Аннотация: Вторая книга ведарской дилогии. Друга главного героя кусает оборотень, за дочерью охотится предводитель перевертней, друзья превращаются в соперников. Ужас да и только. Продолжение выложено ЗДЕСЬ
Ведарь Берендей
Глава 1
Песня плыла над широкой рекой, залетала в камыши, касалась листвы плакучих ив.
Спешу по дороге любимой навстречу,
Сердце поет, ожидая свидания.
Дождик бисером ложится на плечи,
И капли смывают слезы прощания.
На незнакомые звуки снижались пролетающие птицы. Звери подкрадывались ближе, чтобы рассмотреть сидящего на утесе певца. Даже облака замедляли свой извечный бег, собираясь косматыми кучами над развесистым дубом.
Луна из-за туч ярким глазом моргает,
Звезды крикнут с небес: 'Тебя заждались!'
И ветер, что с листьями в салки играет,
Слегка подтолкнет: мол, давай, торопись.
Тягучей волной песня шелестела по замершей траве. С каждым новым словом затухал шепот ветра в кронах деревьев. Звенела в песне обжигающая боль, что нет рядом возлюбленной, и безбрежное счастье - что она есть на белом свете.
Шепчутся тихо кусты у дороги:
- Взгляни на него, до чего же счастливый.
Спешу я на встречу, и несут меня ноги
К единственной, милой, родной и любимой.
Звучала неизмеримая любовь к той, единственной. К той, ради кого оставил дом, отправился в дальние страны. Слышалась бескрайняя нежность к той, чье имя согревало холодными ночами. К той, чьи глаза блазнились в каждом сне.
Заветный цветок на груди притаился,
Насквозь пропитался души теплотой.
Пусть он расскажет, как я влюбился,
Пусть он споет про пропавший покой.
Девушка в цветастом сарафане внимала каждому слову, по румяным щекам катились слезы от нахлынувшей тоски - вот если бы ее так любили. Она осматривала певца, пока тот ее не видел.
Старик с длинной бородой, волосы сплошь седые, глаза печально смотрели на раскинувшиеся просторы. Сгорбленной спиной прижался к шершавой коре огромного дуба.
Стоптанные лапти, прохудившаяся рубаха, грязные штаны - все уходило в сторону, когда он бархатным баритоном выводил следующее слово. В плечо черными коготками вцепился серый соловей. Маленькая птичка склонила головку, слушая старика.
Мягкий свет струится из твоего окна,
Медленно сгорают тяжелые свечи.
Мы одни на Земле, и нам не до сна
В этот волшебный и сказочный вечер.
Прозвенело последнее слово. Эхо унесло песню дальше - ранить сердца влюбленных.
Девушка набрала в грудь воздуха, чтобы похвалить певца, когда старик извлек из-за пазухи пастушью дудочку. Птичка встрепенулась на плече, в её черных глазках почудилась просьба не мешать.
Губы тронули сопель, и красивая мелодия понеслась вслед за улетевшей песней. Но теперь ласковому наигрышу вторил серый комочек. Пронзительными, пробирающими до глубины души трелями невзрачная птаха рисовала искусную вязь.
Девушка ощутила, как перехватило дыхание, а из глаз пуще прежнего полились горячие капли. Но то слезы радости. Чарующая дудочка обещала, что всё будет хорошо. Рулады маленького певца вели мелодию за собой. Они вместе касались верхушек облаков и спускались, чтобы взлететь ещё выше. И завтра будет новый день - пели они - и всё наладится, и люди станут немного добрее, немного лучше, немного счастливее.
Волшебная мелодия оборвалась на самой пронзительной ноте. Старик тяжело вздохнул и аккуратно убрал дудочку-сопель.
- Дедушка! Как же ты дивно поешь и играешь! - проговорила девушка.
Старик вздрогнул, слезящиеся глаза посмотрели на девушку:
- Давно ль ты здесь, краса-девица?
- Только твою песню прослушала да переливы соловушки. Очень уж вы жалостливо выводите, аж сердце разрывается на мелкие кусочки. Но так хорошо потом, словно утренней росой душу окропили, - всхлипнула девушка, и вытерла глаза кончиком платка.
- Спасибо, красавица, за слова добрые. Давно я здесь не был, вот и накатила грусть-тоска по родным местам. А птаха вольная песней поддержала, - вымолвил старик, морщинистые пальцы осторожно пригладили перышки соловья. - Прибилась на днях, все же не так скучно по ковылю ступать.
- Уезжал куда, деда? - девушка помогла старику встать.
- Да, уезжал, - вздохнул старик. - Три года в поисках, а нашел возле дома.
