Эвленгальда напряженно всматривалась в подернутую утренней дымкой даль. Она верила своим предчувствием, которые почти никогда ее не обманывали, а на этот раз ее всю ночь мучили не поддающиеся разгадке сны. Теперь она стояла у стрельчатого окна Восточ-ной башни, опираясь руками на холодный и влажный с ночи каменный подоконник.
Утро еще только наступало; солнце слегка золотило пышную зелень деревьев, по-немногу просыпались птицы, а ветерок казался дыханием самой природы, едва пробудив-шейся и сладко потягивающейся. Эвленгальда стояла так уже давно и ее стала пробирать утренняя свежесть. Поежившись и тряхнув длинными, до самых коленей, золотисто-рыжими волосами, она пошла накинуть на плечи шаль и перекусить. Она и сама не могла понять, что с ней происходит и почему ею овладевает беспричинное беспокойство. Еще ни-когда в жизни она не ждала с таким нетерпением чего-либо. Слегка подкрепившись и укра-сив комнаты цветами, Эвленгальда снова выглянула в окно.
Время уже близилось к полудню, жара набирала обороты, пылкий ветер бросал ее в лицо пригоршни горячего воздуха, стрекотали цикады, и птицы неуверенно почирикивали в траве. Она вгляделась в горизонт, и в дрожащем от зноя мареве увидела крошечное облач-ко пыли. Самодовольная улыбка появилась на ее устах, и она вздохнула с облегчением. "Ах, вот в чем дело", подумала она. "Так-так.... И кто это к нам пожаловал?"
Она прикинула, что у нее в запасе еще как минимум часа два, прежде чем пятнышко вырастет во всадника, который, вздымая целые тучи пыли, проскачет по дороге к замку и спешится во дворе. Не теряя времени даром, она кликнула проворных белок и попросила их прибраться и помочь ей одеться. Те мигом бросились врассыпную, и, весело щебеча и хихикая, принялись смахивать пыль пушистыми хвостами, чистить ручки дверей песком и подметать пол. Некоторые позвали садовника, чтобы тот принес воды, и вот бодро шагающий опрятный гном притащил коромысло с ведрами, тщательно следя, чтобы не пролить ни капли, но строя при этом такие уморительные рожицы, что белки со смеху покатились. Гном сердито нахмурил брови, так как терпеть не мог, когда над ним смеялись, но от этого его личико стало похоже на сморщенную картофелину, что вызвало новый приступ смеха. Так что он просто вздохнул, поставил ведра на пол, вытер лоб маленьким платочком и пошел обратно в сад.
Тем временем пятеро самых ловких белочек одевали Эвленгальду в розовое платье цвета обратной стороны лепестков роз, причесывали густые волосы, увивали их нитками жемчуга. На ноги они обули легкие сандалии с тонкими, будто вот-вот порвутся ремешка-ми, потом застегнули на голенях и запястьях резные золотые браслеты и еще пару жемчуж-ных ниток на шее. Окинув себя взглядом в огромном зеркале, Эвленгальда осталась доволь-на. Даже потускневшая от времени поверхность зеркала не могла приуменьшить ее красоту. Ее призрачное отражение улыбнулось и слегка наклонило голову в знак одобрения. Ну что ж, самое время встречать гостей. Она отпустила белок, и они, играя, поскакали в сад.
Она снова посмотрела в окно, как раз во время, чтобы лицезреть прибытие путника. Во двор ворвался всадник в широком коричневом плаще с зеленой подкладкой, без изо-щренной отделки, и на вороном коне. Он на полном ходу осадил лошадь, взбив еще раз пыльную землю, и красиво соскользнул с седла. Заинтригованная, Эвленгальда чуть пода-лась вперед, но широкий плащ скрывал фигуру, а капюшон полностью закрывал лицо, од-нако, судя по широким и свободным движениям, он был в хорошей физической форме. От-сутствие меча и щита, да и вообще какого бы то ни было оружия, кроме деревянного посоха и лука со стрелами, притороченного к седлу, ясно говорило, что владелец поистине велико-лепного коня не прославленный боец. Незнакомец огляделся по сторонам в поисках услуж-ливого конюха, готового забрать коня под уздцы, но, никого не обнаружив, поднял глаза и встретился взглядом с Эвленгальдой, которая с нескрываемым любопытством разглядывала его. Из-под капюшона блеснули темные глаза, и путник красивым жестом скинул с плеч плащ, беззастенчиво улыбаясь глазами и не подумав поклониться. Несколько мгновений Эвленгальда рассматривала незнакомца, который оказался довольно привлекательным мужчиной, статным, просто, но со вкусом одетым, с каштановыми кудрями до плеч и кари-ми глазами. Вспыхнув от наглости взгляда путника, Эвленгальда отшатнулась от окна, не-сколько раз глубоко вздохнула, чтобы привести в порядок мысли и снова тряхнула волоса-ми. "Еще один жених! Сколько можно! Ну, просто тоску наводит!", думала она, меряя ком-нату шагами. "Сил моих больше нет".
Эти бесконечные вереницы сватов и женихов, сбежавшиеся после смерти ее отца, так бесконечно надоели ей, что она уже подумывала в отчаянии, не пора ли отправиться куда-нибудь в небольшое (или большое?) путешествие. Желающих завладеть красавицей, а также замком и прилегающими землями, от которых, впрочем, уже почти ничего не осталось, становилось все больше и больше, пока она не была вынуждена навести Запретные чары на замок. Отважные воины и принцы всех мастей проклинали все на свете, но не могли пересечь границу заклятья, а замок стоял как прежде - такой близкий и такой недоступный, что злило их еще больше. В конце концов, они все разъехались, утешая друг друга тем, что дева, возможно, на самом деле не так уж и прекрасна, как говорит молва, а Эвленгальда смогла вздохнуть свободно. Вот уже год как улеглась пыль после отъезда последнего, самого настойчивого жениха, и она сняла чары, надеясь, что заживет теперь спокойно. Она не была такой уж мужененавистницей, некоторые их претендентов были довольно ничего себе, но все они были так назойливы и беззастенчивы, даже можно сказать, бестактны, для них покорить красавицу было вопросом престижа, тем более что другой такой во всем мире не найти. Но это-то и раздражало Эвленгальду - все они видели в ней только красоту, внешность и ничего больше. Никто из них даже не пытался ее хотя бы выслушать, не говоря уже о том, чтобы узнать ее получше.
И вот теперь, когда ей начало казаться, что суматоха вокруг нее улеглась, появляется еще один наглец. Но каков! Что-то в нем возбуждало в ней непреодолимое любопытство, что-то казалось привлекательным. Пока что она не могла понять, что именно, и, отбросив раздражение, нахлынувшее на нее вместе с неприятными воспоминаниями, решила узнать, по крайней мере, кто это. Окрыленная принятым решением, она выпорхнула из комнаты, но приложила все усилия, чтобы не сбежать с лестницы, как какая-нибудь девчонка, а сте-пенно сойти вниз и поприветствовать гостя. Спустившись до половины широкой, покрытой ковром лестницы, она застыла, парализованная взглядом незнакомца, стоящего внизу, в вес-тибюле. Его карие глаза были такими глубокими, что она всерьез боялась утонуть в них, от них невозможно было оторвать взгляд. Он сдержанно улыбнулся, отвесил глубокий поклон и проговорил:
- Приветствую тебя, госпожа. Я Эдвин, странствующий друид, и сейчас я держу путь в Редколесье по ту сторону озер. Не откажешь ли ты мне в ночлеге, чтобы завтра я мог про-должать свое путешествие.
Его чудный, бархатный голос музыкой звучал в ушах Эвленгальды. Она стряхнула с себя оцепенение и ответила ему легким кивком.
- Будь моим гостем, здесь не откажут никакому усталому путнику, и еще никто не от-важился попрекнуть мой замок негостеприимностью.
Эдвин продолжал стоять как вкопанный, не в силах отвести глаз от Эвленгальды, по-висла неловкая пауза, и он спохватился:
- Прости меня, госпожа, я поражен тем, что вижу. Людская молва разнесла по свету немало небылиц о тебе, но теперь я воочию вижу, что она нисколько не умалила твою кра-соту.
- Сплетни да слухи - неверные помощники, не стоит принимать их близко к сердцу, - она слегка зарумянилась, но твердо смотрела ему в глаза. - И, пожалуйста, не называй меня больше госпожой. Ты мой гость, а не раб. "Пока", чуть не добавила она.
- Прошу, не откажись разделить со мной скромную трапезу, это подкрепит твои си-лы.
- С радостью, но сначала вели накормить и напоить моего коня.
- Не беспокойся, он уже в моей конюшне, о нем позаботились. Надеюсь, они с Толле-мом поладят.
- Кто такой Толлем?
- Я вас познакомлю чуть попозже, он мой добрый друг и советчик.
И она широким жестом пригласила его в столовую.
Глава 2
Эдвин благодарно склонил голову и прошел вслед за ней в обширную залу, бóльшую часть которой занимал стол, накрытый на двоих, что выглядело довольно забавно, учитывая его размеры. Камин, несколько потемневших зеркал и узкие, но высокие стрельчатые окна, через которые струился, делясь на сектора и другие геометрические фигуры, солнечный свет. Под ногами приятно поскрипывал дубовый пол, а от стола, уставленного кушаньями, доносился бесподобный аромат. Несмотря на грандиозность помещения, акустика в нем была явно продумана в деталях, потому как, сидя на разных концах стола, говорить можно было, не повышая голоса. Все оттенки и нюансы интонаций, включая шепот, ясно слыша-лись собеседнику.
Эдвин удивленно оглядывался, надеясь увидеть слуг или хоть кого-нибудь, кто бы им прислужил за обедом, но так никого и не обнаружил. Совершенно очевидно было, что никто и не появится, даже если звать во весь голос, между тем размер стола превращал все избитые фразы, вроде: "Передайте, пожалуйста, соль" в совершеннейшую нелепость. Игнорируя неловкие взгляды странника, Эвленгальда щелкнула пальцами, и загадка разрешилась сама собой. Блюда с яствами, качаясь, поднялись в воздух, но быстро выровнялись и поплыли, плавно и грациозно, вперемежку с кувшинами с вином, бокалами, ножами и тарелками. Оказалось, что такой способ сервировки значительно превосходит по качеству ручной: все предметы утвари передвигались строго по порядку, не сталкиваясь и даже не задевая друг друга, чутко реагируя на любые пожелания гостя, в том числе они замечали незаполненность тарелки или бокала и тотчас же торопились исправить положение, конечно, если гость был не против. А Эдвин был совсем не против наполнить свою тарелку раз двадцать подряд, в нем проснулся зверский аппетит, однако, он не забывал держать себя в рамках приличия и успевал вести светскую беседу в перерывах между сменами блюд.
