Аннотация: Синхайская революция в Китае: краткая канва, политический вектор, сегодняшнее значение
Синьхайской революцией в историографии называют цепь событий 1911 года, приведших к концу монархического режима империи Цин.
Справочно: Синьхайская революция (кит. 辛亥革命) получила свое имя от названия 1911 года (кит. 辛亥) в комбинации циклических знаков традиционного китайского цикла летоисчисления, полный круг которого длится шестьдесят лет. В вульгаризированном образе этот цикл многим знаком чередой годов Змей, Лошадей и Обезьян.
Отсчет революционных эпизодов начинают с Учанского восстания 10 октября 1911 года.
Справочно: Учанское восстание (кит. 武昌起義) получило свое имя от названия места событий – военно-административного центра уезда Учан (в тот период Цзянся), ныне являющегося частью территории города Ухань. Отсюда в китайской политической мифологии Ухань – колыбель революции. Мировой же обыватель, переживший COVID-19, скорее проассоциирует этот город не с колыбелью, а с койко-местом. Но пусть это будет делом его совести.
Что ж теперь, когда вам стали известны два базовых факта, пришло время рассказа о потоке синхайских событий. Для большинства современников революция была чередой бедствий, новостей и слухов о множестве восстаний, бунтов, столкновений с правительственными войсками, убийствах, грабежах и дезертирстве. То в какой логической последовательности выстроить происходившие тогда события постфактум решали победители, произвольно препарируя сложность.
Взять к примеру восстание, полыхавшее в хронологических рамках сентября-октября 1911 г. в провинции Сычуань. Оно вспыхнуло по экономическим причинам, а в его авангарде были не революционные политические организации, а низовые общественные группы – тайные общества, противные государственной власти в принципе и не создавшие на контролируемой ими территории никакого подобия аппарата принуждения. Такая пугачевщина не имела шансов претендовать на роль точки отсчета революции. Поэтому в китайском четырехтомнике «История революции 1911 года» (кит. 辛亥革命史稿) Сычуаньское восстание обозначается как «движение в защиту железной дороги» (кит. 保路運動).
Справочно: причиной Сычуаньского восстания стала насильственная национализация испытывавшим потребность в деньгах цинским правительством двух акционерных железнодорожных компаний. Этот произвол сильно возмутил акционеров, банки, подрядчиков, работников и просто неравнодушную общественность, состоявшую в тайных союзах.
Иное дело Учанское восстание. Подняли его распропагандированные военные. Их вооруженное выступление планировалось членами революционных организаций Вэньсюэшэ (кит. 文學社, в переводе «Литературное общество») и Гунцзиньхуй (кит. 共進會, «Союз общего прогресса»), разделявших идеологию Тунмэнхуя (кит. 同盟會, «Объединенный союз») – организации, сформированной одним из отцов Нового Китая Сунь Ятсеном (кит. 孙中山).
Справочно: революционер, государственный деятель, первый президент Китайской Республики, политический философ, доктор Сунь Ятсен вошел в русскую и западную историографию под вариантом прочтения его имени на кантонском диалекте. На официальном китайском (путунхуа, основанном на пекинском диалекте, мандарине) его имя читается как Сунь Чжуншань. Поэтому в современном Китае так многочисленны парки, площади и улицы с названием «Чжуншань» (дословно «Срединная гора»). Каждый китаец, социализированный местным детским садом и школой угадывает в нем имя Сунь Ятсена.
Однако, почти как в детективе, первоначальный план Учанского переворота провалился. О намеченной дате стало известно властям. Это привело к арестам и убийствам координаторов восстания. Над готовившими мятеж военными и их командирами нависла угроза расправы. В этой нервозной обстановке всеобщего напряжения 10 октября взорвался сапёрный батальон. К начавшейся перестрелке с правительственными войсками присоединились другие части местного гарнизона.
В общей атмосфере гражданской ненависти к правящему режиму восставшие быстро захватили Учан и уже через два дня взяли под контроль город Ухань. Провинциальный орган власти – Совещательный комитет – тут же примкнул к перевороту. Пользуясь своим официальным статусом, он объявил Китай республикой и сформировал правительство, главой которого стал генерал Ли Юаньхун (кит. 黎元洪).
Новая уханьская власть призвала все провинции Китая поддержать восставших, а консулам иностранных держав в Ханькоу направила ноты с заверением в признании всех договоров, ранее заключённых цинской династией.
Последнее было мудрым решением. Отчасти благодаря ему, отчасти благодаря тому, что восстали не безоружные люди, а военные, расквартированные в Китае иностранные войска сохранили нейтралитет. К тому же все произошло неожиданно. Державам нужна была стабильность для бизнеса, а кто ее мог гарантировать в тот период было не совсем понятно. В условиях неопределенности дипломаты и военные ушли в себя, ожидая приказов своих столиц, ожидавших развития событий.