- Три года? - переспросила девушка, - Знать, много где побывал? Много чего видывал?
Старик и девушка потихоньку спускались с утеса, серая птичка крепко цеплялась за рубаху. Из-под ног прыскали ящерки, издалека доносились жалобы кукушки на тяжелую долю.
- Побывал на востоке, где восходящее солнце окрасило кожу людей в желтый цвет. На западе тоже искал, от закатного солнца у всех кожа красная. На юге особенно жарко, поэтому люди голые ходят, черные как головешки в печи. Непривычно везде для северян, ох и непривычно. Все одно дома краше! - старик оглядел заливные луга, линию густого леса на виднокрае.
- А что искал-то, деда? - спросила девушка, перед её глазами проходили люди с кожей разного цвета.
- Цветок, что сравнится по красоте с моей любимой, - ответил старик. - Искал далеко, а нашел почти под боком. Теперь несу своей избраннице. Зарок у нас такой случился, принесу цветок, и она выйдет замуж за меня.
При этих словах птичка на плече издала жалостливую трель.
Девушка внимательно слушала старика, поддерживая его за локоть при спуске.
- Цветок-то нашел, да только куда ей такой старый-то нужен буду? На него обменял у колдуна свою молодость, но зато зарок исполню - докажу свою любовь. А там будь что будет, - покряхтывал старик. Больше себя успокаивал, чем рассказывал девушке.
Он достал из-за пазухи небольшой мешочек. Из вышитого кисета тянулась вверх черная ромашка. Ничего особенного, но взгляд притягивала - не оторвать. Лепестки, прожилки, листья - никакому мастеру не повторить. Поставь рядом с самыми красивыми цветами - не увидишь цветов.
- Ой, деда, ты никак шутить надо мной вздумал? Совсем глупой считаешь, если старые сказки рассказываешь? - улыбнулась девушка.
Нахмурившийся старик убрал ромашку обратно.
- Не сказки то, девица! Три года я искал цветок, а нашел недалече отсюда, в хижине у колдуна. Видать, за время моего путешествия здесь поселился, коли я не слышал о нем никогда прежде. Попросился к нему переночевать, а он отказывался, мол, ночи у него долгие. Но всё же упросил, а утром заметил во дворе эту красоту неземную. Я совсем было отчаялся, и с повинной домой возвращался - а тут такой подарок. Колдун продать не согласился, но предложил обменять на молодость. А мне без любимой и молодость ни к чему. Вот и поменялись.
- Деда, перестань над наивностью смеяться! Какие тогда ты три года искал? В нашей деревне рассказывали, как молодой пастух тридцать лет назад влюбился в местную красавицу Ладославу да жениться ей предложил. А та в ответ: "Принеси цветок, что по красоте со мной сравнится, тогда и выйду за тебя замуж!" Парень ушел и пропал. А Ладослава покоя не находила, всё корила себя за насмешку над молодцем и лет через пять тоже исчезла. Говорят, что сбросилась с этого утеса. Но это все до моего рождения было. Да и нет у нас поблизости никакого колдуна. Дедушка, что с тобой? - девушка подхватила тщедушное тело.
Старик побледнел и опустился на землю. Ноги не держали. Из черных бусинок-глаз птички лились мелкие слезы.
- Как звать-то тебя, девушка? И кто твои родители? - выдохнул старик.
Из груди рвался отчаянный крик. Но старик ждал ответа, хватался за спасительную ниточку надежды, что все это неправда, и девушка разыгрывает его. Вот, сейчас. Вот. Сейчас она рассмеется, и вместе продолжат путь. А там...
- Родитель мой, Гордибор-кузнец, Яромилой назвал. Деда, может знахаря позвать? На тебе лица нет, - ответила девушка, суетясь возле старика.
- Не надо, Яромилушка. Ты иди домой, а я посижу немного, охолону да и пойду потихоньку дальше. Кланяйся отцу, немало мы с ним игрищ провели, а на кулачках всегда спина к спине стояли. Иди, девица, иди, - бормотал старик, голова опускалась всё ниже.
Птичка на плече огорченно выводила трели, словно утешая старика.
- Так ли всё хорошо, дедушка? - Яромила дождалась кивка и снова спросила. - А от кого поклон-то передавать?
- Скажи, что от Светозара, - улыбнулся старик.
Горечи в этой улыбке было больше, чем в кусте буйной полыни.
Девушка оставила сидящего старика и побежала домой, все же намереваясь позвать знахаря. Мимо пролетал чертополох, васильки берегли лохматые головки от босых ступней. Яромила торопилась, репей впивался в подол, одуванчики осыпали мелкими пушинками.
