Хорс неспешно правил свою колесницу за горизонт на полудень, и по идее должно быть еще светло, но в лесу свои правила и сумрак начал выползать из-под коряг, валежин и звериных нор, где он весь день прятался от испепеляющего лика солнца, убаюкивающе плетя свою паутину между деревьями. Ноги, мягкой стелющейся походкой порхали над травой. Ноги были обуты в старенькие, но добротные кисы1, позволявшие чувствовать почву под ногами и вовремя перенести центр тяжести, чтоб не хрустнула ветка в ответственный момент. Человек, которого несли эти ноги, был одет в кожаные порты и штопаный чепан. Подпоясан же он был широким ремнем с массивной пряжкой, слева на нем висела рогатина, а справа хищно загнутый топор на удлиненной рукоятке, беспрерывно шлепающий в такт шага по бедру.
Впереди показался просвет и Чапыра вышел в поле (давно пора, а то зверье уже осмелело и простой палкой не отгонишь), через которое в сотне шагов начиналась небольшая тропка, аккурат до веси2. Несмотря на то, что охотник ушел больше месяца назад, возвращался он с пустой сумой, без добычи. Толи охота была столь неудачной, толи все сам слопал, в любом случае спасибо за то, что пришел с пустыми руками ему явно не скажут, однако глупая улыбка счастливого дурачка не сходила с его лица уже который день. С ума сошел или заклинило мужика? Может бежал за дичью, настигал, улыбался предвкушая добычу, только споткнулся о корягу и мордой об дерево. Так и заклинило улыбку. На всю жизнь. А может и правда счастлив человек. Дурачок, одним словом. Впрочем Тверд был из тех, кого хоть горшком назови только в печку не ставь, впрочем и не понял бы он такого обращения. Хмыкнул бы в вислый ус и дальше пошел бы. Что ему до непонятных слов? Он домой спешит, весть у него радостная.
Дома Твердислав оказался уже далеко за полночь, однако, за исключением маленьких никто не спал. Весна давно вступила в свои права, люди засеяли землю, но пока она не успела разродиться, ни крупами, ни ягодами, да и для грибов еще рановато. Вот и засиживаются люди допоздна, потешают себя байками, перемывают кости соседям. Обычное дело, житейское.
Чапыра остановился на пороге с умилением любуясь домашним уютом, от которого за месяц в лесу уже отвыкнуть.
--
Дядька Чапыра,-- радостно завизжали дети и кинулись обниматься.
Несмотря на все пересуды Чапыра по-прежнему жил в доме старшего брата, а у того ребятни было хоть прохожим раздавай. Да и пересуды эти все были тихие да безобидные-- брат-то у него был войтом3 этой веси. Тем более что жил громко сказано: неделю в лесу--пару дней дома, охотник как никак и притом хороший. У самого же Чапыры была всего одна дочь, но уж та и красотой и умом превосходила своих братьев и сестер вместе взятых. В доме брата за ней и уход и глаз, так что можно не волноваться. Чапыра прошел в дом с по-прежнему висящими на нем детьми.
--
А ну-ка сорванцы отпустите дядьку, -- пробасил Верещага,-- Дайте и мне брата обнять.
--
А где же Аглая,-- спросил Чапыра оторвавшись от брата,-- Почему отца не встречает? Не случилось ли с ней чего?
--
Да что ей станется вертихвостке этой-- отозвалась жена войта собирая на стол, -- К ней тут дружинник один повадил, повадился, небось, милуется с ним где. Совсем девка от рук отбилась.
--
Нечего с ней церемонится,-- нахмурил брови Чапыра,-- выпороть и весь сказ.
--
Тут своих-то пороть не успеваешь,-- сказал Верещага,-- А с такой кобылой поди справься.
--
Ну, уж как явится я ей косу-то на кулак намотаю, да вожжами отхожу, чтоб знала, как отца позорить.
--
Как сходил?-- спросил войт.-- Вижу с пустыми руками пришел. Али зверь в лесу перевелся?
--
С пустыми да не совсем,-- улыбнулся Чапыра и кивнул на детей.
--
Ладно, Дарена,-- сказал войт жене,-- уложи детей, а нам с братом еще потолковать надо.
Братья проговорили практически до первых петухов и было о чем, то, что нашел Чапыра за месяц своих странствий требовало неспешной беседы.
Чапыра знал, что за эту весть князь одарит его так, что он сможет справить дочке такое приданое, что половина боярских дочек удавится от зависти, а другая половина позеленеет от злости. А на зеленых девицах только в сказках женятся. Ну, само собой, и ему не придется по лесам шнырять, аки зверю. Наконец-то можно будет отдохнуть. Как говорили пращуры в далекую старину ''уйти на пенсию''. А для этого надо совсем немного--сказать, что и где находится, и зажить припеваючи. Погруженный в счастливые мысли, Чапыра, не заметил, как, дошел до княжеского терема. Внезапно прекрасный витраж его светлых мечтаний разбил железный рык гридня.
