"Отче наш, иже еси на небесех!

Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое,

Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли.

Хлеб наш насущный даждь нам днесь;

И остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим,

И не введи нас во искушение,

Но избави нас от лукавого".

ГЛАВА 1.

Михаил.

Мужчина наклонился и руками разгреб кучу какого-то бытового мусора, раздробленных кирпичей и кусков штукатурки. Под этим уже почти "культурным" слоем бывшего в употреблении строительного материала он нашел пустую и немного смятую пластиковую бутылку. Когда-то в ней продавали квас. Она оказалась целой и даже с крышкой, емкостью два литра. "Что ж, эта емкость может мне пригодиться" - подумал он и сунул пластик в рюкзак. Выпрямившись и закинув все свое добро, собранное за последние дни и аккуратно спрятанное в рюкзаке, за плечи, он осмотрелся. Разрушенный дом больше не представлял для него никакого интереса. В рюкзаке уже лежали две банки рыбных консервов, еще даже не просроченных, большой кухонный нож с удобной деревянной рукояткой, даже довольно острый, газовая зажигалка, почти полная, куртка-пуховик, правда, с одним оторванным рукавом и веревка около двадцати метров длинной. По нынешним временам - целое состояние! Ночевать в доме он не собирался. Крыша отсутствовала, а стены того и гляди могли его завалить. Уж лучше где-нибудь за городом он найдет уютный кустарник и спрячется в нем, как делал все последнее время.

Мужчина устал, но собрав все оставшиеся силы, он заставил себя идти дальше. Вот уже месяц как он шел. Куда? Он и сам точно сказать не мог. Его уже не молодой, но еще не старый и довольно сильный организм хотел есть. С нетерпением он думал, нет, мечтал о том, как скоро откроет банку консервов и будет ее смачно есть, растягивая удовольствие. Вторые сутки человек ел исключительно траву и листья, запивая эту "коровью" пищу лишь иногда водой, и только тогда, когда она была рядом. Теперь он хоть мог набрать ее целых два литра и пить в любое время, когда захочется.

Еще только войдя во двор дома, мужчина заметил водопроводный кран. Труба, с которой тот был соединен, торчала прямо из-под земли. Видимо это была артезианская скважина. Покрутив фарфоровый барашек, мужчина рассмеялся. Чистая вода после легкого гула в трубе весело зажурчала, выливаясь на землю. Умыв лицо, руки, шею и намочив под холодной струей полуседую голову, он прополоскал найденную бутылку из-под кваса и набрал в нее свежей воды. Упиваясь этой прозрачной, чистой и вкусной жидкостью из горлышка бутылки, он то и дело наполнял бутылку вновь и вновь до краев. Наконец, окончательно напившись, мужчина наполнил свой переносной резервуар доверху, закрутил плотно крышкой и засунул в одно из отделений рюкзака. В последний раз, грустно окинув взглядом развалины, некогда служившие кому-то домом, он зашагал прочь из этого места.

Уже через десять минут развалины скрылись из виду, а впереди на пригорке показался довольно густой и мрачный лес. Солнце стало катиться к закату и от этого настроение не улучшилось. Тени вытянулись, подул прохладный ветерок. Предстояло где-то заночевать. Он не изменил своего решения и ускорил шаги к лесу. Там его ждали сухие дрова, густые кусты и куча теплых листьев, которыми он мог укрыться, чтоб не замерзнуть ночью.

Перед лесом странник остановился. Проселочная дорога, бежавшая вдоль лесного массива и заброшенного, заросшего каким-то сорняком поля, метрах в ста пятидесяти от него делала крутой изгиб влево и терялась за стволами деревьев. Желания идти дальше и искать какое-то особое место у мужчины не возникло. Он зашел в лес и почти сразу обнаружил густые заросли малины, еще каких-то кустов и невысоких молодых елок. Подойдя поближе, мужчина нагнулся и осмотрел кустарники. Место ему приглянулось.

Забравшись поглубже, он мог надежно спрятаться от посторонних глаз и устроиться с "комфортом". Довольный он вернулся к дороге. Здесь путник стал собирать сухой валежник для костра. Днем хоть и было еще довольно тепло, но ночи уже стали холодными. Ему захотелось, и согреться, и просто посидеть у огня, этого символа разумного человечества, почувствовать тепло языков красного пламени.

Через несколько минут, наломав сухих веток, сложив из них кострище, мужчина поджег созданное сооружение и, устроившись поудобнее прямо на траве, достал одну консервную банку.

Боже! Как давно он не ел такой простой человеческой еды! Эта маслянистая жижа, состоящая из переваренной рыбы и масла, показалась ему верхом кулинарного мастерства. Растянуть удовольствие у него не получилось, и через несколько минут жестянка опустела. Не осталось даже следа от масла. Его подмывало открыть и вторую банку, но он удержался и оставил ее на следующий день. Тогда он налил в пустую банку воды и вскипятил ее на огне. Когда вода остыла, он ее выпил. Потом грязный, уставший человек долго сидел возле догорающего костра и пристально смотрел на языки пламени и на искры, поднимающиеся вверх, словно огни салюта. Дым костра заглушал отвратительный запах, который исходил от его давно немытого тела.

Ночь, темная и густая, как горький шоколад, почти мгновенно опустилась над лесом. Тьма окутала все, что находилось в нескольких метрах от костра. Тогда мужчина засыпал яркие угли сухой, как пыль землей и темнота окончательно накрыла ночной прохладой одинокого путника, лесок, в котором тот остановился, пустынную проселочную дорогу, скучно извивающуюся, отделяя лес от заброшенного поля, воздух, сухой и такой же, как и все вокруг безжизненный.

Посидев еще немного возле потухшего, но теплого кострища, человек полез в густой малинник. Там он, устроившись с комфортом, быстро уснул, изможденный долгой, многодневной дорогой. Снов он не видел уже давно. Усталость физическая и психологическое потрясение не давали его мозгу мечтать и вспоминать. И, слава Богу, что было именно так! Его тело оберегало душу. Материальное жалело духовное. Оно не давало мозгу возможности ужаснуться произошедшему.

Ночью, вопреки усталости и привычке, выработанной за последнее время, мужчина проснулся. Скорее его сон прервался вследствие того, что он замерз. Достав из рюкзака, который лежал под головой, пуховик с оторванным рукавом, мужчина влез в него и, съежившись, согревая новое пространство, закрыл глаза, пытаясь вновь уснуть. Однако, как это часто бывает, сон, несмотря на большое желание уснуть, не возвращался. В голову полезли сотни мыслей и мыслишек. Пришло время ночных самых мучительных воспоминаний и самоедства.

* * *

Лизу впервые он увидел по телевизору. Ее клип крутили по всем музыкальным каналам. В том скудном и коротеньком сюжете, она представала перед зрителем красивой, полуобнаженной молодой женщиной, обвораживающей всех проходящих мимо нее мужчин. Те "аполлоны", "гераклы" и "давиды", что встречались на ее пути, останавливались и потом шли вслед за ней, словно зомби. Клип был бестолковым и совсем не подходил к словам песни. Правда и слова песни были не лучше клипа. Повторить их было сложно, так как никакой логики и смысла в простом зарифмованном наборе слов, который назывался песней, он не видел. Обычная песенка для тупой молодежи, танцующей в клубах. Возможно, когда он был таким же молодым и бестолковым юношей, о песнях, которыми они, тогда еще молодые ребята и девушки заслушивались, старые пердуны также говорили - пустая бессмыслица. И вот он перешел из разряда молодости в разряд старости. Хотя он и сейчас не считал себя старым. Пожившим, много видевшим, разумным, уравновешенным, да. Но никак не старым! Он все еще ощущал себя в возрасте тридцати. Будто время остановилось. Только седели волосы, дрябла кожа, и появлялся лишний жирок.

Тогда, в те уже далекие времена, он не обратил на Лизу и ее так сказать творчество особого внимания. Обычная певичка с неплохими внешними данными. И это все, что он мог тогда сказать о ней. Реальная встреча и знакомство произошли позже, лет через пять после ее дебюта. В течение этих лет периодически девушка появлялась в поле его зрения с новыми и старыми песнями. Потом пропадала. В общем-то, обычная жизнь обычной певички, которая звезд с неба не хватала, а продвигать в шоу-бизнесе ее было некому.

Мужчина попытался вспомнить, кто их познакомил. Оказалось, что это сложная задача. В то время вокруг него крутилось очень много народу. Или он крутился в народе? Странно, не правда ли? Вроде процесс один, а ответить не просто. Люди были разные. Одни занимались бизнесом, другие служили на государство, а вернее на себя за счет государства, третьи имели отношение к искусству и непосредственно к эстраде. Кто мог его свести с певичкой?

Он вспомнил их первую встречу. Это была презентация нового казино. Его хороший знакомый открывал игорное заведение и по такому случаю устроил пышное празднество. Заранее были разосланы красивые открытки с пригласительными словами. Он тоже получил такое приглашение, хотя открытку вручил ему лично новоиспеченный хозяин. В указанную на открытке дату, к полночи к зданию нового казино стали подъезжать дорогие автомобили, из которых выходили нарядно одетые дамы и пузатые мужчины в модных костюмах, рубашках с бриллиантовыми запонками и в шелковых галстуках. Все они шли вдоль длинного ряда молодых людей в красных жилетках, которых в последующем можно было увидеть стоящими за столами с рулеткой, сдающими карты или разносящими шампанское и закуски. То там, то здесь за автоматами, покерными столами, столами с рулеткой наслаждались жизнью представители мэрии, правоохранительных органов, чиновники высокого ранга, бизнесмены и бизнесвуменши от строительного и торгового дела, продюсеры, режиссеры и телевизионщики.

Он приехал попозже. Основная масса приглашенных уже с час наслаждалась атмосферой легких денег. На входе его не встречала длинная вереница служителей культа азарта. Девушка и молодой человек забрали у него приглашение и, выдав "золотую" пластиковую карту, указали направление пути. Казино было организовано по всем правилам такого рода учреждений. Завешенные окна. Яркий свет в центральном зале. Несколько залов для игры в карты. Два зала для игры в рулетку. Один из которых VIP. В нем принималась минимальная ставка в тысячу долларов. В казино имелось несколько помещений с приглушенным светом. Там стояли в ряд автоматы, которые издавали разные звуки, манящие игроков, казалось бы, легкими деньгами. Был зал холодных закусок. На столах стояли подносы с икрой, сырокопченой колбасой, различными салатами. Там же тихонько вздрагивали высокие бокалы с шампанским, отражая в себе все великолепие праздничного мероприятия.

