в начало

к главе 24

Глава 25

Акаллабет

По совету Амандила Элендил поставил корабли у восточного побережья наготове и распространил слух, что собирается последовать за отцом в Средиземье. Конфликт с королем не перерос в войну и беспощадное истребление элендили, хотя многие из них, те, что неосторожно покидали Роменну, пропадали без вести. Ар-Фаразон заявил, что не собирается терпеть изменников в Нуменоре, когда вернется с победой из Валинора. Он добьется бессмертия не для всех, а только для своих истинных верноподданных. Он сказал, что не родство крови имеет для него значение, а родственность помыслов и преданность ему во всем. Инакомыслящие и трусы, избегающие войны с Валарами, отныне значат для него меньше, чем пыль под ногами, даже если они ведут свою родословную от дома Элроса. Король не возражал, чтобы Верные покинули Нуменор как можно скорее. Их было немного, все поместились на девяти кораблях, и с точки зрения Фаразона, не представляли опасности.

На своих судах Элендил собрал многие реликвии, дивные дары эльфов и драгоценности, свитки и волшебные вещи, созданные нуменорцами в дни их славы. Были там палантиры - семь всевидящих камней, сделанных Феанором в Валиноре, и Белое Дерево Нимлот. Элендили медлили с отъездом, их не оставляла надежда, что Амандил вернется с могучим воинством из Валинора, и тогда они примкнут к ним и отстоят родную Эленну.

Элендил постарел и осунулся за эти дни. Он все еще наведывался тайком на Западный берег и подолгу вглядывался вдаль, в надежде увидеть белые паруса эльфийских кораблей или маленькую лодку, в которой его отец отправился на запад. Он сам понимал тщетность этих утренних бдений, чувствовал сердцем, что Амандил не вернется, но упрямо продолжал высматривать его на море, пока флот Фаразона не заполонил всю бухту, а паруса и мачты не закрыли горизонт.

Погода на острове изменилась. Никогда прежде не случалось здесь продолжительного ненастья, солнце ласкало и нежило эту землю, теплые дожди омывали и освежали ее всегда вовремя, и всякое время года в Нуменоре было прекрасным. Легкие ветры доносили до острова ароматы садов благословенного Валинора. Но в эти мрачные дни, когда в кузницах ковали мечи против Владык Валинора, когда учились убивать отроки, еще ни разу не побывавшие на войне, когда кровь невинных лилась на алтарь ручьями, тучи застлали небо, день едва отличался от ночи, гремели сухие грозы, от молний возгорались дома. Пыльные, колючие ветры и смерчи налетали на остров, волны на море яростно трепали корабли, в воздухе стоял запах гари и крови.

Однажды в темном грозовом небе показались огромные суровые птицы в блестящем золотом оперении, тяжелом, как броня. Вереницей пронеслись они над островом, вселяя страх в его жителей.

- Орлы Манвэ! - кричали люди. - Бойтесь гнева Валаров!

Но другие угрожали небу кулаками и швыряли в птиц камни.

- Валары поднялись против нас, - говорили они. - Валары ударили первыми. Мы требуем мести!

Ар-Фаразон решил, что время пришло, войска взошли на корабли. Его ведущий корабль назывался Алькарондас - Морская Твердыня. Король облачился в доспехи и велел поднять нуменорский флаг. Загремели трубы, заглушившие раскаты грома. Когда флот нуменорцев отчалил от берега, казалось, что земля разделилась, и пол-острова уплывает в море, в сторону запада. Ветер не сопутствовал им, но у них было достаточно весел и невольников-гребцов. Так свершилось то, чему многие не верили в душе - нуменорская армия пошла войной на Валаров, нуменорский флот двинулся на запад к запретным для смертных землям.

На острове остались жены и дети воинов, благословившие их на опасное и неблаговидное дело. Когда провожали они взглядом черные с золотом паруса и стяги, тоска закрадывалась в их сердца и страх за любимых, но гордо распрямляли они плечи и думали: 'Пусть не оставит их Мелкор на этом трудном пути. Пусть вернутся они с победой и бессмертием'.

Саурон остался в Нуменоре наместником до возвращения короля. Ему Фаразон поручил следить за порядком на острове. Кроме того, Саурон должен был поддерживать огонь в храме и молиться Морготу, чтобы он обеспечил победу войску. Невдомек было королю, что жрец издевается над ним, не верит в победу, а надеется просто избавиться от короля и могучего племени дунаданцев, чтобы никто не мешал ему воцариться в Нуменоре и Средиземье.

Медленно, медленно тянулись дни с тех пор, как флот Фаразона направился к благословенным берегам. На море установился полный штиль. Казалось, сама природа оцепенела, приняв застывшие формы. Ни дуновение ветра, ни шорох листьев не нарушали безмолвия. Эта неподвижность угнетала еще больше, чем природные катаклизмы накануне. Весь мир замер в ожидании битвы гордого нуменорского воинства с Валарами.

В Роменне Элендил отдал приказ Верным перебраться на корабли. Исилдур и Анарион гуляли вдоль берега и все медлили занять места в лодках, которые перевозили людей на корабли. Тяжело было покидать эту землю, такую неприветливую теперь. Здесь прошло их яркое, полное впечатлений детство, когда родные постарались сделать все возможное, чтобы они полюбили мир, в который пришли, окружили их лаской и заботой. Здесь проходила их пылкая безрассудная юность, здесь легенда смешалась с былью, боль с любовью. Другой родины они не знали. Они избегали говорить о том, что станется с Эленной, что будет с ними. Как бы не закончилась война, победой Фаразона или торжеством Валаров, Нуменор не останется прежним.

- Смотри, - Анарион, прервав размышления, указал брату кивком головы на фигуру в длинном плаще. Она шла им навстречу.

С тех пор, как Верные проводили в последний путь эльфа Лотлуина, ни принцесса, ни Юниэр не появлялись больше в Роменне. Много разных догадок высказывали по этому поводу элендили, но все они были далеки от истины.

- Не подходи к ней, - попытался удержать Анарион брата, - я слышал, что Саурону удалось склонить ее ко злу, и теперь они заодно.

- Я не верю этому, - отмахнулся Исилдур. Анариону пришлось покорно последовать за братом.

- Здравствуйте, принцесса, - смущенно поклонился Исилдур.

- День добрый, - ответила та. Исилдур вглядывался в ее лицо и пытался понять, что изменилось. Она как будто бы осталась прежней и в то же время была далекой и чужой.

- Вы давно не заглядывали в наши края, - полувопросительно заметил он.

- А вы, кажется, уезжаете, - не обратила она внимания на вопрос.

- Да, мы отправляемся в Средиземье, - ответил Анарион, опережая брата. На самом деле они еще не решили окончательно, куда они едут, но Анарион не был уверен, что принцессе следует об этом знать.

- Почему же не в Валинор? Разве милостивые Валары откажутся приютить Верных? Разве не будут они тронуты их многолетними страданиями и доблестью?

Братья промолчали, им не по душе был издевательский тон принцессы. Верные действительно надеялись, что они заслужили поддержку Валаров и их благосклонность.

- Амандил не вернулся, - печально обронил Исилдур. Они еще помолчали. Было неловко.

- А что же Юниэр? - спросила вдруг Мириэль. - Он тоже едет с вами в Средиземье?

- Юниэр? - изумленно посмотрел на нее Анарион. - Мы ничего о нем не слышали с тех пор, как вы оба остались в башне Минастира, в день прощания с Лотом. От вас не было никаких вестей! Наши разведчики пытались разыскать вас, но, увы, безуспешно.

Он смотрел на нее с укоризной. Мириэль пожала плечами.

- Что ж. Наверное, он внял моему совету и отправился восвояси на свою родину, в Страну Вечных Льдов. Какое ему дело до Нуменора и его бед!

- Не похоже на него, - угрюмо заметил Анарион.

- Он бы не уехал, не попрощавшись, - подтвердил Исилдур.

Принцесса не ответила. Какое-то время она глядела в сторону кораблей, почти недвижных на зеркальной застывшей глади бухты, но мысли ее витали далеко. Исилдур истолковал ее взгляд по-своему.

