Аннотация: Вымышленная драма, посвященная памяти настоящего человека.
Памяти моей соседки Бины Френкель
Все сказочно, как назло. Ты утопил меня в цветах, привез сюда, заказал столик в самом уютном уголке ресторана. Официант налил нам в бокалы вино и попытался зажечь свечи, но я настояла на том, что свечей нам не надо. Может, и грубовато у меня получилось, я его почти оттолкнула. И всё же, зачем нам нужны свечи? Не поминки же отмечаем, праздник какой-никакой.
Ты сидишь напротив меня и смотришь в упор. Красивый, элегантный, черная рубашка с иголочки (под ней рельефные выпирающие бицепсы), светло-бежевые льняные брюки, ты одновременно раздеваешь и поглощаешь меня взглядом, весь такой небрежно-ухоженный и уверенный, что победишь. Я впиваюсь в тебя ответным взглядом. Я обожаю вот так неподвижно сидеть и разглядывать тебя в упор, точно так же, как ты разглядываешь сейчас меня, и не сводить с тебя глаз. Ты ярче солнца. А сегодня особенный день, мы оба ослепительны и можем позволить себе разглядывать друг друга пока не закроется ресторан, не притронувшись к еде и не говоря ни слова.
Я знаю, что потрясающе выгляжу, я старалась. Я облачилась в белое платьице на тоненьких бретельках, связанное просто, без узора, словно сделанное из листа бумаги. Оно подчеркивает мой ровный бархатный загар. А может, это загар подчеркивает безукоризненно белый цвет платья, не знаю, но главное, я не зря третье лето подряд пекусь под сумасшедшим средиземноморским солнцем, загорая топлесс, чтобы быть самой красивой для тебя. Ты ведь у меня ярче солнца. И я никак не могу себе позволить, чтобы было иначе, твоим самым ярким солнцем могу быть только я...
Мы были вместе чуть больше трех лет, и у нас было много красивых моментов, но нам не часто приходило в голову провести вечер в каком-нибудь головокружительно шикарном ресторане. В первые полгода-год мы часто выходили куда-то по вечерам, наслаждаясь красотой друг друга, часами не сводя друг с друга глаз. Потом как-то плавно перешли от романтики к прагматике. Видеться стали два-три раза в неделю. Ты торчал на работе допоздна, гоняясь за сверхурочными заработками, чтобы мы наконец могли поселиться вместе в какой-нибудь сельской местности недалеко от центра. Я делала одежду и аксессуары для модных магазинов, ходила на море, а вечерами ждала с работы, забравшись на диван и поджав ноги, и знала наперед, что сегодня ты очень устал и точно не приедешь. И лишь изредка мы выходили побродить по набережной, посидеть в кафе, потягивая какой-нибудь коктейль и восторженно разглядывая друг друга.
А на этот раз мы закатили настоящий праздник в дорогущем ресторане, с ощущением блеска и торжественности, легким опьянением и хорошей музыкой. Мы отмечали свое расставание.
Я приблизительно знаю, что ты почувствовал, когда я решительно сказала, провожая тебя до двери: 'Больше не приезжай. Нам с тобой нужно расстаться. Мы видимся все реже, нас связывает все меньше общих тем. Мы даже любовью занимаемся не всегда, когда видимся. Мне было хорошо с тобой, но наше чувство себя исчерпало. Давай завтра пойдем в ресторан и положим этой истории красивый конец'.
Звучало совсем нелепо. Ты удивился, остановился у порога, воткнулся взглядом в стену чуть правее и выше меня. Пожал плечами. Я разглядывала твое лицо, морщинки на лбу и под глазами, растерянный взгляд. Как-то тихо и сдавленно спросил, уверена ли я. Я кивнула, не сводя с тебя глаз. 'Завтра в девять я приеду за тобой', - сказал ты, и дверь за тобой закрылась.