В зале у стола с рулеткой его встретил хозяин казино. Они обнялись, легко, чуть-чуть касаясь друг друга, только обозначая объятия, как того требовали неизвестно кем заведенные правила хорошего тона. Хозяин - молодой человек лет тридцати, успевший поработать и в правоохранительных органах и уйти из них, шепнул ему, что "золотая" карта дает право получить фишек на пятьсот долларов. Они прошли к кассе, где из-за бронированного стекла получили фишки. При этом он поменял еще двести долларов. Потом они еще раз обнялись и хозяин, следуя своему долгу гостеприимства, удалился обниматься с другими гостями, а он в одиночку прошел к рулетке ставить фишки на "красное" и "черное".

Выиграв около ста долларов, он, оставив фишку небольшого достоинства крупье, вышел на балкон. Казино находилось в отдельно стоящем здании постройки начала прошлого века. Двухэтажный особняк приютился на берегу пруда, заросшего плакучими ивами. Днем по пруду должно быть катались на лодках - он увидел лодочную станцию. Свежий ночной воздух отрезвил голову. Вдыхая аромат воды, немного отдающей тиной, он почувствовал и легкий запах сигаретного дыма. Странно, откуда он? Ведь когда он выходил, на балконе никого не заметил. Постояв немного в полумраке, ему стало ясно, что на балконе присутствует еще кто-то. В дальнем углу стояла девушка. Она подносила к губам тонкую сигарету, и потом устало выпускала изо рта дым. Приглядевшись к ней, ему показалось, что он раньше ее где-то видел.

- Вы проигрались? - монотонным голосом спросила она. Вопрос прозвучал, так, что на него не требовалось никакого ответа. Было непонятно, к кому она обращается. Но поскольку на балконе они стояли одни, то он скорее догадался, что вопрос был обращен именно к нему.

- Нет. Даже немного выиграл.

- Тогда почему не играете дальше? - так же устало и, казалось, безразлично, опять не интересуясь ответом, спросила девушка.

- Не знаю. Надоело, наверное, - задумавшись, ответил он.

- Странные люди. У них денег - куры не клюют. А они хотят еще больше, - девушка выбросила окурок и посмотрела на мужчину. - Вы тоже пришли сюда выигрывать?

- В казино ходят не только выигрывать. Здесь больше проигрывают. Хотя, конечно вы правы, цель выиграть. Нет, я пришел больше для того, чтобы засвидетельствовать свое почтение хозяину. Мы с ним давние знакомые. Я не очень азартный человек и у меня не много лишних денег.

- Да, хозяина многие знают, несмотря на его, еще совсем юношеский, возраст. Знаете ли! Его папа и мама! Когда есть такие родители, не надо иметь семь пядей во лбу. Вкладывай их деньги и не бойся прогореть. Еще дадут!

- Вы так говорите, будто завидуете или осуждаете его за это. А ведь у Вас тоже вроде все складывается не плохо. Успешная певица, частые концерты, клипы, высокие гонорары, - разве это не приносит удовлетворения? - говоря это, он, наконец, узнал в девушке певицу.

- Я так понимаю, что Вы узнали меня?

- Да, вы Лиза.

- Смотри-ка! Значит, еще узнают. А как Вас зовут?

- Михаил.

- Очень приятно, - сказала Лиза и ему стало непонятно, что она имела ввиду. То ли ей приятно, что его зовут Михаил, то ли, что ее еще узнают.

Мужчина вспомнил эту первую встречу довольно отчетливо. Так часто бывает, что первые встречи запоминаются навсегда. Это третьи, четвертые и последующие редко откладываются в памяти. Если, конечно, не происходило чего-то из ряда вон выходящего. Его тело лежало в кустах, а сам он перенесся на несколько лет назад. Такое только мысленно возможно.

Потом они пили шампанское. Сколько они выпили, никто не считал, но настроение вскоре улучшилось у обоих. Они непринужденно болтали обо всем. Обсуждали общих знакомых, которых оказалось не мало. Затем посмеивались над заходящими в закусочный зал. Шептались и прыскали от смеха, а ничего не понимающие гости пожимали плечами и уходили. Играть ни ему, ни ей больше не хотелось. Около пяти утра, изрядно наклюкавшись шампанским, Лиза немного заплетающимся голосом спросила:

- Ты сегодня свободен?

- Да! Для тебя я всегда свободен! - не очень внятно ответил Михаил.

- Поехали к тебе? Или ко мне?

- Мне все равно. Хочешь ко мне - поехали...

- Едем! - она встала и, взяв его под руку, нетвердой походкой повела его из казино.

Он помнил буквально все, что касалось той первой встречи. Помнил, какая была ночь. Теплая и душистая. Старые липы только-только зацвели и легкий ветерок, раскачивая желтые цветочки, осыпал все и всех кругом пыльцой. Помнил, как они стояли под деревом и целовались. Мимо проходили разъезжающиеся гости, но они не мешали им. Помнил, как вырывалась из казино музыка, когда открывалась дверь.

Потом, нацеловавшись, они сели в такси. Таксисты не разъезжались и ждали до последнего посетителя. Вспомнил, что на следующий день он не пошел работать, и они остались у него до вечера. Вспомнил, как уже вечером заказал по телефону такси и через час провожал ее до машины. Как потом долго стоял во дворе дома и думал, думал, думал.

Что-то сжалось внутри груди. Боже как давно все это было. Неужели все это было!? И больше не будет?! Устав от воспоминаний, Михаил отогнал их. Воспоминания не приносят пользы. От них только хуже человеку в том положении, в котором он находился. Бессмысленное кровопускание, которое к тому же вредит здоровью. Но в воспоминаниях есть и крупица пользы. Зато он вспомнил, как его звали. Михаил Иванович Смирнов.

ГЛАВА 2.

Генерал-майор.

- Виктор Алексеевич, куда дальше то ехать? - голос водителя вывел молодого генерала из оцепенения. Он вернулся в реальность происходящего. Его служебный автомобиль остановился перед перекрестком. Основная дорога продолжала бежать прямо, а другая пересекала ее, выходя из леса и исчезая в лесу с другой стороны. Продолжать движение по асфальтированной, но пустынной трассе было опасно. Ни по ходу движения, ни на встречу за все время езды им не встретился ни один автомобиль. Это не просто настораживало, это пугало.

Он, конечно, знал и другую дорогу в часть. Она проходила через густой лес и вечно была разбита. Кроме того, там никогда не видели асфальт, поэтому после дождей она считалась совсем непроходимой. Сколько себя помнил полковник, столько и существовала та дорога. И она всегда была отвратительной. Но сегодня она могла быть самой надежной и короткой.

- Поворачивай направо, - приказал он молодому сержанту.

- Товарищ генерал! Мы же там не проедем! Сядем брюхом. Там же такие колеи! Говорят, даже танки застревают!

- Направо! Как-нибудь проберемся.

Они съехали с хорошей дороги и вначале двигались не очень медленно. Но через пару минут асфальт кончился, и водитель стал резко крутить руль, выбирая менее ухабистые участки. Машина то набирала скорость, то резко тормозила и уходила на обочину, туда, где колея была не столь глубокой.

Мимо взгляда генерала пьяно проплывали грустные березы и холодные, неэмоциональные сосны с елями. Виктор Алексеевич вновь погрузился в раздумье. Как могло произойти, все то, чему он являлся невольным свидетелем? Вопрос, конечно, был риторическим. Он мог ответить на него в два счета. Хотя зачем было на него отвечать, если многие, очень многие и он, в том числе, предупреждали высшее командование и руководство страны о возможном таком бесславном конце! Черт! Машину хорошо тряхнуло на кочке, а потом она провалилась в яму. Вот уж вечная проблема! Чертовы дороги! Нет! Никогда здесь не будет хороших дорог. Еще классики много лет назад говорили об этой беде и до сих пор она никуда не делась. В каком веке живем, а вот на таких дорогах об этом забываешь, будто попадаешь на машине времени в далекое прошлое.

Болтаясь на заднем сиденье, он смотрел в окно, видел лесную чащу, в просветах крон кусочки голубого неба, а мысли вновь уносили его в прошлое.

Не зная почему, Виктор вспомнил свой выпускной курс. Как они шли стройными коробками, как кричали перед трибуной, чеканя шаг. Как в воздух летели металлические рубли и как потом мальчишки собирали с плаца набросанную молодыми лейтенантами мелочь. Вспомнил, как протянул металлический рубль первому отдавшему ему честь курсанту. Какие они были все нарядные и красивые в офицерской полевой форме, но еще с курсантскими знаками отличия! Он улыбнулся, когда вспомнил, как многие новоиспеченные курсанты по привычке при докладе называли себя курсантами, а не лейтенантами. "Курсант.. ой.. лейтенант Петров". Боже, все это было. Но было двадцать пять лет назад! Потом он вспомнил ночные самоволки, как вместо себя на кровать под одеяло клали шинели и шапки. Для того чтобы ночью проверяющий дежурный офицер не обнаружил отсутствие самовольщика. Вспомнил наряды на кухню, где все вместе сидели, чистили картошку и мечтали скорее закончить училище. Улыбнулся он и когда вспомнил Вадьку - своего курсантского товарища, который вернулся из увольнения пьяным. Он стоял перед офицером, качался из стороны в сторону и глупо улыбался, довольный собой. "Ты же лыка не вяжешь!" - говорил ему ротный командир. "...вяжу..." - заплетающимся голосом оправдывался Вадька. "Тогда десять приседаний!" - приказал ротный и пожалел об этом, так как пьяный курсант после второго приседания облевал его с ног до головы. Этот поступок сделал из Вадьки потом героя.

Внезапно в той стороне, куда они направлялись, прогремел взрыв. Его сила была настолько мощной, что машину, которая находилась в нескольких километрах, подбросило. От неожиданности сержант нажал на тормоз и от резкого торможения генерал-майор ударился лбом о переднее сиденье.

- Твою мать! Петров! Ты что, водить разучился?! - ругнулся офицер.

- Товарищ генерал, что это? - испуганно заморгал глазами молодой боец.

- Не знаю... - задумчиво проронил Виктор Алексеевич, потирая ушибленное место.

- Это в части?

- Похоже на то... Давай жми туда! - махнул в сторону части командир.

Сержант завел заглохнувший двигатель, и машина, насколько быстро позволяла дорога, рванулась к части. Генерала терзали тяжелые предчувствия. Неужели они добрались и туда? Почему войска допустили такой прорыв?! Здесь же глубокий тыл?! Может это только диверсия? Или уже конец?!

ГЛАВА 3.

Марина.

Марина сидела под старым, широко раскинувшимся кленом. Плетеное кресло, на котором она сидела, было не очень удобным, и женщина уже пожалела, что купила их целый комплект. Подушка под попой хоть и смягчала процесс, но все равно недостаточно. Спинка впивалась под лопатки и чем-то колола. Преимущество такой мебели было только в том, что ее не нужно было затаскивать под навес при каждом дождичке. Снял подушку и все.