- И что же, ты живешь здесь совсем одна?
- Да, со смерти отца. Но, по правде говоря, мне это даже по душе. Не выношу суету, шум, гам. А здесь у меня есть все, что я захочу, и у меня много свободного времени, чтобы заниматься изучением тайн мира и постигать новые возможности, которые открываются во мне.
- В том, что природа здешних мест весьма способствует самосозерцанию и самосо-вершенствованию, я совершенно с вами согласен. На твоей земле царит такой покой, какого я не встречал нигде за все время моих странствий. Но меня все же неустанно терзает одна мысль: как ты одна управляешься с замком, без слуг и помощников? Тебя не пугает возмож-ное нападение грабителей или еще что-нибудь в том же роде?
Эвленгальда резко вскинула голову и пронзила его холодным, угрожающим взгля-дом.
- Осторожнее, друг мой, вы ступили на опасную тропу.
Ее голос был ровным, но отнюдь не спокойным и звучал как громовые раскаты в ти-шине, внезапно воцарившейся в зале. Все предметы застыли в воздухе, солнце зашло за тучу, и сразу стало прохладно и неуютно.
- Вы ставите под сомнение мою силу, не так ли? Уверяю вас, я смогу постоять за себя и за свой родовой замок. Вы полагаете, мне не под силу управляться с ним? О, вы еще ниче-го обо мне не знаете, именно поэтому я вас и прощаю на этот раз. Но берегитесь: никто не смеет разговаривать со мной в таком тоне.
Ее холодные серые глаза, имевшие поразительную способность менять свой цвет в за-висимости от множества факторов, сузились в щелочки, сквозь которые в Эдвина летели зо-лотые молнии. Он чувствовал этот взгляд и на своем конце стола, будто он проникал глубо-ко в него, в самую его сущность. Так оно и было. Эвленгальда видела его насквозь, видела своим особым зрением. Она забралась в самое его естество, она пыталась постигнуть его по-мыслы и намерения. Он оказался чист, как капля дождя, в его душе не было и тени злобы, а сердце было готово познать любовь, ей открылась его доброта, способная понять и обнять весь мир, и его сила духа, с которой он прямо и без испуга взирал на уязвленную волшеб-ницу. Он действительно был странствующим друидом, и он взаправду был в замешательст-ве, увидев, какой эффект произвел его невинный и простодушный вопрос. То, что она уви-дела, потрясло ее. Она застыла, глядя широко распахнутыми глазами в глаза ему, не в силах до конца поверить, что перед ней тот, кого она так долго ждала, так нескончаемо долго ис-кала в своих снах в череде чужих лиц, всматриваясь в каждое. В нем было то, что так было ей необходимо, и еще что-то, что она не могла облечь в слова, но это было так прекрасно, что она так и сидела, не шевелясь, захлестываемая этим чувством, расходящимся от нее волнами света, разумеется, невидимого для обычного зрения.
Эдвин вздрогнул. Он не обладал даром Внутреннего зрения, но у него в совершенстве было развито Предчувствие или Интуиция, он догадывался, что он прошел какое-то испытание, и что прошел его успешно. Ему нечего было скрывать от волшебницы, да он бы и не стал, наслушавшись баек о ее силах, так что он просто открыто смотрел на нее, не противясь напряжению, охватившему весь зал, а затем чувству покоя и счастья, струящемуся отовсюду, разгоняющему тучи и впускающему в зал солнечные лучи, которые не замедлили озорно разбежаться по каменным плитам. Он понял еще кое-что. Она действительно наделена Силой, она горда и величественна, и она прекрасна как дивная роза, во всем этом молва не соврала, но за этим кроется нечто большее. Людская зависть опорочила ее образ якобы присущей ей жестокостью и тщеславием. Но Эдвин все больше и больше убеждался: внутри нее таится нежность, способная растопить лед на неприступных вершинах Скалистых Вершин. Все это открылось ему в один миг так, что когда он, моргая, закрыл глаза, подчиняясь ей, открыл он их, уже зная все.
- Прости меня, я необдуманно высказал, что вертелось у меня на языке, да будь он проклят! У меня и в мыслях не было оскорбить тебя, и я прошу прощения. Я готов по пер-вому твоему слову покинуть твой замок, если тебе угодно, но только тогда, когда я смогу за-гладить свою вину.
Искренность, с которой он говорил, лишний раз доказала Эвленгальде всю бесплот-ность ее сомнений на его счет.
- Я прощаю тебя, я ведь сказала, - мягко сказала она из-под опущенных ресниц. - И ты волен оставаться моим гостем, сколько пожелаешь. Но мой тебе совет: не разбрасывайся проклятиями, поверь, они никогда не проходят бесследно.
- Что ж.... Полагаю, обед окончен? - после некоторой паузы осведомился Эдвин. - Благодарю, все было восхитительно.
- Не стоит. Теперь, я думаю, ты захочешь немного отдохнуть, и я провожу тебя в твои покои.
- Но я совсем не устал! И обед существенно подкрепил мои силы, - воскликнул Эдвин. - Могу я попросить тебя показать мне твой замок, что-то вроде небольшой экскурсии, ибо меня гложет любопытство.
- Конечно, с радостью. Следуй за мной.
С этими слова Эвленгальда поднялась из-за стола и взмахнула рукой. Тут же все при-боры с остатками кушаний взлетели в воздух, пересекли залу и влетели в открытую дверь, за которой слышалось шкворчание, бульканье, звон и перестукивание.
Глава 3
Они снова вышли в холл, откуда на второй этаж вела пологая лестница из добротного дуба с широкими ступенями, застланными ковром и отполированными прикосновениями тысяч рук, а потому кажущимися теплыми, перилами. Лестница шла широким полукругом, как бы огибая люстру розового хрусталя с каплевидными подвесками, висевшую в центре вестибюля. Не спеша поднимаясь, Эвленгальда начала свое повествование об истории замка, о древности ее рода и о других вещах, столь же скучных, без сомнения, для читателя. По-этому опустим этот рассказ и ограничимся лишь замечанием о том, что в рассеянном свете, проникающем невесть откуда, вся фигурка Эвленгальды казалась окутанной дымкой, ее во-лосы мерцали потемневшей медью, а глаза, такие же темно-карие, как и у Эдвина сияли мягким внутренним светом. Эдвин видел все это и, с одной стороны старался слушать очень внимательно, чтобы не обидеть ее, а с другой - не мог не восхищаться ее красотой в тот мо-мент. Гордая осанка и струящийся шелк платья - все в ней было прекрасно.
Наверху первым делом Эвленгальда провела его в бальную залу. Примерно такого же размера, что и столовая, она была украшена со вкусом и хранила ароматы старинных духов, разряженных дам и цветов, стоявших когда-то в огромных напольных вазах у стен, а также висевших гирляндами под потолком. Эдвину понравилось убранство залы в зеленовато-голубоватых тонах с белыми портьерами на окнах с пола и до потолка, без излишеств, без кричащего выставления на показ богатства, но с внутренним достоинством и аристократиз-мом. В какой-то момент ему показалось, что он слышит играющую вдали музыку, и наваж-дение было столь велико, что он боялся закрыть глаза, чтобы не пропасть из настоящего времени во времена былых приемов и бал-маскарадов. Старинный вальс звучал все громче в его ушах, а голос Эвленгальды, напротив, становился все тоньше.... Перед его глазами по-плыла легкая дымка, все было как в тумане... Его качнуло вперед...
Он очнулся от сильного толчка в бок и увидел прямо перед собой встревоженное лицо волшебницы, окруженное голубыми всполохами и блестками, кружащимися в воздухе.
- Я не знала, что ты способен так остро чувствовать прошлое. У тебя дар предвиде-ния? Прости, в этом месте наложено столько чар, что у многих начинается головокружение и тошнота. Что ты видел?
- Я.... Извини..., - он часто заморгал, сгоняя наваждение, и провел рукой по лбу. - Со мной все в порядке, все отлично. Такое бывает, когда я соприкасаюсь с источником многих людских воспоминаний. Еще немного и я бы вошел в прошлое. Самое опасное в этом то, что я еще не овладел способностью контролировать такие вещи. Чтобы вернуть меня обратно, в настоящее, нужна помощь сильного мага. Хорошо, что ты была рядом, - он с искренней бла-годарностью посмотрел на нее.
- Ну что ты, - она улыбнулась. Пожалуй, это была первая открытая улыбка за весь ве-чер. - Хочешь пойти к себе?
- Нет, нет! Я очень хочу продолжить осмотр, но не раньше, чем я позволю себе сде-лать тебе комплимент, как лучшему экскурсоводу в мире.
- Спасибо, но ты увидишь, у меня еще много талантов.
Они шли галереями и лестницами, через залы, заполненные пыльной мебелью и не-нужной рухлядью, и маленькие опрятные гостиные. Эвленгальда показала гостю кабинет ее отца, где все было оставлено, как было при его жизни, вплоть до тех самых свежих цветов, стоящих в хрустальной вазе, и чернил в чернильнице. Такого рода консервирующие чары Эдвин уже встречал во многих замках, которым не дает развалиться от дряхлости только ма-гия, но здесь специфика была в том, что даже воздух, да что там, вода в стакане и та остава-лась нетронутой на протяжении многих лет.
