Аннотация: При создании данного текста ни один физический закон не пострадал.
1. Первый взгляд.
Необходимо быть. Часть изречения-девиза: "Чтобы познавать, нужно быть свободным, но прежде необходимо быть пленённым". Так получилось, что в проекции на сознание фраза содержит целый план существования, и план неплохой. Допустим, есть некоторая жизнь, состоящая из событий, мыслей, эмоций. Она разворачивается во времени, имея неявную связь с некоторой структурой бытия, которую, опираясь на её знаковый, в том чис-ле, характер, можно описать как текст. Что бы не происходило, происходит и имеет к тек-сту отношение, целый спектр отношений, среди которых совпадение - самый редкий, практически невозможный вариант. Об этом исключительном варианте в дальнейшем хочется сказать особо.
Текст не смешивается с жизнью, но и не известен вне неё. Попытка их разделить приводит к необходимости определить и то, и другое: жизнь и текст. И если жизнь как-то поддаётся попыткам определения (описания, обозрения, толкования, угадывания, моделирования, интерпретации и много "и т.д."), то текст в отношении себя не допускает даже сло-ва "нечто". "Нечто, вписанное в жизнь", "нечто, сопутствующее жизни", "нечто, протекающее во взаимоопределяющем контексте существования" - всё это явное не то. До такой степени, что "явное не то" могло бы стать атрибутом неопределяемости текста, если бы существовала область, в которой этот атрибут можно было бы разместить. Но пока нет возможности продолжать о тексте, следует вернуться к изречению.
"Чтобы познавать, нужно быть свободным ..." - это написано потом, когда из размышлений над уже состоявшимся отрезком жизни выделилась доминанта "познавать" и одно из её необходимых (или кажущихся таковыми) условий - быть свободным.
Жизнь, как эзотерическая практика: "познавать", быть "свободным" - термины, обладающие скрытым смыслом. Из наблюдений над вялотекущим существованием не следует, что "чтобы познавать, нужно быть свободным". Из них следует: "чтобы ходить, нужно иметь ноги", "чтобы утолить голод, нужно поесть". Среди необходимого для существования - "познавать" отсутствует, быть "свободным" означает "быть ничем не занятым". Но есть иные наблюдения, не дающие простых ответов, зато образующие внутри беспокойство, состоящее из догадок и предположений по поводу вещей, для существования необязательных. Кое о чём из "необязательного" можно прочесть в книгах, услышать в разговорах. Но основное собирается понемногу внутри, то ли в голове, то ли ещё где. И первое же прозрение (это когда в сознании возникает картина, показывающая одномоментное разрешение множества вопросов и противоречий) взрывным способом расширяет жизненное пространство, в котором только и хочется и стоит существовать.
Способ существования - познание. Возможность существования - свобода. Путь к свободе - через заблуждения. В сумме получаем: "чтобы познавать [осознанно существовать], нужно быть свободным [от кажущегося реальным], но прежде необходимо быть пленённым [иметь набор представлений, "объясняющих" жизнь"].
Это уже кое-что, но уж слишком напоминает поваренную книгу: "Чтобы приготовить борщ, нужно взять свёклу, капусту, говядину, всё это промыть, положить в кастрюлю, залить водой, довести до кипения, добавить соль, лавровый лист и т.д.". Получим борщ. Не равный сумме входящих в его состав продуктов - ещё есть кто-то, кто берёт, промывает, заливает водой, доводит до кипения. Есть цель, созвучная существованию - съесть борщ, чтобы утолить голод. Борщ укоренён в прошлом и транслируется в будущее, обладает оттенками национального, наделён признаками профессиональной принадлежности, является предметом классификации, лингвистически независим. При желании можно продолжить. Однако есть основное, очевидное, что не прочитывается ни в какой классификации и не выявляется в обобщениях: необходимо есть. Это настолько банально, что способно испортить настроение философствующего субъекта, ожидающего от своих рассуждений чудесного прорыва в заоблачные высоты человеческого (и сверхчеловеческого) духа. И всё же повторим: необходимо есть.
Возвращаясь к высказыванию "Чтобы познавать...", рассмотрим присутствующие в нём основания. Их два. Первое: нужно быть. Второе: необходимо быть.(Отметим, что первое "быть" имеет различия со вторым "быть"). Относительно Быть "нужно" поглощается "необходимо", или, иначе - "необходимо" содержит в себе "нужно" в качестве менее сильного варианта. Итак - необходимо быть. Вот сильное основание, оно же - основной (основный) смысл, объединяющий в себе все прочие смыслы и возвышающийся над ними.
Не так давно в современной литературной атрибутике отыскался термин "послание" (как вольный перевод английского message - сообщение). Трактуется приблизительно так: художественное произведение (книга, фильм, спектакль, картина, скульптура), кроме конкретного смыслового содержания, несёт в себе в неявном виде некое сообщение, адресованное всему человечеству, послание.
Тогда "необходимо быть" это Послание, что интуитивно точнее, чем основной смысл. Быть - бытиё, основная онтологическая категория. Определение отсутствует, наличествует наведённое философами смысловое поле, из которого извлекаются суждения, имеющие, так или иначе, отношение к бытию. Все, стартующие в онтологии, сталкиваются с категорией "основание", о котором, в свою очередь, известно только то, что сказывается этим словом в языке: основа, на которой утверждено бытие, обоснование бытия. Пока это-го достаточно.
Итак, из высказывания "Чтобы познавать...", структурно организованного по принципу рецепта из поваренной книги, оказалось возможным извлечь смысл-послание "Необходимо быть", имеющее онтологическое содержание. Сравним его с тем, что очевидно-неявно присутствует в реальности, описываемой типографски изданной поваренной книгой:
"Необходимо есть". Напишем слово "Есть" с большой буквы и возрастём в понимании Есть, как именования всего, осуществившегося когда-либо и осуществляющегося в данный момент, взятого в своей совокупности (излишне говорить, что "есть" в смысле питаться, присутствует в этом представлении с характерной неотвратимостью).
