Городок наш захолустный, тихий, только и примечательного в нём, что Улица-в-никуда. В детстве я думала, что такая есть везде - как есть вокзал или, скажем, рынок. Просто местные жители не торопятся рассказывать о ней чужакам. В глубине души мне и сейчас верится, что это так. Я десять лет прожила в Большом Городе, но до сих пор не знаю наверняка: может, там тоже была своя Улица-в-никуда...
Контору нашу закрыли под предлогом кризиса. Честно говоря, я не слишком расстроилась. Как раз в это время у меня приключился собственный кризис - внутренний. Осточертело мыкаться по чужим квартирам, считать копейки, всё чаще всплывал в мыслях вопрос: "Ради чего?.."
Говорят, в таких случаях полезно вернуться к корням. И я поехала домой.
Город моего детства очень переменился: деревья в парке аттракционов напротив нашего дома вырубили, карусели снесли, церковь без купола, в которой раньше работал летний кинотеатр, взялись восстанавливать, но бросили, не закончив, вместо красной брусчатки на спуске к реке теперь серел ухабистый асфальт... Уцелели только голубые ели у крыльца городской администрации да Улица-в-никуда - два ряда старинных домов с рельефными фасадами, толстыми стенами и высокими частыми окнами.
Вела улица к заброшенному кладбищу. Решётчатая ограда его проржавела, ворота вросли в землю. Протиснешься боком в щель - и попадёшь в нехоженые дебри, где призраками таятся кресты и памятники. В пору моего детства из-за деревьев ещё виднелась макушка склепа - ангел с отбитым крылом на коньке крыши. Нынче и он утонул в зарослях. Кладбище слыло проклятым с тех пор, как вскоре после революции, отринув все запреты, там схоронили травника-колдуна...
Многие в городе считали Улицу-в-никуда дорогой в потусторонний мир. Школьный физрук, доморощенный философ, уверял, что это материализованный Дао, путь самопознания. А Томкина бабушка говорила: улица наша вроде гадальных карт - что было, что будет, поведает, и судьбу предскажет, и сердце успокоит...
Собственно, за этим я и отправилась туда на вечернюю прогулку. Глупо, конечно. Но почему бы не подышать воздухом перед сном?
Не идти же среди бела дня, на виду у всего света...
Улица казалась вымершей. Лишь кое-где теплилось окно да щурились со столбов редкие фонари, едва рассеивая мрак. В прежние времена здешним жителям некуда было деться, а теперь люди бежали - перебирались за реку в новостройки или вовсе уезжали из города. Я решила: дойду до Томкиного дома - и назад.
Вдруг по ушам полоснул крик:
- Ташка! Мне не слабó, не слабó! Вот увидишь!
Сердце захолонуло...
Кончено, я сразу повернула восвояси. Но поздно. Из мрака вынырнул фокусник-оборванец - раскрашенное лицо, замызганный фрак, манишка на голое тело и драный цилиндр, из которого рука в перчатке за уши вытянула кролика. Свет фонаря отразился в глазах-рубинах, блеснул на цепочке карманных часов. Кролик сказал:
- Ступив на путь, иди до конца, не сворачивай. Иначе не дойдёшь.
Ради таких встреч мы в детстве и бегали на Улицу-в-никуда. Я своими глазами видела даму в платье с турнюром, шарманщика на ходулях, комиссара в кожанке, с наганом. Он орал: "Выходи, контра недобирая!" - и палил в воздух. Мы, ребятня, с визгом умчались к Томке домой, а когда выглянули в окно, комиссар уже сгинул.
Мне всегда нравилось смотреть из Томкиных окон. Однажды я застала странное свечение, вроде огней Святого Эльма, в другой раз - дождь из морских ежей. А Томка целую четверть ездила в школу на говорящем осле. У крыльца она слезала с седла, осёл кланялся и произносил дребезжащим голосом: "Прощай! Не забывай своего Росинанта, доброго товарища в подвигах и скитаниях". Как-то цыганка напророчила Томке скорую смерть... Господи, я ведь даже не знаю, что с ней!
