Специалист по безопасности выдержал театральную паузу, наблюдая за тем, как Симон отреагирует на его слова. Священник не сразу нашелся, что сказать. Посмотрев пару секунд на Хафиза и убедившись, что тот говорит абсолютно серьезно, Симон прикрыл глаза и сжал пальцами переносицу -- это помогало ему сосредоточиться. Затем он тихо сказал:
-- Продолжайте, Хафиз.
-- Я начну с рассказа о вчерашнем инциденте, -- возобновил свой рассказ единственный представитель правопорядка в радиусе сотни световых лет. -- Вообще, нам повезло, что тело Флэнагана обнаружили в тот же день. Он прогуливался по широкой лесополосе между территориями ашу и кволфов. Место это весьма любопытное, поскольку изначально засаживали ее местными растениями, а потом инопланетяне привезли с собой и свою фауну, которая перемешалась с фауглифской. Особенно много там кволфских мутирующих грибов и лиан. Представьте себе слизневидные тела где-то метр высотой, которые, разлагаясь, костенеют и превращаются в жесткий кустарник, а потом, напротив, выбрасывают вверх гибкие побеги и перебираются на деревья. Мне это напоминает то, что я читал про кораллы и медуз. Так вот, один из видов таких лиан обладает отламывающимися ядовитыми колючками с паралитическим действием. На руке Флэнагана мы обнаружили ранку, откуда и торчал этот шип.
-- Прекрасное расследование, Хафиз, -- успокоенно промолвил Симон. -- Вам осталось рассказать мне, как эти лианы выглядят. Можно также выдать мне защитный костюм для прогулок в опасные области колонии.
-- Погодите, Симон, дайте мне закончить, -- на лице татарина появилась невесомая, едва заметная улыбка. -- Вообще, в милиции я не служил, не довелось как-то, в криминалистике разбираюсь больше по детективам. Однако у меня возник резонный вопрос -- если есть обломок шипа, то где же та лиана, которая виновна в смерти ксенолога? Биологи четко объяснили мне: подобный яд убивает в две-три секунды. Это означает, что радиус поисков -- не более десяти метров от тела.
Искать мне пришлось недолго. Лиана действительно свисала с одного из соседних деревьев прямо на уровне лица -- неудивительно, что Флэнаган решил отвести ее рукой. На листе остался след от сорванного шипа, еще чуть влажный, но уже успевший затянуться соком. Ван Кроог подтвердил, что шип отлетел от листа примерно в то же время, когда наступила смерть ксенолога. Все сходилось.
Но знаете, мне что-то не давало покоя. Профессиональный зуд безопасника, если так можно выразиться. Ситуация, несомненно, смахивала на несчастный случай, но я должен был окончательно исключить все остальные варианты. Я обыскал карманы Флэнагана и нашел еще один блокнот с записями, но прочитать его мы не смогли. Вот он; думаю, пригодится вам в работе.
Хафиз вытащил из внутреннего кармана пиджака серый блокнот в пластиковом конверте и положил на рабочий стол. Симон машинально переложил его на угол, к остальным записям Флэнагана.
-- Я даже поискал отпечатки пальцев при помощи мела. Наивно, конечно, но я уже успел войти в азарт. У нас в колонии есть свой патологоанатом -- очень милый человек, который в основном занимается выращиванием овощей -- так я ему наказал проверить все, что только можно, и убедиться, что Флэнаган погиб именно от яда лианы и только от него. Работу наш трупорез еще не закончил, но думаю, что он все равно ничего интересного не найдет.
-- Прекрасно, -- нетерпеливо перебил Хафиза священник, -- но может, вам все-таки стоит перейти к делу?
-- Еще буквально несколько секунд, -- согласился с Симоном специалист по безопасности. -- Просто я хочу, чтобы вы воспринимали ситуацию более-менее адекватно. Итак, когда я провел экспертизу и уже пошел к своему электроциклу, я заметил еще одну лиану, свисавшую с дерева метрах в пятидесяти от места гибели Флэнагана. Я думал просто оборвать ее, чтобы она не угрожала людям, которые наверняка решат лично взглянуть на место смерти, но при ближайшем рассмотрении заметил интересную вещь: на плоском длинном листе были заметны три следа от сорванных шипов. Три! При этом целых шипов на лиане и не было, только зачаточные почки. Я не поленился, побродил вокруг и неподалеку обнаружил еще одну лиану с двумя сорванными шипами.