На горизонте показалась деревня, когда она неожиданно остановилась.
Светозар!
Именно так звали того пастуха!
А она своими словами...
Девушка бросилась назад.
Издалека слышны отчаянные соловьиные трели. Утес. Седовласая фигура на вершине. Она не успевала.
Дыхания не хватало, чтобы окрикнуть.
Еще шаг и старик упадет. В руках покачивалась черная ромашка. Над седой головой кружилась птичка, кидалась крохотным тельцем на грудь.
Яромила бежала. Под ноги попалась кротовья нора, и ничком на землю.
- Стой, - шептали перепачканные землей губы.
По запыленным щекам пролились две дорожки. Растрепанные волосы лезли в глаза.
Пронзительный крик сокола в вышине.
Шаг...
Из собравшихся туч ослепительно сверкнула молния, тонким росчерком она ударила вниз, к дубу. Грохот грома прижал травинки к земле.
В старика врезался огромный белый сокол, и Светозар отшатнулся назад. Цветок упал на землю, к другим ромашкам, белым. Пастух безучастно смотрел, как сокол ударился о землю. Напротив Светозара встал глубокий старец в светлых одеждах.
- Так вот кто был колдуном, - проговорил Светозар. - Жестокий ты. И время забрал, и молодость, и Ладославушку. Отойди в сторону, я хочу забыться. Не осталось у меня ни веры, ни надежды, ни любви.
- Так ты распоряжаешься дарами, данными свыше? - громовым раскатом ударил голос, Яромила вжалась в нагретую траву. - За прихоть любимой ты отдал молодость, а сейчас еще и жизнь хочешь отдать неизвестно за что!
К шее Светозара прижалась серенькая птичка. Тельце дрожало, тихие трели звучали как всхлипы. Пастух снял ее с плеча, но соловушка снова вскочила на прежнее место.
Громогласный старец кивнул на птичку.
- И она также отдала свою человеческую жизнь за возможность быть с тобой, Светозар! Как и тебе, я не дал ей сорваться с обрыва. Тогда она попросила только об одном - всегда быть с тобой рядом, и неважно, в каком обличье.
Светозар удивленно уставился на старца. Кругом всё замерло. Могучий дуб не позволял шевельнуться и листочку.
- Разозлили вы меня оба, но коли любите друг друга, то могу помочь вам соединиться вновь, - прогремел старец.
- Ты видишь, что нам жизнь друг без друга не дорога, - выдохнул Светозар, он держал в руке небольшую птичку.
Держал как драгоценный бокал из тончайшего хрусталя, боялся пошевелиться, чтобы не разбить.
- Ты говорил о любви, она в твоих руках. Ты говорил о вере, она в твоем сердце, коли сразу узнал меня. Ты говорил о надежде, так подними с земли цветок, - старец указал на упавшую ромашку.
У Светозара в руках чёрный цветок обернулся белым.
Обычная луговая ромашка.
- Видишь, на что ты променял молодость? На обыкновенную ромашку! - Светозар поник головой, и старец обратился к птичке. - А ты хочешь остаться с ним, хотя ему осталось две седьмицы?
Черный клювик тут же опустился.
- Великий Род, ты обманул нас! - вымолвил Светозар. - Если бы не ты, то не прошло бы столько времени за одну ночь.
- Я проучил вас!!! Вот отдал бы ты цветок, а она захотела чего-нибудь ещё. И, в конце концов, ты сложил бы голову за очередную прихоть, и она осталась ни с чем! Безумные влюбленные, вы видите - из-за чего друг друга мучаете? - прогрохотал гневный голос. - Вы не бережете того, что имеете!
Белый лепесток спланировал к башмачкам появившейся девушки. Взметнувшиеся серые перышки подхватил ветерок и умчал их прочь.
- Ладославушка, - выдохнул молодой парень с ромашкой в руках.
Статная девушка прижалась лицом к его груди. Беззвучные рыдания сотрясали тело.
- Мне нужен пастух для волков, чтобы поддерживать равновесие между зверями и людьми. Был Егорий, да вышел его срок. Судить будешь справедливо. А тебе, краса-девица, зарок - томить переливами влюбленные сердца и петь на радость людям. За добрую службу, раз в сто лет, как упадет лепесток - вы целый день будете вместе. Покуда полностью не облетит ромашка. А как наказание исполните, то оставлю вас в покое. Найду нового пастуха и певунью, - морщинки у глаз выдали улыбку старца.
Светозар кивнул в ответ и тут же забыл обо всем на свете, держа в руках самое дорогое и любимое создание.
