Аннотация: "Если в роду есть повешенный, то будут еще", - сказала однажды бабушка, когда речь за семейным столом зашла про дядю Гену. Маша была еще совсем маленькой, но фразу запомнила.
"Если в роду есть повешенный, то будут еще", - сказала однажды бабушка, когда речь за семейным столом зашла про дядю Гену. Маша была еще совсем маленькой, но фразу запомнила. С той поры ей периодически снились кошмары, будто родственник вернулся в мир живых, и хочет ее, Машу, тоже повесить.
С дядей Геной получилось вот как. Сначала у него пропала жена, про которую по поселку ходили слухи, что, мол, слаба на передок, и пока муж уезжает в геологические партии, в одиночестве не остается. Спустя месяц после очередного мужниного возвращения тетю Тоню нашли в лесу висящей на дереве. Милиция таскала дядю Гену на допросы, но прежде, чем его арестовали, он сам повесился.
В поселке про это поговорили да забыли, поросло горе быльем и в их семье - у всех своя жизнь, свои повседневные заботы. И только Маша нет-нет да и думала о двоюродном мамином брате, нет-нет, да и видела его во сне. Дядя Гена спускался на своей веревочной петле откуда-то из-под потолка, словно адская марионетка, садился на край ее кровати, говорил что-то страшное и злое, смеялся гадким смехом.
- Руки за спину, - сказала конвоирша. - Шагай.
Маша молча повиновалась и вернулась к своим мыслями. Права, выходит, была бабушка. Один задушенный других за собой тянет. С той памятной застольной беседы прошло лет двадцать, и пришлось Маше вспомнить бабушкин афоризм.
Тогда у еще все было хорошо. Они с мужем давно перебрались из загибающегося поселка в областной центр, Вадим работал на вахте и прилично получал, сама Маша по примеру старшей сестры отучилась на соцработника и, поработав пару лет, готовилась уйти в декрет. В животе росло и развивалось ее чудо, ее Сонечка.
А потом на Машу напал насильник. Невысокий и щуплый, но все-таки более сильный, чем она, мужик подкараулил женщину, когда та шла к одной из своих подопечных между каких-то полузаброшенных бараков. Нагнал сзади, накинул на шею удавку из капронового чулка, затащил в нежилой подъезд и душил, пока жертва не потеряла сознание. Потом мерзавец надругался над Машей и только чудом не довел убийство до конца - то ли подумал, что она уже мертва, то ли его спугнули... Так или иначе, Маша выжила, а вот плод врачам спасти не удалось.
И тогда к ней снова пришел дядя Гена. Одуревшая от лекарств Маша лежала в больничной палате и даже не сразу поняла, что на ее кровати кто-то сидит. Это был он: серый пиджак в полоску, как на семейных фотографиях, сломанный еще в юности нос, плохо сбритая щетина на желтых впалых щеках, а на шее - черно-багровая полоса вроде той, что еще не до конца сошла с горла у самой Маши, и оборванная веревочная петля. Эту петлю покойник все время теребил, будто поправляя узел галстука.
- Ну, здравствуй, племяшка, - сказал дядя Гена. - Хотя, что это я, здравствовать - это для живых. А ты умерла.
- Я... не...
- Умерла, племяшка, умерла. Почему, думаешь, вот тут у нас теперь пусто? - Большая желтая ладонь похлопала по одеялу в районе Машиного живота. - Потому что в мертвом чреве дети не живут. Но умерла ты еще не совсем, на полпути застряла. Потому меня и видишь. А я буду за тобой приглядывать, больше-то некому.
- Вадик...
- Вадик? Ах, точно. Я ж как раз по этому поводу и зашел. Муж твой тоже концы отдал. Трубы разгружали и того, стропа шею захлестнула. Вознесся, так сказать, на подъемном кране. Так что кроме меня никого у тебя и нет.
От того сна Маша проснулась с диким криком несмотря на вколотое ей прежде успокоительное. Врачам пришлось вводить пациентке еще десять кубиков. А через несколько дней, когда ее выписывали, сестра рассказала, что с Вадимом на вахте и правда произошел несчастный случай. Все было точно так, как описывал мертвец в ночном видении: трубы, кран, стропы. Должно быть, сестра говорила это при ней, когда думала, что Маша лежит в медикаментозном забытьи, но мозг все-таки воспринял информацию. Так она тогда подумала.