Было тепло. Настоящее "среднеполосное" лето. На солнце немного жарко, хотя не настолько чтобы потеть, а в тени даже прохладно. На столике рядом с ней стояла бутылка красного вина и бокал на высокой длинной ножке. По мере опустошения последнего Марина наливала в него немного темно-рубиновой жидкости и, поднося к губам, делала маленькие глотки. Ей было грустно и скучно. Сын давно не приезжал на дачу. У него появилось много девушек, и о матери, наверное, он забыл. Так ей казалось.

Она давно была одна. И даже привыкла к своему одиночеству. Да и было ли это одиночество? Таких спокойных дней, как этот, у нее не было давно. Последние годы работа поглощала ее всю без остатка. Пациенты, коллеги, родственники больных, консультации, операции, студенты, лекции, семинары, конференции и так далее, и так всегда. Жизни спокойной она не помнила с первого дня самостоятельной работы. Ей всегда что-то надо было сделать, прочитать, понять, попробовать на практике. Но именно благодаря своему неутомимому характеру она и стала очень известным врачом. С ней считались, к ней обращались, все хотели лечиться только у нее! Докторская диссертация была написана ею буквально за месяц. Материала хватило бы на три таких. Но она боялась, что писанина и защита отвлечет ее от практики и отбросит на несколько лет назад. Поэтому короткими ночными часами, придя поздно вечером, а то и вовсе ночью с работы, молодая девушка садилась за стол в кухне и писала, писала, писала. А потом сон несколько часов и вновь любимая работа! Времени для личной жизни у нее не было. Хотя она умудрилась-таки выйти замуж, тоже за врача, и родить сына. Правда, муж вскоре сбежал. Он не хотел быть один. Жену он видел исключительно по выходным и то если та не дежурила. Сын был на нем, на нем висело и домашнее хозяйство, и такая же работа, не менее интересная и любимая. Промучившись несколько лет, муж отнес в суд заявление и они развелись. После этого все тяготы и лишения быта легли на плечи ее матери.

На стол приземлилась маленькая птичка. Она стала вертеть головой и искоса поглядывать на Марину. Когда глаза женщины и птахи встретились, маленькая птичка испугалась взгляда "собеседницы", совсем не женского, строгого и по-мужски пронзительного, вспорхнула и улетела. Наверное, так и ее счастье казалось было в руках, но улетело, не дав собой овладеть, словно эта птичка - подумала Марина. Ведь она была красивой, умной, состоятельной! Что еще нужно для счастья?! Лет двадцать назад молодые люди так и кружили вокруг нее. Не было недели, чтоб ее не заваливали огромными букетами цветов. Домашний телефон не умолкал и звонил, звонил, звонил, требуя только ее ухо. Театры, рестораны, автомобили, коттеджи - все бросалось к ее ногам. Но она все выбирала и выбирала. То потенциальный жених не был сверхумным, то не был богатым, то его родители не отвечали ее требованиям, то перспективы совместной жизни не устраивали будущую звезду медицины.

Марина встала, взяла в одну руку почти пустую бутылку, в другую бокал и пошла в дом. Назойливая мошкара не дала спокойно посидеть на воздухе. В ожидании сына женщина включила свет над кожаным креслом, забралась на него с ногами и, взяв со столика книжку, погрузилась в недавно прерванную вымышленную жизнь героини бестолкового современного романа.

- Ма! Ты дома? - прервал ее чтение голос сына, раздавшийся неожиданно в коридоре.

- Я тут! - отозвалась Марина и встала, отложив книгу. Сын, высокий стройный, сильный вошел в комнату и обнял ее за плечи. Она прижалась к нему, к его мускулистому плечу. Глаза быстро намокли. Такое с ней стало случаться все чаще и чаще.

- Ма, ну что ты?! Все нормально! - бросил молодой человек, почувствовав, что мать растрогалась.

- Конечно, конечно. Все нормально. Это я так, просто соскучилась. Ты так давно не приезжал.

- Да работы было много, - соврал молодой человек.

- Пойдем, я покормлю тебя, - Марина повела сына за собой, несмотря на его вялые протесты.

Они прошли в столовую. Мать наполнила водой пустой чайник и поставила его на плиту, предварительно поднеся к конфорке зажженную спичку. Потом она достала колбасу, сыр, масло, хлеб. Поставила перед сыном чашку, сахар. В ожидании, когда вода закипит, она уселась напротив своего чада. Какой же он у меня взрослый, - думала она, любуясь его крепкими мужскими руками. Почему-то она вспомнила себя в возрасте десяти лет. Вспомнила, как ей нравился совсем другой мальчишка. Менее мужественный, менее сильный, но чрезвычайно умный.

- Мам, - прервал ее воспоминания сын, - мне пришла повестка...

- Какая повестка, сынок?

- Из военкомата.

- Как?! Ну, ты же еще учишься! У тебя отсрочка! Может там что-то перепутали? - удивилась и забеспокоилась она.

- Не знаю... Завтра надо сходить...

- А может позвонить?

- Я звонил. Говорят "приходите, разберемся".

Чайник засвистел. Марина встала, сняла его с плиты и залила кипящей водой пахучую заварку. Накрыла фарфоровый чайничек крышкой. Выключила огонь и вновь поставила чайник на плиту. Все это она делала "на автомате". Ее мысли были далеко. Женщина переваривала сказанное. Она вернулась к столу и села на стул.

- Может позвонить Виктору? - стала рассуждать женщина вслух. - Он позвонит в военкомат и ему все объяснят. Ведь он большой человек в армии. Военком не посмеет, не ответить ему.

- Мам, не надо. Ну, схожу я в военкомат, покажусь. Ничего страшного не произойдет. У меня отсрочка. В институте есть военная кафедра. После института пойду в армию уже офицером. Все нормально! Не переживай! - стал успокаивать Марину сын, хотя в глубине души он предполагал, что на самом деле все не так просто. Но, видя, как мать восприняла эту новость, он сам стал ее успокаивать.

- Ладно, сынок, сходишь, если потребуется. Но сначала я все-таки позвоню Виктору.

Сын успокоился. Мать сделает, что обещала. Возможно, все образуется и в армию он не пойдет. Дядя Витя был близок к высшему руководству армии. Его слова многое могли решить. А то, что он скажет, в этом Гена не сомневался. Он знал, что полковник не равнодушен к матери, часто бывал у них в гостях, и если мать скажет, то он постарается ради нее все уладить.

Посидев для приличия с матерью еще пару часов, Гена уехал в город. Марина осталась опять одна. Забравшись на свое любимое кресло, она взяла книжку и продолжила читать какую-то очередную современную бездарную беллетристику.

ГЛАВА 4.

Александр.

- Так, и еще! Смотри, чтоб была дисциплина! Нам еще не хватало бардака, какой вы там устроили в прошлом году! Перепились, передрались, переспались там, понимаешь. Не политический форум а "нашествие" какое-то.

- Петр Петрович! - попытался вступиться за себя и своих товарищей молодой парень.

- Ладно, ладно! Я все правильно говорю! Спрашивать буду только с тебя! Так, кто у нас еще едет? Где список? А вот..., - начальник замолчал, изучая список делегатов, протянутый юношей, сидящим на другом конце стола. - Кто это такие? Мелхер, Зиберштейн?

- Это люди из астраханского отделения.

- М-да... фамилии..., а что ивановы и сидоровы закончились?!

- Петр Петрович, я же не могу требовать, чтоб присылали только русских, или приказать этим сменить фамилии. Это же национализмом могут обозвать. Просто они активные участники движения "Молодая Россия"!

- Ладно, черт с ними! - успокоился начальник.

В кабинете зазвонил телефон. Старинный аппарат пришел в кабинет современного руководителя как будто из уже далекого прошлого. Это был телефонный аппарат с крутящимся диском, на котором красовался российский герб, видимо, заменявший еще советский. Почему в администрации не меняли эти пережитки прошлого, никто не понимал. Ездить в немецких автомобилях, иметь айфоны, держать деньги в американских долларах и европейских евро было нормально, а необходимость в кабинетах разговаривать по чуду еще советского производства, - представлялось для всех удивительной загадкой.

Мужчина крякнул и поморщился от неудовольствия. Не любил он эти звонки от руководства. Вечно они там что-то выдумывали, а ему приходилось все расхлебывать.

- Слушаю... да... так...понял...это уже подготовили. Нет! Все будет в полном порядке... - Петр Петрович зажал рукой трубку телефона и быстро сказал, обратившись к сидящему возле него парню, - все, Саша, иди! Если будешь нужен - вызову!

Александр встал, собрал все свои бумаги в портфель и, пожав протянутую начальственную руку, вышел из кабинета. Как он устал от своей работы! Да и что эта за работа такая? Прямо, как при социализме - руководитель комсомольской организации! "Комсомол - надежный помощник партии"! Александр улыбнулся, представив себя в роли комсомольского вожака. Ему казалось, что комсомольский лидер обязательно должен быть в черной кожаной куртке и с красным бантом на груди. Да, хорош он в роли помощника партии большевиков. Почему большевиков?! Он помощник "ЕдРа". А чем она отличается от той КПСС? Он мысленно отмахнулся от этих размышлений, Но они упорно занимали его голову. Ну, а что собственно ему ожидать? Родители у него не богатые, не занимают важные посты. Как ему, простому парню из глубинки, вырваться вверх? Бизнесом он заниматься не умеет, да и необходимых денег нет на свое дело. Просто работать где-нибудь и влиться в серую массу менеджеров или "сетевого планктона", тоже не хочется. Вот поэтому ему приходиться слушать и заниматься такой ерундой! Хотя чем собственно это занятие хуже обычной работы?! Уважения даже больше чем там. Да и денег побольше - это уж точно.

Молодой человек вышел из здания, расположенного практически в самом центре города, и сел в свой, совсем недалеко припаркованный, "bmw". Бросив на заднее сиденье портфель, он достал мобильный телефон и набрал номер Геннадия.

- Але! Гена?! Привет, - поздоровался он со своим приятелем, услышав в трубке знакомый голос, - ну, что? Позвонит? Отлично. Думаешь, все уладит? Ну, и хорошо. Я освободился. Щас домой, а потом в клуб. Да, встретимся там! Пока.

Телефон он бросил на пассажирское сиденье рядом с собой. Потом Александр завел двигатель и включил аудиосистему. Мотор взревел под напором акселератора, а вместе с ним загремела и музыка в колонках. Работник, уставший от рутинной, но очень важной общественной деятельности поехал домой готовиться к ночному бдению.

ГЛАВА 5.

Анастасия.