Первым делом я позвонил ксенологам, двум Бенам, как я их называю: Бен-Дахану и Беневенто, чтобы они выяснили, не погибал ли от этого яда кто-то из инопланетян за последнее время. О причине своего беспокойства я пока что умолчал. Выяснили в итоге следующее: кволфы от этого яда не обязательно умирают, но всегда долго и тяжело болеют, однако в последнее время таких случаев не происходило. Эвлады передали, что ни они, ни ашу в лесополосу приграничной зоны добровольно не заходят. Никаких крупных животных на Фауглифе не водится. Остается ровно один логичный ответ: кто-то сорвал эти шипы, скорее всего, для того, чтобы использовать в дальнейшем в качестве оружия.
-- И вы думаете, что этот самый кто-то воткнул этот шип в руку Флэнагана? -- по спине Симона прошел холод из-за неумолимой убедительности слов Хафиза.
-- Очень на то похоже, -- дважды кивнул специалист. -- Кто бы не подошел к ксенологу, у того не было причин опасаться встречного. Возможно, убийца сопроводил Флэнагана до ближайшей лианы, но скорее, сначала убил ирландца припасенным шипом, а затем оттащил тело поближе к лиане. Этих растений в лесополосе не так уж много, надо сказать. Следов на одежде Флэнагана не было, но убийца мог взвалить тело на плечи. Или на что еще у него там было.
Последнее предложение прозвучало зловеще. Священник поднял взгляд, чтобы видеть глаза Хафиза, и произнес:
-- То есть вы думаете, его могли убить инопланетяне?
-- Тише, тише, -- Хафиз привстал, выглянул в щель между стеной и дверью, а затем закрыл дверь поплотнее. -- Во-первых, нет причин отрицать такую возможность, а во-вторых, меня куда больше пугает мысль о том, что его убил кто-то из людей.
-- Но вряд ли об этом яде знал кто-то, кроме биологов. Не хотите ли вы сказать...
-- Не хочу, -- прервал священника Хафиз. -- Вся информация об опасных растениях была в открытой компьютерной базе колонии. Кволфы отлично знают о свойствах этого яда: как рассказал мне Бен-Дахан, они не сомневались, что яд смертелен для людей. Вроде как они хорошо разбираются в особенностях физиологии разных рас. Что касается ашу... не знаю, могли ли они быть в курсе всего этого, но не удивлюсь, если могли.
-- Могло быть как-нибудь и по-другому, -- предположил Симон. -- Вдруг он разговаривал с кем-то из инопланетян, когда наткнулся на шип. Увидев действие яда, инопланетянин сорвал еще несколько шипов для исследований или каких-то более мрачных целей.
-- Тоже ведь ничего хорошего, вы не находите? -- усмехнулся Хафиз. -- В общем, мне не нравится вся эта история. Да, у меня совершенно нет представления о том, ради чего могло понадобиться убивать ксенолога. Но одно я понимаю хорошо: причина может лежать только в его профессиональной деятельности. Именно поэтому я рассказал о своих предположениях только вам. Боюсь, что узнать больше об этом происшествии, сохраняя обстоятельства в секрете, я не смогу -- а вот у вас еще есть возможность разобраться в действиях Флэнагана, которые привели его к смерти.
-- А не лучше было бы обнародовать ваши подозрения?
-- Нет, не лучше, -- ответил Хафиз. -- У меня есть только догадки, практически ни на чем не основанные. Не хочу кричать "Волк!" раньше времени. Хорошую службу безопасности вообще не должно быть заметно до того момента, когда она на самом деле понадобится.
-- Но какая-то конкретная версия у вас есть, Хафиз?
-- Есть. Даже целых пять, -- показал растопыренную ладонь специалист по безопасности.
-- И какие же? -- поинтересовался Симон.
-- Во-первых, Флэнагана могли убить кволфы, -- загнул большой палец Хафиз. -- Место, где его нашли, находится ближе к зоне кволфов, к тому же именно они обнаружили его тело. Он мог что-то не то увидеть или просто успеть намозолить им глаза во время своих прогулок.