- Принцесса, - сказал он, - мне тяжело это признать, и все внутри меня кричит от возмущения и боли, но умом я понимаю, что мы потеряли эту землю. Нуменор больше не принадлежит нам. Куда бы ни забросила меня судьба, образ моей родины останется в сердце, я никогда не изменю ей. А если Нуменор останется цел, то придет время, и я вернусь. Принцесса, я предлагаю вам ехать с нами. Сочту за честь принять вас на борт своего корабля.

- Нет, Исилдур. Я никуда не поеду. Если Нуменор погибнет, погибну и я. Прощайте! - с этими словами она развернулась и ушла.

Исилдур сжал кулаки и не смог сдержать слез.

- Я чувствую себя предателем, Анарион, - повернулся он к брату, - почему мы должны уезжать? Может, она права? И это дело чести - погибнуть вместе с этой землей?

Анарион крепко обнял его за плечи.

- Нет, Исилдур. Своей смертью ты никому ничего не докажешь, ты никому не принесешь радости. Если мы все погибнем, сотрется память о славных потомках Эарендила, никто не узнает о том, как мы жили, какие сочиняли песни, никто не вспомнит о наших подвигах, не переймет наше мастерство! Ты был прав, когда говорил, что Нуменор останется у тебя в сердце. Только пока мы живы, живет наша родина, наши легенды. Пусть так сложилась судьба, и дети вырастут вдали от этих мест, зато наш род не угаснет, и мы передадим все, что знаем и умеем потомкам, научим их любить и чтить те же идеалы, которыми дорожили сами. Что бы ни случилось, надо жить, Исилдур! Если будет на то воля Валаров, - добавил он после паузы.

- Я всюду ищу тебя, Исилдур! - подбежала к ним прелестная Лиэль, и слезы воина высохли мгновенно.

Анарион посмотрел в сторону, куда ушла принцесса, но и след ее растаял. 'Зачем только приходила?' - недоумевал он.

Хоббитам не везло. Уже несколько дней жили они на чердаке матросской столовой, как в осажденной крепости. Поначалу они подслушивали разговоры в надежде выяснить, как лучше всего пробраться в порт, и когда отправляется в Средиземье очередной корабль. Но на следующий день после бегства, к их немалому огорчению, они узнали, что на них объявлена облава, а братья Слютко и Громилло согласны, даже, выплатить определенную сумму тому, кто приведет им хоббитов живыми. Об орках все и думать забыли, никто не упоминал о них, и хоббиты остались в неведении об их дальнейшей судьбе. Душа уходила в пятки, и шерстка вставала дыбом, пока, сидя на чердаке, они слушали, как матросы заключали между собой пари о том, кто же из них первым поймает бешеных зверьков, и обсуждали способы охоты на невысокликов. По счастью ни одному из бравых охотников не приходило в голову, что 'бешеные зверьки', не помнящие себя от страха, ютятся у них над головой.

Хоббиты никак не могли взять в толк, чем вызван такой обостренный интерес к их персонам. Объяснение было простым. Слютко Хохмач не успел выяснить у Буги, каким образом тот завладел кладом. Но стоило Буги убежать, как Слютко сразу вспомнил, какую замечательную возможность разбогатеть он упускает, ведь тщедушный хоббит наверняка знает, где лежат несметные сокровища. Слютко предполагал, что хоббитам захочется вернуться в Средиземье, и распорядился ужесточить проверку на всех отъезжающих из Нуменора кораблях. С тех пор, как он и Громилло поступили на службу к Саурону, их полномочия выросли, и едва ли нашелся бы человек, осмелившийся ослушаться их. Они объявили, что маленькие и невзрачные с виду хоббиты на самом деле опасные и дикие, а их слюна смертельна для человека. При таком раскладе несчастным беглецам не стоило показывать носа в порту Арменелоса, да и в любом другом. Еще некоторое время спустя, плавания в Средиземье прекратились. Король стягивал все силы в Нуменор для подготовки войны. Он отозвал все нуменорские корабли из Средиземья, и движение на восток прекратилось.

Так получилось, что до отплытия фаразоновской армии в Аман, хоббиты не предприняли ни одной попытки к бегству. Единственно на что хватало их смелости - это на вылазки за едой, тут они превзошли сами себя, развлекаясь днем и ночью разнообразием яств. Все поправились, Буги и Фрида умеренно, а Вилли стал больше похож на колобок.

- Нам все-таки придется бежать в Роменну, - невзначай обронил Буги, меланхолично взирая на кусок ветчины.

- Ты думаешь, что еще остались корабли в Нуменоре? - Вилли апатично поднял заплывшее от жира веко. - Разве король не угнал весь флот на запад?

- Я не знаю. Нужно проверить. Ты слышал разговоры об изменниках короля в Роменне? Они собирались в Средиземье.

- А может, они уже уплыли, - лениво откликнулся Вилли. От долгого сидения на чердаке и ничегонеделанья у него атрофировались не только мысли, но и желания.

- Вы как хотите! Я тут больше сидеть не буду, - взорвался Буги. - С вами или без вас я намерен идти к океану. Сегодня же.

- А дальше? - спросила Фрида, встревоженная его внезапным порывом.

- Дальше найду лодку и весла, - не растерялся хоббит, - и поплыву в Роменну. Если там и вправду есть изменники короля, я разузнаю их планы и попрошусь на борт.

- Лодку и весла! - ахнула потрясенная Фрида, ей никогда не приходилось плавать в море на лодке. - А мы не перевернемся?

- Не знаю, - Буги тоже не был любителем путешествий на лодках, - но если мы хотим бежать, надо бежать!

- Что ж, бежать, так бежать, - вздохнул Вилли, и решение было принято.

Братья Громилло и Слютко выстроили себе внушительный особняк неподалеку от Черного храма. Их дом никогда не был пуст. Первый этаж братья отвели для развлечений и веселились там с дружками, памятуя о том, что Мелкор - снисходительный бог, который позволяет все.

В тот вечер Громилло вышел, пошатываясь, из дома, из потно-пивного смрада еженощного пиршества просто для того, чтобы продохнуть.

- Цок-цок, - услышал он звуки шагов где-то впереди и, приглядевшись, распознал, что по улице идет одинокая девушка. Громилло усмехнулся и последовал за ней. Девушка шла медленно, но ему никак не удавалось нагнать ее.

- Эй! - крикнул он, потеряв терпение. - Эй, ты там, стой!

Но она не откликнулась. Громилло рассвирепел и почти побежал за ней.

- Ты кто такая? Стой, кому говорят! Ты кто?

Тут девушка неожиданно резко повернулась и сказала:

- Твоя смерть!

Громилло остановился, как вкопанный. Даже в слабом свете уличных фонарей он узнал ее. Это была та колдунья, за которой они охотились с Сауроном, которая разрушила маяк на набережной. Но сейчас жреца не было с ним рядом. Громилло покрылся холодным потом, он пожалел о том, что кинулся преследовать ее так опрометчиво. Он хотел бежать, но ноги не повиновались ему.

- Что страшно, палач? - услышал он сладкий, пробирающий до дрожи шепот и упал перед нею на колени.

- О, пощади! - взмолился Выдрыч.

- Сам-то ты многих щадил, а?

- Сам...нет...но я могу быть полезным, - у Громиллы перехватило дыхание, его трясло. 'Только не смерть! Не сейчас. Как спастись? Что она делает?'

- Мне ни к чему услуги палача, - она явно получала удовольствие от его беспомощности.

- Я...я...- задыхался Громилло, - твой друг еще жив. Я помогу тебе вызволить его из темницы Саурона. Я все сделаю! Не убивай.

Лицо принцессы окаменело, а глаза пронзили его до самого дна. Громилло считал, что только жрец способен на такое, но даже Саурон не был ему так страшен.

- Так это ты убил эльфа, ублюдок, - прочла принцесса то, что хотела знать, в его душе, и Громилло понял, что пощады ему не будет.

- Нет, - захрипел он.

- Умри же! И пусть Моргот сожрет тебя в царстве тьмы, куда ты вошел еще при жизни.

Не смея отвести взгляд от ее гневного лица, Громилло почувствовал, как последний воздух оставляет его легкие, и все старался схватить себя за горло толстыми пальцами, чтобы не дать жизни уйти. Но вот все поплыло перед гаснущим взором: фонари, звезды, глаза. Глаза ненавидящие, глаза молящие, недоумевающие, укоряющие. Глаза всех его жертв, которых он мучил, истязал, убивал, вдруг привиделись ему. Понял палач, что они ждут его, что ему не избежать их суда, и что смерть - это не страшно. Страшно то, что наступит потом.

