Пожар бушевал уже несколько часов, безжалостно пожирая кирпичное пятиэтажное здание. Огонь гудел и ревел как бешеный зверь, надсадно хрипя, осознавая свою неуязвимость. Под очередным натиском пламени вылетели оконные стекла, фейерверком осыпавшись вниз на изувеченные и разбитые вещи, которые люди в панике выбрасывали из окон. Эти жалкие останки, кое-где тлеющие от вылетающих искр, окропляемые каплями пены, бьющей из брандспойтов, никак не напоминали предметы обихода. Скорее они были похожи на продукты пищеварения пожара, полупереваренный, изжеванный хлам.
Один за другим из пылающего подъезда выбежали задыхающиеся, покрытые копотью пожарные. К ним навстречу немедленно рванулись врачи скорой помощи, держа на изготовке кислородные маски.
На безопасном расстоянии держалась кучка людей, которые только что лишились дома, не по своей воле отдав его в распоряжение неумолимому пожару. Они с грустью взирали на смешанные с грязью остатки их имущества и на здание, готовое полопаться от жара. Казалось, его крыша вот-вот рухнет вниз или взлетит на воздух под напором огня.
Внезапно гул горящего дома перекрыл крик. На балконе последнего этажа стоял ребенок. Маленький мальчик лет семи звал на помощь, прижавшись к чугунной решетке. Пожарные бросились к раздвижной лестнице, но ее заклинило, а ждать, пока подъедет новый расчет, не было никакого смысла. Большинству очевидцев было ясно, что ребенок обречен.
Но только не Генри. Спокойно и уверенно он вошел в горящее здание, грозящее с минуты на минуту рухнуть. Даже не закрыв лицо маской, аккуратно разбивая препятствия топориком, он добрался до цели в рекордно короткий срок. Он вынырнул из сплошного огня на балкон, подхватил мальчика, расстегнул на груди куртку и крепко прижал его к себе. Генри развернулся и снова шагнул в пламя. Наступили томительные минуты ожидания, над людьми повисло напряженное молчание, которое не замедлило разрешиться вздохом облегчения, когда фигура пожарного появилась в проеме, облизываемая языками пламени, в клубах черного дыма, в ореоле выстреливающих искр. С лицом черным от сажи, но на удивление невредимый, он отдал мальчика на руки врачей и рыдающих родителей, а сам, не промолвив ни слова, неторопливо направился к машине. Еще один пожар, еще одна жизнь.
В ванной комнате Генри открыл кран и помедлил, задумчиво упершись взглядом в свое отражение в зеркале. Он смотрел не на себя, а вглубь своего двойника, каждой мышцей и сухожилием он ощущал усталость. Она казалась ему сладкой в предвкушении возможности растянуться на диване и вздремнуть. Из оцепенения Генри вывел шепот. "Иди ко мне", сказал чей-то голос. Он вздрогнул и резко обернулся. Никого. "Послышалось", решил он, списав шепот на журчание воды.
Умывшись и приведя себя в порядок, Генри решил вознаградить себя за тяжелый день парой стаканов виски. Из ближайшего бара он вернулся домой далеко за полночь. Сил хватило только на то, чтобы завалиться спать, краем сознания отметив шуршание дождя за окном. Но даже этот неприятный для него звук не помешал ему мгновенно забыться глубоким сном.
Утром он обнаружил, что сигареты кончились. По дороге к ближайшему киоску он старательно обходил лужи, оставшиеся после ночного дождя, пожалуй, несколько мрачно размышляя о том, что погода лишает его работы. На светофоре горел красный, Генри бездумно разглядывал перекресток, пока его взгляд не упал случайно вниз. Из глубокой лужи на него смотрело женское лицо, ее губы шевелились, и он снова услышал: "Иди ко мне". Он обернулся, неловко задев локтем стоящего рядом старичка. Кроме него рядом никого не было. "Надо завязывать с виски", подумал он и по зеленому сигналу перешел улицу.
Но по случаю выходного дня он свое решение отложил на будущее и в том же баре опрокинул несколько порций спиртного. Когда он вышел оттуда, солнце уже садилось, окунаясь в набрякшие темные тучи. Он подумал, что можно было прогуляться по парку, пока не стало совсем темно.
Парк тихо гордился своим багряно-желтым одеянием, доставшимся ему в подарок от золотой осени. Под ногами шелестели пестрая опавшая листва, но было по-прежнему тепло. Генри закурил и погрузился в размышления. Яркие краски осенних деревьев напоминал ему родное пламя. Только деревья горели дольше и молча. Но когда все закончится, они надолго останутся обгорелыми, тыча тонкими черными веточками в серое небо. А потом на пепелище возникнут как будто ниоткуда почки и клейкие листочки, которым тоже суждено сгореть в осеннем пламени.
Тропинка огибала пруд, соединяющийся со следующим широким ручьем, через который вел деревянный резной мостик. На берегу пруда он остановился, заметив в воде купающегося человека. Это была молодая женщина с темными волосами цвета ореховой древесины. Она посмотрела на Генри и помахала ему рукой.