Стоило моргнуть, и фокусник с кроликом развоплотились - будто не бывали.
Далеко впереди рваными очертаниями полуголых крон чернело кладбище. Шелестело, вздыхало... Стоп. Там же только что была кромешная темень - какие кроны?
В поредевшей мгле проступили контуры ворот, из приоткрытой створки торчали ветви кустарника - будто призывно протянутые руки.
А это что? Бледный силуэт. Детская фигурка - в футболке и шортиках, несмотря на весеннюю прохладу...
- Димка! - ахнула я.
Мальчик оглянулся, крикнул зло:
- Это тебе слабó! А мне ни капельки! - и побежал вниз по улице. Как тогда...
Я бросилась следом, уверенная, что легко нагоню восьмилетнего шкета.
- Димка, стой! Я знаю, тебе не слабó! Я верю!
Это был бред, галлюцинация - из тех, что являются в моменты между сном и явью, в полузабытьи, когда в голову лезут самые тяжёлые мысли и всплывают в памяти самые неприятные моменты в жизни... Сколько раз я видела, как Димка убегает прочь, а я кричу ему вслед, пытаясь остановить. Когда же это кончится?..
Детская фигурка исчезла. Передо мной распахнулись ворота кладбища - улица вбежала внутрь, прямая, как стрела. Заросли расступились, кресты, памятники, могильные плиты выстроились по обочинам... Я оглянулась. Сзади, застилая мостовую, сгущалась... не тьма, а какая-то тяжёлая серая масса. От неё веяло смертной жутью. Слышалось змеиное шипение: "Обратной дороги нет..."
Впереди, над склепом, брезжило утро. Откуда, если лишь недавно смерклось?..
А, какая разница! Всё равно деваться некуда.
Солнце карабкалось к зениту, буйные заросли по сторонам дороги сменились ухоженной зелёной изгородью. Из-за изгороди неслась песенка: "Чья-то ручка там держит леечку. Знать, водой поит канареечку. Вот глазок горит - какой пламенный..." Голоса звучали тоненько, карикатурно - будто кто-то проигрывал звукозапись на высокой скорости. За кустами раскинулся сад: молодые яблоньки, вишни, сирень, акации, на клумбах - ландыши, розы, георгины, пионы, ирисы... Я смотрела и дивилась: как всё это может цвести в одно время?
В глубине сада прятался домик - крыша в красной черепице, стены увиты плющом, на окошках узорчатые ставенки.
"Ах, глазок, глазок - незабудочка, для неопытных - злая удочка". На грядке покачивались туда-сюда жёлтые цветы, держа друг дружку за листья, как за руки. С сердцевинок глядели маленькие чёрные глазки, крохотные рты синхронно открывались.
- Входи, - хором сказали цветы, и я обнаружила, что в зелёной изгороди есть брешь. - Полей нас. Мы сохнем!
Я огляделась.
- Вон там, у крыльца, лейка. За углом колодец. Скорее, мы изнываем от жажды!
Как не уважить говорящие цветы?
Колодец походил на сказочный теремок - с основанием из природного камня и островерхой крышей на резных столбиках. Вода плескалась совсем близко - прозрачная, свежая, искристая. Жестяное ведёрко снаружи было расписано под хохлому.
Вокруг тоже росли цветы, но они помалкивали, только кивали разноцветными головками, будто подбадривая: да-да, всё верно, действуй! Я наполнила лейку и поспешила назад, к жёлтым певуньям.
- Где же ты? Сюда! - торопили они. - Нет больше сил терпеть!
- А кто вы такие? - спросила я.
- Мы забудки.
- Что же ваши хозяева вас не поливают?
- Наша хозяйка умерла. Некому за нами ухаживать, некому нас полоть. Посмотри, сад гибнет.
