видеть таких, например, были посажены 2 евангелиста за отказ брать оружие. Последние были избиты не на живот, а на смерть, но просидели они всего два дня. Я хочу сказать, как нас снабжали. Хлеба давали по 0,75 ф. и вода с капустой. Кормили из цинковой банки, которая освободилась из-под патронов. За последнее время пищу пропускали один раз в неделю, приходилось сидеть полуголодными. Жили все коммуной. Днём мы сидели спокойно, но по ночам каждую секунду ждали смерти. Комендант военного отдела Ошурков, по нашей кличке "Косой", избивал арестованных до смерти. У нас был карандаш и мы писали дни и числа на стене штукатурки и вот ведя эту запись дописали до того, что негде было уж писать, штукатурка обваливалась. Один из товарищей говорит: "Мы скоро или умрем или нас выпустят на свободу, потому что нам календарь кончается". Мы посмеялись над ним. Прошло часа 2, приносят обед из капусты и воды и дают соли около фунта. Только что пообедали, вдруг загудел тревожный гудок и все мы очень обрадовались, но не прошло четверти часа, как послышались разрывы снарядов, которые рвались около военного отдела. Тогда мы поверили, что наш календарь что-то нам предвещал. В коридоре в это время были слышны револьверные выстрелы, мы решили что попадём под расстрел. Не долго думая, мы решили вступить в открытый бой, во что бы то ни стало. Вот выстрелы уже слышны во 2-й камере, с нами рядом, откуда проходил газ к нам в камеру. В это время мы готовились к бою. Я уже говорил, что нам выдали соли, каковую я и положил к себе в карман, потом у нас было одно полено и 1 бутылка из-под молока, вот с этим то оружием мы и приготовились к бою. Всего было 4 камеры, в 3-х камерах у дверей были прорезаны окна для наблюдения за арестованными, но в нашей камере дверь была глухая и поэтому при расстреле им пришлось бы раскрыть дверь нашей камеры, - это мы предвидели и встали по бокам камеры, уговорились кому что делать. Когда откроют дверь, я должен бросить в глаза палачу соли, а т. Петров сел к двери, чтобы второпях поймать за ноги и свалить стрелявшего на пол, после чего всем уже и брать на ура и отобрать оружие. Вот уже у нашей двери поднимается доска, который мы были припёрты от стены в стену, слышен храп и стоны раненных соседних камер. Дверь отворяется и палач "Косой" впереди я бросаю в его глаза соли, он стреляет в меня, в это время т. Петров хватает его за ноги и валит не пол, остальные рвутся в двери с криком "ура". Выбегаем в коридор, где у нас получилась схватка. Мне где то попала шашка, которой я рубил палача, вдруг меня кто-то удалил по голове прикладом. Я упал на пол и думал, что у меня прострелена голова, но через некоторое время пришел в чувство и увидел винтовку, я с радостью беру ее и прячусь за косяк двери. Остальные товарищи были тоже вооружены кто чем. После паники и схватки с конвоем я стою притаив дыхание. Вдруг вбегает в коридор комендант всех арестованных, с бомбой и револьвером в руках, я выстрелил в него и последний как подкошенный упал на пол. Пуля пробила ему сердце. Потом бежит палач Бекенеев, бывш. матрос, я и в него выстрелил, но промахнулся и после этого никто уже не забегал. Мы оказались свободными, никто не преследовал нас. Недолго думая, сообразили, что во что бы то ни стало нужно пробраться в общую камеру, где сидело около 300 чел. Когда бежали по двору, било видно, что их рать была врассыпную по двору и у входа в общую камеру стоял их караул, который не оказал нам никакого сопротивления. Прибежав в общую камеру, мы кричали: "Товарищи спасайте, нас расстреливают". Они знали, что мы сидели в одиночных камерах, видя, что мы свободны, от радости закричали "ура" и начали бить стёкла и решётки в камере. Они думали, что пришли красные отряды и освободили нас, но сейчас же по нам раздался залп, от которого был ранен т. Антонов Василий в горло и вдруг всё затихло. Мы видим, что нам угрожает опасность, сейчас же стали обсуждать вопрос о побеге. Время было уже позднее, товарищи начали делать вылазку, но я был ранен и бежать не мог, пришлось остаться в этом каземате. [64]
