Вся наша жизнь - испытание. Нас испытывает Господь, нас испытывает король, нас испытывает жена.... А вот, кстати, и она. Еще и не одна.
Господи, дай силы выдержать. Два дня...
Идут.
Лучше б я поэтом, что ли стал. Трувером. Бродил бы сейчас по дорогам Прованса - свободный, счастливый.
- Дорогой!
Как она произносит это слово, Боже мой! Как будто втыкает нож мне в печень. Или отрубает голову. Впрочем, сегодня, кажется, не ее очередь. Вспомнил о вечере - вздрогнул. Жены вокруг, у одной - топор. Удар, боль в шее, катится моя голова. И так каждый день! За что, Боже, за что?!
- Дорогой! Что это?!
Смотрю. Вздыхаю.
- Это мой подарок, тебе, милая... э-э-э...
- Это - подарок?! - взвизгивает Жена номер два. Ну, не помню я их по именам, не помню! Жена номер один, жена номер.... И так до семи. Семи! Папа, мама, что ж вы меня не научили считать только до одного. Или до нуля. Ноль - какая прекрасная цифра!
Делаю ласковое лицо.
- Милая, котик, это самое лучшее колье, какое удалось найти. Как раз под цвет твоих чудесных...
Швырнула колье на стол. Конечно, попала в кубок с вином. Вино залило трактат о власти. Конечно, случайно. Робин Гуд так стрелять не умел, как мои жены метают посуду и украшения. - И так всегда! Не хорошее, а "самое лучшее, какое удалось найти"! Ты все, все делаешь мне назло! Чтобы я...
- Луиза, Луиза, успокойся.
Это жена номер семь. Жуткое создание. А казалась совершенством. Вся эта история - из-за стремления к совершенству. Где я прочитал, что бывает идеальная жена? Почему поверил?! Молодой был. За глупость, караешь меня, Господи.
- В конце концов, мы одна семья, мы любим друг друга и можем решить дело мирно, без криков и ссор. Филипп ошибся, бывает. Но он исправится. Он купит тебе новое колье, хорошее. Карету купит. И вообще будет паинькой. Правда, Филипп, милый?
А не то вечером.... О-о-о, она это дело любит. Топор, удар. Я стиснул зубы. Всего два дня... Терпеть!
И ведь кому рассказать. Я Филипп де Габрильяк! Я - Синяя Борода!!! Мной же девиц пугают!!!
Не рассказать. Не дадут, злыдни. Когтями вцепятся и ни за что не отпустят. А ведь сам виноват. Сам, кто же еще? Позволил. Раскрыл тайну.
Ведь только одной проболтался - как можно их молодость сохранить. Думал - родная душа, дай поговорю. Договорился.
Быстро смекнула милая женушка, что одной ей со мной не справиться. Хоть и соперницами были, а договорились меж собой. Собрались и выставили условие: либо инквизиции сдадут, а там дорога одна - костер, либо дозволил бы я им пользоваться знанием тайным.
Слаб я духом был. Смерть от огня - окончательная смерть, даже для нас.
"Ну, - сказали, - готовь эликсир. Чтоб завтра же был. И не вздумай что-нибудь неправильно сделать. Помни, что воздастся тебе".
Не хотел я этого! Видит Господь - не хотел! Да только не смог безвинных людей на смерть отправлять. Пришлось самому.
Лег под топор. Всё рассказал - как рубить, как кровь собирать, как смешивать, варить сколько; про травы сказал - когда какие кидать. Сколько пить. Эликсир свежим должен быть. А новая голова у меня не сразу отрастает - помочь им советом не смогу, если что не так пойдет.
Понятливые попались. Всё точно сделали. И когда смог я снова видеть их, то увидел только, как кровавые ручейки стекают из уголков губ. Выпили. Обрели молодость неувядающую.
Господи! Как давно это было! Нельзя людям жить столько. Потому как из людей в чудовищ превращаются.
Для эликсира достаточно раз в месяц голову рубить. Поначалу так и было. Да разохотились жены - не могли уже без него жить, сил терпеть не было. Заставили чаще. Чуть слово вопреки скажешь - рубить. Не угодишь чем - рубить. Просто насладиться силой и властью своей - рубить! Чтоб они все в геенне огненной вечность жарились!
Слухи по окрестным землям про меня самые дикие распустили. Что ворую девушек незамужних, провожу с ними одну ночь и убиваю для собственной потехи, а кровь их выпиваю. Кто после этого ко мне в замок сунется?
- Фили-и-ипп! Ты задерживаешься! Мы тебя ждем! - из пыточной кричат. Это я так ее называю. Уж очень мучительно всё это.