Из кабинета огромные двустворчатые двери вели в библиотеку, куда и стремился по-пасть Эдвин с самого начала. В ответ на его вопрос, давно вертевшийся у него на языке, где же это чудо, о котором ходят небывалые слухи, волшебница распахнула дверь и посторони-лась, уступая ему дорогу. Зрелище, действительно было потрясающее. Библиотека пред-ставляла собой круглую комнату, скорее всего расположенную в башне, без окон, с еще од-ной небольшой дверью напротив той, через которую они вошли. По стенам стояли стелла-жи с книгами, устремляющиеся куда-то ввысь так, что ни потолка, ни последних полок не было видно в туманном полусумраке. Наверх вела деревянная винтовая лестница, подни-мающаяся по стене, наверное, до самого верха, но видно было только пять витков, а дальше она тоже растворялась в вышине. Остальная мебель отсутствовала, зато в воздухе веяло муд-ростью и сконцентрированной магией. Гордо и снисходительно улыбнувшись, она поясни-ла:
- Все эти книги были собраны моими предками за многовековую историю нашего рода. Здесь знания по всем областям науки, искусства, магии, художественная литература, словари, энциклопедии, редкие экземпляры - в общем, это одна из наиболее полных биб-лиотек на земле, включающая около девяноста девяти процентов всех, когда-либо написан-ных книг. Как видишь, библиотекаря у нас нет, да и мало кто справился бы с такой коллек-цией, но зато работает доведенное до совершенства заклинание Поиска. Стоит тебе вслух назвать нужную тебе книгу, и она сама приплывет к тебе в руки, светясь белым светом. То же самое, если тебе нужен целый раздел книг или произведения одного автора - просто на-зываешь его, и искомые книги начинают светиться. Хочешь попробовать?
Эдвин кивнул:
- Я уже очень давно ищу одну книгу, говорят, осталось всего два экземпляра в целом мире, - он кашлянул и отчетливо произнес: "Об обычаях и нравах энтов северных и южных земель, а также их легенды и предания, рассказанные Дупленем".
Послышался шорох, и где-то высоко во мраке зажглась звездочка, которая стала расти на глазах, приближаясь к зачарованному друиду, пока не превратилась в увесистый фолиант в переплете из тисненой кожи со вставками из ценных пород дерева, в прекрасном состоянии, который плавно опустился ему на руки и постепенно погас.
Друид нежно погладил книгу.
- Невероятно! В таком случае здесь, наверное, есть все, что только можно пожелать! - он окинул восхищенным взглядом полки, ломящиеся от знаний, собранных за многие века. - А куда ведет та дверь?
- Туда тебе входить запрещено. За этой дверью моя Книга Чудес и другие магические артефакты.
- У каждого свой источник силы. Твоими учителями были эти книги, а моим - мой отец, но я постоянно учусь, глядя на окружающий мир.
- Я вижу, твоя связь с природой более чем высока даже для друида, в этом мне с тобой не сравниться...
- Забудь о силе! Перестань сравнивать, ты гасишь искорку нашей дружбы своими же словами. Разве ты не понимаешь? Мы оба сильны, но мы никогда не будем врагами, - Эдвин внимательно смотрел ей в глаза. - К чему все это? Перекинем мосты уважения и доверия че-рез гордость и предубеждение.
- Согласна, - тихо сказала она, глядя в пол.
Ей было стыдно за себя, но встречи с магами и другими носителями силы происхо-дили в ее жизни так редко, что она невольно начала оценивать ситуацию. А совладать с врожденным высокомерием сложнее, чем с любопытством.
- Пойдем, я покажу тебе твои покои, - наконец выговорила она после долгого молча-ния.
Эдвин ободряюще улыбнулся, и внутри нее зажегся приятный свет. Да, они никогда не будут врагами...
Глава 4
Они остановились у одной из немногих дверей, тянущихся по обе стороны коридора.
- Это здесь, - Эвленгальда повернула ручку, и дверь беззвучно открылась. - Проходи. Ванная комната налево, там всегда есть горячая и холодная вода. Если тебе что-нибудь по-надобится...
- Все отлично, - перебил ее Эдвин. - Ни о чем не беспокойся.
- ...то хлопни в ладоши и попроси - я или мои маленькие помощники тебя услышат, - твердо закончила она.
- Хорошо. А где твоя комната?
- Дальше по коридору, хотя это тебе знать не обязательно.
Они улыбнулись друг другу. Эвленгальда пожелала ему доброй ночи и повернулась, чтобы уйти, когда он окликнул ее.
- Подожди.
Она медленно обернулась.
- У меня есть одна просьба. Видишь ли, я все еще в потрясении от твоей библиотеки, я никогда такого не видел и вряд ли когда-нибудь еще увижу. Я прошу у тебя позволения остаться здесь на некоторое время, чтобы изучить бесценные фолианты. Если тебе не в тя-гость...
- Конечно. Оставайся, на сколько захочешь, - пожалуй, слишком поспешно сказала она. - Будь моим гостем, я не против. Приятных сновидений.
Эвленгальда прикрыла за собой дверь и, погруженная в себя, дошла до своей комна-ты, а Эдвин еще долго смотрел ей вслед, туда, где только что стояла она, дева из его заман-чиво красивых снов. Стряхнув наваждение, он бросился на кровать и лежал так, глядя в по-толок, украшенный затейливой лепниной, блуждая внутренним взглядом по воспоминани-ям о событиях этого дня. Из головы не шла хозяйка замка, столь же красивая, сколь и притя-гательная, в чем-то таинственная, в чем-то наивная, могущественная, но ранимая, недовер-чивая, но.... Но замечательная. Что-то в ней есть неуловимое и...
Из пучины сладкой дремы и лениво плетущихся мыслей он возвращался медленно и неохотно, но чувствовал необходимость очнуться, встать с кровати и идти. Куда? Туда, куда зовет его голос, чуть слышный, без слов, летящий, как струйка воздуха. И он пошел. Вперед по коридору, вниз по лестнице, теперь наверх, налево и еще раз налево. Постепенно зов ста-новился все громче и понятнее, он вел друида вперед и вперед так, что тот безошибочно на-ходил нужную дорогу, хотя в другое время он совершенно точно не смог бы сориентиро-ваться в переплетении переходов и лестниц. Влекомый зовом, Эдвин обнаружил за поворо-том крутую лестницу. Теперь наверх, да, наверх. Зов обернулся песней, и он понял, кто пел еще до того, как беззвучно откинул люк и выбрался наружу, на башню, залитую лунным светом.
Она стояла спиной к нему почти на самом краю, стройная фигурка в длинном белом платье, облитая лунной глазурью. Протягивая руки то в мольбе, то в восхищении, волшеб-ница пела Луне и о Луне, о том, как она прекрасна, как светла, спокойна и величественна, грустна и добра, волшебна и чудесна. В безмолвии спящей природы, в затаивших дыхание полях и лесах, в недвижном свежем ночном воздухе парила песнь, перевиваясь с потоками лунного света, хлынувшего с удвоенной силой с небес на землю. Кажущийся осязаемым се-ребристый по-ртутному свет стекал по стенам замка, капал с карнизов, выплескивался через подоконники прямо в комнаты и залы, тяжелый и невесомый одновременно, он струился в воздухе и нежно гладил лицо Эвленгальды. Ее негромкий мелодичный голос продолжал песню, печальную и торжественную. Внезапно вокруг нее закружился в безумном танце це-лый вихрь мелких серебристых звездочек, спустившихся в ярчайшем луче, соединившем ненадолго землю и небо. Они вертелись и играли, и плясали, и прятались в ее роскошных распущенных волосах, вспыхивая и гася друг друга, и сбегали вниз по складкам платья, очерчивая ее силуэт и просвечивая сквозь легкую ткань. Крохотные блестки покрыли ее ко-жу и одежды прихотливым миниатюрным узором, калейдоскопически меняющимся каж-дую секунду, чтобы затем тотчас же взлететь и начать носиться вкруг нее снова и снова.
Эдвин стоял, как вкопанный, по колено в жидком лунном свете, не слыша ничего, кроме чудной песни и не видя ничего, кроме потрясающего зрелища в десятке шагов перед ним. В нем бурлило столько противоречивых чувств и эмоций, что казалось совершенно не-вероятным то, что внешне он оставался недвижим. Более того: он боялся даже вздохнуть, чтобы не развеять невзначай видение. Почувствовав соль на губах, он медленно поднял ру-ку к лицу и с изумлением обнаружил, что влага, блестящая на пальцах - слезы, изливаю-щиеся нескончаемыми ручьями, непроизвольно текущие из его прекрасных карих глаз, ка-пающие с подбородка на каменные плиты пола. Никогда, никогда еще с ним ничего подоб-ного не случалось, нет, он не стыдился своих слез, не боялся, что кто-нибудь увидит его пла-чущим, но вот пронести через себя такую бурю эмоций и не мочь взять себя в руки - это его сильно обескуражило, хотя, что может быть удивительней сверкающей фигуры самой кра-сивой женщины, поющей гимн Луне, как древнему женскому божеству на самом верху са-мой высокой башни замка.
Растертые в руках слезы друида мгновенно превращались в звездную пыль и малень-ким облачком оседали на носки его сапог. Таким он и ушел оттуда так же тихо, как и при-шел, - припорошенный мелкой пыльцой, которую ему пришлось еще долго выбивать из одежды и вытряхивать их волос. Он не помнил, как добрался до кровати и в изнеможении уснул, всхлипывая во сне. И он, конечно, не видел, как, закончив петь и постояв с закрыты-ми глазами, созидая внутри нее нерушимый покой, Эвленгальда обернулась и обронила слезу, заметив на полу горсть лунно-звездной, а, может, звездно-лунной, пыли, там, где только что стоял ее гость. И только сама Луна, благословившая свою любимицу, была свиде-тельницей того, как блистали тогда расплавленным серебром глаза волшебницы.
Глава 5
Утреннее солнце заглянуло в комнату Эдвина, косой луч скользнул по каменному полу, сверкнул на зеркальной глади, вскарабкался по кровати и вскочил прямо на лицо друида. Проснувшись и сев на кровати, он уже и не знал, было ли его ночное видение сном или явью. Волшебница могла послать ему любое наваждение, но ради чего? Уровень знаний друида позволял ему предвидеть и смотреть изнутри на многие из трюков даже такой могущественной волшебницы, многим из них он мог с легкостью противостоять. Однако, рассмотрев расположение сил, Эдвин пришел к выводу, что ко всему прочему, Эвленгальда обладала той особой силой, теми чарами, которыми нельзя овладеть, читая мудрые книги, даже если это самые выдающиеся книги в мире, и нельзя научиться, даже если твои учителя - величайшие во Вселенной. Эвленгальде не нужно было прилагать сил, волшебных сил, чтобы расположить к себе кого бы то ни было, врожденное, впитанное из земли волшебство - вот то, чему не мог противостоять ни один маг. И все-таки что-то внутри него настойчиво повторяло, что она не такова, какой кажется на первый взгляд. Было что-то притягательное в ней, не имеющее никакого отношения ни к какому волшебству. Может быть, именно это и влекло его к ней - то, что давно не шло в расчет в мире колдунов и магов. То живое и человеческое, что заставляло его сердце биться чаще.
