Аннотация: И такое бывало в Одессе... Рассказ поставлен в план публикаций журнала "Фаворит Удачи" на октябрь - ноябрь 2009 года. Опубликован в апреле.
Дилемма
Солнце неторопливо сползало по небосклону, будто золотистая капля катилась, торя запотевшим крутым боком пивного стакана свою зыбкую, недолговечную дорожку.
До сих пор помню, что стоило подумать о стакане холодненького "Одесского особого", как с новой силой почувствовал и скрипящий на зубах песок, и мерзкий привкус табачного перегара. Надо же было так опростоволоситься! Не взять с собой ни глотка жидкости. Ну, просто, как отдыхающий.
Нет, это теперь достаточно протянуть руку, даже не поднимая головы с шезлонга, и тебе вложат в неё не только ледяной "Бекс", но и мороженное. А может даже чудом уместится в ней ещё и ярко-красный, размером в ладонь, с вываренной зеленушкой, прилипшей на клешню, красавец днестровский рак. Да... А тогда всё следовало нести с собой, потому как продавалось что-либо довольно далеко от топчана. Да в очереди, танцуя джигу на мягком асфальте, проведёшь половину времени с таким трудом выкроенного после обеденного перерыва и уж до конца рабочего дня. Нечасто у меня получалось так счастливо отбрыкаться от редакционных дел. И я, наверное, от радости, что так рано сдал материал, забыл обо всём. Пришёл на пляж только с сигаретами. Испортил себе удовольствие. Высох за полдня - не хуже астраханской воблы. Хорошо ещё добропорядочные одесские семьи, увешанные потомством и сумками с помидорами, котлетами, варёными яйцами и термосами, полными холодным, розового цвета кисленьким компотом, покидают пляж задолго до полудня, прежде уничтожив подчистую всё принесенное изобилие на глазах исходящих вязкой, как смола, пляжной слюной приезжих, уже давно порозовевших больше, чем тот самый компот, но меньше, чем варёные раки, под лучами коварного южного солнца и ещё не понявших, что предстоящая им ночь окажется много тяжелей, чем созерцание отдыха по-одесски под аккомпанемент урчащего желудка. Да, и мучительней даже, чем часовая, на плавящемся асфальте, очередь за бутылкой тёплой, солоноватой минералки.
Я ещё разок окунулся, прыгнув с края пирса в зеленоватую волну с чахлым барашком пены по гребню и, разместив подмышкой одежду, неторопливо побрёл центральной аркадийской аллеей к остановке пятого трамвая, нарочито шлёпая босыми ступнями, чтобы отряхнуть с них подсохший жёлто-серый песок.
Тут-то мне и встретился Жорик. Да ещё с двумя бутылками "Жигулёвского" в руках.
- Жора, зачем тебе два пива? Продай одно страждущему, - вместо "здрасьте", не очень-то надеясь на успех, вяло бросил я.
Жорик повернул ко мне голову и, узнав, улыбнулся.
- На, держи, - протянул он мне тёмно-коричневую бутылку.
Я не заставил себя ждать, как вы понимаете, тут же открыв её о край пустовавшего неподалёку лоточного прилавка и разом осушив наполовину.
- Ты меня спас от обезвоживания. Советская журналистика перед тобой в неоплатном долгу.
- Да ладно, - всё так же улыбаясь, ответил Жорик, - будешь должен ты заместо журналистики.
Мы были соседями. Дружить - не дружили, так: "здоров - привет"... Но относились друг к другу с уважением. По крайней мере - я. Нравился мне Жорик. Хоть и подрабатывал он извозом - почти таксист, но парень был правильный - не трепло, не жмот...
- Ты домой? - он махнул второй бутылкой куда-то в сторону сгрудившихся под скалой разноцветных "Жигулей" и "Волг".
- Умгу...
- Поехали, - я тоже.
Старая бежевая "шестёрочка" резво выбралась из толпы железных собратьев и, скрежетнув передачей, понеслась по Генуэзской в сторону центра, поймав оттопыренными ветрячками встречный ветер и впустив его в салон. Да, да, именно - понеслась. Тогда можно было нестись не только по Генуэзской, но и по проспекту Шевченко... Это теперь ползать приходится.
Вот Жорик и понёсся.
- У-ухх.... - сказал я.
А Жорик только рассмеялся.
