ОСКОЛКИ


     - Он принесест беду...
     - Колдуном вырастет...
     - Да, быть беде...
     - А может, обойдется?..
     - Нет, нет! Он прикасался к нему!..
     - Да он носит его с собой уже три ночи!..
     - И никто не видел?
     - Ты же знаешь Дорга - он в селении почти не бывает...
     - И где он его подобрал?
     - И ты хочешь?!
     - Нет, что ты!..
     - Тихо!  -  негромкое   восклицание    шамана    обязательно
затерялось бы в гуле, наполнявшем площадь перед Высокой  Хижиной,
не будь оно подхвачено вождем:
     - Тишины!!! - голоса смолкли, люди обратили взоры к  шаману,
нет да нет все же покусывая  взглядами  одинокую  фигуру  посреди
живого круга.
     - Все видят вещь на груди Дорга?
     Человек в кругу расправил плечи, словно нарочно выставляя на
обозрение  сверкающий  осколок,  висящий  на   кожаном    шнурке.
Нестройный гул был ответом.
     - Все знают, что может принести селению человек,  касавшийся
такой вещи?
     Снова гул, гудение разъяренного улья под медвежьей лапой.
     - Что же нам остается делать, чтобы спастись? - шаман воздел
к небу руки, будто рассчитывая на его ответ.
     Но на этот вопрос не отвечало ни небо, ни толпа на  площади.
В наступившей тишине голос шамана показался необычайно громким:
     - Изгнать.
     - Изгнать! - повторил вождь, хотя необходимости в  этом  уже
не было. Война давно уже  обходила  селение  стороной,  и  вождь,
чувствуя медленную,  но  непреклонную  утечку  власти  к  шаману,
пытался доступными ему средствами утвердиться в  Высокой  Хижине.
Возможно, при другом  стечении  обстоятельств  он  бы  высказался
против изгнания: мальчишка был высоким и крепким, хороший из него
получился бы воин. Но сейчас вождю как никогда  нужен  был  повод
проявить карающую волю...
                                * * *
     Выбор сделан. Я откололся от общины.
     Гадко. Гадко стоять на площади и выставлять грудь  навстречу
десяткам тычущих в тебя пальцев. Был даже миг  -  мне  захотелось
сорвать  с  себя  проклятый  осколок,  разбить  об  утрамбованную
поколениями глину перед Высокой Хижиной - и  он  разбился  бы,  я
знаю, он такой хрупкий - и молить о прощении, просить  позволения
остаться в  селении,  пусть  даже  меня  заставили  бы  вместе  с
женщинами мыть котлы. Но эти  люди  не  приняли  бы  мою  жертву.
Глупцы, они думают,  что  одно  прикосновение  к  этому  звонкому
осколку, который показывает иной мир, приносит несчастье. Я  ношу
его уже несколько дней и  прекрасно  себя  чувствую!  Ну,  может,
немного хочется есть...
     Я шел уже довольно долго.  Солнце  поднялось  и  висело  над
головой, его прямые лучи раскаляли дорогу под ногами  и  выбивали
из нее дрожащее марево. Лучик света,  с  самого  утра  бивший  из
осколка и скакавший по степи передо мной,  указывая  путь,  исчез
где-то в моей тени, которая теперь устало шагала впереди. Проходя
мимо одинокого дерева, наполовину засохшего, но  все  же  дающего
укрытие от беспощадного полуденного солнца под протянувшимися над
дорогой остатками кроны, я решил отдохнуть и присел  на  траву  у
узловатых корней.
     Дорожная пыль  припорошила  осколок,  затуманив  его  чистую
глубину. Я бережно протер его рукавом  рубахи  и  снова  заглянул
туда, встретившись взглядом с самим собой. Я уже привык немного к
этим зеленоватым глазам под почти сросшимися  черными  бровями  и
больше не бросал в испуге осколок, когда глаза  моргали  или  рот
кривился в  улыбке.  Повернув  немного  руку,  я  увидел  небо  в
просвете  между  ветвей,  дрожащий  изтерзанный  клочок  голубого
шелка, такого, какой привезли однажды купцы из-за Гор Лезвия. Но,
наверное, это все-таки дрожала моя рука. Я повернул осколок еще -
и в глаза мне ударил жесткий сноп  солнечного  света.  Хоть  свет
этот шел из другого мира, по яркости он не уступал нашему солнцу.
