11 октября 1925 г. Я сегодня получил замечание от Ики, что плохо кормлю Студию. Я выучил только 1/5 немецкого языка. Вечером говорил с Микой и отвлек ее внимание от кипятившегося молока, которое ушло. После еды Милика велела мне принести большую кастрюлю с молоком, а я принес маленькую, расплескал молоко, а потом ругался с Миликой из-за этого. Папа пишет учебник. Милика велела найти конверт, я не мог найти, нашла Ика. Я сегодня получил замечание от Милики, что я вытираю пыль на чистую рубаху.
13 октября 1925 г. Я сегодня стукнут Ику дверью. Папка говорит, что я ленюсь, Ика отучает меня говорить слово "тыркать". Я сегодня сидел на перилах кровати и получил замечание, что я сломаю кровать.
25 октября 1925 г. Встал в 9 утра. Потушил электричество, Прибрал постель. Выставил градусник.
26 октября 1925 г. Сегодня я проспал. Пошел гулять.
30 декабря 1925 г. Глупейшие дни. Ика и Милика на Кавказе. Я должен все делать, а у меня ничего не выходит. Все куда-то пропадает, портится, изменяется. Куда-то делись ножницы. Сегодня встал в 9 ч. Еле успел погасить электричество. С электричеством прямо беда. Я почти никогда не успеваю его зажигать и тушить вовремя. Бухалиху я не играю уже несколько дней.
11 июля 1925 г. Сегодня получи замечание от Ики. У П.И. в комнате стоят кирпичи, чтобы они не пылились, мы стали их мыть. Я взял Ику, схватил крепче, встряхнул 3 раза в воздухе и сказал: для кирпича не нужно тряпок, дура, ты этакая. Она обиделась. Ика теперь меня отучает ковырятьв носу.
13 июля 1925 г. Утром мы делали мыльные пузыри в бокале. В бокале осталось мыло. Вечером папа налил мне в бокал чай, и этот чай нам пришлось выбросить.
14 июля 1925 г. Я получил замечание от Ики, что когда мне что-нибудь предлагают - я не беру, а когда не дают - прошу.<....>
18 июля 1925 г. Я отыскал часть, т.е. не часть, а номер 2217 "Красной Татарии". Этот номер Милика послала с Флавицким дяде. Он его положил на этажерку, и я сегодня нашел его. Оказывается, что крестьянство Татарии продало с 25/VI 1924 г. по 25/VI 1925 г. на рынке 12 миллионов пудов хлеба. За этот срок количество коров и овец в Татарстане увеличилось почти в 2 раза. <....> В 1926 году будет построено 30-50 сельских школ.
29 июля 1925 г. Сегодня великий день. В 2 ч. 35 минут мы купили арбуз. Осколки стекла надо не бросать, а отправлять на заводы, где их будут переплавлять.
Хомяковская Республика (Хомреспублика) должна быть составлена из президента, коменданта, Наркомздрава и Наркомпроса.
30 июля 1925 г. Оказывается нельзя сразу есть целый арбуз.
31 июля 1925 г. Законы Х.Р. Воспрещается.
1) Обсуждать гос. Дела Х.Р. без президента.
2) Будить без причин Наркомздрава.
3) Наверстывать на себя целую дыню - можно.
4) Хватать президента за шиворот. <....>
1 августа 1925 г. Купили три дыни <....> В учебнике немецкого языка осталось десять параграфов. Пройденные параграфы я знаю меньше чем наполовину. По французскому языку я продвинулся на половину параграфа. Карту я только начал чертить. <....>
1926 г.
27 января 1926 г. "Я, Михаил Михайлович Хомяков, 51 года, 3 месяца начинаю вести научную работу, причем 5 лет затрачу на научно-исследовательскую деятельность, за 5-6 лет - беру кафедру, 14 лет посвящаю научно-педагогической деятельности и в 70 лет удерживаю благоприобретенную дачу в Архиповке". (Слова М.М. Хомякова).
31 января 1926 г. Встал в 9 ч. 15 м. На улице -15 Р., читал товароведение. Л.К. ушла к слесарю, председателю Мари союза и к куме. Ика ревет заранее о ней. Занимался чистописанием. Зажег лампу в 17 часов. Истратил одну спичку. Почему-то горит электричество на улице. Л.К. пришла в 18 часов. Играл на рояле.
4 февраля 1926 г. Встал в 9 часов. Прибрал постель и приготовил куме геометрию. Сегодня к куме надо идти в 10 ч.
9 февраля 1926 г. Был у кумы. Написал сочинение "Впечатления от поездки на поезде". На завтра кума почему-то ничего не задала по русскому языку. Оказывается, я сильно отстал по алгебре.
14 февраля 1926 г. Встал в 8 ч.30 м. Милика уже встала. Когда я прибирал постель, пришел Калинин и ушел с Л.К. наверх. Вчера папа потерял ключ от верха, и Калинин отпер замок ножом. Потом он сидел у нас и пил чай. Я в это время прибрал рояль и подмел свои владения. К 12-ти часам Калинин ушел вместе с Л.К., и я вычистил зубы и вымылся. Утреннюю Бухалику играл. Лег поздно.
15 февраля 1926 г. Встал в 9 часов. Был Калинин и Тимахин. Ика показывала нам упражнения на перегородке. На перегородке она лежала на спине, сидела, стояла на коленях и на ногах. Я так не могу делать, потому что стукаюсь головой о потолок.
23 февраля 1926 г. Папа сегодня назначен завсанпросветом. <....>
27 февраля 1926 г. Получили телеграмму от Бухаловой. Она приедет завтра утром. Кроме этого от П.И. Неволина получено письмо и копия адреса, который он получил на съезде статистиков. Была Митрофанова. Милика ушла к Флавицким Корчемыкиной и куме на весь вечер.
30 февраля 1926 г. Встал в 8 ч.30 м. Милика пропадала весь день. <....>
10 марта 1926 г. Утром был Тимахин. Привез четверть молока, наколол дров, нащепал лучину и получив 1 р. 50 к. уехал, увозя воз тесу. С 11-и и до 3-х часа была сцена, потому что Л.К. сняла со стен и выбила ковры. Я в это время относил еду студентке. Был у кумы. Л.К. ушла в церковь. Я был у Лопатина. <....>
18 апреля 1926 г. Встал в 7 1/2 ч. Подсчитал после уборки постели приход и расход за вчерашний день. Потом стал чистить зубы. После этого я пошел на бульвар с папой и Икой.
24 апреля 1926 г. Утром ходил на Казанку. Там полный ледоход.<....>
10 ноября 1926 г. Исторический день, который равен 28 /VII и,наверное, больше 28 июля. Мной составлена программа занятий на ближайшее полугодие и план втягивания в работу. На завтра открыто пока только девять занятий. 1) Раннее вставание. 2) Одевание. 3) Гимнастика. 4) Подтягивание и другие занятия на лестнице. 5) Уборка постели и комнаты. 6) Нечаев. 7) Кума (французский и немецкий). 8) Курсы. 9) Умывание и чистка зубов.
По новой программе каждый день надо делать столько же, сколько было сделано работы за предыдущий день и по возможности прибавить что-нибудь к этому количеству работы. Надо совершать в один день максимальное количество всяких разнообразных дел. Исполнение намеченных дел обязательно.
18 ноября 1926 г. Неделя прошла очень плохо. Намеченную программу я не выполнил. Сегодняшний день тоже не очень хорош. Встал в 9 Ґ . Постель прибрал поздно. Л.К. на весь день ушла по гостям. Ика немного волновалась. Из уроков почти ничего не сделал. Съел 4 яблока, выпил 2 стакана молока. Прочитал две главы из "Инженера Менки" Богданова. Вечером поссорился с Гриневичем, ушел с двух последних уроков. До восьми лежал, потом встал и говорил с Л.К. о курсах. Папа и Иринка ушли к матушке, отнести письмо Галине и телеграмму. Она думала, что папа подделал телеграмму. М.М. за глаза назвал ее дурой. Вечером читал в хрестоматии про Горького и Короленко. Нашел пропавший лист из энциклопедии. Лег в час ночи. Спал хорошо. Велел себя разбудить в 8 ч. По сочинению получил 4-ре.
5 декабря 1926 г. Встал в 9 Ґ утра. Утром была сцена между папой и Миликой. Ика с утра ушла к куме. Вернулась она в час дня. Без нее был Тимахин. Я прибирал с его помощью квартиру. Потом он выбивал ковры. Хорошее настроение. Никак не соберусь купить зубную щетку. Был в худ. школе у Лопахиных и Антоновского, вместе с папой и Икой, Ика только не была у Лопахиных. Устал. Надеюсь на завтрашний день. Что-нибудь сделаю. Не то, что сегодня. Вечером у нас была старуха Коробкова с Марусей, были Митрофановы. Л.К. уходила в церковь и к Антону.
6 декабря 1926 г. На курсах потух свет (перегорела какая-то пробка) и нас отпустили в 6 ч. без 20 м. Б.Н. сказал, что нас распустят на две недели. Лег в час ночи. <....>
23 декабря 1926 г. Встал в 8 ч. Прибрал постель в 11. Ика в 10 ушла к куме. Без нее я прибрал стол зеленого цвета. Разбирал книги. Вечером я рисовал по клеткам, смотрел атлас луны, ел гречневую кашу с фаршем и медом. Папа нарисовал великолепную картину. <....>
Глава II
Хомякова И.М.
Дни молодости: отрывки из дневника1929-38 гг.
От детства к юности
1 июня 1929 г. Сегодня 1 июня. Началось лето. Но Санька в омуте университетском запутался: все зубрит немецкий, латинский, химию, зоологию. Сегодня физику зубрит, вчера - химию, завтра еще что-нибудь. Фу, черт, засосала среда университетская мальчонку. От рук отбился: Славки, Максимы, Кокины да Даньки появились. Ходит к ним. Готовится с ними до того, что у них головы трещат, а дома двери трескаются. Вчера трагедия, за английский замок рукавом зацепился, на пол упал, губу ссадил. <....> Я дура вчера у Саньки забыла, что такое коэффициент. Пишу безграмотно. Физики и химии не знаю.
Во вторник в Услон Нижний поеду. Надо хоть звезды по Фаммариону подучить. Буду на крыше лежать, да на них смотреть. На черемуху полезу, на забор, на конек. За это, конечно, мы с Миликой дань комарам заплатим кровью. Вчера Милика меня на кладбище не пустила, там уж по саду ночью похожу. Дай Бог смелости! Может, и на крыше всю ночь ночевать буду. Вчера Кума советовала мне в четверг в Услон ехать, да я знаю, отчего она это хочет. В четверг у нее собрание. Ну, она и хочет, чтобы лишний день не пропадал, а я все равно уеду во вторник. Сегодня утром керосинка горела с водой. Еще вчера Мика туда вместо керосина воды из бутылки налила. Да ничего, она и с водой хорошо горела. Сегодня Л.К. меня за пропавший кирпичный чай при Надине ругала. Надина принесла нам укропу вместо молока. Его у нее нет. <....>
Сегодня вечером будет факел-цук. Санька уже в 4 ч. ушел на какое-то состязание Томского и Казанского университета в большой театр. Видишь ли, кто лучше поставит академическую, общественную и военную работу. О факельном шествии расскажу завтра.
2 июня 1929 г. Вчера я, когда пошла на факельное шествие, в коридоре встретила "индию", хорошо одетого из интеллигентов. Он шел с мужчиной лет 40-ка. Я их обогнала. Вдруг чувствую на затылке подзатыльник. Оборачиваюсь, даю ему сдачи. Мужчина поощряет "индию". "Индия" грозится в следующий раз меня побить. Против меня много противников! Когда я вышла на улицу встретила Корабниху. Она, высунув нос, смотрела на шествие. Я встала с ней рядом. Зрелище было великолепное.
По темной неосвещенной улице бесконечная вереница горящих факелов. Под звуки музыки и веселых песен идут молодые и здоровые люди. Идут и показывают всю мощь и силу молодого поколения. Горит, залитая дорожным светом улица, дрожит воздух, громовые песни и музыка. Свет и музыка, постепенно теряясь, пропадают в бесконечной вышине. Ряд за рядом сменяются люди. Комсомол, пионер, молодежь. Вот студенты, школьники, курсанты. Залита огнем Чернышевская, залито звуком пространство, залиты толпами людей улицы.
Торжественно справлялось X-летие комсомола, но, если вникнуть в детали шествия, то получается, что целые толпы "индий" с горящими факелами бегали, обливая людей, тротуар, мостовую горящим керосином.
В колоннах тоже беспорядок: одна девушка облила смолой шапку соседа; какой-то мужчина попал брызгами в лицо даме; студент опалил брюки. В процессии царит хулиганство. Вся толпа шла бесконечной линией и поглощалась в зияющих воротах Кремля.
Я пошла домой. Дома Л.К. сказала, что папа ушел за мной по правому тротуару к Кремлю. Я его догнала. Он беседовал с Коробковой. Мы вместе пошли в Кремль разыскивать Саньку. Я видела его и Марусю еще на углу Пассажа. Корабчиха обиделась на нас за то, что мы бросили ее и пошли одни. Взвивающиеся ракеты показали, где находится Санька с процессией. На Воскресенке никого не было. Мы хотели обогнуть Кремль, но нас не пустила милиция, на бульвар тоже не пускали. Папа смеялся, что вся демонстрация сомкнутым строем утопилась в Казанке. Санька вернулся домой в 9 вечера.