"Боже мой! Что же это такое?! Что происходит?! Почему? Я вообще ничего не понимаю!" - думала девушка. Ей было всего двадцать три. Она только начала жить. Она была красива, умна, имела высшее образование, пользовалась большим интересом у молодых людей. Ей все нравилось. Она еще не устала жить. Еще вчера она пила коктейли и танцевала в престижном клубе. За ней ухаживало сразу трое парней, стремившихся непременно затащить ее в кровать. Она это понимала, но не стремилась к такому окончанию дня, поэтому играла, выкручивалась и водила за нос всех своих ухажеров. Они не нравились ей. Один был полным идиотом, хоть и богатым. С ним невозможно было ни о чем говорить. Второй был мерзким молодым политиком. Он мог "залезть к любому в задницу без мыла". Девушка не любила такого рода людей. Ей больше нравились скромные и умные, правда, наличие больших денег было важным условием, но среди этих парней такого идеального человека она пока не встречала. Третий ухажер был лучше двух других, но и к нему она не испытывала никакой симпатии. Скучный, неинтересный и не богатый. С таким продолжения знакомства быть не может. Деньги хоть и не занимали главное место в ее жизни, но от их количества многое зависело. Скука! Каждый день одно и то же! Ничего нового и интересного! Протусив всю ночь обстановке праздника, девушка заскучала. Под утро она избавилась от своих знакомых и на такси уехала домой, оставив парней в дураках. Дома, как только легла в постель, сразу же уснула. Разве могла она подумать, что утром произойдет такое! Боже! Надо куда-то бежать! Нельзя же здесь погибнуть такой молодой и красивой!

- Куда ты, дура?! - крикнул молодой солдат, увидев, как она пытается вылезть на улицу из большой воронки. Девушка уже добралась до самого верха, но оклик ее остановил, и она вновь скатилась по битому кирпичу и штукатурке на дно их временного убежища.

Исцарапанные в кровь, руки болели. От былого маникюра не осталось и следа. Ногти поломаны, лака уже почти не осталось. В довесок ко всему, что произошло, у нее порвались джинсы, правда, и без того рваные.

- А что, нам тут, что ли погибать!? - заплакала девушка.

- Ты что! Здесь сейчас самое безопасное место! Погодим немного, а когда обстрел закончиться, будем выбираться! Не плачь! Живы будем - не помрем! - постарался ее утешить этот совсем не знакомый ей человек. Девушка внимательно посмотрела на него.

Перевязанная уже грязным бинтом голова, исцарапанное лицо, все в запекшейся крови. Грязные и кое-где разорванные форменные куртка и штаны. В небольшой ладони парень сильно сжимал автомат. Он не показался ей тогда каким-то героем или силачом. Она не увидела в нем надежного защитника, но ей стало немного спокойнее. Она была не одна лицом к лицу с опасностью. Рядом был мужчина, да еще и с автоматом.

- Как тебя зовут то? - улыбнулся боец.

- Настя... а тебя?

- Геннадий. Зови меня просто Генкой! Договорились?

- Договорились...

Они лежали на дне воронки, прижимаясь к ее дну и осыпающимся ежеминутно стенкам каждый раз, когда неподалеку слышался грохот взрывов. Интуитивно Настя втягивала голову в плечи и сильнее давила щекой на красный кирпич, что был рядом с ее лицом. Генка, наоборот, в присутствии красивой девушки почувствовал в себе небывалую храбрость. Он показушно сидел возле нее и улыбался, как ни в чем не бывало. Еще час назад, когда они не были вместе, он так же, как она сейчас, прижимался к земле, пытаясь, врасти в нее, словно он был червяком каким-то. А в ее присутствии у него будто выросли крылья, он ощутил себя героем, сошедшим со страниц военных книжек, которые читал в детстве.

- Минут через двадцать обстрел прекратится, надеюсь, и мы выберемся отсюда. Ты куда шла то? - пытаясь перекричать гул взрывов, спросил Генка.

- Не знаю! - крикнула в ответ Настя. - Я хотела выбраться из города!... Когда началась эта бомбежка, я сидела дома... Потом первый взрыв... Стены дома затряслись. Стало очень страшно! Я выскочила на улицу... Побежала в метро. А взрывы как начались кругом! Только я бежать, они как будто чувствуют, начинают взрываться совсем рядом! Я к подвалу, а его завалило! Тогда я бросилась бежать, не разбирая дороги, куда глаза глядели! Неслась не задумываясь! Одна мысль была - скорее из города выбраться! И вот, свалилась сюда!... А здесь ты!... Ты сам-то откуда?!

- Я-то?! Я единственный, кто остался от нашей части! Ее первую раздолбали! Вот все, что я успел вынеси с ее территории, - он показал на все еще крепко сжатый в кулаке автомат.

- А что ЭТО?! Что вообще происходит?! - Настя кивнула по сторонам, имея ввиду все, происходящее вокруг них.

- А черт его знает! Понятия не имею! - честно признался Генка.

Вдруг шум взрывов прекратился, как по команде. Тишина, звенящая и зловещая опустилась над городом.

ГЛАВА 6.

Геннадий.

За темными окнами его маленькой, но очень уютной квартирки чуть забрезжил рассвет. Генка высвободил левую руку из-под головы девушки и посмотрел на часы. Четыре утра. Черт! Почему ему не спиться? Ведь, казалось, он так устал, что готов был заснуть на ходу. Но как только представилась возможность спать, сон куда-то исчез. Покувыркавшись со своей новой знакомой, они покурили, выпили вина, и девушка мгновенно уснула, положив голову на руку своему парню и, прижавшись к нему спиной. Она не храпела, а только тихонько посапывала. Поэтому ее присутствие не раздражало Генку. Тогда почему он не спит? Вспомнив, что в холодильнике осталось немного вина, он довольно осторожно встал, стараясь не разбудить спящую девушку, и прошел на кухню.

В холодильнике стояла початая бутылка красного итальянского вина. Он сделал глоток из горлышка, а потом налил вина в стоявший на столе бокал. Сев за стол, молодой человек достал из пачки сигарету, прикурил ее от золотой зажигалки и приятно затянулся дымом. В бокале краснело вино, призывая его выпить.

Что делать? Неужели его призовут в армию? Сейчас, когда он только начал осваиваться в этом мире, когда он вошел во вкус такой жизни? Кого просить? Мать? Не хотел он к ней обращаться. Они не были близкими людьми. Он не испытывал к ней истинных сыновних чувств, поэтому старался как можно реже к ней обращаться. Но отец ему и вовсе не помощник в этом деле. Тот всегда был заскорузлым "совком", считая службу в армии обязательным условием взросления мужчины. Но ведь это такие пережитки прошлого, что Генка порой не мог понять, как такой архаичный "мамонт" мог жить в современном мире. Просить друзей тоже бесполезно. Да и друзей то у него настоящих не было. Он мог, конечно, к одному знакомому адвокату обратиться, но тот выставит счет на очень кругленькую сумму, а денег сейчас у него практически нет. И опять-таки о них надо будет просить мать.

Юноша достал новую сигарету, затушив старую в пепельнице виде человеческого черепа. Стало быстро светать. За окном уже хорошо различались крыши соседних домов, в которых кое-где стали зажигаться окна. Люди в городе просыпались и готовились к новому рабочему дню. Кто-то готовил завтрак, кто-то умывался, а кто-то уже выходил на улицу к своим автомобилям. Новый день нес новую заботу, новые впечатления и новую пищу.

Размышления на тему: кто бы мог ему помочь, не увенчались ни успехом, ни каким-либо другим результатом. Видимо придется ехать на поклон к матери. Другого выхода он не видел. С тяжелым сердцем, Генка докурил сигарету, затушил ее, допил оставшееся в бокале вино и пошел досыпать. Глаза, вроде, стали наливаться усталостью. Теперь он уснул быстро.

Днем, а время уже перевалило за полдень, они проснулись. Вернее первой проснулась девушка и она то и разбудила Генку.

- Привет, милый. Как спалось? - девушка, потягиваясь, как кошка, ногами уперлась в своего молодого человека, и чуть было его не столкнула его с кровати.

- Что? - не понял спросонья Генка, зевая и закрывая рукой широко открытый рот, в котором хорошо виднелись тридцать два ровных и белых зуба.

- Как спал - я спросила, - повторила девушка.

- А... хорошо... а ты?

- И я! - она, закончив тянуться, обняла парня и положила голову ему на грудь.

Генка почувствовал теплое тело самки. Она была стройной и сексуальной. О красоте он пока судить не мог. Ее тело вновь позвало к себе его мужское достоинство. Вот только Генка забыл, как ее зовут. Может она ему и не говорила? Да, нет! Такого быть не может! Она точно говорила. Но как же она себя называла? Марина? Катя? Таня? Нет! Он не мог вспомнить! А может и правда она не называла своего имени? Такое возможно? Хм. В том клубе, в котором он был вчера, возможно все!

- Зайка, ты пойдешь умываться? - спросил он ее, стараясь скрыть возникшую неловкость, назвав ее банальным обращением.

- А разве ты другого ничего не хочешь? - похотливо улыбнулась его самочка.

- Хочу, Золотце, но прежде я бы сходил в ванную. Я вчера много выпил и мне необходимо облегчить свой пузырь.

- Тогда иди! Я подожду тебя!

- А сама не хочешь?

- Я подумаю...

Генка встал и, не одеваясь, пошел в туалет. Потом он зашел в ванную и почистил зубы. Не любил Генка ощущение во рту, когда там, как в анекдоте: "в батальоне хорошо, а вот в роте плохо!" Вернувшись в комнату, он застал девушку все в том же положении - горизонтальном.

- Милый, а ты помнишь, как меня зовут? - спросила она, улыбаясь, и явно желая поставить парня в неудобное положение.

- Извини, дорогая, я вчера был пьян до чертиков! Вылетело из головы! - постарался перевести в шутку свое неудобство.

- А я вот помню! - продолжала задуманное девушка. - Как же так, Гена?!

- Ну, прости, Зайка!

- Не Зайка! А Катя! - весело засмеялась девушка. Потом она схватила подушку, прижала ее к животу и стала крутиться на кровати, продолжая хохотать.

"Вот, блин! Ведь крутилось имя Катя! Надо было попытаться угадать!" - подумал Генка посаженый в лужу.

ГЛАВА 7.

Отец Николай.

Верующие, в основном пожилые люди, хотя среди них встречались и молодые девушки в платках, и мужчины в возрасте Христа, осеняющие себя крестом, постепенно заполняли храм. Почти все они, остановившись недалеко от дверей, трижды крестились с поклонами и молитвами.

Служба еще не началась, поэтому мужчины и женщины подавали записки, прикладывались к иконам, ставили свечи у образов.

Настоятель храма отец Николай, в миру Николай Романцев, готовился к службе. Он еще не облачился в соответствующий церковный наряд и сидел, на затворках храма, на неприметной скамеечке, мирно попыхивая папироской. Курить в храме он не любил и не позволял себе. Он не хотел, чтобы его маленькая комнатка пропиталась дымом.

Приготавливаясь к совершению сегодняшней литургии, отец Николай накануне вечером прочитал положенные молитвы, но отказал себе в положенном воздержании от пищи и пития. Он сытно отужинал в ресторане, употребив при этом бутылочку красного французского вина. Придя в церковь перед литургией, священнослужитель встал перед Царскими Вратами и помолился Господу, после чего он в алтаре, трижды повергся пред святым престолом, поцеловал его и святое Евангилие. А уже потом облачился и прошел в ризницу.