Вряд ли стоит пытаться обнаружить Есть в таком понимании - в жизненной практике, с которой имеет дело формальное, обыденное восприятие. Представляется удобным посмотреть на оппозицию "Быть - Есть". Сохраняя в неприкосновенности сложившееся понимание бытия, как онтологической всеобщности, отыщем оппозицию "Быть - Есть" внутри бытия (хотя нетрудно найти примеры, в которых категория Есть не встраивается в бытие никаким мыслимым образом). Свяжем понимание "Быть" и "Есть" с образами пространства Быть и пространства Есть. В возникшей картине сразу становится доступным разделить собственно бытие на две части: возможное бытие, связанное с пространством Быть и наличное бытие, связанное с пространством Есть. Здесь сразу и категорически необходимо заявить о том, что складывающаяся конструкция служит только для образного представления понятий и некоторой метафоры их взаимоотношений, ни в каком виде не есть схема мироустройства и не существует вне своей объявленной функциональной, сугубо служебной области.
Итак, связав категории Быть и Есть с пространством, мы должны отдавать себе отчёт в том, что эта связь сильно редуцирует их истинную сущность, однако даёт шанс интерпретировать их взаимосвязь в доступных средствах. Так, говоря о формах, функционирующих в этих пространствах, мы понимаем и удерживаем в памяти то, что они - продукт нашей мыслительной активности, направленной на извлечение смыслов, познающей интенции. И что они - формы разве потому, что по-другому мы представлять ничего не можем. Как и сами пространства, не имеющие референтов протяжённости и объёма, что не разрушает глобальную аналогию с пространством, как Таковым.
Затея с оппозицией "Быть - Есть" состоит не в том, чтобы проследить способ и результаты взаимодействия того, что есть с тем, что возможно в принципе и когда-нибудь станет Есть, а в том, чтобы разрушить всякое представление о таком взаимодействии. В котором одно способно переходить в другое на основании некоего плана: бытие, содержащее замысел о будущем, реализуется в событиях и вещах, непрерывно и последовательно становясь тем, что есть. И философам только и нужно, что ухитриться выявить этот план-замысел с помощью подручного инструмента ( опасаясь, однако, орлов, способных при случае выклевать им печень).
Быть и Есть не равны друг другу несравненно в большей степени, чем бытие не равно существованию. Поскольку бытие всеобще, резонно вообразить, что всеобщность может
"бытийствовать" на уровне принципа. Это означает, что любой объект или целая структура объектов-элементов "заданы" в пространстве Быть во всей совокупности своих "естественных" (доступных нашему восприятию) состояний сразу, от начала до конца, от зарождения до полной свершённости, присутствуя во всех циклах и процессах во всём спектре творящихся взаимосвязей, без утраты своей качественной определённости вписываясь в целостность бытия. То, что всё присутствует сразу, делает неопределёнными начало и конец в их привычном значении, поскольку время, известное нам в виде последовательности событий, в пространстве Быть утрачивает такую наглядность. Оно может существовать в качестве основной характеристики пространства, определяющей его конфигурацию и задающей способы образования форм, их виды и возможности их трансформации. Этот факт разрушает всякие возможные представления о связи пространства Быть с пространством Есть, основанные на нашем восприятии времени и на наших к нему отношениях.
Хорошо бы понять, что, мягко говоря, приблизительность такой картины бытия, схематизированной, в добавок, вполне механической абстракцией двух пространств не имеет никакого значения в смысле её достоверности. Этот смысл нам безразличен, нас никак не трогает тот факт, что эти представления могут не иметь, и скорее всего не имеют ничего общего с истинной картиной бытия. Существенно то, что даже поверхностно предпринятая попытка рассмотрения всеобщности, как принципа бытия, не только не проясняет на-ше о нём представление, но в конец лишает наши взгляды какой-либо опоры, а с ней и на-дежды на постижение истинной реальности. Откровенности ради - не сильно-то и нужна нам сама реальность, нас куда больше заботит наша любимая модель этой реальности. Вот оказаться без неё, позволить кому-чему-либо вторгнуться в наши построения, их расшатать, ослабить - вот что невыносимо! Оградить, защитить, не допустить! И стоит убогая сараюшка, из прогнивших досок кое как сколоченная, в окружении гранитных стен двухметровой толщины - нерушимых научных достижений. И рад бы иной раз кой-чего подновить, подправить - нельзя, стены не пускают.
Так что же два пространства: Быть и Есть, как с ними дело обстоит? Должна ведь, обязательно должна быть связь между ними. И она есть, есть всегда и везде, прямо сейчас и непосредственно здесь. То есть в нашем времени-последовательности и в пространстве трёх координат. Так что не стоит задирать голову и вглядываться в небесные выси в поисках загадочных структур и неземного вида призрачных конструкций. Достаточно увериться в том, что невидимо и поискать вокруг следы бытийного, проекции целостности, распределённые развёртывающимся временем по становящейся, предметной среде наличного существования. Простой пример проекции - тень на земле от предмета, освещённого солнцем. Солнечные часы: тень-проекция перемещается по плоскости часов, последовательно совпадая с часовыми отметками на ней. Вот проекция, развёрнутая в однозначном соответствии с развёрнутым временем. Солнечные часы возникли из уверенности в том, что завтрашний солнечный свет в точности повторит движение тени по плоскости. То есть часовщик уверился в невидимом завтрашнем свете и отыскал и зафиксировал следы бытийной целостности времени в предметной среде существования.
Пространство Есть присутствует в описанной ситуации в качестве среды, предоставляющей бытийному возможность для развёртывания. Но не является причиной этого развёртывания. Отметим этот факт в предположении того, что пространство вообще не причинно, предположении, пока ничем не обоснованном. Из самой ситуации можно вытащить неявное, воссоздав момент возникновения у размышляющего часовщика уверенности в невидимом. В этот момент в образном мышлении мастера присутствуют сразу: вре-мя вчерашнее, позавчерашнее и поза-позавчерашнее и время наличествующее. То есть осуществляется реконструкция развёртывания времени, его реразвёртывание, что образует максимально (возможное) приближенное к истинному изображение бытия, его ретрофрагмент, длящийся в настоящем. Образ тени-проекции явлен сознанию в виде, совмещающем в себе тень-проекцию вчера, тень-проекцию позавчера и ранее и отсутствующую в настоящем. Образ-матрёшка, где все "матрёшки" - одного размера и не могут влезть внутрь матрешки-настоящего по той простой причине , что её размеры и форма не фиксированы, а длятся в среде пространства Есть. Говоря иначе, образ вне времени не совместим с образом, длящемся в настоящем. И, по не более сложной причине, в настоящем образ не существует, а есть изображение - процесс извлечения образа из времени.