Сегодня встала, прибралась и вымылась к 1 ч. дня. Потом ходила к Марусе раза 3: ее не было дома. Купила карандаши на 70 коп. Вечером пошла с папой к Коробовым. Ели там уху и кисель. Маруся пришла в 8 Ґ из Троицкого леса. Принесла ландышей.
Купались. Играла там и лазила по нашему обрыву. Что купалась, тайна. Мы с ней играли в "царь и служители". Ночью, когда все были наверху, Санька назвал Татьяну Кулаеву Кулавой Татаевой.
Папку выбрали в Совет Безбожников! Он был на съезде Безбожников с 1- до 1, с 2-8 ч. Воскресение прошло вяло.
19 июня 1929 г. Сегодня понедельник. Именины Елены и Михаила. Не Архангел, а другой какой-то. Пойдем к предателю и преступнику. Потом к Львовым, куме и Шалаевой. Утром у нас сидела Клепцова. Рассказывала о погибших каштанах, грецких орехах, яблоках и сливах в Малороссии. Выражала надежду, что мужики "...отрезвляться после наступающего голода". Л.К. кормила ее воблой. Она стояла за ней полтора часа и купила 2 кило по 70 копеек.
После этого купались с лодки. В то время, когда Кипчиха уходила, я доделывала платье. С 2 ч. до 4 ч. я ждала куму. Снизу раз приходил Саня, сказал, что Шалаева вернулась из больницы. В 4 ч. мы пошли к ней. Оказалось, что она, будучи мнительной и заметив, что все постельное белье в больнице еле простирано, просидела всю ночь, не ложась в кровать, а на утро больная и слабая убежала домой. Сейчас она уже больше не хочет идти в больницу. Говорит, что продаст все, но не пойдет, а пригласит врача на дом. У нее, как говорит папа, истерика.
Потом мы сели на вагон и поехали к Чернцовым. Преступника дома не было. Его жена прихварывала. Потом пришел предатель. Он рассказывал о голодовке в Ленинграде и Москве: "Там дают 100 грамм масла на 10 дней, 5 картошек на день, 100 грамм мяса". Говорили он и Мика всякий вздор до 8 ч. вечера. В 8 ч. я пошла к Куме, занимались с ней 1 час грамматикой.
В 9 ч. пошла на именины к <...> . Там было масса народу! Разговоры были антисоветские. Один человек рассказывал: "Пошел я в очередь за керосином. Стоит она с квартал. Встал я и был 1010-ый. Вдруг подбегает дама трепанная и говорит: "Вы что? С Марса свалились?". - Я обиделся, конечно, и удивился: "То есть, как так? Я, вас гражданка не понимаю?". - А она мне: "Видно, что с Марса свалились! Это очередь для очереди!!! Понимаете?". - Я, знаете ли, не совсем понял. Ну, она мне растолковала, что это очередь за тем, чтобы записаться в очередь. И получилось, что я 4012 оказался".
От таких разговоров уши вянут, а тут их много. Одна говорит, что переворот дворцовый, другой, что голод, третий, что за границей все, чтобы нас кормить готово. А о пожеланиях христианских и говорить тошно: "Слава богу, что умер.... Да только умер ли он? Вот несчастье!!!". - "А вдруг голода не будет, что тогда будет? Сокрушалась С-гурова. - "Будет, будет успокойтесь, на 5 лет затянется. Все... передохнут". - "Дай-то Бог!", - неслось в ответ. Хороши разговоры...
В 10 ч. пошли к Львовым. Было холодно. Ветер. Сухой воздух, только снег и зима. У Львовых Мика пила чай, я - нет. Львиха говорила об экскурсии ихней школы в Услон. Говорила, что было холодно. В Услон ехать не советовала. Вечером в 11ч. были у соседки, она именинница. Пили брагу. После спали как убитые!
4 июня 1929 г. Сегодня встали в 8 ч. Разбудила молодушка. Мыли пол внизу и здесь. В Услон не поехали из-за дождя и холода. Рухнули мои планы!!! После молодушки прибрала комнату. При ней поругалась с Микой из-за того, что я не пошла просить у соседки денег, и из-за того, что я "брюзга". Я действительно сегодня в плохом настроении - брюзгливом. К часу оно исправилось, а, когда я стала шить платье белое, совсем хорошее стало. К 4 ч. опять испортилось. Платье сделала короткое, пояска нет, Мика ругается. Она поссорилась с папой основательно. Шел в 5 ч. град с горошину.
Кума зла. Я ей урок выучила плохо. От кумы пошла к Траумбиберг. Там встретилась с папой. Они его язвили и меня в придачу. В 8 ч. пришла домой. Сейчас 10. Скоро придут наши снизу. Потом ляжем спать. Новый слух. Соли не будет. Паника. Пойдут завтра соседи в очередь купить пудик. До свидания.
5 июня 1929 г. Встали в 9 ч. Кормила (папу) Саню. До 1 ч. пришла Маруся. Играли с ней до 4 ч. Поссорилась при ней с Саней. Соседка купила два пуда соли. Сейчас придет Мика. Наши здесь.
6 июня 1929 г. Четверг. Саня на физике помешался. В понедельник сдавать будет. Устал. В разговорах слова путает. Видно мозги перемешались. Встала я в 9 ч. В комнатах такая грязь, что смотреть страшно. Встала, взяла тряпку, а руки опускаются. Стала книги читать. В одиннадцать наши пришли. Папа на диване дрых. Саня готовился.
Я в кухне воду для цветов меняла. Слышу - стучат. Спросила. Ответ: не к вам. Минуту спустя уж к нам стучат. Отпираю, говорю, - что такое и откуда? Истеричная дама на пороге стоит: "Соседей дома нет, говорит, кто у вас дома?". - Я говорю, - "папа". Она в зал. Нахально так входит. На диван садится, и сразу реветь начала. Папа вскочил: неловко было при даме лежать. А она сразу начала говорить. Поняли мы то, что у наших соседей жила из сострадания дальняя родственница. Она имела мальчика от первого мужа. Потом с ним развелась. Женился на ней второй, имея жену. У этой самой Поли от второго было двое детей. Обо всем этом сосед не знал, а то был, будучи нрава крутого, выгнал ее. И вот в тот день, когда сосед праздновал именины, Поля позвала на них своего мужа. Он пил водку, брагу. Был пьян. Сосед ругал Полю за такого гостя. Гость вел пьяные разговоры и с М.М. В 11 папа ушел. Муж Поли остался ночевать. Он в два часа ночи попросил печника проводить его в уборную. Печник проводил. В 3 ч. повторилась та же история. Печник провожать отказался. Через минуту слышит - падает что-то тяжелое. Все вскакивают, бегут. Муж Поли лежит на нижней площадке. По лбу течет кровь. Поля к папе. Папа в скорую помощь. Муж-двоеженец оправился, ушел домой. Через день полины замужества выходят на чистую воду. Печник ее выгоняет. Она уезжает. Теперь, через 2 месяца, первая жена узнает, что муж ее женат на другой и имеет двоих детей.
Истеричная дама и была его первой женой. Она не все знала, что написано выше. И теперь незнакомого человека - папу, спрашивала и говорила ему все и все тайны. Она говорила, что хочет подать на папу двух сыновей и жену его в партию. Спрашивала, кто столкнул ее мужа с лестницы? Поля или печник? Как может партийный человек изменять и без развода жениться на другой? Имеет ли сосед-печник отношение к этому браку?
Папа ошарашенный потоком слов и слез, оградил печника от всяких подозрений. Свалил все на Полю. Рассказал о ее изгнании. Поощрял истеричную даму подать в партию на мужа. Потом, с помощью Сани, который сказал, что внизу в 10 ч. его будет ждать Борис Попов, увел даму из квартиры вон. Ура, спасителю папки Саньке!!!
В 12 или в 1 ч. пришла Мика. Сказала, ура, виват, что мы едем сегодня в Услон в 4 ч. Я счастлива. Решили взять с собой Марусю (взяли ее на свое несчастье). Я решила совсем не прибираться.
Пошли с папой в марусину школу на антирелигиозную выставку. Тьфу, какая гадость. Пустая комната и на стенах рисунки и плакаты. В углу стоит стол. В центре комнаты Мария Александровна. В книге, где пишут мнения о выставке, я написала: "Ничего". На обратном пути встретила Марусю. Она стояла 6060 в очереди за керосином. Ехать в Услон согласилась. Я велела прийти к нам 15 минут четвертого. Придя домой, я все же прибрала комнату на прощание. Мика собирала вещи: чемодан и два ее пальто. В 3 ч. Мика, несмотря на то, что Маруся не пришла, велела одеваться. Я чуть не плакала! В 15 минут четвертого - вышли. Тяжелое настроение у меня было.
Подошли к магазину Шаронова. Народу стояло масса. Ждали вагон. Через полчаса подошел открытый с прицепом. Сели мы с Микой с трудом. Нас толкали, били чемоданами. Мы тронулись. Половина людей, ожидавших трамвай, осталось ждать другого. Около станции "Город" в вагон влезли "с кулаками", вылезли тоже постепенно, задние ряды напирали. В сутолоке какой-то мальчик обронил шапку. Владельца в вагоне не оказалось, выбросили ее наружу. Хорошо было ехать. Кругом дамбы, вода, в воде ивы плакучие, затопленные дома, плоты плывущие. Небо синее, что стекло горит, солнце жаркое палит. Пыль столбом по камням катится: земля с небушком видно братается. Наш вагон по рельсам: "тук, тук, тук", пароход по Волге "Гу-у-у" Наш вагон к Устью подъехал, пароход как раз приехал, приехал, да только лишь одна беда, больно пристань далека.
Шли мы с Микой по улице. Тюки, бочки, сор, пыль и грязь, такой пассаж. Вот и пристань, вот другая, третья, пятая, шестая, а какая пристань наша я не знала, и Мика не знала. У прохожих, у мальчишек, совсем маленьких детишек Мика спрашивать устала, к капитану обращала взгляд тоскующий и он указал, где пристань. Пробил вдруг здесь первый звон. Мика в кассу! Оказалось, наш побил здесь первый звон. На-кось! Мы на пристани сидели, на дороженьку глядели. Ждали милую Марусю, но она не шла. На пристани, которую с трудом нашли, идя по пыльной и загроможденной набережной, мы взяли билеты.
Через минуту видим - идет с плаксивым лицом Маруся, а за ней! Кто? Папа с Саней. Оказалось, что Саня принес мне Фламмарона, которого я оставила дома нарочно, а папа провожал Марусю. Наши проводы были трогательны. Папа и брат мой с Марусей сидели с нами на палубе до 1 звонка. После 1 звонка они вплоть до того, как наш пароход потерял пристань из виду, стояли на ней и разговаривали с нами. Пробили 2 и 3 звонок, с пристани нам махали картузами. Я была счастлива. И от радости и ради шутки крикнула: "кааб-кабан". Санька сделал вид, что хочет спрыгнуть за борт, а когда мы вернулись в пятницу домой, Саня с трагическим видом просил меня вычеркнуть его из Хомреспублики за то, что он не бросился в воду, чтобы явиться на зов.
Могуче просвистел 3 раза наш пароход и, как бы вздохнув гигантской грудью, оттолкнулся от пристани. Ровно и шумно ударялось колесо о волнующуюся поверхность. Сильный ветер дул нам навстречу и, казалось, не хотел пускать нас. Мной овладел прилив радости, и только Марусино кислое лицо омрачало ее. Кругом затопленные деревья, а вот и старая дамба: торчат дома с забитыми окнами, столбы, крыши. Но вот скрылась с глаз пристань, дамба и лишь Белая Спасская башня и красная Сумбеки, словно жених и невеста высятся над толпой церквей, колоколен и домов. А вокруг на зеленом бугру, на котором стоит Кремль, вьется белой лентой стена с бойницами. Но вот и Казань блекнет и исчезает вдали. С могучими вздохами машины несется наш пароход по широкой Волге. А она бурлит и пенится. Качается пароход. Ветер сшибает с ног. Словно по морю, мы едем, только плавно плывущие перед нами берега говорят, что это не море.
8 июня 1929 г. Сегодня суббота. Я отдохнула. Встала в 10 ч. Мика таскала меня в церковь. После зашли к Марусе. Так, как я решила с ней понемножку порвать, с ней не играть и делать вид, что мы не подруги, а только знакомые. Да трудно было с ней играть и говорить много: она - дура, обезножила и лежала в кровати. Ее мать, по своей болтливости, стала рассказывать о том, что я у Маруси свое же пальто утащила ночью. Какая ложь. Сама Маруся, когда мы спали на кровати, закутала ноги в пальто, а я спала на полотенце на метр от нее. В комнате, правда, я взяла себе свое пальто. Маруся верещала на мать. Я сказала Марусе, что она клевещет на меня. О, теперь я ненавижу Марусю. <....> Вечером я решила шить Мике сарафан. Поклялась порвать дружеские отношения с Марусей.
9 июня 1929 г. Говорят, будет голод. В газетах написано, что по Татарии погибло 80% озимых и яровых. Дождей нет. Засуха. Бывшие белогвардейцы очень рады. Прибирала комнату до 3 ч. Вчера лень было. Со времени отъезда в Услон сору накопилось. В 3 ч. пошли с папой на ярмарку. Саня остался, готовится. Ели там мороженое. Купили Сане пряники. Днем к Марусе не ходила. Вечером ходили с папой к Коробковым. С Марусей держалась только как знакомая. Ели тухлые макароны с котлетой и вкусный кисель. Сейчас лягу спать.