Они с конвоиршей остановились перед запертой железной решеткой. Маша уже привычно встала лицом к стене, дожидаясь пока другая крепкая женщина в серо-синем камуфляже отопрет дверь.
Возвращаться на работу Маша не хотела. Она ничего не хотела, только чтобы весь этот ужас - изнасилование, потеря ребенка, смерть мужа - оказались сном, пусть жутким, но не более настоящим, чем разговорчивый мертвец с обрывком веревочной петли на шее. Вот только все вышло наоборот - чем дальше, тем все более настоящим становился как раз дядя Гена, забирая все больше власти над Машиной жизнью.
Пить она начала с самых сорокадневных поминок по Вадиму и Сонечке, и никак не могла остановиться. Снова сошлась с любительницей залить за воротник Катькой, с которой прежде развела молодую маму жизнь. Потом появились и другие подружки того же сорта. Им можно было излить свою боль, не особенно интересуясь, слушает собеседница или нет, и не слушая ответное спутанное бормотание. Через какое-то время, когда притупилась память о насилии, появились и мужики на одну ночь, встреченные в кабаках и шалманах. Маша отдавалась им без страсти, но и без возражений. Ей было все равно. Лишь бы наливали.
Стали кончаться деньги. Сестра настойчиво уговаривала взяться за ум, обещала выхлопотать новую работу в соцзащите - на прежнее Машино место уже кого-то нашли. Маша кивала, соглашалась, а потом просила занять еще хоть рублей пятьсот на продукты. Сестра, вздохнув, занимала, хотя обе знали, на какой именно продукт уйдет большая часть денег.
Однажды Маша обнаружила себя в каком-то бичевнике. Она сидела на несвежем матрасе без простыней, привалившись к стене в драных розовых обоях. А рядом, обнимая ее одной рукой и шаря под блузкой другой, сидел он. Насильник. Маша сразу узнала эту руку на своем плече - с неровно подстриженными ногтями и синей татуировкой-иероглифом между большим и указательным пальцами. Вскрикнув, она вскочила и оттолкнула мужчину. Тот что-то невнятно пробормотал, завалился на бок и захрапел.
Маша стояла, дрожа, и смотрела на того, кто сломал всю ее жизнь. Скорее прочь отсюда! Выбежать на улицу, вызвать полицию...
- А если проснется и сбежит? - спросил, входя в комнату, дядя Гена. - Где гарантия, что его найдут? Пока что-то не особо у них получалось.
"Это сон", - поняла Маша.
Но все же ответила покойному родственнику.
- Можно его связать, - и указала на поддерживающий грязноватые джинсы ремень из потертого черного кожзаменителя.
- Движешься в верном направлении, но предлагаю подумать еще, - дядя Гена потер шею с черной полосой. - Ну арестуют его менты, а смогут ли доказать, что это он тебя изнасиловал? Лица ты, в конце концов, не видела. И даже если докажут, так ли плохо ему придется на зоне? Парень он, кажется, тертый, будет как сыр в масле кататься. И что, это достаточное наказание за то, что он сделал с твоей жизнью? Все такие, как он, сделали. Нажрался, потянуло на любовь, и нету у тебя больше Сонечки. А Вадик твой, думаешь, по случайности в стропах запутался? Наверняка, такой же вот алкаш на кране работал. Залил глаза водкой - и все, Вадика тоже нету. Да и сама ты, считай, не живешь.
Насильник забормотал на своем матрасе и повернулся с боку на спину.
- Скоро проснется, - прокомментировал дядя Гена. - Ну, подумай, зачем тебе менты? Ты и сама можешь восстановить справедливость. В квартире, к слову, больше никого нет.
"Мне это снится", - напомнила себе Маша.
Так почему бы не поквитаться с ублюдком хотя бы во сне? Не заплатить ему и всему этому гадскому миру за то, что вырвали Машу из жизни, низвели до уровня живого мертвеца почище всякого дяди Гены? Она присела на корточки и стала возиться с пряжкой ремня.