- Здесь купаться запрещено, - почти механически произнес он, игнорируя ее приветственный жест.
- Да? Не знала. Хочешь присоединиться? - она подплыла ближе и поманила его пальцем. - Иди ко мне.
Он вздрогнул. Ее лицо и голос показались ему очень знакомыми.
- Я не умею плавать, - сухо сказал он.
- Брось, я научу.
- Здесь купаться запрещено, - повторил он, развернулся и широкими шагами пошел прочь.
Пару дней спустя Генри снова наслаждался покоем, растягивал удовольствие от свободного вечера выдавшегося после очередного рабочего дня. Жаркий огонь в камине, зажженные свечи, мягкое кресло и стакан виски в руке - что еще надо для полного счастья? Ему даже удалось выбросить из головы ту незнакомку-купальщицу.
Он потягивал янтарную жидкость, позвякивал кусочками льда о стекло и задумчиво водил рукой над пламенем свечи. Его ладонь мягко скользила из стороны в сторону, потом задержалась на месте, почти касаясь черного фитиля. Оранжевый огонек ласкал его руку, дрожал и ластился, как будто это он хотел согреться в ладонях Генри. "Неуязвимый для огня", "огнеупорный" - так прозвали его в прессе. Вульгарная кличка ему была противна. А почему собственно огонь обязательно должен быть врагом? Для него он был единственным другом. Вернее, нет. Каких-либо особенных чувств Генри к нему не испытывал, как и огонь к нему. Смешно было бы полагать, что пламя обладает привязанностями и предпочтениями. Просто между ними была заключена сделка: огонь не трогает Генри, а Генри оставляет в покое огонь. И все счастливы. С тех пор прошло много времени, много пожаров и много человеческих жизней. Теперь Генри мог позволить себе по-свойски, но без вальяжности обходиться с партнером. Итак, он играл с огнем, когда в дверь постучали.
Он выглянул в окно - на улице было совершенно темно, только оглушительно колотил по крыше ливень. Генри помедлил. Он никого не ждал, тем более в такое время. Стук повторился. Он с некоторым раздражением поставил стакан на стол и пошел открывать. Ветер швырнул в стекло пригоршню крупных капель.
На пороге стояла та самая темноволосая женщина. Она промокла до нитки, вода струилась по ее лицу, волосам и стекала по одежде. Она мило улыбнулась в ответ на его удивленное молчание.
- Могу я войти?
- Как вы меня нашли? - все, что пришло в голову Генри.
- Город невелик, а вы тут знаменитость. Ваше фото на первой полосе любой газеты. Шутите? Да тут каждый укажет ваш дом, - она смахнула с лица набежавшие капли и поежилась. - Может, все-таки впустите меня?
Честно говоря, Генри этого совсем не хотелось. Поэтому он продолжал в нерешительности стоять в дверях, глазея на промокшую и озябшую гостью.
Она серьезно посмотрела на него, улыбка исчезла с ее губ, в глазах появилось суровое выражение.
- По-вашему я должна торчать снаружи?
От ее слов повеяло холодом. Генри наконец решился и отступил, пропуская ее внутрь.
Сопротивляться ей было бесполезно, в ней сразу появлялось что-то жестокое, в голосе слышалась сталь, а взгляд пронзал насквозь, поэтому она беспрепятственно приняла горячую ванну, развесила сушить мокрую одежду, а сейчас сидела в кресле напротив него, завернувшись в толстое махровое полотенце. Она первая прервала затянувшееся молчание.
- Так ты пожарный? - поинтересовалась она.
- И да и нет. Ну не совсем. В общем, я не тушу пожары.
- А что ты делаешь?
- Спасаю людей, - ровным голосом сказал он.
- Только людей? А, например, домашних животных?
- Иногда. Если необходимо, - так же безразлично подтвердил Генри.
- Говорят, ты не горишь в огне?
Генри поморщился, ожидая услышать цитату из желтых таблоидов или очередное восхищение его "экстраординарными способностями".
- Говорят, - уклончиво ответил он.
- А ты не слишком разговорчив. И все-таки мне интересно, что ты чувствуешь, когда выносишь из огня человека?
- Не знаю. Удовлетворение. Я просто делаю свою работу.
- И ни грамма тщеславия, - будто про себя проговорила она. - Ни радости, ни счастья. Ты вообще что-нибудь чувствуешь? Тревогу, страх, отчаяние?
- Иногда, - хмуро ответил он. - Когда не удается спасти кого-нибудь. Но к чему все это?
Допрос начинал выводить его из себя. Она покушалась на его одиночество, на его уединение, на его самого. Она хозяйничает в его собственном доме и донимает его никчемными допросами. Он посмотрел на часы.
- Уже поздно, я пошел спать. Можешь лечь на диване. Уйдешь утром и, надеюсь, до того, как я проснусь.