Правда, всего два дня осталось. Чем меньше времени, тем труднее ждать. И тем невыносимее.
Я придумал, как избавиться сразу от всех семерых. Превратить эликсир в яд. Ха-ха! Только одно вещество в нем я способен поменять - свою кровь. Не всегда это можно сделать. Послезавтра. Когда Венера встанет на одной линии с Марсом, а Луна заслонит Солнце. Тогда достигнет меня восстанавливающий луч. Тогда я смогу послать просьбу об изменении. Тогда придет ответ.
И вместо крови моей польется в их чаши то, что состарит их мгновенно. Превратит в скелеты ходячие, в разлагающиеся трупы. В то, чем стали они уже давно.
- Филипп! - голос злой, дребезжащий.
- Иду, мои дорогие!
Дорогие... Очень дорогие.
Золото, бриллианты, рубины, сапфиры, черные агаты - чего только не требуют. И всё им мало. На себя навешивают и красуются друг перед другом - больше не перед кем. Знали бы - чего мне это стоит. Да не для их умов. Превращение вещества в энергию, а потом обратно - в то вещество, которое требуется, отнимает слишком много сил. Вот и выходят все безделушки простыми и безвкусными. Потому и швыряют их. Иногда мне в лицо.
- Ты задержался, Филипп, - радостно, в сладостном предвкушении, поигрывая топором в изящной ручке.
Задержался. Пятьдесят две ступеньки вниз. Переход в двенадцать шагов. Семь ступенек вверх. Круглая комната.
Шесть моих жен сидят вдоль стен. Одна стоит в центре, ждет.
Я иду к ней. Все движения выверены. Бить меня бесполезно. И не нужно. Я сам делаю всё, что надо. Сам.
Встаю на колени. Поворачиваю голову в выемке, чтобы видеть закатное солнце. В этом тоже есть смысл, сокрытый от моих мучительниц. Поднимаю волосы рукой, обнажая шею. Они действительно отливают синевой - видимо был сбой при первом возрождении.
Жду.
Топор коснется шеи с последним лучом. Голова отделится от тела. Упадет в корзину, куда падала тысячи и тысячи раз до этого. Моя кровь пропитала ее. Прутья кажутся сделанными из красного дерева. Мертвая древесина - даже черви не живут на ней.
Солнце заходит. Последний луч на сегодня.
Удар.
- С добрым утром, любимый!
Они входят в комнату, тихие, как озеро. Смущенно улыбаются пухлыми губками, глаза сияют, щеки розовеют - с ямочками, бархатистые, нежные, как в первое утро после свадьбы. Они снова молоды и прекрасны, и благодарны за это своему Филиппу. Стоят смиренные овечки, не решаясь приблизиться к ложу господина. Принесли мне завтрак в постель. Прелестно. Жаль, что продлится это недолго. Надолго их обычно не хватает. Уже к обеду овечки становятся капризны, а к закату какая-нибудь непременно хватается за топор.
- Как тебе спалось, милый? - номер три легко присаживается на край моей постели и ставит на расшитое жемчугом покрывало золотой поднос - что же я на него израсходовал? Уж не портрет ли прабабушки? Ангел была, а не женщина... А эти - нет, эти еще живы.
- Прекрасно спалось, лапочка, - протягиваю руку и беру покрытый пушком персик.
Надо же, даже не отравлен. Хотя - еще утро, они меня еще почти любят.
- Как он похож на тебя, дорогая, - улыбаюсь я, и номер три - золотистые кудряшки, янтарные глаза - заливается персиковым румянцем. Номер пять хмурится. Четвертая - волосы черные как смоль, высокие скулы, брови вразлет - усмехается, когда мои зубы впиваются в пушистую персикову щечку. Но третья не замечает в этом никакого подвоха.
- Спасибо, котик, - я задерживаю ее руку в своей, и она посылает мне солнечный лучик улыбки. Боже, ну почему нельзя сделать так, чтобы в этом замке всегда было утро? Я бы даже вспомнил, как их зовут...
Остальные ждут. Я благодарю каждую, каждой говорю комплимент, стараясь не повторяться. Нет, все-таки вечное утро - не самый лучший вариант. У них чертовски хорошая память на комплименты, а моей фантазии на два дня еле осталось. Но я продержусь, я продержусь эти два дня, полтора уже, а потом наконец-то стану свободен. И пусть ко мне явится восставшая из могилы прабабка, пусть она поселится в моем замке навечно, если я еще хоть когда-нибудь подумаю о женитьбе.