Я бросилась в ванную к зеркалу. Долго и пристально разглядывала себя, думая о том, что я завтра надену на праздник нашего расставания.
...Черные рыбы беззаботно плавают по аквариуму взад-вперед. На твое лицо падает бирюзовый свет, и я не могу тобой налюбоваться. Ты улыбаешься; мы продолжаем молчать. Музыка играет негромко, молоденькая певица в черном платье поет трогательные старые песни. Мальчишка-барабанщик бросает на меня заинтересованные взгляды. Хорошо, что у тебя нет глаз на спине, иначе ты бы его покалечил. Я отвожу глаза от сцены. Ты смотришь на рыбок и молчишь.
Вдруг ты приглашаешь меня танцевать. От выпитого вина каблуки предательски шатаются, но я держусь за твою руку и делаю несколько шагов. Мне еще ничего в жизни не давалось так трудно, как этот танец.
Я двадцать минут сидела на шаткой кушетке и ждала. Казалось, часа полтора. Терпение медленно истекало. Какого хрена она меня здесь посадила и смылась? Я только в очереди сорок минут просидела. Надо было взять с собой книжку, хоть было бы чем заняться, пока эти сволочи посреди приема кофе ходят пить.
Они как-то прозрачно нырнули в кабинет, как будто вошли сквозь закрытые двери, - мой женский врач и тётенька, которая делает ультразвуковые проверки. Женщины быстро и негромко говорили между собой на иврите, хотя обе великолепно справились бы по-русски. Мое терпение истекло. Я нетерпеливо взглянула на них.
- У тебя рак груди, - выдохнула мой женский врач, медленно собираясь еще что-то сказать.
Над нами повисло тяжелое молчание. У меня в глазах потемнело. Тихо и темно, как будто валенок на голову надели.
- Насколько все плохо? - спустя некоторое время спросила я.
Из всего сказанного я услышала только слово 'операция', потом как будто отключили громкость, и я видела двоих женщин в белых халатах, одна из них шевелила губами как рыба, вторая пристально смотрела на меня. А потом картинка с изображением закружилась, стол с компьютером, стулья и кушетка пошли водить хороводы, и я судорожно хваталась за силы бороться с паникой, пытаясь вспомнить, сколько мне лет. За окном парило осеннее израильское солнце, которое не вылезало наружу уже две или три недели и вдруг сегодня вытаращилось на меня. Солнце, которое я так любила. Ярче которого только ты.
Мне в руки всунули стакан воды. Сказали пить. Я сказала, что на операцию не согласна. Одна качала головой, вторая продолжала смотреть на меня в упор. Мне было неуютно от ее взгляда. Я поднялась, чтобы уйти. Они сказали, что мне нужно находиться под наблюдением. Я кивнула. Когда я спускалась по ступенькам набережной и автоматически откусывала мороженое, мне в голову пришло, что я забыла спросить, сколько же мне осталось.
Ты отрезаешь кусочек стейка и отправляешь в рот. Ужин остается нетронутым до конца вечера. Я отвожу глаза в сторону и снова ловлю взгляд пацана за барабанами.
Ночь подходит к концу, и это чувствуется почти физически. Публики становится все меньше. Певица устало переминается с ноги на ногу, мечтая сбросить долбаные каблуки и скорее оказаться в кровати. Твой взгляд уже не так интенсивно поглощает меня, а скорее сканирует, оставляя в памяти каждую точку. Подходит к концу праздник нашего расставания, и он заканчивается именно так, как я хотела. Теперь надо только вовремя уйти. Я еще раз отвожу глаза и вижу, что обнаглевший мальчишка с барабанными палочками теперь просто бесстыдно пялится на меня. У него очень красивые светлые глаза, серые или голубые. Я перевожу взгляд в бирюзовую воду с рыбами. Мне пора.