Несколько позже его похолодевшее тело нашли друзья и занесли в дом. Ужас застыл на его лице, а язык вывалился от удушья.

- Наверное, парень выпил лишку, - предположил кто-то.

Слютко загрустил, голова и так тяжелая от хмеля, показалась чугунным ядром. Накатило одиночество. 'Какая все-таки нелепица эта жизнь, - подумал он, - вот был человек, и нет его, ничего после него не осталось'. До утра он просидел за столом в оцепенении, путаясь в непонятных и неприятных мыслях. Ему казалось, что смерть сидит напротив, на месте покинувших дом собутыльников, бряцает костьми и принуждает его к изнурительному диалогу.

На рассвете дружки заглянули к нему, чтобы проверить, очнулся ли он от удара, и обнаружили в доме два трупа вместо одного. Растолкали спящего слугу. Слуга клялся, что он знать ничего не знает, что он устал, задремал и не видел, что делал в это время хозяин. От него отстали, хотя кое-кто подозревал, что слуга воспользовался случаем и подсыпал Слютко в питье сильного яду, чтобы избавиться от него раз и навсегда. Никто не любил братьев, и почти все их боялись.

Так в одну ночь загадочным образом умерли оба брата, чужаки в Нуменоре. Никто не оплакивал их кончину.

Расквитавшись с Громилло, принцесса отправилась в замок. То, что Юниэр попал в плен к жрецу, сильно ее встревожило. Она почувствовала запоздалый укол совести. Видимо, это случилось в тот день, когда она, ослепленная его предательством - она по-прежнему расценивала его поступок как предательство - лишила его сознания и бросила в башне беззащитного и безоружного. Что же, сама хороша! Даже не подумала, что все это обернется для него таким образом. Теперь, когда он попал в беду, все в душе ее перевернулось, она почувствовала, как он ей дорог. Всегда был дорог, самый близкий человек. Без него она просто умрет. Она ощутила внезапный жар, охвативший ее изнутри, и была вынуждена остановиться, прислониться к прохладной каменной стене. Голова кружилась. Потом она заплакала безудержно, рыдания сотрясали ее всю, она плакала, пока боль не стеснила грудь, пока не осталось слез.

'Что происходит со мной? Как я живу?' - думала принцесса. Когда-то давно маленькая девочка решила, во что бы то ни стало, стать сильной, встретить своих врагов лицом к лицу и победить их. День настал, она подняла свой меч, но противник ее не испугался, не был повержен. Враги множатся и окружают ее, она бьется, но все понапрасну, только теряет близких. Она думала, что настанет время, когда ей не надо будет прятаться и убегать, но приходится таиться и рассчитывать каждый шаг. Разве она защитила свою землю? Люди восстали против стихий, судьба Нуменора повисла на волоске. Когда Илуватар будет вершить суд, он не прислушается к ее желанию спасти эту землю, не дать Нуменору исчезнуть. О, как же ты терпелив, вечный Эру! Как милостив к своим детям! Они отворачиваются от тебя, возводят на тебя хулу и поступают наперекор законам, по которым ты учил их жить. Ты безмолвствуешь и никак не предостерегаешь их. Почему невнятен людям завет любить этот мир и любить друг друга? О, Эру! Дай мне знать, зачем ты терпишь на земле этого кровопийцу, иссушающего наши души, ввергающего нас в безумства, превращающего надежды в прах? Скажи, как еще должен досадить тебе жрец, чтобы меч твоего возмездия настиг его, наконец? Я знаю, ты прозорлив и вездесущ, и ты можешь ждать вечность. Но каково терпеть его нам - людям? Нам не по силам это бремя. Ты несправедлив, Эру.

Принцесса еще немного постояла у стены, ощутив вдруг такую усталость, словно вся ответственность за судьбу мира легла на ее плечи.

- Что ж, - сказала она самой себе, - я больше не буду таиться и придумывать разные хитрости. Будь, что будет.

Она решительно продолжила путь. С замиранием сердца подошла она к дворцу. Когда-то это был ее дом. Стоило закрыть глаза, и она видела просторные залы и светлые коридоры, портрет мамы в кабинете отца, букет цветов в синей вазе... Ей даже почудился счастливый смех маленькой девочки. Мириэль вздохнула.

Во мраке ночи замок спал, свет горел лишь в окнах тронного зала. Тишина была такая, что ее легкие шаги были отчетливо слышны. Но это ее не смущало, она смело вошла во дворец через парадный вход. Охраны на воротах не было. Осторожный король уехал, а жрец, казалось, не страшился нападения. Он сам являлся во дворец в любое время суток. Мириэль прошла вперед по неосвещенным коридорам и, не колеблясь, толкнула дверь, ведущую в тронный зал, где горел свет. Она осмотрелась. Тут все было по-другому. Ар-Фаразон любил пышность. Тяжелые, обильно вышитые золотом красные портьеры на окнах, помпезные статуи. Одна люстра размером с добрый корабль чего стоила! Трон был пуст. В другом конце зала потрескивал камин, и стояли кресла с высокими спинками. Принцесса пошла туда. В одном из кресел сидел ненавистный жрец. Он не удивился, увидев ее, жестом пригласил сесть в кресло напротив. Она тоже восприняла это, как само собой разумеющееся.

- Я ждал вас, - сказал Саурон. - Помните, когда-то вы гостили у меня в замке в Барад-дуре? Мы любили поболтать о том, о сем, сидя у камина. Совсем как сейчас.

- Только теперь вы принимаете меня, как хозяин в моем замке, - натянуто улыбнулась Мириэль.

- Все могло быть иначе, - Саурон пожал плечами, - вы сами бежали из своей страны. Могли бы выйти замуж за Фаразона и остаться хозяйкой во дворце. Может, вам удалось бы сломить его волю, прибрать власть к рукам и править так, как вам хотелось.

- Я не могла выйти замуж за убийцу моего отца, - принцесса взглянула прямо в непроницаемое лицо жреца.

- Еще бы! Вы всю жизнь его ненавидели. Также вы возненавидели и меня. По-прежнему хотите меня убить?

- Хочу, - призналась принцесса.

- Не устали за мной охотиться? Я вот очень устал постоянно остерегаться. Хотите вина?

- Нет, спасибо.

Саурон потянулся за графином и налил себе тягучего темного вина. Он улыбнулся обаятельно.

- Встречи с вами располагают к отвлеченным беседам, совсем не хочется думать, что мы встретились для того, чтобы мериться колдовскими силами и пытаться уничтожить друг друга. С такой красивой и благородной девушкой приятно просто поговорить.

- Меня вы не обманете и не обольстите. Я знаю ваше истинное лицо! - нахмурилась Мириэль.

- Неужели? Благодарю вас. Мне редко удавалось иметь дело с человеком, который так хорошо бы разбирался в моих мыслях и чувствах. Пожалуй, я сам не знаю о себе всей правды. Но вы мне на самом деле симпатичны, принцесса. По-моему, вы не могли этого не заметить. Я бы не хотел убивать вас.

- Вы выбираете, как это сделать больнее.

- Нет, я предлагаю мир.

- Не может быть!

- Разве я не избавил вас от самого ненавистного человека? Вы ведь понимаете, что Ар-Фаразон не вернется. Бессмысленно воевать с Валарами. Ни он, ни его армия не появятся больше в Нуменоре. Разве это не совпадает с вашими желаниями?

- Что вы имеете в виду?

- Возвращайтесь в замок, занимайте трон. Собирайте своих преданных союзников или Верных, как вы их там называете, и властвуйте в свое удовольствие.

- Вместе с вами? - принцесса глядела на жреца изумленно. Что он говорит?!

- Ну, если я вам совсем неприятен... - протянул Саурон, - то не буду вам докучать. Я с радостью вернусь в Средиземье. Подумайте, ведь осуществляются все ваши желания! Вы отомстили Ар-Фаразону (Валары отомстят за вас). Вы вернете себе престол и сможете перекраивать эту землю и людей в соответствии со своими идеалами. Не осталось никого, кто ущемлял бы интересы ваших друзей. С моим отъездом вы избавитесь и от меня. Разве это не великодушно с моей стороны?

