Калинин Алексей

Плотник

  

  

   - И запрещено охотиться на указанной территории, кто будет пойман - пойдет под суд за браконьерство! - предупредил председатель угрюмых мужчин. Синяя папка в руках покачивалась в такт словам.

   От группы полетели выкрики:

   - Да вы чё, в конец офонарели?

   - Чой-то за порядки такие?

   - Где жа нам теперича охотиться?

   - Как наши деды ходили, так и мы будем ходить!

   Председатель оглянулся на четырех человек и огорченно поджал губы, говоря своим видом: "Я же предупреждал!" Трое мужчин смотрели по-змеиному неподвижными глазами на небольшую толпу. Троица бесстрастными лицами и четко выверенными движениями больше походила на роботов-терминаторов, чем на живых людей. Их седовласый спутник широко улыбался и слепил фарфоровой белизной зубов. Глаза же оставались холодными, словно вместо них вставили подтаявшие льдинки. Приезжий взглянул на председателя, улыбка чуть погасла, и коротким кивком он указал на толпу, мол, разбирайся.

   - Мужики, да поймите, эти участки теперь взяты в аренду и принадлежат господину Юстасу Штрауссу. Всё по закону, вот и документы имеются! - председатель вытащил из папки ксерокопию в пластиковом файле. - У вас же остаются Черниговкин луг, Сретенский лес и Буреломы.

   - Егорыч, чё ты городишь? Там дажа полевки не водятся! Приезжали жа вот такие "хоспода", да почти усё на корню и извели. Теперича одни пеньки остались, а ты тогда тожа бумажкой махал. С Веденеевым лесом такжа будеть? - вперед выступил старик в распахнутом ватнике.

   - Нет, Лексеич, леса взяты в аренду как охотничьи угодья и по истечении аренды вернутся такими же! - поспешно возразил председатель. - Может, вывезут несколько сухостоин и валежин, чтобы не мешались под ногами.

   Теплый майский вечер вновь взорвался протестующими криками. Испуганный рыже-коричневый жук отлетел на пару метров от скопления огромных и страшных верзил. Свежие салатовые листочки березы скрыли под тенью басовито гудящего жука. Сухопарый старик откашлялся.

   - Так не за энти ли сухостоины тебе подарили новую "Ниву"?

   Три "робота" взглянули на "хосподина" Юстаса, тот едва поднял бровь. Руки холоднолицых нырнули за пазуху, это движение заметил старик в ватнике. Слезящиеся глаза удивленно расширились.

   - Энто чой-то, ребятишки, никак пулять удумали? Дык и мы в ответку можом войнушку устроить.

   Один из "манекенов" двумя скользящими шагами приблизился к Семену Алексеевичу и резко ударил раскрытой ладонью. Так в сериалах истеричные барышни бьют напомаженных мужчин, но тут не сериал. Старик отшатнулся и рухнул под ноги стоящих. Вставные челюсти вылетели из окровавленного рта, упали в прозрачную воду лужицы, где недавно плескались и бултыхались воробьи.

   - Ты чё делаешь, тварина? - кряжистый мужик кинулся к "роботу", но отлетел от мощного хука и сшиб тщедушного соседа.

   - Стоять, мля! - крикнул один из "манекенов", и на свет вынырнули два пистолета.

   Предзакатные лучи солнца скользнули по черным стволам.

   Шагнувшие вперед мужики молчаливо отступили. Старику помогли подняться, сунули в дрожащие руки кое-как обтертые челюсти. Морщинистые губы подрагивали, по седой бороде проложила путь алая струйка. Семён Алексеевич сплюнул на землю тягучей слюной, положил челюсти в карман и посмотрел на парня долгим взглядом, будто хотел запомнить лицо наглеца.

   - Чего вылупился, старый? Повторить или с первого раза понял? - протянул "робот".

   - Понять-то я понял. И про тебя усё понял, и про мать твою тоше! - прошамкал старик.

   - Чё сказал? - занес руку "робот".

   - Дмитри! - одернул седовласый мужчина.

   Молодой человек послушно отступил к своим собратьям по конвейеру. "Хосподин" Юстас Штраусс вышел чуть вперед, отжал председателя на задний план и широко улыбнулся.