Алкаш, не просыпаясь, снова забормотал своим слюнявым ртом. Кажется, какую-то похабщину. Маша вытянула ремень из штанов, черная лента удобно легла в руку.
- Давай, - подбодрил выходец с того света. - Петля - дело верное.
Он стоял позади Маши, но женщина не сомневалась, что мертвец, как обычно, поправляет свой веревочный "галстук".
Она продела ремень в пряжку, накинула получившуюся удавку на шею насильника, наступила коленом тому на грудь и стала тянуть. Мужчина завозился, открыл бессмысленные глаза, принялся шарить вокруг руками.
- Ишь ты, дергается, - сказал дядя Гена за ее спиной. - А ты посильнее тяни. Вот так. Не барагозь, мил человек, воздух тебе больше не понадобится. Это земля у всех общая, а воздух - он для живых.
Насильник издал какой-то сипящий звук, еще пару раз дернулся и затих. Судя по густому облаку вони, в момент смерти его кишечник расслабился, сделав матрас еще грязнее, чем он был изначально.
- Вот так, - сказал мертвец. - Ну, я пошел, дальше сама. Не забудь прибраться.
Когда Маша обернулась, в комнате никого не было. И тут до нее со всей ясностью дошло, что происходящее, по крайней мере, то, что происходило между ней и насильником - это не сон. Что все по-настоящему. Женщину затрясло, но она сумела взять себя в руки.
Итак, она убийца. Что ж, пусть так. Маше давно плевать на себя, не все ли равно, алкоголичка или убийца, тем более что задушенный - та еще мразь... был. Можно сказать, она и не человека убила, а так, таракана раздавила.
Да и некогда было рассусоливать. Мало ли кто может прийти? Маша нашла свою сумку, в которой, к счастью, обнаружился носовой платок, и тщательно протерла ремень и все поверхности в комнате, которых она могла коснуться, обмотав платком дверную ручку, потянула на себя. Ржавые петли противно заскрипели. А ведь когда в дверь входил дядя Гена, та открывалась совершенно бесшумно. Впрочем, так ли это удивительно на фоне того, что мертвец ходит среди живых и раздает им советы по удушению ближнего? За пределами комнаты обнаружились темная прихожая с такими же ободранными стенами, кухня с разномастной мебелью и крошечный совмещенный санузел с висящей на одной петле дверью. На всякий случай, Маша и здесь протерла дверные ручки. А заодно обшарила карманы висящей на вешалке куртки - ей срочно нужно было выпить.
Напиваясь той ночью у себя на кухне, Маша со страхом думала, что не сможет уснуть, что только закроет глаза, как задушенный будет ей являться. И стремилась накидаться до беспамятства. Это помогло: ни дядя Гена, ни новый вошедший в ее жизнь мертвец женщину той ночью не тревожили. Лишь под утро ей приснился Вадим в своей рабочей спецовке и с Сонечкой на руках.
- Не слушай его, Зая, - сказал муж. - Он тебя затягивает.
Проснулась Маша в слезах.
- Пошла.
Сослуживица конвоирши наконец закончила возиться с замком, и они двинулись дальше по коридору. Мимо проплывали стены в потрескавшейся серой краске. В такой же казенный серый цвет были выкрашены стены в отделении полиции, куда ее пригласили дней через десять после убийства.
- Мария Сергеевна, - сказал молодой капитан. - Извините, что вынуждаю возвращаться к... кхм... неприятным воспоминаниям. Нам нужно, чтобы вы посмотрели несколько фотографий. Узнаете кого-нибудь?
Ее усадили перед монитором, на котором сменяли друг друга портреты мужчин, стоящих на учете. Насильник появился на экране третьим по счету.
- Нет, никого не узнаю, - сказала она, когда к подходил к концу третий десяток физиономий. - Может, этот?
Ткнула пальцем в какого-то случайного мужика.
- Хотя нет, наверное, все же не он.
- А что насчет вот этого? - полицейский вернул на экран портрет насильника.
- Этого не узнаю, - покачала головой Маша. - А кто это?