На подъезде к площади он лихо обогнал длинный экскурсионный автобус перед самым носом у мчавшейся по встречке "скорой", страшно завывавшей под синее мигание. Никогда не мог представить себе, как воспринимается этот душераздирающий вой тяжёлым больным, всю дорогу к своему спасению вынужденно его слышащим. Но тут не вспомнил даже об этом, своём извечном вопросе. Только вжался в сиденье и сильней сжал пальцы на поручнях. Да ещё мелькнула мысль о ремне безопасности. Типа: не мешало бы пристегнуть. Но водилы часто это соблюдение правил пассажирами воспринимают как личное оскорбление. А Жорку обижать мне не хотелось.
На кольце площади по соседним полосам двигались рядышком две легковушки, и Жорик протиснулся между ними, даже на миг не сбавив скорости.
- Ну, ты лихач... - сдавленно процедил я, и сам не понял, похвала это или осуждение.
- Да, особо и не боюсь. Только, вот, другие могут оказаться НЕ мастерами.
- И не говори! - Тут же согласился он. - Будь моя воля, на дорогу их ни за какие деньги не пускал бы. Как меня бесят такие! "Парикмахеров" хоть перепрыгивай - всю дорогу собой закроет, будь даже три полосы... Во, талант у людей!
- Да... они просто не торопятся, наверное, - слегка запнувшись, ответил я. Хотел ещё и о правилах напомнить, но снова решил не поддевать соседа.
Жорик метнул косой взгляд и вздохнул.
- Если не торопятся, то, как в правилах и написано, пусть не занимают собой всю дорогу. Правый ряд есть для этого.
Я почёл за лучшее не возражать, тем более что в чём-то он был прав, видимо. Впервые сев к соседу в машину, я тогда, как мне показалось, ещё лучше узнал его. Хоть и не оправдывал порывистого поведения на дороге, понимал, что он в этой среде чувствует себя уверенно. Для него автомобиль - продолжение собственного тела. И, к тому же, мне ни разу не доводилось видеть железного Жоркиного коня хоть чуточку примятым.
Тем временем, "шестёрка" пискнув покрышками, с ходу преодолела крутой поворот у Дворца Спорта и на выходе из виража снова вильнула между троллейбусом и военным "УАЗиком", втиснувшись в такую щель, которая, ну, никак не соответствовала её размерам.
А между тем, - продолжал рассуждать я сам с собою, - как бы виртуозно он не управлялся с машиной, это сказывается на окружающих. Раздражает своим мгновенными прыжками из ряда в ряд, да под самым их носом. А некоторых, наверное, ещё и пугает. Например - стариков.
- В чём-то ты прав, сосед, - неожиданно для меня напряжённо произнёс Жора, - пожалуй, что и пугаются некоторые, и раздражаются.
Я даже внутренне замер на мгновение. Неужели сказал вслух? Но тут же понял, что наши мысли просто шли параллельными курсами, как рейсовая комета на Ялту и теплоход "Абхазия", вышедший в рейс по Крымско-Кавказской линии. А Жора продолжал, как ни в чём не бывало.
- Правила ж не только для тех писаны, кто уже научился ездить. Не умеешь, или не торопишься - не занимай дорогу. Они же не хотят. Им, видите ли, так удобней. А уважения к остальным?.. Мол, я не спешу, ну, и тебе тогда нечего. Я так понимаю: если ты ко мне без внимания, значит, и сам не требуй внимания к себе. Не хочешь пугаться - встань в правый ряд и не торопись себе, сколько в тебя влезет.
- Так ты, - я даже хохотнул слегка, - намерен всех переучить? Испугами?
- Нет. Я намерен ездить так, как мне хочется. Мне, как-то, на уровне бедра все их испуги.
Тут, глядя на Жорку, я заметил, как он напрягся, подобрался и, посмотрев вперёд, обнаружил на дороге выползавшую из дворового проезда старенькую "Волгу." Она и вправду занимала собою обе полосы. Жорка тормозил. Я сперва удивился, но сразу же понял, почему. Метрах в пятнадцати от маневрирующего крейсера находился пешеходный переход со светофором. И на светофоре уже мигал зелёный. Но Жорка явно тормозил недостаточно. Вот мы уже почти упёрлись в задний бампер "Волги"... Но скорость-то ещё приличная! Я снова вжался в сиденье. Что он делает?! Думаю, костяшки на моих пальцах в тот момент побелели. Сейчас мы ударим её... Она ведь уже на дороге, значит, Жорка будет виноват. Неужели он не понимает?!