- Что ж, Волчий Пастырь, оставляю вас до завтрашнего утра, - прогудел старец, и тут его взгляд упал на Яромилу, застывшую в траве. - А ты что, егоза, подслушиваешь да подсматриваешь?
- Ой! Мне бы тоже такую любовь, - прошептала девушка, размазывая по щекам пыль пополам со слезами.
- Будет у тебя любовь, и жених будет, и детей куча. А сейчас оставим их вдвоем, очень нескоро они еще увидятся. Чего лежишь? Цыть отсюда! - и Яромилу словно ветром унесло с утеса.
В предзакатном небе звонко прозвучал соколиный клич. Яромила обернулась.
На утесе, под старым дубом, обнималась влюбленная пара. Кругом всё молчало, боясь потревожить молчащих людей. Слова не нужны - они сердцами общались друг с другом. Глаза в глаза - не насмотреться, не оторваться. Они одни на Земле, и им не до сна, в этот волшебный и сказочный вечер.
***
Бабушка Яромила рассказывала эту историю сорока двум внукам и ста пятидесяти пяти правнукам, но те принимали ее правдивую историю, как добрую сказку. Тогда грустная Яромила дожидалась погожей летней ночи и выводила неверующих на улицу.
При полной луне над лесами и полями летел далекий волчий вой. В звучащую кручину вплетались нежные переливы соловьиного пения. От этой суровой тоски и мягкой надежды на будущее что-то сжималось в груди у детишек. Клялись они себе страшными клятвами, что никогда не будут мучить капризами своих избранниц и избранников, а будут жить вместе в свете и ладе.
Улыбалась Яромила и учила девчат гадать на цветке надежды - "Любит - не любит"...
- Агу! - прокомментировало нежное существо из кроватки. - Агу-гу.
- Ой, Ульянушка! Тебе так сказка понравилась, что описалась от восторга? - улыбнулась темноволосая девушка и отложила книгу в сторону.
Вошедший парень грохнул охапкой дров у шумящей печи, в печурке гудело и потрескивало. Его белые зубы блеснули в свете настольной лампы:
- Как дела у самых красивых на свете девчонок?
- Всё хорошо, Слава. Вот, сказки читаем, - на щеках девушки появились ямочки.
Я смотрел на ребёнка своего друга, на бывшую девушку своего друга и... на знакомого своего друга. Вряд ли Александр после происшедшего сможет назвать Вячеслава товарищем.
Из-под агукающего существа извлеклась мокрая пеленка. Это в больших городах одноразовые памперсы - у нас же стиральная машинка работала не переставая. Людмила ласково смотрела на Вячеслава. Мне стало немного тоскливо - за прошедшие двадцать лет я не ловил таких взглядов. Чтобы не смущать их, я подошел к кроватке, где розовая прелестница шевелила ручонками в беспорядочном танце.
Триединство в одном ребёнке. Дочь сына убийцы пастыря и берендейки. Крайне редкая кровь. Пускающее слюни создание - одновременно очень беззащитное и очень могущественное.
- Евгений, чего задумался? - спросил Вячеслав.
Он весело улыбался, но в глазах виднелась озабоченность. Я тоже улыбнулся - девчата не должны догадываться, что за дверью притаилась верная смерть. Жестокая, беспощадная, в полной мере вкусившая крови людей, ведарей и берендеев. Не нужно пугать девчонок, возможно, мы продержимся до подхода охотников.
- Вспоминаю, как всё началось, как в один миг всё завертелось кувырком! - ответил я и подмигнул болтающей ногами Ульяне. Она растянула губы в беззубой улыбке.
Глава 2
Экзамены, диплом. Чертежи фабрики - никому не нужные, но все делают вид, что это крайне важно. Голова разрывается от навалившегося мозгового напряжения.
Куда? Зачем? За что в первую очередь хвататься?
Родные ходили на цыпочках, боялись, что сорвусь и нахамлю. Нервы на пределе - три года издевался над нашей заведующей, теперь пришла её очередь отрываться. Каждый день ловлю ехидную улыбку.
- Пап! Можно я возьму машину? До Сашки прокачусь, немного развеюсь. А то мозги кипят, скоро из ушей полезут, - я зашел в гостиную.
Высокое солнце кидало прямоугольник света на ковер, в стекле старенького серванта отражался светло-синий квадрат телевизора. Очередное обсуждение чего-то очень важного для электората шло по центральному каналу. Отец взглянул поверх газеты.
- Надолго?
Эх, если бы знать как надолго.
- Нет, пап. Туда и обратно. Посидим, я ему пожалуюсь, он посочувствует - всё же легче будет. И я сразу обратно. За пять-шесть часов обернусь.