- Я не верю в ваше великодушие! - громче, чем следовало, крикнула Мириэль. Его голос порой был слаще музыки бессмертных, но говорил он не то, что думал.

- Мне жаль, - нахмурился Саурон, - вся ваша учеба у Чайлдина не пошла вам в прок. Я и то усвоил больше его уроков, пока он находился у меня в плену. Вы думаете, что если я жрец мрака и извечный враг всего живого, то мыслей иных, чем об умерщвлении и уничтожении, у меня не бывает? Не бывает иных желаний, кроме мщения? У меня в руках ключ к вашему счастью, воспользуйтесь им. Забудьте хотя бы на миг о том, кто я такой.

Неожиданными и заманчивыми были его слова. Не зря поддались его речам в свое время благородные эльфы, сковавшие кольца, Ар-Фаразон и все его министры, почти все нуменорцы! Была такая особенность в его речах, что задевали они самые потаенные струны души, находили отклик в мыслях, казались мудрыми и верными, несмотря на то, что жестокость Саурона была всем прекрасно известна.

Мириэль представила манящие картины возможного будущего, когда она, став королевой, вернула бы замку его прежний вид - светлый и дружелюбный, приказала бы разобрать по камешку устрашающий храм и высадила на том месте величавое дерево Нимлот. Позвала бы людей к алтарю Эру веселиться и петь песни. Привечала бы эльфов. Вскоре в нуменорские гавани опять стали бы приплывать корабли из волшебного Тол-Эрессеа. Она научила бы свой народ любить этот мир и любить друг друга.

Саурон молча наблюдал, как мечтами одухотворяется ее лицо, и ничто не выдавало его мыслей.

Словно от волшебного сна очнулась Мириэль, сердце ее сжалось. Он лукавит, порочный жрец, он ненавидит ее, никогда не допустит, чтобы кто-то был счастлив.

- У вас в застенках находится один дорогой мне человек, - сказала она, - если хотите сделать мне приятное, отпустите его.

- Я не отпущу этого человека! - возмутился жрец. - Он оставил на моем теле больше шрамов, чем все мои недруги вместе взятые. Я очень зол на него. Он недолго будет пребывать у меня в заточении. Скоро я отдам его в жертву Мелкору.

- Тогда я не желаю вас больше слушать! Я хочу быть с ним. Отдайте нас обоих в жертву своему ненасытному Богу.

- Вы добровольно предлагаете себя в жертву Мелкору? - удивился Саурон. - Чтобы погибнуть вместе с этим оборотнем из Страны Вечных Льдов? Он не достоин этого, принцесса. Вы убедили себя в том, что любите его. Он же оставил вас. И не вспомнил ни разу за долгие годы.

- Верю ему, а вам - нет, - сказала Мириэль решительно.

- Как вам угодно! У меня нет больше сил убеждать вас. Похоже, это черта вашего характера - всегда хотеть того, чего нельзя получить. Отправляйтесь в темницы, в застенки храма. Я дам вам провожатых. Но помните, у вас есть выбор. Не обязательно быть жертвой и умирать вместе с ним. Вы еще молоды, в ваших силах сделать вашу мечту осуществимой. Нуменор Ваш, если передумаете страдать.

Потом жрец позвонил в колокольчик, в зал вошли люди в черных балахонах, похожие на тех молчаливых слуг, которые опекали ее в замке Саурона в Мордоре. Он приказал им сопроводить ее в подземелье к узнику из Страны Вечных Льдов.

'Куда я иду? Почему я ему верю? - недоумевала Мириэль, послушно следуя за слугами жреца. - Добровольная жертва'.

- Постойте! - окликнул ее Саурон. Она обернулась. В руках он держал продолговатую коробочку. - Я хранил его все эти годы, как реликвию. Но сейчас мне захотелось вернуть его вам.

Он вытащил из коробки тот самый эльфийский клинок, который она вонзила ему в шею в Мордоре, и протянул ей. Она приняла его и снова задумалась над тем, чтобы это могло значить.

Мириэль и не предполагала, что подземелье под храмом окажется таким глубоким. Слуги в темных балахонах все шли и шли вперед, каменные двери раскрывались перед ними и смыкались, как только они проходили. Крутые лестницы не были высечены полностью, а лишь намечены, и трудно было не оступиться и не сорваться вниз в одну из расщелин. Как часто приходится ей блуждать по подземельям! Прежде ей всегда удавалось выбраться на солнечный свет.

Через некоторое время они оказались на самом дне ущелья. Слуги молча кивнули в сторону бессильно повисшей на цепях фигуры, оставили ей один факел и удалились. Воздух едва доходил сюда, дышать было тяжело. 'Как же он находился здесь, во мраке и холоде, столько дней?!' - ужаснулась принцесса и подошла к узнику. Он висел, поддерживаемый цепями, закованный в кандалы и за руки, и за ноги, с головой, понуро склоненной на грудь. От одежд остались лишь лохмотья, кровоподтеки были видны по всему телу, не осталось и места без раны. Саурон сполна рассчитался за шрамы. Мириэль слегка прикоснулась к прохладной коже, но узник не пошевелился, он пребывал в глубоком забытье. Сердце принцессы болезненно сжалось. Сколько страданий он мог бы избежать, если бы не её гордыня! 'Проклятье лежит на мне, все, кто становятся мне близкими, терпят лишения и коверкают свои судьбы. Во имя чего они гибнут'? - Она разгневалась. В этот раз гнев ее был направлен на себя. К чему ей жить, если от этого страдают другие? Чем она лучше Саурона? Она повертела в руках эльфийский клинок. Убить себя - вот лучшее ему применение. Она проиграла борьбу, пора признать это. Чайлдин был прав, чтобы стать могущественным и несокрушимым магом-воином, нужно пожертвовать всем, кроме одной единственной цели, и идти к ней напролом, презрев чувства и сердечные муки, используя друзей для своей корысти, до тех пор, пока ты не останешься один. Она нежно погладила пальцем сталь клинка. Умереть и не видеть, что станет с этим миром. Если вершить судьбы других она считала себя вправе, то почему бы не распорядиться своей жизнью? 'Если передумаете, то Нуменор - ваш, - предложил ей Саурон. - А что мне с ним делать? Почему я решила, что мое правление будет на благо людям? Разве я знаю, как сделать людей счастливыми? Нет'.

Мириэль попыталась вспомнить, когда она чувствовала себя по-настоящему счастливой в последний раз. Многие светлые мгновения ее жизни промелькнули в уме, но страшно было то, что в какой-то момент она перестала придавать им значение, и переживания, приносящие радость, улетучились. Она перестала обращать внимание на состояние своей души, как будто чувствовать себя счастливым в жизни не было сколько-нибудь существенным. Лотлуин (одно имя его вызывало душевный подъем) не представлял себе смысла жизни иначе, чем в наслаждении каждым ее мгновением, но она, любя его и восхищаясь им, относилась к нему как к ребенку, играющему в свои игры. У нее всегда находились заботы, проблемы, на решение которых она потратила большую часть своей жизни. Она пыталась найти схему более совершенного миропорядка. Была ли она не права? Нет ничего дурного в стремлении стать лучше или попытке искоренить зло там, где оно очевидно. Но необходимо не терять при этом умение радоваться жизни и не считать себя единственно правым и мудрым.

Мириэль спрятала клинок и обняла узника, прижавшись виском к его груди. Сердцебиения почти не было слышно. Он тоже устал и изнемог от борьбы, сопротивляясь изо всех сил воле Саурона. Недаром жрец упрятал его так глубоко и надежно заковал в цепи. 'Если он пустил меня сюда, значит, уверен, что изнурил его достаточно, и мне уже не по силам вырвать его из мерзких когтей смерти. Юни, мой Юни! Я сделаю все, чтобы ты ожил и заговорил со мной. Молю, прости меня. Я отдам тебе мое тепло, залечу твои раны. Пусть не удастся нам вырваться из мрака этого ущелья, и мы погибнем, но больше никогда и никто не разлучит нас с тобою, Юни. Ты был прав, когда говорил, что мы предназначены друг для друга. Мне всегда хотелось быть с тобой рядом, отвергая тебя, я только больше страдала, не разрешала себе доверять тебе, придумывала обиды. Только теперь я поняла, как это было глупо'.