-- Кто таков?
-- Чапыра с тайным известием государственной важности, лично к князю Яромиру.
Внезапный удар в челюсть перевернул Чапыру в воздухе и откинул метра на два.
-- Светлый князь изволил почивать.-- Тон гридня не располагал к возражениям.-- Прием будет завтра.
Еще отец учил Дубка обходиться `'малой кровью'', а этот селянин выглядел слишком решительным. К тому же он ошибся -- светлого князя нельзя называть просто князем.
-- Да князь, узнав весть, казнит тебя за задержку,-- голос Чапыры срывался на визг.
Град ударов ногами обрушился на, не успевшего встать, беднягу и покатил его к воротам. Казалось, что ног было не две, а как минимум восемь, с такой скоростью они мелькали перед глазами.
Сквозь смачные шлепки и легкое потрескивание ребер к Чапыре пробивался грозный рык экзекутора.
-- Здесь живет светлый князь. Светлый,-- Дубок пинал без особого энтузиазма, так, в поучительных целях.-- Пошел вон, сукин кот.
На последнем слове нога гридня метнула Чапыру на мостовую, как куль с... семечками.
Возможно, еще чуть-чуть, и небо обрушилось бы на землю от такого потока черной брани.
-- Да...ты...в... твою,--огромная красная дыра в багровой роже Чапыры, смутно похожая на рот, продолжала изрыгать проклятия.--Тебе это еще аукнется.
Чапыра отошел от ворот, потирая ушибленную спину. Мысли хаотично метались, сшибались с друг другом и, испугано взвизгивая, разлетались в разные стороны. Нужно только попасть в терем, сообщить князю об увиденном и, созревший плод мечтаний упадет прямо в руки. В том, что князь отпустит с богатыми дарами, Чапыра не сомневался ни на минуту. Он сам лет пятнадцать назад видел, как старый князь отвалил шапку золота разведчику за подобную весть. Но Чапыра рвался так вовсе не из-за жажды денег. Перед отъездом он бахвалялся перед всей весью, что к вечеру приедет самым богатым человеком в округе, а мужчину даже смерть не освобождает от обещанного. Так, теперь нужно продумать, как попасть в терем. А что, если... нет. Это, чревато боком,... хотя чем бес не шутит.
Дверь бесшумно отворилась, на Яромира обрушились запахи крепкого мужского тела разгоряченного бегом.
-- Светлый князь,-- гридень ввалился в светлицу. -- Мы тут это... Холопа пымали. Он в окно терема лез.
-- Какого еще холопа,-- Яромир очень не любил когда его отрывают от важных мыслей.
-- Не знаю,-- тяжелый вздох.-- Только он по лестнице в окно на заднем дворе лез, а я, значится, прохожу мимо. Я ему: ''Cтой, кто такой, куда лезешь?'' А он только шустрее карабкается. Ну, я, значится, лестницу-то отпихнул. Он плюхнулся и сразу же побежал. Мы ему со Свиром бока-то помяли на всякий случай, а что делать с ним дальше, не знаем.
-- Привести в чувства, допросить с пристрастием,-- от слов князя веяло могильным холодом,-- а потом, раз уж он умет бегать, научите его сидеть... на колу.
Гридень задом вывалился из палат, удивленное выражение не сходило с его лица до самого двора.
-- Ну, чего с ним делать?
В углу двора разлегся Свир, греясь на солнышке, как мартовский кот.
-- Да, совсем озверел князь.-- Удивленно вздернутые брови начали медленно опадать.
-- Что такое?-- Свир оживленно встрепенулся.
-- Говорит допросить по полной, а потом на кол.-- Тарас сочувствующе хлопнул связанного Чапыру по плечу.-- К бабе, небось, лез? Так кто ж к ним средь бела дня лазает.
Чапыра лишь сильнее зарычал. Такой позор он еще никогда не переносил.
-- Да ведь на него же сколько раз покушались, и почти все, как я слышал, когда он был с бабами или во время сна, один раз и вовсе в отхожем месте. Я б от такой жизни вообще всех подозрительных личностей верст на десять в округе вырезал.
-- С твоей подозрительностью ты бы каждого встречного резал.
-- Резал бы. А этого,-- Свир пнул Чапыру, -- вообще бы в младенчестве удавил.
-- Ишь ты, размечтался. Бери за ноги и понесли. Мне еще к Любке заглянуть надо.
Горячие, жгучие слезы стыда катились по серому от пыли лицу Чапыры, оставляя грязные дорожки на дубленной ветрами и солнцем коже.
Яромир стоял на главной смотровой вышке, глубоко погрузившись в политические вопросы, как говорят волхвы, еще помнящие язык древних. Истошный крик боли и безраздельного ужаса вывел Яромира из задумчивого столбняка.