На мой взгляд, сад выглядел превосходно. Но цветам виднее. Я лила воду им под листья, а они радостно повизгивали, и подсохшая земля, чернея, проседала под тяжестью влаги.
- Оставайся с нами, - предложили забудки. - Будешь нашей хозяйкой.
Рядом оказались садовые качели с матрасиком. Ноги подогнулись сами собой, голова склонилась к подушке...
Тут с небес грянуло:
- Кар-кар!
Забудки разразились криками:
- Прогони её! Хватай ружьё! Стреляй!
У качели и правда валялся дробовик. Но не буду же я палить в глупую безобидную ворону! Помашу руками, покричу, она и улетит.
Ворона сердито каркнула и камнем упала за куст шиповника. Через миг оттуда вышмыгнула пожилая особа, очень похожая на старуху Шапокляк. Погрозила забудкам пальцем:
- Значит, хозяйка умерла, паршивки? - и повернулась ко мне. - Не верь им. Это вредные создания.
Я попыталась встать. В голове стоял туман, ноги не хотели отрываться от земли - будто приросли. А ведь и впрямь!.. От подошв тянулись, уходя в почву, белые нити.
- Быстро же ты поддалась их чарам, - нахмурилась Шапокляк. - Уже корни пустила.
Я задрыгала ногами, стряхивая обрывки нитей, а забудки поникли жёлтыми головками и заныли:
- Не ругай нас, Садовница, мы хорошие. Это всё она! Явилась без спроса, место твоё занять хотела...
Шапокляк взяла меня под локоть.
- Ты ведь шла куда-то, верно?
- Не знаю... Может быть, домой. Вы не подскажете, как отсюда выбраться?
- Подскажу-подскажу, - старушонка вытолкнула меня за кусты. - Ну-ка взбодрись. Подумай. В наши края просто так, без причины, не забредают.
Мысли всё ещё путались.
- Было темно... Помню кладбище... Мальчик... Димка!
- Правильно, - одобрила Шапокляк. - Ищи своего Димку. Я тебе в этом помочь не могу, а вот Книжник, пожалуй, сможет. Дом его дальше по дороге - не пропустишь. А чтобы было сподручнее, я тебе провожатого дам. Ноктюрн!
Под ноги нам мягко прыгнул здоровенный чёрный кот. Замер, уставившись на старуху Шапокляк зелёными глазищами, и старуха тоже внимательно на него посмотрела. Через минуту кот отвернулся и бросил мне через плечо:
- Пошли, что ли?
- Ни возвращаться, ни сворачивать нельзя, - поучал кот, важно шествуя по дороге, мощёной голубовато-серой брусчаткой. Хвост его колыхался, как павлинье перо, кончик был чуть загнут на сторону.
- А почему тебя назвали Ноктюрном? - спросила я. - Ты же не музыкальная пьеса.
Кот фыркнул.
- До чего народ неграмотный пошёл! Ноктюрн значит "ночной". Я же кот, да ещё чёрный. Улавливаешь связь? А насчёт музыки, если подумать... Мя-а-ау! - протяжно вывел он. - Мя-а-ау-у!
Брусчатка кончилась, под ногами вилась пыль. Впереди клубилось целое облако - катило навстречу, прямо на нас, гудело и бухало.
- Ну-ка посторонись, - велел кот.
Мы отступили на обочину. Мимо, вырвавшись из серой завесы, прошествовал оркестр цирковых клоунов.
Первый клоун, в рыжем парике и балахоне с помпонами, колотил в огромный барабан, второй, весь в заплатах, дул в тубу, третий, пёстрый как попугай, пиликал на скрипке, четвёртый, в ливрее с позументом поверх полосатого трико, дудел на трубе... Они шли, и пыль опадала. В ушах звенело от бравурного марша. Замыкал процессию карлик с треугольником. Поравнявшись со мной, он встал на цыпочки и протянул мне свой инструмент. Кот кивнул с другой стороны дороги: бери, дескать. Я послушалась, и карлик со всех ног кинулся догонять остальных.