Итак, образ творится во времени и доступен в настоящем в своём незавершённом виде - в изображении. Но это только способ проявления образа, его динамика. Чтобы проявление осуществилось и стало доступно восприятию, ему нужно попасть в среду восприятия. В примере с часами тень от стержня, торчащего из центра плоского циферблата, становится зрительно воспринимаемой благодаря плоскости циферблата, играющей роль экрана. Эта плоскость и является той частью среды восприятия, которая видимым способом замещает стержень и его изображение его тенью-проекцией. Проекция или след предмета на поверхности доступны зрению благодаря экранным свойствам поверхности. Проекция, существуя на экране-поверхности, делает видимым не сам предмет и даже не поверхность предмета, а часть пространства, поперечное сечение пространственного коридора, в котором происходит процесс извлечения формы из того состояния бытия, в котором сущность предмета пребывает вне времени (вне представимой нами связи со временем) в своей функциональной завершённости. Можно предположить, что предмет второй природы (созданный человеком или автоматом), имеющий форму, целиком подчинённую его функциональности, явится для среды бытийного инородным образованием и уж никак не сможет соответствовать идеальным формам, растворённым в её потенциальности. Тогда сама функциональность и будет той матрицей, которая совместит сущность с её редуцированной формой-оболочкой.
Нужно остановиться, перевести дух и задним числом кое-что добавить. В то место, где говорится об экранных свойствах поверхности. Когда проекция - это тень, тогда речь идёт о пространстве, когда проекция - это изображение, то речь идёт об экранных свойствах формы. Здесь всё гораздо сложнее и не поддаётся сокращённому описанию. Опуская промежуточные рассуждения (представляющие отдельный интерес), представим голографическое объёмное изображение предмета и предмет, как таковой, вложенный в свою голограмму до полного (видимого) совмещения. Голограмма никогда в точности не совпадает со своим предметом и существует с ним в разных пространствах, точнее - разнородных пространствах, могущих совпадать или не совпадать. То, с которым мы имеем дело - и не только, когда созерцаем предмет, но и измеряем его - пространство восприятия, в котором форме предоставлены экранные свойства. Экран - поверхность предмета - делает видимым проекцию предмета, транслирующую его объёмное (плоское) изображение в пространство восприятия.
Отметим, что не пространство обладает свойством визуализации, а форма использует возможности, предоставляемые ей пространством. Повторим: пространство не причинно, среди очевидных его атрибутов нам доступна только вместимость - возможность предоставляемая предмету(форме) для его осуществления. Если форма проистекает из функциональности предмета и эта функциональность может быть опознана, как, например, вращение, то для осуществления предмета(формы), то есть для манифестации его сущности - предмет(форма) будет вмещён пространством, вращающимся относительно среды вос-приятия. В принципе, для вялотекущей действительности это ничего не меняет. Всё равно, все наши действия, а также и мышление опосредованы средой восприятия - и результа-тами мы удовлетворены.
Аналогия оппозиции двух пространств пронизывает всё вокруг. Их неслиянность не отменяет возможностей их взаимопроникновения и динамической смены позиций, отвечающих сущностным запросам форм. Смысл оппозиции - в фиксации противоположных положений(позиций) каких-либо предметов. ( Хороший пример - предмет и его отражение в зеркале.) Существует ли оппозиция одного предмета самому себе? Да, когда предмет, взятый в какой-то момент времени своего существования, сопоставлен с самим собой в иной, обычно - предшествующий, момент своего существования. В одном пространстве это невозможно, а в двух пространствах, одно из которых есть пространство восприятия, это реализуется, делая предмет доступным для нас, глядящих, слушающих, нюхающих и т.д. Предмет проявляется в среде восприятия, а тот факт, что его явленность обусловлена временной оппозицией самому себе, ошибочно выглядит как задержка во времени. Которую, зная скорость света (звука, теплопередачи и т.д.) и расстояние до предмета, можно посчитать. Вот и получается, что воспринимать наш мир мы можем только потому, что он - самый тормозной из всех возможных миров. Очевидно, что на самом деле, являясь частью бытия, мы способны ощущать время в диапазоне, превышающем тот, в котором реализуется восприятие. И таким образом мы видим "в глубину".
Таким образом, пространства Быть и Есть предстают перед нами развёрнутой абстракцией. Диапазон их взаимосвязей весьма обширен и разноречив, характер взаимосвязей, динамический по преимуществу, основан на представлении о времени, разворачивающемся при переходе от исходного состояния чистого бытия к среде восприятия, в которой оно приобретает знакомые нам черты последовательности. Так это или не так - вопрос праздный, относящийся скорее к вкусовым предпочтениям. Однако остался один момент, размышление о котором не повредит: способность человека опознавать в проявленном мире знаки бытия, не вписывающиеся в причинно-следственную основу существующего Всего. Ранее говорилось о проекциях предметов, проявляющихся в среде восприятия посредством экранных возможностей самой среды и осуществляющихся в ней форм. Такой подход позволял судить о процессе становления "ткани" реальности и содержал в себе догадки об её истоках, укоренённых в недоступном прямому восприятию бытии. То есть, это был своего рода мониторинг, раскрытие особенностей которого (разумеется, неполное) давало материал для осмысления проявлений уже событийного масштаба. Единичность которых объясняется не только их разреженностью на воображаемой карте доступной реальности, но и отсутствием явных логических связей между этими проявлениями, не говоря уже о связях с привычными структурами этой самой реальности. Тем не менее признаки скрытого в них смысла прочитываются, что сближает их с символами ( зачастую именно ими они и оказываются). Однако замечена, и не раз, их повторяемость на протяжении большого отрезка времени, что весьма не привычно для символа, зато характерно для знака, как опорной единицы текста.
2. О тексте.