Во-вторых, ксенолога могли убить ашу по каким-то своим причинам. Я вполне могу представить себе картину: Флэнаган прогуливается по лесу вместе с каким-нибудь из своих инопланетных знакомых и бросает случайную фразу про ядовитые колючки. А тот мотает это себе на ус и потом, когда Флэнагана понадобилось устранить, спокойно решает проблему.
Третья версия пока что очень туманна, но тоже не невероятна. Дело в том, что возле дальнего конца лесополосы находится закрытая зона, куда могут проходить лишь эвлады.
-- И что же там находится? -- не смог удержаться от вопроса священник.
-- Эвлады говорят, что там обитает еще одна инопланетная раса. Но если кволфы и ашу -- существа сходных с людьми размеров, то вот эта пятая раса -- нечто вроде бактерий. Эвлады утверждают, что мы не сможем войти с ними в контакт, более того, представляем для этих микросуществ угрозу. Флэнаган мог быть слишком любопытен, как настоящий фанатик своего дела. Представьте, что он случайно раздавил или вдохнул несколько разумных существ -- ну вот эвлады и восстановили справедливость по-своему. Земной язык они понимают отлично, да и компьютерами пользоваться умеют, если им нужно.
Хафиз загнул еще один палец, и теперь только безымянный смотрел ему в живот, а мизинец -- в угол комнаты.
-- Весьма любопытное предположение, -- кивнул Симон. -- А остальные две версии?
-- Они вызывают мое наибольшее беспокойство, -- почесал подбородок Хафиз, а потом решительно сжал руку в кулак: -- Убийцей может быть либо маньяк, либо кто-то, кому не нравилась работа Флэнагана. В первом случае последуют еще убийства -- ксенолог, любивший гулять по безлюдным местам, мог быть первой, тренировочной жертвой. Маньяк убедился, что у него все получается, и нас могут ждать тяжелые дни.
Но для вас, Симон, дело обстоит куда неприятнее, если убийца -- человек, который был в курсе занятий Флэнагана. Вы понимаете, что это означает?
-- Он здесь, в центре, -- закончил мысль Симон. -- Почему бы и нет, в конце концов. Сегодня Джанкарло устроил довольно неприятную сцену, объяснив мне в резких выражениях, что ненавидит священников. Хотя мне показалось, что он слишком слабый человек, даже чтобы подраться, не то чтобы убить.
-- Убить может любой человек, Симон, -- покачал головой Хафиз. -- Абсолютно любой. Драться действительно станет не каждый, даже при смертельной угрозе, а убить может кто угодно. Нужно лишь создать условия. В Йемене в моих друзей кидали гранаты и горящие бутылки с бензином беременные женщины и десятилетние дети. Но мы пока что не знаем, какого рода причины могли толкнуть человека на убийство Флэнагана. Изучайте его записи, попробуйте найти в них какую-нибудь идею пароля к его личным данным. Моя интуиция говорит мне, что там может оказаться что-то очень важное.
-- У вас нет специалистов по взлому паролей? -- спросил священник. -- Если что, я немного осведомлен в этой области.
-- Я и сам одно время увлекался такими вещами -- но в этом случае мои познания бесполезны. Данные зашифрованы, алгоритм тяжелый. Я запустил на служебном компьютере программу автоподбора -- но если пароль длиннее восьми-десяти символов, надежды практически нет.
-- Если вы разбираетесь в таких вещах, то сможете узнать, обращался ли кто-то в сети к биологическим данным о смертельных колючках, -- в голову Симона пришла в голову очередная идея. Рассуждения об убийстве захватили его полностью, вместо страха он ощущал лишь любопытство.
-- Нет, Симон, у нас здесь не Азия, -- возразил Хафиз. -- Никакой информации, кто куда лазил в сети, не сохраняется. Когда люди знают, что за ними нет слежки, их психика становится более здоровой, поверьте моему опыту. К тому же никто не предполагал, что здесь будут происходить подобные вещи. Я много видел разных людей -- на Фауглиф действительно прибывают самые... как бы это сказать...