10 июня 1929 г. Решительный день. Санька сдает физику. Охра нашлась. Шью Мике сарафан, себе платье. В 4 ч. Санька ушел сдавать. Беспокоились. В 8 ч. он пришел. Физику сдал. Ура! Виват! На радостях купила Мика мороженое. Санька счастлив и все мы тоже. В 9 ч. старшие ушли к Ануфриевым. По дороге встретили Охру, убежала.
11 июня 1929 г. Встала в 8 Ґ . Молочница принесла молока. Санька его пьет. Кормлю отца и сына яичницей. Студент учит зоологию. Сегодня у меня кумы нет. С 5ч. вечера до 8 стояла с Микой в церкви. Устала. Заходили к Кор-ым. Вечером Нечаев приходил вниз. У папы плохое настроение. Коптила керосинка. Зал был весь во мгле. Кухня и спальня во тьме. Аршинный слой копоти. Завтра много прибирать. Хочу спать. Мика сегодня покупала ливерной колбасы, воблу, конфет и бисквитов по случаю сдачи Саней физики.
12 июня 1929 г. Сегодня встала в 8 Ґ. Прибрала комнату. Пришел Саня. Я стала его кормить. Торопилась. В 9 ч. нужно было идти в монастырь, велела Мика. В монастыре стояла до 11 ч. Потом опять прибирала. В 1ч. стала читать "Мы - безбожники". Пришла Мика. Сказала, что она заняла очередь за керосином и записалась регистрировать членские книжки. Ругались. Ушла. Пришел М.М., принес книжку. Скоро тоже ушел. Пришла Мика, чтобы взять принесенную папой кооп-книжку. Ругалась: папа не принес справку о том, сколько он получает в Партшколе. Ушла. Пришел М.М., сказал, что книжку принес для получения на нее керосина. Бегала к Мике в очередь. Не нашла. Бегала к Ануфриевым. Не нашла. Пошла в книжную очередь. Мику нашла. Она суть не зарегистрировала папину книжку вторично. Ходила к Куме. Выучила урок хорошо. Купила на данную мне Л.К. трешницу балетки и носки. Сделала преступление. Мика - убьет. Ходил папа вечером к Коробковым. Я с ним. Маруси не видела. Вечером застали Мику в кровати. Она встала в 3 ч. папа почти стал в 3 ч. и наверх не поднимался. Причина его раннего вставания одно значительное происшествие, которое я сейчас расскажу.
Убийство сына Ануфриевых. У Ануфриевых, тех самых к которым вчера ходила Л.К., а в понедельник Л.К. и М.М., было два сына. Один сын повесился в прошлом году. Оставшийся сын лелеялся и берегся, как золото. Он был высокий, с длинными обезьяньими руками. Носил шарообразные брюки. Имел много товарищей. Любил быть на пожарах, местах происшествий. Он и его соседи-товарищи имели не зарегистрированные наганы, и составляли, можно сказать, сумасшедшую и необузданную шайку. Эта смелость и необузданность стала роковой для сына Ануфриевых в ночь с 11 на 12 июня.
Ануфриевы услышали, как по крыше нашего дома кто-то бежал. Бежал не один, а несколько. Они сразу поняли, что это воры. И не ошиблись. На Петропавловском, Молочном и почтовом "желобе" была устроена облава на бандитов. Кругом стояла цепь милиционеров, было военное положение. Всякий сознательный человек понимает, что в это время нельзя выходить на улицу. Но сын Ануфриевых со своими товарищами и заряженными наганами смело бросились на крышу своего дома и погнались за жуликами. Они встретили его залпом. Обезумев от страха, кампания смельчаков, дав ответный залп, бросилась не по своим квартирам, а побежала по пустынной улице, прыгая через препятствия и перелезая через заборы. Добежав до народного суда, Ануфриев, обогнавший своих товарищей на Ґ квартала, был окликнут агентом: "Руки вверх!". Ануфриев, принявший его, видимо, за вора, не поднял рук, а бросился на него с криком: "Руки вверх". Агент предупредил: "Стой, стрелять буду!". Он не знал - вор это, или нет. Ануфриев бежал, наклонившись вперед и держа наган на прицеле. За ним - еще три человека. Эта группа не внушала доверия. Предупреждение было. Грянул выстрел! Ануфриев, единственный сын, лежал мертвый с пулей в сердце. Остальные тоже лежали от страха под прицелом полицейского. Они лежали, пока не кончилась облава, исход которой неизвестен. Их обыскали, отобрали оружие. Дело грозило судом. Витю Ануфриева отнесли в судебную часовню. Наших родителей подняли в 3 ч., потому, что мать Вити была потрясена и им не давала тело убитого.
Хотели делать вскрытие. Папа отстоял, и его не делали. Отца Ануфриева вызывали в суд. Вопросы были таковы: "Как мог Витя носить незарегистрированное оружие?"; "Зачем он стрелял?". "На каком основании он сделал вылазку на бандитов?". Отец Вити сказал, что он не вмешивался в дела своего сына. С помощью папы Витя и его семья не стали проходить в подозрении на контрреволюции. Тело сейчас, а может завтра, будут бальзамировать, чтобы оно сохранилось до приезда какого-то родственника. Папа обиделся на Ануфриевых, они настояли, чтобы бальзамировал Геннадиев, хотя он хуже того спеца, которого рекомендовал М.М. Его глупость сказалась, когда он хотел влить в вены карболки. Ведь от нее лицо будет темное как бронза. Они вызвали скорую помощь, а не папу, когда матери убитого стало плохо. Они, поручая папе ходатайствовать, поручают это одновременно другому. Всюду выглядывает недоверие! Но так, как они в горе и притом великом, папа не поссорится с ними совсем.
13 июня 1929 г. Сегодня проснулась в 3 ч. ночи. По крыше кто-то ходил. Шаги были легкие, по-видимому, кошачьи. Красок не было видно. Один, видимо, был большой кот, а другой - соседний котик. Раздалось шипение. Большой кот под ударами маленького удрал. Победитель посмотрел на меня. Я сделала вид, что сплю. Он тихо, крадучись, понюхал кастрюлю, которая стояла на окне. Потом прыгнул на комод. Обнюхал все чашки. Я разбудила Мику и сказала, что сейчас буду ловить кота. Когда я подошла к столу, кошка хотела убежать, но я успела ее схватить... Это была Охра!!! Худая, грязная, с нарывающими царапинами, она была похожа на бродячую кошку, но не на саму себя. Громкий крик: "Охра!", - отрезвил от сна Мику. Но Охра его не разделяла. Пока я закрывала окно, она спряталась под диван. Я схватила ее и понесла на кухню. Дала ей остатки от воблы, белого хлеба, воды. С какой жадностью она ела и пила! Хвост по мере того, как она наедалась, делался пушистым и подымался все выше и выше. Наконец замурлыкала, и хвост горделиво замаячил над ушами. Утром Мика застала ее за ловлей и поеданием мух. Сегодня она весь день спит и ест. Очень ласкова. Рада, что домой вернулась, даже в окно не смотрит. А в окне-то то и дело появляется какой-то серый кот - Маркиз или Пушок. Скоро Охрушка будет справлять свое день рождения.
Сегодня с утра льет дождь. Тучи без конца. Черное озеро превратилось в настоящее озеро. Барометр падает. По-моему дождь зарядил недели на две. Погода плачет. Но урожай не предвидится. Засуха погубила 80%, остальные 20% погубят дожди. Во время сенокоса стога сена сгниют. Сейчас ели пирожное. Вчера папа получил с Вахитова 20 р. за июнь и июль. Сейчас М.М. играет на гитаре, Мика у Софотеровых. Санька учит зоологию.
14 июня 1929 г. Утром был сильный ветер с дождем. К вечеру погода, наверное, проясниться. Утром поругались с папой из-за калош. Он сказал, что выбросит все драные калоши. Отшвырнул в сторону свои калоши, потому что они не налезли на ботинки с резиновыми каблуками. Он был неправ. Я стала его ругать. Он назвал меня дурой. Я случайно ушибла его рукой в бок. Он дал мне две затрещины по уху. Мы были взаимно несправедливы. К куме не ходила: болела голова. К вечеру прошла. С папой помирились. Ходили к Траумбемберг. Саня ходил на курсы N1, узнал, есть ли прием. Пошел, к моему удивлению, к Траумбемберг, пил чай у них. Видимо я поступлю на курсы N1. Ура! Я довольна! Только вступительный экзамен и 3-х летняя учеба смущают меня. Я поступлю во 2 группу, а их 4.
15 июня 1929 г. Папа подарил мне мяч больше моей головы. Получил 200 р. Следующая получка 15 июля. О мяче скажу Мике завтра, сегодня боюсь.
16 июня 1929 г. Папа достал из партшколы керосинку и купил чайник и кружку. Мика узнает - будет гроза! Мяч сказала, сошло без ругани. Она купила печение и очень плохое. Санька катался на полу, я ревела, он меня тискал и обливал кипятком. Вечером мы с папой гуляли, но к К-ковым не ходили.
17 июня 1929 г. Утром приходил рабфаковец. У меня настроение плохое. Болит голова. Ходила к куме. Вечером ходили к Флавицким. Узнали, что на курсах для поступления во II группу нужно знать немного татарского, немецкого и очень хорошо русский язык. До вступительных экзаменов осталось 2 месяца. Боюсь!
18 июня 1929 г. Настроение плохое. Мика зла. Открыла керосинку и чайник. Бранилась. Ругалась. Вращая глазами, заставила догнать Саню. Вечером его насильно мыли, Кума зла. Мика с папой не говорит. Я была в похоронном настроении. После стало веселей.
19 июня 1929 г. Утром прибирала. Учила немецкий. Собирала цвет тополя. В 4 ч. пришли Саня и папа. Саня готовится по зоологии. Сегодня сдает в 5 ч. Мика добра. Саня нервничает. Папа ругается. Раздражителен по временам. Подарил мне книгу "Через пустыни и дебри". Интересная. Саня сдал. Приняли зачет только у 30 человек, а Саня был 58. Я подарила ему огурец ценой 20 коп и букет колокольчиков. Он грозен. Вечером ходили я и Мика к Львовым. Л.К. секретничала с ней и вывела меня этим из терпения. Заходили к Козловым. Нет дома. Папа предлагает мне завтра идти с ним на экскурсию по городу. Я не хочу. Несмотря на то, что у нас Хомреспублика, надо "из вежливости" идти с папой. Еще обидишь его отказом. Сегодня сплю внизу.
19 июня 1929 г. Саня сдал. Добр. Мика купила коврижки, колбасы, мороженного. Саня ел только коврижку. Мика была добра. Папка зол. Саня готовится к зачету по сравнительной анатомии. В пять дней ее приготовить не шутка. Зачет 25-го. Мы с кумой бросили учить немецкий. Мика и папа хотят, чтобы я поступила на курсы бывшей Мариинской гимназии. Я не хочу.
Сегодня 19 лет с того "несчастного дня", как Мика обвенчалась с М.М. Утром Л.К. вспоминала прошлое и ругала папу за то, что мы даже понять не можем.
Скоро папин день рождения. Сегодня Л.К. хорошо нас кормила. Папу кормила супом, в котором плавала каша. Упрямство у Л.К. М.М. еще 3 дня тому назад сказал, что кашу есть не будет. Он не ел. Мика сказала, что не будет праздновать его день рождения. Жалко!!! <....>
25 июня 1929 г. Вчера ходила на картину "Афганистан". Она ставилась в "Электро" и состояла из 6 частей. Показывалось. Экспедиции в Азию, раскопки. Типы и жизнь афганцев. Спала внизу.
26 июня 1929 г. Были в театре с папой и Микой на "Соломенной шляпке". Французская оперетта. Смешная, но бессмысленная. Мике понравилась. Вообще Мика перевернула мир, пойдя в театр. Саня с нами не пошел. Учится и не хочет отдыхать летом. Устал. Нервничает. Анатомию отложил до осени.
28 июня 1929 г. Папа взял 4 билета в цирк на 4 июля.
28 июня 1929 г. Мама и я ездили в Парсково. Вперед шли пешком. Назад - ехали. У старухи Механиковой - паралич. Ее все презирают. Муж, даже, гонит вон. Баня у них сгорела. Мы мылись просто в избе. Ехали назад на их телеге. Трясло.
29 июня 1929 г. Болит горло. От папы скрою.
30 июня 1929 г. Ночью был жар и кошмар. Микки заметила, забеспокоилась. Утром встала. Папа смотрел мне горло. Был налет. К 12 ч. забыла об этом. Решили идти в Швейцарию. Устала. Болит горло. Голова кружится. Слягу. Буду спать внизу. Завтра заниматься хотела с нашими, да как бы не слечь!
1-15 июля 1929 г. Воспоминания. Слабые, еле заметные контуры моего детства, туманной, далекой перспективой встают передо мной. И на них яркими, застывшими моментами стоят отдельные картины прошлого. Самовар горячий тонет в клубах пара. Лампа электрическая бросает яркий свет на кухонные стены. Круглые окна глядят безразлично темной ночью. Позади печка. Уютно в нашей кухне. На табуретке и еще на шкатулке сижу я. Рядом Саня, зеленый, со спокойным лицом. У самовара стоит мама. В руке белая кружка. В другой руке ложка. Вот первое мое впечатление. Я не помню жизни в нем. Мне кажется, а мама? Маму я вижу ясно. Еле наклоненная вперед голова, сосредоточилась на кружке. Белое лицо, вся как статуя. Это была самая яркая картина в моей жизни.
29 - 30 июня 1929 г. Сколько дней я не писала. Сколько прогулок и инцидентов пропустила. Сколько бесцельно провела времени. Сколько набрала лени. Стала порочной, ленивой, бездарной, злой. Во мне собралось все зло мира.