Ее любимый не отвечал ей, но Мириэль почувствовала облегчение, когда призналась ему и самой себе в чувстве, которое так настойчиво подавляла, заглушала переживанием старой обиды снова и снова, вызывала ненависть и желание мести в своем сердце, вместо того, чтобы простить. Она поняла, что смертельных обид не бывает, нельзя укорять кого бы то ни было за один неверный шаг в прошлом. Проклиная кого-либо, отдаляя от себя любимого человека, мы тем самым наносим ущерб себе, лишаем себя полноты жизни и привыкаем видеть окружающий нас мир в тусклом свете.

'Вся моя жизнь была подточена чередою обид нелепых и ненужных, - пришла ей в голову удивительная мысль. - Я обиделась на отца за то, что он умер, оставил меня не готовой разбираться в государственных делах. Я обиделась на Юни за то, что он грубо обошелся со мной, хотя на самом деле он был в плену колдовских чар. Я возненавидела Мудрену, видя в ней причину нашей ссоры с Юниэром. А она пыталась не дать ему уйти навеки в Зачарованные сады Горудуна. Я обижалась на эльфов и на Чайлдина, упрекая их в равнодушии, нежелании помочь мне. Я обижалась на Саурона за то, что он не поддался моему магическому искусству и не сгинул от натиска моей силы. Я обижалась на Валаров за то, что они не помогают людям, на Эру за то, что он не спешит установить справедливость в этом мире. Я обиделась на саму себя за то, что не могу ничего со всем этим поделать! Больше я обижаться не буду. Я прожила жизнь под грузом своих обид, так пусть я умру легкой, как облачко, свободной как ветер. Я прощаю всех и вся, и я прощаю себя тоже'.

Она стояла в самом мрачном ущелье, куда не проникал ни один лучик света, воздух был тяжелый и спертый, холод пронизывал до костей. Она светилась от снизошедшего на нее озарения и ликовала. Ей удалось избавиться от терзаний, мучивших ее так долго, сбросить тяжесть с сердца и обрести мир с самой собой. Всю усталость как рукой сняло, она ощутила такой прилив сил, при котором и невозможное возможно. Она запела. Неожиданно громко и ясно зазвучали в чудовищных застенках Саурона волшебные звуки эльфийской речи. Слова лились свободно и плавно, как будто она пользовалась ими всегда. На самом деле с тех пор, как эта речь звучала из ее уст последний раз, прошла вечность. Ей самой было странно, что она помнит эти светлые руны, руны той единственной достойной оправдания магии - магии исцеления, заживления ран и душевных травм, прекрасные стихи, с помощью которых возвращаются к жизни эльфийские витязи в Лориэне. Голос у нее был сильный, звучный, песня лилась от самого сердца, и она сама наслаждалась чудесным действом исцеления. Великий Эру, почему прежде не избрала она этот путь? Нежными руками касалась Мириэль мокрых рубцов на теле Юниэра, и они постепенно затягивались. Тонкими пальчиками пробегала она по сломанным ребрам, и они срастались. Песня ее, ликуя, поднималась все выше и выше, своды ущелья вздрагивали от дерзких, воспевающих обетованные земли звуков, которые прорывали завесу безнадежных страданий этих проклятых темниц. Злые силы вступили в противоборство с нею, отстаивая свою добычу, мешая ей петь. И все же ей удалось самое трудное, она разбила заколдованные цепи и приняла Юниэра в объятия. Он был холоден и без сознания. У нее стучало в висках, последнее действие потребовало громадного напряжения. Принцесса приникла к телу Юниэра, передавая ему свое тепло. Жарким дыханием согрела она его обескровленные конечности и пела ему еще и еще из последних сил. И вот сердце его застучало быстрее, он очнулся на миг, увидел ее лицо перед собою, улыбнулся и произнес ее имя: 'Мирэ'. - Потом снова впал в забытье. Теперь она знала, он будет жить. Она обняла его покрепче и уснула с ним рядом.

Мириэль давно не видела светлых снов. В последнее время видения были все больше неприятные, сон не приносил отдыха, внутренний диалог с собой никогда не прекращался. Она то строила козни против своих врагов, то пыталась понять их хитрую игру. Иначе было теперь. Ей привиделось, как она идет по пронизанному солнечными лучами лесу. На душе тревожно, она торопится, так как непременно должна успеть прийти куда-то. Она все ускоряет шаг и вот уже бежит вприпрыжку, но бежать ей легко, и она смеется. На поляне она видит небольшую избушку, дверь приоткрыта. Она заглядывает туда. В единственной комнате на скамье лежит Юниэр в глубоком сне. Возле него сидит Мудрена в травянистого цвета платье. Увидев Мириэль, она ласково кивает ей. Мириэль входит в комнату, и тогда они вдвоем встают над ложем Юниэра и, соединив ладони, начинают петь. Им весело петь, у них получается ладно. Еще ей кажется, что избушка вертится все быстрее и быстрее. Вдруг Юниэр поднимается с постели, берет их обеих за руки, и все они улыбаются друг другу.

На тридцать девятый день плавания флотилия Фаразона достигла запретного берега. Они пересекли бы это пространство быстрее, но ни разу не сопутствовал им ветер, гребцы выбились из сил, а воодушевление оставило воинов, потому что безмолвие, сковавшее весь мир, настораживало их. Упрямо плыли они вперед, повинуясь не голосу своих сердец, а воле рока.

Свинцовые тучи затянули небосвод в тот день, когда флот приблизился к Эрессеа, и люди не увидели рассвета. Тяжелым казалось небо, как крышка захлопнувшейся ловушки.

- Земля! - прохрипел моряк, стоявший на дозоре. Гавань Авалонне светилась многими огнями, но на берегу не было ни души.

- Обходим остров! - скомандовал Фаразон. Здесь жили телери, морские эльфы, народ не воинственный, король знал это по легендам. Им принадлежали знаменитые лебеди-корабли, рассекающие морские пространства без помощи весел и парусов. Сейчас все они затаились, понимая, какую угрозу несет их миру фаразоновский флот.

'Мы разберемся с ними позже, - подумал король, - прежде всего надо захватить Аман'. Корабли обогнули Тол- Эрессеа и направились дальше.

Суровым, внушающим ужас явился их взорам Аман, благословенный край. Прибрежные скалы показались им каменными гигантами, чьи хмурые лица предупреждали: 'Не приближайтесь. Эта земля не для вас'. Выше скал поднималась гора Манвэ - Таникветил. Смутились люди, так ослепительно было ее сияние, так угрожающе нависали над ними смертоносные снега, монотонно выл ветер между скал. Земля обетованная, край, который должен быть местом вечного блаженства и неувядающей весны, казался выстуженной пустыней, гигантским склепом, готовым принять их в свои объятья навсегда. Даже Фаразон вздрогнул и подумал, не повернуть ли вспять, пока еще не поздно? Потом он представил, как будут смеяться над ним его воины, как назовут его трусом и неудачником. И он отмел все сомнения и страхи и отдал приказ высаживаться на берег.

И вот первые корабли пристали к берегу. Король и приближенные к нему воины ступили на серую гальку. Их рога затрубили боевую песню, она отозвалась в горах зловещим эхом.

- Эй вы, слушайте! - заорал Фаразон. - Я - король Нуменора, Ар-Фаразон Золотой, пришел отвоевать у Валаров землю бессмертия. Хватит с вас жития в Амане, Боги, ненавидящие людей, Боги, обрекающие нас на болезни и смерть. Знайте, мы больше не желаем горбиться под тяжестью лет и вздыхать о том, куда ушла красота, глядя на морщинистые лики наших возлюбленных. Сегодня вы будете держать ответ за бессовестную ложь, которой вы опутывали людей год за годом. Вы всегда благоволили к вычурным эльфам, а наше племя вызывало у вас досаду и ненависть. Мы были смиренны перед вами и просили только о справедливости! Потому что, когда два народа живут бок о бок, права у них должны быть одни и те же. Если эльфы вечно юны, то и люди должны быть такими же. Если эльфов обходят болезни и мор, то и людей не должны косить недуги. Если эльфам можно ступать на вашу землю, то и нам не заказано! О справедливости просили мы, но вы не вняли. Пеняйте на себя, мы пришли с боем отвоевывать у вас то, что принадлежит нам по праву.