Закончив вовремя все необходимые приготовления, он отдал приказ начинать службу.

Верующие приготовились к великому таинству. Мужчины встали в правой части храма, а женщины - в левой, оставляя при этом свободным проход от главных дверей к Царским вратам. Служба началась.

Та часть службы, во время которой священнослужители приготавливают все необходимое для совершения Таинства, называется проскомидией. Отец Николай совершал ее на жертвеннике, который находился в алтаре налево от престола. Все действия, предписанные канонами церкви издавна, священник совершал автоматически, не задумываясь над тем, что, когда и как надо делать. За многие годы службы в храме его мышечная память научилась выполнять их все за него. Его же мысли были далеко от этого места и его сегодняшней работы. Отец Николай думал о счетах, пришедших вчера. Счетах на недвижимость, автомобиль, квартплату. Где брать деньги на все это?! Его средств, получаемых в храме, явно не хватало на их покрытие! Жил он на широкую ногу, порой не задумываясь над источником доходов. Ему помогали пожертвования. Но вот их то давно и не было.

Проскомидию священник начал тем, что, взяв просфору, трижды сделал над ней крестное знамение копьем, вырезал из нее четырехугольную часть. Эта часть называется Агнцем. Священник положил Агнца на средину дискоса, крестообразно надрезал и пронзил его в правую сторону. Вслед за этим священник соединил красное вино с водой и влил его в потир.

Окончив эти приготовления, отец Николай вынул части еще из четырех оставшихся просфор: из второй - в честь Богоматери, положив ее с правой стороны Агнца; из третьей - девять частей в честь девяти чинов святых, положив их с другой стороны Агнца в три ряда; из четвертой - за здравие духовного начальства и всех православных христиан; и из пятой - за упокой души всех православных христиан, положив их ниже Агнца, и присоединил к ним части, вынутые из просфор, приносимых прихожанами. В заключение священнослужитель поставил над дискосом звездицу для сохранения частиц в порядке, покрыл дискос и потир тремя покровцами и закадил пред ними, молясь Господу, чтобы Он помянул тех, кем и за кого принесены Дары, и сподобил священнослужителей неосужденно совершить Таинство.

После проскомидии настоятель храма начал первую часть литургии, литургию оглашенных. После великой и двух малых ектений (прошений) и песни "Единородный Сыне", после пения зычным басом евангельских заповедей о блаженствах святой отец совершил так называемый малый вход.

Из алтаря на амвон в северные боковые двери вышли диакон, который нес на руках Евангелие, а за ним сам священник. Остановившись у царских врат, диакон обратился к священнику и спросил благословления на вход, после чего возвысил в царских дверях Евангилие и прокричал:

- Премудрость, прости!

- Приидите, поклонимся и припадём ко Христу..., - на это ответили собравшийся в церкви народ и певчие.

За малым входом, после пения Трисвятой песни, последовало чтение Апостола, а затем и Евангелия. Перед этим диакон вновь обратился к народу:

- Вонмем!

- Мир всем! - призвал на всех мир и благословение отец Николай.

- И духови твоему, - ответил клир от лица всех верующих.

Перед чтением Апостола спели прокимен. Прокимном называется стих из Священного Писания, который содержит какое-либо указание на то, что будет читаться. Во время чтения Апостола священник восседал, а диакон кадил весь народ.

- Господу помолимся! - призвал диакон, и началась вторая, главная часть литургии, литургия верных.

После трех ектений пропели Херувимскую песнь. После первой ее части состоялся великий вход, или вход с Дарами. Священнослужители перенесли с жертвенника на престол дискос с Агнцем и потир с вином и водой.

После Херувимской песни царские врата и боковые двери алтаря плотно закрылись в знак того, что никто не может считать себя достойным видеть совершение величайшего Таинства, кроме участников священнодействия.

Все это закончилось молитвой "Отче наш...", Священник раздробил агнца на четыре части, причастился Святых Тайн сам с диаконом и остальные части раздробил на множество мелких частей приблизительно равных числу причащающегося народа.

Затем диакон открыл царские врата, вознес чашу пред народом и пропел:

- Со страхом Божиим и верою приступите!

Сразу же после первого явления народу Тела и Крови Христовых началось причащение Святых Тайн удостоившихся этого мирян. Каждый верующий благоговейно приближался к священнослужителям.

- Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын бога живаго..., - говорили мужчины и женщины, делали земной поклон перед святой чашей и затем причащались Святых Тайн из рук отца Николая.

После этого, приложившись к краю чаши, они отходили в сторону и выпивали несколько глотков так называемой теплоты, то есть теплого компота с водой. После причащения святых Тайн священник призывал благословение на причастников, а с ними и на всех верующих как на достояние Божие. Предстоящие радостно отвечали, что они увидели Истинный Свет, приняли духа Небесного, обрели веру истинную и поклоняются нераздельной Троице, которая спасла их...

Вечером того же дня Николай Романцев сидел у себя в квартире и смотрел телевизор. Вернее сказать телевизор работал сам по себе, а Николай занимался с детьми. Он проверял у них уроки.

- Боря, тут у тебя несколько ошибок! - сказал он сыну пятикласснику, проверяя его задание по математике.

- Где?! - удивился сын.

- Вот! Видишь!? Здесь ты посчитал дроби не правильно! Иди, исправляй! - он показал сыну ошибки и отдал тому тетрадь. После чего принялся проверять русский язык у младшей дочери.

Закончив с уроками, Николай прошел на кухню и налил себе в стакан темно-красного кагора. Осушив его залпом, он перекрестился и пошел досматривать программу, которую смотрел до проверки у детей уроков.

Глубокой ночью его разбудил долгий звонок в дверь. Спросонья Николай долго не мог понять, что звонит. Наконец, окончательно проснувшись, он натянул на себя халат и, шаркая тапочками, подошел к двери. На пороге квартиры стоял дьякон его храма. Он был очень возбужден и встревожен. Руки тряслись, а голос дрожал.

- Батюшка! Идемте скорее в храм! Там что-то такое твориться, что Вам нужно видеть! - срываясь на крик, сказал дьякон.

- Ну, что там может быть, отец Василий! Успокойся! - устало произнес отец Николай.

- Пойдемте, батюшка! Пойдемте! Вы сами должны все увидеть! - не успокаивался верный помощник Романцева.

- Ох, Василий! Вечно у тебя все не так, как у людей! А до завтра это не подождет?!

- Что Вы! Нет! Там ТАКОЕ! - его глаза вылезали из орбит, когда он представлял еще раз увиденное им в храме.

- Ну, что там? Хулиганы? Осквернили что? А?! Так вызывай полицию! Я то, что могу сделать?! - все еще надеялся увильнуть от необходимости одеваться и идти на работу в такой поздний или ранний час отец Николай.

Но Василий не принимал слов начальства к исполнению. Он вошел в коридор квартиры своего настоятеля и, молча, стал ждать. Осознав всю тщетность своих отговорок, Николай нехотя стал одеваться. Дьякон подал ему повседневную черную рясу и черные замшевые туфли. Отец Николай, облачившись и повесив крест, прошел прямо в обуви в комнату детей.

- Боря, Боря..., - шепотом разбудил он старшего отрока.

- Да батюшка, - продрал глаза сын, привыкший к разного рода неожиданностям.

- Я пойду в храм. Вы продолжайте спать. Я вернусь утром, если, вдруг, меня не будет утром, ты старший.

- Я понял папа, - прошептал сын и, повернувшись на бок, снова уснул, как ни в чем не бывало.

Священник поцеловал спящих детей, и вернулся к своему помощнику.

- Ну, пойдем, Василий. Не дай бог, ты меня зря побеспокоил!

ГЛАВА 8.

Петр Петрович.

Петр Петрович лежал на деревянных ступенях в сауне. Его огромный живот едва помещался в узком пространстве, рассчитанном на более стройных людей. Жар был умеренный, и поэтому мужчине относительно не высокая температура не доставляла никаких неудобств. Он, однако, раскраснелся, и капли пота интенсивно стекали по его второму подбородку на третий, а потом на пышную грудь и заканчивали свой бег непосредственно на самом выпуклом месте, откуда уже ручейками сбегали на горячее дерево.

В парилке он был один. Его соратники по партии и развлечениям вышли к девочкам, и из-за плотно закрытой двери слышались их веселые голоса. Раскатистому хохоту мужчин вторили высокие нотки женского смеха.

Петр Петрович находился в печальном расположении духа. Паршивые газетенки начали его травлю. Пока он успешно от них отмахивался, но силы были уже на исходе. Эти мелкие твари кусали не больно, но часто. Главное за что?! Вопрошал он сам себя. Ведь он служил существующему строю верой и правдой. Он заслужил своей преданностью хоть какую-нибудь защиту от этой мерзкой своры. А партия как-то слабо помогала ему в ежедневной борьбе по защите своей чести и достоинства.

Петр Петрович вспоминал свою жизнь, бурную и порой такую непредсказуемую, что сейчас ему иногда казалось, будто все было вовсе не с ним. Школа. Там-то все было спокойно. Социализм прочно стоял на глиняных ногах. Оспорить его существование не приходило в голову никому. КПСС умело защищал свои интересы от нападок из-за занавеса.

Потом ВУЗ и закат социализма. Вот с того времени и началась его активная политическая жизнь. Учеба в ВУЗе пришлось на время перестройки, в эти годы он начал активно участвовать в общественно-политическом движении, был организатором и членом целого ряда анархических партий и движений, которые не признавали существовавший тогда и привычный порядок вещей. Он вспомнил, как на первом курсе стал организатором подпольной студенческой группы "Оргкомитет Всесоюзной революционной марксистской партии"; потом, спустя несколько лет вошел в созданный на его базе историко-политический клуб "Община" - одну из первых московских неформальных групп; вспомнил, как стал редактором издаваемого "Общиной" журнала. Потом он принял активное участие в организации Московского народного фронта, написал проект его Учредительной декларации; тогда же инициировал создание Альянса социалистов-федералистов. В 1988 году стал организатором и членом "Демократической фракции ВЛКСМ". А в ноябре того же года был выдвинут кандидатом в депутаты Съезда народных депутатов СССР. Петр тогда, в то время, считал себя анархистом; в одной из статей, которых было огромное количество, он называл себя сторонником "христианского народного демократического социализма". Надо же было такое придумать! Сейчас он улыбнулся своей безумно интересной молодости.

Потом он окончил институт, между прочим, с отличием и стал работать в школе учителем истории, из которой ранее же выпускался; одна из учениц позднее стала его женой. Мысль о жене неприятно отозвалась в голове Петра Петровича. Нет. Это не было каким-то угрызением совести. Он привык изменять ей, и она тоже к этому привыкла. Просто мысль о жене всегда была ему неприятна. Он не мог сказать, когда это началось. Скорее сразу же после свадьбы. Она сразу стала ему мешать, вызывать неприятные мысли о том, что все шушукаются по поводу их женитьбы. Как же! Учитель и ученица! Причем ученица - школьница! Несмотря на свои политические взгляды, он все же старался соблюдать рамки принятого обществом приличия.