Я зажмурился и, секунду поборовшись с  нарастающим  щекотанием  в
носу, чихнул.
     - Будьте здоровы, юноша, - услышал я совсем близко.  Вытерев
слезящиеся глаза, я увидел рядом высокого  старика  в  запыленном
выцветшем почти до белизны плаще. Он стоял,  устало  опираясь  на
узорчатый посох, и внимательно  рассматривал  меня  из-под  седых
бровей.
     - Спасибо, старший, - памятуя заученные  с  детства  правила
поведения, я вскочил на ноги.
     - Не  надо,  садитесь.  Я,  пожалуй,  тоже  присяду.  -   Он
прислонил свой посох к стволу дерева и сел на высокий  корень.  Я
медленно опустился на траву снова.
     - Что-то мне подсказывает, юноша, что вы голодны.
     Я слегка покраснел.  Как  он  догадался?  Это  моя  неудача.
Негоже будущему воину испытывать головокружение от голода.  Но  с
другой стороны, какую пищу можно добыть в этой степи?
     Старик уже доставал из дорожной сумы вяленое мясо и хлеб, от
пояса он отстегнул булькнувшую флягу. Жестом он пригласил меня, и
мы начали скромную трапезу, он - поглядывая на меня  прищуренными
то ли насмешливо, то ли от яркого света глазами, я - то  краснея,
то бледнея  от  неловкости.  Несколько  раз  я  перехватывал  его
заинтересованный взгляд в направлении осколка на  моей  груди,  и
вот наконец он заговорил о нем.
     - Могу ли я узнать, юноша,  откуда  у  вас  этот  амулет  из
блестящего стекла? Оставлен ли он вам в наследство,  или  подарен
каким-то колдуном, или отобран в честном бою у врага? - непонятно
было,  насмехается  ли  он,  но  слова  прозвучали   вежливо    и
благородно. Неясно было только значение слова "стекло".
     - Я нашел его, - ответил я коротко, как меня учили.
     Старик хмыкнул, но промолчал. Однако через минуту  он  вновь
вернулся к этой теме:
     - А знаете ли вы, какие свойства приписывают ему люди?
     Я взглянул на него. Старик говорил со мной так, как  никогда
еще никто из старших, накормил  меня  и  даже  разделил  со  мной
трапезу. Мне нечем было отплатить  ему.  Только  рассказать  свою
историю. Но я сдержал порыв откровенности.
     - Знаю. Он приносит несчастья.
     - Да, и это было за ним замечено. Мало кто из  живущих  ныне
может носить его без опаски. Меж его острых граней  иногда  может
открываться проход  в  мир  мертвых,  что  обычно  приносит  мало
радости носящему его.
     Я с некоторой опаской потрогал гладкую холодную поверхность.
Она почему-то всегда была  холодной,  даже  под  самыми  сильными
лучами солнца.
     - Не боитесь ли вы, юноша, носить это бремя?  Теперь,  когда
вы знаете, какую опасность оно представляет?
     Старик говорил спокойно, словно не о мертвых, а о  бабочках.
Он поднес ко рту флягу, и у меня было  несколько  секунд,  прежде
чем наши взгляды снова встретились.
     - Или, может быть, вы отдадите эту опасную безделицу старому
мудрому колдуну, который знает, как обезопасить  от  нее  себя  и
окружающих?
     Я мотнул головой. Нет, не для того я терпел ту  площадь,  те
направленные в меня ненавидящие и непонимающие  взгляды,  не  для
того покинул родное селение, чтобы так вот отдать амулет  первому
встречному, пусть и накормившему меня обедом.
     - Или, может быть, вы согласитесь  обменять  ее  на  что-то?