   - Добрий ден, господа. Я извиняться за свой секьюрити, он перестараться и быть оштрафован за это. Я не хотель ссориться с вами, хотель жить в мире. Мы хотель восстанавливать животных: зайяц, кабан, лос. Мы привезти другие породы и отпускать их в лесу. Да, вам подождать, пока они прижиться. А через фюнф лет леса снова будут ваши. Это всё временно.

   - Красиво рисуешь, иностранец! А где гарантии, что вы снова не купите Егорычу новую машину? У нас нет ничего более постоянного, чем временное, - спросил кряжистый мужик, который успел прийти в себя и прикладывал к разбитой губе подорожник.

   - Да что ты такое говоришь-то, Аркадьич! - укорил председатель, его мясистое лицо раскраснелось от возмущения. - Вот всё время не выслушаете до конца, а лезете в драку. Смотри, что пишут в районной газете - выделены угодья специально для возрождения животных.

   Пухлый председатель вытащил из папки сложенную в несколько раз газету, где синим фломастером помечена заметка. К колонке слов прилагалась фотография низкого качества, на ней губернатор области жал руку ослепительно улыбающемуся Штрауссу. "Хосподин" Юстас ещё больше расплылся в улыбке, доказывая, что это он изображен на фото.

   - Не верю я, Егорыч, этим доброхотам! - сказал Семён Алексеевич и протянул руку. - А вот газетку-то подари, хучь самокрутки из неё буду крутить - усё же польза от белозубого будет.

   - Вот и хорошёу! - оскалился Юстас. - Мы хотель позвать хороший плотник для работы, среди вы есть такой?

   - Так вот он перед вами, Семён Алексеевич Хвилин! Золотые руки, всё может сделать, - подобострастно согнулся председатель.

   "Хосподин" Юстас подошел к старику и протянул раскрытую ладонь.

   - Я хотель брать вас на работа. Мне нужно сделать русская банья, оплата в доллары или в рубли. Сделать?

   Старик пожевал морщинистыми губами, снова посмотрел на ударившего молодого человека. В сумерках на лице "манекена" не отражалось никаких эмоций.

   - Сделать-сделать, - кивнул старик и пошел прочь, даже не взглянув на протянутую руку.

   Угрюмые мужики последовали его примеру, по пути недовольно переговаривались, словно шкворчали шматки сала на раскаленной сковороде.

   - Тогда завтра подходи к моей хате, там и договоритесь обо всём! - крикнул в спину старика председатель, но плотник лишь отмахнулся.

  

   ***

  

   - Вот посуди сам, Лексеич, - кряжистый мужик выдохнул горький дым в прохладный воздух июньского вечера, - без войны же завоевали! Сначала рухнул занавес и все согнули спины перед иноземцами - своих гнобим без меры, а этим на блюдечке с золотой каемочкой. И всё ведь за бумажки, за бумажки.

   - Аркадьич, не наговаривай, не все согнулися, - крякнул Семён Алексеевич и с хрустом расправил натруженные плечи.

   Над завалинкой Семёна Алексеевича роился сонм мелких мошек, быстрокрылые ласточки росчерками проносились по темнеющему небосклону. Низко летали, к дождю. Двое мужчин неторопливо переговаривались, фляжка с помятыми боками передавалась из рук в руки.

   - Дык как же не наговаривать-то? Вон троих наших за браконьерство поймали, да каждому по два года дали. Ить главное - быстро-то как, раньше по полгода мурыжили, а теперь за пару недель оборачиваются. Наставил этот нерусь фотоловушек по дуплам, вот и вылавливает тех, кто ходит по лесу с ружьем.

   - Аркадьич, мне-то пошто высказываешь? Будто и не в одном селе живем, - Семен Алексеевич оторвал лоскут от газеты, высыпал на прямоугольник резаный табак и умело скрутил цигарку.

   - Да это я так, поговорить-то больше не с кем, жена не понимает, а Маринке не до этого - диплом дописывает. Вот допишет и упорхнет в Москву, там её парнишка ждет. Хороший парняга - привозила знакомиться, суетливый немного, но это по молодости. Отсыпь ещё немного, уж больно табачок у тебя душистый, - Аркадьич протянул мозолистую ладонь.

   Семён Алексеевич крякнул и насыпал небольшую горку, оторвал от газеты ещё лоскут. Вырванные прямоугольники обходили стороной фотографию с губернатором и Юстасом.

   - Вишь, пригодилась газетёнка-то, - хмыкнул старик.