Будет некрасиво, если я уйду одна, потому что мы пришли вместе. Но если мы выйдем вместе, ты посадишь меня в машину и увезешь, и мы проснемся завтра в твоей или моей квартире, и это будет неправильно, потому что на еще один такой праздник расставания меня точно не хватит. Я тянула с этим решением больше года. Я могла опоздать в любую минуту.
Ты улыбаешься. Музыканты устало доигрывают последние аккорды, певица молча шатается в такт музыке, вместо того чтобы петь второй куплет. Мальчишка барабанит так ошалело, словно хочет раньше всех свое отбарабанить и уйти домой. Я боюсь, что последние минуты нашего праздника потекут по моим щекам раньше, чем я выйду отсюда. Чувствую себя опрокинутыми песочными часами. Так чувствуешь, когда лежишь или висишь вверх ногами, и кровь, пульсируя, тяжело собирается в голове. Теперь моя перевернутая душа наполнялась серым песком безысходности. Game over.
- Мне нужно идти, - я встаю из-за столика и неуклюже цепляюсь взглядом за твои ждущие глаза. Я пытаюсь убедить себя в том, что совсем не пьяна, но моим ногам удается убедить меня в обратном.
- Пойдем, я посажу тебя на такси, - твои надеящиеся глаза рывком оказываются выше уровня моих.
- Меня ждут друзья на машине, - вру я.
Ты снисходительно улыбаешься, зная, что я вру. Но не споришь.
Я глупо улыбаюсь уголками рта и быстро выхожу из зала.
Я вижу недалеко от выхода ступеньки вниз и еще прежде чем успеваю осознать, зачем - сворачиваю туда. Пока я поймаю такси, ты можешь выйти, а мне нельзя тебя видеть. Я ведь не железная, меня и так с трудом хватило. Под воздействием выпитого вина мой мозг работает в каком-то особенном режиме, но я соображаю, что нужно где-то подождать, пока ты не уедешь.
Мои каблуки с трудом попадают по ступенькам, и я нахожу себя в полуподвальном помещении с несколькими дверями. Я не стану проверять, что за ними находится, а то еще напорюсь на кого-то, кто захочет помочь заблудившейся пьяной дурочке выйти на улицу. Вдруг мне становится невыносимо себя жалко, я обрушиваюсь на холодный плиточный пол и разражаюсь глупыми пьяными слезами.
Меня будят голоса людей, и я начинаю осторожно вытирать глаза, мысленно благодаря точно не помню кого за водостойкую тушь. Потом ко мне наклоняется женщина и спрашивает, все ли у меня в порядке. Совершенно идиотский вопрос. Я говорю, что меня никуда не надо выводить, я вполне могу выйти сама, и мне не нужна ничья помощь. Женщина исчезает туда, откуда появилась. Потом раздаются прыжки по ступенькам, и в подвальное помещение врывается барабанщик, мотыляя в воздухе связкой ключей. Спеша открыть одну из дверей, он видит меня на полу, и стремительно оказывается рядом.
- Ты чего? - он заглядывает мне прямо в глаза, наклоняясь ко мне слишком близко своей смазливой мордашкой. Я отодвигаюсь, поднимаю лицо вверх и сталкиваюсь с его светлыми глазами.
- Ничего, - строго говорю я.
Слезы снова подступают, и я собираюсь в комок, чтобы не раскваситься. Вся моя трезвеющая сущность ужасно сердится на него за то, что он так сочувственно внимателен и всем своим видом хочет пожалеть меня. Сжав губы, чтобы не послать его подальше, я встаю и медленно шагаю к ступенькам.
Он подрывается за мной.
- Подожди! Что случилось? Ты поругалась со своим другом? Не повод расстраиваться... Ты достойна лучшего, вот веришь мне...
Я его таки послала. Дальше чем я обычно посылаю людей. Так получилось. Но он не отстает. Видя, как я неуверенно иду вверх, он следует за мной, готовый в любой момент поймать мое падающее тело. Болтает всякую чушь без умолку и настаивает, что отвезет меня домой. Мне уже все равно. Я не сопротивляюсь.
