Аннотация: Рать мертвецов. Часть 2 "Князь Ингвар". Ингвар со своими спутниками и воскрешающим мертвых демоном вернулся в Ольмерк и начинает готовить военный поход, чтобы вернуть трон. Новые главы выходят каждую неделю.
19. Ученик волхва
Верстах в трех южнее Ольмерка лежит село Хатки. А если от него еще с часок пройти через поля и сенокосы, то можно найти остатки хутора Ванко Белого, что стоял тут шесть лет назад. Солдаты Монархии, осаждавшие Ольмерк, много бесчинствовали в окрестностях города. Досталось и Хаткам, и другим селениям, хутор же сожгли дотла, а его обитателей постигла та судьба, которую часто приносят простолюдинам войны знатных господ.
Все что осталось от хутора - почерневшие бревна, ныне почти уже утонувшие в земле и сплетениях бурьяна, да насмерть перепуганный мальчишка, что от увиденного и пережитого лишился дара речи. Где он укрывался и чем питался, пока кругом звенели мечи, - никто не знает, а сам он не помнит. Однако, кончилась война, в разоренные Хатки вернулись жители, а однажды появился в селе тот хуторской мальчонка. И так как уста его были затворены ужасом, прозвали паренька: Немотка. Речь к нему со временем вернулась, хотя и был парень до крайности молчалив, но прежнее имя сгорело вместе с хутором. Так Немоткой и остался.
Года два Немотка жил в Хатках на правах деревенского дурачка, снося побои, и помогая пастухам за миску каши, пока однажды седой волхв, который проходил через селение по каким-то своим делам, не приветил паренька, да и не забрал его к себе. Стал Немотка учеником волхва, постигал лекарское дело, грамоту и древние обряды во славу Рыбаря, да прислуживал старику по хозяйству.
Рыбарь среди прочих старых богов особняком стоит, потому как мореходы на всякий случай и с ним дружить продолжали, да и мирканцы, которых среди населения Ольмерка было немало, его почитают особо. Все-таки княжеский прародитель. Но все равно ученик и учитель жили небогато, не то, что в прежние благочестивые времена, о которых любил вспоминать учитель Немотки. Потому пир, назначенный после принесения Ингваром даров морскому богу, обещал стать для юноши, изведавшего голод, да и теперь не всегда совсем сытого, событием замечательным. Ожидание чуда сопровождало Немотку весь день, начиная с раннего утра.
Чудо пело ему в унисон с петухами, скрипело колесами, когда появились подводы со снедью от господина Олафсена, и упоительно пахло жареным мясом, когда для пира начали готовить не меньше скота, чем в свое время пареньку приходилось пасти. А уж когда Солнце послало им с учителем яркий лучик, отраженный от серебра князя Ингвара, Немотка и вовсе перестал сомневаться: сегодня Рыбарь ему благоволит.
Отрок надеялся, что его бог будет благосклонен и к самому князю. Молодость, храбрость и удача Ингвара располагали к нему многих, и ученик волхва был в их числе. К тому же отец и старший брат князя побили немало монархийской сволочи. Потому хотя Немотка и повидал достаточно жертвенных ладей, чтобы почти всегда верно угадывать, как сложится судьба очередного суденышка, когда Ингвар поручил свои дары речным волнам, он затаил дыхание также как и все зрители.
Ладья князя Ингвара была вытесана хорошо, а вот пущена не очень удачно, и рисковала попасть в подлый водоворот. Что-то колыхнулось внутри Немотки.
Порой, когда Рыбарю приносили дары, Немотка ощущал... нечто. Он однажды попытался описать учителю это чувство, кружащее голову и похожее на то, как будто внутри него дрожит натянутая бечева, но не преуспел. И сейчас дело было не в том, что молчун Немотка попросту обращался с хозяйственной утварью куда ловчее, чем со словами. Нужных слов не было и в языке самого волхва.
Кое-что он все же понял:
- Я сразу увидел в тебе что-то необычное, Немотка - сказал он тогда ученику. - И никогда не жалел, что взял тебя к себе. Должно быть, то Рыбарь отзывается на жертву. Вижу, что пойдешь ты за Рыбарем и добьешься многого.