Опий, порох, оружие? Волшебные зелья? Могучие  талисманы?  Тайны,
известные двум-трем людям в мире? А?
     Это "стекло" так нужно колдуну, что он готов отдать за  него
любой из перечисленных предметов? А может, даже все  сразу?  Нет,
такие ценные вещи не даются в руки просто  так.  Если  уж  амулет
решил, что его должен найти  я,  значит,  я  и  должен  быть  его
владельцем.
     Старик опустил голову.
     - Ну что ж, может, вы и правы. Я давно уже не берусь  судить
людские поступки. Но если уж вы решили оставить эту вещь у  себя,
помните, что мертвые ничего не  значат,  пока  не  придут  живые.
Помните это - и возможно, вам удастся уцелеть. Прощайте.
     Он со вздохом поднялся, повесил суму на плечо,  флягу  -  на
пояс, взял свой посох и побрел по дороге на запад. Я же перевесил
амулет тусклой стороной наружу - на всякий  случай  -  и  зашагал
дальше в противоположном направлении.
                                * * *
     Мальчишка, что с него возьмешь. Однако, талисман этот мощен,
и охранная сила его никем еще не измеряна. Вряд ли мне удалось бы
отобрать его принуждением. Да и свойства  свои  он  бы  от  этого
изменил. Да и совестно все же: мальчишка... Придется пустить  все
на самотек и ждать. С талисманом-то ничего не случится, он о себе
позаботится.  А  вот  юнец  горяч,  едва  сдерживается.    Быстро
сорвется.  Правда,  я  дал  ему  шанс...  Но  он  не  сумеет   им
воспользоваться. И тогда главное - успеть...
                                * * *
     Ночь застала меня у подножия Гор  Лезвия.  Туманные  вершины
были почему-то белыми, наверное, из-за облаков, вечно окутывавших
гордые пики. Ниже облаков виднелись зеленые разводы горных лугов,
а у самых подножий разросся вековой лес. У меня не было намерения
переходить через горы, и я не стал углубляться в чащу. Выбрав  на
опушке довольно толстое дерево с широкими раскидистыми сучьями, я
взобрался наверх и устроился там на ночь.
     Желудок снова недовольно ворчал. Завтра я собирался  поймать
в лесу какую-нибудь птицу или поискать съедобных ягод и кореньев.
     Сверху на  меня  уставилась  почти  полная  луна.  Ее  свет,
неяркий, но настойчивый, не давал мне уснуть, просачиваясь сквозь
сомкнутые веки. Интересно, какая луна в мире мертвых? Она  должна
быть еще более яркой, ведь ночь для мертвых - это  как  день  для
нас.
     Я взял амулет, повернул гладкой стороной к луне и всмотрелся
в очертания белого ночного дива. Нет, такая  же,  как  у  нас.  И
звезды такие же, даже, вроде бы, помельче. И я сам...
     В испуге я дернулся и чуть не свалился с дерева. Устроившись
поувереннее, я осторожно, двумя пальцами взял осколок и  заглянул
в него еще раз. Тот внутри расхохотался:
     - Ты гляди, какой пугливый  мальчик!  Ты  чего,  никогда  не
заглядывал ночью в зеркало напротив луны? Да что я говорю,  -  он
хлопнул себя по губам, - у вас же там зеркал - раз, два и...
     - Ты... кто? - Человек внутри амулета явно не имел  со  мной
ничего общего. Впрочем, он все же был человеком.
     - Будем знакомы. Я - Хаул.
     Гладь осколка подернулась рябью, и вот я пожимаю руку, сухую
тонкую руку с холодными сильными пальцами.
     - Я - Дорг.
                                * * *
     Конь  взбирался  по  крутой  скалистой  тропке,  уже   почти
неразличимой  в  спустившихся  на  горы    сумерках,    постоянно
спотыкаясь и недовольно фыркая. Я старался  не  обращать  на  это
внимания. Надо было переехать через горы как можно  быстрее:  нас
могли  догнать  остатки  шайки,  говорят,   она    тут    орудует
немаленькая,  человек  сорок.  Четыре    десятка    изуродованных
трупов... Меня передернуло.