Просыпаюсь поздно, в гудящей голове всплывают обрывки вчерашнего вечера. Голова вертится как карусель. Чтобы остановить ее, я беру с пола пиво и выпиваю полбутылки. Вспоминаю смешного болтливого барабанщика.
Он привез меня домой, довел до самой квартиры и спросил, может ли он мне чем-то помочь. Сначала я скептически усмехнулась, но потом подумала о более обозримом будущем, и сказала:
- Если хочешь помочь, принеси мне пива и иди домой спать.
Он вернулся с упаковкой 'Хайнекена', поставил ее у моей кровати и пожелал спокойной ночи.
Я даже спасибо ему не сказала.
Ну и хрен с ним. Начался новый день, в котором не будет ни тебя, ни мальчишки-барабанщика, ни кого-либо еще. Будет еще сколько-то таких дней. Сколько... Я забыла спросить, сколько. И хорошо. Я не хочу сидеть на взрывчатке с тикающим таймером. Я хочу жить.
Ты не приезжаешь и не звонишь. Прошло полдня, а я продолжаю валяться в постели, пить пиво и ждать, что что-нибудь произойдет. А ты не приезжаешь и не звонишь.
А ты мне так нужен, что в глазах темнеет и тело не слушается. Ты мой свет и кислород, ты мне нужнее жизни, потому что жить - значит видеть солнечный свет, а ты ведь гораздо ярче солнца! Я плачу. Я больше всего хочу схватить телефон и позвонить тебе, но я не имею права... Я не могу позволить себе угасать на твоих глазах, остаться в твоей памяти слабой и страшной, похожей на синеющую куриную тушку с беспомощно сложенными ощипанными крыльями... Мне бы умереть прямо сейчас, чтобы еще неизвестно сколько времени не сидеть в ожидании. Нет, мне надо было умереть вчера, навернувшись со ступенек и свернув себе шею. По крайней мере, умерла бы красивой.
Нет, я хочу жить. И я трачу время. Внезапно ненавидя себя за слабость, я встаю с постели. В зеркале нахожу зарёванную девочку с растрепанными волосами. Разглядываю ее. Вот если уложить волосы и накрасить глаза, будет совсем другой человек. Ощупываю свою грудь. Не знаю, что они там такое нашли, у меня очень красивая грудь. Вот еще придумали - отдать ее под нож хирургам за сколько-то месяцев времени. У меня и так есть время, немножко, зачем мне больше? У меня всё в жизни было. Я любила, я была любимой, я нашла себя, занималась любимым делом и получала за это деньги. Мне совсем незачем доживать до глубокой старости, ощущать на себе дряблую кожу и сочувственные взгляды, и видеть, как твои глаза украдкой вспоминают, какой я была несколько десятков лет назад. Мне двадцать пять лет. Самое время - сейчас.
У меня есть время, а когда оно есть, глупо тратить его на распивание пива в постели. В дУше я снова разглядываю себя в своем любимом зеркале во всю стену, и мне нравится, что я вся такая гладко-равномерно-загорелая, и постепенно у меня в голове начинает нарисовываться коллекция вязаного нижнего белья, и почему-то все белое, строгое, как лист бумаги. Пулей вылетев из душа, я ныряю в сарафан на лямках и начинаю искать телефон, чтобы позвонить своему поставщику материалов.
Телефона нигде нет.
Перерыть мою крохотную студию не занимает много времени. Телефона нет. Пьяная идиотка. Он не может быть больше нигде, только в этом чертовом ресторане.
Приводя себя в порядок, подводя глаза, расчесывая волосы, одеваясь, в голове я рисую эскизы. Мне нравится то, что получается, и не терпится осуществить. В льняной рубашке с рукавом три четверти и джинсах я выгляжу далеко не так гламурно, как вчера. Стягиваю волосы в хвост и добавляю огромные темно-коричневые солнечные очки. Лучше если моих глаз не будет видно. Хватаю рюкзак и выхожу из дома.