Чинно, выстроившись друг за другом, начиная с номера первого и заканчивая седьмым, строго по порядку, они покидают мои покои. Господину пора заниматься делами. Интересно - это у них само так получилось, или долго тренировались?
Надо встать. Дела действительно есть. И главное - они позволяют забыться. Время до завтрашнего вечера пройдет быстрее. Давно хотел съездить до дальней сторожки - посмотреть, не развалилась ли еще. Да, и от женушек подальше. Меньше на глазах у них маячить - меньше повода для недовольства.
Самому вывести коня, оседлать, взнуздать, вскочить верхом и помчаться - какое удовольствие! Тяжелые нижние ветви елей так и норовят схватить и сдернуть на землю: деревья - хозяева леса.
Сторожка почти цела, даже странно. Наверняка, кто-нибудь следит за нею. Упустил. Вот где можно было прятаться от дурного настроения женушек.
Ни к чему думать о прошлом. Будущее, свободное от всех обязательств, не задержится. Посмеюсь над гнилыми костями и сожгу, чтоб и следа не осталось.
Что-то стукнуло внутри домика. Ого! Я здесь не один! Мои люди все в замке, по лесу не бродят без разрешения. Чужак?
- Выходи! - мой голос тверд. Только так следует говорить на своей земле.
Дверь чуть приоткрывается, и выглядывает заспанное лицо молодого парня.
- Кто тут? - спрашивает он нерешительно.
- Сначала скажи о себе. Знаешь ли ты, в чьи владения попал?
- Филиппа де Габрильяка! - с вызовом отвечает он. - Сюда и шел!
- Зачем? - я удивлен.
- Чудовище это недостойно ходить по земле святых предков наших.
Я чуть не фыркаю. Знал бы он о своих предках. Вот я их видел всех - от заросших дикарей, раскрашенных синей глиной, одетых в сырые шкуры, до нынешних франтов в шелках и бархатах.
- Убить его хочешь? - мой голос добреет. - Пойдем, провожу.
Парень рад - найти попутчика в землях Синей Бороды - удача. Я слезаю с коня, беру за уздечку и неторопливо вышагиваю рядом с ним. Болтливый. Или это у него от страха? О себе всё рассказал - что зовут Гансом, живет далеко, а сюда его привела тяга к справедливости.
Радетель.
- Жуткая тварь, упырь в облике человеческом, - Ганс рассказывал живо, в рисуемой им картинке хватило бы жизни на сонм адских созданий. - Монстр, похищающий детей, чтобы пить их кровь. Девушек невинных крадет, надругивается над ними всячески, да еще с животными непотребством занимается!
- С животными-то зачем? - Спрашиваю я. - Неужто девушек не хватает?
Ганс смотрит на меня как на маленького ребенка.
- Так ведь он исчадье ада! С девушками - это для порядку, чтобы Сатане угодить, а с животными - для собственного удовольствия! Крестьян замордовал так, что они о нем только хорошее говорят - боятся, бедолаги, не понимают, что можно ж ведь навалиться всем миром и забить отродье до смерти!
Я улыбаюсь, киваю одобрительно - мол, правильно все говоришь. Завалить всем миром, как же иначе? Иначе получится, что кто-то не участвовал, чистым остался - вон, третья долго сопротивлялась, все плакала, её заставляли, она отказывалась.
А недавно во вкус вошла - специально с одного раза голову не рубит, первый удар наносит не сильно, хотя топор наточен как бритва и баланс выверен - только занеси да опусти.
- С епископом он видно договорился - тоже, святой вроде человек, а книжки читает! Вот и вошел в искус, от грамоты одна срамота - чем больше знаешь, тем больше хочется! Эх, запретить бы все кроме библии... Её почитал на ночь, страницу, или две - сколько за час осилишь - и спишь как убитый. А если начнешь читать больше, то привыкнешь, и потом по наклонной - и днем уже читаешь, и утром, и, срам-то какой - в уборную с книжкой идешь! А в уборную-то библию не возьмешь! Вот и читает отец наш епископ срамоту, а где ж её взять, как не у отродья этого? А выход какой? А тот же самый. Навалиться всем миром и завалить сатанинское отродье.
Да уж. Епископ и впрямь разумный человек - читает, правда, в основном труды по стратегии, очень интересуется древним Римом - Сулла вообще его идеал. А я помню Суллу - хороший был парень, но очень невоздержанный.
- А сколько он жен загубил! Одну за другой!