Тем временем по имперским провинциям покатилась волна мятежей. Благодаря переходу на сторону республики военных, чиновников и буржуазии цинская власть была свергнута в гг.Чанша (22 октября), Цзюцзянь (23 октября), Наньчан и Сиань (24 октября), Куньмин (31 октября). Восстали войска в провинциях Цзяньси (1 ноября), Аньхой (2 ноября), Гуйчжоу (4 ноября), Гуанси (7 ноября), Фуцзянь (9 ноября). Провинция Гуандун в конце октября объявила нейтралитет, но уже в первых числах ноября примкнула к республиканскому движению. По сходным траекториям от поддержки цинского Пекина дистанцировались провинции Шаньдун, Фэнтянь (ныне Ляонин), Цзилинь и Хэйлунцзян. В декабре откололись Монголия и Тибет.
Хаос бунтов, восстаний, переворотов, объявления независимости и нейтралитета, отчетливо точно расколол страну на Север и Юг – два региона на протяжении тысячелетий, различавшихся мифологией, самовосприятием, стереотипами, языками и культурными особенностями. Ни кого не удивил сценарий раскола: республика на предприимчивом, динамичном, мятежном Юге, монархия на жестком, застывшем, реакционном Севере.
Можно только представить, насколько судорожно цинское правительство искало способ остановить обвал своей легитимности на местах. Жестокость – единственный язык, на котором маньчжуры почти 300 лет разговаривали с китайским народом, – доказала эффективность по отношению к безоружным рабам империи, но неожиданно для правящего режима оказалась бесполезна против вооруженных солдат. По-видимому, тезис Мао Цзэдуна «Винтовка рождает власть» тогда и попал в идейный багаж будущего кормчего Китайской Народной Республики, встретившего 18-летие в год революции.
Кто бы мог подумать, но на краю пропасти маньчжурская политическая верхушка стала удивительно здравомыслящей в обещаниях ввести конституцию, амнистировать политзаключённых, легализовать политические организации, уравнять в правах китайцев с маньчжурами, гарантировать неприкосновенность личности подданных. Феодальная администрация пыталась наладить диалог с реформистской и конституционалистской оппозицией. Сильный, но запоздалый, ход был сделан 2 ноября назначением генерала Юань Шикая (кит. 袁世凱) премьер-министром и командующим армией. Это была консенсусная фигура. Маньчжуры, военные, чиновники, республиканцы, иностранные державы – все связывали с ним перспективы достижения своих политических целей. Однако, время работало не на всех.
Юань Шикай, очевидно, руководствовался мотивом сохранения лица, не обманывая возлагавшихся на него надежд. Судя по действиям, его целями стали: прекращение братоубийства и восстановление стабильности. Однако, когда даже самые прекрасные намерения реализуются войсками, начинается резня. Поэтому в нарративе современной истории «китайский Наполеон» Юань Шикай – это, скорее, отрицательный персонаж, хотя, парадоксальным образом, большинство из тех, кто мажет его лицо белой краской больше, чем он подошли бы на роль клоунов.
Юань Шикай решительно начал с формирования сильной переговорной позиции. 27 ноября после кровопролитных боёв его войска захватили город Ханьян. После этого, придержав развивающееся наступление, 3 декабря в Учане при содействии иностранных дипломатов он заключил перемирие с республиканским Югом и перенёс военную активность на другие территории страны.
Уже 18 декабря премьер-министр Юань Шикай начал с республиканцами переговоры о дальнейшем устройстве государства. С учетом их хода, вернувшийся 21 декабря 1911 года из США профессиональный революционер Сунь Ятсен 29 декабря был избран на должность первого временного президента Китайской Республики.
Тогда, на фоне слома легитимности маньчжурской власти, китайцы верили в то, что все они, как единая нация, находятся на одной стороне. Идеологические шоры на их глазах еще только формировались, поэтому вопросы государственного устройства были очевидно решены за счет политических интересов маньчжурской династии. Благо, что её членам хотя бы сохранили жизни и часть состояния.
Приходится констатировать, что правящий режим подвела абсолютизация собственных представлений, ставших догмами за 268 лет монархического управления Китаем. Отсюда хроническое запаздывание с решениями, принимавшимися, как правило только после разрушения иллюзий власти политической практикой.
С началом «парада суверенитетов» городов и провинций, каждому китайцу, когда-либо готовившемуся к сдаче экзамена на чиновничью должность в Цин, стало ясно, что в духе традиционной политической мифологии власть утратила свой мандат Неба на управление Поднебесной, а значит во главе государства должен был встать авторитетный военный вождь, как было множество раз в истории, тем более, что все уже договорились о том, кто им будет.