     - Все-таки не надо было так жестоко с теми разбойниками...
     - Дорг, ты воин или подвальный слизень?
     - Я не мясник, Хаул.
     - А тебе и делать почти ничего не приходится.
     - Зато слава на многие мили вперед бежит обо мне.
     - Ну и чем ты недоволен? С тех пор, как четыре года назад мы
встретились, тебя преследует удача. Ни один купец  или  правитель
не отказывается взять тебя начальником охраны.  И  уж  тем  более
никто не решается отказаться платить!
     - Да, Хаул, четыре года. Знаешь, сегодня ведь  ровно  четыре
года...
     Выбравшись  на  небольшую  ровную  площадку   со    странным
прямоугольным камнем посредине, Норов остановился окончательно, и
никакие уговоры не могли сдвинуть его  с  места.  Этого  коня  мы
совсем  недавно  отобрали  у  отряда   вербовщиков,    пытавшихся
рекрутировать меня в армию Его Желтого Величества, и  он  еще  не
привык к новому хозяину, капризничал и  упрямился.  Ну  ладно,  я
тоже устал. Действительно,  эта  площадка  неплохо  подходит  для
отдыха. Молодец, Норов.
     Я привязал  коня  к  прямоугольному  камню,  который  вблизи
оказался надгробием. Кто покоится под ним? Кто высекал и тащил  в
эти дикие скалы тяжелую плиту, чтобы поставить  на  могилу  знак?
Все эти вопросы требовали света, чтобы прочесть надпись, а  я  не
хотел давать разбойникам путеводный огонь.  Постелив  на  жесткие
камни плащ, я с относительным удобством устроился на ночлег.
     - Знаешь, Хаул, в тот день четыре года назад, перед тем, как
я первый раз  увидел  тебя,  мне  повстречался  странный  старик.
Наверное, он был  колдуном,  по  крайней  мере,  он  очень  хотел
получить зеркало.
     - Ну и  что?  Все  уважающие  себя  волшебники  вашего  мира
стремятся  получить  хоть  ма-аленький  осколочек  зеркала.    Ты
правильно сделал, что не отдал ему меня.
     - Он предостерегал меня. Сказал, что общение с миром мертвых
приносит мало радости.
     - Силы, какая ерунда!
     - Да, наверное, - я пожал плечами. - Но еще  он  сказал  мне
тогда такие слова, сказал, чтобы  я  помнил:  мертвые  ничего  не
значат, пока не придут живые, - и тогда я  буду  в  безопасности.
Интересно, что же он имел в виду?
     Хаул молчал. Мне не хотелось спать.  Я  встал  и  подошел  к
обрыву. Отсюда было видно далекое море. Лунная  дорожка  тянулась
из-за горизонта ко мне,  но,  споткнувшись  о  берег,  обрывалась
белым шевелящимся обрубком.
     - Я много думал об этом, - продолжал я. - И мне  кажется,  я
понял эти слова. Должно быть, мертвые не  могут  ничего  сделать,
пока о них не знают живые. Нет, не так: живые сами  делают  своих
мертвых. Нет, опять что-то не совсем...
     Хаул застонал:
     - О-о-о, Дорг!  Какой  чепухой  ты  забиваешь  свою  светлую
голову! Ты хочешь сказать, что, например, мертвец в этой  могиле,
на которой мы так удобно расположились, не сможет больше гулять в
новолуние по горам, если стесать надпись на надгробье?
     - И если не будет в  мире  больше  человека,  знающего,  кто
здесь похоронен. Но и тогда мертвец сможет выбираться  иногда  на
прогулку. Но это будет уже не  тот  самый  мертвец.  А  вот  если
убрать надгробие, убрать все следы могилы, когда всякая память  о
ней сотрется - тогда не сможет он больше восстать.
     - Нет, Дорг, это не так. Этого не может быть!  Мне-то  лучше
знать, чем какому-то там живому колдуну!
     - Хаул, Хаул!.. Что ты знаешь об устройстве наших  миров,  о
скрытых связях, о точке, вокруг которой балансируют Силы?..