Взгляд Эдвина уперся в пол, где в лучах солнца поблескивала серебристая пыльца - доказательство реальности ночной прогулки по замку. Он улыбнулся сам себе, вдохнул пол-ной грудью свежий утренний воздух и решил спуститься к завтраку.
Однако в столовой было пусто. Не рискнув блуждать по замку без провожатых, Эд-вин вышел через небольшую дверь в сад и отправился искать хозяйку. Прямо от двери вела куда-то тропинка, но проследить, куда именно, не позволяли пышные кусты сирени и жас-мина, растущие по обе ее стороны. Друид неторопливо брел вперед, поворачивая то вправо, то влево, повинуясь причудливым изгибам тропы. Душистый запах цветов одурманивал, птичий щебет налетал с разных сторон, и как раз в тот момент, когда Эдвину показалось, что он совершенно потерял ориентацию и идет в никуда, ему послышался плеск. Пройдя еще пару шагов, он услышал еще и смех, звонкий, заливистый. Осторожно крадясь среди цветущих кустов, преодолевая поворот за поворотом, он разглядел, наконец, среди листвы и соцветий небольшое озеро и тех, чей смех он слышал. Эдвин выглянул из-за куста, почти полностью оставаясь под его прикрытием, и, притаившись, загляделся на открывшееся ему зрелище.
В озере плескались, брызгались, резвились и кувыркались четыре девушки, с ними была и Эвленгальда. Хотя постойте, это были русалки! Русалки с пышными гривами волос, крепкими телами и изящными ловкими хвостами, покрытыми сине-зеленой или серебри-стой чешуей. Стремительно скользя по воде, они хватали друг друга за руки, дергали за во-лосы, хохотали, гонялись и вертелись на одном месте. Причем их волосы, казалось, живут отдельной жизнью, развеваясь, расползаясь и переплетаясь в прозрачной воде. У Эдвина немного пошла кругом голова от их визгов, от мельтешения и бликов солнца на воде и на каждой чешуйке их хвостов. Сначала он даже не мог понять, сколько их там было на самом деле. Только когда они угомонились и собрались у большого камня посередине озера, он смог перевести дух и разглядеть их получше.
Одна из них, брюнетка с заостренными чертами лица, сидела на камне и расчесывала волосы гребнем, две другие - блондинка и шатенка - неторопливо разбирали пряди своих волос, что-то приговаривая и жмурясь на солнце. Еще одна, наверное, самая старшая среди них, предложила волшебнице расчесать ее волосы, на что та с радостью согласилась. И совсем не потому, что отказ был бы расценен как оскорбление. Нет, они были давними подругами, были, можно сказать, не разлей вода. Эвленгальде и самой безумно нравился этот старинный и обязательный ритуал расчесывания волос, который досужие сплетни превратили в колдовской обряд для заманивания в опасные омуты неосторожных путников.
Эдвин невольно залюбовался. И было чем! Капли воды на обнаженных телах русалок сияли как алмазы, вода озера отбрасывала блики на их фигуры, делая картинку неясной, превращая ее почти в мираж. Не взирая на расстояние, разделявшее друида и купальщиц, он отчетливо видел каждый изгиб их тела, их гладкую и нежную кожу, искорки, вспыхи-вающие на чешуйках и таких же шершавых вкраплениях кварца в камень, и их главную гордость - тяжелые, густые волосы, которые мгновенно высохли на солнце, и теперь ветерок мягко шевелил их, укладывая их волнами, кольцами и локонами. Окутанные волосами, как в плащи, скрыв свои прелести в пушистые облака, они расслабленно нежились, напевая не-сложный мотив.
Разогретая солнцем, нагая Эвленгальда, ранее скрытая фигурами подружек, со-скользнула в прохладную воду и поплыла. С не меньшей грацией, чем это делали русалки, она легко и неторопливо, плавно и не спеша, плыла, погружаясь в воду и снова выныривая, вскидывая руки и широко разводя их в стороны. Отплыв довольно далеко, она развернулась и поплыла тихо, без единого всплеска, не пуская даже ряби, не волнуя гладкую поверхность озера, позволяя воде обволакивать и ласкать ее тело, струиться вдоль него, беззвучно и пре-данно. На мгновение Эдвину показалось, что ноги волшебницы тоже превратились в руса-лочий хвост. Тогда, направляясь к берегу, она взглянула в сторону друида, будто почувство-вала что-то, и встретилась с ним глазами. Не то от удивления, не то от лукавой игривости, блеснувшей в ее глазах, она чуть вскрикнула. Русалки резко встрепенулись, обернулись в том направлении, куда был направлен взгляд волшебницы, взвизгнули и молниеносно скрылись в водах озера, исчезли в мгновение ока, как будто и не было их.
Самое время было скрыться и друиду, но в эту игру он решил доиграть до конца. Не-слыханно дерзко было с его стороны не уйти и замять историю с подсматриванием, а выйти из своего укрытия и ждать на берегу, серьезно наблюдая, как Эвленгальда плывет к нему навстречу. Но эта наглость только раззадоривала волшебницу, находящуюся в прекрасном расположении духа и намеревающуюся продолжить спектакль. "Однако должен быть пре-дел его самоуверенности", думала она. "Интересный и обаятельный соперник, это, конечно, хорошо, но и я и он знаем, что мы не подчинимся друг другу. Сейчас маленькие победы ценнее финального триумфа. Не думала, что когда-нибудь применю это к себе, но действи-тельно главное не победа, а участие. Посмотрим, что он скажет".
Ее ноги коснулись дна, и она очень медленно пошла к берегу, не отрываясь смотря в глаза мужчины, который понемногу начал терять самообладание, борясь с воспитанием, ко-торое не позволяло ему вот так упорно стоять и пялиться на добропорядочную девушку. Эвленгальда видела его смятение, это придало ей уверенности, она появлялась из воды, от-крывая сантиметр за сантиметром плечи, грудь, живот. Тонкие струйки воды стекали по коже, которая золотилась и светилась, мокрые волосы змейками прилипали к спине. По-следние шаги она прошла победоносно, как богиня, в лучах сияния. Она остановилась на самой кромке воды, не пытаясь прикрыться, излучая те древние чары, неподвластные ни-кому, такая теплая и живая. Друид сглотнул, совершенно поверженный, с нелепым видом взирающий на прекраснейшую из женщин.
- Насмотрелся? Может быть, дашь мне одежду? - она кивнула в сторону платья, ле-жащего на траве.
С трудом оторвав взгляд, считая мысленно до десяти, изо всех сил пытаясь снова взять себя в руки, Эдвин наклонился, поднял платье и подал ей. Он, наконец, отвернулся, и все лицо его вспыхнуло краской. "Какой дурак!", ругал он себя. "Что она теперь подумает обо мне?"
Эвленгальда подбросила в воздух кусок материи, и он рассыпался, взорвался, выбросив стаю маленьких разноцветных бабочек. Они быстро мелькали, порхая и кружа вокруг волшебницы, угомонились и сели на нее на минутку, а потом снова отправились в полет, снова рассыпались и растаяли в воздухе, оставив на ней платье тонкой работы. О, это было платье необычное, чудесное, живое. Выполненное из тончайшей ткани, которая колебалась и поддавалась малейшему дуновению воздуха, оно жило своей жизнью, повторяя жесты и движения своей хозяйки. Подол длинной юбки изображал бескрайние поля, обрамленные по краям кустарниками и кущами молодых деревьев, по лифу цвета небесной сини проплывали белоснежные облачка, бросая скользящие тени на поле. Высокое дерево на переднем плане, чуть правее центра, доставало своей кроной немного выше пояса и перебирало ветвями, покачиваясь из стороны в сторону. Длинные и широкие рукава были покрыты сложным узором из трав и листьев, переплетенных самым естественным образом, как зелень в гуще леса. Еще большее сходство с лесной чащей добавляли рукавам солнечные зайчики, пробегающие взад-вперед, которые будто бы пробивались сквозь кроны лесных великанов, дробясь и преломляясь. И все это находилось в постоянном движении, все шевелилось и дышало: высокая трава и полевые цветы пускали волны и мягко ложились по ветру, полоскались в синеве неба тонкие ветви деревьев, пробегали облака, змеились, сплетались и расплетались, закручивались и распрямлялись в зависимости от положения рук Эвленгальды стебли и листочки в гармонии с танцем пятен солнца на них.
Волшебница тряхнула почти высохшими волосами, всполошив стаю птиц, сидевших на дереве в верхней части платья, и окликнула друида:
- Можешь повернуться! Ну же, - видя, что он все еще смущен и рассержен, она пере-шла на примирительный тон. - Перестань, забудь. Предлагаю мир!
Она протянула ему руку, которую тот недоверчиво пожал.
- Ты ведь еще не завтракал? Предлагаю перекусить на природе. Что скажешь?
Ее задорная улыбка и искренний тон его полностью обезоружили. Не говоря уж о ее сногсшибательном наряде. Поэтому он с радостью согласился, а волшебница про себя по-думала: "2:0 в мою пользу!".
Глава 6
Покончив с завтраком из свежевыжатого сока и горячих сладких булочек, Эвленгаль-да предложила прогуляться по саду, который составлял ее гордость. Ведь в нем произраста-ли редкие цветы и травы, а благодаря мягкому климату, который, впрочем, во многом зави-сел от магии, сад цвел и плодоносил круглый год. А, кроме того, за садом приглядывали многочисленные маленькие помощники, от чистого сердца предлагающие свою помощь волшебнице.