- У этого человека есть татуировка, похожая на ту, что вы описывали. Иероглиф между большим и указательным пальцами.
- Это он?! Вы нашли его?!
Она подалась вперед. Вышло убедительно, не зря репетировала перед зеркалом.
- Нашли. Только он мертв.
- Если это он, туда ему и дорога. Но я и правда не знаю этого человека.
- Что ж, спасибо, что пришли. Если что-то вспомните...
Капитан протянул ей визитку.
- Да, конечно.
Маше повезло: никто из опрошенных по этому делу не видел ее с насильником. Будь у нее в тот вечер при себе телефон, Машу наверняка спросили бы, что она делала такого-то числа в таком-то районе. На счастье женщины, как раз накануне она в очередной раз заложила мобильник в ломбарде, чтобы наскрести денег на опохмел.
Потянулась прежняя тягомотина: поиски денег, пьяные бессмысленные излияния очередной собутыльнице, похмелье - и так по кругу. Снова вошла в круг ее общения Катька. Впрочем, Маша и не заметила, что та куда-то выпадала. Оказалось, у Катьки умер отец, и она занималась вопросами наследства.
- А давай, я у тебя поживу? А хату будем сдавать? - предложила приятельница.
Маша согласилась. Вдвоем и пить веселее, и ночевать не так жутко.
Быстро выяснилось, что Катька не только любит выпить, но и пробавляется веществами потяжелее. Через какое-то время к ней присоединилась и Маша. Однажды, посреди ночи не вполне трезвая Катька разбудила соседку.
- Машка, где деньги?!
- Какие еще деньги?!
- Не пи... мне! Деньги где, которые я за этот месяц с квартирантов взяла?
- А я почем знаю?! - Маша действительно не понимала, о чем идет речь. - Е...ь твой, может, подрезал.
- Он не знал. А вот - ты знала. Только... я тоже про тебя кое-что знаю. Ты сама вчера проболталась, как ты того гада душила. Смотри мне! Не будет денег...
- А ведь она тебя и правда заложит, - послышался из стоящего за Катькиной спиной шкафа голос дяди Гены. - Не сейчас, так позже. За вознаграждение, например, когда на дозу хватать не будет.
Из шкафа вывалилась Машина сумочка с длинным тонким ремнем. А, может, и не вывалилась. Может, это дядя Гена услужливо подсунул племяннице столь удобный инструмент. Катька никак не отреагировала на происходящее.
- Да смотри, нету у меня твоих денег! - сказала Маша и, встав с кровати, пошла к сумочке.
Когда она подбирала аксессуар, дверца шкафа приоткрылась. За ней среди платьев и кофт обнаружился свисающий с предназначенной для плечиков трубы покойный родственник. Пола у шкафа не было - вместо него под ногами висельника разверзлась черная бездна, от которой тянуло каким-то нездешним холодом.
- В сумке, может, и нету! Значит, ты их в другом месте спрятала!
Маша выпрямилась с сумочкой в руках и вдруг указала Катьке за спину.
- Дура слепая, вон твои бабки валяются.
Та обернулась, и тут же длинную тощую шею захлестнул ремень.
Катька была трезвее насильника, она отчаянно боролась. Женщины упали на кровать. Локоть жертвы угодил Маше в солнечное сплетение, и она сама едва не лишилась возможности дышать, но ремня не выпустила. Наконец, ее соперница стала извиваться слабее, а потом и вовсе перестала дергаться. Маша еще какое-то время натягивала ремень, а затем расслабила мускулы и столкнула с себя Катькино тело. Труп безвольно откатился на бок. Некоторое время Маша, тяжело дыша, смотрела на бывшую подругу и бывшего человека, а теперь просто предмет, неодушевленную куклу.
- Во второй раз легче, а? - спросил дядя Гена. - Ладно хоть не обделалась. Не люблю этого.
Мертвец выбрался из шкафа и, распространяя могильную стылость, прошел к окну.
- Вон там, между гаражами ей самое место. Тащить недалеко, а за деревьями тебя не увидят.
Вернувшись к шкафу, он по-хозяйски принялся там копаться.
- Только накинь что-нибудь, когда тело будешь вытаскивать. А то что-то холодновато. Да хотя бы вот.