Я не сразу нашла вчерашние ступеньки вниз. Когда нашла, голова закружилась. Смотрю вниз и думаю, да здесь босиком и в трезвом состоянии можно запросто свернуть шею. А я умудрилась пьяная, на шпильках, сойти вниз и потом еще подняться наверх. Я мужественная женщина. Я аж зауважала себя за это.
Телефон я не нашла.
Сажусь на ступеньки и закуриваю. Курю я очень редко. Даже не тогда, когда нервничаю, и не тогда, когда хандрю, а просто иногда хочется и курю, но чаще всего не хочется. Из головы выветрились все эскизы. Несколькими ступеньками выше, в зале со столиками, вчера прошел самый невеселый в моей жизни праздник. Я ушла не попрощавшись, черт знает как спустилась на шпильках по головокружительно крутой лестнице вниз и умудрилась потерять мобильный. Как глупо. Замечаю, что от сквозняка погасла сигарета.
Совсем близко щёлкает зажигалка. Я поворачиваю голову на девяносто градусов и напарываюсь на зеленые глаза. Вчера они показались светлыми. А оказывается, они насыщенно зеленые, и в сочетании со смуглой кожей и жесткими черными волосами выглядят потрясающе. Я вчера заметила, насколько красив этот мальчик, но пока протрезвела, успела забыть.
- Как дела? - спрашивает барабанщик. Его глаза резвятся, нахально разглядывая меня с неприлично близкого расстояния. Я прикуриваю от его зажигалки. - Опохмелиться?
Смотрю на него исподлобья. От этого он еще больше веселится, в глазах прыгают шальные горячие отблески моей сигареты.
- Как тебя зовут?
- Виталик.
Минута молчания. Я курю и не смотрю на него. Он тоже курит и, наверное, разглядывает меня боковым зрением.
- А почему ты не спрашиваешь, как меня зовут? - почему-то спрашиваю я.
- Потому что я знаю, как тебя зовут, - улыбается барабанщик.
- Откуда?
- Ты сама мне вчера сказала, - снова улыбается он.
Пьяная идиотка.
- Хочешь на дискотеку? - вдруг спрашивает он.
- Мне нужно найти свой телефон.
Он достает из кармана мой мобильный и протягивает мне.
- Очень неосмотрительно с твоей стороны, - шаловливо щурясь, говорит смазливая мордашка. - Я давно позвонил с него себе и теперь знаю твой номер. Хочешь на дискотеку?
- Хочу, - почему-то радуюсь я. Почему-то забываю о коллекции и эскизах.
Он берёт меня за руку и ведёт к машине.
Перед дискотекой мы заехали к нему домой на Флоре и жутко обкурились. Я кашляла и ржала как две взрослых лошади, Виталик смешно щурился, у него была совершенно сумасшедшая, расплывчатая улыбка. Мы начинали о чем-то говорить и, тут же теряя нить разговора, разражались очередным взрывом хохота. Не знаю, сколько прошло времени, но потом он взял со столика кошелек и ключи от машины, протянул мне руку, я встала с дивана, и мы вышли из его дома.
Мы выходим в пять утра с дискотеки и спускаемся к морю. Холодный ветер приятно обдувает наши горячие и мокрые напрыгавшиеся тела, он снова что-то рассказывает, я смеюсь как больная. Прячась от ветра, мы забираемся в будку спасателей, Виталик сооружает еще один косяк, мы его выкуриваем, и тут меня разрывает. Я затягиваюсь и чувствую, что меня трясет. Продолжаю смеяться, но понимаю, что что-то не так.