-- Нет, таких людей не бывает. Самые безопасные и неконфликтные, скорее. Причем не только в обычном поведении -- все мы знаем истории о милейших почтальонах, которые ни с того ни с сего начинали стрелять. Нет, все наши люди в окружении себе подобных будут вести себя спокойно и доброжелательно до самой гробовой доски. Поверьте, отбирают пилигримов превосходно. Но даже целый полк психологов не мог учесть такого дестабилизирующего фактора.
-- Вы об инопланетянах?
-- Именно, именно, Симон, -- Хафиз выглядел торжествующим. -- Получается, что какова бы ни была причина смерти, вина лежит на всех этих кволфах и ашу.
-- Это и так понятно, -- заметил Симон. -- Без кволфов никаких ядовитых колючек на территории колонии бы не выросло.
-- Да, и это правда, -- согласился Хафиз. -- Но скажу вам, я в принципе их не переношу. Здесь мог получиться идеальный город, а получается гетто. Я здесь с самого основания и еще помню тот объединяющий всех энтузиазм, с которым мы отстраивали колонию. Мы ночами не спали, так сильно хотелось работать -- сложно представить, конечно, но это было здорово. Помню, как мы налаживали производство бетона, как бурили скважины, как возводили навигационную вышку... Альберту было четырнадцать, но даже он за те полгода сделал полезного больше, чем иной мужчина за всю жизнь.
-- Хотел бы я присутствовать здесь тогда, -- вырвалось у Симона. -- Я бы построил заодно и свою собственную церковь.
-- Построили бы, и не в одиночку, я уверен, -- глубоко вздохнул Хафиз. -- Знали бы вы, как я скучаю по тем временам, по юности этого мира -- точно так же, как скучаю по своей собственной юности. Хорошо хоть, что я все еще могу приносить хоть какую-то пользу. Вы решили со мной сотрудничать?
-- Конечно, какие могут быть вопросы, -- Симону определенно нравился этот грузный немолодой мужчина. -- Я буду докладывать вам о ходе изучения записок Флэнагана. Ну и об остальном, что увижу. Можете дать мне свой телефон?
-- Ваша трубка должна заряжаться возле информационного экрана в вашей квартире. В ней есть телефоны каждого жителя колонии, -- объяснил Хафиз. -- Думаю, эти два дня вам будет не до исследований, Симон, но все равно смотрите вокруг повнимательнее. Полагаю, мы встретимся на похоронах.
-- Да, наверняка, -- чуть растерянно произнес священник. Он за этот день несколько раз забывал и вспоминал о том, что ему предстояло сделать завтра, и каждый раз воспоминание это отдавалось неприятным ощущением в сердце. Правда, за последние часы он уже что-то успел узнать о покойном, пусть в основном и не то, что могло бы помочь в составлении речи.
Плохо, что никто не сказал ничего важного. "Упрямый был жутко", вот и все. Можно так и выбить на могиле, словно девиз, а перед тем, как опустить туда гроб, рассказать, как Джулиан Фитцпатрик Флэнаган терпеть не мог, когда его называли Джулиан. Никогда не откликался. Если написать на могиле полное имя, то покойник откажется туда ложиться.
-- Задумались, Симон? -- остро посмотрел на священника Хафиз.
-- Вроде того. Давно не спал, а тут сразу столько всего навалилось... Мысли в беспорядке.
-- Понимаю, -- медленно, с одышкой Хафиз поднялся на ноги. -- Я думаю, мне пора. Поеду к патологоанатому, узнаю, что покажут гистологические исследования.
Уходя, специалист по безопасности открыл дверь пошире. В противоположном углу центра стала видна комната Спенсера, который помахал священнику рукой, заметив, что тот на него смотрит. Симон махнул в ответ, повернулся в кресле к монитору и закрыл глаза.
Он собирался всего лишь отдохнуть несколько минут, но продремал больше часа. Разбудил его Спенсер, бестактно крикнувший: "Вы там не спите?" Разомкнув веки, Симон ответил, что просто глубоко задумался. После этого Спенсер предложил поехать вместе с ним и Присциллой на обед. Симон прислушался к своим ощущениям, понял, что уже довольно голоден, и согласился. Он надеялся, что в столовых колонии будет еда, подходящая для его желудка, да и с коллегами поговорить тоже было интересно.