Но тут "шестёрка" так резко вильнула на встречную, что мне даже почудился комок, подпрыгнувший к горлу, словно меня укачало на рейсовом катере "Яша Гордиенко" в плохую погоду, затем мы мгновенно опередили "Волгу", вернулись в свой ряд прямо перед ней и мёртво встали на месте, прямо у стоп-линии перехода.
Я не успел перевести дух. Сзади лязгнуло, меня мгновенно утопило в сиденье, а потом бросило вперёд. И тут же хлопнула дверь слева. Я повернул голову - Жорки уже не было в салоне. А сзади, вплотную к Жориной "шестёрке", громоздилась, как форштевень боевого корабля, хищная решётка "Волги." А, вот и Жора. Его голова вынырнула откуда-то из-под багажника. Наверное, убытки подсчитывал, - сообразил я.
Только, что же он один? Где водила из "Волги"?
Тут до меня дошло, что мне тоже можно выйти и впервые в жизни лично поучаствовать в разборке, кто прав - кто виноват.
- Ну, что ж ты, батя, дорогу не уступаешь, не тормозишь?..
Из "Волги" уже выбрался, покряхтывая, древний, сухонький старичок, с нездорово жёлтого цвета лицом и сокрушённо качая головой да похлопывая себя ладонями по ляжкам, заглядывал в щель между машинами.
Заглянул и я. Оба задних фонаря разбиты, вмяты панель и бампер... Даже крышка багажника, похоже, чуть сломалась - вон, складка вроде.
- Прости, сынок, - проблеял тщедушный старикан. - Как я тебя не заметил? Ума не приложу, - и он снова хлопнул себя по бёдрам.
- Да, тут одним "прости" не обойдётся, - задумчиво изрёк Жора. - Тут рублей на сто - не меньше.
- Ох-хо-хо, - чуть не плача взялся рукою за лоб старик, - где ж их столько взять? Как же быть?
- Ну, я не знаю, где взять! А раз выехал на дорогу, не умея ездить - нужно быть готовым... Что, нет заначки, что ли? На чёрный день.
- Да, уж, куда черней, - дед махнул рукой, - только на светлый, вот, отложить собрался...
- Не понял, - Жорка недоуменно, широко раскрыл глаза, - шутишь, что ли?
- А, какие шутки...
- Так что, - взял быка за рога Жорик, - ГАИ будем вызывать?
- Может, без ГАИ, как-нибудь обойдёмся? - спросил старик, просительно заглядывая в глаза. - Они же, поди, права заберут...
- Заберут. И будут правы. Да, и зачем тебе права, батя? Лежал бы себе на диване, телевизор смотрел, внуков на море водил.
- Эх, сынок, на пенсию шибко не належишь.
- Так, ты что, кастрюлишь? - снова удивился Жора.
- А что делать?
- Что делать... Детей, что ли, нет?
- Есть, почему нет...
- Так, что, не помогают?
Старик смущённо опустил голову и отвернулся. Мне даже показалось, что он согнутым указательным пальцем теранУл под глазом.
- Ну, вот, пусть и помогут. Сотню-то наскребут, небось?
- Эх... Неустроенные они у меня... Для них-то и выезжаю подработать.
- Пьют, что ли?
- Почему пьют?.. Бог с тобой... Тьфу-тьфу-тьфу... Нет... Просто, не приспособленные к жизни...
- Ну, это ты сам, батя, похоже, виноват.
- Сам, сам... Только меня уж Господь наказал. И что я не так сделал? Вроде, хотел, чтобы порядочными людьми стали. Честными, добрыми, справедливыми... А всё это без надобности оказалось.
Жора молчал, исподлобья глядя на старика.
- Да им тоже навредил. Вот, скоро помру, что они будут делать?
Он ещё раз заглянул между машинами, снова покачал головой.
- Ладно, сынок... Куда деваться? Есть у меня сотня. На пОхорон отложил. Врачи сказали уже скоро... А то, им и похоронить отца не за что будет. Только не с собой, конечно. Сотня... Я тебе привезу. Ты где живёшь, сынок?
- На Комсомольской.
- Это Старопортофранковская? Ага... Хорошо... Только я завтра привезу, ладно? - Старик потянулся к заднему карману брюк и, вынув оттуда пачку истрёпанных документов, отделил маленькую, потёртую картонку красного цвета, сунул её моему соседу в руки. - Вот, тебе права мои. Так, кажется, это делается? Ты их не потеряй, пожалуйста. Они пока ещё троих кормят.