- Зачем мне эта штука, Ноктюрн?
- Пригодится, - загадочно отозвался кот.
Вокруг поднялись каменные дома, грунтовая дорога превратилась в асфальт. Улица выглядела так, будто её обстреляли из гранатомёта. Всюду дыры, трещины, провалы.
Не успела я оглядеться, как из-за домов высыпала орава полицейских в восьмиугольных фуражках и в чёрной форме, увешанной бляхами.
- Ни с места! - они наставили на меня кольты - точь-в-точь как в кино. - Вы арестованы за причинение вреда городском имуществу! Можете ничего не говорить! Но знайте: ваше молчание будет использовано против вас!
- Дзинь, - сказал кот и испарился, оставив после себя хвост с загнутым кончиком.
Это отвлекло полицейских на пару секунд. Я как раз успела достать из сумки треугольник.
Дзинь - и коп, подскочивший ко мне с наручниками, исчез!
Дзинь, дзинь, дзинь...
Улица опустела.
- Молодец, - кот появился у правой ноги. - Идём отсюда, а то вернутся ещё.
Мы двинулись вперёд, огибая ямы, перепрыгивая трещины. На душе было неспокойно.
- Слушай, Ноктюрн, что за бред! Меня обвинили в том, что я разбомбила улицу?
- Или в чём-то другом? - мурлыкнул кот. - В чём ты сама себя винишь, а? Давай, колись.
- Не в чем мне колоться.
- Подавленное чувство вины ослабит твою позицию в переговорах с Книжником, - кот махнул хвостом. - Ладно, мне можешь не говорить. Но с собой будь честна. Иначе Книжник заморочит тебе голову.
Искорёженный асфальт остался позади, теперь мы шагали по дорожке из шестигранных плиток, а в голове вертелась песенка: "Мы в город Изумрудный идём дорогой трудной..."
- К чему все эти сложности? - я поморщилась. - Ладно. Мы жили на одной площадке, дверь в дверь, наши матери дружили... Как-то Томкин сосед, мальчишка постарше, заявил, что был ночью на кладбище, видел всякую нечисть. Мы с Томкой сказали, что он врёт, а Димка заявил: девчонки, мол, трусихи, вот он ночью на кладбище пойти не побоится. Помню, Томкин сосед презрительно хмыкнул: "Да тебе, мелкий, слабó!" Мне это словечко "слабó" тогда очень понравилось. Мы с Димкой пошли домой. Ну, я и ляпнула: "Что же ты на кладбище не идёшь? Прав Сашка, ты только трепаться смелый. А на самом деле тебе слабó!" Обычная детская подначка...
Тут я увидела дом. Старуха Шапокляк была права: мимо такого не пройдёшь. Стены - из книжек, крыша выстлана альбомами и старинными фолиантами, даже дверь составлена из книжных переплётов, сцепленных между собой канцелярскими скрепками.
Пока я примерялась, куда лучше постучать, дверь распахнулась сама. На пороге явился импозантный брюнет, чертовски похожий на молодого Шона Коннери в роли агента 007. Из кармана блейзера у него торчала лупа.
- Добрый день, мадемуазель, - насмешливо сказал Коннери звучным баритоном. - Чем могу быть полезен?
- Здравствуйте, - промямлила я. - Простите, вы Книжник?
Мне-то представлялся сгорбленный старичок в очочках!
Красиво очерченный рот брезгливо дёрнулся.
- О, я, кажется, знаю, кто вас прислал. Милейшая госпожа Садовница! Что ж, прошу, - он пропустил меня внутрь. - Вообще-то я учёный. Звездочёт, алхимик, книгочей, коллекционер, эстет, чародей, мечтатель...
Сказать, что в доме всё было завалено книгами, значит ничего не сказать. Книги громоздились рядами, штабелями, без полок и шкафов, образуя безумный кавардак. Воздух пах бумажной пылью. Я чихнула.