К ним троим вскоре присоединилась девушка-планетограф из соседнего отдела, маленькая, с раскосыми азиатскими глазами и миловидным лицом, немного напоминавшая пластиковую куклу. Спенсер представил ее как мисс Миринду. Симон предположил, что Миринда - это имя, а не фамилия. Девушка в основном молчала, лишь иногда улыбаясь шуткам Спенсера.
Сжавшись вчетвером на платформе магнекара, они понеслись по оранжевым дорожкам в южную часть колонии, где возле рекреационного центра разместились небольшие кафе и столовые, обеспечивавшие едой на любой вкус весь Фауглиф. Конечно, разнообразие ингредиентов пока оставляло желать лучшего, но, как рассказал Спенсер, агротехники трудились не покладая рук, выращивая все новые и новые культуры, а специалисты по гастрономии постепенно учились изготавливать продукты самых разнообразных национальных кухонь. Сегодня они решили поесть в итальянской столовой -- там, в частности, ожидалось настоящее земное вино, доставленное последним рейсом нашего корабля. Об этом Спенсеру сообщил верный источник -- его знакомый повар, специализировавшийся на пасте и пицце.
Мест в просторном павильоне, увитом плющом и диким виноградом с пожелтевшими листьями, осталось немного. Официантов, само собой, в столовой не было, цен в меню -- тоже. Набрав тарелок с ароматной едой и захватив литровую пластиковую бутылку "Ламбруско", все четверо с комфортом расположились вокруг столика в дальнем углу.
-- Правда ведь, здесь не так плохо, Симон? -- проговорил Спенсер, вгрызаясь в толстый кусок пиццы. -- Жилье есть, работа есть, еда есть, прекрасные девушки вокруг.
Миринда скромно отвела глаза в сторону.
-- Да, с такими феттучини можно существовать, -- отозвался Симон. -- Признаться, не думал, что еда в колонии будет настолько похожей на земную. Думал, тут в основном консервы, концентраты...
-- Первое время так и было, -- ответила Присцилла. -- Потом наши агрономы выяснили, что при правильно подобранном искусственном освещении и поливе здешняя почва может быть вполне плодородной. Сейчас у нас тут отличные поля. Мяса, правда, не хватает.
-- Пастухи бы нашлись, а вот забивать скот некому, -- объяснил Спенсер. -- Едим замороженное с Земли. Ладно хоть рыбное хозяйство работает прекрасно.
-- Понятно, -- произнес священник, отпивая из стакана кисловатое шипучее вино. -- А местные растения совсем в пищу не годятся?
-- Была одна забавная история, -- улыбнулся Спенсер. -- Доктор Изуцу как-то пригласил нас на ужин. Вообще, он не особенно общителен и никого из отдела домой раньше не звал. Я сразу заподозрил, что он что-то задумал, связанное с работой. Приходим, рассаживаемся, выходит сам доктор и объявляет основное блюдо: листья фарнума, тушенные в соевом соусе. Чтобы вы знали, Симон, фарнум -- это жестколистный кустарник, который растет кое-где в низинах. Доктор чем-то обработал эти листья, какой-то щелочью, что ли, чтобы их можно было разжевать.
-- И что получилось? -- полюбопытствовал священник.
-- Ну а что могло получиться? Попробуйте потушить картон в соевом соусе, получите нечто похожее. Ну да, глотать было можно, но кроме собственно вкуса соевого соуса, ничего не ощущалось во рту. Может, какая-то легкая горечь разве что. Организмом эти листья тоже не усваиваются. Мне когда-то в детстве давали глотать бариевую кашу перед рентгеном -- у доктора Изуцу, считайте, примерно то же самое получилось, только с восточным колоритом.
-- И больше ничего не пытались предпринять в этой области?
-- Пока что нет. Флора, которую привезли с собой кволфы и ашу, ближе к земной, может, там что найдется подходящее.
Симон умолк. Упоминание инопланетной флоры немедленно заставило его вспомнить о разговоре с Хафизом. Действительно, очень неприятно было бы, если бы Флэнаган погиб от руки кого-то из своих коллег по отделу. Присциллу, наверное, все-таки можно было исключить из списка потенциальных убийц. А вот Спенсер...