16 сентября 1929 г. У меня большое счастье. Я поступила на курсы N 1 во 2 группу. Курсы помещаются около земляного моста. Сегодня вывешены списки. Я нахожусь в списке. Ура!
"Душно без счастья и воли..."
Посвящается Хомреспублике
1 сентября 1930 г. Я начинаю снова свой дневник. И хочу вести его до конца жизни. Сегодня крупная радость: в Ленинской школе начинаются занятия не сегодня, а 5-го. Это дает мне возможность, если мои расчеты правильные: к 1 сентября - выучить 1 часть татарского языка до 23 параграфа; 2 сентября - до 33 параграфа; 3 сентября - 13-й параграф 2-ой части. Кончить химию. Повторить немецкий, и выучить первые два параграфа по рабочей книге.
<...> Перед подъездом и внутри школы было много учеников. Ученики ждали объявления о начале занятий. Ребята с виду так себе, кажутся мелочными, со склонностями к сплетням. Через час вышел очень добродушный завуч и объявил митинг на дворе. Выбирали на слет пионеров делегатов. Ребята были не активны, какие-то рассеянные. <...>
1 января 1931 г. Ночь... Темное небо... На востоке месяц золотой... Эх! Какой одинокий домик печальный мой!! Звезды на небе блещут, снег под ногами скрипит и все же, друг, ото всюду смерть и печаль глядит. Нет нигде движения: месяц на небе застыл, ветер повсюду. Но, где же тогда веселье, и жизнь, и рай? О, природа, природа, радость мне жизни дай!! Но слышу откуда-то гул, где-то рокот далекого прибоя, где-то люди, где-то жизнь!!! Ах, вот она, вот она - жизнь! Вот!!! Факелы, факелы, факелы, знамена, знамена, плакаты и жизнь! Толпа с дисциплиной и силой, со всей силой и мощью страны. Идет эта жизнь вот по улицам, шумит и рокочет кругом.
Долой тоска и печаль! Прощай мой безрадостный дом! И силою жизни захвачена, несусь я по ее руслу, и цель жизни единая и великая, и к цели этой я стремлюсь. Та цель далека, но и близка, она так прекрасна, ясна, она впереди там мелькает, как летняя роза красна. И с ней путь пробивая, мосты вместе строить начнем, а силою воли, желанья, последнюю крепость возьмем.
2 января 1931 г. Сегодня утром я проснулась под звуки радио. Было поздно, 11 часов. Широкой волной врывался свет в окна, было как-то весело и бодро. Мне вспомнились многочисленные рассказы в книгах о "счастливом детстве" и я невольно сопоставила с ними свое пробуждение. Звонок. Торопливо всовываю ноги в валенки, накидываю тулуп и бегу отпирать. Пришла Милика... Когда мы вошли в залу, то первое, что бросилось в глаза, был растерзанный пакет с польским какао. Недолгий осмотр съестных припасов показал, что исчезло также польское сало, медовый пряник, а также по полу рассыпано какао, стенка рядом лежащего пакета была начисто выедена. Виновник был Юшка: он достал с "недостигаемых" высот сало и пряник, а также выел пахнувшую салом сторону пакета от какао. Досады Милики не было границ...
Саня сегодня весьма нервно настроен, разряд сменяет разряд. Я огорчена: вчера и сегодня не получила "Красную Татарию", почему я и изменила своему решению читать каждый номер этой газеты. Сейчас час ночи, только что вернулась с прогулки на лыжах. В ночь с 1-го на 2-ое Саня беспрестанно кричал о какой-то "Большой собаке", у которой огромная аорта, а она, т.е. собака, кусается, и он не может ее вспороть. Потом он долго объяснял, как он глуп, что не догадался это как-то сделать.
3 января 1931 г. Тоска без конца, без начала и формы. Ее отогнать нет мочи, и душу тянет куда-то вдаль. Отсюда из душной квартиры на белые степи снегов, отсюда из темного ада, от горя, и слез и оков! Мне хочется так распрямиться и полною грудью вздохнуть, и там на просторе, на воле надолго, навеки заснуть. Забыть я хочу все печали, хочу я про Саню забыть, и там глубоко в свою душу о нем вспоминание зарыть! Хочу я! Мое сейчас желанье не видеть страданий его и в миг убежать так далеко от мира, от Сани, всего... Зачем он страдает и плачет, зачем он истошно кричит или... или, что еще хуже, молчит и молчит? Зачем, и за что, и откуда несчастья? Удач нет совсем. Ой, вот бы сейчас убежала, простилась со всеми навек! Ведь горе: помочь не могу я, встряхнуть с него иго печали, ведь главная в этом причина судьба Сани, горе и сталь... Он плачет теперь втихомолку, не жалуется никому! Но все-таки, все-таки, все-таки все мысли мне тянет к нему. Просил он меня о немногом, в татарском помочь, - ведь просил, а как... как недавно, недавно, об этом предмете спросил? Ответить могла: "не знаю, параграф трудный попал". И он, на меня посмотревши, ушел и вздохнул, промолчал. Вот так, друг, жизнь и проходит, вот так она горе несет, и это вот горюшко-горе обильно цветами цветет.
Но что же? Но что же, пусть горе, пусть горе, пусть горе-печаль, пусть, даже, меня в снеговую так тянет бездонную даль. Отбросить все надо желанья, и волю в свои руки взять, единую цель поставить и путь к этой цели забрать! В стране нет мест дезертирам, великого фронта борьбы, нет места ведь так же и людям, что думают "все не судьба". Я буду бороться, бороться, пока не исчезнет печаль, пока, уж, не будет без толку манить меня белая даль! Не белая даль уже будет, не призрачный счастья покой, а то уже будет, товарищ, что будет с советской страной. Коммуны, колхозы, совхозы, индустрия, фабрики, сталь, - вот какая отныне будет манящая даль! <....>
4 января 1931 г. Зачем я отцу прочитала дневник заповедный сейчас? Я знала, меня не поймет он, ведь совсем же иной. Ему нет желания вникнуть в глубокую душу мою, он знает лишь только единую партлинии жизни свою. Ему ведь неважно стремленье души одинокой моей, ему надо лишь общество своих деловитых друзей. И я, я его понимаю: энергия, сила и натиск его по сей день идеал, и уверенна право, что жизнь он за это отдал бы! Мещанство, души излиянья отцу не по вкусу пришлись, дела поважней философии тотчас же в портфеле нашлись. Итак, я отброшу привычку стихи, и рассказы читать и буду до светлого мая я дядюшку милого ждать.
Сегодня квартиру мела я, и вдруг засмотрелась на стол, оставила так неметеным асфальтовый матовый пол. Осмелилась я! Заглянула... в далекое жизни моей, и горькая, горькая складка сложилась между бровей... Останусь одна я быть может, без Сани, без Микки, без всех, и как тогда, как тогда, друг мой, найду жизнь свою я без всех? Тяжелые годы наступят, опустятся руки мои, и будут далеки, далеки, кипучие жизни бои. Я, может быть, цель потеряю, я, может, умру, опущусь? И как, как сумею воскреснуть, и как я за дело возьмусь? Мне страшно, я так испугалась, схватилась за щетку мою, и вспомнила сейчас обстановку и жизнь настоящую всю. Я знаю, ты скажешь мне только: " А как же, как классов бой?". Отвечу, верно, уж в горе они не захватят меня. Боюсь я, что все, все позабуду, боюсь, что для мира умру, и в этом, за что я не знаю, приму всю земную кару!
5 января 1931 г. Борьба везде и всюду, борьба за жизнь на смерть, всей жизни нашей, дядя, ведь занимает треть. Борьба за место в жизни, за пищу, хлеб, борьба везде и всюду за услаждение треб. Борьба у класса с классом, борьба, война везде, она взошла над миром, подобная звезде. Борьба в семье и быте, на улице, в церквях, класс громит без пощады, класс разбивает в прах! И гибнут поколенья, религии, права, сожженные в печи жизни бесценные дрова! У нас в семье два лагеря, у них борьба идет. М.М. - союз с коммунистической партией, Л.К. - церковь ведет. С утра сегодня спорили о церкви, о богах, а также гутарили о божеских друзьях. М.М. кричал: "Позор, позор, что Вы, Вы в церковь ходите, неужели не понимаете, что покрываете классовых врагов?". Л.К. в ответ: "Позор, позор, из ума видно прыгнули, из Вас ведь Ваши товарищи славно дугу выгнули. Куда они, туда и вы униженно плететесь, ох, горе мне, как цепи Вы с культуры рано рвете. Зачем, зачем свою судьбу я с подлецом связала, скажите - он подлец, безбожник муж?".
6 января 1931 г. Бой на религиозном фронте: М.М. у репродуктора, Л.К. у алтаря. И бой этот решительный проводится не зря.
8 января 1931 г. Смешно..., смешно над жизнью, смешно и... горько... Ну, что есть жизнь? Борьба, движение, или же жизнь и есть жизнь? А может жизнь - это есть "понятие относительное"? (Как всегда говорил М.М.). Ни то, ни другое, ни третье, а вместе с тем и то, и другое, и третье... Жизнь есть борьба, и это справедливо... Поистине жизнь есть жестокая и беспощадная война... И жизнь, если ее символ борьба, есть иначе путь к смерти, смерть финал жизни, финал борьбы! Нелепо, но справедливо.
Ну, а если жизнь движение? Вечное, грозное, нерушимое движение? Решим обратной теоремой, жизнь - вечное движение, а человек ведь не живет вечно? Значит жизнь, как мгновение вечности, суть не вечное движение, жизнь - движение, распространяющееся между точками рождения и смерти! А, в общем, я не знаю, что такое жизнь, и склоняюсь к следующему определению: "жизнь есть жизнь". М.М. еще называет жизнь "свойством высокоорганизованной материи", но это выше структуры моей высокоорганизованной материи серого вещества мозга, т.е. выше моего понимания.
9 января 1931 г. Опять тоска, опять потемнело небо, опять потускнело солнце.... Грустно, до смерти грустно... Кругом сумрак, почти тьма. Где жизнерадостность, где готовность к жизненному бою? Где все это? Где? Тоска... Мне кажется, что я уже одна, что я на краю могилы... Руки опустились, все тело, как будто избито, а душа? Душа уже устала жить! И встает, как нерушимая гранитная стена, вопрос...
Зачем, зачем, отчего...? Судьба ли сотрет мою жизнь? Зачем меня испытывать, мучить? Ведь я знаю, что силы мои исчезают, а мысли мои не нужны государству! А раз так! Зачем, зачем жить? Зачем смотреть на вечные жизненные неудачи Сани, зачем иметь это тягостное сознание в несовершенстве своего ума? Раз я не на что не гожусь, раз я ни на что не способна, то зачем жить?
Любовь на меня не действует, потому, что Мика после "голубка" называет меня "мучительницей" (это будто из-за меня ее вещи пропадают), папа после ...., "мещанкой". Саня после "мать" - "гадиной". При таких условиях, конечно, действие любви быстро испаряется.... "Самоубийца не наложит на себя руки, если говорит о самоубийстве", и папа прав, я, конечно, никогда не повешусь, не утоплюсь: только может уйду из семьи в люди, т.е. из моря-горя в горе-океан... Итак, я иду на каток!!!
11 часов. Пришла с катка. Какое наслаждение, интерес! Толпа! Круг! По краям люди с наибольшей центробежной силой. Эти люди обычно в черных трико и кричат без разбора "Право", а чаще, пожалуй, "Лево". По мере приближения к центральному кругу катка люди движутся с умеренной скоростью, причем надо заметить, что весь человеческий поток имеет одно направление. В центре под тремя большими фонарями люди двигаются в различных направлениях по причине того, что тут все люди "Фигуристы". Пожалуй, прокатавшись на катке 3 часа, жизнь делается лучше (относительно).
10 января 1931 г. Надвигающаяся ночь с балдахинами звезд, что блестят далеко, как свечи. Уже светит каток, уже людно на нем, уже всюду бегут и кричат. Ярким светом кругом обливается снег, изумрудом-алмазом блестя, и природа мне вся, и на небе звезда, говорит, что родилась не зря! Зима, густой скрипучий снег алмазною порошей накрыл русла рек. Кровавый солнца лик, промчался день прекрасный, как сладкий, быстрый миг.
11 января 1931 г. Хочу состраданье, участье, хочу все на свете забыть и выйти в широкое поле и громко протяжно завыть. Хочу, да хочу, быть жестокой, не видеть страданий и слез. Хочу навсегда я, навеки уйти от мечтаний и грез. Тяжелый и трудной поклажей ложится на сердце мне жизнь, от этой-то жизни прекрасной, от вечного горя ее, одно мое есть лишь желанье избавить сейчас тело мое. Зачем эти слезы и стоны, зачем этот грохот и шум? Зачем, о, зачем вы скажите, зачем столько горестных душ?
С утра, поднимаясь с постели, уж слышишь и ругань и брань. Всей жизни моей обстановка есть ссоры великая грань! Ругается Саня с Людмилой, ругается Саня с отцом, ругаюсь и плачу я горько, а Мика грозится покончить со всем. Конец ее будет ужасен, захватит ее паралич, и в этом несчастье виновник глава семьи нашей и "бич". На почве религии, веры, на почве разгрома церквей, не снимет судьба уж с семейства тоскливых, звенящих цепей.