-- Князь, за что...я...ведь не для себя...для дочери.-- Чапыра дико верещал, страшно выпучивая глаза, все больше нанизываясь на кол.
Яромир бросил через плечо:
-- Заткните ему рот.
Торопливые шаги гридня поспешно замолкли, словно испугавшись грозного князя, столь легкого на расправу.
-- Князь...в горах...нашел,--Чапыра заторопился, видя, что в его сторону бегут трое,-- огромный терем...с крестами на крышах.
Яромир пронесся по лестнице, как смазанная жиром молния и устремился к столбу судилища в центре двора.
-- Снять его,-- громогласный голос князя заткнул галдящую толпу зевак, стоящих вокруг столба и дающих Чапыре советы, как лучше седеть.-- Лекаря. Быстро.
Яромир подскочил к уже снятому со столба Чапыре.
-- Где видел?
-- В двенадцати днях на восток.-- Чапыра нечеловеческими усилиями заставлял себя не терять сознание.-- Не для себя. Для дочки старался.
-- Чего ж так далеко поперся?-- Яромир подозрительно уставился на осужденного.
-- Так ведь это, в старые копи ходил.
-- Если то, что ты говоришь, правда,-- будет твоей дочке приданное, а если это ловушка, весь твой род вырежу до седьмого колена.
Лекари подбежали к Чапыре и начали его осматривать. Тут же влили в него что-то и он, ошалело, посмотрев вокруг, впал в забытье. Яромир схватил Свирида, главного лекаря, за шкирку.
-- За него головами отвечаете,-- Яромир посильнее тряхнул Свирида.-- Понял?
-- Да-да,-- затараторил лекарь.-- Конечно.
Яромир пошел в терем, поднялся в палаты, подошел к столу и склонился над картой.
-- Осип!-- В палаты вошел старший дружинник из личной охраны князя.-- Объяви о сборах войска. Только старшая дружина. И позови ко мне волхвов.
Княжеские палаты белели волхвами. Все, как один в белых хламидах, с серебреными бородами, с посохами, некоторые с боевыми. Явились даже тайные волхвы, чьи маски наводят ужас на увидевшего их. Яромир их не звал, но и прогнать не мог. Они вне его власти. Их культ так древен, что они не вмешиваются в дела людей, и их никто не трогает. А всех кто пытался узнать их тайны или хотя бы попытался напасть на них постигла незавидная участь. Младшие волхвы-травники окуривали палаты травами и смолами, чтобы ни один лазутчик не проведал о содержании бесед князя с высшими волхвами.
По взмаху руки Яромира все посторонние удалились. Он оценивающе осмотрел мудрейших мужей своего княжества.
-- Я собрал вас здесь для того, чтобы сообщить о находке, которая может разрушить весь наш уклад жизни,-- Яромир выдержал паузу, чтобы собравшиеся смогли осознать всю глубину услышанного.-- Это храм с крестами на крышах.
Палаты наполнились разноголосыми выкриками.
-- Разрушить его.
-- Сжечь терем.
-- Убить всех.
Неслось с разных концов зала, но особого энтузиазма в словах не слышалось. Яромир вскинул руки, и все голоса замолкли.
-- Во-первых, это еще надо проверить, чем вы сегодня и займетесь. А во-вторых, я сам знаю, что нужно делать с этим храмом. Его нужно стереть с лица земли, так завещали предки, а им их предки. Но я этого не собираюсь делать, -- среди собравшихся пошел вопросительный шепоток, -- Я хочу понять причину подобного завета.
Среди собравшихся поднялся Ротмир, бывший воин, поперек себя шире.
-- Княже, когда ты еще был отроком, тебе рассказывали об этих храмах и, ты должен знать о том, что они делают с людьми.
-- Я отлично помню эти уроки, но тогда мне только указали врага, мол, таков покон, а я хочу знать, почему он таков.
-- Потому что так сказали предки, а им лучше знать,-- донеслось с конца зала.
-- Вы же волхвы, вы должны до всего допытываться, узнавать истину. -- Яромир пошел красными пятнами, видя, что все просто боятся, чего-то не ясного ему, светлому князю.-- На все сборы ровно неделя.
Яромир вышел из зала и направился в казармы, предстояло еще много работы.
Он никак не ожидал такого поворота событий.
-- Старые козлы, трусы поганые. Пусть только кто увильнет от похода, всех на колы рассажу.
Яромир говорил тихим свистящим шепотом, от которого у Осипа, сопровождавшего князя, побежали по спине мурашки с кулак величиной. Он даже заглянул на всякий случай князю в рот, чтобы убедится, не раздвоенный ли у него язык, как у змеи.
Волхвы подтвердили, что в том месте, на которое указал Чапыра, что-то есть, но что именно сказать не могли. Словно это место окутывал туман, сквозь который волховской взор никак не мог пробиться. А это уже попахивает волшбой, так что в поход решено было выходить.