- Будьте здоровы! - Книжник любезно улыбнулся. - Не угодно ли чаю?
- С удовольствием, - я осторожно примостилась на табурет из книг. Поискала взглядом Ноктюрна. Но мой провожатый пропал. Видно, счёл свою миссию исполненной.
Книжник уселся напротив, хлопнул в ладоши. Послышалось шуршание, позвякивание... По длинной, до пола, скатерти взбиралась посуда. Я присмотрелась: фарфоровые чашки, блюдца, вазочки, креманки, ложечки из мельхиора тащили на себе крохотные букашки. Целый сонм букашек... Мама мия, да это же буквы с лапками!
Маленькие носильщики расставили свою ношу на столе, чёрными струйками стекли по скатерти на пол и затерялись среди книжных залежей.
Свет из окон вяз в стенах многотомного лабиринта, в комнате было сумрачно, и Книжник зажёг лампу над столом. На абажуре малиновой кожи поблёскивала тиснёная надпись: "Энтё Санъютэй. Пионовый фонарь".
- Угощайтесь.
Книжник подвинул ко мне тарелку с пирожными - на холмиках взбитых сливок румянились вишенки.
- Вижу, вы стесняетесь, барышня, - в красноватом свете его лицо выглядело старше - на лбу проступили морщины, по вискам мазками седины скользили блики. - Вам, верно, наговорили обо мне гадостей. А вы знаете, что прелестные цветочки госпожи Садовницы на самом деле люди, попавшие к ней в плен и обречённые влачить жалкое растительное существование до конца своих дней?
Книжник поправил абажур, тени на его лице легли иначе, и он стал похож на молодого испанца со взглядом чёрным и огненным, как кипящая смола.
- Итак, чем могу помочь?
- Я ищу одного человека. Мальчика. Правда, не знаю, есть ли в этом смысл...
- Так-так, - Книжник побарабанил пальцами по столу. - И давно он пропал?
- Давно.
- Что ж, - Книжник встал. - Попробую вам помочь.
- А вы можете? - глупо спросила я.
- Это зависит от вас, - он скрылся за горными кряжами книг. - Посидите минутку. Сейчас...
Из-за книжного утёса вихляющей походкой вырулил юнец в потёртой джинсе.
- Дай сюда пальчик, - потребовал он надломленным баском, демонстрируя мне иглу и пробирку.
- Зачем? - я попятилась.
- Ты что, куколка, никогда кровь не сдавала? - из нагрудного кармана у юнца высовывался краешек знакомой лупы. - Хочешь найти пропажу, а капельку крови пролить жаба душит?
Поколебавшись, я протянула руку. Книжник действовал с ловкостью заправской медсестры - кольнул, нацедил чуть-чуть в пробирку, прижал к ранке клочок ваты.
- Держи, - он сунул мне в руки мягкую тряпицу. - Наклонись к камину, подожди, когда на лбу выступит пот, сотри и дай мне.
Только сейчас я заметила, что в комнате есть камин. Стенки его были выложены мраморными плитами, по плитам бежала арабская вязь. Я присела у огня, вдохнула запах дыма с примесью чего-то сладкого. Может, меня хотят одурманить? Пламя резвилось на углях и поленьях, дыша жаром в лицо. Я промокнула испарину и повернулась, чтобы отдать тряпицу Книжнику.
На месте юнца стоял старец с пышной седой бородой. Ага, вон и лупа - свисает на золотой цепочке из кармана бархатного камзола.
- Отлично, - скрюченные пальцы выхватили ткань из моей руки. - Человек подобен книге, каждая написана на своём особом языке, не похожем на другие. Один так прост, что и разгадывать неинтересно, на другой можно потратить годы. Подобрать универсальный ключ к шифру человеческой души - вот задача, достойная учёного! А теперь, сударыня, будьте добры... Машину водите? Представьте, что вам предстоит пройти, так сказать, освидетельствование на состояние опьянение... Короче, дыхните вот сюда.