- Что-то не так? - читает мои мысли Виталик, его голос звучит как будто где-то не рядом, смазливая мордашка наклоняется ко мне, и зеленая глубина расплывается перед моими глазами.
Он трясет меня за плечи, и его лицо, его губы так близко, мне хочется до него дотронуться, но я продолжаю медленно сползать вниз.
- Больше курить не дам, - улыбаясь, говорит Виталик. - Кто бы мог подумать, что ты у нас такая восприимчивая девушка...
Потом он говорит еще что-то. Кажется, он даже что-то кричит.
Я сижу в шезлонге с почти вертикально поднятой спинкой, вокруг меня песок. На мне мокрая рубашка, у меня мокрое лицо и руки, ко лбу прилипла мокрая челка. Я откидываю челку со лба и пытаюсь приподняться. Виталик сидит рядом в песке, курит и смотрит в море.
- Вот это тебя порвало.
Я дрожу. Мне нереально жарко. В глазах снова расплывается песок, обозримый обрывок моря, профиль красивого мальчика, сидящего рядом в песке. Я трогаю свой лоб. У меня снова поднялась температура.
Вот только бы не сейчас. Ерунда, у меня уже много раз поднималась температура и всё куда-то пропадало. Но сейчас было бы совсем не в тему. Мальчишка испугается. И я... ведь неизвестно, как я буду себя вести. Вдруг мне больно будет и я буду кричать? А он потом не будет знать, откуда я взялась на его голову и куда мое тело девать...
- Отвези меня, пожалуйста, домой.
- Тебе все еще плохо? Тебе не станет хуже в машине?
- Нет. Отвези. Пожалуйста.
Он несет меня к машине. Надо же, неужели я так похудела, что какой-то сопляк может поднять меня как пушинку и вот так запросто нести? В машине он включает кондиционер и направляет на меня. Я хочу поблагодарить, но получается только сглотнуть, и занавес опускается.
Открываю глаза и чувствую знакомую обстановку. Лежу по диагонали на низкой и широкой кровати, напротив меня чернеет фигура манекена, в углу - вязальная машинка. Мужской силуэт наливает в стакан воду из бутылки. Темнота.
Кто-то бьет меня по лицу. Я изо всех сил поднимаю веки, вижу белое, слышу голоса. Мне что-то колят в вену. Теперь я лежу высоко и кровать намного уже. Узнаю запах. Мерзкий и тревожный запах больницы. От возмущения у меня открываются глаза. Я ищу ими и нахожу поблизости силуэт, стоящий у окна в полоборота.
- Я просила отвезти меня домой! - выкрикиваю я. - Домой!!! У тебя в ушах бананы?
Виталик подходит ближе, садится рядом на край койки и смотрит в меня недобрыми глазами.
- Ты угасала на глазах. У тебя не было пульса. Только что мне сказали, что я тебя очень вовремя привез. Ты полгода не появлялась и не делала проверки. Тебе нужен уход, Альбина, тебя не от
Я сворачиваюсь в клубок на узкой койке, кладу голову ему на колени, он держит ее в своих ладонях, а у меня в горле спазмы, как будто я беззвучно рыдаю. Я скулю, что мне обязательно надо домой. Я снова чувствую себя перевернутыми песочными часами.
Вечер наступает как-то внезапно, я узнаю об этом потому, что за окном темнеет и вокруг меня ни души. Я дотягиваюсь до тумбочки, по которой распластался мой рюкзак. Долго роюсь и наконец нахожу мобильный. Ни одного пропущенного вызова. Ни одного. Ты не звонишь. Ты и не должен. Почему-то в глазах режет и становится мокро.
Виталик приходит на следующий день. Приносит несколько пакетов, в одном из них - упаковки с бельем, какие-то шмотки, из другого достает пластиковую коробочку с суши и две пары палочек. Ставит коробочку передо мной, я отворачиваюсь. В голове какой-то гул. Он сидит и молча жует. Я снова говорю, что мне надо домой. Он качает головой и спрашивает, нужно ли мне еще что-то. Я качаю головой и говорю, что мне нужно подготовить коллекцию. Он идет к окну. Я зарываюсь в подушку, в голове сами рисуются эскизы. Я плачу.
