Живущих мужиков в Российских деревнях можно поделить на две категории: тех, кто пьет "не просыхая", и тех, кто не сидит без дела ни одной минуты, постоянно находя своим рукам работу. У таких мужиков просто нет желания, да и времени пить.
Эту историю мне рассказал дед Степан, относящийся к категории не пьющих трудяг. Надо сказать, что внешность деда Степана совсем обычная, и это меня всегда удивляло, как они, умудренные опытом жители деревень, все внешне похожи друг на друга. Маленького роста, сухощавый, очень подвижный старичок в старой облезлой, с оттопыренным ухом, кроличьей шапке, которую он не променяет даже на новые зубы. Старая, грязная фуфайка и огромные валенки в калошах, носимые им круглый год.
Теплым апрельским днем на дороге, ведущей к реке, повстречался мне дед Степан - долгожитель нашей деревушки.
- Здравствуй, дед Степан, - поспешил я поздороваться.
- Ну, здравствуй.
- Как здоровье?
- У меня, слава Богу, - сказал он, остановившись возле меня. - А вот... Шурку "черного" знаешь?
Шурка "черный", мужик лет сорока пяти, с черными, как гуталин волосами, за цвет волос и был прозван "черным", выше среднего роста, никогда не отличавшийся большим умом, постоянно выпивший, либо пьян на столько, что с трудом ворочал языком. И, несмотря на то, что Шурку не видели трезвым лет с двадцати пяти, все же он выглядел моложе своего возраста, хотя среди людей заигрывающих с зеленым змием, моложавость не входу.
- Конечно, знаю... - мысленно я представил Шурку. - А что с ним случилось?
- Не слыхал? - прищурив один глаз, он сдвинул шапку на лоб. - Ну так, как его там, за-закодировался, тьфу ты, - сплюнув, дед пошамкал ртом, - и голову покрасил, сейчас седой, как я.
Мне не без труда удалось представить седую голову Шурки "черного", и уж тем более представить его трезвым. Но не доверять деду Степану я не мог, так как он пользовался большим авторитетом и слыл честным человеком.
- Закодировался? - спросил я с удивлением. - В город, наверно, ездил. Сейчас это быстро и просто сделать.
- Да какой там, в город, дома у себя, - он достал кисет с "самосадом" и газетный лист.
Вообще, я считаю, что для жителей деревень, газета - это незаменимый предмет их бытности, не все ее читают, но применений ей находят массу.
Оторвав от газеты клочок подходящей формы, дед Степан молча залез в кисет, достал щепотку махорки, скрутил жалкое подобие сигареты. Затем, повозив языком край газетной бумаги, довел цигарку руками до совершенства, и, любуясь своим изделием, потянул ее в рот.
Я все это время наблюдал за стариком, не смея нарушить его ритуал. Вот он достает коробку со спичками, ловким движением прикуривает свою сигаретку. Едкий, очень скверный запах достиг моего носа.
- В прошлую пятницу, кажись, - дед втянул в себя гадкий дым, подождал мгновенье, и выпустил наружу облако, как джина из бутылки. - Вечером Шурка пришел домой поддатый. Вспомнил, что у него заначка в подполе оставалась на черный день. Ну и решил ее употребить, так сказать, чтобы не пропала.
Я сразу хотел бы пояснить, подпол - это место, где в зимние время года хранятся соления и свежие овощи. Так как дом стоит на земле, то деревенские жители, выкопав под полом своего дома яму (шириной два на два метра; и такой же глубины) и с осени, спустив в нее все необходимые продукты длительного хранения, тем самым, обеспечив себя съестными припасами на всю зиму.
Дед Степан еще раз пыхнул дымом, и, крякнув от удовольствия, продолжил свой рассказ:
- Значит, взял он свечу, у него там электричества нет, подпалил ее и полез стервец. Нашел свою склянку с "пойлом", и, чтобы не оттягивать удовольствие, принялся за нее прямо там, - он остановился не надолго, а, убедившись, что я внимательно его слушаю, продолжил. - Но силы не рассчитал и заснул богатырским сном. Сколь проспал, никто не знает. Только открыл глаза, темно. Свеча-то вся сгорела. А он и не помнит, что в подпол слезал.
- Ну, ну и что!.. - воскликнул я, от нетерпения.
- Значит, открыл глаза и давай руками шарить. Где это он? - усмехнувшись, дед бросил окурок на землю. - Справа земля, слева земля, сзади ощупал, тоже земля. Вот думает и все, закопали живьем. Так перепугался от этой мысли, что чуть разуму не лишился. Лишь на утро жена его вытащила из подпола. Глянула на него и ахнула, мужик ее весь седой, как снегом припорошило. После того случая, словно подменили человека: пить бросил, в церковь стал ходить, хозяйство в порядок привел, жена не нарадуется на него.
- Закодировался!.. Щурка "черный", или как его сейчас, "белым" надо называть. - Я улыбнулся, посмотрев на моего собеседника. Дед Степан ответил мне своей обаятельно-беззубой улыбкой. Но, вероятно, вспомнив о каком-то неотложном деле, поспешил попрощаться со мной. Кинув мне небрежно: "Ну, бывай", засеменил быстрыми шагами, удаляясь от меня по дороге ведущей в деревню.
Проводив его взглядом, я молча поплелся дальше, подумав о том, что произошло с Шуркой, какие мысли, чувства, испытывал он, сидя в подполе. Наверно, это был страх, заставивший его поменять свой взгляд на жизнь.