День прошел... Слезы не высыхали на моих глазах... О, жизнь, как ты прекрасна в своей наготе! С утра началось веселье, с утра были слезы на моих глазах... О, Милика, ты не понимаешь меня... Ты говоришь, что не нужна нам, что скоро умрешь. И ты, ты права! Мы, мы злодеи, мы гоним тебя, мы почти не говорим с тобой, мы кричим на тебя!!! Мы гоним тебя, о, страдалица мать!!! Но ты, Мика, должна понять меня, ты должна мне поверить, я, я люблю тебя! Сердце мое не успело окаменеть, жизнь мне противна в настоящем, но я не бегу от нее и это потому, что я, я... люблю тебя!!! Без любви и к тебе и к папе, я ушла, ушла бы давно. Ушла бы не из жизни, но из семьи, ушла бы туда, где нет горя моих ближних!!!
Я прошу об одном - пойми, пойми меня, поверь, что я безумно люблю тебя. Ты два раза плакала сегодня, ты два раза губила мое сердце. Я заблудилась, ты права! Без веры, без надежды, я заблудилась, не имея цели, ничего!!! Ты говоришь о смерти, ты меня убиваешь этим. Я повторяю, если бы не ты и папа, я ушла бы из этой "семьи". Саня учен и проживет без меня, я ему все равно не могу помочь в жизни.
Я та, которая когда-то мечтала, безумно, безрассудно мечтала. Я! О, мои надежды, надежды из "далекого" детства!! Вы не сбудетесь никогда, вы умерли, не родившись...
Я хотела быть уборщицей у Сани - профессора, ученого. А теперь я даже сомневаюсь, способна ли быть уборщицей, потому что комната наша всегда грязна, а также я сомневаюсь, что Саня выдержит борьбу в преддверии жизни. Я не буду у профессора А.Х. ассистенткой, я не буду ему полезна... О, жизнь, ты разбила все, все дорогое, ты отняла у Мики веру в мою любовь!! Ты!!! Так бери же, проклятая, всю меня, всю, бери мои мечты, разбей мою любовь, разбей мое юношество, мое счастье!!! На! Бери!! Лопай!!! Жри!!!
12 января 1931 г. Вчера ночью над Казанским монастырем играло северное сияние, это было в 11 ч. Потом оно погасло! Погасла роковая вчерашняя ссора, погасла, улетучилась, исчезла... Какое счастье, сегодня я до 9 ч. вечера была довольна, не было ссор, междоусобиц... Да, редкое счастье. Но в 9 ч. пришел Саня. И опять подкралась... грусть! Опять мне тяжело и тоскливо! Саня неоднократно получал замечания в университете по поводу чистоты рубахи, шеи , рук... О, рабская организация семьи! Ты, и только ты виновата во всем!
[ На этой странице в дневник вклеена записка:
"Хомяков! Тебе необходимо вымыть шею, а то она у тебя очень грязная, а потом, почему у тебя на руках ципки? Ты не сердись на меня. Я делаю замечание как товарищ, что немножко надо за собой следить. Соловьев" - (Р.К.)]
Отчего Саня не может остричься, отчего не может пойти один в баню? Отчего, завтра ты будешь плакать Мика, будешь убивать мое сердце? А от того, что жива семья, что она не уничтожена советской властью! Что будет завтра, когда Саня острижет себе волосы в парикмахерской? Что будет? Хочу знать и знаю...Будут слезы, будут стоны, будет... трагедия... Новая...роковая.. тяжелая... трагедия...
13 января 1931 г. Новый-старый год. Встречала его Мика в компании с Н.В.К. Саня не остриг еще волосы.
14 января 1931 г. Папа побрил Сане затылок, т.ч. мой брат не пойдет в парикмахерскую. Все хорошо! Все тихо и мирно! Ура!
15 января 1931 г. Все хорошо! Папа по причине воспаления гортани лежит, а Мики нет дома, т.ч. некому ругаться, да и с М.М. тихо - М.М. потерял голос
25 января 1931 г. Жизнь сравнительно спокойна, без толчков, бежит и на том мирном лоне вся семья лежит. Правда тучки набегают, правда дождик иногда, но ведь это все проходит, как в ручье вода. Горе в том: папа стареет, сердце бьется тук да тук..., и глядишь воспоминанье лишь от сильных, сильных рук. Руки слабы, худ он, бледен, много спит в кровати днем, и уж видно со стороны, что-то делается в нем. Сердце, право, не в порядке, или застарелый рак, как узнаю, друг-товарищь, как узнаю, как? С Микой тоже неполадки, нездоровый в ней огонь, вспыхнет, будто загорится, только, только тронь! Видно уж пришла кончина, неге, счастью моему, и придется с Александром жизнь продолжить нам одним!
Ну, хватит разводить меланхолию, надо и что-нибудь существенное написать. К примеру, хотя бы, что я поступаю на курсы иностранного языка. Все же интересно! Милика говорит, что поступит со мной, но я в этом сомневаюсь! <....>
Теперь я хочу написать о моей "подруге" Лоре, пользующейся "правами подруги". Это девочка 15-ти лет. С ней я познакомилась в школе (имела счастье сидеть рядом). Она представляет из себя длинную фигуру с анемичным лицом. Ноги у нее (она ими очень гордится) в поперечнике не превышают диаметра скалки, и при этом кости на коленях выделяются весьма рельефно. Как я узнала, у нее были решительно все болезни начиная с дифтерита и кончая тифом, также ее неотлучные спутники туберкулез в начальной стадии и малокровие.
Лора - исторический тип. Сперва я думала, что она очень хорошая девочка, но потом последовало глубокое разочарование. У нее есть серьезные недостаток - склонность к ранней половой, если так можно выразиться, зрелости. Это я узнала не сразу, а только тогда, когда она стала высказывать мне свои мысли, я догадалась... Боже, что она мне рассказывала! Клянусь? Клянусь, я никогда этого не знала, и жалею, что знаю теперь! Истины, в которые она меня посвятила, были для меня большим ударом, до сих пор неприятно! Да она и ее подруга Моргулина - люди больные, иначе их нельзя трактовать! Я не знаю, но от нее "разит" каким-то "проститутством". В часы ее повествований, я готова была от нее бежать, но она меняла тему разговора, а потом опять возобновляла. Кроме "тех" разговоров, она говорила и о другом, и это "другое" было все же приложением к "тому".
Она говорила, что хотела бы быть очень красивой, всех очаровывать, а потом, приласкав, отталкивать от себя! Клянусь "эти" разговоры я поддерживала, я следила, я наблюдала за ней, как за типом, стоящим на краю чего-то пошлого и страшного. Она говорила, что хотела бы выйти замуж, но лишь ради каких-то "ночей", а не ради любви. Лора говорила, что ей делали предложения (врет !!!). О, это было пошло, пошло.... Невольно встает вопрос, отчего она выросла такой? Отчасти это понятно - взаимное влияние Лоры и Маргуши (последнюю я плохо знаю), малое влияние матери! Но, с другой стороны, это чудовищно и непонятно, ведь подумать только: Лора с какой-то безумной жадностью говорит о таком, что мне лично кажется высшей стадией разврата! О! Грехи, грехи!
26 января 1931 г. Сегодня хочу записать любопытное приключение, имевшее место в 7 вечера. Это приключение вполне оправдывает дядину надежду на мой крепкий кулак. Дело в том. Что в вышеупомянутый день за мной зашла Лора по пути на школьный вечер. Когда мы с ней вышли было уже темно, но фонари, как всегда, нигде не горели. Путь наш лежал по Николаевскому саду, причем, заметим, совершенно не освещенному. Еще при входе в него я заметила впереди компанию юношей человек 6. Некоторые имели "даму", а некоторые шли индивидуалами. Я замедлила шаг, потому, что вообще не люблю встречаться в темном саду, почти без прохожих с кучкой внушительных "дядечек".
Но Лора с противоположным стремлением врезалась в самый центр компании, увлекая при этом меня за собой. Как я и ожидала, немедленно по нашему адресу посыпались разные комплименты, вроде "барышни" и т.п. Но это пол горя, один человек лет 22 легонько ткнул меня в плечо, и я, полная достоинства, незамедлительно ответила ему тем же. Разумеется, ответа стать не ждала, и ускорила шаг, благодаря чему кулак в спину был не очень чувствителен. Это было у выхода из сада, тут как раз Лора и сыграла предательскую роль, убежав от меня приблизительно на квартал с испугу. Я осталась одна. Положение было пиковое: сзади 6, 7 хулиганов, впереди скользкая наклонная поверхность у калитки. Бежать - значит неминуемо растянуться под ногами неприятеля. Но думать было некогда и я, обернулась и со всего размаха "бац" - драчуну в самый нос. Можно себе представить, какой был эффект, парень охнул, схватился за свороченный нос..., а я выскочила из сада и крикнула "хулиганам" - "если хотите, позову милицию. Там к вам применят иные способы воздействия"! Так я одна справилась с хулиганами!
27 января 1931 г. Мне иногда кажется, что я против советской власти. Именно "иногда" бывают такие переживания, которые отталкивают меня, затемняют в уме весь высший идеал жителя СССР - социализм. Сердце мое делается каким-то жестоким, я забываю все обязанности и целые часы сижу и ... думаю. Думы приходят тяжелые и мрачные, они сталкиваются кругом и душат, душат всякие глубокие протесты моего сознания.
И в эти минуты непосильного страдания я бросаюсь куда-нибудь, начинаю петь, бегать, работать, я стараюсь этим отогнать от себя непонятно тяжелые думы. Я делаю все что угодно с этой целью, я добиваюсь, чтобы мое сознание, моя душа сбросила звенящие цепи тоски. И она их сбрасывает, они падают с рокочущим звоном и ложатся в душе так глубоко, что их "почти" не слышно...
Но все же точно так же, как где-то во мне живет неискоренимая печаль о Б., точно так же заглушенный звон цепей тоски тяжело ложиться на меня. Мне мучительно хочется заглушить то, что исходит из глубины сознания, но я не могу, не могу... Этот вечный негодующий, мятежный рокот при малейшем, оправдывающем его эпизоде из внешнего мира, вырывается наружу, грозный набат разливается в душе, сердце делается жестоким... и проходят думы... тяжелые думы... И я сажусь где-нибудь и слушаю, слушаю, что шепчут темные тени, тоскливые тени. Спускается ночь, сумрак ложится кругом и серые думы сливаются с ним, подступают ко мне, я чувствую на своем лице дыхание их дыхание, я вижу сквозь закрытые веки серые, строгие лица, я вскакиваю, бегу от них... и с души с зловещим звоном соскакивают невидимые цепи...
И вот это опять сегодня... Я еще слышу непонятный набат во всем своем существе... Все было хорошо, я еще утром так непоколебимо верила в советскую власть, но вечером, под грохот зловещих ударов душевного колокола, растаяла эта вера, растаяла... цель моей жизни. Хватит, ведь нельзя же так жить! Нельзя избрать иную цель в жизни, иную, чем социализм!? Что думать... факты... факты против фактов. Вчера одно, сегодня - другое, что, что делать? Я заблудилась, и никто мне не укажет мой верный, единственный путь. Отчего, отчего... это?
Ура, счастье! Смолкните цепи, перестаньте петь свою песню! Умрите черные думы, вы не смутите меня никогда! Пришел, пришел мой спаситель, он вывел меня из лабиринтов "фактов", он показал мне единый путь к растаявшей было цели жизни - к социализму. Этот человек - мой брат. Он мне объяснил все, и я поняла все! Да, факты не противоречат фактам, советская власть - дитя наших отцов не виновата в смятении моих мыслей!
Как просто: "факты" доносят нам крестьяне из пригородных деревень. Они были торговцы в прошлом - или, вернее, по ним нельзя судить о положении всей массы крестьян. В деле раскулачивания - есть перегибы. Значит надо "разочаровываться" не в советской власти, а в РИК-ах и ВИК-ах. Теперь благодаря невежеству масс, наследию капитализма, масса голосует за слом "красивых" зданий - в этом она не виновата. И, наконец, нельзя говорить, что в газетах, по радио, что "все хорошо", - наоборот, все в Союзе дышит одним: "Или мы победим все трудности, или нас победят". Итак, всеми этими положениями Саня вывел меня из серьезного заблуждения, а я уже сама должна сделать вывод, и я его сделала: я, - И.М.Х., должна учиться успешно вести общественную работу, в противном случае на одного человека у государства будет меньше, культурно-просветительных работ, т.е. увеличится возможность нашего поражения в деле управления государством или, иначе, в деле нашей победы, как над внешним, так и над внутренним классовым врагом!!!
2 часа ночи. Только что вернулась от Кулаевых. Сегодня я имела несчастье пойти к ней на именины. Мои впечатления - зеленая тоска с зеленой скукой. Хотя наблюдения дали богатый материал по обследованию старого человека, существующего как плесень, на подножии новой жизни, нового человечества. Например, очень характерен смех старой женщины в современный период, этот смех скорее можно назвать свистящим дыханием, или, наоборот, приступом жабы, задыханием. При смехе женщина неподвижна, мускулы лица остаются, как были, расплывшимися, дряблыми, и лишь один указатель того, что она смеется - это судорожно оскаленный рот.
Затем я обратила внимание на разговоры - это нечто невероятное: интервенция, очереди, продовольствие, аресты, обыски, изредка разговоры о "гонениях" как на крестьян, так и на церковь.
Теперь я приступаю к личностям. Н.В. Киб. при входе в зал вместо того, чтобы раскланяться, помотал в разные стороны нижнюю часть туловища... и все! Он очень интересно рассказывал о его "мнимом" аресте и о том, как к нему приготовляться. Но, я хочу спать, клянусь черепахами Тесмена, я больше не могу писать, допишу завтра! <....>
28 января 1931 г. О чем это вчера я собиралась рассказать? Продолжаю...Киб., как известно, уже вторую неделю считается арестованным. Вчера к всеобщему удивлению он явился на именины, даже еще как явился? Представляете, без конвойных!... На восклицания удивленных присутствующих он рассказал, как, вероятно, создалась версия о его аресте.