Целую неделю Яромир бегал, как бешенный. Улаживал дела, каждое из которых казалось неотложным, но все появлялись новые, такие же неотложные. По этой причине он так и не смог заглянуть к своим женам, которые его так сильно ждали.
-- Целая неделя прошла, а он к нам так и не зашел. Да и завтра еще воевать кого-то навострился.
-- Да не воевать, а за полюдьем он едет.
-- Ну а почему же он тогда не заходит.
-- Девчонки, а может быть он ранен?
-- Он даже раненый не слезал бы с нас.
-- А что если он туда ранен?
-- Куда?
-- Ну, туда.
-- Типун тебе на язык и два на задницу.
-- А может быть он другую полюбил, а про нас забыл?
-- Тогда я найду эту стерву, вырву ей руки, выколю глаза, отрежу нос, уши и язык.
-- Ой, Кутька какая ты жестокая.
-- Я не жестокая, просто за мужиков нужно драться.
-- За мужчин.
-- Что?
-- За мужчин нужно драться, а мужиков и так пруд пруди, бери любого голыми руками.
Если в словах о том, что икнет тот, кого, вспомнит женщина, есть хоть толика правды, то у князя была страшная ночь.
Неделя была как кошмарный сон: столь же длинна и ужасна. Постоянно тайно советовался с волхвами, никто не должен знать, с чем именно Яромир шел воевать. Несмотря на то, что князь брал только старшую дружину, каждый боец, который проверен годами и сотнями сражений, приходилось проверять каждого человека в отдельности: так ли он крепок духом, как хотелось бы. К великому удивлению Яромира, отсеялась, чуть ли не половина, но уж эти люди и в огонь, и в воду, нигде не усомнятся в правильности выбранного пути.
C этими людьми Яромир удалялся от надежных стен города. Попрощались с родными, близкими и боевыми друзьями, оставленными в городском гарнизоне, и двинулись в путь. Сзади осталось толпа провожающих. Шли споро, как и подобает старшей дружине князя. Останавливались только на ночлег и по утренней росе двигались дальше. На четвертый день остановились на длительный привал: поправить амуницию, подковать коней и отдохнуть. Пока дружина отдыхала Яромир решил заехать в соседнюю весь. Князь всегда терпел все невзгоды военных походов вместе с дружинниками, но в этот день совершенно некстати разболелось раненое некогда плече, и неплохо бы было переночевать в тепле. В веси их уже встречали. Женщины тянули к князю детей, мужчины радостно славили князя, ну а незамужние как водится, кидали цветы и строили глазки, впрочем замужние как это тоже водится не отставали и всячески выставляли телеса на показ. Рады холопы были князю. На ночлег остановились в лучшем доме, а лучший дом, как известно почти всегда принадлежит войту, который уже встречал князя на крыльце.
--
Исполать тебе светлый князь, меня зовут Верещага. Я войт этой веси. Не откажи в чести осчастливить мое скромное жилище.
--
Не такое уж оно скромное,-- усмехнулся князь, окуная предложенный хлеб в соль,-- Поди, с каждого дома в веси по стене взял на дом.
Дом был действительно огромный, даже для войта и Яромир подумал, что неплохо бы поднять полюдье, не оскудеют. Несмотря на то, что была весна стол ломился от яств. Расстарался войт, но и подобострастия в нем нет, не показной почет выказывает. Завтрашний день обещал быть тяжелым и Яромир решил особо не бражничать и лечь пораньше. Когда Яромир зашел в свою комнату, с постели встала русоволосая девушка в одной рубахе.
-- Я согрела тебе шкуры Яромир Всеволодович,-- робко сказала она.
Девушка, пытаясь поскорей проскользнуть мимо князя. Однако князь перехватил ее за талию и притянул к себе, чтобы лучше рассмотреть. Она была дивно хороша. Высокий лоб, тонкий нос и два осколка неба вместо глаз. Под просторной рубахой проступали очертания молодого стройного тела, а высокие упругие груди прямо-таки рвались наружу. Сахар, а не девка. В таких мужчины влюбляются безоглядно, а женщины не проклинают из зависти, только восторгаются, как боги создали такое чудо.
--
Разве ты не хочешь согреть еще и меня?-- шутливо спросил Яромир.
--
Я... я... я сейчас закричу,-- пролепетала она.
--
Зачем кричать? Я еще ничего не сделал,-- улыбнулся князь.
Она открыла, было, рот чтобы закричать, но Яромир резко схватил ее за шею и запечатал уста поцелуем. Ему нравились такие непокорные, дикие женщины. Любая дворовая девка при одном только его взгляде уже держит в зубах подол, а эта еще сопротивляется, пытается быть маленькими кулачками. Яромир отпустил ее только тогда, когда она перестала брыкаться и обмякла в его объятьях.
--
Как тебя зовут, русалия?-- спросил князь.