И хотя это чувство не зависело ни от того, достойный ли человек приносил дары, ни от того были ли те богатыми, или почти оскорбительными в своей простоте, Немотка поверил учителю. Уж больно нездешним оно было. К тому же, если чьи дары пробудят в Немотке этот необъяснимый трепет, ладья его обязательно успешно достигнет вод Северного моря, да и в дальнейшем ему и впрямь будет сопутствовать удача.
С его места водоворот был не виден, однако Немотка знал: они там, эти водяные силки, напротив вон той кривой сосны. Ладья резво бежала по водяным струям, приближаясь и приближаясь к опасному месту. Вот стройный корпус поравнялся с изогнутым стволом и Немотка выдохнул: все -таки не миновала западни! Краем, да зацепила!
Вода подхватила ладью и начала разворачивать боком. Сейчас закрутит, позабавится и хорошо, если хоть задом наперед донесет до моря. А то и вон на тот камень может вынести. Не видать, похоже, князю, счастья на воде. И как только в последнем походе жив остался?
Правда, было еще чувство трепета, всегда до того обещавшее дарителям удачу... Однако сегодня и чувство было не таким, как в прошлые разы. Что-то еще примешивалось к нему.
Голова морского единорога дернулась, будто деревянный зверь кивнул, и ладья, проскочив водоворот, быстро и как-то даже целеустремленно направилась дальше к морю. Больше ей ничего не грозило, и Немотке подумалось, что теперь можно отвлечься от смутных и тревожных мыслей. Но трепет не проходил, лишь усиливаясь. И за долю мгновения до того, как щука выбросилась из воды к княжеским ногам, Немотка понял, что именно к нему примешивалось. Чувство пахло рыбой. Немного тухлой рыбой.
Ингвар воздел руку со своей добычей, и Немотка отогнал дурные мысли. Не зря его все-таки в Хатках дурнем дразнили. Дурень и есть: на его глазах такое чудо сотворилось, Рыбарь не единожды, а даже дважды подтвердил свою милость к князю, а он тут волнуется, будто не доверяет Герою. А если тот прогневается?
Волхв приказал отнеси щуку к кострам, дабы ее изжарили вместе с жертвенным быком. Чешуя рыбины сверкала на солнце также, как давешнее серебро. Немотка принял добычу из рук князя.
И вдруг слабо разевающаяся пасть исторгла человеческую речь:
- Сей князь мне люб.
Голос, впрочем, не был человеческим. Он шелестел как прошлогоднее сено, и первое, о чем он подумал, было, что этот голос совсем не походит рыбине, вызывая перед внутренним взором образы соломенных пугал и кожистых крыльев нетопыря-кровопийцы. Щука должна говорить иначе...
Да нет же! О чем он?! Щука ВООБЩЕ не должна говорить!
Отрок едва не уронил тяжелое тело и поскорее подхватил второй рукой. На мгновение ему почудилось. что в глубине бессмысленного круглого глаза пульсирует, угасая, зеленая светящаяся точка, однако наваждение рассеялось и остался лишь обычный рыбий глаз, заполненный кровью от княжеских ударов. Острозубая задыхающаяся пасть по-прежнему открывалась и закрывалась, но шелестящий голос из нее больше не звучал.
В толпе, развеселившейся в предвкушении пиршества, раздались смешки, вызванные его неловкостью и очумелым видом. Немотка тоже засмеялся: от облегчения, что эта неловкость разрушила таинство, отдалила слишком явно вторгшийся в обыденную жизнь мир богов и духов. Что рыба теперь - просто рыба.
Судя по всему, никто из смеющихся не слышал чего-то необычного. Должно быть, шелестящий голос никогда и не звучал, просто ветерок донес до него шелест листвы так же, как перед тем донес запах тухлой рыбы. Он закинул слабо вздрогнувшее тело на плечо и зашагал туда, где уже вышибали крышки из бочек с пивом.
Вслед ему бросали веселые взгляды и едкие комментарии, но было среди насмешников два человека, которые не улыбались и не острословили. Старый волхв глядел в спину Немотки с неясной ему самому, но все нарастающей тревогой. Книжник же смотрел задумчиво, а в голове его все еще звучал шелест Единственного:
- Похоже, я нашел вам еще одного ученика, мессир Гуго.