Если не иметь внутри никаких догадок о существовании текста, то углядеть его точечные проявления в существующем крайне затруднительно, практически невозможно. Однако, что удивительно сверх меры, знание о тексте существует прежде всяких размышлений о нём. Оно непроявлено, завалено всяким хламом: фрагментами непонятого, но отмеченного памятью, как важное; эмоциональными эскизами форм, наделяющих "квадратные трёхчлены" некоторой образностью, представимостью в сознании; созданными во сне псевдоландшафтами, привязанными к реальным домам и улицам тонкой нитью дежа-вю и проч., и проч. - хлам и есть, а выбросить жалко и непонятно больно. Этот "объём" есть, в нём чувственным образом существует, как минимум - всё прошедшее, как максимум - территория, отведённая под будущее, замощённая страхом и неприязнью к нему. То, что всё это никуда не девается, не исчезает и не разрушается при прямом соприкосновении с действительностью, заставляет задуматься о некой структурирующей способности, вмонтированной в нас при рождении, невидимой даже сознанию, но безусловной в высшей степени - то есть достоверной вне всяких доказательств. Именно потому у многих, задумывающихся в глубину, существует выраженная неприязнь к психологии, безо всяких на то оснований претендующей на объяснение вышеперечисленного.
Так бы мы и носили её в себе, стыдясь редких попыток апелляций к этой внутренней, непонятно где размещённой структуре, если бы не её способность к резонансу с особого рода событиями внешнего мира. В потоке существующего вдруг, вне всякой связи с осознанным ходом вещей, возникают моменты узнавания, опознавания как "своего" - фрагментов воспринимаемого мира. Это могут быть принятия решений, о которых в последствии, будучи спрошенными: "Почему так, а не иначе?", мы вполне искренне не находим ответа ("А в самом деле, почему?"), или, имея опыт проживания таких ситуаций, отмечаем их, как присущую только нам особенность, черту внутреннего облика. Это предчувствия, не имеющие весомых оснований, не сбывающиеся, как правило или сбывающиеся не на нас (и тем самым, нам "видимые"), это стихи или иные носители ритмов и рифм, это, наконец, прозрения, "осенения", моменты "истины". Не смирившимся с такого рода феноменами, способными влиять на жизнь, отталкивающим их от себя руками и ногами, трудно понять их, как проявления невидимой структуры вообще и - как знаковой структуры, в частности. Принимающим только их - ещё хуже: "Поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души". Но живём мы, видимо, не затем, чтобы принимать или не принимать, а затем, чтобы понимать. И никто за нас этого делать не будет - только сами, только трудное, только один шанс. Всё остальное не обязательно.
Структура, знаковая. Никакая иначе. Без возможности ею управлять, только регистрировать её проявления, опознавать с её помощью себя в мире, свою привязку к нему. Присутствующая с рождения и ориентирующая нас относительно силовых линий бытия. Текст
Текст - потому, что связывает разнородные знаковые события-проявления в целое. Потому, что эта связь образует смыслы, которые, как хочется верить, складываются в один Смысл. Смысл, который мы надеемся в этой жизни обрести, хотя и живём поперёк него. Собственно, "видима" только разница, только величина отклонения от него. Текст идеален в своей целостности, хотя знаки, его составляющие - материальны. Книги, которые мы читаем, содержат текст, замещающий язык и мысли. Текст с большой буквы и книжный текст - соотнесены более, чем модель и оригинал. В печатном или рукописном тексте нередки встречи со смыслами, не подразумевавшимися при написании. Это почти прямая отсылка к Тексту-основе. Печатные знаки - буквы, цифры, символы - только малая часть знакового поля Текста. Всё живое, так или иначе, ориентируется на знаки. Знаки предупреждают об опасности или реконструируют уже случившееся. Таким образом, соотнесённость жизни со знаками расширяет настоящее, включая в него элементы прошлого и будущего. Это свойство знаковых сочетаний уникально и способно приблизить живое существо к творящемуся бытию. Собственно жизнь можно определить, как способность к расширению времени.
Однако, время невидимо и нематериально. Для того, чтобы воспринять что-то в "расширенном" настоящем, нужно наблюдаемый предмет растянуть по пространству восприятия (что возможно увидеть на фотографиях, специально снятых с большой выдержкой). Но в реальности мы лишены такой возможности, однако восприятие всё же осуществляется и осуществляется, как расширенное. Происходит это потому, что наше зрение фиксирует не сам предмет, а разницу между пространством в окрестности предмета и пространством, занимаемым этим предметом. Мельчайшие порции видимости складываются в изображение, но уже не в органах зрения, а в сознании. В итоге воспринимаем мы интегральное изображение и воспринимаем сознанием. Это не означает, что в восприятии мы не поспеваем за действительностью. Напротив, имея воспринятый предмет внутри (в сознании), мы можем переместить его в точку пространства, в которой он будет находиться через секунду, час, сутки: например, выстрелить не в летящую утку, а в точку пространства впереди неё, с которой она совпадёт через доли секунды - и попасть! Таким образом мы имеем достаточно развитые возможности восприятия, однако лишены возможности непосредственного восприятия настоящего, превращая его в идеальный конструкт. Следуя этим рассуждениям, получим настоящее, как такое положение предмета, в котором текущее значение разницы воспринимаемого и среды равно нулю и потому восприятие настоящего отсутствует (т.е. предмет видим, но сознанием не воспринимается). На мой взгляд, легче расстаться с иллюзорным настоящим, нежели с расширенным восприятием всего происходящего. Впрочем, это дело вкуса.
Предмет существует прежде своего изображения. Тогда изображение вторично. Изображение воспринятое - к тому же интегрально, т.е. составлено из частей, объединённых сознанием в отдельное целое. Таким образом, восприятие имеет дело с миром, разъятым на части и затем вновь собранным в воспринимающем сознании. ( Событие, описываемое в книге, разъято на абзацы, предложения, слова, буквы (знаки) и вновь собрано в воспринимающем сознании). Существует нечто, не позволяющее мельчайшим фрагментам восприятия сливаться в неразличимую массу. Это их вторичность, которая описывает изображение предмета в "терминах" разницы пространств, которое(изображение) есть сумма разниц, опознаваемая сознанием, как отдельное целое. Это отдельное целое - ещё не восприятие, но материал для него. Состоялось восприятие - из суммы возник предмет сознания, замещающий реальный предмет. Не состоялось восприятия - разницы рассыпались, образовав информационный шум. Так ведут себя знаки (буквы), обозначающие не предмет, а разницу пространств, инициируемую предметом. И не сливающиеся друг с другом именно как разницы, а не как части предмета, ими якобы замещаемые. Таким образом, вторичность изображения по отношению к предмету имеет знаковую природу.