--
Аглая,-- ответила она и Яромир снова впился в ее губы.
Он отнес ее на кровать, не прекращая поцелуя. Князь быстро разделся, бросая вещи на пол, за ним все это время испуганно наблюдало Аглая. Потом на пол упала и ее рубаха, безжалостно сорванная Яромиром. Он с силой раздвинул ее ноги и резко вошел. Аглая жалобно пискнула и закусила губу. Яромир долго мял и тискал ее пока обессиленный не заснул. На утро его разбудил Дубок. Он был необычайно хмур и угрюм.
Яромир резко вскочил с кровати и увидел, что на шкурах остались пятна крови, и удивился, как это такая красота в таком зрелом возрасте досталась ему не тронутой. Вчера он на это не обратил внимания. Когда солнце поднялось над горизонтом, дружина уже пылила по дороге.
Яромир сидел в шатре и рассматривал карту. По идее, в том месте ничего быть не может, иначе бы уже давно сообщили о храме. Там охотничьи угодия и народ там частенько хаживает. Не иначе как волшбой попахивает. Возле шатра послышались какие-то голоса, и, откинув полог, в шатер зашел младший волхв-травник.
-- Княже, Чапыра умирает,-- сообщил вошедший, становясь слева от входа.--Тебя видеть хочет.
-- Какой еще Чапыра,-- удивленно поднял бровь Яромир.
-- Которого ты на кол посадил.
-- Чего хочет? -- раздраженно буркнул князь.
-- Говорит, что у него к тебе просьба.-- и тихо добавил, -- Последняя.
-- Добро,-- Яромир встал из-за стола.-- Показывай, где он.
Волю умирающего надо исполнять, так покон велит, а он составлялся не в один день. В нем вся мудрость пращуров.
Яромир шел по лагерю, привычно выискивая нарушения устава или дисциплины. Но глаз ни за что не мог зацепиться, все-таки старшая дружина. Волхв, легко лавируя среди коней, людей и прочих препятствий, целеустремленно вел князя к подводе с умирающим Чапыра. Дойдя до подвода с холопом и вспомнив о его дочери, ради которой он старался, Яромир внезапно подумал, что и сам стремится к власти, завоевывает земли, покоряет племена или облагает податью, но передать все это пока некому. Так что надо всерьез задуматься о наследнике.
Когда Яромир подошел в плотную к Чапыре, резкий запах ударил ему в нос, но он даже не поморщился, еще и не такое нюхали. Однако голос прозвучал несколько глуше обычного:
-- Чего надо? Мое слово княжеское, как сказал, так и будет.
-- Есть просьба у меня. Надеюсь, воин воина поймет,-- Чапыра говорил тяжело, подбирая слова.-- Да не смотри на меня так подозрительно. Я десятником ходил в дальние походы еще с твоим отцом -- Всеволодом Мечеруким. Взял немало добычи, осел, завелся хозяйством, да вот по старой привычке много транжирил, так что просадил все деньги, которых по расчетам должно было хватить еще детям на безоблачную жизнь.
-- Короче,-- Нервно буркнул князь,-- у меня много дел.
-- Да, да,-- спохватился Чапыра,-- просьба у меня к тебе есть.
Он закатил глаза, удерживая сознание от подступившей боли.
-- Прошу тебя, княже, пусть первый снаряд, выпущенный из катапульты, будет мной.
-- Что?-- брови Яромира стремительно полезли на лоб, о таком он слышит впервые.
-- Мне все равно не жить, а перед смертью я даже ходить не могу,-- продолжал умирающий,-- а воину, бывшему или настоящему, не гоже дохнуть подобно старому псу, которого свора кобелей приняла за сочную суку.
-- Просьба достойна дружинника Перуна,-- Яромир склонил голову.-- Да будет так.
Когда Яромир возвращался в шатер, до его слуха долетел мерный перебор гуслей. Подойдя поближе, он увидел седобородого старца. Лицо его было ужасно стянуто шрамами, правая рука не разгибалась в локте. Увидев князя, кощунник замолчал и положил руки на струны, гася звук. Собравшиеся воины, а это почти вся дружина, за исключением дозорных и разведчиков, уставились на князя умоляющим коровьим взглядом. Яромир кивнул кощуннику, чтобы продолжал. Старец поправил обрубок ноги, лежащий на костыле, кашлянул и, ударив по струнам, запел. Светлый и сильный голос кощунника, совершенно не вязавшийся с его видом, наполнил поляну образами прошлых лет.