Дядя Гена бросил на кровать мужскую толстовку с капюшоном. Когда к Катьке приходил очередной хахаль, та порой просила Машу спрятать вещи предыдущего кавалера среди своей одежды. Вот и пригодилось.
- И эту тоже одень, ее ведь на улице душитель подстерег, не в квартире. И про перчатки не забудь.
Маша подчинилась. Взяла в ванной резиновые перчатки, которыми они пользовались во время уборки, одела безжизненное тело в пальто и сапоги, на себя натянула чужую толстовку и надвинула на лицо капюшон. Подумав, добавила медицинскую маску.
- Давай, племяшка, не испорти все, - сказал дядя Гена закрывая за ней дверь в подъезд. - И как вернешься, проверь в ее комнате между стеной и диваном. Сдается мне, Катька сама от своего любовничка денежки спрятала, да и забыла. Ну да ей они уже без надобности.
- Стой. Лицом к стене.
Очередная остановка перед очередной решеткой. Очередная возня с ключами и замками.
Маша жила на первом этаже, подъезд был крайним, сразу за углом в десятке метров от дома располагались гаражи, а путь до них почти со всех сторон заслоняли деревья, пусть и опавшие. Впоследствии окажется, что какая-то страдающая бессонницей пенсионерка из дома напротив видела, как Маша волокла Катькино тело к щели между двумя гаражами, но мужская одежда и слабое зрение убедили старуху, что труп из-за угла дома выволок мужчина. А отрезок пути от подъезда до угла Маше удалось преодолеть без свидетелей.
Ее опрашивал все тот же молоденький капитан. Да, она знает Екатерину Котельникову. Квартирантка, снимала у нее комнату. Да, выпивала, домой могла по несколько дней не приходить, так что из-за ее отсутствия Маша не забеспокоилась. Недоброжелатели? Ей о таком неизвестно. Мужчины? Да приходили какие-то, но Маша ничего кроме имен о них не знает. Видела ли она что-то подозрительное? Что, например?
- Ну, может, кто-то странный возле дома ходил накануне? Это уже второе удушение за короткий промежуток времени в одном районе. Третье, если считать нападение на вас. Я начинаю опасаться, что в городе появился серийный убийца. Возможно, сообщник того мужчины с татуировкой. Не поделил чего-то с подельником, и избавился от него.
- Не опасается он, - сказал дядя Гена, стоя за плечом полицейского и заглядывая в записи. - Наоборот, мечтает, бедолага, о маньяке. Надоели ему гопники да алкаши, большого дела хочется.
Да, кажется, Маша действительно видела накануне вечером мужчину в черной толстовке. Он шел следом за другой женщиной, и может, ей, конечно, просто показалось... но, будто бы, следил. Где это было? А вон в парке через два квартала отсюда. Нет, приметы не запомнила, она видела мужчину только со спины. Невысокий, худой. Да, визитка у нее сохранилась, просто у нее не было уверенности, вот и не стала сообщать. Теперь, конечно, жалеет. Вдруг, там, в парке действительно был убийца? Если бы полицейские поймали его или хотя бы спугнули - то Катя... Катя была бы жива.
Маше удалось очень неплохо изобразить прерывающийся из-за подступающих слез голос. Это было даже почти искренне, ей было и правда жаль Катьку. Но дядя Гена был прав: наркоманка, которой известно о ее преступлении... Это было слишком опасно. Прав он оказался и насчет денег. Те, действительно были спрятаны между стеной и диваном. Но надолго бы этой суммы не хватило, тем более, что Маша уже и сама не могла обходиться без дозы. Однако беспокойный мертвец и тут помог советом.
Это произошло, когда Маша, уколовшись остатками Катькиных запасов, таращилась в не проданный пока телевизор. На экране пенсионерка из дома напротив с упоением рассказывала о Климовском душителе, как успели прозвать выдуманного Машей маньяка журналисты.
- Телевизор скоро продавать придется, - сказал, присев на подлокотник дивана дядя Гена. - Но, можно, конечно, и не продавать. Можешь на работу устроиться, куда сестра тебя зовет. У таких старух всегда деньги припрятаны.