Вообще, люди большого роста обычно дружелюбны и спокойны, и ксенотехнолог вполне соответствовал этому описанию, на первый взгляд. Душа компании, коммуникабельный, наверняка довольно умный. Последнее, конечно, довод против него. Впрочем, чрезмерной, бесчеловечной рациональности в Спенсере Симон тоже не наблюдал.
А если вдруг он маньяк? Был же в двадцатом веке один серийный убийца ростом за два метра и с высоким показателем коэффициента интеллекта. Хотя что бы не говорил Хафиз, для серийного убийцы метод с отравленными колючками был слишком прост и надежен. Никакого удовольствия.
-- О чем задумались? -- весело спросил Спенсер, успевший за пару минут проглотить всю свою еду.
-- О работе, -- ответил Симон. -- О своем завтрашнем выступлении и о будущих проповедях.
-- Вы думаете о какой-то конкретной теме? -- решил уточнить технолог.
-- Да, но вряд ли она вам понравится. Разговор не совсем для обеда.
-- Мой обед закончился, -- показал на пустые тарелки Спенсер. -- Так что можете рассказать. Ты же не против, Присцилла?
-- Нет, не против, -- отозвалась девушка, которая вообще почти ничего не ела за обедом.
-- Я думал об аде и о дьяволе, -- объяснил Симон. -- Знаете, многие люди в принципе неплохо относятся к христианству. Им нравится добрый Иисус, смиренные монахи, святые с нимбами и ангелочки с крылышками. А вот существование дьявола им кажется нелепым первобытным суеверием. Глупостью из мистических триллеров, в конце концов.
-- А на самом деле? -- заинтересованно спросила Присцилла.
-- Не стоит забывать, что именно дьявол -- князь мира сего, -- проговорил священник. -- И человеческие поступки гораздо чаще объясняются сатанинскими побуждениями, чем святыми. Зло пропитывает нашу жизнь, наше сознание. Но Бог не хочет, чтобы мы с этим мирились. Мы должны бороться с дьяволом, когда-то подставив вторую щеку, а когда-то -- взяв в руки меч, который Христос принес нам.
-- Вы видите вокруг много зла, Симон? -- чуть ли не шепотом произнесла Присцилла. -- Но у нас же здесь другой, совсем другой мир. Не Земля. Здесь все не так.
-- Думаете, дьявол остался на Земле? -- слова Симона повисли в воздухе, оставшись без ответа.
Нет, дьявол путешествует вместе с людьми, подумал про себя священник. А иногда и внутри них. Когда Хафиз говорил о том, что убить может каждый, то наверняка понимал это. Да, нужно всего лишь создать условия. Время всегда их создает, рано или поздно.
-- Если вы будете рассказывать о таких вещах..., -- сделал паузу Спенсер.
-- У меня не будет прихожан? -- перебил его Симон.
-- Наоборот, конечно, -- возразил Спенсер. -- У вас просто отбоя не будет от любителей острых ощущений. Что ни говори, жизнь здесь пресновата. Ни тебе знаменитостей, ни происшествий. Алан Димитарски выпускает еженедельную газету, но в ней совершенно не о чем читать. Да и слог у него отвратительный. Так что если вы на своих проповедях собираетесь метать молнии и изгонять бесов, то люди к вам потянутся.
-- Это не совсем та популярность, которой я добиваюсь, -- усмехнулся священник.
-- Тогда вам придется рассказывать еще и о чем-нибудь другом. Объяснять, почему ближнего нужно возлюбить, как самого себя, а вот жену ближнего своего лучше не трогать.
Миринда, слушавшая до этого разговор остальных с непроницаемым выражением лица, тонко, заливисто рассмеялась. Симон тоже обрадовался, что разговор перешел в шутливое русло. Его подозрения относительно Спенсера сейчас казались совершенной глупостью. Симпатичные люди, приятное место, отличная еда... Нет, если было в этом мире что-то плохое, то связано оно было исключительно с инопланетянами.
-- Кстати, Симон, я рекомендую вам сейчас зайти в рекреационный центр и зарезервировать там комнату для ваших проповедей, -- посоветовала Присцилла. -- Он тут совсем недалеко.