Рассказ звучал приблизительно так: "Все люди видели, как человек изо дня в день по Проломной ходит и вдруг этот человек пропал, пропал и пропал - не ходит уже больше по Проломной. А ведь сколько людей видело, утро еще только начинается, а человек этот тащится, кутается и все такое, и, главное, по одной и той же улице. Смотрит, смотрит народ, не видно ли его где? Нет, пропал! Ну, вот тут как раз встретились два знакомых, и один говорит другому: "Знаешь, пропал человек, все ходил, ходил по улице, а теперь уж неделя, как нет". Тот отвечает: "Я тоже заметил, ну, прощай, спешу".
И расходятся эти люди, и вдруг один из них встречает знакомого: "Так и так, говорит, - видел, что все по улице человек ходил, а теперь его нет.... Арестован!". А это последний встречает в свою очередь знакомого и сообщает ему, что этакий, такой человек посажен, мол, и ведь при обыске де ничего не нашли, а все равно посажен!". "Таким образом, - говорит Н.Д., - просиди я по болезни дома еще неделю, меня друзья-приятели в Нарым бы сослали", - добавил он напоследок, - "А я к аресту все же вполне готов, и книг накупил, и все, в подвал, как на курорт пойду: экое счастье - спи, читай и забот себе не знай!".
11 ч. ночи. Эх, закрыть бы глаза, эх, не видеть бы свет, а душа моя плачет и стонет. Тяжело, тяжело и в семье и в быту. <....>
5 февраля 1931 г. Отчего-то тяжело и в душе и на сердце. Тупо болит голова. Тоскливо... Что это такое, я не знаю. Мне кажется, что я вся разбита и так устала! Мне кажется, да это факт... Устала я, но отчего? От вечной гнетущей классовой борьбы в быту, от нечеловеческих умственных саниных напряжений, от того, что он страдает... Да, от того. Тяжело, тоскливо, гнетущая тяжесть на плечах, безумная усталость от скрытной беспросветной борьбы... Закрывают монастырь... обострились споры между Микой и папой.
Бесконечные экзамены в мед. институте - напряженнее пульсирует жизнь в санино присутствие. Куда бы деться? Куда уйти от тоски, немой борьбы, нервного напряжения? Где я найду место, чтобы душа отдохнула, когда не будет такого тоскливого чувства у подъезда квартиры? Когда? Тогда, ...тогда? Ох, душа моя плачет и стонет!
На курсах немецкого языка
11 февраля 1931 г. Около 10 дней, как я на курсах немецкого языка. 10 дней... 10 дней, как я в среде себе неподходящих людей! Длинные, толстые, худые, низкие, уродливые... "люди". Это не курсы, а преддверие "зеленого" ада. Это жилище "жаб" и местонахождение голубого тумана скуки. Тусклый свет от мерцающей лампы, тесно придвинутые друг к другу детские парты, тяжелый запах карболки. Лица неподвижны, голоса монотонные - вот мои впечатления. "Бежать" - сказала я на 5-ый день занятий. Стыла кровь в венах от вида курсанток. А они...все глядели и глядели, сквозь тусклый свет полуосвещенного класса я видела их застывшие лица. И сердце било тревогу, и все внутри твердило одно "бежать". Прошло 7 дней, а кругом был мрак...
Не было человека моложе 20 лет, не было дамы моложе 28 лет. Все были почтенны и не замечали меня. Задали вопрос - ответят одним словом, заговорю - отвернутся и уйдут. О, им неловко говорить с девочкой. Они белогвардейки, они сливки аристократии! Корчат из себя черт знает кого, а сами как ведьмы. Одна еврейка похожа на академика времен Ломоносова, т.к. парик и букли очень сочетаются с совиным лицом, другая похожа на борова, третья - на парфюмерную лавку, четвертая - на раскрашенный чайник, пятая - на минаретку... да, всех не опишешь, задохнешься.
О мужиках я уж не говорю, до меня ли им, когда кругом так много объектов ухаживания, к ним и не подступалась я с вопросами, сохрани бог! А что касается учительницы, а вроде ничего, но тоской от ее вида все же можно зарядиться: звонок, входит А.К. и говорит: здравствуйте по-немецки, отодвигает стол и садиться на его переднюю часть, затем вопросы по-немецки, нотация по-немецки, частный разговор по-немецки, заключение "до свидания" по-немецки, и выходит. И так два раза в день, 5 раз в неделю! О, какая скука - говорит моя душа, какой ужас - стонет мое сердце,- какая белогвардейская накипь, - говорю я. Очистить ее надо бы партийной логикой, а то погибнешь, потеряешься еще в этом мусоре!
14 февраля 1931 г. Люди сходят с ума - это аксиома! А от чего сходят я сказать затрудняюсь... Но как и кто сходит с ума, я могу свободно доложить. Сходит с ума весь университет. Понимаете, во всем университете массовый психоз. Люди, т.е. студенты, заболевают этой болезнью целыми группами и бригадами. Недавно, например, сошла с ума санина бригада. Признак: на общем собрании постановили: в виду неудовлетворительной работы технических служб в университете не выливать на студента больше двух стаканов воды при разбуживании. Это ли не признак массового психоза! Если нет, то я не знаю, что вообще называется сумасшествием.
19 марта 1931 г. Я не писала ровно месяц. Дел было по горло. Мне надо было втянуться в курсовую жизнь. Мне надо догнать курс. 10 дней я занималась с репетиторшей - ученицей II курса. Много дней боролась одна со всеми трудностями фонетического произношения. И в ущерб дневнику, корреспонденции с дядей. Теперь мне осталось выучить на рассказ всего 6 параграфов. Теперь я счастлива и далеко тоска! Крупные семейные скандалы не действуют угнетающе! У меня есть дело - учеба. С тех пор как меня официально приняли на курсы, все стало как-то яснее, лучше, ближе.
Лица стали уже не неподвижными, люди - не мертвыми, свет от лампы стал уже не тусклым, и наша фрау Анна Карловна стала ближе и лучше. Нет тоскливого чувства при входе в класс. Нет такой безотчетной тупой печали. Надо рассказать подробнее.
Когда меня впервые вызвали рассказать прочитанный параграф, сильно возрос авторитет Александровой моей бывшей репетиторши. Это потому, что у меня оказалось хорошее произношение, мои качества приписали исключительно ее натаскиванию. Потом в процессе работы, как-то незаметно выяснилось мое действительно хорошее произношение. Успех достиг предела три дня тому назад. Анна Карловна в личном со мной разговоре сказала мне, что у меня хорошее произношение, ровная речь и т.д., а на следующий день на фонетическом уроке поставила меня в пример словами: "Слушайте настоящее фонетическое произношение". Многие наверно меня тогда возненавидели. Еще бы, поступила среди учебного года. А в пример ставят. Откуда у меня хорошее произношение, хоть убей, меня не знаю!
1 января 1932 г. Новый год был встречен как всегда у Коробковых, а дома, тоже как всегда, случилось несчастье... Принесла нелегкая Максима с печенкой и елкой. Максим и елка хорошо, печенка - плохо... Еще хуже наелся мой брат этой печенки и что уже поистине ужасно, проглотив один из кусков, выяснил, что проглотил полихинокока... проглотил, а проглоченного не вернешь... и встала впереди мучительная смерть. Куда ихонокок вдарит? В голову - с ума сойдет, в сердце - внезапно умрет, в желудок - мучится долго перед концом будет... Нет выхода, а впереди смерть.
Полночи плакала в подушку, все-таки родной брат умирает, полночи ходил брат по комнате и учил, учил, учил... "Не мешай, я спать не буду, пойми и дай насладиться. Впереди считанные дни жизни, впереди смерть. Дай удовлетворить жажду знания. Если даже не умру, не будет у меня в будущем минуты свободной ни ночью, ни днем". Да, действительно у него впереди смерть, смерть настоящая или смерть жизни, смерть интересов к науке, вечная гонка, вечный бег, вечная спешка на службе. Что лучше для него? Я думаю - смерть, вечный мрак и покой, это лучшая смерть между двумя смертями. И плакала, плакала, плакала... Не помогут слезы... не вернуть ихонокока, не вернуть Сане времени, свободного времени. Не сломают сестрины слезы тьмы грядущей его жизни, ничто не поможет...
Днем ходили спрашивали специалистов насчет ихинокока. Один говорит - живут такие господа в печенках телячьих и для человека смертельны, другие смотрели на остатки ихинокока и говорили - это от желудка, а еще один - от почки. Кто в этом разберется, надо ждать, ихонокок - грянет над Саней, что другое - жив будет. Вот каково у нас встречают Новый год.
2 января 1932 г. Хочу в Москву! Хочу в Ленинград! Хочу ехать на экскурсии... 23 человека собираются ехать, 23 товарища по курсам. Желание безумно, а цель... достижима. 77 руб. 13 суток и увижу Москву и Ленинград. Мика не хочет, говорит, что в вагонах грязь, везде тиф. А сердце рвется вперед в Москву. А Мика жестко: "Не пойду провожать!". Почему бы просто не проклясть свою дочь, одно другого стоит. На Курсах второй день не приходит Агнесса Карловна. Занятия стоят, а первая группа догоняет. Никуда наш выпуск не годен, надо утопить как котят нас всех.
3 января 1932 г. Звонил Маленкин... Принесла его нелегкая на мое несчастье из Ленинграда, чтоб ему провалиться...
4 января 1932 г. Сегодня открытие техникума иностранных языков. Говорили русские, англичане, немцы, вообще всякий интернациональный сброд, что у нас на бывших Курсах. Объявили каникулы, будут с десятого по двадцатое. Дома запретили ехать с экскурсией, как де не стыдно уезжать от Рождества, елки, саниного рождения? Ночью у папы случился второй сердечный припадок. Наутро Саня говорит: "Я чуть не сдох от страха, у меня самого появились боли в области сердца".
5 января 1932 г. Огонь разгорается в Китае, огонь ползет, ползет... Пробьет час, весь мир запылает в пожаре... Из дыма и пепла встанет Смерть... и Жизнь уйдет, она спрячется... она будет дрожа смотреть как тысячи и миллионы ее детей умирают... Смерть будет владыка над миром. Жизнь уйдет... Я вижу ее, она находится в воздухе, она протягивает руки над моим отцом, над моим братом, над моей матерью, над всем городом и над всем миром. Она шествует и ей служит Война, они родные сестры и наша эра, час их пиршества.
6 января 1932 г. Сочельник. В комнате сор и пыль столбом. Две елки ждут украшений, а Мика, чтобы все выслушали в пять часов "С нами Бог". Когда успеешь прибраться до пяти часов? Ладно, голова крепко привинчена, а то бы потеряла. Это утром. Вечером Курсы. Я не готовилась к урокам, выучила еще третьего числа, но ничего не ответила. Как всегда лучше всех Семенова, потом я. Ионина, к счастью, ушла в техникум. Дома сидели до 12-ти. Были Коробковы и "рабфаковец". Суета сует и конца ей нет.
"Надо жить по плану", - так говорит Советский Союз и так говорит мой брат. Они правы. Надо жить, спать, есть, заниматься, наслаждаться и отдыхать по плану. "Жизнь не следует расточать и упускать свободное время, это мысль исключительно санина. Я жизнь транжирю, транжирю по пустякам, я проживаю, а не живу. На фоне довольства и счастья не видно того, что за ним скрывается. Не видно вечной и неотступной мысли, что я осталось недоучкой, и что меня терзает вечная печаль; я и Саня, какая между нами громадная разница, я - с узким кругом интересов и абсолютным отсутствием усидчивости и памяти; он - человек с точным, математическим мышлением, он, который говорит: "Мое счастье, когда я сижу, меня ничто не беспокоит, и я имею время читать диалектику". Вот я и он, мы из одной семьи, брат и сестра. Мне кажется, что это так горько, что если я буду думать об этом всегда и всюду, мне не захочется жить. Эти две думы лежат там глубоко в сердце и скребут, волнуют, наполняют душу несказанной горечью. "Надо жить по плану, только это выведет тебя из пучины безразличного довольства", - так я поняла Саню. Попробуем составить план на один день на 8-е января, что из этого получиться?
7 часов - быть на ногах. 8-9 прибирать. 9-10 исполнить задание к уроку. 10-12 читать. 12-3 - читать Кордеса. 3-4 читать.... 5-5 Ґ читать ... (если достанешь). <....>
8 января 1932 г. Конечно, я по плану жить не умею. Спала до часу дня и план полетел к черту.
9 января 1932 г. Сегодня нас распустили на десять дней. Лучше уж не распускать. Все равно я в эти дни не буду заниматься, а на Курсах все хуже и хуже. Грамматики не проходим, ничего не делаем, ничего не знаем. Горько до тошноты.
10 января 1932 г. Все по-старому, ничего нового. Читала целый день книгу..., о проклятое свойство книг увлекать и засасывать! Хуже, того самого, на котором я должна была ехать. Экскурсия в Москву, между прочим, не состоялась за недостатком мест в экскурс-базе.
11 января 1932 г. Жизнь уходит..., а я не живу. У меня жизнь стоит, стоит в мертвом штиле. Было бы лучше быть мертвой, чем жить в стоячем болоте. Утро и вечер, вечер и ночь - все равно. Встало ли солнце или закатилось, я не знаю. День за днем в одной обстановке, неделями не бываю на улице, а дома почти всегда одна...