Старик показал устройство, и впрямь похожее на алкотестер. На крохотном экране горели нули.
- Возьмите трубочку в рот. Не беспокойтесь, она стерильна. Поглубже вдохните носом, а потом выдохните через рот. Как следует выдохните - всё, что есть в лёгких.
- Нет! - громко сказал кот. Он сидел на каминной полке, поджав лапки - будто никуда и не исчезал.
- А-а, у прекрасной дамы обнаружился рыцарь-защитник! - Книжник опять стал красавцем Бондом, в бархатном голосе сквозил яд. - Животное, ты ведь знаешь: чтобы получить субстанцию души, нужны кровь, пот и дух. Иначе я ничего не смогу сделать.
Кот поглядел на меня, и глаза его полыхнули изумрудным светом.
- Будь осторожна. Выдыхай неглубоко и только через нос. Дай ей раструб, - велел он Книжнику.
Тот разом превратился в старика. Покряхтывая и ворча себе под нос, привинтил к трубке подобие дыхательной маски. Я поднесла её к лицу, тихонько дунула - по экрану побежали цифры.
Книжник подключил "алкотестер" к чему-то вроде лабораторного химического реактора, вылил в него кровь из пробирки, сунул тряпку, пропитанную моим потом, зажёг спиртовую горелку под сосудом и нажал кнопку. Агрегат загудел. Буквы-козявки взволокли на стол книгу, раскрыли. Из трубки, присоединённой к агрегату, на чистые, пергаментного цвета страницы потёк дымок - там, где он касался бумаги, ложились строки, блестя свежими чернилами.
Книжник навис над столом, закрыв от меня удивительные письмена.
- Так-так! - воскликнул он, плотоядно потирая руки. - Димкина мать от горя спилась. Муж её бросил... Пара абортов в молодости... Женский недуг... Иметь детей она больше не могла. Этот мальчик - всё, что было у несчастной. А вы, барышня, лишили её жизнь смысла!
- Что вы несёте, - огрызнулась я.
- Все обвиняли вас - даже ребята во дворе, - читал Книжник. - Только родители всегда твердили, что вы ни при чём. Вполне понятно. И вы позволили себе в это поверить, хотя бы частью души, иначе невозможно было жить.
Послать его, что ли, к чёрту... Встать и уйти. А куда?
- Со временем всё забылось, но не для матери мальчика. Помните, как она таскалась по улицам - пьяная, оборванная. Сколько ей было, когда она умерла - тридцать семь? Полжизни впереди.
Я сидела, стиснув зубы, и ждала, когда "и это пройдёт", с трудом удерживаясь, чтобы не разрыдаться.
Книжник поднял глаза, в стёклах пенсне танцевали язычки огня.
- В ту пору тебе часто снился сон. Димка зовёт из кладбищенских дебрей: "Помоги! Спаси!" Но ты видишь в кустах красные глаза, чуешь запах мертвечины и бежишь прочь. Это большой грех - сгубить невинного ребёнка. А на твоей совести две жизни...
Я не хотела оправдываться, но не выдержала, шепнула:
- Мне было всего девять...
- Она сама была ребёнком, - проворчал кот с камина.
Книжник выпрямился.
- И ты только сейчас набралась духу прийти за ним - спустя двадцать лет? Думаешь, он дожидается тебя?
- Я его видела. На улице в ни...
- В никуда? Из ниоткуда не возвращаются, ты знаешь? А впрочем... я мог бы его поискать.
Книжник смотрел выжидательно. Мне показалось, он дочитал не всё, что было в книге. Я потянулась взглянуть, но он прикрыл страницу.
- Не так скоро, милочка. У всего на свете есть цена.
- Что вы хотите?
Он протянул мне "алкотестер".
- Дыхни. И не сдерживай себя на этот раз. Дыхни от души, - он выделил голосом слово "душа".
- Мяу! - Ноктюрн перескочил к камина на стол. - Я за неё! Ты ведь давно на меня зарился, книжный червь!
