Как-то раз, г-н ореопитек, отойдя от стада своих чад и домочадцев, решил попастись в одиночестве, и поесть растительность кустарников, а также всякую мелкую живность, которая там водилась. Отошёл он в сторону, сел на корточки, и давай собирать с ветвей и стволов (у кустов их по нескольку штук, в отличие от деревьев) толстую саранчу и мелких, прытких, зелёных ящериц.
Саранча, к слову, тоже была зелёной, но несколько другого оттенка, чем ящерицы, т.ч. ореопитек её зелёной и не считал. Он её просто ел. И ящериц ел, и улиток (эти - точно не зелёные), и листву тоже ел (она-то точно зелёная, т.к. н дворе была весна) - всё он ел, потому что он был всеядным. И стадо его, семья, чада и домочадцы - тоже. Они, правда, паслись дальше внизу, т.к. место действия было холмистым, г-н ореопитек сидел у кустов, растущих на склоне, а все остальные ореопитеки находились ниже, у подошвы холма, и питались в основном травой и молодыми черепашатами, которые только вылупились из яиц и выползли из своего подземного гнезда, но это всё только детали.
Значит, г-он ореопитек сидел выше, а его семья паслась ниже, но все получали определённое удовольствие от кормёжки, как вдруг, как говорят поэты, некий звук послышался в тиши:
- Скырлы-скырлы-скырлы!
Это был амфицион, собакомедведь Миоцена. Более коренастый, чем настоящие собаки, и более хищный, чем настоящие медведи, он вот растительного корма не ел. Совсем. А вот ореопитеков ел, и с достаточным удовольствием тоже, и на этот раз он решил подзакусить главным героем этого повествования...
С громким, пронзительным, визжащим криком г-н ореопитек бросился наутёк, вниз по склону. С низким и утробным рыком амфицион бросился за ним. Правильней, конечно, было бы броситься бежать наверх, где на вершине холма была маленькая роща деревьев: в отличие от настоящих медведей, амфицион лазить по ним не умел, а вот ореопитек, будучи настоящей человекообразной обезьяной, не имеющей никакого отношения к той ветке, от которой произошли сперва австралопитеки, а потом и люди, очень даже наоборот!.. Ну, амфицион и занял правильную позицию, между ореопитеком и деревьями - теперь не уйдёшь!
И всё-таки ореопитек уходил, всё быстрее и быстрее, вниз по холму. Возможно, на прямой дистанции, он и так ушёл бы от амфициона: последний был скорее спринтером, а не марафонщиком, слишком он был тяжёлым для долгого бега. Но увы, дорога шла вниз по холму, и машинально, массивный амфицион набирал скорость не меньшую, чем прыткий и легконогий г-н ореопитек, даром что последнего подгонял ещё и страх. Более того, страх подгонял его так, что когда до подошвы холма осталось совсем недалеко, он прыгнул, издавая громкий визг и уханье, что означало: спасайтесь, кто может!
Прыжок г-на ореопитека оказался весьма удачным: он приземлился в самом центре своего стада, ничего не сломав, никого не задел. Прыжок амфициона оказался тоже вполне удачным: он приземлился в самом центре г-на ореопитека, не только прокусив ему череп и шею своими мощными клыками, но и сломав ему хребет своими сильными передними лапами.
Это оказалось последней каплей для семьи г-на ореопитека, и они бросились наутёк, кто куда, исчезнув как одна конкретная ячейка доисторического общества. Вместо неё на сцене миоценовой Европы появилось настоящее толпище человекообразных обезьян, убегающих кто куда - обычно вверх по холмам к деревьям, но не все и не всегда...
- Мать! - только и успел подумать г-н ореопитек, прежде чем погибнуть от ран, нанесённых ему амфиционом.
- На себя посмотри, патриарх недоделанный! - только и успела подумать в ответ его супруга, альфа-самка ореопитекового стада, прежде чем погрузиться навеки в местное болото: в отличие от своих сородичей помоложе, она побежала по прямой, а не вверх по холму, за что и поплатилась - болото затянуло её с головой. И на многие тысячелетия (действие происходило в Миоцене, от 9 до 7 миллионов лет до н.э., а открыли ореопитека только в 1872 году) она осталась в болоте, пока её не открыл французский энтомолог и палеонтолог Поль Жерве. Но это уже было другое время и другая история.