Ступив на тропинку или небольшую аллею, - это уж как вам будет угодно - друид попал в совершенно другой мир. Буйство красок и оттенков, умело сложенных в узоры и гаммы, поражало своей естественностью. Ни в чем не чувствовалось вмешательство садов-ника, казалось, сад давно запущен и растет сам по себе, с таким мастерством и заботой были подобраны и посажены растения. Тропинки ветвились и изгибались причудливым образом так, что буквально через четверть часа, проведенного в саду, совершенно терялось чувство времени и места. Клумбы, кусты, альпийские горки и фруктовые и декоративные деревца составляли интересные композиции, чередовались друг с другом, поражая бурной фантази-ей, вложенной автором сего великолепия. Иногда где-то за кустами слышалось журчание ручейка или гость и хозяйка наталкивались на фонтан. Каждый цветок цвел и благоухал именно для Эвленгальды, и она шла и кивала им, как старым знакомым, останавливаясь, чтобы погладить шершавый листок или прикоснуться к нежным лепесткам. Путешествие по саду длилось целую вечность, каждый поворот тропинки манил новыми наслаждениями для зрения и обоняния, каждая скамейка приглашала отдохнуть и слиться цветами.
Так, идя вперед (хотя было ли там "вперед"?) и, любуясь красотой, Эдвин поведал Эвленгальде вкратце историю своей жизни. Наследник древнего и славного рода друидов, каждый из членов которого клялся посвятить все свое существование накоплению знаний и заботе о природе, в юности он успешно прошел испытание одиночеством. Затем его отец научил его всему, что мог, но, видя успехи сына, отдал его великому учителю - Верховному жрецу. Один из главных уроков, который Эдвин усвоил от него за время долгого, занявшего двадцать лет, обучения - твои познания могут быть безграничны, но не всеобъемлющи. Поэтому молодой друид изучал не только травоведение, но и основы общения с растениями, знахарство (в этой области он достиг наибольших успехов), навыки самозащиты, необходимые для долгих путешествий по небезопасным дорогам, научился обращаться с луком и посохом - традиционным оружием друидов, обладающим магической силой, и, конечно, колдовать. И вот в возрасте тридцати лет он покинул свой дом, чтобы исполнить обет и повидать мир.
Эвленгальда слушала его и внимательно наблюдала, с какой нежностью и любовью друид смотрит на растения, сколько чувств вызывают у него крохотные молодые побеги или, наоборот, увядшие цветы, как от его ласкового прикосновения распускаются бутоны. Он рассказывал ей об особенностях и секретах цветов, легенды, которыми окутаны некото-рые из них, сколько применений растений уже изучено и сколько еще предстоит открыть, как богата земля и как прекрасны создания ее. Теперь он уже не казался ей ни сердитым, ни дерзким. Она видела в нем человека увлеченного и донельзя преданного своему призванию, человека, который может так любить и излучать такую трогательную нежность. Своими рассказами он увлекал ее вдаль, в свой собственный мир, он сам раскрывался ей как бутон навстречу солнцу, и сам оживлялся все больше, живописуя свои приключения, которых, впрочем, случилось с ним пока немного, и указывая на то или иное растение или цветок.
Тропинка тем временем вывела их на полянку, окруженную кустами шиповника.
- Смотри!
Эдвин сделал широкий шаг в сторону, присел на корточки и провел ладонью по ровной и низкой траве. Тотчас же это место зацвело крохотными белыми цветочками, похожими одновременно на снег и на украшения одежд невесты. Эвленгальда ахнула, а Эдвин, радостный, совсем как мальчишка, шагнул влево и провел рукой над холмиком, который немедленно покрылся миниатюрными лиловыми цветами. Войдя в раж, он мерил поляну широкими шагами, раскинув руки в стороны, пока вся она не превратилась в плотный ковер мельчайших белых, синих, розовых, лиловых и красных цветочков. Восторг, наполнивший сердце волшебницы, был неописуем. Точно так же раскинув руки, она танцевала и кружилась, перебегая с одного места на другое. Птицы с шиповника пели, и ветер играл тонким платьем волшебницы, которое почти сливалось с окружающей действительностью. Раскрасневшиеся и счастливые оба замерли в середине лужайки, когда она вся была украшена.
- Это волшебство? - с любопытством спросила она.
- Нет, вот это - волшебство.
Он сложил ладони вместе, а когда медленно раскрыл их с видом заправского фокус-ника, у него в руках была крупная темно-вишневая роза, с бархатными с изнанки лепестка-ми. Она дотронулась до розы - та была живая.
- Возьми ее, - он протянул ей цветок.
Эвленгальда счастливо улыбнулась и поместила розу за корсаж, от чего по платью пошли розовый всполохи и полосы, которые постепенно исчезли, а по всему полю на подоле расцвели маки, и благодарно посмотрела на друида. Он проследил ее движение взглядом, чуть задержавшись на глубоком декольте, возможно, немного дольше, чем следовало бы, и окунулся в яркую голубизну ее широко распахнутых глаз. Там, в самой глубине нее он уви-дел маленькую девочку, любопытную, одинокую, ищущую защитника, но застать ее врас-плох ему удалось всего на пару мгновений. Девочка убежала, веки сомкнулись и разомкну-лись снова, открывая излучающие спокойствие голубые озера, в которых отражалось поле, высокое дерево и смутные тени облаков, бегущие по земле, и сами облака, и те далекие об-лака, несущиеся по небу в том мире, где магия разлита повсеместно.
Спустя несколько неловких минут молчания и два или три поворота тропинки, Эдвин радостно вскрикнув, пробежал вперед к растущему невдалеке, у границы сада, старому, скрюченному за долгие десятилетия, каштану.
- Милый друг! - воскликнул друид, бросаясь обнимать огромный ствол на сколько хватало рук. - Здравствуй!
Эвленгальда не без интереса наблюдала, как старик-каштан заволновался, зашумел, заскрипел, протянул к прильнувшему к нему человеку нижние ветви и изогнул их в симво-лическом объятии.
- Понимаешь, - начал объяснять Эдвин, отрываясь от дерева, в ответ на немой вопрос девы, застывший в ее глазах. - Каштан - мой покровитель, дух каштана и я неразрывно свя-заны при рождении. Любой из них мне дорог как близкий родственник. У каждого друида есть свой названый брат среди растений, я так рад, что встретил своего.
Друид нежно поглаживал толстую, в глубоких трещинах и шрамах кору каштана.
- Кроме того, мое второе имя - Шакант, а если уж быть до конца точным, мое полное имя звучит так: Эдвин Дарлист Шакант. Дарлист - это досталось мне от отца. В общем, не важно, но я все равно рад встретить тебя, дружище! - эти последние слова он адресовал каш-тану, который и так уже был растроган донельзя, не переставая, поскрипывал и трещал, а теперь еще и начал терять листья от волнения.
- Не возражаешь, если мы посидим немного под тобой?
Каштан закачался еще сильнее, и Эвленгальду всерьез напугала перспектива нахо-диться рядом с деревом, которое того и гляди упадет от избытка чувств.
Сидеть между его корней, местами выползших из земли и напоминающих застывших огромных гусениц или змей, было очень уютно. Трава там была мягкая и нежная, как будто каштан допускал к себе только порядочную и молодую травку, а вокруг - хоть бурьян расти. Для большего удобства он раскинул свои ветви шире и ниже наклонил их к земле, чтобы защитить гостей от солнца, хотя это было уже излишне - время промелькнуло так незамет-но, что к этому моменту уже спускались сумерки. Словно они не гуляли по саду, а пересека-ли часовые пояса, насильно укорачивая день.
Эдвин надолго замолчал: закрыв глаза, он вел внутренний диалог с каштаном, а Эв-ленгальда пока, склонив голову так, что волосы ливнем хлынули вперед, исследовала тон-кими пальчиками кору, которая при ближайшем рассмотрении казалась бесконечной чере-дой скалистых гор с глубокими карьерами и каньонами - бывшими руслами высохших рек. Летопись впадин, уступов и возвышений выглядела так же внушительно, как и горы на да-леком юге страны, о которых так много рассказывал ей отец. Сама она видела рисунки тех мест в книгах, но уже тогда ей в голову пришла мысль, что горы так неприступны и холод-ны, потому что они ожесточены дикими ветрами, лавинами, ливнями и прочими разруши-тельными действиями природы, каждая прихоть которой неизменно сказывалась на их об-лике. Так и кора старого дерева, думала она, вглядываясь в особенно глубокую трещину и ведя по ней пальцем, каждый дождь, каждый сильный порыв ветра оставляет свой след, но, в конце концов, они так запутываются, что их не разобрать. Остается просто старое дерево, единственное, что можно сказать о нем - оно повидало многое. Ее отца, мать, их родителей, а, может, его посадил еще более древний предок. Смешно, Эдвину этот каштан - старший брат, а мне - пра-прапрадедушка.
Случайно глянув на Эдвина, она обнаружила, что тот уже некоторое время внима-тельно и настойчиво смотрит на нее. Она было собралась спросить, что случилось, все ли в порядке, таким странным было выражение лица ее гостя, но слова застряли у нее в горле. В его взгляде читалось любопытство и сила, но, заглянув глубже, Эвленгальда заметила при-таившееся Желание и Власть. Он смотрел на нее слишком по-мужски, не отрываясь, отчего внутри волшебницы боролось смятение и сладкая нега, она вдруг физически ощутила ис-ходящую от сидящего совсем близко мужчины силу. Часть ее, но только та часть, которая спрятано глубже всего, жаждала прикоснуться к загадочной и властной фигуре друида, а другая, целиком рациональная моментально отказалась подчиняться такому напору.
- Я ведь не только за знаниями отправился в путешествие, - обронил Эдвин.
Эвленгальда не могла не признать, что он был чертовски притягателен в тот момент, в темно-коричневой рубашке, подчеркивающей смуглость кожи, когда тени ложились на его лицо, очерчивая волевые скулы и подбородок, а глаза горели ровным золотистым пламенем. Ей пришлось выдавить из себя:
- А зачем же?
Он продолжал буравить ее взглядом. Выдержав театральную паузу, он медленно ответил:
- Чтобы найти свою настоящую любовь.
Клубы дыма и тьмы заволокли и погасили голубые глаза волшебницы. Все внутри нее кричало: "Довольно! Хватит!", а вслух она сказала:
- И как, нашел? - она тут же пожалела, что это у нее вырвалось, но было поздно.