- По возвращении с тебя мойка! А то постоянно в гараж грязную загоняешь.
- Замётано! - ответил я.
Скрипнула дверца серванта, по краю чашки звякнули ключи.
- Мать, выдай ему на бензин. Или со стипендии заправишься? - спросил отец, протягивая ключи.
- Пап, от стипендии даже на жевачку не осталось. Но я обязательно верну, с первой же пенсии, - ответил я.
- Дожить бы до твоей пенсии, - вставила слово мать, протягивая деньги.
-Доживете, ещё и правнуков будете нянчить!
Знал бы я тогда, чем всё обернется - ни за что бы из дома носа не высунул. Сидел бы, корпел над своей фабрикой, чертил бы никому не нужные графики и чертежи.
Машина завелась с полоборота. Рука привычно легла на руль. Отец всегда следил за своей "ласточкой", да и я приложил к ней немало трудов и сил. Буханка медленно выкатилась на прогретый за день асфальт, деньки радовали солнцем и теплом.
Пролетали мимо деревеньки, поля и леса. Вот тут полгода назад я радовался освобождению Александра из СИЗО. Вот тут нас остановили для проверки, а тут поворот на Палех. За время прошедшее с той самой злополучной драки многое изменилось, как для меня, так и для Александра. Его и вовсе отчислили из техникума, а на меня начали смотреть как на пособника убийце. Хотя потом всё прояснилось, но как в старом анекдоте "неприязнь осталась".
Да и череда смертей, прокатившихся по городу и области, отодвинула на другой план нашу драку. Приехавшие из Москвы оперативники только разводили руками, не в силах ни вычислить убийц, ни хотя бы найти какую-нибудь зацепку. Людей находили в разных местах, нередко аккуратно упакованными в пластиковые мешки для мусора. Задушенные, избитые, измочаленные, словно их живыми кинули под колонну "Камазов". Соседи этих людей ничего не знали, отзывались только положительно, и вовсе не потому, что о покойниках либо хорошее, либо ничего. Я тоже был шапочно знаком с некоторыми убитыми, мы с отцом несколько раз помогали им, или же они ему.
Люди начали уезжать из города, отец строго-настрого запретил мне и матери выходить после десяти вечера на улицу. И это студенту!!! Самое время для прогулок при луне и робких объяснений в любви и вечной привязанности. Эти слова никак не повлияли на отца, он пригрозил при случае воспользоваться ремнем. С приближением ночи город замирал, ожидая, на кого же сегодня покажет костлявым пальцем старуха с косой. Мужики запасались ружьями, по ночным улицам катались проблесковые маячки.
Но, вскоре после того, как с нас сняли все обвинения, и я обрадовал Александра, убийства прекратились. Я отдал его пассии бумажку с несколькими словами, кареглазка радостно вспыхнула и убежала, даже не поблагодарив. Эх, девушки.
По радио заиграла какая-то классическая музыка, я переключил на другую волну. Вскоре показалось знакомое село. Только что-то изменилось. Что-то не так. Может во взглядах встречающихся людей, может в горланящем воронье, тучами носившемся над селом. Пахло чем-то горелым.
Я подъехал к дому Александра, калитка слегка покачивалась на ветру. Тоже странно - тётя Маша имеет маленький пунктик и всегда закрывала её и завязывала на веревку с какими-то мешочками. Ну, каждый сходит с ума по-своему, поэтому я предпочитал не замечать таких странностей. Всё же тётка она мировая.
Коричневые ступени проскрипели под моим весом, я постучал в тяжелую дверь. Тишина, никакого шевеления в доме. Повторный стук принес такой же результат. Никого не было дома, зря только скатался.
- Парень! Ты к Марии, чтоль? - окликнул меня женский голос.
- Да я больше к Сашке. Не подскажите, они ушли куда-то? - обернулся я на голос.
Благообразная старушка, о таких принято говорить "кумушка". В основном такие занимают скамеечки у подъездов, когда начинает пригревать солнце. К резиновым галошам храбро жался черно-белый цуцик, недоверчиво повиливающий хвостом.
- Ой, парень! Тут такое ночью-то было-о-о, - протянула старушка. - Марию-то волки покусали, на "Скорой" увезли. А Сашка-то куда-то подевался. И пожар и волки! Ой, что-то неладное творится. Никак конец света приходит?
- Какой пожар? - оборвал я словоохотливую тетку.
- Дык повернисся, вон же один остов от храма остался. Ой, что будет-то. И воронье откуда-то взялось.