-- Думаю, вам стоит сразу обратиться к Ингрид, -- добавил Спенсер. -- Комната сто три. Вообще, в центре два организатора, но она мне кажется более толковой, чем Гонсалвеш. Я, признаться, полагаю, что латиноамериканцы вообще не очень хорошо справляются с работой, где нужно что-то точно рассчитывать. Удивляюсь, как Анхель Таларес еще не разбил ни одного челнока. Мы с ним как-то разговаривали на эту тему, он предположил, что дело в его хорватской прабабке, которая работала на железной дороге стрелочницей.
-- Хорошо, зайду, -- согласился Симон. -- Надеюсь, на меня не наложат взыскание за то, что я не вернусь больше сегодня на работу?
-- Да нужны вы там, -- засмеялся Спенсер. Пластиковый стул под ним опасно заскрипел.
-- А что вообще будет, если кто-то не захочет идти на работу? -- стало вдруг интересно священнику. -- Ко мне сегодня заходил Хафиз, и объяснил, что он в одиночку представляет все силы правопорядка колонии. Не будет же он силой кого-то заставлять работать.
-- Что будет? -- удивленно переспросил Спенсер. -- Посидит такой товарищ дома недельку и, если не умрет от скуки, начнет проситься куда-нибудь поработать. У нас многие меняют специальности периодически, но чтобы вообще ничего не делать... Не слышал об этом.
-- Вы, Симон, я знаю, специалист по таким людям, -- вспомнила Присцилла. -- Я же читала ваше досье.
-- Да, был определенный опыт, -- произнес Симон, подумав по себя, что стоило бы узнать, что еще написано в том досье.
-- А как вообще можно начать этим заниматься, я не представляю? По этому досье кажется, что вы просто ни с того ни с сего кидались от одной работы к другой.
-- В этом тоже есть доля истины, -- ответил священник. -- Хотя, на самом деле, с определенного момента я стал чувствовать, что все мои действия подчинены какой-то высшей логике. В некотором смысле я не был удивлен тем, что оказался в итоге священником. Просто одни события тянули за собой другие, вот и все.
-- Вы -- человек трагической судьбы? -- раскрыла глаза Миринда. Это была чуть ли не первая ее фраза за столом, и прозвучала они исключительно глупо.
-- Слово "судьба" вообще звучит как-то трагически, нет? -- ушел от ответа Симон.
И вообще, жизнь -- это такая история, которая почти всегда заканчивается плохо, пришла ему в голову безжалостная мысль, которую он не хотел озвучивать вслух. Не то место, не то время.
Пару лет назад в Швеции он видел в аэропорту адепта неизвестной конфессии, завернутого в рубище из холщовых мешков и заросшего щетиной чуть ли не до самых глаз. Фанатик залез на декоративную бетонную колонну и монотонным, колокольным голосом вещал о наступлении конца света. Его бесчисленные "Покайтесь! Покайтесь! Покайтесь!" приводили в смятение людей, которые выходили из аэропорта. Тогда как раз наступал рассвет, и краснеющее небо за силуэтом столпника все более казалось заревом ада. Симон прямо физически чувствовал, как воздух пропитывается этим отчаянием, становится нездоровым, угнетающим.
Симон знал и за собой склонность к неуместной серьезности, и всячески старался ее сдерживать, не говорить о мрачном и безнадежном, когда вокруг люди просто наслаждались жизнью. Ему исключительно не хотелось походить на того человека из аэропорта. Конечно, во время проповедей он мог себе позволить и апокалиптическое настроение, но в повседневной жизни старался его избегать.
Посидев еще какое-то время за столом, они разошлись по своим делам. Спенсер в окружении двух девушек, еле доходивших ему до плеча, уехал на север в планетарный центр, а Симон зашагал по густо-фиолетовой тропинке, вытоптанной в мелкой траве.
Рекреационный центр кипел жизнью. Навстречу священнику из дверей выбежал целый выводок детей лет трех-четырех, и ему пришлось остановиться, чтобы не сбить их с ног. В дальнем углу, на диванчиках, пили чай из маленьких пиал, по коридорам, уходившим в три стороны, прогуливались люди. Два человека держали стремянку третьего, который вешал картину куда-то под потолок -- все места ближе к земле были уже заняты.