-- ...И решили люди, что уже могут померяться силою с богами. Они сами возомнили себя богами. Боги разгневались на людей, ибо не может человек стать богом, если он погряз во лжи, разврате и подлости. Он не может даже называться человеком, если не знает таких вещей, как честь, достоинство, совесть. И в это время воззвала Мать-Сыра-Земля к братьям своим: ''Помогите братцы, нет больше сил моих. Отравили меня дети мои малые, дети малые-неразумные.'' Тогда боги наслали бедствия всевозможные на род человеческий. Испугались люди кары небесной, побежали задабривать всех богов: лживых и истинных. Не за совесть, за страх побежали. Пуще прежнего разгневались боги и решили извести весь род человеческий и извели. Остались только чистые сердца, что и в такое время сохранили человечий облик. Мы, их дети, помним и блюдем заветы предков оставаться людьми во все времена.
Кощунник отложил гусли, но слова еще витали в воздухе, питая образы прошлых лет. Он прокашлялся, ему тут же поднесли ковш воды.
-- Как зовут тебя, дедушко?-- пробасил Яромир.
-- Всяк по разному кличет. Кому как сподручней.
-- А не хочешь ли при войске остаться?--продолжал князь,-- уж больно добро сказываешь.
-- Блогодарень тебе, княже, но я не могу остаться, -- кощунник прижал руку к груди и склонил голову.-- Мой дом -- весь мир. Мне везде место.
-- Тогда прими от меня это,-- Яромир снял перстень.
-- Я стар, и подобные вещи меня давно не привлекают,-- старец встал во весь рост (отнюдь не маленький),-- Для меня лучшая награда -- зажигать сердца. Ты меня уже отблагодарил.
Яромир поклонился кощуннику в пояс и пошел думать нелегкую думу.
Яромир стоял перед войском и оглядывал чудо-богатырей, старшую дружину, составляющую костяк любого войска. Все, как на подбор, могучи, крепкие, выносливые, побывавшие не в одном сражении.
-- Разведка доложила, что завтра мы будем под стенами неприятеля. Вы должны быть готовы к любым неожиданностям. Ни один предмет оттуда не должен выйти из тех стен. Это очень важно. Ослушников ждет смерть, равно как и их родных и близких.
Яромир еще много чего говорил, но в основном это были общепоходные фразы. Мол, от успеха дела зависит будущее великорусского народа, что на нас сейчас смотрит вся Русь и все в том же роде. Но сейчас его волновало лишь одно: где эти ублюдки прячут библиотеку. Ведь они не знают, что знание опасно и что не всякая история не ошибается дважды. Ибо, не зная прошлого, можно ошибиться, а чем больше ошибаешься, тем больше исключаешь неправильные пути. А если действовать по заученному сценарию, то продвинешься далеко, но последствия будут тысячекрат хуже, чем в начале пути.
Все войско спало крепким сном, за исключением дозорных, которым спать никак нельзя. И никто не обратил внимания на двух волхвов, что неслышными тенями скользнули к тихой рощице. Мало ли какие дела у волхвов. Простому люду в них лезть не следует.
-- Яромир зашел слишком далеко. Возможно, его придется остановить.
-- Как? Отговорить или переубедить его мы не можем, а наложить заклятие на него мы тоже не можем. Сам знаешь, он заговорен от этого.
-- Значит, остается только одно--убить.
-- Да ты в своем ли уме? Мы же волхвы, а не тати подзоборные. Мы не можем убивать.
-- А ты подумай сам, что будет, если он понесет эту заразу. Вспомни хотя бы Владимира.
-- Но ведь если Яромир поведет пропаганду, то братья же его остановят.
-- Остановить-то остановят, а народ? Эта зараза успеет поразить немало людей, пока его остановят, и опять пойдет кровавая вереница. К тому же не стоит оставлять тот факт, что и братья могут тоже не устоять.
-- Значит, нам ничего не остается.
-- Как только мы поймем, что он заражен, мы его убьем. А потом хоть к самому Ящеру.
С закатом луны прибыли разведчики. ''Терем с крестами на крышах'' был в часе конного перехода. Так что часть войска тут же была послана на оцепление вражеской территории. А основное войско прибыло на рассвете. Вперед выкатили катапульту с Чапырой. Он был уже на грани двух миров, так что меч ему просто привязали к руке, чтоб не выпал.
-- Будет твоей дочери богатое приданое или я не светлый князь Яромир.
-- Благодарень, княже,-- слова Чапыры были, как легкий ветерок -- едва различимы.-- Прощай. Там встретимся.
-- Ты достоин дружины Перуна,-- Яромир отсалютовал Чапыре мечом.-- В добрый путь.
С этими словами Яромир перерубил веревку, и тело Чапыры взмыло вверх.
-- Слава!-- грянул клич Чапыры и подобно падающей звезде снес крест с самого большого купола.
-- Слава!!!-- вторили сотни осаждающих и ринулись на приступ под навесом стрел.
Замелькали лестницы, и первый штурмовой отряд в мгновение око оказался на стенах. Завязалась кровавая сеча.
Осажденные защищались яростно, но их силы таяли, как весенний лед. Они не могли противостоять хорошо обученной и закаленной в боях старшей княжеской дружине. Ворота распахнулись и, вот уже вся дружина ворвалась в монастырь.
