Аннотация: Первая история из задуманного когда-то цикла "Не убоюсь зла". Сельский учитель Гантрей оказывается втянут в череду странных и пугающих событий, и захолустная рыбацкая деревушка у подножия гор внезапно становится очень опасным местом.
НЕ УБОЮСЬ ЗЛА
История первая: ДЕВОЧКА
Осенний ветер кидал в окно пригоршни влаги. Не дождь даже, а так - сырость с облетевших деревьев. Огонек керосиновой лампы дернулся несколько раз, бросая красноватые отблески на страницы открытой книги и замер.
Я откинулся в кресле и потер глаза. Много читать ночью - вредно. А вообще не читать - смерти подобно. Поднявшись, я подкинул в печь дров и посмотрел в огонь, который резво принялся за грабовые поленца.
Зачерпнув в ведре воды и поставив чайник, я снова уселся в кресло и вытянул ноги. За окном уже давно стемнело, сквозь тучи пробивался неяркий свет месяца, с моря доносился шум - непогода разыгралась!
Наверное, я задремал в кресле, потому что чуть не свалился с него от яростного стука в окно:
- Господин учитель! Господин Гантрей! Откройте! Это я, Юрко!
Юрко был сыном рыбака, окончил школу в прошлом году и дальше учиться не стал, занялся отцовским делом. Зачем рыбаку квадратные уравнения и латынь?
- Что случилось? - я лязгнул засовом и запустил паренька внутрь.
- Полинка, Якубова дочка... Помните?
Я всех своих учеников помнил, их не так чтобы много... В последнем, четвертом классе училась. Худенькая, старательная, но не шибко умная...
- Ну?
- Этот, как его.... Припадок, во! - выдал паренек.
- Что еще за... А я-то тут причем? Это к фельдшеру надо!
- К фельдшеру Мика побежал, а Павка - к отцу Марку...
Ну да, все правильно. У нас тут пять образованных на деревню - отец Марк, я, фельдшер, урядник и писарь в управе... Клуб сельских джентльменов, душу его мотал!
- За урядником Ден побежал, - подтвердил мои мысли Юрко.
Я, обжегшись, снял выкипевший до дна чайник, и начал собираться. Влез в сапоги и пальто, нахлобучил шляпу, долил в фонарь керосина и сказал:
- Веди!
На улице было мерзко. Ветер с гор продувал до костей, сырость и зябкость проникали под пальто, под рубашку, в самую душу.
Дом Якуба стоял недалеко от пристани - он тоже был рыбак, как и отец Юрка. Тут половина мужчин была рыбаками. Вторая половина занималась выгонным скотоводством, пастухи, в общем.
Белая рубаха Юрка мелькала во мраке, он шел прямо по лужам, особенно не заботясь о состоянии отцовских сапог.
- Пришли! - сказал он.
Это я уже понял. В доме ярко горел свет, на крыльце сидели какие-то люди, перешептываясь и крестясь время от времени.
- Учитель пришел! Учитель... - один за другим мужчины вставали и подавали мне руку для рукопожатия.
В этих глухих местах звание учителя еще пользовалось уважением...
- Что здесь произошло? - спросил я.
Ханей, усатый крепкий мужик, обладатель самого большого в деревне стада овец, развел руками:
- С дочкой Якубовой беда. Может лихорадка у нее, а может с глузду съехала, а может - тьфу-тьфу-тьфу... - Ханей перекрестился. - Нечистая сила!
- Так что там произошло?
- Охохо, это уж вы с господином Яцисом разбирайтесь. Ну и с отцом Марком, если потребуется... А мы - люди темные...
Яцис - это фельдшер. А Ханей - хитрец, однако! Очень легко свалить все на свою "темноту" и остаться в стороне. Именно на это мне и жаловался Отто Шпац, урядник и представитель закона в этом Богом забытом месте при первом нашем знакомстве.
Я потоптался у входа нерешительно, но тут дверь открылась и лысая башка Яциса, поблескивая пенсне и шевеля усами буркнула:
- Чего мнешься? Мне не помешает помощь адекватного человека...
Я вошел внутрь и уставился на фельдшера.
- Что тут?