Восприятие состоялось или не состоялось - от чего это зависит? Здесь мы подходим к вопросу чрезвычайно сложному и не имеющему практически никакого опыта рассуждений о нём - новое. Что это такое в углублённом рассмотрении? Какова суть нового? Где мы с ним встречаемся и встречаемся ли вообще? Рассмотреть этот вопрос очень интересно и продуктивно для решения огромного круга вопросов. Но здесь о новом, как о таковом, речь идти не будет, только в самом малом объёме и только в контексте рассмотрения вопросов, связанных с восприятием, пространством и средой восприятия.
Человек, собирающий в лесу грибы, имеет в сознании некоторый образец-форму, с которым и сравнивает каждый найденный гриб. При этом решается: гриб или не гриб? съедобный или несъедобный? какой вид(подберёзовик, подосиновик, белый, сыроежка, маслёнок и т. д.)? крепкий или трухлявый? Взять или не брать? И ещё многое в этом роде. Образец-форма, с чем сравнивается нечто, не имеющее ни названия, ни свойств, ни качеств (и даже сам факт отдельности предмета находится под вопросом) идентифицирует это самое нечто, в случае совпадения мгновенно превращая его в полноценный, известный сознанию предмет. Происхождение этих образцов-форм, их разнообразие и количество целиком зависит от опыта человека , складывается в течении всей жизни и составляет внутреннюю среду восприятия. При идентификации эксперт-сознание на каком-то этапе принимает решение в форме "Да - Нет". Что именно выбирается сознанием в качестве конечного суждения, зависит от познающей интенции - активной познающей направленности сознания на конкретный предмет или на одно из его текущих свойств.
Образец-форма гриба существует в сознании в виде "Гриб вообще" и содержит массу идентификаторов конкретных грибов. В течении жизни всё "грибное богатство" претерпевает постоянные корректировки, сомнительные признаки заменяются достоверными, включаются новые виды, углубляются критерии визуального соответствия - но "Гриб вообще" так и остаётся грибом вообще. Это значит, что он - составной. И к нему применимы приведённые выше рассуждения, конечным итогом которых является установление знаковой природы составного образа. Аналогом сложного информационного образа является его существование в виде описания-текста на бумаге. Но как бы не была сильна аналогия, существование текста на бумаге только дублирует то, что находится в сознании, имея ограничения в виде невосполнимых потерь при передаче. Совершенно иным текста является способность его автономного существования. Текст, чьё содержание отсылает нас к реальным предметам и событиям, не принадлежит ни к предметам, ни к событиям. Являясь хорошо структурированным и организованным набором знаков, он в этом качестве представляет вторую природу - созданное человеком. Сфера его функционирования - антропогенная среда. Она может быть представлена, исследована и, наконец, создана посредством текста, совокупности текстов и иных знаковых сочетаний (чертежей, фотографий, изображений, аудио, видео - записей и проч.), в конечном итоге являющихся теми же текстами(только в профиль). То, что ими описывается, изображается, озвучивается - есть предметная среда, существующая как до, так и после текста. Текст и среда взаимозависимы - с возрастающим приоритетом текста.
До сих пор говорилось о знаковой природе образа, создающегося в сознании и сознанием, а также о знаковой природе в общем виде - как о принципиально вторичной природе (среде). Что же первично? - Недоступное бытие. Всё, что мы можем воспринять чувственным образом - опосредовано. Как правило - средой восприятия ( О редких у человека возможностях прямого контакта с бытием следует говорить, как об исключениях ). Среда, окружающая нас, ограниченно доступна нашим органам чувств (включая приборы и иные технические средства исследований), но ими далеко не исчерпывается. Имеет смысл говорить о проявляющих свойствах среды, как об одном из множества аспектов присущего ей многообразия.
С другой стороны, знаковая природа образов, предоставляемых нам средой в её непрерывном становлении, непосредственно связана с сознанием. Развитое сознание образует в себе собственную, внутреннюю среду, динамически коррелирующую с доступной чувственному восприятию частью внешней среды. Воспринимаемый предмет, не представленный в сознании обобщённым образом, вынуждает сознание подыскивать аналоги, прежде всего - формы среди хорошо опознанного и переносить на неизвестный предмет свойства найденного аналога. В процессе опознания задействуются также текстовые описания предметов, отсутствующих среди образов - результатов прямого чувственного восприятия. Такое косвенное, по большей части - интуитивное опознание весьма непродуктивно, однако опыт такой деятельности очень ценен. Он даёт возможность прояснить общую топографию сознания, обладание которой часто выводит на новый уровень познания окружающего мира.
Всё, что попадает в сознание и опознаётся им - осмысливается с целью непротиворечивого включения этого в общую картину реальности. Найденный в лесу гриб соответствует реальности, как наличной, так и внутренней картине реальности в сознании. Гриб, растущий в поле, попадает в сознание и, пройдя установленную процедуру опознания, дополнительно отмечается, как знак. Знак указывает на необычность пары "гриб - поле (среда)" и на осуществлённый, но сознанием не выявленный, смысл этой необычности. Сознание "не знает", что делать с фактом "гриб в поле" и начинает искать дополнительные объяснения как во внешней среде, так и внутри себя. Объяснения находятся, но не подкрепляются опытом и потому не создают дополнения к "Грибу вообще". Они сохраняются сознанием в виде восклицательных знаков, способствующих активизации внимания при повторении подобной ситуации. И, готовое к восприятию необычного, сознание буквально взрывается ассоциациями при виде гриба в городе, своим ростом проломившего асфальт. Это мощный знак жизни, преодолевающей невозможное, это знак таинственного и пугающего, нечеловеческого прошлого города, это знак тщетности людских усилий навязать природе свои законы. И то, что ты оказался - именно сегодня - именно здесь - именно в том своём состоянии мыслей и чувств - и гриб(твой давний и хороший знакомец) показал тебе: "Вот как нужно! Смотри и делай, как я! Я, маленький и мягкий, сломал всё твёрдое, во сто, тысячу раз сильнее меня, только потому, что оно мешало мне вырасти. Этого захотела сама Жизнь, а я - её знак - показал Это тебе".