Ее взгляд нечаянно упал на его ладони с тонкими длинными пальцами, и ей до безумия захотелось, чтобы они протянулись к ней, почувствовать их тепло. Друид не пошевелился, но ей все сильнее казалось, что он вторгается в ее пространство как воинственный захватчик. Словно обдумав вопрос, он также медленно в задумчивости сказал:
- Пока не знаю.
Эвленгальда, наконец, нашла в себе силы действовать. "Это уж слишком!" Она вскочила и отбежала на несколько шагов от дерева, остановилась, кусая губы, горя от негодования. "Неужели он думает, что в два счета соблазнит меня такими дешевыми приемами? Негодяй! Я тоже хороша, сижу и слушаю". Резко обернувшись, он схватила и крепко сжала, будто она была во всем виновата, розу, уже впитавшую тепло ее тела, и швырнула ее как можно выше, махнув, как бы прощаясь, другой рукой ей вслед. С легким хлопком цветок превратился в чайку с розовым оперением, которая взмыла ввысь и в мгновение ока растворилась в вечернем небе. После чего волшебница, досадуя на саму себя, развернулась и побрела прочь. Эдвину ничего не оставалось, кроме как последовать за ней.
За всю дорогу до конюшни - Эдвин сухо спросил разрешения проведать своего коня - они ни разу не взглянули друг на друга, внутри каждого росло недовольство и горечь. Они молча шли рядом, и каждое случайное касание плеча или руки друида будило в Эвленгальде странное чувство, точно определить его она бы не смогла, да и не хотела. Но это было нечто смешанное: сладость и желание, приправленное тревогой. "Очко в его пользу", невесело думала она. Она призналась самой себе, что Эдвин начинал ей нравится, если бы только он так не торопил события. И не был так нахален! Хотя был ли он так уж напорист? Эвленгальда сама сожалела, что выставила себя этакой гордячкой с льдинкой вместо сердца.
Друид в свою очередь с наслаждением вдыхал запах ее волос, но в глубине души он решил оставить затею добиться ее. "Я ей не нравлюсь, вот и все. Что ж, она мне и того меньше приглянулась", размышлял он. "Я не сделал ничего дурного, и не сделаю, а она пусть думает, что хочет". Он понимал, он видел сам, что Эвленгальда не была высокомерна от природы, очевидно, какой-то древний инстинкт заставлял ее поступать противоречиво и взбалмошно. "Я не хочу, чтобы все было так запутано. Почему нельзя просто верить друг другу? Это глупо, я думал, мы сможем подружиться. Мы оба виноваты во всем".
Темнота сгущалась очень быстро, сад наполнялся характерными звуками ночи, несколько раз Эдвин замечал мелькающие в кустах тени, слишком маленькие, чтобы быть человеческими; в воздухе плыл сладкий аромат ночных фиалок.
Глава 8
Когда они подошли к конюшне, уже совсем стемнело; стайки светлячков шныряли в кустах, вылетали им навстречу, кружились вокруг. Несколько белых шаров, висящих в воздухе и излучавших ровный мягкий свет, освещали им путь. В небольшой каменной постройке, служившей конюшней, было тепло и тихо. Эдвин сразу безошибочно прошел к стойлу, где меланхолично жевал овес его конь, хотя в полумраке, царившем там, черный, как сама ночь, скакун был неотличим от других теней, обитавших и затаившихся до поры до времени в углах. Конь тихонько заржал и ткнулся мордой сначала в грудь, а потом в ладони хозяина. Эдвин, посмеиваясь, гладил коня, говорил с ним вполголоса и похлопывал его по бокам, совершенно забыв про Эвленгальду, которая в этот момент в другом стойле нежно обняла стройного и изящного белоснежного Единорога и прижалась к его теплому боку. Серебряная грива и хвост, с таким же ровным отливом шелковистая шкура лучшего друга волшебницы мерцала и переливалась в сумраке конюшни. Если бы Единорог захотел, то свет, отраженный от его спины и боков залил бы все помещение и засверкал бы нестерпимо ярко, подобно драгоценному камню, алмазу в дорогой оправе. Если бы была его воля, он бы немедля выгнал отсюда и друида и его лошаденку, за то, что тот так бесцеремонно вмешался в жизнь его госпожи, чем-то огорчил ее. И вообще, оба пришлеца очень ему не нравились. Поэтому он недоверчиво косил в их сторону серыми глазами, всем своим видом выражая недовольство, но стоял смирно, не шевелясь, сдерживаемый дружескими объятиями хозяйки. В мыслях Эвленгальды был полный хаос, так что выяснить, что все-таки случилось, Единорогу не удалось, сколько он ни вопрошал волшебницу. Она только прятала лицо в гриву друга и тихо дышала, понемногу успокаиваясь, и это было единственное, что удерживало Единорога от немедленного применения в деле грозного оружия, коим был, разумеется, витой, гладкий, словно облитый глазурью, рог, не меньше двадцати сантиметров длиной, а то и на все тридцать выступающий ото лба, закрытого длинной челкой. Ради защиты своей любимой госпожи он был готов на все, а от него не укрылось, что причиной ее грусти был молодой гость, всего день назад остановившийся у них. Единорог легонько всхрапнул в сторону друида, вкладывая в это, как мог, презрение; Эвленгальда очнулась, провела рукой по лицу, будто провела долгое время в небытии, остановила взгляд на друиде. Волосы тяжелой волной окутали ее, глаза, точно такого же оттенка, что и у Единорога, отстраненно смотрели на гостя, припоминая что-то.
- Познакомься с Толлемом.
Ее голос неожиданно разорвал ночной гул, составленный из шорохов, вздохов, шеле-ста и шепота. Эдвин резко повернулся, чуть не потеряв равновесие от неожиданности, и только теперь заметил благородное животное в компании волшебницы. Не теряя времени, друид вежливо поклонился:
- Приветствую тебя! Эвленгальда мне говорила о тебе, но я не знал, кто ты на самом деле. Для меня честь познакомиться с тобой.
Единорог слегка шевельнул ушами, давая понять, что он выслушал его, поразмыслил немного и, нехотя, чуть изогнул свою длинную шею в изящном поклоне, ни на минуту не переставая следить за ним умными глазами.
Эвленгальда двигалась и воспринимала все вокруг как в тумане, находясь под Успо-каивающими чарами Толлема; она улыбнулась Эдвину откуда-то издалека:
- Ты ему не понравился. И твой конь тоже. Но ему мало кто нравится, вообще-то. Он довольно строг ко всем незнакомцам, но его можно понять: он со мной с самого моего рож-дения, мы с ним лучшие друзья. Ничего, я думаю, вы тоже со временем сможете найти об-щий язык.
- Я в этом не сомневаюсь, - несколько холодно ответил Эдвин.
Разговор не клеился. Оба в молчании разошлись по своим комнатам и забылись тре-вожным, беспокойным сном.
Глава 9
Последующие несколько дней казались бесконечными. Эвленгальда, твердо решив выкинуть своего гостя из головы, бесцельно слонялась по замку, мерила шагами свою комнату, надолго останавливаясь у зеркала и разглядывая собственное отражение, которое неизменно хмурилось или раздраженно пожимало плечами. Дескать, сама впуталась в эту историю, сама и расхлебывай.
От их размолвки выиграл только Толлем, теперь хозяйка проводила с ним так же много времени, как и до вторжения незнакомца в их мирное гнездышко, где ничто вот уже долгое время не мешало ему холить и лелеять деву.
Эдвин с головой углубился в изучение старинных фолиантов, с утра до ночи безвылазно просиживал в библиотеке и старался как можно меньше отвлекаться от своего занятия. В конце концов, именно за этим он здесь и остался. Завтракал, обедал и ужинал он там же, подносы с едой приносили маленькие помощники волшебницы, а иногда те влетали сами, аккуратно приземлялись на стол, причем терпеливо ждали, пока Эдвин освободит для них место, а потом улетали обратно на кухню.
Дня через три любопытство взяло в Эвленгальде верх. Она и раньше заглядывала в библиотеку, очень осторожно, только чтобы разведать обстановку и убедиться, что ее гость все с тем же усердием штудирует раритетные издания, то и дело называя новое заглавие книги, которая незамедлительно спускалась с полки. Но что-то постоянно тянуло и подтал-кивало ее к гостю, что-то не давало покоя. Наконец, волшебница решилась зайти проведать его, заодно принести завтрак и задать кой какой вопрос. Ее ужасно интересовало, не мешает ли ему находиться в библиотеке его дар чувствовать прошлое. В общем, солнечным и безоб-лачным утром Эвленгальда, как ни в чем ни бывало, в легком бирюзовом платье, прошитом серебряными нитями и волосами, схваченными серебристой лентой, появилась в дверном проеме с подносом в руках. Негромко кашлянув, чтобы привлечь к себе внимание увлечен-ного друида, она приблизилась и поставила поднос перед ним.
- Я принесла тебе завтрак..., - без тени смущения сказала она, и Эдвину показалось, что он не слышал этого чудного голоса тысячу лет. - И... Я хотела спросить... Как ты справ-ляешься здесь? Я имею в виду, что с твоей способностью в этом помещении, где буквально кипят воспоминания других людей, тебе не нужна помощь?
Как бы не был сердит или расстроен из-за их ссоры Эдвин, его тронула забота хозяй-ки замка, хотя она могла быть вызвана банальным гостеприимством. Неожиданно даже для себя он слегка улыбнулся - одними глазами - и ответствовал:
- Спасибо за беспокойство, - его взгляд стал немного лукавым. - Но пока я справля-юсь. Сам не знаю почему, но в библиотеках я чувствую себя прекрасно, чего не скажешь о старинных бальных залах. Наверное, привычка с детства.
- Что ж... ладно...
Повисла пауза. Упорно уставясь взглядом в одну точку правее Эдвина, Эвленгальда как бы невзначай обронила:
- Если хочешь, можем поужинать сегодня вместе... Ну то есть, если ты не против пре-рвать свои изыскания и если я не кажусь тебе невыносимой, и если ты вдруг хотел бы пере-кусить в компании кого-то кроме книг и пыли, и...
Эдвин рассмеялся и прервал ее тираду:
- Конечно, я с удовольствием разделю с тобой ужин.