О, как тяжело... тяжело.... Душит воздух тяжелый и пыльный, давят стены..., жизнь идет мимо. А время? Оно смеется..., оно радуется, что я не могу его использовать, оно обнаглело и лезет само тебе в руки. Не знаю, как провести время... Тяжело упали санины слова на сердце: "Как ты можешь читать эту ерунду, а я не успеваю прочесть Ленина". Слышится зависть и упрек. Нельзя расточать жизнь, жизнь коротка... Саня, ведь мне тяжело, завидую почти, что я не ты, что давит и душит меня время, а я ничем, ничем не интересуюсь...
Саня, ведь мне горько, что ты предназначенный науке, гибнешь, тонешь в институте, а я, удел которой физическая работа, сижу часы, дни и месяцы одна в тишине пустой квартиры и борюсь с обнаглевшим временем. Ты думаешь, когда я говорю с тобой, что все это высказывания для красного словца, ты не понимаешь до чего мне тяжело... Вот и сейчас, голова тяжело падает на руки, к горлу подступает тошнота, а к глазам слезы. Никто не знает, что я переживаю, мои переживания слишком мещански и пошлы, они, наконец, чисто индивидуальны, слишком далеки от колоссальных темпов теперешней жизни. О, как я это понимаю! Если бы я это не понимала, было бы легче. Но я понимаю... понимаю, до чего я никчемна, не нужна, до чего я мещанка со своими вздохами и горем. Никто из наших почему-то не понимает, как это невыносимо сознавать свое нейтральное положение в жизни... Это не понимает даже Саня, который так способен к анализу, который обладает таким бесстрашным взглядом на положение вещей.
"Это никто не поймет", - говорю я, употребляя чисто мещанское выражение. Но, что же делать, что же делать, раз жизнь мещанская и мышление тоже. Если бы, кто-нибудь знал, как мне сейчас скверно: тишина, ни звука из внешнего мира, вечер и одна..., но никто не знает, никто на всей земле. Хочется плакать и биться о землю. Голова болит все сильнее, сильнее и делается тяжелей. Боже, как тяжело, одна, как в пустыне.
Это тогда, когда пульс Советского Союза бьется в лихорадочном темпе строительства, когда каждый калека стремится помочь стране, когда со всех сторон ей угрожают враги, я... я сижу тут, одна без интересов и почти неграмотная...Я знаю, мой ум слишком мал, чтобы принести какую-либо пользу, но физическая сила могла бы пригодиться..
Писать ни к чему, все это не нужно, все останется, как раньше... Никто никогда не поймет. Никто даже не поверит, что все написанное правда, даже мой брат. Это слишком неестественно в наш век, это слишком непонятно. Человек, что живет, не может понять человека вне жизни, он старается даже разгадать, как чувствует себя человек после смерти, но анализировать живого физически, но мертвого духовно человека, он не догадывается. Такие примеры единичны, это слишком редко можно встретить живого и мертвого человека одновременно, слишком редко... Это неестественно, это ненормально...
12 января 1932 г. Что надо прочитать за эти девять дней?, - так бы спросил себя Саня, имея отпуск. Но я не спрашиваю. К чему? Все равно это бесполезно, я не умею жить без палки, не умею жить, когда надо мной не висит какое-либо обязательство, я не умею жить по плану... Ничего нового, читаю "Монте-Кристо" Дюма.
15 января 1932 г. Дни этой пятидневки были похожи друг на друга. Утром уборка, днем полное одиночество и вечером различные по размерам семейные драмы.
20 января 1932 г. Сегодня день саниного рождения. Двадцать лет тому назад взошла над миром меланхолическая звезда. В городе Казани, расположенном на реке Волге, родилось некое существо, превратившееся теперь в личность, именуемую моим братом. Двадцать лет его жизни остались за плечами, осталась позади сплошная цепь мелких неприятностей, гнетущих историй, безрезультативных стараний. Скажи, звезда, взошедшая в 11 ч. ночи 20 декабря 1912 г., доколь суждено тянуться этой цепи? До конца жизни или до смерти и после смерти? Есть ли надежда, что будет для него счастье? Когда? Когда? <....>
22 января 1932 г. Сегодня т.н. "союзный день", т.е. день, в который не работает весь Союз. Ходила с папой в кино на звуковой фильм: "План великих работ". Больше ничего не делала. Презренная лентяйка.
23 января 1932 г. На курсах день отдыха. Два с половиной часа каталась на катке. Кататься было замечательно, но... от этого умнее не стала.
24 января 1932 г. Сегодня Бальсин, немецкий. Читали свои письменные работы. Тоска такая, что мухи дохнут, впрочем, в январе мух не бывает. После урока произошло столкновение с Сакс. Надо отдать справедливость, что я добросовестно ее копировала во время урока. Ну, что, в самом деле, за безобразие, она своим выразительным мычанием затянула урок на десять минут, и я еще должна спокойно сидеть и слушать! Конечно, я предпочла смешить своих великовозрастных соседей и развлекать их немного несчастных позеленевших от беспрестанного повторения одного и того же.
При выходе, около витрины эта почтенная особа навалилась на меня своим почтенным брюхом: "Послушайте, вы как староста не должны разговаривать во время урока и потом вообще, видимо, мамочка не занимается вашим воспитанием". Вокруг, вижу, стоят наши, встала я в позу и говорю: "Геноссе Сакс, я вижу, Вы хотите заменять мне мать в стенах этих курсов, я ей это передам, она Вам будет очень благодарна". "Конечно, конечно", - закудахтала, этот слон в образе человека, она даже не поняла иронии. "Но, милая, не топорщите губки, так не годится воспитанной девочке". Я поспешила к выходу, еще какие будут нотации? Сакс не отставала, она нависла на Кунгурову с другой стороны и до меня доносились переливы ее выразительного голоса: "Когда я была такая же девочка, я тоже хорохорилась и хотела быть умнее старших, но теперь мне смешно, жизнь так учит!", - и она исчезла в сумерках зимней ночи, вернее весенней, так как текли ручейки.
"О, я ее не перевариваю", - шептала страстно Цирлинг. "Что она к тебе пристает, верно, раньше была классной дамой. Мы все равны на уроках. Это возмутительно, уже второй раз она на тебя нападает", - ораторствовала Воздвиженская и мы тут расстались. Действительно, если она опять прикатится с нотациями, мне придется бросить курсы. Чтоб ей провалится за границу со своими чадами и домочадцами. Воздух г. Казани стал бы чище без ее присутствия. Да исполнится желание мое!
25 января 1932 г. Тянул, тянул этот Апазов, и всем хотелось очень спать. "Эта эпоха... и соответствующее..." В конце концов, всякое терпение может лопнуть! Главное он не признает перемены, а после урока диктовал вопросы, пока его не выставила из помещения первая группа под руководством Анны Карловны. Боже, что нам приходится терпеть, благодаря политической безграмотности!
29 января 1932 г. Сегодня у нас день отдыха. Как всегда ничего не делала. Вечером ходила на курсы посмотреть, как будут составлять стенгазету, все же член редколлегии. <....>
31 января 1932 г. С треском провалилась на уроке. Настроение убийственное. Никаких недель не осталось. Весь мир есть тьма и в сердце тьма и холод и солнце ясное нескоро взойдет...
1 февраля 1932 г. До чего все лживо! Моя статья в стенгазете была озаглавлена: "Пора подтянуться". Какое основание я могла иметь, чтобы бросить этот упрек? Мне каждый может ответить: "Пойди, подтянись сперва сама, а мы посмотрим". Ведь, в конце концов, мое падение сверху вниз настолько скоропалительно, что я боюсь задохнуться. Лучше оставаться всегда в болоте, чем плюхаться в него с облаков... , а это последнее предстоит мне в ближайшем будущем. О, заря моего юношества приближайся, я так хочу попасть в болото! Просто страсть, как хочу!
10 февраля1932 г. Надо очень много сделать, надо очень много учиться, бесконечно много... Мои дела совсем плохи. Я не смогу по окончании техникума быть преподавательницей. Надо повысить свою успеваемость. Как это все тошно! Склоки, личные счеты! До чего противна Анна Карловна со своими нападками на Балыгину, это поистине гадко и отталкивающе, это так гадко, что не хочется ходить на занятия.
11 февраля 1932 г. По существу я ее потеряла или, вернее, я ее никогда не находила. Я вообще никогда не находила друзей. Рабиго - это был мираж, и он пропал, как все остальные. Не буду говорить об этом, это не интересно. Составлю план на завтра и на месяц, т.е. на 17 дней. <....>
14 февраля 1932 г. На курсах начинают шевелиться. Степанова и Терехова предлагают организовать ударную бригаду, которая могла бы служить образцом для остальных курсантов. Что ж, хорошее дело! Мне бы, в сущности, говоря, давно надо было бы организовать ударничество и соцсоревнование. Ну, в общем-то, не беда, еще есть время! Хочу объявить себя ударницей и взять на буксир т. Искужина с обязательством подтянуть его в 3-х недельный срок до уровня группы.
Не знаю, как это удастся. Вообще я не уверена в себе. Не в академике - это плевать, а вот... в своем будущем. Во-первых: я недовольна своим поведением. Все я делаю как-то глупо и бессмысленно, окружающие, вероятно, считают меня идиоткой, хвастуньей, фигляркой. Я в этом уверена. Во-вторых, мне кажется, что что-то должно случиться. Я спрашиваю свое сердце: что и с кем? Ответ не ясен, но как будто бы...будто бы я умру летом, или со мной случиться что-нибудь очень неприятное. Сейчас холодно, но я не тороплю весну и лето, я чувствую, что-то должно случиться. Весна и лето не принесут мне радости, они принесут мне смерть... Если есть Бог, пусть смерть придет за мной, а не за Саней, пожалуйста. Только не за папой, Миликой, а за мной, пожалуйста... У меня настроение сейчас вовсе не тяжелое, я пишу это не под настроение, это ожидание чего-то страшного и неминуемого владеет мной всегда и везде... Но я не верю в предчувствия, в Бога, в Черта. Я верю только в действительность, все остальное вздор!
3 февраля 1932 г. Настроение в "семье" крайне напряженное. Здорово ругаемся.
16 февраля 1932 г. Сегодня писали классную работу. Я не умею образовывать все формы, как это делают многие. Писала без подготовки. По обыкновению 45 минут раскачивалась и 45 минут писала. Воображаю, какое будет сочиненьице! После было собрание - выборы в профком. Выбирали долго, собрание вел Лукьянов, Кирпичникова и какой-то Иванов. В профком, видимо по ошибке, выбрали меня. Что я могу сделать для профкома и в профкоме?
17 февраля 1932 г. День отдыха, день абсолютного отсутствия достижений. Были у Анюты, почти упали без чувств от тоски, скуки и угара. Пришли, поругались, легли спать...
18 февраля 1932 г. На Курсах горе и радость. Печаль в том, что вчера состоялось собрание профкома, и я там не присутствовала. Выбрали председателя, секретаря, наметили сектора и подсектора. В секретари, говорят, попала и я. Вот не печали... что я в них понимаю? Радость - понятие относительное. Мне возвратили тетради с сочинением от16/II. А.К. говорит, что у меня хороший стиль, но много, все же, орфографических ошибок. Вот это и радость. Я даже не знала, что А.К. ставит отметки. <....>
20 февраля 1932 г. Понемногу двигаемся и работаем. Пишем протоколы, списки, протоколы, списки... без конца. В этом проходит день. <....>
23 февраля 1932 г. Фонетика. Проходим все с начала. Удивительно прямо - в прошлом году мы в это время писали целые рассказы по фонетической транскрипции, а теперь, пожалуйста, начинай все сначала! Стыдно!
Нельзя сказать, чтобы было весело, но ничего... особенного отчаяния в себе не наблюдаю. Завтра необходимо прочитать:1) параграф 53; 2) Великая французская революция. Необходимо приготовить: 1) статью в стенгазету; 2) что-нибудь к 8-му Марта. Это, конечно, минимум, а в общем я не к чему не способная идиотка. Танцевать не умею, бегать на коньках не умею, говорить с умными людьми не умею, учиться не умею. Вполне логический вывод!
24 февраля 1932 г. <....> У папы болит сердце, а лечиться не хочет. <....>
29 февраля 1932 г. Очень тяжело. Беспросветно, безысходно. Весь мир, вся жизнь - ничто для меня, нет цели, нет счастья. Ведь благополучие - не счастье. Ведь то, что со мной отец, мать, брат, то, что, есть пища и кров - это только благополучие. Почему так тяжело - не могу понять. Но клянусь - жизнь потеряла свою цену, жизнь тяготит, давит, мешает; жизнь не нужна мне больше. Как-то сразу порвались струны, порвались нити... и встал факт, страшный, пугающий - жизнь не заставляет меня жить, жизнь не действует на меня и, если я умру, умру спокойно без судорог, без агонии.
Никогда за всю свою жизнь не испытывала я такого настроения. Только перед смертью, вероятно, испытаю я такое же второй раз. Только смерть может поселить в душу такую ясную, холодную и вместе с тем серую, серую иглу, как холодное осеннее утро в заморозок. Или я схожу с ума, или я умираю, или... я безумно истерична и сентиментальна.
Но последнее не может быть. Никогда. Скорее мне свойственны меланхолическая тоска, безотчетливая тоска, но сентиментализм и романтизм не в моей натуре.