- Сколько? - Не удержался я. Эх, надо было жениться на крестьянках. Да еще потом беседы вел, доказывал, что вдвоем - интересней, что мне это действительно нужно, а они любили - вправду любили! - соглашались, помогали изобразить несчастные случаи, чтобы я мог жениться еще раз. Как было хорошо поначалу! Пришло время - я создал свое гнездо, как в роду заведено. Как заведено - взял семь жен, и расслабился. А зря. - Что молчишь?
- Считаю. Пока насчитал двадцать одну, но это я наверняка штук десять упустил.
- В смысле - двадцать одну? - Поразился я. - Каких штук?
- Двадцать одну жену. Будем для ровного счета предполагать, что их было сорок. Сорок баб со свету сжил, изверг! Умниц, красавиц, этикету обученных. А он раз - женился, два - кровь выпил, три - в банку оловянную закатал и - в подвал, для хелекции.
- Для селекции? - Удивляюсь я.
- Ага, - соглашается мой собеседник. - Для этой самой. Составил в ряд. Чтобы, значит, мучениями их наслаждаться, наблюдая за бабами своими.
- Так они ж без крови! И в банках! - Поражаюсь я. - Мертвые!
- Нет, - с сомнением роняет Ганс. - Не мертвые. Ну, почти не мертвые, так, полудохлые слегка. А он на их мучения смотрит и радуется.
Эх, все верно говорит - и не живу я по большому счету, и не умираю окончательно - словно и впрямь в банке оловянной, для радости и развлечения своих жен кривляюсь. Недолго осталось. Завтра - парад планет, и когда Луна замкнет ряд, встав между Землей и Солнцем, я разорву круг своих мучений!
- Ганс, знаешь, а ведь я могу провести тебя внутрь замка, - он пораженно смотрит на меня, я выдерживаю взгляд. - Тут есть подземный ход, мне про него один монах рассказывал. Он сам собирался прийти сюда и изгнать демонов из графа. Но сильно заболел в дороге, и на смертном одре рассказал мне все об этом исчадии ада. Я ему, было, не поверил, но твой рассказ лишил меня сомнений! Мы уничтожим эту нечисть, сотрем её с лица нашей святой земли!
- Да! - Ганс обрадовался, вдвоем и умирать не так страшно. - Точно!
Любой истории необходимо достойное окончание. В этом я убежден. Конец есть у всего. У земли, у неба, у жизни. У истории - тем более. А моя - уж больно затянулась. Хмыкнул, потирая шею - каламбур. И в самом деле - больно. Затянулась. На шее.
Пора кончать. Про то и народ говорит: "Конец - делу венец". Вот только какой? Понятно, что счастливый. Однако, что такое счастливый конец - большой вопрос. Завтра уже завтра, а я все мучаюсь. Убить жен - жалко их, оставить в живых - жалко себя.
Я покосился на парня. Идет. Бледный, как поганка. Да, приятель, подземный ход под моим замком - не самое приятное место на Земле. И темно, как в ж...норе. И сыро. И воняет. И пищит кто-то постоянно. А чего ты хотел - чтобы тут служанки убирались?
И зачем я его с собой тащу? Ну, дурак, так глупость не самое страшное преступление.
Видал и дурее.
- Скажи, Ганс, а ты вообще книги читаешь?
- Само собой, - ой, какой важный стал. - Библию читаю, Псалтырь, святых отцов жизнеописания.
Да, дружище... Ты не читатель, ты чтец. И еще, чай, на латыни читаешь...
- За благочестие воздастся тебе сторицей на небесах, - говорю. - Но я спрашивал о книгах мирских. О рыцарях и девицах, о...
- От сих одна срамота, - даже губы поджал.
Киваю солидно.
- Твоя правда. Но ведь слаб человек.
Смутился. Ты смотри-ка. В тихом омуте...
- Бывало, по молодости, - неопределенно машет рукой. - Впадал в грех.
- Все мы грешны, Ганс. А я вот хотел спросить, какие окончания в книгах ты больше любил - радостные или горестные?
Задумался. Мыслитель. Неожиданно, я в самом деле заинтересовался - что скажет этот полуграмотный дикарь.
- Радостные люблю, - неуверенно ответил Ганс.
По молодости, говоришь. Ну-ну.
- А что такое радостное окончание, можешь ты мне сказать?
Вот тут он не думал. Совсем. Как будто, пока до замка шел - все время этот ответ зубрил. Может и зубрил, кстати. Как мантру.
- Радостное окончание - это когда чудовище убито и герой женится на спасенной принцессе!
Сияет, как начищенный франк.
- Да свершится все по слову твоему, Ганс. Пришли. Мы пришли.