Жора теперь всё так же исподлобья глядел теперь на меня. Словно спрашивал о чём-то. Я не нашёл ничего лучшего, как лишь пожать плечами. Но, похоже, этого хватило. Он, словно поражаясь легковесности документика, чуть подбросил его на ладони.
- Ладно, батя. Брось. Не надо ничего.
- Почему? Я же виноват.
- Э... Кто прав, кто виноват... Только Дюк знает.
- Нет, ну, я же сзади ударил... Что тут знать?
- Всё, дед. Всё, - твёрдо сказал Жора, возвращая права владельцу. - И не спорь. А то передумаю. Поехали, сосед, - махнул мне рукой и распахнул дверь.
Старик остался у своей старой "Волги", с растерянным видом глядя нам вслед, всё держа в руках книжицу водительских прав.
Остаток пути мы с Жорой проехали молча. Он уже не лихачил, не веселился, не критиковал. Просто смотрел вперёд, плотно сомкнув губы и сосредоточенно вертел баранку. Да и порывы в движении сгладились. Ехали мы куда, как более спокойно. О чём думал Жора, я догадывался. Видимо, об аварии... Но, что он о ней думал? Я себе этого не представлял. Да, и в своих мыслях путался. То собирался попросить Жору притормозить у гастронома, чтоб взять пива, если есть... И вернуть долг. А потом вдруг приходила мысль, что Жора может воспринять это, как осуждение. Мол, забирай, что должен - дел с тобой не хочу иметь. А это было не так. То хотел подбодрить его словами. Дескать, всяко бывает, не казнись. И сам же понимал, сколь нелепой и банальной будет такая поддержка. Да, и нужна ли была Жоре эта поддержка?
Только когда втиснулись во въездную арку двора и остановились в тени старой акации, я пожал ему руку, и ткнув указательным пальцем в плечо, сказал:
- Пиво за мной.
Он кисло улыбнулся в ответ.
- Ладно.
Лето плавилось и медленно сползало под откос, как асфальт под колёсами троллейбусов на Таможенном спуске. И оставляло по себе такие же, как на асфальте, едва различимые волны дней-воспоминаний, между которыми собиралось довольно всякого ненужного, мелкого мусора.
Приезжих становилось всё больше, а пива в магазинах всё меньше. Я несколько дней кряду вылезал из-за рабочего стола только затем, чтобы съесть порцию слипшихся пельменей в столовке. Валилась ко мне всякая всячина. И редактирование, и репортажи... Словно вдруг стал каждой дырке затычкой. Сезон отпусков...
Возвращаясь домой поздним вечером, я оказывался лишён дворовых новостей, поскольку их главные носители к этому времени рыдали перед голубыми экранами над страданиями пойманной эсесовцами радистки Кэт. Впрочем, единственная новость, которая меня интересовала в те дни, это починил ли Жорка свою "шестёрочку" и что рассказал соседям об аварии. Я даже собирался зайти к Наумычу, под каким-нибудь пустяковым предлогом. Уж его-то Марусенька наверняка знала все последние известия. Но всё как-то откладывал. И, когда, наконец, через неделю неусыпных трудов начальство смиловалось надо мной, вода в море стала холодной, а к берегу подошли сонмища желевидных медуз, я с четырьмя бутылками "Одесского особого" в авоське вернулся домой аккурат к последней партии забиваемого Петром Иванычем со товарищи козла. Ну, и, конечно, подсел к тихой, если не считать производимого ими сухого треска камней о пластиковую столешницу, компании.
Я даже открыл рот, чтобы, после обязательной по дворовому кодексу приличий пятиминутной паузы, спросить о Жорке, как увидел вкатившую в арку "шестёрочку" соседа. Причём, настолько целую, будто и не было неделю назад никакой аварии, а я всё выдумал, стряпая репортажи о городских происшествиях.
- О, - умело зацепился я за тему, обращаясь к доминошникам, - Жорка уже отремонтировался?
Сначала мне никто не ответил, но я терпеливо ждал - не впервой. И лишь когда Пётр Иваныч патетически молвил "риба" да взглянув на выложенные камни, добавил "хватило", меня удостоили ответа.
- А шо, он ломался?
- Та не, он в Хирсон когось возил, за кавуны потрёкать.
- Та, какие кавуны?! На тот год? Кавуны давно все на корню продалися. Щщитай, шо съели.