12 февраля 1912 года последний император династии Цин шестилетка Пуи отрекся от престола, перед этим от его имени вдовствующая императрица предписала премьер-министру Юань Шикаю сформировать временное правительство Китайской Республики.
14 февраля 1912 года Сунь Ятсен сложил с себя президентские полномочия и в должность президента Китайской Республики вступил Юань Шикай. Это стало эпилогом революционной пьесы и увертюрой эпохальной драмы, в эпизоде которой мы и живем.
Увы, такова цепь синьхайских событий. Знать ее достаточно, чтобы представлять значение того, что 10 октября отмечают в Пекине и празднуют в Тайбэе. Однако, чтобы понять связь революции с современностью необходимо из круговорота идей достать кое-какие политические векторы.
В веке XX-м для этого подошла бы, например, советская революционная теория, которая позволяет представить, что к середине XIX-го века цинский режим с его обычаями, законами, госустройством, лицами принимающими решения, политическим и экономическими отношениями утратил адекватность окружающему его миру. Повлекшая революцию несостоятельность власти отразилась в последовательном неуспехе всех проектов развития — Движение самоусиления 1861 – 1895 гг., модернизация армии 1895 г., реформы императора Гуансюя 1898 г., реформы образования 1905 г., административная реформа 1906 – 1907 гг., выборы в провинциальные совещательные комитеты 1909 г., созыва Верховной совещательной палаты в Пекине в 1910 г.
Справочно: все, за что бы не брались маньчжуры в XIX – первом десятилетии XX века, оканчивалось провалом. Этому есть как минимум три объяснения: запаздывание, некомпетентность и несоответствие реальных целей заявленным. Государственную машину как ржавчина пожирало расхождение интересов различных групп правящего класса.
Китайские интеллектуалы, не имея достаточного научно-теоретического опыта и опираясь на лозунги революционных организаций, примерно к 1915 году всё многообразие проявлений того сложного периода свели к формуле «Век позора» (кит. 百年恥辱), «Век унижения» (кит. 百年屈辱), или «Столетие национального унижения» (кит. 百年國恥), упростив революционную ситуацию до всем понятного возмущения унижением Китая со стороны иностранных держав. Националистическая революция, сожрав маньчжуров, устремила туманный взор на других.
Справочно: вехами унижения считаются следующие явления:
- торговля опиумом с 1800 г. по 1940 г.;
- поражение в Первой опиумной войне 1839-1842 гг.;
- «неравноправный» Нанкинский договор 1842 г. (кит. 南京條約 или 萬年和約);
- «неравноправный» Хуанпуский договор 1844 г. (кит. 黃埔條約 или 中法五口通商章程);
- поражение во Второй опиумной войне 1856-1860 гг.;
- разрушение Старого летнего дворца (кит. 圓明園);
- «неравноправные» Айгунский 1858 г. (кит. 愛琿城和約) и Пекинский 1860 г. (кит. 北京條約) договоры;
- сражение при горе Лунту в 1888 г. в Сиккиме (кит. 隆吐山戰役);
- Китайско-Французская война 1894-1895 гг.;
- поражение в Первой Китайско-Японской войне 1894-1895 гг.;
- «неравноправный» Симоносекский договор 1895 г. (кит. 馬關條約 или 清日講和條約);
- Русско-Китайская конвенция 1898 г. (кит. 旅大租地条约);
- Разгром ихэтуаней в Южной Маньчжурии (кит. 沙俄入侵東北又稱沙俄入侵東北之戰) 1900 г.;
- выселение Шестьдесяти четырёх деревень к востоку от реки Амур (кит. 江东六十四屯) 1900 г.;
- Заключительный протокол (кит. 中國與十一國關於賠償1900年動亂的最後協定 или 辛醜條約) по итогам подавления восстания ихэтуаней 1901 г.;
- британская оккупация Тибета 1903-1904 гг;
- японская оккупация Ляодуна в ходе Русско-Японской войны 1905 г.
Если на заре XX столетия все в Китае принимали националистическую мифологию как данность и ею жили, то в первой половине XXI века уровень образования китайской интеллигенции достиг такого уровня, когда научная критика мотивов «национального унижения» может легко разрушить эту удобную формулу, лежащую, к слову, в основе государствообразующей идеологии Коммунистической Партии Китая (КПК) — тезисов антиколониальной борьбы, обосновании ведущей роли КПК в ликвидации мировых последствий колониализма и, в конечном счете, в фундаменте современная китайской дипломатии.
Но если не «национальное унижение», то что же было долгосрочным вектором транзита власти от маньчжурского режима к китайскому национальному государству? Ответ: прогресс, национализм, авторитаризм.
В конце XIX – начале XX века в империи Цин происходил интеллектуальный подъем, спровоцированный обменом идей с Востоком и Западом, а также пересмотром представлений о китайской жизни.