- Правда? - Эвленгальда даже особо не пыталась скрыть облегчение и радость. - То-гда я пойду оставлю на кухне заказ. До вечера?
- До вечера, - все еще широко улыбаясь, повторил друид, и волшебница выпорхнула из библиотеки, чувствуя, как колотится ее сердце и перехватывает дыхание. Через минуту она себя одернула: "Это еще не окончательное перемирие, это всего лишь ужин. Пусть не думает, что я уже обо всем позабыла". Но по всем признакам до самого что ни на есть Окон-чательного Перемирия оставалось совсем недолго.
Ровно в восемь, когда косые лучи заходящего солнца вспыхивали розовым, лиловым и золотым и медленно потухали, Эвленгальда и Эдвин почти одновременно появились в обе-денной зале.
Скромный ужин, сервированный на тонком заморском фарфоре, дополнялся уютно горящими свечами в серебряных канделябрах. Прекрасно сознавая, что свечи являются вынужденной необходимостью перед лицом спускающихся сумерек и ночи, которая не заставит себя долго ждать, Эдвин, тем не менее, поддался искушению назвать про себя этот ужин романтическим. Волшебница же, то ли угадав его мысли, то ли скептически осмотрев залу, порадовалась, что во время остановилась и отказалась от идеи зажечь камин и украсить комнату живыми цветами.
Впрочем, какие бы ограничения она на себя не накладывала, она все-таки спустилась к ужину, переодевшись в достаточно скромное, но не лишенное при этом изрядной доли кокетства длинное шелковое платье цвета корицы, из-под которого выглядывали изящные туфельки в тон, распустив свое главное оружие - волну золотисто-медных волос и надев ко-лечко да пару золотых серег. Но надо отдать ей должное: если бы Эвленгальда действитель-но хотела выглядеть ослепительно, это закончилось бы плохо для любого существа мужско-го пола, последствия могли бы быть разными: от сердечного приступа до безумия, но она избегала пользоваться этим, отчасти считая, что это нечестно, отчасти из скромности и бла-горазумия. Однако Эдвин и так не уставал поражаться ее красоте, он не мог не признать, что она выглядела сногсшибательно в любом платье, а тем паче и вовсе без него. Сам друид то-же постарался привести себя в порядок, вполне неосознанно, и предстал перед волшебни-цей в темно-серой рубашке, шитой серебром и таких же штанах.
За ужином все еще чувствовалась неловкость, длинные паузы между репликами, взо-ры, избегающие друг друга. Наконец Эвленгальда смело высказала то, что давно вертелось у нее на языке:
- Не хотела бы показаться злопамятной, но я все еще ожидаю услышать от тебя изви-нения.
Эдвин вскинул голову, и по блеску в его глазах было понятно, что этого делать он не собирается.
- Извинения? За что?
- За твое поведение тогда, в саду, - с не меньшей твердостью сказала она. - Я не знаю, многих ли женщин тебе удалось покорить таким образом, но со мной это не пройдет.
- Мне не за что просить прощения, если уж на то пошло, это должна сделать ты. За свою выходку тем же утром у озера. Моей вины нет, и если ты надеешься смутить меня или заставить повиниться в том, что я не совершал, то ты заблуждаешься. И потом, с чего ты взя-ла, что я непременно стану тебя покорять.
- В тебе говорит гордость.
- Во мне говорит честь, которая чиста перед тобой.
- А о моей чести ты подумал? - Эвленгальда метала молнии медово-золотистыми гла-зами из-под длинных ресниц и тяжело дышала.
- Будь она запятнана, это не на моей совести. Может быть, это случилось до меня? - в его голосе проскакивали металлические нотки.
В накалившейся до предела атмосфере бушевали неуловимые сгустки энергии, Эв-ленгальда, вспыхнув, задетая за живое была еще более прекрасна в своем гневе. Эдвин яро-стно отрезал ломоть хлеба, нож сорвался и поранил его палец. Крупная капля алой крови мгновенно набухла и покатилась по коже.
- Черт! - взвился друид и принялся высасывать кровь из пореза. - Я считаю дискус-сию оконченной, мне больше нечего тебе сказать, а...
Эвленгальда не отвечала, и Эдвин, отвлекшись от своего пальца, глянул в ее сторону, осекшись на полуслове. Она сидела неподвижно, чуть наклонясь вперед, вперив невидящий остекленевший взгляд в Эдвина. Белее скатерти, она более всего напоминала мраморную статую; пальцы вцепились в край стола так крепко, что побелели костяшки. Эдвина охватил страх: она не шевелилась и почти не дышала, ни стона из серых полуоткрытых губ, только странный огонь бушевал в широко раскрытых глазах, не тот задорный блеск, что излучали они обычно, и не тот пламень злости, разбуженный только что по его вине. В ее взгляде было что-то леденящее душу, отрешенное и неживое, этот огонь в глазах походил на блуждающие огоньки на болотах, которые заводят усталых и заблудившихся путников в самую трясину на погибель. Она вся как бы потускнела, потух свет, исходящий от ее волос, смуглой кожи, всегда ореолом окружавший ее и затмевавший любые украшения и наряды.
- Эвленгальда! - окликнул ее сорвавшимся голосом друид. - Что с тобой! Что такое? Тебе плохо? Что?..
Она с видимым усилием хрипло вздохнула, моргнула, сглотнула, оторвала руки от стола, вдруг совершенно неожиданно вскочила, сорвалась с места и бросилась бежать вон из залы.
Глава 10
Когда к остолбеневшему друиду вернулась способность действовать, он поспешил за ней, успев отметить про себя, что, судя по звукам ее шагов, она была сейчас у себя. Он вих-рем пронесся по лестнице, перескакивая через две ступеньки, пролетел по коридору, оста-новился у ее двери и прислушался: ни звука. Охваченный беспокойством, Эдвин открыл дверь и вошел в ее спальню.
Эвленгальда стояла спиной к нему у открытого окна, обхватив себя руками. Она стоя-ла неподвижно, никак не отреагировав на вторжение друида, отсутствующим взглядом впе-рившись в ночь, окружавшую замок. Ее фигура казалось такой уязвимой, выделяясь на фоне оконного проема, сквозь который сочился сероватый и тусклый свет убывающей, ста-рой луны. Эдвин заметил, что по ее телу пробегала мелкая дрожь, облизав пересохшие губы, он промолвил:
- Что с тобой? Скажи, что случилось, я могу помочь.
- Ты ничем не можешь мне помочь, - безапелляционно и безнадежно ответила она. - Спасибо тебе за беспокойство обо мне.
- И все-таки скажи, в чем причина? Я же знахарь, я могу, по крайней мере, попытать-ся...
- Ты ничем не можешь мне помочь, - повторила она. - Прости, если я тебя испугала. Со мной все в порядке.
Она продолжала так стоять, даже не повернув головы, роняя слова в ночь, наполнен-ную громогласным стрекотом цикад и теплыми запахами.
- Это очень долгая история, - после продолжительного молчания сказала она. - Это моя тайна, о ней не знает никто. Но...
Она горько усмехнулась сама себе, в ее голосе звучала грусть и обреченность.
- Но, в общем, невелика важность, все не так уж плохо. Все дело в плохой наследст-венности, полагаю, тебе будет интересно послушать это, как врачевателю.
Моя бабушка, ее портрет висит в холле, помнишь, я показывала тебе? Так вот она имела неосторожность влюбиться однажды. Ее избранник был и сам без ума от нее, а из себя такой высокий, жгучий брюнет, с невероятно красивыми глазами и чувственными губами. Красавец, одним словом, и одевался с редким изяществом. Ну и титул у него был, то ли граф, то ли лорд... Ни одного его портрета не сохранилось, я знаю о нем только из семей-ных историй, но все, кто его знали, особенно женщины, от одного упоминания его имени приходили в восторг и трепетно пересказывали всевозможные случаи с его участием. Ему хватало одного взгляда черных глаз, чтобы покорить навеки любое женское сердце, а от эле-гантного жеста рукой дамы падали к его ногам, как сухие листья. Ни одно создание женско-го пола не могло противостоять его чарам.
Но они любили друг друга без памяти, безмерно и самозабвенно, причем с самой их первой встречи на званом ужине, где их представили друг другу. Она - свежая и милая блондинка, румяная и обворожительная в своей жизнерадостности и он - изысканный ари-стократ, одинокий и скучающий от непрерывного внимания к себе. Это была любовь с пер-вого взгляда. Они буквально не могли оторваться друг от друга, поэтому помолвка не заста-вила себя долго ждать, повергнув в отчаяние бабушкиных женихов и не менее многочис-ленных поклонниц лорда. Или графа.
Перед самой свадьбой, оттягивая этот момент до последнего, боясь разрушить ее счастье, жених сказал ей... Открыл свой большой секрет, отдавшись полностью своей возлюбленной. Он был вампиром. Да, вампиром. Его положение в обществе, титул и так далее позволяли всем, кто имел хоть малейшее подозрение по этому поводу, молчать, держать язык за зубами во имя собственной сохранности. Он признался своей невесте, сказал, что поймет, если она тут же прогонит его прочь. Он боялся, боялся как самый последний трус, что она именно так и поступит, что он может больше никогда ее не увидеть. Ни разу у него не появилась мысль, что он мог бы сделать ее своей навеки, тем более, боже упаси! насильно. Она полюбила его чистой любовью, не пришла на его зов, как другие женщины, которых влекло к нему, как мотыльков на огонь, и которые сами сбрасывали перед ним свои одежды и подставляли нежные шейки для укуса. И она простила его, она позволила ему остаться, она вышла за него замуж, она любила его до своего последнего дня, не позволяя никому распускать черные слухи о своем муже.
Он был с ней до конца. Когда она умерла дряхлой старушкой, когда она тихо уснула навсегда, он сидел у ее постели, держа в руках ее ссохшуюся, морщинистую ручку и опла-кивая ее, пока первые лучи солнца не нащупали дороги в ее опочивальню, не ворвались внутрь и не залили все ослепительным живым светом. Когда вошли слуги, они увидели его фигуру, скорбно склоненную у кровати, которая рассыпалась в прах от первого же прикос-новения. Она была единственным, ради чего он жил. Жил? Существовал. Не живой, но и не мертвый, таким он был. Она спасла его своей любовью от одиночества и тьмы, а он так сильно любил ее, что пожертвовал вечностью, собственным эгоизмом, верностью той самой тьме, что поработила его однажды, ради нее. Это была любовь, которая будет жить вечно, потому что она смогла объединить двоих, стоящих по разные стороны от границы Добра и Зла.