- О, какая самоотверженность! - рассмеялся Книжник. - С чего ты вдруг решил пожертвовать собой, животное? Это на тебя не похоже.
Кот встопорщил усы, стукнул хвостом по столу.
- Мне тоже пора искупить старые грехи. Хватит тянуть...
- Нет-нет-нет, подождите! - вмешалась я. - О чём это вы?
- Он, - Книжник, улыбаясь, театральным жестом указал на кота, - твоя цена. Что ж, я согласен.
- И что с ним будет?
- Он будет мой.
- Ни в коем случае. Никаких жертв, никаких искуплений, - я наклонилась к коту. - Мало мне Димки, так ещё из-за тебя мучиться! Нет уж. Если надо платить, я заплачу сама.
- Вы оба будете моими, - заявил Книжник.
Ноктюрн зашипел, обнажив клыки.
- Хватит и меня одного! Давай свой духосборник, змей!
Было несложно опрокинуть подставку с горелкой. Синеватое пламя плеснуло на стены, на стол, растеклось по полу и сразу же встало стеной. Ноктюрн метнулся по грудам книг, и они посыпались на голову Книжнику. Я схватила со стола свою книгу, выскочила за дверь. Вслед нам летели крики агонии...
Смеркалось. За кустами мелькнул покосившийся крест. Дорога скукожилась до узенькой стёжки и оборвалась у могильной плиты из чёрного гранита. "Тамара Шестакова", - прочла я. Ноги подкосились. Пришлось сесть тут же, на низкий каменный постамент. Кот плюхнулся рядом, обмахнул морду хвостом.
- Уф, оторвались.
- Думаешь, он не явится за нами сюда? - я пристроила на коленях украденную книгу.
- Ему сейчас некогда, спасает свою библиотеку.
На душе было гадко. Похоже, я упустила единственный шанс вернуть Димку. Если такой шанс вообще был. Да ещё Томкина могила...
- Что бы со мной стало, если бы я сделала, как он хотел?
- Он превратил бы тебя в буквозявку, чтобы таскала для него чайные ложки. Или отправил на Дорогу приманивать заплутавших путников.
Ноктюрн сделал многозначительный крендель хвостом.
- Знаешь, ты нарушила баланс.
- И что теперь?
- Понятия не имею, - казалось, кот улыбается. - У меня появилась надежда.
- На что?
- Снова стать человеком. Книжник - истый коллекционер, он берёт то, что хочет, не считаясь с законом и совестью. Садовница воздаёт каждому по справедливости. Цветы в её саду... Ты винила себя за то, чему стала причиной косвенно, по детскому неразумию. Эти же не признают за собой вины, хотя проступки их куда тяжелее.
- А ты?
- Я... - кот дёрнул спиной. - Я был гордецом. Всегда поступал по-своему. Сюда попал из-за женщины, которой не был нужен. Хотел вернуться назад, плутал по Дороге до тех пор, пока моё человеческое тело не износилось и душа не начала улетучиваться. Садовница спасла от меня столько, сколько осталось. Хватило как раз на кота, - он невесело усмехнулся. - Я устал от такой жизни. И Садовница дала мне шанс... Ну-ка, посмотрим, что там ещё написано.
Я раскрыла книгу. В ней был всего один абзац:
- "И поднимется тлен, и восстанет прах, чтобы вернуть заплутавшего из страны ночи. Но указать дорогу ему сможешь только ты - если не побоишься". Ничего не понимаю.
Шерсть у Ноктюрна на загривке встала дыбом.
- Не стоило читать это вслух.
Над кладбищем прокатился жуткий нутряной стон, какой, бывает, издаёт болото. Кресты зашатались, земля вспучилась, пошла разломами. Воздух наполнился таким смрадом, что меня чуть не вывернуло. С грохотом рушились каменные стелы, лопались могильные плиты. Почва оседала, проваливалась, и из ям лезли покойники в лохмах истлевшей плоти на бурых гнилых костях. Силясь встать, они падали, теряли конечности, но упорно ползли, шкандыбали, тащились - прямо к нам.