А когда же началось его триумфальное восхождение по лестнице, ведущей в облака, его настоящая карьера? Карьера успешного человека, держащего удачу за рога? Карьера политика, бизнесмена, пройдохи и бездушного депутата? Когда он влился в ряды верных режиму бойцов, соратников и преданных друзей лидера?

Наверное, именно тогда, когда вместо того, чтобы отдать полученные им в конверте деньги, он их взял себе. Взял, не задумавшись о последствиях своего решения. Люди?! Какие люди?! Я их не знаю, они мне - никто! Так зачем тогда переживать?! Мне от этого хуже не стало! Стало ли хуже моей семье? Нет! Ну, вот и славно! Все в порядке! И пошло потом, поехало. Деньги потекли ручьями с разных сторон. Ручьи стали впадать в реки. И уже реки денег текли к нему. Он стал менять их на вещи, дорогие вещи, стал приобретать недвижимость, и не только в своей стране. Его уже не волновали какие-то людишки. Кто они?! Разве он служит им? Нет! Его господин - Великое государство! Он же работает во благо государства! А уж государство должно заботиться о людях. Следовательно, он прав! Тот, кто стоял у руля - тот и господин, он заботится обо всей нации! Ему он стал служить! Ему и еще тому, кто стоял за ЕГО спиной, кто был в тени, но управлял всем и всеми! Он, стоящий в тени, прятал хвост под костюмом, копыта в дорогих туфлях, а рога - под головным убором. Причем часто этот убор менялся. То он представлял собой офицерскую ушанку, то авиационный шлем, то военно-морскую фуражку.

- Петр! Ты там жив?! - услышал он вдруг веселые крики своих однопартийцев. - Выходи! Мы ждем тебя! Верочка уже истосковалась без тебя!

- Иду, старые развратники! Иду! Лучше бы попарились! И то больше пользы, чем пить эту белую, прозрачную жидкость!

Дружная компания встретила его веселыми криками и поднятыми бокалами. Петр Петрович появился, как появлялись две тысячи лет назад уважаемые патриции, в белой простыне-тунике и сандалиях. Верочка - дорогая проститутка, впрочем, как и все присутствующие в бане, обняла появившегося кавалера и выпила свой бокал. Попойка с последующим похотливым концом продолжилась.

Около трех утра, Петр Петрович измотавшийся, уставший и изрядно пьяный усадил такую же замученную Верочку в ее "ауди" последней модели, расплатился с ней пачкой розовых европейских банкнот и сев, в свой "майбах", поехал домой к жене.

ГЛАВА 9.

Палыч.

- Убирайся на улицу! Чего ты тут околачиваешься?! Иди на улице воняй! И без тебя воздуху мало! - стала кричать на бездомного мужчину уборщица, моющая гранитный пол в фойе станции метро.

Бомж, молча, не огрызаясь, собрал в порванные пакеты все свое имущество и, прихрамывая на правую ногу, вышел из помещения станции. Он и вправду сильно вонял. Хотя сам иногда даже и не замечал этого стойкого, едкого запаха. Привык. Он не помнил, когда в последний раз мылся. Но не запах его беспокоил. С ним он прекрасно жил. Раздражала боль. Нога болела. Она раздулась, и он выбросил рваный ботинок, который стал бесполезен. Обмотав носки, которых было несколько штук на опухшей ноге, полиэтиленовым пакетом, он старался наступать на нее аккуратно, чтобы не кричать от боли.

Он не знал, куда ему податься. В метро бездомный человек попытался спрятаться на ночь. У него было там заветное местечко, возле ремонтирующегося эскалатора. Тот был огорожен фанерным забором, и за ним то и можно было спрятаться. Там на железных деталях он ночевал две последних ночи. Конечно, об удобствах говорить было нечего. Однако безопасность была на высоком уровне. Ни полицейские, ни отморозки, охотившиеся за бомжами, не догадывались об этом укромном месте. Кроме того, там было тепло. Но проклятая уборщица заметила его не вовремя и теперь явно его туда уже не пустит.

Бомж вышел на пустую улицу. Холодно не было. Но было сыро. Дождь закончился и оставил после себя большие лужи. Спать где-то на траве не представлялось возможным. Тихонько переставляя правую ногу, он побрел в ближайший дворик, надеясь найти там детскую площадку. Именно в таких двориках, где присутствовали детские игровые площадки, в которых почти всегда были маленькие домики, он ночевал раньше.

- Палыч! - услышал он чей-то окрик сзади. Голос был мужским, прокуренным, хриплым и болезненным. Бомж остановился и обернулся. Его догонял знакомый ему человек. Такой же, как и он, бездомный, но влившийся в их общество совсем недавно, около года назад. - Ты куда, Палыч? Что в метро не заночевал?

- Да, уборщица, сука, выгнала.

- Так ты щас куда?

- Не знаю...

- Пойдем на Курский, там все наши.

- Не... не дойду. Нога!

- Жаль, - искренне расстроился товарищ. - Ну, тогда лечись! А я пойду к нашим. Пока!

- До свидания! - отозвался Палыч и побрел дальше к намеченной цели.

Ему, можно сказать, повезло. Во дворе, между трех домов он увидел искомый деревянный комплекс. К его радости была там и маленькая избушка на курьих ножках. Именно в ней он удобно и устроится. Во дворе никого из жителей близлежащих домов не оказалось, только две бездомных собаки, виляя хвостами, встретили мужчину. Палыч погладил кобеля, потрепал его по загривку, а тот, почуяв довольно редкое и мало ему знакомое дружелюбие со стороны человека, еще больше засуетился, стал тыкаться мордой в руку и всем своим поведением высказывать искреннюю преданность. Потрепав еще немного пса, Палыч залез в избушку, подложил под голову свои мешки и с облегчением вздохнул, вытянув ноющую ногу. Бомж почувствовал, что кто-то протиснулся в его помещение. Это был уже знакомый ему пес. Мужчина не стал его выгонять. Собака свернулась клубком возле его живота, и устало зевнула, открыв широко зубастую пасть.

- Что, дружок, вместе будем ночевать? Ну, давай! Только уговор! Не храпеть! Договорились? - и Палыч тоже, зевнув, закрыл глаза.

Теплая ночь, теплое живое тело соседа, пусть даже не человека, успокоили мужчину. Он перестал дрожать, его тело обрело покой. Даже больная нога, казалось, устала и поэтому перестала болеть. Болело сердце и душа. Не обретал покоя и его мозг. Но если у человека не отключается мозг, то это значит, что он еще остается человеком - думающим, борющимся, сомневающимся, любящим и ненавидящим существом. Остался ли он, Палыч, а когда-то Иван Павлович, человеком? Когда он был им? Год, два, десять или сто лет назад? Что у него сегодня осталось от того вчерашнего, настоящего человека? Его имущество пропало, деньги кончились и больше не появлялись, его жена ушла к другому, дети, благодаря ей, забыли о нем. Тогда, что в нем осталось человеческого? Что его отличало от собаки, мирно спящей рядом с ним? Тем, что он пока еще ходит о двух ногах? Это все? По крайней мере, окружающие люди давно перестали считать его человеком! Вот только бездомные собаки пока еще видели в нем представителя царей природы. Надолго ли? Все реже он видел сны, все реже вспоминал былую жизнь. Все чаще он, как животное старался спрятаться от людей, не попадаться им на глаза. Все чаще он стал забывать значение многих слов.

Пес стал подергивать во сне ногой, будто побежал куда-то. Палыч погладил соседа и тот от удовольствия заскулил и плотнее прижался к человеку.

- Спи, дружище! Я тоже постараюсь уснуть.

ГЛАВА 10.

Ночное чудо в храме.

- Господи! Матерь Божья! Святые угодники! - воскликнул настоятель храма, многократно и усердно крестясь. Весь храм был наполнен тонким запахом ладана, свечей и еще каким-то совсем незнакомым ему запахом. Батюшка остановился у одной из икон. Эта была икона Богородицы. По образу богоматери из глаз текли тонкие ручейки мира.

- Отец, что это?! - дрожащим голосом спросил священника, стоящий рядом и также неистово крестившийся дьякон.

- Это мироточение!

- Батюшка, а почему все иконы в храме мироточат?! Разве такое бывало ранее?

- Нет, сын мой! Я о таком обильном мироточении даже и не слышал! - отец Николай оставил дьякона возле иконы, а сам прошелся по всему храму.

Все без исключения иконы "плакали". Процесс был обильный, такой, что под каждой иконой скопились целые лужи мира. Николай дотронулся пальцем до ручейка на иконе Николая угодника. Жидкость напоминала масло. Понюхав ее, он не смог точно определить, чем же она пахнет. Что-то легкое и неуловимое, напоминающее ладан. Сзади к нему опять подошел Василий. Он совсем недавно стал служить в его храме. В тонкостях православия молодой священнослужитель не был искушен. Николай учил его, каждый раз, находясь в храме. Дьякон не знал элементарных вещей. Правда, надо признать тот факт, что дьякон не заканчивал духовную семинарию, а пришел из мирского института.

- Батюшка, а что вообще такое мироточение? Что нам о нем говорят святые отцы?

- В "Полном церковнославянском словаре" Дьяченко сказано, что эпитет мироточивый означает: "источающий чудотворное миро во исцеление болезней". Однако мироточение само по себе не является фактом, на основании которого икона считается чудотворной. Само же источаемое иконой или мощами миро почитается Церковью чудотворным. Так, мира от мощей Димитрия Солунского набирали даже мусульмане, считавшие его медицинским снадобьем от любых болезней. Священное Писание же не сообщает ничего о мироточении, все упоминания о данном явлении содержатся только в Священном Предании. Наиболее ранним сообщениями о мироточении являются благовонное миро из гробницы апостола Иоанна Богослова, он исходит ежегодно. Потом говорят о мироточении мощей апостола Филиппа. Много сообщений об обильном мироточении мощей Дмитрия Солунского. В Бари, в крипте базилики, где хранятся мощи святого Николая, мироточение происходит постоянно. Священники ежегодно извлекают миро через небольшое отверстие в крышке гробницы.

- Так это выходит большое чудо?! Благословение Господне?

- Не нужно сильно заострять внимание на этом процессе, как на чуде. Ну, есть и есть, и, слава Богу. Много случаев, когда люди сами симулируют мироточение. Более того, есть опасность, что кому-то хочется прославиться, и он симулирует это. Ну и ладно! Даже то, что есть такие дураки, которые делают это - тоже чудо во славу Божию! Я вот знаю, что признанные и почитаемые на Руси иконы ни разу не мироточили. Обычно "плачут" лишь новые иконы и те, которые стоят в частных домах.