Зная, что придется погибнуть, мне пришлось искать убежище. Сидевший товарищ сказал мне, что можно открыть одну доску пола и залезть туда. Влезть было очень трудно, потому что я был ранен в руку, а проход был очень узкий, но всё-таки я был уже под полом, там и лёг. Через некоторое время я слышу громкие голоса: "Где здесь арестованные, которые прибежали сюда?" Им отвечают, что они убежали, но им не верят потому, что один из арестованных был ранен и убежать не мог, он должен быть здесь. Слышно, что они ходили, искали, но когда я влезал под пол, то меня видел только один товарищ, а остальные не заметили, они никак не могли догадаться, что я был под полом и слышал их разговор. Что было с моими товарищами, сделавшими вылазку, мне неизвестно. Когда всё успокоилось, я почувствовал боль руке, и сильный холод, потому что лежал почти в воде, я пополз искать сухое место, но не нашел и так лежал до утра. Вдруг слышу какой-то шум и стук, я думал, что это моих товарищей выводят на расстрел, но вскоре опять воцарилась тишина. Пролежав еще с час, я решил лазить под полом, наконец, головой удалось поднять доску. Я очень удивился, когда не увидел в камере своих товарищей, остались только их вещи; где ложка, где кружка и т.п. Я хотел было вылезть, но сообразил, что могу попасть на их караул, где меня могут приколоть. Снова спрятал голову, но вдруг слышу кто-то идет, я выглянул и вижу женщина, я осмелился её спросить, где товарищи, которые сидели здесь, она мне сказала, что они уже идут около собора на базарной улице. Я спросил, кого она ищет. Оказывается, это была жена Антонова Василия, которого ранили, когда обстреливали нас залпами, я сказал, что он ранен и не знаю, где он сейчас находится. От радости выскочил в окно, но на мне не было шапки, во время схватки с меня её сшибли. Когда я был на улице, почувствовал холод, вернулся к окну взял кастрюлю и одел её на голову, и побежал дальше. По пути мне встречается наша разведка, которая меня останавливает и, узнав, говорит мне: "Тов. Клячин, брось кастрюлю, простудишь голову", - посмотрел и только теперь заметил, что у меня на голове кастрюля вместо шапки, я конечно, её бросил и мне дали шапку и прикололи к ней красный бант. Я иду вперёд и встречаю тех товарищей, которых освободили. Получив приказ, мы пошли на Казанский вокзал для получения обмундирования и вооружения. Товарищи заметили, что я ранен и идти не могу, отправили меня на квартиру. Я хотя и болен, но прошу винтовку для того, чтобы мстить за себя и своих товарищей. На улице уже были трупы расстрелянных белогвардейцев, оставшихся в Ижевске и сопротивлявшихся. После этого прошло 8 дней, я уже был отправлен в лазарет для лечения от ранения и простуды, где пролежал 3 недели. По выходе из лазарета я был избран в заводский комитет, где и работал по день эвакуации 1918 г., где пришлось эвакуироваться с Заводоуправлением и со всеми ценностями завода. По дороге был командирован реввоенсоветом по эвакуации семейств коммунаров и до взятия Ижевска был там. После приезда опять был на должности члена Завкома и после выборов на основной службе мастером Сверлильно-Токарной мастерской.
Далее могу сказать, что при расстреле в последнее время в Военном Отделе были убиты следующие товарищи: 1. Павел Хохлов, 2. Хренов Ал-др, 3. Смирнов Михаил, 4. Детятин, 5. Желяско, 6. Остафьев и 7. Бажанов. Что касается в 3-х месячный период погибли следующие тов: 1. Иван Пастухов, 2. Холмогоров, 3. Александр Бабушкин, 4. Лихвинцев, 5. Ульянов, 6. Посаженниковы две сестры, 7. Самлер, 8. Фокин, 9. Рогалев, 10. Иван Бабин, 11. Жечев, 12. Гладких. Эти товарищи были по работе знакомы мне, а поэтому я и вспоминаю о их участии и делаю указания Истпарт Бюро.