   - Беспокоюсь я за Маринку-то, Ляксеич. Поговаривают, что в городе начали девчата пропадать. Выходят за хлебушком али ещё куда и не возвращаются.

   - Дык то в городе, а у нас-то каждый на виду. Бзднешь под одеялом, а на другом краю села уже голосят, что обделался, - Семён Алексеевич разминал уставшие от топора кисти рук.

   - Да, хотел всё спросить, как там дела у фюрера-то? Как работается?

   Старик отхлебнул из фляжки, сморщился и передал её собеседнику.

   - Домину ему привезли сборную, никогда не видел, штобы так быстро собирали. За пару недель дворец забабахали. Робяты-работяги сноровистые попались, говорят, што сами бы баню сделали, но тому надоть именно русскую, а они на такую не сподобились. А я ковыряюсь помалу - лес готовый привезли, только венцы прилаживай. Сейчас вон осталося изнутря доделать, да и к стороне.

   - Эх да-а, а как фюрер-то?

   - А што с ним сдеется-то? Участковый в новый телевизор упёрся и не видит, из какова лесу баня ладится, да сколько лесовозов в сторону Москвы выехало. Председатель тоже свои батоны на машине растрясывает, а "хосподин" себя барином чувствует. Привозят ему и еду и питьё, да гости приезжают, меня-то в таком разе в бане закрывают, штобы я барские глазюки не мозолил.

   - Дык, а как жа разведение зверей?

   - Зверей он уже развел, раз так быстро в судах дела творятся, за спинами мордоворотов от любого спрячется - так што никто ему не указ. Окромя совести. А вот энтого у него и нетути.

   - Чой-то?

   - Да видал я один раз, как немец за голой бабой бежал, как сохатый по лесу ломился. Чай не стихи собирался читать.

   - Вот же пакостник какой.

   Млечный путь серебрился россыпью далеких снежинок. Аркадьич ещё немного посидел, затушил бычок и попрощался со стариком. Тот долго смотрел на крадущийся месяц, думал о чём-то своём, потом со вздохом встал и прошел в дом.

  

   ***

  

   Работа почти закончена, скоро можно сдавать, и Семён Алексеевич решил прогуляться перед сном. Пошел не по обычной тропинке, а немного отдалился в лес. Отцовский обрез хранился в тайнике, зарегистрированное ружье пылилось в старинном сейфе - не до охоты сейчас, так что фотоловушек и суда он не боялся. Верхушки высоких сосен золотили последние солнечные лучи, но по кустам и травам расстилался полумрак.

   Папоротник доходил местами до пояса, и Семён Алексеевич ступал аккуратно, чтобы не влететь в скрытый под травой овраг. Сухие ветки потрескивали под ногами. Птицы смолкали одна за другой, лишь где-то в стороне раздавалось заунывное кукование вечно жалующейся кукушки. С уходом жары очухались комары и провожали идущего человека тонким жужжанием. Семён отмахивался от них сорванной веткой орешника.

   До автомобильной дороги оставалось около километра, когда Семён споткнулся о корягу и чуть не полетел носом в мох. Он упал на колено и с кряхтеньем поднялся. Блеснувшая искорка привлекла его внимание. Блестело колечко на тонком пальце, грязная женская рука виднелась из-под мшистого пласта земли...

  

   ***

  

   - Принимай работу, хосподин немец! - ладонь Семёна Алексеевича прошлась по отшлифованной планке перилец.

   Из печной трубы валил серовато-белый дым: дубовые поленья наполовину сгорели в добротной печке; раскаленные камни ждали, когда на них плеснут влагой; вода в котле кипела и булькала. Небольшие оконца забраны темным стеклом и почти не пропускали свет, в такие с трудом пролезет даже кошка. На аккуратной веранде разместились три плетеных стула, невысокий столик, у другого края лежало бревно и ящик с инструментами Семёна Алексеевича.

   Пять человек стояли на улице и оценивающе смотрели на сотворенный храм чистоты. Старик был всё в том же ватнике, что и в майский вечер, когда Юстаса представил председатель. Этот пухлый пройдоха тоже вертелся здесь - как же без него?

   - Гут, гут, хорощий банья! Надо пробовать! Андрей Егоурович, составить компанию? А мои секьюрити нас отхлестать. Да? - немец белозубо улыбнулся председателю.