Гриб, превратившись в знак, преодолел свою грибную форму и, вписавшись в сознание, открыл в нём нечто, ранее неоформленное. Относящееся к важному - знанию о жизни, о жизненных возможностях, готовых к осуществлению в любой момент. Можно прикинуть в уме величину усилий для достижения такого состояния "естественным" путём и потребное на то время - результат будет впечатляющим. Такие состояния нечасты, но и не являются чем-то исключительным. Проблески глубинного сознания, инициируемые знаковыми точками реальности, способны продвинуть сознание в направлении неощущаемого бытия. Попытки ответить на вопросы: "Почему такие моменты единичны и практически не связаны между собой? И что нужно сделать для того, чтобы эти мгновения доступного глубинного видения стали нормой и образовали целостную картину того, о чём лишь намекает обыденное сознание?" - не дают прямых ответов. В самом деле, имея о сущности сознания лишь смутные догадки, невозможно что-то предпринять в целях его, сознания, качественного улучшения. Впрочем, даже имея полные, исчерпывающие преставления о сознании и его работе, не удастся что-либо к этому прибавить или что-то изменить. Поскольку сознание нелокализованно и нематериально. Ответ всё же есть и в общем виде он таков: признать, что практически всё, что мы чувственно воспринимаем и осознаём, как реальность - реальностью не является, а есть чудовищно искажённая галлюцинация, созданная совокупной многовековой деятельностью людского сообщества и передающаяся в поколения на генетическом уровне.
Признать - в этом состоит основная работа. Но тогда нужно отказаться от всего, что достигла наука в познании мира? Нет. Знания, добытые наукой, отнюдь не обесценятся. В самом деле, экспериментальная наука тоже начинает с того, что "не верит глазам своим", данным, полученным чувственным путём. В её основе лежит эксперимент, данные которого представляются и интерпретируются в специальных терминах, индивидуальные восприятия отбрасываются, критерием достоверности служит возможность повторения эксперимента любым исследователем. Вырабатывается специальный язык, обслуживающий данную отрасль науки - то есть хорошо организованный и структурированный набор знаков, отличающийся от других знаковых реалий принципиально и требующий для своего понимания специальной подготовки.
Эти факты определяют, в конечном итоге, эффективность научного метода познания и против этого нет и не может быть никаких возражений. Но, к сожалению, наука состоит не только из экспериментов и учёные, при всём предпочтении их возможностей - отпущенному "рядовым гражданам", обладают тем же сознанием, что и последние. А значит, не гарантированы от "галлюциногенного" эффекта деятельности сознания. Что и проявляется в создании научных мировоззрений. По-человечески понятно - распространить знания, предоставленные успешным экспериментом, на смежные области исследования - весьма продуктивно, особенно если эксперимент в этой области затруднён или вовсе недоступен. Требуется только логическое обоснование данной интерполяции, а оно, как правило, находится. Нет нужды задумываться о таких мелочах, как целое и частное, о том, что отдельное целое соотносится с другим отдельным целым только через иерархически высший уровень, до которого не достать в данном (предшествующего уровня) эксперименте. Главное - чтобы найденный гриб был похож на гриб вообще, а то, что он вырос на земле в которой зарыты радиоактивные отходы - во внимание не принимается.
Это простой пример и он - не пример, а иллюстрация. То есть образное представление ситуации. Изобразительные возможности сознания весьма богаты, но не беспредельны. Наделить формой пресловутый квадратный трёхчлен сознание отказывается (хотя эмоциональная конструкция, привязанная к словосочетанию, возможна и способна к долговременному употреблению и хранению). Однако нарисовать схему квадратного трёхчлена можно без труда: в виде прямоугольников, внутри которых написано то, что прямоугольник обозначает, соединённых прямыми линиями, обозначающими отношения между прямоугольниками. Выходит, что то, что не имеет зрительного (чувственного) образа, можно представить схемой - совокупностью конвенциональных, предельно обобщённых знаков - знаковым образом - текстом. Но схема это прежде всего предельно редуцированное изображение. Она замещает участок реальности, имеющий возможности его изобразительного ( фотографического) представления. Тогда между схемой и изображением существует связь, сохраняющая возможности их взаимоперехода друг в друга. Можно дополнить цепочку, связав схему с другой стороны с её знаковым представлением, подразумевая под связью всё тот же взаимопереход одного в другое. Получится линейная структура отдельного целого, которое есть образ.
Немногим ранее рассматривалось условие возникновения образа в сознании из элементов восприятия ( сумма разниц между внешней границей предмета и средой в её окрестности), имеющих знаковую природу. Напомним, что образ возникает в том случае, если он идентичен образцу-форме, имеющемуся в сознании. Из рисунка 1 видно, что между знаковым представлением и изображением расположена схема. Она представляет структурный потенциал образца-формы и не содержит никаких сведений о форме-эталоне, лишь предугадывая, что структура может быть воплощена в этой форме. В процессе идентификации (отождествления) сознание вмещает структурированную совокупность знаковых элементов восприятия в эталонную форму, видоизменяя структуру. Схема, сохраняя свою функциональную содержательность, переходит в объём, дополняясь "стыковочными" элементами, а также приобретая свойства каркаса. С этого момента объёмная структура-каркас, облечённая формой, становится доступной эмоциональному осознанию, которое гармонизирует образ, уравновешивая его содержательность и оформленность, устраняя или сглаживая конфликты между формой и функциональностью образа. А также эмоциональное осознание позиционирует создавшийся образ в сознании, определяя его активность и целесообразность его сохранения для будущего повторного употребления. Иногда говорят об эмоциональной значимости образа, отделяя тем самым эмоциональное от функционального, но сохраняя при этом его сущностную автономность.