-- Без приказа ничего не жечь.-- Грянул рев князя.
До полудня продолжалась резня. Захваченных в плен сразу же вели в кузню, где обосновались заплечных дел мастера. Но, несмотря на все умение, они ни из кого не смогли вытянуть, где находится главное книгохранилище. Лишь после многочисленных жертвоприношений и обрядов волхвы смогли указать на потайной ход.
Целую неделю Яромир и волхвы не выходили оттуда, и это очень радовало дружинников. Они грабили и насиловали, насиловали и резали, а награбленное серебро и золото несли в кузню, где переплавляли в слитки. Строгий запрет князя все блюли свято, ведь если князь сказал, что культура этого места не должна выйти за стены, то так и будет.
Яромир склонился над книгой, лежащей на постаменте в центре зала. Должно быть, это хроника монастыря:
"Сие писание от отшельника Никанора, уединившегося в церкви, не сохранившей имени. Именуемая нами служителями господа нашего Иисуса Христа, как Уральская православная.
Мы, служители православного бога, гонимы поклонниками Перуна и Ярилы. Когда-то в России наш бог занимал первое место, но ему, должно быть, понадобилось возвысить Россию, превратив ее в Великую Русь, и послать испытания на головы православных.
500 лет назад человечество сильно шагнуло вперед, и были открыты планеты, пригодные для жизни. ''Ноев ковчег'' построили прямо в космосе, на орбите Земли, и шагнула туда почти треть населения. Но тяжело было строить, ибо каждый говорил на разных языках. Тогда ученые мужи изобрели импульс, который позволял людям общаться мыслями. Запустили его через спутники, и строительство пошло в шесть раз быстрее. Многие сравнивали это с трудами Яфета и его братьев. И однажды явился отцу Федору ангел и сказал, что кровь Яфета снова бурлит в жилах его потомков. И они будут наказаны, так как задумали уподобиться богу -- сняли ЕГО запрет на речь единую. И сказал, что верующие должны запастись провизией и уйти глубоко в горы. 300 лет жили мы в горах и, когда вышли на поверхность, увидели, что вся вера христова попрана, а на месте храмов и церквей остались только развалины и повсюду торчат идолищи поганые. Это всего лишь еще одно испытание для рабов божьих. Вера в Иисуса Христа возродится, когда он снова сойдет на землю и покарает неверных, и все снова станут рабами божьими..."
Из потайной двери вышел человек в красном плаще -- символ княжеской власти, с налитыми кровью глазами и резкими чертами лица, мелкие морщины избороздили суровое лицо, но ясные глаза цвета чистого неба, смотрели так же жестко. В этом человеке с трудом угадывался светлый князя Яромир.
-- Сжечь здесь все, чтоб и следа не осталось, -- а про себя добавил: "Никто не должен знать о позоре наших предков".
Возвращался князь той же дорогой так, что решено было заночевать в той же самой веси, что и раньше. Да и повод был очень хорош. Аглая. Он не забыл о ней даже за суматохой похода и битвы, чего с ним не случалось с юношеских лет. "Неужели это и есть именно то, что я искал всю жизнь в других женщинах, -- металось в голове Яромира. -- Удача о которой не то что мечтать и строить планы, но и думать-то опасно, можно вспугнуть. Удача штука капризная." Яромир боялся не того, что Аглая не захочет стать его женой и рожать крепеньких, здоровых карапузиков, которые повзрослев будут наводить страх на всех соседей или, что кто-то позволит себе усомниться в выборе светлого князя. Несогласным головы долой, Аглаю под венец хочет она того или нет. Это никого не должно волновать. Даже ее саму. Княжеское слово закон. Но вот полюбит ли он ее или она просто станет четвертой женой. Торжествовал князь, когда враг трусливо бежал от него на поле брани, а вот любовь свою вспугнуть боялся. Свою и ничью больше. Непонятно для него было только как за одну ночь эта простолюдинка сумела зажечь в нем такие чувства. Воистину говорят любовь истинный промысел богов.