     - Но ЭТО! Это звучит  просто  оскорбительно!  Видите  ли,  я
существую только потому,  что  он  обо  мне  знает!  Мир  мертвых
зависит  от  мира  живых!  Вся  черная  давящая   сила    древних
усыпальниц, вся сокрушительная энергия Серых  Храмов,  все  имена
давно погибших героев, оставшиеся в летописях, -  все  это  игра,
которую непонятно зачем ведут живые сами с собой!!! -  в  глубине
зеркала на моей груди бесновались синие огоньки, оно нагрелось  и
слегка жгло кожу сквозь кольчугу и рубаху.
     - Но... - наверное, я зря затеял этот разговор.  Приходилось
прикрывать  полыхающий  осколок  рукой:  не  хватало  еще,  чтобы
разбойники сбежались на свет.
     - Нет! Нет, это неправда! Колдун солгал тебе! Как ты  можешь
верить в эти  бредни,  оскорбляющие  твоего  лучшего  друга?!  Он
специально пытался нас поссорить!
     - Но, Хаул, - попытался я его успокоить, - у  всего  в  мире
есть своя причина и свое следствие...
     - Ах-х-г-гр!!! - вспышка синего света прорвалась у меня  меж
пальцев, послышался грохот. Ничего,  ничего,  за  четыре  года  я
привык к таким сценам. Но вот Норов...
     Испуганное ржание, безумный топот копыт...  Скорчившись  над
осколком, пытаясь закрыть бьющий оттуда свет своим  телом,  я  не
успеваю увернуться от массивной туши, пляшущей на привязи  вокруг
надгробия. Толчок крупом - и лунная дорожка опрокидывается у меня
перед глазами...
                                * * *
     - Висишь?
     - Ага.
     - Держишься?
     - Держусь.
     - Что делать будем? -  голос  из  осколка  доносился  глухо,
почти весь проход был занят протянутой в наш мир рукой, которая и
держала меня над обрывом. Непонятно было, как зеркало еще  висело
на тонком кожаном шнурке, зацепившемся за чахлый кустик на  самом
краю площадки с надгробием, но я опасался над этим задумываться.
     - Я-то тебя могу держать, сколько хочешь. Но вот ты... Да  и
рука у тебя слишком потная...
     - М-да, мертвые-то не потеют.
     - Кончай хохмить, делай что-нибудь!
     Я попытался найти в скале какую-нибудь  опору  для  ног,  но
обрыв  был  будто  обрезан  ножом.  Тогда  я  подтянулся  повыше,
стараясь ухватиться за куст.
     - Сейчас, сейчас... Ах! - сухие веточки остались  у  меня  в
руке, а я снова сорвался, на этот раз чуть не  потеряв  поддержку
Хаула. Моя рука выскользнула из его,  и  теперь  он  держал  меня
только за пальцы.
     - Что ж ты делаешь?! Держись! - почти взвизгнул Хаул.  -  Ну
что, так кто от кого зависит? - добавил он, приспокоившись.
     - Хохмишь...
     - Да... Не-е-ет!!!
                                * * *
     Старик появился у могилы в скалах только утром. На надгробии
болтались остатки уздечки, ближе к скале  был  разостлан  дорогой
плащ. Но то, что ему было нужно, старик нашел висящим  на  ветвях
куста над самой пропастью. Дрожащей рукой он снял кожаный  шнурок
и поднес к глазам осколок. Поверхность, бывшая некогда гладкой  и
блестящей, потускнела  до  пепельного  цвета  и  покрылась  сетью
трещинок. Колдун коснулся талисмана  -  и  тот  рассыпался  серым
песком.
     - Мертвые ничего не значат, пока не придут живые...  Осколки
подошли друг к другу, а я этим не воспользовался. Как я  ошибался
в мальчишке... - пробормотал старик и бросил опустевший шнурок  в
пропасть. - Однако,  приятно  хотя  бы,  что  я  еще  не  утратил
способности ошибаться.
                                * * *
                                             Каленюк Е.   1998