Мышление основывается на представлениях о чём-либо, которые формируются сознанием. Представления, в свою очередь, используют образы, активизируя их и нужным способом сопрягая друг с другом. Создаются временные структуры, обслуживающие, каждая по отдельности, какую-либо одну мысль или простой (не составной) смысл. Движет мышлением неопределённость, своими корнями уходящая в принципиальную неполноту восприятия. Чтобы почувствовать, обнаружить тот факт, что за доступным чувственному осознанию и логически непротиворечивым миром явленного есть мир истинно сущего, сверхчувственная реальность, человеку необходимо приблизиться к границе познаваемого, ощутить её, как предел собственных возможностей. Просто знать о том, что такое приближение возможно - недостаточно. Нужно долгое время находиться на этой границе, освоить, осознать это положение, как своё. Найти своё место.
Тогда возможны нетривиальные размышления о бытии, возможна своего рода настройка на сущее. Интуитивное ощущение нетождественности явленного и сущего, которое сложилось ещё при первом приближении к теме бытия, приобретает устойчивость, тематизируется. Направленность сознания на удержание сущего преобразует фрагментарный интерес к познанию в насущную необходимость познания. Что начинает приносить собственные, специфические плоды. Пересматривая накопленные знания и опыт, сознание находит новые, ранее не замечавшиеся связи и свойства объектов доступной реальности. Которые, по отдельности - косвенно, а в своей суммарной совокупности - прямо указывают на укоренённость объектов в чувственно непостигаемом бытии. Так, например, естественные науки в своём развёрнутом осуществлении создают картину реальности, в которой бытие не обнаруживается ( а значит, говорит наука, его нет). Научный метод познания основывается на постулатах целостного единства мира и его познаваемости. Допустим, мир таков, каким видит его наука: глобальное единое целое, доступное познанию в силу своей исчерпывающей реальности. Тогда вместо множества законов, описывающих реальность, должен быть один основной закон, содержащий в себе все, на сегодняшний день известные законы (а также все, ещё не открытые), в виде частностей. Причём этот закон должен быть очевиден, логичен и математически выразим. Учитывая трудности сведения множества параметров в одно математическое выражение, можно говорить не о едином законе, а о единой теории, определяющей реальность исчерпывающим образом. Такой теории нет несмотря на постулаты-принципы единства и познаваемости мира. Физики говорят о единой теории поля (и есть уже её варианты, пока физиков не удовлетворяющие). Это косвенным образом подтверждает существование недоступной ( с точки зрения науки - пока недоступной) реальности. Другие примеры того же самого можно усмотреть в научных описаниях реальности статистическими методами (заменяющими закономерности), а также в давно замеченном факте совершения открытий на стыке научных дисциплин( что подтверждает единство мира и единство его познания). Несколько с другой стороны осмысливается смена научных парадигм, что говорит о здоровье науки в целом и не менее здравом скепсисе по отношению к декларативным заявлениям о финальности научных истин. И, наконец, внимательному взгляду открывается двойственный характер научного познания: экспериментально-логический, осуществляемый в практике исследования доступной реальности, и грамматологический, неявным образом подменяющий логические выводы, основанные на экспериментальных данных - выводами, на самом деле основанными на внутренних языковых закономерностях, присущих специфическим научным текстам. Учитывая знаковую природу образно-логического мышления, можно определить научные результаты, достигнутые при участии языка - как результаты онтологические ( в какой-то своей части ), выходящие за пределы логики.
Необходимо сделать некоторое "языковое" отступление. Лингвистические исследования в философии и филологии основываются на возможностях извлечения дополнительных, непрямых смыслов из языковой среды. Эти возможности достигаются путём изучения структуры и функции языка, как такового. Не желая оспаривать результаты такого ро-да деятельности, следует отметить, что в настоящем изложении реализуется несколько иной подход к языковой реальности. Основанный на знаковой общности языка (текста) и содержимого сознания - с одной стороны и на эмоционально-образном представлении бытия, аналогом которого служит феномен внезнаковой результативности языкового мышления.
Таким образом научный метод, незаметно для исследователей, может выходить за пределы логического. В какой-то момент в сугубо научные рассуждения могут включаться материалы, "обработанные" языком, которые представляют вторичную, знаковую природу, соотнесённую с доступной реальностью иным, нежели экспериментально-логический, способом. Поскольку подобное происходит вне контроля исследователя, эти включения могут не соответствовать намеченной стратегии научного поиска и негативно влиять на его конечные результаты. Но, подчиняясь характерным свойством языковых конструкций, они (включения) в основном, без искажений, соответствуют внешнему миру в той же степени, что и основной корпус языка, содержащий описания этого мира. В виде примера можно привести процедуры сравнения исследуемого неизвестного объекта с известным аналогом. В качестве условий для корректного сопоставления двух вещей принимаются: их родовое единство, материально-структурное сходство, принадлежность к одному масштабному диапазону и т.д. Всё это необходимо и хорошо работает, ес-ли...сравнение возможно. То есть, если выявлены и исследованы основания сравнения. Обе вещи представлены в сознании, как образы и имеют знаковую природу. Однако образ эталона идентифицирован сознанием и соответствует "Данной вещи вообще". Неизвестный сознанию образ сравнивается не с отдельно взятым известным (как это предполагается стратегией научного исследования), а именно с "Данной вещью вообще". Если идентификация осуществляется, то новая (неизвестная) вещь имеет основания для сравнения с известной вещью во внешнем мире. Если идентификация не случается, то сущностного основания для сравнения нет. Тогда для идентификации стоит попытаться отыскать в сознании какую-либо "Другую вещь вообще", а предпринятая попытка сравнения двух вещей считается неудачной.