До селения оставалась чуть меньше версты, а за ними уже тянулось все село. Встречали. Не за страх такие почести простого народа. Ведь лучшего князя тяжело сыскать: жестоким полюдьем не облагает, не уводит поголовно юношей на службе в войске, а девушек в услужение при дворе. Только не думали люди, что не от чрезмерной доброты к ним такое отношение, а от того, что они всего в четырехдневном переходе от столицы и в случае прорыва неприятеля в глубь страны эти пахари костьми лягут но на службу врагу не встанут и сами будут его сдерживать до подхода основных сил из города. Да, в общем-то, им и думать об этом не обязательно, живут, не тужат и на том спасибо. Яромир смотрел на этих людей, счастливых уже тем, что их обожаемый светлый князь оказал их деревни великую честь своим посещением, и никак не мог найти Аглаю, хотя она по идее должна была быть в числе первых встречающих и бежать сейчас с ним радом, держась за стремя. "Сам себе накаркал, -- зло подумал князь и до скрипа сжал кулак. -- Преставилась небось девка." От хвори какой не стало Аглая или в лесу валежиной придавило, зверь задрал, утонула в болоте, мало ли как боги призовут к себе. Да только тоскливо стало князю, будто пропоице-попрошайке которому вместо мелочи алтынный кинули и он на радостях побежал его пропивать, только в корчме сразу распознали подделку и накостыляли пропоице, и вот сидит он на дороге перед корчмой. Плачет. Навзрыд плачет. Не денег ему жалко, осознать которые он еще так и не успел, не помятые бока слезы выжимают, а лишь затеплившееся мечта хоть один день почувствовать себя чем-то большим, чем просто оборванец была безжалостно разбита в одночасье.
Однако, въехав в деревню, князь все-таки увидел Аглаю. Она стояла на крыльце своего дома с караваем в руках и пристально смотрела на него. Яромир легко соскочил с коня прямо на крыльцо, отщипнул хлеба и поцеловал Аглаю. Дружина также встала вдали от веси, а с князем пришла только личная охрана, которая уже шла в окружении молодежи, жадно ловя их взгляды и предвкушая рассказы о походе.
-- Честной народ, -- зычно грянул голос князя, -- выноси из погребов мед хмельной, да яства. Пировать будем. За победу да за павших.
Тут же маленький служка подбежал к Яромиру с кубком. Князь одним могучим глотком осушил его и с силой грянул им оземь.
--
Слава!
--
Слава! -- отозвались дружинники.
Народ быстро засуетился. На улицу стали выносить столы, на которые быстро расставлялись запасы из погребов. Откуда-то появились скоморохи и заиграли быстро и весело. Веселье началось стремительно все, ускоряя и ускоряя темп. Дружинники, изрядно захмелев, хвастались, кто, сколько врагов убил в бою, кто-то мерялся силой, кто-то братался, некоторые уже начали растаскивать девок по углам. Здравицы за князя гремели одна за одной.
В эту ночь Яромир был нежен и Аглая отвечала ему тем же. Засыпал князь с мыслью о том, что на утро он увезет свое счастье и уже через пять дней она станет его женой. Свадьба состоится, как только они приедут в город. Когда он уснул Аглая аккуратно высвободилась из под его руки и взяв в руку нож примерилась для удара. Бить нужно было наверняка. Второго шанса для удара у нее уже может не быть. Аглая смотрела на князя. Этот человек отнял у нее отца. Два дня назад вернулись соседи из города и рассказали, что его посадили на кол. Из пьяных разговоров дружинников Аглая поняла с кем они ходили воевать. Ее мать была христианкой и тайно крестила дочь. Два года назад она сама удалилась от мира именно в этот монастырь. И сейчас она тоже была мертва. Аглая замахнулась и всей силой всей яростью вонзила нож в грудь человека, которого успела полюбить. Яромир широко раскрыл глаза и резко выдохнул. Он даже не успел понять, что произошло. Нож пробил сердце.
На утро когда пришел Дубок, он увидел, что на кровати лежит мертвый князь с ножом в груди, а рядом сидит Аглая и отрешенно смотрит в стену. Дубок одним резким отточенным годами движением выхватил меч и снес ей голову. Потом он поднял голову и, уходя с дворы, нанизал ее кол в ограде. Рядом завопила женщина потом еще одна. Поднялась паника. Весть о том, что князя убили быстро разлетелась по веси.
Что еще мог сделать преданный Дубок. Каждую седмицу он скакал в эту деревню, к этой девушке, Аглае и может быть она его и не любила и была с ним лишь из хвастовства перед подружками. Как же, любовник из старшей дружины, тут все девки обзавидуются, но вот он ее любил и ничего сейчас кроме как спасти ее от еще страшной участи, как убийцу самого светлого князя не мог. Мрачен был Дубок. Аглая мертва, нет больше Яромира, которого он обожал и слепо шел за ним в бой по первому требованию. Он уходил от деревни не в силах смотреть, как на деревню и ее жителей изливается возмездие дружинников за смерть князя, а тем более участвовать в этом. Не выживет никто, даже домашняя скотина, дома сожгут, а землю перепохают и засеют солью, чтобы не вырос даже чахлый чертополох. Убьют саму память об этом месте. Дубок уходил, а в избе остался лежать князь, устремив взгляд в потолок, словно в жажде пробить его и спросить у богов за небесной твердью, почему получилось так, что он непобедимый светлый князь Яромир прозванный Скорым сумел с легкостью уничтожить столь неприступный храм, а сам погиб от руки последней христианки. "Какая нелепость" -- говорили по-прежнему ясные глаза князя.
А о чем говорили мертвые глаза Аглаи так никто и не понял. Может, и вовсе молчали они.