Я повернулся. Так вот откуда тянет горелым. Между почерневших балок бродили люди. Крыша провалилась вовнутрь, бревенчатая стена рассыпалась как спички из коробка. Так умер первый в России храм, где близкие могли отмолить "непрощаемых" грешников: самоубийц, бандитов, проституток и наркоманов. Над пожарищем и кружилась огромная крикливая стая. Птицы словно сами тушили пожар - такими черными на фоне голубого неба они казались.
- А куда повезли тётю Машу? - спросил я.
- Дык это, в Шую и повезли. У нас-то не лечат такие раны, а у нее всё тело было исполосовано клыками. И откуда только взялись, проклятущие! - старушка погрозила в сторону леса сухоньким кулачком.
- Что ж, спасибо! Поеду обратно, а то хотел в гости напроситься, но заеду как-нибудь потом, - я сбежал со ступенек и сел в машину.
- Мож, передать чего надо? - кинула мне в спину старушка.
Похоже, что она одна осталась и рада была любому собеседнику. Цуцик осмелился тявкнуть на заведенную машину.
- Да нет, ничего не надо, я позже заскочу. Ещё раз спасибо! - и, пока она чего-нибудь не спросила, поднял стекло.
Собака проводила тявканьем до околицы и, закрутив хвост бубликом, гордо побежала обратно. Непонятное что-то творится. Если Александр пропал, то он может быть только у Михаила Ивановича. Я помню, как подвозил этого мощного мужчину до "Медвежьего" - решил заскочить, всё одно по пути.
Музыка, мелькание белых полос, зелень последних дней весны - всё настраивало на пустоту в голове. Мозги понемногу размягчались, отдыхали. Или смена обстановки так подействовала, или переключение на другие проблемы.
В "Медвежьем" тоже никого не оказалось, только насмешливо пялился сверху разноцветный дракон. Я постоял у калитки, покидал камешки в стекло и собрался уезжать, когда из соседнего дома вышла девушка. Высокая, статная, симпатичная - настоящая русская красавица. Правда домашний халат вместо сарафана портил картинку.
- Здрасте! Не подскажите, где могут быть хозяева?
- А зачем они вам? - спросила девушка.
Её припухшие глаза выдавали недавние слезы. Она подошла к своему забору, чтобы лучше слышать, а вовсе не стараясь подкадриться, я тоже подошел поближе.
- Друга своего ищу, он мог бы оказаться у Иваныча. Дома не оказалось, боюсь, что снова попадет в какую-нибудь передрягу и без меня, - я улыбнулся во все свои тридцать два зуба.
Легкий флирт никогда не повредит. Да и с этими экзаменами и контрольными вообще забыл, как пахнет девушка.
- А как вашего друга зовут? Может, я помогу? Вы мне, а я вам, - улыбнулась в ответ девушка.
Ух! Маленький, но успех! Надо бы вспомнить все азы охмурения. Может, утром я буду накормлен блинчиками с медом в благодарность за чудесную ночь. Отцу расскажу, как принял на грудь в Мугреево и остался ночевать. Всё равно Александра сейчас не найду, а тётку его навещу завтра. Но такой шанс тоже упускать нельзя.
- Александр Алешин, но вряд ли он вам известен, - судя по нахмурившемуся лицу девушки, мой друг ей знаком. И знакомство у них вряд ли хорошее.
- Да, знаю. Он был здесь недавно, но они все вместе уехали. Развяжите, пожалуйста, верёвку на заборе, я расскажу, где его найти, - проворчала девушка.
- Вы тоже, как и тётя Маша, верите в эти суеверия? - спросил я, развязывая знакомую веревочку.
- Да, скоро и ты поверишь!
Верёвка не успела упасть концами на землю, как девушка толкнула дощатую дверцу со своей стороны. Я отлетел было прочь, дурацки взмахнув руками, но выкрикнувшая странные слова девушка поймала меня за кисть. Предплечье полоснуло острой болью.
- Ай, бл... - вырвалось у меня.
- Стой!!! - грохнуло сзади.
Я смотрел, как девушка вцепилась в руку вытянувшимися зубами, в три раза длиннее обычных. От неожиданности я застыл. Как же на это реагировать?
Подлетевший темноволосый парень с размаху ударил девушку в лоб. Она опрокинулась навзничь, халатик слегка разметал полы, открывая крепкие, гладкие ноги и показывая кружевную вязь тонких трусиков.
- Федя, он же друг ведаря! - вместе с кровавыми брызгами выплеснулся девичий крик.
- Дура! Куда ты лезешь? Он человек! - парень встал над ней, кулаки в бешенстве сжимались так сильно, что если ему подсунуть грецкие орехи, то ведер десять бы точно наколол.