Так как в китайской культуре существовала устойчивая мотивация к занятию интеллектуальной деятельностью, а для части людей в цинском Китае просто не было места, то крылья интеллектуальной элиты закономерно расправлялись вне пределов контроля имперской власти. Сунь Ятсен, отмечая роль зарубежных китайских диаспор в поддержке и финансировании революционного движения, писал: «Революцию породили зарубежные китайцы» (кит. 華僑為革命之母).
Неинкорпорированные в правящую верхушку интеллектуалы и недополучавшие желаемого военные и гражданские чиновники-ханьцы стали центрами кристаллизации протестных движений вне зависимости от того оказывались ли они на спектре политической идентичности слева или справа от узкого правящего идеологического консенсуса.
В условиях отсутствия политических организаций и возможности легального ведения независимой общественной деятельности работа активистов носила подпольный, тайный характер. Отсюда для китайского обывателя проистекает неотличимость революционного кружка от традиционного тайного общества, и, как следствие, та роль, которую первые и последние сыграли в истории Китая первой половины XX века.
В 1905 году действовавшие в Китае и за рубежом относительно известные революционные организации Синчжунхуй (кит. 興中會, «Союз возрождения Китая»), Хуасинхуй (кит.華興會, «Союз обновления Китая») и Гуанфухуй (кит. 光復會, «Союз возрождения славы Китая») объединились в упоминавшийся выше Тунмэнхуй, который и занялся вооруженными восстаниями на новом организационном уровне.
После захвата маньчжурами Китая и установления династии Цин в 1636 году китайские антиправительственные движения неминуемо получали привкус национально-освободительных. Наличие у власти одной очевидной национальности в период Синьхайской революции обеспечило присутствие объединяющего антицинского фактора. Это имело множество конкретных и абстрактных следствий. Начиная с консенсуса, сложившегося вокруг премьер-министра, генерала, ханьца Юань Шикая, до получения древом политических идеологий республиканского Китая прививки мировозренческого национализма, поныне плодоносящего.
Справочно: несмотря на то, что Синьхайская революция была одной из самых малокровных в китайской истории, в её националистическом контексте сквозил страх неуверенности обывателя: умрешь ты оттого, что не хочешь отрезать свою маньчжурскую косу или от того, что отстриг ее слишком рано. По крайней мере, имеются сведения о бегстве маньчжуров со всей территории Китая на Север, в Маньчжурию.
И, наконец, Синхайская революция стала звеном, передавшим новой Китайской Республике авторитарный тип управления. Дело в том, что в иерархической административной системе империи Цин даже кот, например, по императорскому произволу, ставший бы премьер-министром, пользовался бы ритуальным уважением. Что уж говорить о таком способном политике как генерал Юань Шикай. Правящая вертикаль гибко перестроилась под него без ущерба для себя и без мотивов для поиска широкой базы поддержки. По воспоминаниям, в 1913 году даже в зданиях Китайской ассоциации (кит. 中華會館), общественной организации, действовавшей на территории США и Канады и активно поддерживавшей борьбу Сунь Ятсена, портреты последнего в одночасье заменили на портреты Юань Шикая. Если даже американские чайна-тауны безоговорочно встроились в пирамиду республиканской власти и признали Юаня национальным лидером, то замордованный веками сильного государства народ Китая не имел шансов что-то предложить, как-то иначе себя проявить в процессе перехода власти от элиты маньчжуро-китайской к национальной китайской элите.
Справочно: Синхайскую революцию в государственно-административном плане можно примитизировать до вычеркивания маньчжуров из словосочетания «маньчжуро-китайская элита». Многие уважаемые имперские люди просто в одночасье стали республиканцами.
Характерно то, что, унаследовав аппарат имперских чиновников, Китайская Республика унаследовала ряд системных управленческих проблем. В вертикально централизованных административных системах без гарантированных механизмов ротации, как только ты взбираешься на самый верх, тут же начинаешь противостоять всем. Неудивительно, что политическая траектория привела Юань Шикая сначала к попытке стать новым императором, а вслед за этим к политическому банкротству.
Итак, какую мораль мы могли бы извлечь из этого краткого рассказа о Синьхайской революции?
Мы представляем политику как детерминированный процесс, когда все из чего-то проистекает и во что-то выливается. Для этого у нас есть политическая мифология, высказывания мёртвых политиков, обычаи и законы. Но тот факт, что 10 октября, когда в КНР отмечают годовщину Синьхайской революции, а на Тайване празднуют национальный праздник, и в Пекине, и в Тайбэе одновременно раздаются слова об уважении идеалов революции и угрозы в адрес друг друга, как-то заставляет усомниться в линейности политических процессов, и том есть ли вообще у революции преемники.