Она немного помолчала, собираясь с мыслями, пытаясь побороть дрожь в голосе. Эд-вин молча стоял посреди комнаты; прямоугольник света, проникающего через окно, доста-вал до носков его ботинок. Он видел, как вздрагивали ее плечи, он чувствовал ее горечь, но не прерывал рассказа.
- Плодом их любви была моя мать, которую, как и бабушку, дедушка так и не ини-циировал. А потом у моей мамы появилась я. На четверть вампир, ибо его мертвая кровь и сейчас течет в моих жилах. Все, что мне осталось в наследство от него, кроме страшных и красивых историй, - боязнь вида крови. Я не могу контролировать такую реакцию, жажда крови потенциально сидит во мне. Я всего лишь боюсь видеть кровь, как многие женщины, но во мне живет страх, потаенный страх, что это не единственное проявление дедушкиного наследства. Иногда мне очень страшно...
Она повернула к друиду мокрое от слез лицо, и в ее глазах была такая невысказанная печаль, что сердце Эдвина сжалось у него в груди. Он подошел к ней, обнял и прижал к се-бе, не говоря ни слова, а Эвленгальда спрятала лицо у него на груди и крепко-накрепко об-хватила его руками. Она будто бы боялась, что, разжав объятие и открыв глаза, она потеряет его, что он исчезнет, как сновидение, а она снова останется наедине со своими страхами. Поэтому она еще теснее прижалась к нему, сливаясь с ним в одно, вдыхая его запах, который казался ей сейчас таким родным, тщетно пытаясь забыть обо всем, замереть вот так навсегда, храня внутри себя покой, внушаемый ей мужчиной, еще совсем недавно совсем ей незнако-мым. Мужчиной, который, стоя в темноте посреди чужой спальни в замке, приютившем его ненадолго, осознал с предельной ясностью, что он держит в руках самое бесценное сокро-вище мира. И это сокровище никому до него не давалось в руки, и даже в этот момент оно не принадлежало никому, кроме самого себя, но оно нуждалось в опоре, оно жаждало под-держки, и оно доверилось без каких либо гарантий или надежд, уповая на то, что знахарь умеет врачевать души.
Глава 11
По не оглашенному, но обоюдному решению наступило время примирения. После той ночи доверия и тайн волшебница и друид почти все время проводили вместе. Ни тот, ни другой и помыслить не могли, что, проснувшись утром и спустившись к завтраку, они не встретятся вновь и не поведают друг другу свои сны. Каждый день был полон новых откры-тий и забав, каждое утро сулило новые приключения, и каждый вечер без исключения оба засыпали с мыслями, обращенными к следующему утру.
Удивительно, но, общаясь и болтая о разных пустяках, они все больше убеждались, что их союз крепнет, в них росло чувство, что они как будто знали друг друга задолго до знакомства, возможно, с самого рождения или, что тоже нельзя сбрасывать со счетов, каким-то образом были связаны вечно. Даже Толлем стал более снисходительно относится к коню Эдвина, его первоначальное недоверие очень скоро переросло в дружбу, что доставляло удовольствие коню и радовало хозяев обоих новоиспеченных приятелей. Теперь они часто устраивали скачки наперегонки, резво носились по окрестным лугам и утоляли жажду из ледяных ручьев или спокойного озера.
Единорог проникся симпатией к друиду, видя всю его искренность и доброту. Ноча-ми, когда Эвленгальда приходила к нему за советом, он был неизменно благодарен ей за ласку и за заботу. Толлем все понял в ту ночь, когда она к нему не пришла, хотя истерзан-ность ее чувств ощущалась за километр. А раз чужак смог утешить ее тогда не хуже, чем он сам, значит, ему стоит верить.
И теперь Эвленгальда по-прежнему устраивала иногда ночные купания, особенно в безоблачную погоду, под светом луны. Тогда она тихо выскальзывала из своей комнаты, бесшумными шагами следовала до озера и входила в масляно-черную воду, на которой луна оставляла ровную неширокую дорожку. Она плыла, ни одним звуком не выдавая себя, без тени страха отдаваясь монолитной воде, так легко терявшей свою прозрачность, лишь толь-ко сумерки ложились на гладь озера. Потом волшебница выходила на берег, обнаженная, но облаченная в лунный свет, вместе со струйками воды стекавший к ее ногам.
В теплые ночи, а в тех краях ночи всегда теплые, за исключением небольшого дожд-ливого периода, когда дуют особенно сильные ветры, она моментально высыхала. Ее уже ждал Единорог, нежный друг, пятно, белеющее в ночи, неприручаемый и опасный, но только не для нее. Эвленгальда поглаживала его смирную физиономию, потом вскакивала на его широкую спину и, обхватив руками шею, а ногами бока, зарывшись лицом в гриву, распластавшись и прижавшись всем телом, шептала: "Вперед!"
И они неслись в безудержной скачке по тропам, одному ему известным, и развева-лись по ветру золотистые волосы, перепутанные с гривой, волнистый хвост, и трепетали уши, и серебряные копыта выбивали искры из земли, которой они касались лишь изредка, и лунный свет, мерцая и переливаясь, отражался в одинаково серых глазах девы и Единорога, а потом собирался у основания и поднимался по витому рогу до самого кончика, чтобы си-ять там ярче солнца, вспышкой, огоньком, грозя любому на их пути. И Эвленгальда, чувст-вуя голой кожей мягкую шерсть, упиваясь скоростью, склоняясь еще ниже к шее Единорога, чтобы укрыться от ветра, бьющего в лицо, наслаждаясь теплом, ритмичными движениями мускулов и силой, исходящей от него, с головой уходила в головокружительный полет, уно-сящий ее к пределам обыденности, к самым границам повседневности, туда, где все было подвластно ее светлому белоснежному непорочному проводнику. Гонка ради гонки, при-зрачная финишная черта растворялась в сизой дымке предрассветной мглы. Сияющая се-ребряная стрела с золотым оперением вспарывала покровы ночи, распугивая хозяев темно-ты, прокладывая тонкую нить в просторах опутанной мглой земли, и все было им подвласт-но, и не было никого могущественней их в ночи вроде той, и луна снисходительно улыба-лась им свысока, подбодряя иногда, войдя в азарт, свою любимицу.
Но то было ночью, а днем они все время проводили вместе. Как в тот погожий денек, когда Эвленгальда и Эдвин решили устроить пикник. Сказано-сделано. Волшебница в дым-чато-серой вельветовой амазонке с широкой юбкой, чтобы можно было ездить верхом, на Единороге, а друид на своем вороном коне, одетый как и в первую их встречу, захватив и плащ на случай, если вечер будет прохладным, отправились на долгую прогулку.
Они скакали взапуски по лугам, поросшим сочной изумрудной травой, по заросшим дорожкам, через рощи, причем стараясь наступать только на пятнышки солнечного света, перебегающие по земле, потом они пересекали быстрые речушки через деревянные мости-ки, гулким перестуком копыт пугая лягушек и мелких грызунов. То один, то другой выры-вался вперед на корпус или на два, немного отставал, потом догонял. Конечно, Толем без всякого труда мог бы оставить далеко позади скакуна Эдвина, да что там говорить, Едино-рог мог бы обогнать ветер, потягаться с молнией, поспорить со светом звезд, но сейчас он тактично на равных несся вперед, чистосердечно радуясь хорошей компании. Да и конь под седлом друида тоже был не из простых. Тщательный отбор и забота хозяина - вот что дела-ло его отличным от всех других представителей его рода-племени. Этот мощный скакун двигался как машина, не чувствуя усталости, он был способен безо всякого труда преодо-леть огромные расстояния, по выносливости ему не было равных, не был он обделен и со-образительностью и привязанностью к хозяину, что превращало его в незаменимого по-мощника, верного друга и соратника. Бросая взгляд умных карих глаз из-под длинной чел-ки, он понимал Эдвина без слов, повиновался мимолетному движению руки и всегда был готов прийти на помощь. Поэтому был он достойным противником Толлему, хотя их почти мальчишеский задор был далек от азарта или желания победить любой ценой.
Проезжая по полю, кажущемся бескрайним, они перешли на крупную рысь, потом на шаг. Теперь они ехали бок о бок, соприкасаясь иногда коленями. Воздух звенел от песен цикад и кузнечиков, солнце припекало, поднимая с земли густой, остропряный запах разо-гретой земли, травы, подсохшего сена. Непрерывный ветер укладывал травы в одном на-правлении, в замысловатые прически, постоянно приглаживал и ворошил; высокая трава доставала местами до самых стремян, тут и там пестрели полевые цветы в своем красочном разнообразии. По неровной поверхности травяного океана скользили тени, когда на солнце набегало кучевое облако и закрывало от него землю.
- Я так люблю полевые цветы, - сказала Эвленгальда, с нежностью глядя на простор, усеянный ими. - Они такие бесхитростные, разные, душистые. И очень красивые.
- Но в твоем саду они не растут, - заметил Эдвин.
- Их нельзя брать силой, они живут вольно, а срезанные - быстро вянут.
Эвленгальда остановилась, спешилась и нежно коснулась васильков и колокольчиков, воспрянувших от ее ласки.
- Не возражаешь, если устроим тут привал? - поинтересовалась она.
- По-моему, лучше места не найти.
Они пустили коня и Единорога делать, что им вздумается, а сами сотворили себе из воздуха покрывало, охлажденное вино, фрукты и сэндвичи.
- Очень удобно, ничего не надо тащить с собой, - весело заявил друид.
- Еще бы! - поддержала его волшебница.
Оба с аппетитом уплели за обе щеки всю наколдованную снедь и улеглись рядышком на покрывале, только что служившем им столом.
- Мне кажется, - пару минут спустя заговорил Эдвин. - Что облака - это самая краси-вая вещь на свете. После тебя, разумеется.
- Очень мило с твоей стороны. Но ты прав, я всегда считала, что нет ничего прекрас-нее облаков, - с ленцой в голосе поддержала его Эвленгальда.