- Батюшка, а как же наш храм? Разве кто-то мог это инсценировать?! Разве то, что происходит у нас на глазах, не является чудом?!

- Ох! Не знаю, Василий! Не знаю! Не было такого на моей памяти! - разговаривая с дьяконом, отец Николай зажигал бензиновой зажигалкой толстые самые дорогие свечи и ставил их перед образами, крестясь и шепча молитвы. Если бы его спросили тогда, почему он не включил электрические лампы, то Николай не смог бы внятно ответить на этот вопрос.

Вскоре весь храм озарился пламенем сотен свечей. В мерцающем и, несмотря на множество маленьких язычков, все же довольно тусклом свете "поп" и дьякон, стоя посреди храма, не переставали креститься. Николай внезапно остро почувствовал себя словно он Хома Брут перед отпеванием панночки. Не хватало только гроба посреди зала, а в нем молодой и прекрасной Натальи Варлей. Охватив весь храм взглядом, батюшка будто почувствовал, что все иконы смотрят на него и плачут. Вот-вот откуда ни возьмись, мог появиться летающий гроб. Чувство страха все сильнее и сильнее охватывало Николая Романцева.

- Пойдем отсюда, Василий, - шепотом произнес Николай, стараясь придать своему голосу больше уверенности.

- А как же это? - дьякон обвел рукой все вокруг.

- Это никуда не денется! Оно останется здесь! Пойдем! Надо что-то придумать, как нам быть утром.

- В смысле?

- Что в смысле?! Завтра придут прихожане, что они увидят?! Если они увидят это? Что произойдет с ними, с нами? Ты можешь мне сказать, как они воспримут случившееся? Нет?! Я тоже не берусь предсказать. Возможно, такое известие вызовет трепетное благоговение, а, возможно, обычную панику. Больные умом могут взбеситься, и что тогда?! Так вот поэтому мы должны что-то сделать, чтобы никто не узнал об этом! - настоятель почесал окладистую бороду. Он всегда так делал, когда был задумчив.

Отец Николай вытолкал дьякона из храма в маленький дворик церкви, огражденный старинным кованым забором. Ворота и калитка были закрыты, здесь стояла тишина и пустота. Они остановились на ступеньках при входе в храм - паперти. Оба молчали. То, чему они стали свидетелями никак не укладывалось в их головах. Но они по-разному восприняли случившееся. Батюшка старался найти правильное решение, которое предотвратило бы непредсказуемые последствия. Дьякон Василий же преследовал несколько иные цели. Он представлял себе, как о нем все узнают, когда он расскажет о случившемся, как прославится и, возможно, с ним захочет увидеться сам патриарх!

- Василий! Сейчас ты пойдешь домой! Завтра придешь, как ни в чем не бывало! И не дай бог, если кому-нибудь ты расскажешь! Прокляну! Ты понял меня?! - отец Николай не шутил. Он успел узнать дьякона не с лучшей стороны. Тот сплетничал со служками, с пожилыми прихожанками, которые не пропускали служб, со стариками, которые тоже не прочь были послушать последние новости из жизни храма и его прихода.

- Батюшка! Да как Вы могли подумать обо мне такое! Я ни-ни! - постарался опровергнуть дурные мысли о себе Василий.

- Иди, с богом! А я еще немного задержусь, поразмыслю.

Дьякон, поцеловав руку святому отцу, повернувшись к нему спиной, зашагал прочь. Отец Николай перекрестил его, а когда тот скрылся из виду, вернулся в храм.

Вскоре начало светать. Дни уже были намного длиннее ночей. Николай вернулся в притвор, в ту часть храма, которая примыкает ко входу. Отсюда он долго смотрел на происходящее в храме. Некоторые свечи догорели и погасли, поэтому храм вновь стал погружаться в полумрак. Настоятель включил паникадило. Свет электрический осовременил вид храма, и стало не так жутко. Постояв так еще минут пятнадцать, он вышел опять на паперть. Солнце, как обычно миллионы лет до него и, как будет миллионы лет после него, всходило на востоке. Город оживал.

Скрипнула калитка и во двор вошла еще довольно молодая женщина. Ее голова была скрыта от посторонних глаз темной косынкой. Женщина, аккуратно притворила за собой скрипящую калитку и направилась к батюшке.

- Что так рано, сестра? - остановил ее уже на паперти отец Николай. - Храм еще закрыт. И, наверное, сегодня мы не откроем его. Службы, скорее всего, не будет. Иди в другой храм.

- Батюшка, мне очень надо!

- Я все понимаю, но в храм не пущу, - стоял на своем настоятель. Он принял для себя решение. В церковь пускать никого нельзя! Кроме конечно клира. Во имя спокойствия. Потом, когда мироточение прекратиться, когда клирики приберутся, только тогда они пустят остальных жаждущих совершить религиозный обряд. Поэтому он и остался ждать пономаря, который приходил каждый день рано утром.

- Батюшка, мне приснилась дева Мария. Она сказала мне, чтобы я просыпалась и шла в этот храм. Я должна стать свидетельницей чуда, которое здесь сегодня свершиться! И вот это чудо и поможет обрести успокоение моей душе. Пусти, отец! - женщина схватила руку Николая и стала осыпать ее поцелуями.

Конечно, не благодаря обилию поцелуев, не благодаря покорности и мольбам, скорее вопреки всему, в том числе и здравому смыслу, батюшка решил пустить женщину в храм. Что-то его заставило это сделать. Что? Скорее всего, ее слова о деве Марии. Ведь святые зачастую являются во сне. Выдумать свой сон девушка не могла. Зачем ей это? А раз так, богу угодно чтобы молодая женщина посетила храм именно сегодня!

- Как имя твое, сестра?

- Лиза...

- А при крещении, как наречена?

- Елизавета.

- Пойдем со мной Лизавета, - батюшка открыл перед женщиной тяжелую массивную дверь и пропустил ее внутрь храма.

Очутившись внутри церкви, женщина увидела происходящее там чудо и, так же как совсем недавно клирики этого храма, неистово начала креститься. Иконы смотрели на нее со всех сторон. Ей показалось, что святые указывали на нее и говорили "грешница! Зачем ты явилась?". От их пристальных взглядов Лиза съежилась и невольно попыталась спрятаться за спиной батюшки. Он это почувствовал и, будто родной отец прикрыл ее от святых образов. Отец Николай и Лиза быстро прошли в притвор. Там у Лизы ноги подкосились, и она рухнула на одну из скамеек, стоявших у стены.

- Боже! Что это?! - задыхаясь от несказанного волнения, воскликнула она.

- Это? Это чудо мироточения! - негромко произнес батюшка, еще больше утвердившись в правильности своего решения не пускать сегодня в церковь никого из прихожан.

ГЛАВА 11.

Лизавета.

Лиза устала бродить по городу и решила зайти в ближайшее кафе. Заведение, которое ей попалось, оказалось очень маленьким, но уютным. Над стойкой бара висел ЖК телевизор с огромным экраном. На экране возникали сцены из какого-то очередного сериала про вампиров. Молодые люди с мертвецко-голубыми лицами то целовались со своими живыми жертвами, то пили у них из шеи кровь.

Лиза устроилась за столиком у окна. Отсюда ей было прекрасно видно, что происходит на улице, и иногда ее взгляд останавливался на экране телевизора, когда дикие вопли приглушенно раздавались в зале кафе. Она невольно вздрагивала и смотрела в телевизор.

Буквально через пять секунд после того, как женщина устроилась, к ней подошла официантка - молодая девушка, совсем еще ребенок. В руках у этой работницы внезапно появился блокнот и карандаш. Она достала их из кармана фартука.

- Что будете заказывать? - вежливо, но по-деловому обратилась официантка к новой посетительнице.

- Чашку кофе.

- Какого желаете? Капучино? Эспрессо? Американо? Маленькую чашечку, большую? - стала пытать Лизу официантка.

- Капучино. И еще, пожалуйста, тирамису, - посетительница ткнула пальцем в стоявшую на столе, красочную рекламку блюд, подаваемых в этом заведении. На одной стороне буклета была фотография красивого пирожного, на другой - фото бутылки французского красного вина. Вообще Лиза не хотела есть, но рекламный ход менеджера кафе, не оригинальный, скорее даже банальный, сработал и она сама того не очень желая, поддалась соблазну и решила попробовать такую красоту.

Официантка удалилась, оставив Лизу наедине с ее мыслями. За последние дни произошло столько всего, что молодая женщина никак не могла это переварить. В голове царил полный хаос. Что? Почему? Зачем? Надо ли? Вопросы. Вопросы. А где ответы? Она мучительно их искала, но пока не нашла. Одиночество было кстати. Люди знакомые сильно раздражали ее своими пустыми, надоедливыми разговорами, лживыми участливыми взглядами, перешептыванием и перемыванием ее косточек. А вот особи, совсем ей не знакомые не пытались скрыть своего безразличия к ней и тем самым позволяли Лизе думать о своем, о наболевшем, при них она даже не пыталась скрыть своей растерзанности.

Вчера она совершила страшное, ужасное преступление. Из-за нее, из-за ее необузданных желаний умер человек. Человек! Она убила человека! Просто позвонила и заказала смерть. Так обыденно, так скучно и по-деловому. Звонок, разговор, запись на прием, и потом смерть. Так просто! Он умер, а она осталась жить. Он никогда не увидит того, что видит она и миллиарды других людей. Он не почувствует запах моря, не услышит величие органа, не прикоснется к телу другого человека, не выразит своих чувств словами. Он никогда не узнает, что такое жизнь! Ему кем-то свыше была дарована жизнь, а она взяла и лишила его этого дара! Разве она бог? Разве могла она решать такое?! Тогда может она дьявол? Но и ему не позволено так безоговорочно распоряжаться человеческой жизнью. Даже он не принимает решений за человека. Только сам человек может решать, что ему делать со своей жизнью. Только он и никто кроме него. А вот она решила вопрос жизни и смерти за него! Боже! Боже! Боже!

Лиза заплакала. Заплакала тихо, без всхлипывания, молча. Слезы скатились по щекам, и несколько крупных капель упало на скатерть. Молодая женщина невольно провела рукой по своему животу, пытаясь уловить последствия своего преступления. Так, говорят, делают преступники, возвращаясь на место своего преступления. Подошедшая к столику официантка, молча, поставила перед Лизой кофе и пирожное, немного заинтересованно взглянула на нее и, вспомнив, что персоналу запрещено проявлять какие-то ни было человеческие чувства, также, не проронив ни слова, удалилась.