Проходит неделя, и меня отпускают на один день домой. Виталик подписывает какую-то бумажку, обязуясь не оставлять меня без присмотра и на следующее утро доставить обратно в больницу. Дома я вытряхиваю запасы вязальных ниток из шкафа на пол, долго в них роюсь, нахожу нужное, остальное заталкиваю обратно в шкаф. Включаю компьютер. Достаю вязальную машину и включаю ее в розетку. Виталик курит на балконе, время от времени поглядывая на меня.
- Езжай домой, - говорю я. - Я в полном порядке. Мне нужно несколько часов для себя. Я позвоню тебе, если что, но обещаю, со мной ничего не случится.
- Ты нормально себя чувствуешь? - спрашивает он, подходит близко. Смазливая мордашка наклоняется ко мне и смотрит без улыбки, целует в переносицу. - Мне сказали не оставлять тебя одну.
- Они хотят перестраховаться. Все не так плохо на самом деле. Я в полном порядке.
Он идет на балкон, тушит сигарету в пепельнице и возвращается.
- Мне действительно нужно кое-куда съездить. Я не буду долго. Если что, я на телефоне.
Я киваю. За ним закрывается дверь.
За эскизами я не замечаю, как проходит время. Заправляю нитки в машинку, и в глазах покачивается едва уловимая рябь. Пытаюсь еще раз, нитка не лезет, перед глазами все плывет. Дохожу до ванной, открываю кран и выплескиваю полные пригоршни воды себе в лицо. Щеки горят. Я не обратила внимания, как у меня поднялась температура. Пищит телефон.
Если это Виталик, попрошу чтобы сегодня не приезжал. Я совсем ничего не успела. Вместо коридора вижу круги: зеленые, розовые, синие. Как калейдоскоп. Глупо махаю руками перед глазами, круги не исчезают. Иду ладонями по стенке в салон.
Телефон пищит все настойчивее. Хватаю его и чуть не теряю сознание, услышав твой голос.
- Привет, - говоришь ты как ни в чем не бывало. - Я билеты купил на Стинга, пойдем в субботу?
Я молчу. Сижу в копне ниток для вязания и размазываю рукой по щекам непонятно откуда взявшиеся слёзы. И не могу ничего ответить.
- Тебе еще не надоело играть в эти глупости? Я соскучился, я не могу без тебя!!! - твой голос волновался. - Альбина, выходи за меня замуж. Слышишь? И хватит фигней заниматься.
Сижу в копне ниток и плачу. Мне трудно говорить, хоть я еще и не пыталась. Так хочется наговорить тебе много ласковых слов, но нет слов, нет голоса, в глотке спазмы, сглатываю комок и снова реву.
- Маленькая девочка, ты напилась? Ты плачешь?
В глазах темнеет. Жара стучит у меня в висках, а я по-прежнему не могу сказать ни слова.
- Ты выйдешь за меня замуж?
- Нет. - Пугаюсь своего хриплого голоса и сворачиваюсь в гусеницу на полу. Неужели я это говорю? Я, я ведь хочу этого больше всего на свете! Пытаюсь что-то прохрипеть. Душат слезы.
- Не плачь, я сейчас приеду за тобой и больше никогда не позволю делать глупости!..
- Нет. Нееет, нет, нет.
Нужно дойти до ванной, плеснуть в лицо воды. Нужно дойти до ванной.
В голове шум. Что-то упало на пол. Ничего не вижу, твоего голоса больше не слышно, должно быть, упал мобильный.
Нужно дойти.
Круги вернулись. Красный, розовый, оранжевый. Это в окно моей студии таращится яркое закатное солнце.