Комната сто три, значит. Среди абстрактной живописи Симон не сразу обнаружил подробную схему многоэтажного здания. С некоторым удивлением священник выяснил, что единичка вовсе не означала, что искать кабинет нужно было на первом этаже. Помещения здесь честно нумеровались, начиная с нулевого, -- наверное, чтобы подчеркнуть творческую атмосферу. Нулевым был большой холл, в котором он находился сейчас. А вот сто третья комната находилась аж на пятом этаже.
В лифте мужчина лет пятидесяти без объяснений всучил Симону брошюру с фотографиями фауглифских пейзажей, к каждой из которых прилагались стихи. Фотографии были удачными, стихи -- нет.
Пятый этаж оказался совершенно пустынным. Симон заглянул из любопытства в одну дверь, в другую: обычные комнаты, некоторые со столами, другие с диванчиками, где-то установлены мониторы и графические планшеты. Стены выкрашены в разные бледные цвета. Приятные лампы дневного освещения. Похоже на какой-нибудь университет современного типа, но не очень похоже на церковь.
Оказавшись возле двери с нужным номером, Симон заглянул внутрь. Молодая женщина в черном платье перевела на него взгляд:
-- Внимательно вас слушаю.
Слишком жесткий, почти квадратный подбородок, и глаза прозрачно-голубые, невыразительные, конечно, но в целом Ингрид производила сильное впечатление.
-- Здравствуйте, Ингрид, -- Симон решил не проходить внутрь. -- Я бы хотел зарезервировать помещение для своих воскресных служб и, возможно, для занятий на неделе.
-- Я не успел осмотреть их все, -- признался Симон.
-- А сколько человек будут посещать ваши мероприятия?
Нет, определенно она могла бы сниматься в кино, подумал про себя священник.
-- Тоже не знаю. Нужно будет сначала разместить объявления, наверное.
-- Давайте поступим тогда следующим образом, -- решила Ингрид. -- Место выберем тогда, когда узнаем, сколько людей соберется. Сейчас вы расскажете мне, во сколько вам удобнее проводить... проповеди, правильно?
Симон кивнул.
-- Если у вас готов текст объявления, то я могу сама заняться размещением информации. Объявление появится в газете, на сайте колонии и на информационных стендах возле рекреационного центра.
Прямо как в некоторых американских церквях, надо же. Симону представился деревянный щит, покрытый пластиком, на котором мелом жирно вычерчена тема проповеди. "Можно ли женщинам носить штаны и избираться в парламент", например.
-- Хорошо, -- сказал он в итоге. -- Начало в двенадцать. Текст простой: "Воскресная служба неокатолической церкви...
-- Некатолической? -- удивленно переспросила Ингрид, перестав печатать. Текст она набирала одной левой рукой, зато очень быстро.
Симон повторил название по буквам и продолжил:
-- "Проповедь и духовная беседа. По окончании -- таинство исповеди". Все. Совершенно незачем писать что-то еще, тем более что с темой проповеди я пока еще не определился.
-- Очень хорошо, -- подытожила Ингрид. -- Вы не могли бы представиться, чтобы я могла вас найти, если что-то изменится?
-- Симон. Симон Хомутов.
Он уже собрался уходить, как вдруг вновь вспомнил о деле, которое предстояло ему на следующий день.
-- Меня попросили выступить завтра на похоронах с небольшим прощальным словом. Вы не могли бы рассказать, во сколько и где пройдет церемония?
-- На кладбище, конечно же, -- изящно хлопнула ресницами Ингрид. -- Оно к северу от космопорта, туда идет магнитная дорога. Начало в одиннадцать утра. Хорошо, что вы предупредили, я внесу изменения в расписание. Десяти минут вам ведь будет достаточно?
-- Вполне, -- отозвался священник. -- До встречи, Ингрид.
-- Очень приятно было познакомиться, Симон.
Центр он покидал с приятным теплым ощущением выполненного долга. У него оставалось чуть более восемнадцати часов на то, чтобы познакомиться поближе с покойным, которого он никогда не видел и чья судьба так затейливо переплелась с его собственной.