Я вскочила на Томкину могилу. Лишь она не вскрылась. Если бы Томка стала зомби... я бы не вынесла!
- Тут от них не убережёшься, - крикнул кот. - Бежим!
И прыжками помчался по тропинке. Я припустила следом. К счастью, мертвецы соображали так же медленно, как двигались - с трудом ворочая костями, они по-прежнему стремились к Томкиной могиле, и только немногие, когда мы с Ноктюрном пробегали мимо, поворачивались вслед за нами, как подсолнухи за солнцем.
В просвете листвы мелькнул ангел с отбитым крылом, показались колонны в пятнах и щербинах, и тропинка вывела нас к склепу. Двери подпирала небольшая коленопреклонённая статуя. Кот взлетел ей на темя.
- Сюда, скорей!
Я взбежала по ступеням, дёрнула ручку - заперто. Или это статуя мешает? Бросили её тут... Странная статуя - ни пыли на ней, ни плесени, ни птичьего помёта, вся от пяток до руки, протянутой к двери, алебастрово белая. Как будто вчера поставили.
Кот спрыгнул на крыльцо и привстал на задние лапы, разглядывая дверное полотно там, где в него упирался указательный пальчик статуи: бороздки, процарапанные кое-как на бурой древесине, складывались в буквы, а буквы в слово: "П... м...ги". Я зажмурилась. Не может быть. Это шутка памяти, трюк подсознания, готового наделить Димкиными чертами любое детское лицо...
- Хватай его и бежим, - мявкнул кот. - Нас окружают.
Я качнула статую за плечи, уверенная, что не смогу сдвинуть её с места, но белый мальчик подался легко и, утратив твёрдость, тряпичной куклой повалился мне в объятья.
- Димка!
Мальчик застонал, шевельнулся...
- Это сон? - прошептал он. - Ташка, ты мне снишься? Ты всё время мне снилась...
От смрада спёрло дыхание, из кустов на крыльцо гнилушкой вывалился мертвец, загремели кости...
- Живей, - прикрикнул кот.
Я хотела взять мальчика на руки, но он вдруг оказался слишком тяжёлым и большим. Осталось крепче сжать вялую алебастровую ладошку и тянуть, тянуть изо всех сил... Димка поднялся. Мы шмыгнули мимо мертвеца, выскочили на дорожку и побежали. Назад? Я не спрашивала и не удивлялась. Перед нами нёсся Ноктюрн, указывая путь - реял пиратским флагом чёрный хвост. Дорожка вильнула и выпрямилась. Впереди, меж раскрытых створок, горел восход.
Мы вырвались за ворота рука в руке - моя, в кошачьих царапинах, чуть больше Димкиной, и его, не белая уже - живая, смуглая от загара...
Тут я раздвоилась. Я-девочка, рука об руку с Димкой, уходила в рассвет, а я-взрослая стояла у ворот и смотрела вслед самой себе. Навстречу нам-детям бежали наши матери - молодые, счастливые.
Моя новая жизнь разворачивалась кадр за кадром - невероятное кино с полным эффектом присутствия. Школа, университет, работа... Мы с Димкой едва не поженились. Помешал, наверное, разный жизненный опыт - ведь моё второе "я" тоже знало и помнило... Новая жизнь длилась, то расходясь с первой, то пересекаясь, пока обе они не слились в одну.
* * *
Теперь я живу на Улице-в-никуда в Томкиной квартире с толстыми стенами и высокими окнами. Иногда ко мне в гости заходит большой чёрный кот. Садится на подоконник и, свесив хвост, рассуждает о том, что когда-нибудь станет человеком.
- И пойдём мы с тобой гулять по свету!
Но мне пока никуда не хочется. А дальше... Кто знает. Жизнь - длинная дорога.