- Явился! - семиголосый хор гарпий взвывает, как только мы появляемся в обеденном зале и нагло усаживаемся за стол.
Всю ночь мы с Гансом прятались в дальнем закутке винного погреба, в который вел подземный ход. Парень, правда, пил немного, только ради святого дела. Пришлось соврать ему, что чем меньше у Синей Бороды остается этого вина, тем слабее он становится. Ганс, честный человек, сначала отказывался: дескать, хоть этот Габрильяк и дьявольское отродье, а такую хитрость к нему применять - все равно, что спящего губить. Но я его успокоил - мол, без хитрости тут не обойтись, одною честной силой дьявола не победишь. Да и вдруг на его место другой придет? Зачем ему вино оставлять? С этим Ганс согласился, и дальше пошло как по маслу.
- Где ты шляешься, мерзавец!!!
Девочки визжат и швыряют в нас приборы - вилку левой рукой, а нож правой. Летит это все, конечно, мимо, и они свирепеют еще больше. Совсем соскучились, бедняжки. Обтянутые желтой кожей черепа, клочья спутанных волос, оскаленные зубы... И подняться с кресел не могут. Какой разительный контраст, однако. Когда собираешься жениться, нужно заглядывать в будущее. Возможно, это не позволит тебе сделать ошибку.
- К...кто это? - Ганс, того и гляди, хлопнется в обморок.
- Страдалицы, - объясняю я. - Умницы, красавицы, этикету обученные. Из банок оловянных повылазили, пока мы с тобой по лесу гуляли да погреб габрильяковский опустошали. Жены мои. Как видишь, не сорок, а всего-то семь. Но мне хватает, - добавляю скромно и с достоинством.
Ганс крестится. Это, понятное дело, не помогает. Если бы способ был так прост...
- Вот сейчас поедим, - я подкладываю на его тарелку кусок золотистой куропатки в грибном соусе, и он почему-то начинает икать, - поедим, говорю, и пойдем, что ли.
- Ку... ку... куда пойдем? - икает радетель.
- В дуэльный зал. Убьешь жуткую тварь и женишься на спасенной принцессе. Все как хотел.
- На ка... ик... кой принцессе?
- А на всех.
Это, конечно, жестоко. Но у меня есть право на жестокость. В конце концов, я же чудовище.
- Не могу, - Ганс швыряет шпагу в угол. Там уже лежат пара пистолетов, удавка и ритуальный кинжал. - Не могу я! Я же думал - ты упырь, чудовище... А ты нормальный мужик!
- Я упырь.
- Ну и что. С такими бабами любой кровь пить начнет! - переживает мой несостоявшийся убийца, пока черная тень откусывает от солнечного диска все большие куски. Он здорово поможет мне протянуть время. - Тебя же канонизировать можно!
В воздухе свистит нож; за спиной Ганса появились мои красавицы. Номер два, мастер по метанию острых предметов. Еще один предмет - топор - разрезает воздух над головой Ганса. Он неожиданно ловко перехватывает топор в полете.
Девочки издают восхищенный рев. Они придумали себе развлечение, догадываюсь, какое. Пятеро волокут меня в пыточную; двое ведут следом Ганса.
- Тебе все-таки придется убить меня, - говорю я. За окнами сгущаются сумерки.
- Я не хочу, - сопротивляется он, но я уже склоняю перед ним голову. Ганс хочет бросить топор, но его пальцы судорожно сжаты от страха.
- Соглашайся, - усмехаюсь я. - Может, и тебя эликсиром угостят. Характер вот только от него портится.
Солнце скрывается за черным диском. "Помоги мне", - мысленно прошу я.
- Бу, - пугает Ганса шестая, его рука вздрагивает, и топор опускается на мою шею. Дороги Прованса ждут меня.
- С добрым утром, любимый!
Что это? Они снова здесь, милые и свеженькие, и Ганс с ними. Яд не подействовал? Ритуал продолжается. Завтрак в постель... Я схожу с ума. Наконец они выходят - все, кроме Ганса.
- Как ты? - спрашивает он.
- У меня к тебе просьба, - говорю я. - Возьми в подземелье факел, облей меня вином и подожги.
Он вздыхает:
- Я, конечно, могу тебя сжечь, но это не поможет. Тебя не убьешь потому, что ты давно мертв. И они тоже. Ты был плохим мальчиком, и тебя наказали. Вы теперь всегда будете вместе. Вечно. Но если не веришь, можешь подождать следующего затмения.
Он сидит напротив меня в старом кресле, и солнце светит прямо на него.
От волос Ганса разливается золотистое сияние, и я начинаю кричать.