Однако, для целей научного исследования сущностная идентификация, в подавляющем большинстве случаев, избыточна. Вместо этого сознание осуществляет идентификацию лишь знакового состава образов, имея в остатке не только невыясненную сущность, но и не определенную субстанциональность. Что же остаётся? Комплекс свойств, соотнесённый с вещью, взятой как безкачественное физическое тело или, если и этого не требуется, с вещью, обозначаемой материальной точкой. Такого рода редукция (вещи - к точке) представляет абстракцию, имеющую целевой характер, т.е. созданную для выяснения закономерностей, иллюстрирующих подчинённость вещи причинно-следственной форме взаимодействий. Абстрагирование подразумевает возврат к исходной вещи. Но, поскольку такая операция-откат не всегда обязательна для целей научного исследования, то она не всегда и осуществляется. Мало того, замещение вещи её абстракцией в мире, конструи-руемом наукой, закрепляется и в обыденном языке, придавая общению характер "научно-сти", создавая на пустом месте атмосферу доверия, широко используемую невежествен-ными людьми. На самом деле это - жаргон, имеющий одну природу с уголовным, по-скольку и тот, и другой основываются на вербальном насилии над личностью, различаясь лишь в степени этого насилия ( и отнюдь не каждый раз перевешивает уголовный).
Сводить счёты с наукой не входит в задачи данного изложения. Наука, очищенная от мировоззренческих спекуляций, представляет собой сложившийся и весьма результативный комплекс видов познания. И в этом её деятельность хороша и полезна для человека и философии. Нехороша и вредна для человека и философии абсолютизация науки, как единственного вида познания. В этом статусе науку эксплуатируют политики и военные. А также общественные институты, использующие науку, как средство для достижения собственных целей, нередко враждебных человеку и всему человеческому сообществу. Стоит припомнить жертв атомных бомбардировок и аварий на АЭС. Техногенный характер этих катастроф очевиден, не столь очевидны конкретные виновники, но со временим и их имена становятся известными. А вот причины катастроф, (а не то, что предлагается в качестве причин) - неизвестны. Одна из основных - отсутствие для человека права выбора собственного пути развития. Есть только один путь - естественно-научный. И не на-до думать, что художники, музыканты, священнослужители находятся вне этого пути. Все они вынуждаются обществом получить, как единственно возможное, начальное образование, почти целиком естественно-научное, жить и осуществлять себя в обществе, полностью зависимом от научно-технического прогресса и перед лицом совершившейся катастрофы быть в числе либо жертв, либо соучастников. Третьего не дано.
Оставлено без внимания упоминание о внезнаковой результативности языкового мышления, связанного с эмоционально образным представлением бытия. Объясняется это тем, что эмоциональное, как особый характер и материал познания - требует особого рассмотрения и образует отдельную тему. Что же касается внезнакового осуществления языка, то планируется рассмотреть этот феномен с той точки зрения, которая определяет внезнаковое, как сверхзнаковое, уровнем выше знакового.
Среда восприятия. На первый взгляд - часть окружающей среды или её свойства, связанные с чувственным восприятием мира. То есть, не отдельная среда. Тогда, предположив, что восприятие - характеристика среды, её не исчерпывающая, попытаемся охарактеризовать другие её стороны. Другие - те, которые: а) не воспринимаются; б) превосходят восприятие; в) не доступны восприятию.
Но прежде нужно определить отношения среды и пространства. Известное нам пространство можно охарактеризовать количеством его измерений и связанным с ними свойством вместимости. Пространство связано с временем и способно изменять во времени свои свойства (примеры: искривление пространства, "чёрные дыры"). Раз изменения возможны и происходят, то происходят они в среде. Таким образом, среда это то, в чём существует пространство (или пространства) и всё то, что в пространстве осуществляется. То есть среда это то, в чём существует Всё, или: СРЕДА ЭТО ВСЁ ТО, ЧТО СУЩЕСТВУЕТ.
Теперь, если говорить о свойствах окружающей среды - значит говорить о локальных свойствах среды вообще. То есть характеризовать локальный участок среды, все свойства которого включены в свойства среды вообще и являются их частью, со всей очевидностью - не исчерпывающей всех свойств среды вообще. Тогда, по отношению к сознанию, всё окружающее есть только среда восприятия, а свойства, непосредственно не фиксируемые воспринимающим сознанием - есть свойства среды вообще. Поскольку все свойства Среды не известны, а известные нам свойства входят в состав свойств Среды, то их известность - суть частный случай соответствующих свойств Среды.
То же справедливо по отношению к сознанию. То есть, сознание включает в себя возможности адекватного отображения Среды в полном объёме, как развёрнутые, задействованные восприятием и основанным на данных восприятия мышлением, так и потенциальные возможности, соответствующие неизвестным на сей момент свойствам Среды. Упомянутое выше подразделение окружающей среды на области и свойства, которые восприятием (по крайней мере - непосредственным) не охватываются, можно сопоставить с потенциальными возможностями сознания, Но только как указатель на эти возможности, а не их классификацию.
Возвращаясь вновь к среде восприятия, можно выделить её, как часть Среды, доступную чувственному и интеллектуальному восприятию. Но необходимо сознавать многоступенчатую условность такого разделения равно как и текучий характер границ, отделяющих явленное восприятию от скрытого от него. Опыт осознания такой условности у человека имеется. Человеческое сознание возникло в тот момент, когда человек ощутил себя отдельным от среды обитания, отделение это явилось одним из первых актов созна-ния. Хотя реального отчуждения от среды не произошло, как не произошло и в дальней-шем его историческом развитии. Поместив себя в целиком искусственную среду, человек утратил часть навыков, определяющих его связи с естественной средой обитания, но со-хранил основу своего органического единства с миром. Фактором, постоянно присутст-вующим в сознании на невербальном уровне и является условность собственной отдель-ности, обнаруживающая себя в предельных прозициях-категориях существования, таких, как оппозиция - слияние, внутреннее - внешнее, иманентное - трансцендентное и подра-зумевающих весь спектр промежуточных положений.
Согласившись с такой последовательностью представлений: сознание - среда воспри-ятия - всеобъемлющая среда (далее - Среда), можно сделать следующий шаг. Полагая сознание сложноорганизованным, выделим в нём внутреннюю среду восприятия (о кото-рой вскользь упоминалось). Тогда получится структура, объединяющая три среды: внут-реннюю среду восприятия, внешнюю среду восприятия и Среду. Это не структура, связы-вающая три отдельных среды, а структура единой среды, чьи свойства удобно рассматри-вать в трёх аспектах.