- Это точно. С цеховыми он за товаром ездил, в Березовку.
- То в Биризовки товар?!
- А де есть лучши?
- Шо ви пудрити чиловеку мозги? Бивают цеховые бэз машины?
- Нууу...
- Шо ты нУкаишь? На дидька им тада Жорка?
Дальше я слушать не стал. Всё и так ясно: сосед умолчал о приключении. Молодец, пацан...
- Жора, - окликнул я, пока тот не скрылся в парадном, на самом деле, в незапамятные времена бывшем чёрном ходе и, подняв авоську над головой, выразительно звякнул её содержимым.
- Должок, - прибавил я и расплылся в искренней улыбке, - с процентами. Ты на сегодня пошабашил?
- Нет ещё. Вечером на вокзал надо к московскому подъехать.
Он тоже улыбнулся мне. Своей открытой, мальчишеской улыбкой.
- Но пива выпью. А то сегодня шо-то так торта захотелось. Ну, пассажира довёз - и в гастроном. А торты были только позавчерашние. В общем, я его не доел. В урну засунул. Даже ложку забыл вынуть из коробки. Короче, пивом эту гадость осадить теперь в самый раз.
Мы сели на ещё тёплые чугунные ступени крыльца с надписью "Salve" и занялись тёплым пивом. Да, тогда из холодильника пиво не продавали, а зря.
- Быстро ты машину починил, - стоило мне произнести эту фразу, как Жора помрачнел.
- Пришлось подсуетиться. Кормилица, всё же. А на мятой ездить - гаишники не дадут жизни.
- Понятно... - протянул я.
- Старик тот приезжал, - после короткой паузы, между двумя глотками пива, добавил сосед, а я даже не сразу понял, о чём речь. А когда понял, смог только ляпнуть "Зачем?"
Жора внимательно посмотрел на меня, словно оценивая искренность вопроса, и снова хлебнув из бутылки, ответил:
- Деньги привёз.
- Так... Ты же сказал, что не надо. Или?..
- Какое там "или"?.. Сам приехал.
Я долго напрягался, чтобы поделикатней сложить слова в мучивший меня вопрос. А потом плюнул на все эти потуги.
- Ну, ты... отправил его?
Жора вздохнул.
- Хотел. Говорю: езжай, батя... Не засирай себе мозги.
- Ну?..
- Вот тебе и "ну". Нет, говорит, возьми, пожалуйста, деньги, сынок... Всучил, в общем...
- Чего это он?
Жора снова вздохнул. Вынул из нагрудного кармана безрукавки пачку "Опала," выбил из неё пару сигарет и протянул мне. Мы молча закурили, прихлёбывая пиво. Я терпеливо ждал, а он лишь вздыхал между затяжками. Первым, всё же не выдержал я.
- Так, что, ты взял?..
Сосед молча покивал низко опущенной головой.
Я помню, что у меня мелькнула мысль, что-то вроде: "Не хотел бы - не брал. Силой же тебя не заставляли..."
- Не бери ты дурное в голову, - вслух произнёс я, хлопнув Жору по плечу.
Но он дёрнул плечом, словно хотел сбросить этот, совсем не нужный ему хлопок и повернув голову посмотрел на меня сквозь узенькие щёлочки между век.
Я определённо чего-то не понимал и поспешил поднять руки ладонями от себя, демонстрируя свою сдачу. И он понял меня.
- Понимаешь, - тихим голосом и нарочито спокойным тоном объяснил он, - я, честно, брать не хотел. Ну, подставлять жопу под удар, приём всё-таки подлый. Сам виноват. А он... Короче, говорит, возьми деньги. А то, врачи мне дают всего два-три месяца. Не больше. Так, что же я буду после себя долги оставлять и плохую память?
Жора допил пиво, поставил бутылку рядом со мной, взял в зубы сигарету и, повернувшись ко мне да щуря один глаз от дыма, заключил свой рассказ.
- Вот, такая, мля, сосед, у меня дилемма. Спасибо тебе за пиво. Пойду... Мне ещё вздремнуть часок, а потом ехать. Бывай.
И он скрылсяв парадном, навечно, казалось, пропахшем жаренным луком.
"Чуть помммедленнее кони..." - хрипло неслось из распахнутого окна Сёмы Бирштейна, старики за столом, поглядев на небо, решили сыграть ещё партию и теперь мешали "камни", а под дворовым краном рыжая Люська полоскала в алюминиевой миске пелёнки своего крикуна...