Громко говорил Фаразон на затянутом мглой берегу, и звучала в его речах горькая обида на Богов, которые устроили мир не так, как следовало. Были в них и злость человека, доведенного до отчаяния, и глубоко загнанный страх, который нельзя было показывать воинам, и бравада, которая все это покрывала. Отчетливо, веско звучало каждое слово, как будто обретая свою жизнь и плоть: вот оно я, с тобой рядом, и не отмахнешься от меня никогда. И так же как слова, ясны и видимы, вдруг, стали мысли. Солдаты неожиданно для себя поняли, какая буря чувств неистовствовала в груди их предводителя, и удивлялись этому.

- Да здравствует Нуменор!

- За нами правда, и нашей будет победа!

- Мы вернемся бессмертными!

Звучали здесь и там гордые выкрики, но как тени преследовали слова о победе мысли о неминуемой гибели. Невысказанные мысли, но их услышали все. Напрасно нуменорцы оглядывались друг на друга, ища поддержки в преддверии великой битвы. В глазах друг друга они видели только безнадежное отчаяние.

- Валары не простят нам.

- Это чужая земля не для нас.

- Мы не вернемся домой.

Зря пытались воины заглушить эти мысли, отвратительными змеями они выползали на свет и окутывали сознание. И все чувства и воспоминания о доме гасли, они забыли и о том, что привело их сюда, стояли, не в силах пошевелиться. Их ноги словно вросли в прибрежную гальку ледяными столпами. Над ними кривились в усмешке безжалостные скалы, снега на вершине Таникветила нестерпимо блестели, а вокруг была все та же удушающая тишь, как будто на всем острове не было никого, кроме них. Воины Фаразона оказались один на один с местью Богов. Богов всесильных и беспощадных.

- Что же, - прохрипел Фаразон, борясь с надвигающимся ужасом, - раз никто не явился противостоять мне..., я называю эту землю своей!

Тишина была ему ответом, и Фаразон в сердцах плюнул на серый берег вожделенной земли.

- Мы все погибнем, - сказал один из солдат удивительно спокойно.

- Кто посмел? - Ар Фаразон круто развернулся, чтобы наградить оплеухой усомнившегося в победе воина.

Он сразу увидел его. Тем более, что парень и не пытался укрыться от него. Король почувствовал, что никто больше не следит за ним, никто не внемлет ему. Рука, занесенная для удара, так и не успела достичь цели. Благословенная земля поплыла у него под ногами, а флот непостижимым образом отчалил от берегов Амана и медленно, но неотвратимо двинулся назад, словно оттягиваемый невидимой силой, а потом канул в морскую бездну. Оторопело взирал Фаразон на гибель своих кораблей. Нуменорцы любовно возводили суда веками, все больше совершенствуя мастерство кораблестроения. Он сам собрал их в единую грозную флотилию и считал свою армию непобедимой. Если бы праздный человек взялся перечислить имена кораблей, то едва ли ему хватило дня, чтобы назвать их все. А уж чтобы обойти все корабли... Море поглотило их за один миг. Они исчезли бесследно и бесшумно. И это было последнее, что увидел Ар- Фаразон.

Так же быстро, как море расправилось с флотом, земля уничтожила людей. Тяжело и дружно рухнули вниз недобрые скалы, погребая навеки тех, кто нарушил запрет. Люди и не пытались увернуться от каменных глыб, они оглядывались недоуменно, не понимая, что все это происходит наяву. Они не чувствовали боли, не видели крови, а каменный обвал, который должен был оглушить всех своим грохотом, был зловеще беззвучен. Многим подумалось тогда, что впереди их ждёт черная ночь и вечное молчание, и небо утром не зря казалось сводами склепа. 'Если есть вечная жизнь, то, пожалуй, есть и вечная смерть, - подумал король, - так вот, что уготовил нам твой темный бог, о, лживый жрец'. И он остался один на один с тишиной.

Народ собрался в Черном храме еще до рассвета. Великий жрец рассчитал время, когда нуменорский флот достигнет Амана, и призвал достойных жен и отроков поддержать молитвами завоевателей. Морготу в это утро полагалась особая жертва. В Нуменоре быстро привыкли к человеческим жертвоприношениям. Ведь на алтаре погибали не истинные нуменорцы, а отступники и бунтовщики, замышлявшие против короля, эльфы и рабы из Средиземья. Как равные Богам они имели право распоряжаться жизнью этих недостойных. Это право пробуждало приятное ощущение всевластья. Даже дети охотно участвовали в обрядах, выслушивали снисходительно мольбы о пощаде существ похожих на них, но неугодных Великому Морготу. Над ними можно было издеваться безнаказанно, так поступали их матери и отцы, значит, это было правильно и похвально.

Сегодня предстояло предать жертвенному огню колдуна и колдунью - врагов Великого Моргота, посмевших противостоять его воле. Колдунья, у которой хватило наглости назваться дочерью убитого Тар-Палантира, едва не погубила короля и отдала бы весь Нуменор во власть призракам, если бы Саурон не остановил ее.

Колдун-оборотень, принимающий облик белого волка, он же предатель Юниэр, убивший Тар-Палантира много лет назад и чудом избежавший правосудия, вернулся в Нуменор, чтобы еще раз попытаться захватить власть. Эти двое обладали большой силой, неизвестно, какая судьба постигла бы королевство, если бы им удался задуманный переворот. По счастью, ни один, ни другой не сумели совладать с могущественным Сауроном, он сломил их злую волю, теперь их ожидали казнь и вечные муки.

Женщины мучались любопытством и делились предположениями о том, как умрет колдунья. Будет ли она гореть так же, как прочие люди? Попытаются ли колдуны освободиться, воспрепятствовать смерти? Хотя они верили в неуязвимость жреца, предстоящее событие внушало тревогу. Жрец сказал, что колдунов умертвят, когда армия Фаразона ступит на благословенный берег, и начнется сражение.

Никто не знал, как долго продлится битва с Валарами. Неизвестность и дурные предчувствия, не дававшие людям покоя все время, пока флот Фаразона находился в пути, достигли апогея, многие пребывали на грани истерики. Утро было мрачным и мерзким, ничуть не лучше, чем предыдущие. Люди надеялись, что скоро побежденные Валары уберутся восвояси, и больше некому будет запугивать их серыми туманами и злыми ветрами. Они стояли в храме, прижавшись друг к другу. Им хотелось думать о легкой победе, радости и славе, с которой вернутся из похода их близкие, но в голову лезли совсем иные мысли. Возгордились они безмерно, но знали подспудно, что Валары наделены сверхъестественной силой. Ополчаясь на них, нуменорцы посягали на основы мира, и мир должен был измениться. Каким он будет при власти Мелкора, им не дано было предугадать.

Саурон восседал на троне во всем блеске своего величия, кольцо у него на груди мерцало багровым пламенем. Как и другие кольца его можно было носить на пальце, но сейчас оно казалось большим, как подкова. Люди, подчиненные его воле, готовы были смиренно выполнить любой приказ.

Наконец, из подземелья вывели пленников. Люди поспешно отпрянули, уступая дорогу сопровождающим их стражникам. Шесть вооруженных конвоиров стерегли колдунов, но шли они сами. Мириэль поддерживала измученного друга, хотя сама едва передвигала ноги. Вся ее энергия ушла на то, чтобы оживить любимого, залечить раны, нанесенные их общим врагом, утешить угнетенный дух. Она не могла сопротивляться ожидавшей их смерти, но это было неважно. В душе ее был покой, она знала, что бы ни сотворил с ними Саурон, они выиграли битву. С видом победительницы она стояла перед толпой, собравшейся поглазеть на их смерть, и усмехнулась. От Саурона не укрылось выражение ее лица. Он скривился. Ох уж эти дети Эру! Он не шутил, когда предлагал ей власть в Нуменоре. Хоть он и пытался ее убить, она вызывала у него непонятные чувства. Она казалась достойной власти и могла быть ему соратницей, если бы они уладили недоразумения, возникшие между ними. Он сделал ей шаг навстречу: предложил ей королевство, о котором она все эти годы мечтала. На его взгляд, это был чудесный подарок. Саурон никогда прежде не делал подарков и был взволнован собственной щедростью. А строптивая принцесса отвергла его дар, предпочла умереть с заморенным колдунишкой неизвестного происхождения. Ишь ты, взыграла в ней стародавняя любовь, и привиделось, что дороже милого Юни нет никого на свете! Это было неприятно. Она расстроила его дважды за свою недолгую человеческую жизнь. Так пусть она умрет скорее и перестанет ему досаждать. Пусть почувствует, как презирает ее народ, с каким удовольствием нуменорцы готовятся сжечь свою 'освободительницу'.