Я уставился на свою руку, круглые следы от зубов наполнялись темной кровью. Она капала на подорожник и скатывалась пыльными шариками к земле. Первый шок уходил в сторону, и огонь заполнял дырки вместе с буроватой жидкостью. Жестко оборванные нервы пульсировали раскаленными иголками, сеточка вен вокруг укуса потемнела и прорезалась на фоне белой кожи темной паутинкой.
- Я хотела как лучше! Феденька! Ты живой! Я так рада! - девушка кинулась обнимать парня, но тот оттолкнул её.
- Да живой я! Горе ты моё! Быстро в дом и размачивай листья! - скомандовал парень.
Его скуластое лицо было исцарапано, одежда висела лохмотьями и была запылена до невозможности, словно тряпками протирали дорожный асфальт. Карман клетчатой безрукавки болтался на последнем стежке, нескольких пуговиц не хватало.
- Пойдем! Рану обработаем! - потянул он меня за собой.
Мы прошли следом за девушкой. Выкрашенный желтой краской дом проводил нас взглядами окон. Чистенькие сени встретили легким запахом луговых трав, иван-чая и ромашки. С кухни доносился чугунный скрежет сдвигаемой посуды.
Руку ломило неимоверно, казалось, что её отпиливают старой ржавой пилой. Медленно и с садистским наслаждением. Паутина чернеющих пульсирующих вен поднялась к плечу, также она задела пальцы. "Я отравлен!" - подумалось мне тогда. Но мысли вертелись как-то отрешенно, вяло, перед глазами стояли огромные клыки девушки.
Если бы не ватные ноги, то я кинулся бы прочь из этого места. Кусающая девушка, командующий побитый парень. Всё это так странно. И черная сеточка по руке. В голове катались раскаленные утюги, разглаживали мысли, обжигали краями кости черепа.
Земля поднялась горой, и меня неуклонно потянуло в сторону. Я лежал на стенке, и меня продавливало сквозь неё. Гора продолжала вздыматься, ещё чуть-чуть и я бы сполз на потолок.
- Парень! Эй, парень! Не закрывай глаза, держись! - по щеке хлопает разделочная доска.
Я распахнул глаза, Федор ударил меня ладонью ещё раз. "Какие же твердые у него ладони" - шаром прокатилась одинокая мысль.
Девушка суетилась возле газовой плиты, держала над свистящим носиком какие-то сушеные листья. Широкие, арбузно-полосатые. Два влажных листа Федор пришлепнул к моей руке.
Запузырилась сочащаяся кровь. Несколько оборванных проводов подвели к ране. Руку пропускали в мясорубку, миллиметр за миллиметром. Боль хлестала колючей проволокой и тут же посыпала солью сорванную кожу
- А-а-а!!! - кто-то дико закричал на маленькой кухне.
- Терпи, братишка, мы должны успеть! - пробился сквозь крик участливый голос парня.
Так это я кричал? От этой новости мой рот сам собой захлопнулся, только зубы лязгнули. Но я не оставил попыток выдернуть руку из железных тисков. Фёдор держал крепко, костистое колено пришпилило меня к стене, не давая вскочить.
Я посмотрел на руку - паутинка залезла под рукав футболки.
- Ножницы! - гаркнул Федор.
Девушка побежала в комнату и через несколько секунд моя футболка распалась на плече. Паутинка подбиралась к сердцу. Я удивленно смотрел на причудливую вязь чернеющих вен. Если она дойдет до сердца - я умру?
Деревянная стенка перегородки нагрелась под моей спиной, умывальник в трех шагах меланхолично капал в подставленный таз. Сквозь занавески светило приветливое солнце, а я корчился на небольшой кухне под коленом незнакомого парня.
Хотелось вырваться, бежать прочь от этих странных людей. Бежать куда глаза глядят. Бежать к машине, и потом мчаться прочь от боли, от пугающих людей, от всего этого кошмара. Тихий стон пролез сквозь стиснутые губы, когда два новых листа легли на место старых. Кровь продолжала сочиться, с каждым толчком сердца выходило небольшое количество. Чёрная сеточка то приближалась к сердцу, то отдалялась от него. Пульсировала. Жила своей жизнью.
Скальпельное лезвие раскроило сеточку, кожу, мясо, скользнуло по кости. Новая волна раскаленного олова вылилась на рану, когда зашипела кровь под листами на надрезе. Окрашивая футболку, потекла красная струйка.
- Не отступает! - взвизгнула деваха.
- Вижу, - огрызнулся парень.
- Ребят, вызовите врача! - взмолился я сквозь стиснутые зубы.