- Выгоняешь меня? - удивленно переспросила она. - Это не очень-то вежливо, как ты считаешь?
- Послушай, я тебя не знаю. Ты вторгаешься ко мне, лезешь с вопросами. По-моему я был достаточно гостеприимен и не оставил тебя на улице. Но будь добра, не задерживайся здесь.
Она резко поднялась.
- В таком случае, можешь не волноваться, я уйду на рассвете.
Она разложила поудобнее подушки, без тени стеснения ловким движением избавилась от полотенца, устроилась на диване и укрылась принесенным Генри одеялом.
Тот лишь пожал плечами и отправился в спальню, только там позволив себе перевести дух от увиденного. Не каждый день на его диване в гостиной засыпает прекрасная обнаженная женщина.
Ему снился сказочный уголок природы, оазис, дышащий прохладой и негой. С невысокой скалы устремлялся вниз водопад, тонкой пеленой скрывая склон, покрытый мхами. От озерца поднимались испарения, в воздухе висели мельчайшие капельки воды, было очень влажно и жарко.
- Генри! - окликнул его кто-то.
Он увидел ее. Она плыла в радужном блеске водопада, усыпанная бриллиантами брызг, в роскошном небесно-голубом платье. Ее темные волосы развевались по ветру, лицо было сосредоточено, лоб нахмурен.
- Ты разве не догадываешься, зачем я пришла к тебе? Не знаешь разве, что спасать надо тебя самого? Я звала тебя, чтобы помочь. Я дала тебе шанс. Я была милосердна. Но что сделал ты?
Ее лик потемнел от сдерживаемого гнева. Она взмахнула рукой и по поверхности воды пошли круги.
- Ты прогнал меня. Ты оттолкнул меня. Ты отвернулся от меня. Я не могу это так оставить, ты же понимаешь.
Уже тише она добавила:
- У тебя в груди камень вместо сердца. Ты получишь то, что заслуживаешь, то, что тебе более всего по душе. Прощай.
Только сказав это, она растворилась в воздухе. И Генри проснулся.
Сначала ему показалось, что его кровать стала слишком жесткой. Потом до его слуха донеслись незнакомые звуки. Он медленно открыл глаза и замер потрясенный.
Во все стороны, покуда хватало глаз, его окружали пески. Ровные волны, созданные по прихоти ветра, не встречающего здесь препятствий, редкие камни, сухие колючки и ничего более. Генри не поверил своим глазам. Он поднялся и несколько раз ущипнул себя за руку. Видение не пропало. Он все еще стоял по щиколотки в песке, а солнце уже стояло довольно высоко. Близился полдень. Генри пошатнулся, из его рук что-то упало на песок. Он нагнулся и поднял стеклянную бутылку воды.
Как оказалось, времени в пустыне нет. Во всяком случае Генри потерял ему счет очень быстро. Он брел вперед и вперед под раскаленным до белого нестерпимого сияния солнцем, обжигая ступни горячим песком, вдыхая практически непригодный для дыхания воздух. Он шел, приберегая воду на самый крайний случай, но до вечера было еще далеко, а ему уже стало казаться, что тот самый крайний случай настал. Он сделал глоток и некоторое время шел, не помышляя о воде. Но солнце будто приклеилось к небосводу и не желало клониться к закату. День длился бесконечно, он шел как во сне, с той лишь разницей, что все окружающее было невероятной, но реальностью. Песок и только песок, пустыня была скупа даже на миражи, ничего живого на многие мили вокруг. Только он посреди печи, ровно накаляемой до предела.
Вода закончилась, а жара все не спадала. Генри лег на песок, мучимый жестокой жаждой, чувствуя, как с каждой минутой испаряется влага с его кожи. Его губы потрескались, язык распух и приклеился к небу, глаза невыносимо жгло. Он беспомощно прижал пустую бутылку к груди и замер, лишенный сил, ведь каждый вздох удавался с трудом и обжигал все внутренности.
Какое-то время он пролежал так без движения, он знал, что бороться было бессмысленно, потом он застыл, испустив дух. Его тело продолжало иссушать горячее светило. На следующий день полуденное солнце с новой сило ударило по бездыханному телу, его лучи сверкнули на бутылке, все еще прижатой к его груди, собравшись, как линзой в один пучок. В тишине мертвых раскаленных песков его тело вспыхнуло, подобно куче осенних листьев, и мгновенно сгорело дотла. Ветру оставалось только подхватить пепел и разнести его воздуху.
Трудно сказать, пришлась ли ему такая смерть по душе.
А вскоре на этом месте, отмеченном бесполезной стекляшкой, из недр песка забил ледяной ключ. В суровых условиях горячей пустыни все меняется очень быстро, в одночасье. Поэтому не удивительно, что кругом родника в короткий срок раскинулся зеленый оазис, дающий приют многим путникам, но только тем, которые знают, что ищут, тем, чьи сердца еще не окаменели окончательно.