Юниэр его больше не интересовал. Он пребывал у него в плену достаточно долго, и жрец удовлетворил свою жажду мести. Он высосал из него все силы, растоптал душу и вовлек его во мрак, наполненный стонами страдальцев. То, что ей удалось вдохнуть жизнь в его бренное тело, было чудом, но магической силы ему никто не вернет. Их обоих можно было не опасаться.

Медовой музыкой прозвучал для него рев труб фаразоновской армии, ступившей на берег Амана. Сбылась мечта: ненавистный король, перед которым он многие годы изображал вассала, на этот раз поднял руку на противника, который был ему не по плечу. Армия, которая без боя сломала его оборону в Средиземье, без сомнения сгинет, не устоит против ярости возмущенных стихий. Пришло его время, он расквитался с презренным народом, с королем, который привез его пленником на этот процветающий остров.

Он с явным злорадством оглядел свою паству, притихших женщин и детей, проводивших своих родичей на верную гибель. Сейчас, когда Валары наказывают не в меру дерзких вояк, поправших древний закон, эти люди еще надеются, что они добудут бессмертие и вернутся в их объятья. Как бы не так! Он, Саурон - единственный хозяин их судеб. Жрец расхохотался.

- Что же вы мешкаете? Ваши воины вынули мечи из ножен. Да обагрит их кровь врагов Великого Моргота! Пора и нам совершить жертвоприношение.

Стражники подтолкнули пленников. 'Вот она, та самая лестница, о которой рассказывал Лот', - подумала принцесса. Он тоже почти взошел на алтарь, но сотворенное ею чудо помогло ему бежать. Им не от кого ждать помощи. Эта лестница станет для них переходом в иной мир.

- Не бойся, Юни, - шепнула она своему спутнику, - мы не умрем. Там, куда мы придем, нас встретят друзья, мы забудем о наших страданиях, мои родители благословят нас, и мы никогда не расстанемся.

Произнося эти слова, Мирэ, как будто, уже не принадлежала этому миру. Она почувствовала крылья за спиной и едва не взлетела вверх по лестнице.

- Не спеши, - придержал ее Юниэр, соображая, как можно избежать заклания. Он не хотел расставаться с ней, но не испытывал желания становиться жертвой. Для того ли она вернула его к жизни?

В это время ушел под воду нуменорский флот у берегов Амана, и скалы обрушились на короля и его воинов. Нуменорцы отправились в Аман, чтобы изгнать Валаров из благословенной земли. Они забыли о том, что Валары помогали Творцу созидать Эа, придумали и воплотили в жизнь плодородную землю и шуршащий песок, прохладную влагу рек и морской прибой, необъятную синь неба и россыпь сияющих звезд. Они сотворили мир прекрасным, и только потом в него пришли дети Эру. Перворожденные учили их, как любить землю и быть благодарными, как участвовать в божественной игре и обогащать мир своим творчеством. Они учили тому, что каждый живущий в Эа - не гость, а сотворец, все вместе народы Арды могли бы помогать Валарам делать землю прекраснее и лучше. Нуменор погиб, когда люди восприняли подарок как должное, а на дарителей возвели хулу и решили изгнать их из мира, который был для Валаров жизнью и любовью. От жадности люди решили, что если Валары уйдут, им достанется больше. До последнего мига ждали Валары, что люди одумаются. Если бы нуменорцы повернули корабли вспять, то были бы прощены. Но люди не сумели побороть в себе зависть, и страшным было возмездие.

Ветер взвыл, разрывая в клочья свинцовую завесу хмурых облаков. Им на смену с запада двинулись тугие черные тучи, задрожала земля, и люди притиснулись ближе друг к другу. Ужас застыл в их расширенных зрачках. 'Началось', - прошептал кто-то. Стены храма заходили ходуном, а серебряный, покрытый копотью купол, треснул и раскололся надвое. Вой ветра заглушил визг испуганных женщин, которые уже видели себя погребенными под тяжестью рухнувшего свода. Саурон взмахнул жезлом, и осколки купола упали вне пределов храма. Он понял - Валары не ограничились тем, что наказали воинов Фаразона, ступивших на берег Амана. Они пришли и по его душу. Мир вокруг него рушился, и он был обречен погибнуть вместе со всеми в ненавистном Нуменоре. Саурон боролся с бешеными ветрами, не позволяя сравнять с землей храм, который он создал. Люди, видевшие, что буйство стихии не затрагивает его, и храм незыблем, падали на колени и молили защитить их.

Гром грохотал, кричали люди, а на лестнице стояли пленники, предназначенные в жертву, позабытые посреди общего хаоса. Теперь, когда не было купола, казалось, что лестница ведет в небо. Она шаталась, и испуганные стражники, бросив пленных, сбежали вниз.

Юниэр огляделся и увидел мир по-другому. Он не был зажат в тиски страха, как все люди, молившие о спасении. Лестница, на которой они стояли, не кончалась кровавым алтарем. В небе, среди сверкавших молний, ему снова явился легендарный корабль Вингилиот. Юниэр встретился взглядом с Эарендилом Ясным, и тот, как прежде, поманил его, предлагая подняться на борт. Юниэр понял, зачем звал его на звездный корабль необыкновенный капитан, он знал также, куда отправится Вингилиот. Это знание пришло к нему внезапно, как озарение, он рассмеялся, счастливый. Издалека попало на землю странное племя людей-птиц, потерявших свою планету. Много веков провели они в Средиземье, но не оставили надежду вернуться домой. Из поколения в поколение передавали они легенду об избраннике - человеке, который найдет их в Арде и укажет им путь. Эарендил приглашал его в плавание к этой заветной звезде. Юниэр с благодарностью принял приглашение. Он оповестит людей-птиц об их соплеменниках в Стране Вечных Льдов, и тогда легенда станет былью. Жизнь только начиналась! Юниэр обратился к любимой:

- Мирэ! Скажи, ты мне доверяешь?

Мириэль улыбнулась, она увидела, как затеплились в его зрачках озорные огоньки. 'Совсем как Сиреневой ночью, - подумала она, - когда мне пришлось прыгать за ним в море с утеса'. Вслух она сказала:

- Что ты задумал?

- Взгляни, - Юниэр указал на небо, - там Вингилиот пришел за нами, Эарендил спускает звездную лестницу.

Мириэль вгляделась в грозовое небо и увидела тучи, силившиеся сомкнуться над храмом. Юниэр говорил о созвездии, как о настоящем корабле, на котором можно уплыть и избежать гибели. Юниэр не смутился ее растерянностью.

- Верь мне, и я проведу тебя, - сказал он и, взяв ее за руку, начал восхождение. Мириэль зажмурила глаза. 'Ему виднее, - подумала она, - там действительно есть корабль. Мы спасемся'. Она увидела море, каким оно бывает в теплый погожий день. Огромный серебристый кит выставил лоснящуюся спину погреться на солнышке. На его спине сидела Феорена. Она приветливо помахала ей рукой.

- До свидания, мама, - беззвучно прошептала Мириэль.

- Счастливо тебе! - благословила ее Феорена. Мириэль почувствовала себя легкой беспечной девочкой, которая знает о том, что ее любят, что на нее не сердятся. Она страдала оттого, что поссорилась с мамой в их последнюю встречу. Теперь все было хорошо. Мириэль открыла глаза и сразу увидела Вингилиот, прекраснейший корабль на свете. На палубе их ожидал стройный, царственно прямой и строгий Эарендил, его длинные серебряные волосы спадали на плечи. Мириэль больше не чувствовала, как касается ступеней ногами, она стала невесомой, как снежинка, и только тепло от руки ее любимого давало понять, что все происходящее с ними реально.