- Не поможет тебе врач, друг! Тебе уже ничего не поможет, - устало проговорил Федор.
Он сел на табурет напротив и закрыл лицо руками. Я попытался вскочить и броситься прочь из комнаты, когда планета в очередной раз ощутимо крутнулась вокруг своей оси, и меня размазало по стене. Ни подняться, ни отодвинуться, только два фонтана боли, только два колодца страдания.
Парень поднялся со своего места, укоризненно покачал головой, посмотрев на девушку.
- Он же друг ведаря! - упрямо повторила девушка.
- И что? Давай всех друзей ведарей перекусаем и будем жить долго и счастливо! - рявкнул Федор.
Про меня они будто забыли. Я попытался отползти в сторону, но тело парализовало. Чугунные руки и ноги - нужно вызывать подъемный кран, чтобы переместить их с места на место.
- Ладно, сделанного не воротишь. Придется держать ответ перед Марией и Сашкой. Умойся, Марина! Эх, беда мне с тобой! - смягчился Федор.
Девушка смыла мою кровь с алых губ, но мне показалось, что она облизнулась. Кто же она такая?
Сонливость тяжелым прессом сжимала веки, я сам не понял, как упал на скамью. Дом закружился на карусели, центробежная сила вжимала в стену, скамейку, воздух. Ребята не замечали её, о чём-то переговаривались между собой стоя прямо и даже не пошатываясь.
- Я обещал быть в Шуе, так что присмотри за ним. Объясни, что и как. И ни в коем случае до моего прихода не выходи на улицу. Чтобы не произошло! - Федор обнял плачущую девушку.
- Я думала, что больше не увижу тебя! - рыдала девушка на его плече.
- Я ещё живой! - вырвалось из моего рта. - Вызовите "Скорую", твари!
- Ого, он ещё и ругаться может! - грустно улыбнулся Федор. - Значит, жить будет. Дождитесь нашего возвращения!
Сеточка черных вен расползлась по груди. Полосатые листья прикипели к ранами и не выпускали кровь наружу, но с каждым слабым биением сердца паутина захватывала всё большие участки тела. Отрава покрыла руку целиком, на неё страшно смотреть: распухшая, черно-красная, дрожащая, не моя.
Сердце стучало с частотой успокаивающегося маятника, воздух приходилось проталкивать языком, глаза сомкнулись многотонными веками. "Вот как умирают люди!" - сквозь агонию боли продралась тяжелая мысль.
- Парень! Ты дыши! Дыши чаще, как при родах! Тогда будет легче! - откуда-то издалека донесся девичий голос. - Ты извини меня, родной, что я не сдержалась!
На лоб легла прохладная ладошка. Я успокоился - так мама в детстве клала ладонь на больное место и боль сама собой пропадала. Так и сейчас, она уходила в сторону и на её место приходили чудные и странные образы. Я засыпал.
Женский голос не отставал от меня. Назойливой мухой он влетал в уши и раздражал барабанные перепонки. Я открыл один глаз, на меня смотрела наглая морда пухлого кота. За ним виднелись ножки табуретки и симпатичные лодыжки, выглядывающие из мягких тапочек. Кот обнюхивал моё лицо.
- Пошел прочь, чувырло! - просипел я на него.
Кот флегматично отошел в сторону, похоже, он привык к подобному отношению. Его пушистые ляжки нахально покачивались - так и подмывало отвесить пинка.
- Парень, поднимайся! - женский голос не переставал звучать в ушах.
Как бы ей объяснить, что мне и на полу хорошо и удобно? Может, теми же словами, что и коту?
- Оставь меня старуха, я в печали!
- Дурак! - тут же прозвучало обиженно. - Я же как лучше хочу! Перебирайся на кровать, а то застынешь на полу-то.
Я пошевелился и тут же воспоминания о том, где я и что со мной нахлынули вместе с режущей болью.
- Твою же мать! - сорвалось с языка.
- Не трогай мою маму! Я сирота! - прозвучал голос.
Девушка всё в том же халатике смотрела на меня сверху вниз, а я опять невольно залюбовался её правильными чертами лица. Словно умелый скульптор трудился не один год над созданием подобного лица. Грудь выпирала двумя холмами под тонкой цветастой тканью. Эх, какую бы ночь я ей устроил...
А вместо этого ночь устроила она.
Пошевелился. На руку и грудь словно положили по раскаленной головне, даже запах горелого мяса почудился. Когда я попытался перекатиться, то под ухом хрустнуло чайное блюдце с остатками сухого корма. Белая плошка распалась на две части, я поймал удивленный взгляд кота. Похоже, мы с ним поладим.