Вскоре Маша уже звонила сестре. Она, мол, уже немного оправилась и хочет вернуться в социальные работники. Возможно, работа поможет ей окончательно прийти в себя.
Сестра с радостью помогла ей устроиться, и вскоре Маша уже помогала пожилым одиноким людям по хозяйству, ходила за покупками и в аптеку. А вечерами, закинувшись, садилась перед телевизором и смотрела новости о новых жертвах Климовского душителя. Со стариками все было куда проще, чем с насильником или Катькой.
- Стой. Заходи.
Вот и ее камера. Одиночная. Женщины-заключенные очень не любят детоубийц, и пока шли следствие и суд, администрации СИЗО было совсем не нужно, чтобы сокамерницы придали Маше такой вид, будто ее пытают, выбивая показания. По городу и так ходило слишком много слухов, что настоящий Климовский душитель все еще на свободе, а одну из его неудавшихся жертв просто сделали "козой отпущения".
Прокололась Маша на пятом убийстве. Ну или на шестом, смотря как считать. Маленькую сухонькую бабу Валю, к которой она приходила по пятницам, соседи попросили присмотреть за ребенком. Обнести две квартиры вместо одной - это ж просто подарок судьбы! А ребенок... что ребенок? Ее саму тоже никто не пожалел, когда она ждала Сонечку. Кто ж знал, что в детской установлена скрытая камера? На видео попало не так много, чтобы развеять слухи о душителе, но более, чем достаточно, чтобы сегодня Машу признали виновной. Она, впрочем, и не запиралась. Единственное, о чем молчала, - это дядя Гена. Какой смысл рассказывать? Все равно не поверят.
Мысль о зоне пугала. Воровка, с которой их вместе отвозили в суд, успела просветить, что ждет там такую, как Маша. Так что, когда конвоирша закрыла за ней дверь одиночки, женщина уже знала, что сделает этой ночью.
Когда СИЗО затихло, Маша села на постели, сняла с матраса простыню и принялась сворачивать ее в жгут. Привязала один конец к спинке двухъярусных нар.
Дядя Гена вошел, как всегда, беззвучно.
- Собираешься? Молодец, это правильно. Как я уже говорил, петля - дело верное.
Мертвец подошел к расположенному под самым потолком окну, ловким броском продел сквозь решетку удлинившийся конец свой веревочной петли и, по-паучьи перебирая руками, подтянул себя до уровня подоконника. Веревка врезалась в шею, но дядю Гену это нисколько не заботило.
- Да... красиво тут у вас все-таки. Даже в моем нынешнем состоянии жаль со всем этим расставаться. Но пора и честь знать. Смену я подготовил, пора на покой. Бывай, племяшка.
Мертвец спрыгнул на пол и вышел из камеры. Маша подошла к двери и толкнула ее. Та, конечно, была заперта.
Эта фраза насчет смены заставила было Машу усомниться в принятом решении. Перспектива стать такой же, как дядя Гена, не радовала, но и ехать на зону, где другие зэчки превратят ее жизнь в ад, Маша не собиралась. К тому же, вдруг, и не было никакого дяди Гены? Вдруг, это все шутки ее так и не оправившегося после нападения насильника мозга?
А даже если и нет, то у сестры вон все хорошо. Видать не за всяким в роду может прийти повешенный. Не в том ли дело, что сама Маша, впечатлившись услышанной от бабушки фразой, все думала о покойном родственнике, чем и открыла мертвецу или галлюцинации о нем дорожку в свой разум? Чтобы подобное не повторилось, чтобы о самой Маше слишком много не думали сестра и ее мальчики, кое-что она могла предпринять.
Пусть у нее уже не осталось сил бороться за свою жизнь, Маша все еще может сделать так, чтобы уходящая во тьму веков цепь повешенных закончилась на ней. Во всяком случае, она надеялась, что это сработает.
Женщина достала из сумки карандаш и написала на выданной ей копии судебного решения: "Прошу в моей смерти никого не винить и не сообщать моим родным о ее обстоятельствах".
Потом она снова взялась за скрученную в жгут простынь и принялась сворачивать петлю.