   - Да-да, конечно! Только не отхлещут, а похлещут - это у нас разные слова, - заискивающе проговорил председатель.

   - Оу майн гот, если вы и дальше нудеть, то они вас отхлестать, - хохотнул Юстас.

   Послышался гул мотора и на полянку у двухэтажного дома выскочил черный джип. Из-за руля вылез тот самый охранник, что ударил Семёна. "Робот" коротко кивнул хозяину.

   - Вот и Дмитри сладкое привез. Мы идти пробовать банья, сладкое оставить потом, а ты рассчитаться с плотник! - скомандовал Юстас, охранник снова кивнул, после чего немец продолжил. - Андрей Егоурович, давай спор делать - кто дольше выдерживать в парилка?

   Беседующие люди прошли в предбанник, за ними следом прошествовали два охранника с каменными лицами. На лужайке остались Семён Алексеевич и охранник Дмитрий, который вытащил из-за пазухи пистолет, достал из кармана глушитель и начал наворачивать его на вороненый ствол.

   - Эй, ты что, парень?! Не балуй! - крикнул плотник, "робот" лишь скривил губы в улыбке, продолжая прикреплять глушитель.

   Семён Алексеевич не стал дожидаться окончания процедуры - и так понятно, какая плата его ожидает. Он рванул ватник на груди, полы распахнулись и в мозолистые руки сам собой прыгнул отцовский обрез. Грохот выстрела совпал с моментом, когда глаза Дмитрия удивленно распахнулись. Семимиллиметровая картечь снесла половину головы охранника, недавно твердое от мускулов тело мешковато завалилось набок.

   - Дмитри! Хульиган! У нас запрещена охота! - донесся веселый голос из бани. - Ходи к нам, мы тебя отхлестать за стрельба из винтовка!

   Семён Алексеевич подпер тяжелую дверь приготовленным бревном. Торец уперся в щель между досками веранды - изнутри можно открыть только экскаватором. Старик спустился с веранды, вынул оставшуюся газету, где на фотографии губернатор жал руку улыбающемуся немцу. Этот прямоугольник старик и обернул вокруг охотничьей спички.

   - Вот и пригодилась газетёнка, - прошептал старик и чиркнул по ногтю большого пальца.

   Серная головка вспыхнула ярким огнем. Пламя съело белозубую улыбку "хосподина", и старик швырнул спичку на веранду. Жидкость для розжига успела впитаться в древесину, по ней побежали красно-синие язычки.

   Со стороны черного джипа послышался какой-то стук. Старик перешагнул через тело охранника и открыл дверь. Из салона на него смотрели огромные от ужаса глаза Марины, дочери Аркадьича. Руки и ноги девушки связаны, во рту торчал туго скрученный платок. Цветастый сарафан порван, в прорехах виднелось загорелое тело и трусики бежевого цвета.

   За спиной Семёна Алексеевича полыхала баня. Доносились крики людей, первый выстрел разбил оконце. Семён Алексеевич быстро обошел машину, вытащил дочь соседа с безопасной стороны и нагнулся, развязывая узлы. Изо рта девушки доносилось глухое мычание.

   Крики, мат, угрозы и мольбы доносились ещё десять минут. Патроны у охранников закончились быстро, больше половины застряли в тяжелой дубовой двери, когда пытались расщепить бревно-подпорку. Семён Алексеевич прижимал к груди подвывающую от ужаса девушку, ждал, пока не смолкнут крики, и только тогда рискнул высунуться из-за машины.

   Баня превратилась в гудящий факел, огонь охватил со всех сторон и жадно пожирал предложенную пищу. Перекрытия крыши провалились внутрь - никто бы не смог выжить.

   - Всё, девочка, всё! - сказал Семён Алексеевич. - Всё закончилось. Пойдём домой, мне ещё к участковому заскочить надоть. Какая-никакая, а власть. Восемь девок энто тебе не шутки. А мне за этого муденя годков десять точно дадут. Эх, жисть наша бекова...

   Заплаканная девушка поднялась на дрожащие ноги. Взвизгнула, когда увидела мертвого похитителя и прижалась к старику, будто испуганный ребенок к юбке матери. Старик погладил её по волосам, и странная пара (всклокоченный старик с обрезом в руках и девушка в порванном сарафане) двинулась в сторону села.

   В вечернее небо, цвета пошехонского сыра, поднимался густой столб чёрного дыма.