Заметив временное присутствие чужого человека, Лиза усилием воли заставила прекратить литься слезам, вытерла лицо тыльными частями рук, и взялась за чашечку кофе. Ничто и никто не должен был застать ее врасплох. Темный, ароматный напиток еще не успел остыть. Глоток обжег язык и нёбо и теперь уже от этого на глазах навернулись слезы. Лиза аккуратно поставила чашечку на блюдце и посмотрела по сторонам. Кафе было пустым. Безучастный молодой человек за прилавком, скучно глядел в телевизор. А если бы в свое время его мать сделала бы тоже, что и она? Он сейчас бы не стоял, не смотрел телевизор, не скучал, не ждал бы окончания рабочего дня. Он не пошел бы, потом домой, не встречался бы со своей девушкой, не пил бы с ней вино, они не занимались бы потом любовью. Он не жил бы.

Острая внезапная боль в животе невольно сковала движения Лизы и ее мысли. Молодая женщина схватилась руками за малый таз и согнулась в три погибели. Испарина покрыла ее тело. Руки мгновенно стали мокрыми. На лице выступили капли пота. Так она просидела несколько минут, пока боль постепенно не утихла. Зря она вышла из дома. Надо было отлежаться. Но разве могла она спокойно лежать и "отходить" от операции? Она бы сошла с ума. Ей надо было что-то делать, куда-то идти, только не оставаться наедине с собой! И она ходила по улицам, спускалась в метро, поднималась на эскалаторах, толкалась и там, и в вагонах, занимая чье-то место, медленно продвигаясь вместе с толпой в переходах между станций, увлекаемая единым людским потоком. Она бесцельно поднималась на поверхность и, прошагав по улицам до следующей станции, вновь спускалась под землю. И вот, измученная, уставшая и одинокая неведомо как, она оказалась здесь.

ГЛАВА 12.

Полковник.

- Витя, помоги, пожалуйста! Ведь он у меня один.

- Да не переживай ты так! Ничего страшного же не случилось! Что-нибудь придумаем! - уверенно сказал Виктор Алексеевич в трубку. - Не дергайся! Я перезвоню тебе.

- Позвони, пожалуйста, я буду ждать! Пока! - произнесла Марина и отключилась.

Полковник встал из-за стола и стал прохаживаться по своему кабинету. Вообще он не любил, когда к нему обращались с просьбами о помощи. Правда, надо оговориться, - о такой помощи. Виктор Алексеевич с большим рвением помогал поступить сыновьям своих друзей в военные училища, оказывал помощь при их распределении, устраивал выпускников туда, куда просили родители, продвигал отпрысков знакомых и малознакомых фамилий по службе. Но "отмазывать" от армии он не любил и никогда не делал этого. Под любым предлогом полковник либо отказывал сразу, либо потом, спустя несколько дней говорил, что ничего не получилось. На самом деле он даже и не пытался обращаться с такими вопросами к своим коллегам, ему было стыдно просить их об этом. Но теперь он не знал, как ему поступить. Ведь просила Марина! Отказать, как всем? Но она ведь не все! Их связывало многолетнее знакомство, и не просто знакомство, а нечто большее, по крайней мере, с его стороны. Когда-то, много лет назад, он был без ума влюблен в красивую девушку, которая повстречалась на его пути. Он с самозабвением ухаживал за ней, не давал ей прохода, приглашал в гости, сам ходил к ней в дом, будучи уже курсантом военного училища, заваливал ее цветами. А после выпуска даже предложил выйти за него замуж. Но она отказала. Отказала просто и без сожаления, объяснив свой отказ желанием продолжить учебу и получить практику не в каком-нибудь потерянном в бескрайнем просторе огромной страны гарнизоне, а в большом городе, в котором есть все для продолжения и образования, и занятия наукой. Виктор уехал в тот самый испугавший ее отдаленный гарнизон, где не было ни больницы, ни поликлиники, ни даже порой простого врача.

Прослужив там три года, он покинул свой родной гарнизон, с которым, как ни странно, даже сроднился, и перебрался в Москву, поступив в академию. Три года пролетели и в столице совсем незаметно, когда он получал второй диплом, рядом уже появилась жена и ребенок. Потом были еще долгие годы службы в гарнизонах, правда, уже не столь затерянных. Через два года жена вернулась домой, она не смогла переносить "все тяготы и лишения", забрав с собой маленькую дочь. Он остался один. С тех пор его статус не менялся. Разведен, - писал он во всех документах. Командование не требовало от него вновь стать женатым, а сам он больше не хотел. Но, возможно, именно это обстоятельство и помогало ему подниматься вверх по карьерной лестнице. Для службы его одиночество было как нельзя кстати. Он не рвался домой, там всегда было пусто, скучно, холодно и совсем не уютно. Зато он мог сутками и неделями пропадать с личным составом. Командировки для него являлись не разлукой, как для многих "женатиков", а наоборот, даже некоторым развлечением, знакомством с новыми людьми - офицерами, их женами, знакомством и кратковременной дружбой с одинокими, разведенными, как и он женщинами. Правда эта дружба заканчивалась сразу же после его возвращения в свою часть. Это рвение по службе сполна оценивалось командованием. В тридцать пять ему уже присвоили полковника и направили к очередному месту службы, теперь уже в саму Москву. За последние пять лет он еще дальше продвинулся по карьерной лестнице, получив генеральскую должность и ожидая в скором времени поменять погоны с двумя полосками на вышивные зигзаги.

Подумав еще немного, Виктор Алексеевич так и не пришел к какому-нибудь твердому решению, и отложил его принятие до следующего дня. Он надеялся, что мозг за это время сам все обдумает и подскажет ему внезапной уверенностью, как часто с ним бывало раньше.

Сидя в кожаном кресле, полковник крутился влево и вправо. Ему вдруг остро захотелось женской ласки. Всегда сухой и сдержанный, холодный и неприступный снаружи, внутри он оставался нежным и романтичным юношей. Те женщины, что оставались при нем на больше чем одну ночь, быстро понимали его нутро. Они стремительно влюблялись в него, но напрасно лелеяли они мысль завоевать его сердце. Как только связь с женщиной становилась ближе, теснее и откровеннее, он, не задумываясь, разрывал ее и уходил без оглядки и сожаления, оставляя подругу в полном недоумении. Почему он так поступал? Он и сам не смог бы ответить на этот вопрос. Впрочем, он и не задумывался.

Полковник, подчиняясь скорее не разуму, а чувству, взялся за трубку, поднял ее и, услышав долгий сигнал, набрал номер, который помнил без записи.

- Але! Жанна?

- Да, мой полковник! - отозвался на другом конце провода приятный женский голос.

- Ты сегодня занята?

- Для тебя, мой "генерал", я освобожу все свое время!

- Я приеду к тебе сегодня?!

- Буду ждать...

Он положил трубку и сильно крутанул кресло, которое сделало почти полный оборот вокруг своей оси. Думать о просьбе Марины он временно прекратил.

ГЛАВА 13.

Необычное явление природы.

Отчего так коротка жизнь? О том, что она действительно очень коротка он стал понимать совсем недавно, года, два, может, три назад. Возможно, такие мысли приходили к нему и раньше, но они никогда не оставались в его голове так надолго, как в этот раз. Раньше ему казалось, что год это большой срок. А десять лет вообще представлялись, чуть ли не целой эпохой. Еще бы! Ведь в школе он учился десять лет. За этот период он прошел три человеческих этапа, три возраста. Сначала он был в детстве, потом в отрочестве и по выпуску из школы перебрался в юность. Это как у Толстого - в одной книжке три куска жизни. А что потом? Потом юность совсем незаметно перешла в зрелость. Как ни старался, он так и не смог понять, когда это произошло. Просто однажды он это остро почувствовал. Он почувствовал себя зрелым, взрослым и немножко даже старым. Вернее не старым, а совсем не молодым. Еще недавно ему хотелось "все на свете", но на это не было ни денег, ни времени. А потом это "все на свете" вдруг превратилось в конкретное, единичное и вполне земное, нет, даже приземленное: здоровье, спокойствие, стабильность, размеренность, надежность и преданность. А ведь раньше это не было столь важным в его жизни. Нет! Наоборот! Он всегда стремился к чему-то новому, неизведанному, приключениям и риску, остроте ощущений, взрыву эмоций, удару адреналина, когда начинают дрожать руки, и не от страха, а от возбуждения. Неужели все было именно так? Боже! А что же тогда произошло? Почему в нем произошли такие перемены? Он анализировал свою жизнь раз за разом и не приходил к иному ответу кроме как "вот и его пришло время". Мысли о душе и ее бессмертии все чаще стали посещать его голову. Он уже не просто думал, что душа живет после рокового часа, а верил, надеялся на это и жаждал того, чтобы это оказалось правдой. Конечно, каждый взрослый человек понимает, что жизнь не бывает вечной. Придя в этот мир, мы обязательно должны его покинуть. Но отчего-то до определенного времени мы не задумываемся над этой аксиомой. Нам словно кажется, что вот именно мы и будем жить всегда. Но годы стартуют, словно стайер, который вскоре решает, сократить свою дистанцию до спринтерской, отчего с каждым шагом ускоряет бег, чтоб уложиться в нужный норматив. И вот уже человек оглядывается назад и остро понимает, что позади осталось много, очень много лет. А он не успел сделать ни этого, ни того, ни другого.

Михаил сидел за столиком ресторана и смотрел на голубую даль. Небо сливалось с морем и если бы не проплывающие по горизонту корабли, он бы не смог найти границу между этими двумя синевами. Легкий ветерок играл с его волосами и пытался оторвать прикрепленную к столу белую скатерть. На жаре холодная бутылка с вином покрылась маленькими каплями пота. Он дотронулся до нее пальцем. Стекло оказалось еще прохладным, а палец почувствовал воздушную влагу. Взяв бутылку в руку, он налил себе еще вина. Сделав несколько небольших глотков, мужчина поставил бокал на стол и поднял руку, вызывая официантку.

- Что-то еще желаете? - спросила мгновенно подбежавшая девушка.

- Счет, пожалуйста.

- Одну минутку, - девушка также быстро убежала.

Вдруг что-то произошло. Он понял это, не отрывая взгляда от скатерти. Она мгновенно перестала рваться со стола, потому что ветер стих так внезапно, словно кто-то выключил небесный вентилятор. Смолкли птицы, куда-то исчез стрекот цикад. Все вокруг и без того ярко освещенное летним солнцем осветилось еще более ярким светом, будто в небе загорелась еще одна звезда. Михаил поднял голову, и его глаза ослепила страшная вспышка, которая не погасла сразу, а стала разгораться с каждой секундой. Он увидел эту новую звезду. Она неслась по небу в сторону горизонта. С каждой долей секунды свет от вспышки увеличивался, а сама звезда росла в размерах, набухая, словно надуваемы мыльный пузырь. И потом этот пузырь, как ему и полагалось, лопнул. Звезда вспыхнула теперь уже по-настоящему. Ему показалось, что над морем взорвали ядерную бомбу. Он видел такие кадры по телевизору, когда показывали старые кадры испытания страшного оружия двадцатого века. После взрыва звезда распалась на множество светящихся осколков, которые медленно стали падать в море.

ГЛАВА 14.