Завтра письменная работа. Ничего не приготовила. Не знаю, как напишу. Хочется умереть или забыться, ничего не слышать, спать. Хороша моя классовая психология! Стыдно с такой психологией жить!
1 марта1932 г. Блестяще жизнь течет и ярко солнце светит, а в сердце тьма ползет, и горе в душу метит. Печаль, печаль и нет конца и краю. В душе, как под землей, ни света нет, ни блеска, вся жизнь моя покрыта мглой. Сегодня я все провалила, работа к черту, счастье в ад, пришла домой и горько взвыла, потом ... потом с горя пошла в театр.
3 марта 1932 г. Что мне надо сделать? Расписание на 5 дней до 8-го Марта: написать объявление о кружках, протокол N2 и N3 в двух экземплярах, переписать три почетных листа, вписать в журнал содержание уроков за месяц, начертить анкету посещаемости на март месяц. Прочитать сколько успею обществоведение. 4 марта: нарисовать карту, написать в стенгазету, написать о 88-ом Марте; написать о мировом кризисе, выучить обществоведение, подготовиться к уроку, прочитать доклад Криштанидзе. Чертова жизнь.
3 марта 1932 г. Все планы бесповоротно провалила. Ничего не прочитала и не прочитаю. Встает вопрос: стоит ли жить, если я абсолютная идиотка?
4 марта 1932 г. Саня не бывает дома по 17-ти часов. У него каторга от работы, у меня каторга от безработицы.
5 марта 1932 г. Могу удавиться, но заставить себя жить по плану не могу. Немудрено, что порой овладевает чертовское отчаяние. И на что я только похожа? <....>
7 марта 1932 г. Вечер у нас по случаю 8-го Марта будет 12 числа. Я думаю, все к тому времени забудут, по какой причине устраивается торжество.
8 марта 1932 г. День прошел так, как будто сегодня нет никакого праздника.
18 марта 1932 г. Давно не писала. Сказать по секрету, я вовсе его не желала продолжать вести, т.е. дневник, значит, хотела бросить. В дневник записываешь самое гнетущее. Если посмотрит кто-нибудь посторонний, то подумает, что я все вру... тоска, печаль, вздохи, ... кратко говоря - мещанство. Ну, что ж, пусть я мещанка... Но записывать философию мещанской души? Чтоб смеялись те, кто это когда-нибудь прочитает?
Лучше писать и надеяться, что никто не заглянет в мое грязное мещанское нутро. Ну, я пишу. За эти дни "ничего особенного не случилось", по саниному обычному выражению, у него всегда что-нибудь случается, но никогда это "нечто" не является особенным.
У меня тоже: много было печали, с моей мещанской точки зрения, и много того, что ни есть радость или счастье, а называется благополучием. Факт, у нас никто не захворал, нас не обворовали, Пассаж не провалился - значит, по мнению света - все хорошо. Ну, так вот.
12-го был вечер. Но что за вечер? Хотя жизнь моя приходит к зениту и много видела я за свою жизнь людских оргий, но такого вечера я не видела. Этот вечер был царством скуки, этот вечер был идеальным времяпрепровождением для человека, который хочет на заре удавиться. Ставили драму, в концертном отделении выступало два, нет три человека с четырьмя номерами, из них два принадлежат мне.
Затем был буфет, неудачный буфет, и массовые игры и танцы. На горе мне были немцы, немного немцев, но эти немногие все время танцевали. Техникум ходил перед ними на четвереньках. Биккенин и Галлеев говорили: "Пусть танцуют"". Да, пусть танцуют, а мы, наш не танцующий брат, хотим играть! Куда там: "немцы танцуют", не тронь, обидятся! Так и не танцевали мы, не умеющие, и не играли: "немцы танцуют" - причина уважительная. Я пробовала, но отдавила Рабиге ногу, содрала с туфли лак... и этим дело кончилось. Не способна ни к науке, ни к светской жизни... А Рабигу я в этот вечер окончательно потеряла. Не сходимся мы, трагичны мы обе, но не в такой степени...
Вот и опять тоскливый вывод: по всему видно, что не найду я в жизни друзей, никогда ведь не дружила больше двух месяцев. Почему?
Вот и Саня... идеальный брат, человек, но он делает вид, что этого не замечает. Помнишь, Саня, что было в театре на "Борисе Годунове"? Ты наверно смотришь на меня сквозь калейдоскоп того события и переписки с Маленкиным. Саня, думай, что хочешь, я знаю, что со стороны все это кажется очень плохой характеристикой для меня. Думай, но если бы ты знал, за себя, за то, что ты так думаешь, а на деле ничего нет и не было и в историях обоих я не виновата. Я не хотела говорить об этом. Я хотела сказать, что Саня хорош, а я его травлю и извожу. Я ему не помогаю. Я, которая живу и вылезаю на уроках отражением его света, его знаний, я его мучу. Это святотатство и преступление. Но то, что мне стыдно, дела не меняет.
Это чудовищный факт: мне шестнадцать лет, но я уже считаю, что опошлила свою жизнь, я уже хочу вернуть ее и прожить с начала по-другому. Смешно со стороны, и я сама улыбаюсь, но в этой улыбке нет веселья, в ней только горечь, тяжелая горечь...
12 марта миновало. Начались уроки. Но дни проходят, а мы еще не видели Агнессу К. Она больна. Наши успехи стоят на месте, а первая группа... догоняет. Кстати, об Анне Карловне. Ее звезда закатывается. Ее ненавидят. Ненавидят у нас, в Техникуме, в третьей группе. Причина - свинское отношение к учащимся: ее крики, передразнивание, интриги с Агнессой К., сплетни. Мне поручено переговорить с ней, чтоб она поубавила ненависти, о которой любит так говорить, к нашей группе. Трудная, опасная миссия! Огорчает меня треугольник наш! Ничего он не работает, а руки мне связывает. Особенно мешает Искужин. Работая так, можно быть уверенными, что провалим соцсоревнование с Техникумом.
В общем, мне Курсы опостылели, а Батыр внушает опасение. Курсы стали пусты, бессодержательны, а Батыр стал ненавистен тоже давно, больно он игнорирует нашу группу, как безнадежную, и меня, как несовершеннолетнюю. На то он и директор! О причине моей острой к нему неприязни напишу после. Сейчас уже третий час ночи. Скажу только, что жить стало совсем не весело, и на курсах работать желание пропало. Учиться желание пропало, а дальше этого идти некуда...
19 марта 1932 г. Это случилось 17 марта. Был интернациональный вечер в Академическом театре. Батыр сказал, что все выступавшие на вечере 12-го будут выступать на интернациональном вечере. Я сообщила об этом дома. Папа взял билет. А потом... потом я стояла час за кулисами и сказали, что на немецком языке будет только один номер. Я человек маленький, меня на сцену не пустили... и вечер был потерян напрасно. Ну. Кто после этого т. Батыр? Договаривается, чуть ли не частным образом с дирекцией театра и бросается курсантами как неодушевленными предметами. Безобразие? Свинство? Мерзость?
27 марта 1932 г.Саня только что сказал мне "правду". 1) Он завидует, что я не пользуюсь временем, имея его. 2) Он бесится, что, имея время, я ему не помогаю. 3) Он жалеет меня, что я растрачиваю жизнь. Эх, он только не знает, что у меня на душе. А на душе мрак и отчаяние. Я думаю, или, вернее, что-то помимо меня все время думает, всегда и везде о моей никчемности, ненужности миру. Ох, тяжело бывает мне, думаю, что тяжелее, чем Сане. Так тяжело бывает, так ясно, что я не имею никаких интересов, никакой цели, что хочется умереть, не огорчать папу и Милику своим безрадостным существованием. Чему они верят, что от меня ждут? Ничего они не дождутся, лишь бесталанную, глупую, неученую дочь увидят они на старости лет. Умереть бы мне, не срамить их славной жизни - трудовой, ученой... <....>
9 апреля 1932 г. Вертится жизнь в быстром вихре событий. Всходит и заходит солнце, делит сутки на день и ночь, уходят день и ночь, уходят недели, годы. Жизнь. Нет, не жизнь уходит, а мы, мы уходим от жизни. Жизнь стоит, стелется широкой дорогой, и мы проходим эту дорогу и падаем там, в конце в бездонную пропасть. Но жизнь вертится в вихре, а вихрь событий вертит нас, жалких странников на распутье. Миллиарды звезд на синем небе, миллиарды песчинок на морских берегах и все эти миллиарды почти вечны... Они не умирают, как живые существа, они лишь стираются, исчезают...
В общем - это нехорошо жалеть о прошлом, ну, это, по крайней мере, не по-большевистски. Прожил день и точка, и скулить о нем нечего. Но я, к сожалению, не большевичка, а серая мещанка, которой не чуждо желание уюта и спокойствия. Я мещанка наполовину, еще не целая, значит, которая не успела так законопатиться в свои мещанские оболочки, что ничего не видит и не слышит. Нет, сквозь стены и окна проникают звуки, призывы к борьбе туда на фронт, сквозь стены и окна проникает солнце и согревает сердце, зажигает жажду жизни, жизни и движения. Эх, эти призывы! Они напрасны... они опоздали... поздно, товарищ, я мещанка, я была мещанкой в 17 лет. Поздно, товарищ, большевички нет...! А может все это вздор и из меня что-нибудь выйдет? Да, нет, вряд ли...
На курсах нечто невероятно запутанное, нечто туманное и гадкое, нечто липкое и грязное... На курсах ненависть, обоюдная ненависть: я ненавижу, меня ненавидит Батыр, вся профгруппа, весь Техникум. Не думай, товарищ, я их ненавижу в равной степени, я скриплю зубами, сжимаю кулаки при встрече, я готова удушить каждого из них, своими собственными зубами перекусить им горло. Да, я делаюсь кровожадная, я жажду их крови. Подумаешь даже, уж не опасна ли я для общества? Право не знаю, откуда во мне эта ненависть, ненависть против этих вредителей, которые своими бумажками запрудили весь мир, всю вселенную! Поганцы, проклинаю вас, которые вместо борьбы с нашими классовыми врагами, прикрывают классовую борьбу циркулярами, протоколами, анкетами...
Дома... Саня кончает институт. Не думайте, что радостные лица и веселый смех... нет... горе... Он кончает институт, он покидает дом науки и с окончанием исчезает мечта о счастье, о счастье учиться всю жизнь... Уж, так устроен мир, что в нашей семье все делается наоборот, все решительно. Так все делается наоборот, что говорить тошно...
12 апреля 1932 г. Апрель! Небо прозрачно, светло и мягко... В прозрачном эфире нежится молодой месяц... Медленные хороводы ведут яркие звезды... Нет! Нет сил и уменья описать это небо, весеннее небо. Небо светло и ясно, оно не глубоко и бездонно, как зимой, оно светится, светится само каким-то внутренним светом. Это не месяц льет нежные волны света. Это небо... Каждая звезда горит и мерцает, кажется большой и близкой... Как будто слезы застилают очи, крупные чистые слезы, вот вот упадет слезинка, капнет, исчезнет... Но, нет! Слезинка дрожит и расплывается, от этого звезда лучится, туманится.
Город спрятался в полумраке. Как-то удивительно светло и темно одновременно. Так бывает только весной. Еще не просохли улицы, не отражают лунного света и кажутся темными и неясными. В воздухе светится, светится, как само небо, как звезды. Вдалеке, на устье, и вблизи на улицах горят фонари. О, это не тусклые зимние фонари, они тоже мерцают сквозь невидимые слезы, они мерцают далеко и близко, всюду одинаковой величины. А над всем этим звезды, нет, звезды ярче и крупнее, чем фонари и звезды тоже здесь близки. Город не шумит смутным гулом, впрочем, Казань никогда не шумит, а каждый звук прерывает робко тишину и исчезает. Но это не страшная, белая тишина морозной зимней ночи. Это тишина весенняя, тишина такая, когда хочется вечно слушать, ничего не слыша, вечно созерцать светящееся небо.
Это весна! Я никогда ее так не ожидала, как в этом году. В весне неизвестность. Мне и страшно чего-то и безумно хочется дышать свежим вечером, вдыхать влажный воздух, видеть цветы и зелень, видеть солнце в багряном закате. В весне неизвестность! Я со страхом иду к ней навстречу, тороплю ее и боюсь ее!... Сегодня ледоход на Волге, последнее усилие пробудившейся природы. Весна пришла! Нет, жизнь прекрасна! Она прекрасна своей борьбой и природой, своей вечностью и смертью! Нет, я дорого продала бы жизнь теперь!... Я запросила бы такую цену, что не хватило бы всей вселенной, чтобы ее купить...
На курсах тоже жизнь! Я не говорю, что жизнь безмятежна, я говорю, что она прекрасна. Нужды нет, что протоколы и анкеты, провалы на уроках, ненависть и огорчения лезут и стараются закрыть, затушевать радость жизни и борьбы. Это им удавалось зимой, когда белый снег составлял прямую противоположность мраку в душе. Но теперь, теперь мы посмотрим! Кто будет звать смерть, когда реки рвутся из ледяных оков!
Кто будет звать смерть, когда рабочий класс рвется из заржавевших оков империализма? Кто будет звать смерть, когда весь мир содрогается от борьбы? Нужды нет, что я не умею бороться! Я научусь! Я буду жить и смеяться, как прежде над сентиментализмом и романтизмом, над своим мещанством! Я буду вместе с природой рваться в бой, вместе с миром бороться за свободу человечества! Я пойду в огонь и воду, я подойду к жилищу смерти и ее не испугаюсь. Тот, кто любит жизнь и живет, тот плюет на смерть! Я тоже плюю, я со всеми!