На пути их Саурон боролся с молниями, не позволяя Валарам разрушить свой алтарь. Они легко миновали раздувшегося от злобы жреца. Саурон увидел их, хотел удержать, но они проплыли мимо, светясь невозмутимым спокойствием, взглянули на него отрешенно и никак не прореагировали на приказ подчиниться его воле. Те, кого он представлял себе изуродованными муками, скорченными в жертвенном огне, уходили в небо, светлые и невредимые. Саурон захлебнулся от ярости, он не предвидел, что Эру наделил детей способностью возноситься в небо. Он не мог смириться с тем, что упустил их. Жрец перестал сдерживать натиск ветров, оставил свою земную оболочку и черным вихрем взвился вслед влюбленной паре. Догнать, разнести их в пыль - вот все, о чем он сейчас думал. Он не видел волшебного корабля с сияющим сильмарилом на носу. Легким поворотом руля Эарендил развернул корабль, и злобный дух встретился с ослепительным светом немеркнущего кристалла. Ожегшись, он бросился вспять, и от вопля поверженного темного майара содрогнулись элендили на метавшихся в штормовом море кораблях. Со страшным стоном погибала самая жуткая в мире тварь, и отчего-то мурашки бежали по коже. Это было последнее, что слышали нуменорцы. Как только жрец покинул храм, стены рухнули. Прекрасный остров с садами и парками, фонтанами и площадями, дворцами и крепостями, словно увлекаемый вниз всей тяжестью кровавых преступлений его жителей, канул в разверзнувшуюся пропасть и скрылся под волнами. Метнувшийся к брошенному телу мятежный дух больше не обрел его никогда.

Мириэль и Юниэр наблюдали за катастрофой с борта звездного корабля Вингилиота. Ни один из них не помнил бури подобной этой, а то, что свирепые валы не достигали неба, и ураган не нарушал тишины вокруг корабля, приютившего их, не мешало им чувствовать то же, что испытывали люди, оказавшиеся вдруг под толщей мутной воды.

Закружились водяные вихри с бешеной скоростью, образуя воронку посреди океана, и остров смяло и увлекло вглубь, как будто он был ненастоящим, невесомым, бумажным. Юниэр посмотрел на Мириэль, она плакала. Исчезла земля, ее родина, мир, который она помнила добрым и прекрасным, мир, который она мечтала спасти. Пройдет время, и люди перерисуют карты: остров Эленна не будет на них обозначен. Годы спустя, быть может, сам факт его существования подвергнут сомнению, и останется только миф. Миф о земле, подаренной людям Валарами, которую они называли Эленной - звездной, которую теперь станут называть Акаллабет - павшей землей.

Через несколько дней взбунтовавшийся океан успокоился, тучи умчались прочь, и небосвод показался людям особенно ярким и лучезарным. Измученные тяжелой борьбой за выживание в бушующей стихии, когда их корабль швыряло вверх и вниз как щепку, Верные расположились на палубе, чтобы солнце поскорее просушило их вымокшие до самых костей тела. Хотелось просто лежать и ни о чем не думать.

Исилдур поймал себя на том, что получает удовольствие от прикосновения солнечных лучей к лицу. Он огляделся - всюду был океан, казалось, что его корабль единственный на всем свете. То, что он не увидел кораблей своего отца и брата, не встревожило его. Он знал, что они тоже пережили бурю. Знал потому, что только чудо или высшая воля помогли его кораблю не разбиться, не утонуть, не перевернуться в немыслимых играх вздыбленных волн. Он подумал, что та же воля хранила все эти дни и другие корабли Верных. Валары помогли им спастись. Они же разрушили чудовищной волной государство Нуменор, стерли с лица земли. Он не смел оспаривать их решение. Кто знает, может, мир проиграл бы, поступи они иначе, и спесивый народ заслуживал кары. Но событие это опустошило Исилдура. На его глазах погибла родная земля, он остро ощутил, как он любил Нуменор и все, что с ним связано. Горькие моменты его жизни, воспоминания о противоречиях, конфликтах с теми людьми, которые погибли так внезапно и так ужасно, забылись, развеялись, как дым. Остались в памяти очертания холмистых пейзажей любезной сердцу Роменны, ощущение теплой почвы под босыми ногами, аромат роменских вин и жареной форели. Он не мог видеть, как рушились здания на улицах, где он любил бродить, как умирали люди. Их корабли были далеко от Эленны, когда это случилось. Но мысленным взором он видел падение Нуменора в деталях. Не один раз привидится ему во сне гигантская волна, мчащаяся на остров, от которой спасения нет. Каждый раз он будет просыпаться, встревоженный, и думать, что это происходит наяву.

Его раздумья прервала Лиэль.

- Я вижу странный предмет в море!

- Это бакен, - сказал подошедший роменец, - мы ставили их там, где ловили рыбу, чтобы корабли или лодки не запутались в сетях. Наверное, буря сорвала его с якоря.

- К нему еще что-то привязано, - приметила остроглазая Лиэль, - давайте подплывем ближе.

Возражать ей не стали, хотя браться за весла охоты ни у кого не было. Когда же они выяснили, что было привязано к красочному бакену, то порадовались, что не проплыли мимо. К бакену толстыми веревками были прикреплены три крепкие бочки, а к бочкам примотаны мокрые непонятные существа. Их вытащили на борт и разложили на палубе. Их густая (особенно на ногах!) шерсть слиплась от соли, а лица были совсем как у людей.

- Хоббиты, - догадались те, кто бывал в Средиземье.

- Это те самые, из цирка Хохмача, - всплеснула руками Лиэль и побежала за пресной водой.

Буги не сразу пришел в себя. Трехдневное болтание в море в самую неблагоприятную погоду вывернуло все внутренности, мозги и душу, но он не ожидал от плавания ничего хорошего и поэтому не расстроился. Когда он открыл глаза, то увидел круги, много наплывающих друг на друга радужных переливчатых кругов. Потом они сложились в лицо очаровательной девушки, заботливо склонившейся над ним.

- Фея, - вымолвил Буги и понял, что все его несчастья позади.

Всех хоббитов удалось привести в чувство. Их радости не было границ. Они наскакивали друг на друга, обнимались, хохотали так, что их неуемное веселье на фоне общей тоски об утраченной родине выглядело неприличным. Но, глядя на них, люди невольно улыбались.

Это была идея Буги - прикрепиться к бакену для безопасности. До Роменны хоббиты благополучно доплыли на лодке, только мозоли натерли от весел. Потом начался шторм, они даже не успели пристать к берегу, волной их отнесло прочь, и напуганные хоббиты, прежде всего, привязали себя к бочкам, вывалив оттуда все припасы. Главное было не утонуть и не потерять друг друга. Потом сквозь ветер, брызги и слезы Буги увидел блестящий желтый бакен, он уцепился за выступ, к которому крепились рыболовные сети, и привязал к бакену всю горемычную компанию. 'Теперь не утонем', - заверил он. И, правда, не утонули. Лодка разбилась в щепы, бакен сорвало с якоря и унесло в океан, а с ним и хоббитов с бочками. Страшно было.

- Ну и народец! - восхитился Исилдур.

Шторм отнес корабль далеко на восток от утонувшего острова. Элендили истолковали это как знак - плыть в Средиземье. 'Так лучше', - подумал Исилдур. После гибели Нуменора ему расхотелось когда-либо ступать на благословенные земли и жить бок о бок с могущественными Валарами, чьих замыслов он не ведал, чьих поступков не мог объяснить.

Как дальше сложится их судьба, как примет их новый материк, оставалось только гадать. Они плыли вперед, навстречу неизведанному. Только хоббиты не тревожились о будущем, они возвращались на родину. Отпраздновав свое спасение, наговорившись всласть, Буги уснул под мерный плеск волн. Морская болезнь больше не донимала его, сбылась мечта - он стал бывалым путешественником. Ему снилось возвращение в Грибной Рай и восторг свидания с друзьями и родственниками.

Элендили переживали утрату, сон не шел. Многие тогда достали лютни и заиграли щемящие душу мелодии. Тогда же сложили люди первые песни о войне с Богами, о недоступном Валиноре, о падении Нуменора.

Они не знали еще, что Эру поместил благословенные земли - Эрессеа и Валинор за пределы Арды, в мире не осталось уголка, где жизнь была бы вечной и неиспорченной злом. Но люди верят, что эти счастливые страны существуют, и что когда-нибудь они обретут свой рай.

в начало главы

в начало романа