- Психическое расстройство, обезвоживание, нервное истощение... Я небольшой специалист в этих делах... Нужно дать ей успокоительное, поставить капельницу, а потом приглашать специалиста или везти в город. В таком состоянии мы ее просто не довезем!
- Так в чем проблема?
- А ты полюбуйся, Гантрей, - Яцис приоткрыл дверь в комнату девочки и я заглянул внутрь. Черт побери! Она сидела на шкафу!
Когда-то белая ночная рубашка была испачкана чем-то черным и красным, мокрые спутанные волосы ниспадали на бледное расцарапанное лицо, под глазами были черные круги...
- Да что это с ней? Позавчера я видел Полину в школе, она выглядела вполне здоровой...
- Ну не знаю я! - беспомощно всплеснул руками Яцис. - Я не психиатр, я фельдшер! Родители сказали - две ночи ее мучили кошмары, на третью - вот вам, пожалуйста...
На крыльце раздались гулкие шаги, и в дом вошел урядник Отто Шпац, как всегда подтянутый, собранный и громкий. В комнате сразу стало тесно от его мощной фигуры. Он расправил складки на кителе и спросил:
- Что у вас тут?
Яцис ввел его в курс дела и сказал, что нужно снять ее со шкафа и уложить на кровать, чтобы он дал ей успокоительное, или сделал инъекцию - как уж получится. Непробиваемый Отто только кивнул и шагнул к двери:
- Начнем, пожалуй?
Мать Полины тихонько плакала в углу, закрыв платком лицо.
Мы вошли в комнату девочки, и я сказал:
- Полина, это я, господин Гантрей, твой учитель. Зачем ты туда залезла? Спускайся, мама за тебя волнуется, и все мы тоже волнуемся...
Девочка обернулась и посмотрела на меня. Глаза ее были налиты кровью, взгляд стеклянный и бессмысленный. Она открыла рот, как будто хотела что-то сказать, но вдруг из ее горла раздался страшный, низкий рёв.
У меня волосы встали дыбом, даже Отто как-то ссутулился, не говоря уже о Яцисе.
- Снимайте ее оттуда! - сказал фельдшер.
Мы с урядником направились к шкафу, а я приговаривал всё время, больше успокаивая себя, чем ее:
- Не волнуйся, Полина, мы снимем тебя оттуда, а потом тебе дадут лекарство и ты поспишь, все будет хорошо, не волнуйся...
Как только мы подобрались к шкафу, девочка снова зарычала, а потом проговорила низким, прерывающимся голосом:
- Руки прочь от нас! Подонки, вы не смеете!
И с такой ненавистью это прозвучало, что я на секунду отшатнулся.
Отто нахмурился и протянул свои огромные ручищи, чтобы схватить ее, но Полина вдруг нечеловечески сильным прыжком переместилась в угол комнаты.
- Вы жалкие, ничтожные твари! Отто, ублюдок, ты не должен находиться здесь! Где твоя дочка, Отто? Почему ты не с ней сейчас?
Отто Шпац побледнел, но тут же совладал с собой и сказал:
- Гантрей, нужно брать ее. Иначе она навредит себе.
Яцис отер лысину и проговорил:
- Да-да, давайте-давайте...
Мы кинулись с двух сторон и сумели взять ее за руки и положить на кровать. Полина пнула меня ногой в живот, а Отто сильно расцарапала лицо.
- Сукины дети, вы не смеете! А-р-р-р-р! - она извернулась и укусила меня за ладонь, так что я чуть не выпустил ее руку, но тут Яцис подобрался с полотенцами и мы стали привязывать девочку к кровати.
Чувствовал я себя премерзко.
Полина замолчала на некоторое время, а потом вдруг посмотрела на меня и громким шёпотом сказала:
- Тебе привет от Олима, учитель...
Я вздрогнул. Откуда?.. Я ведь... Да как она?..
Мы закончили привязывать ее, и Яцис начал готовить инъекцию, когда Полина взвыла и задергалась, а мы с Отто схватили ее, опасаясь, что она повредить себе руки или ноги.
- Не пускайте!!! Не пускайте его сюда! Все что ни пожелаете сделаем мы вам за это!!! - на разные голоса завыла она.
Да что это с ней такое?
- Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Мир дому сему! - произнес знакомый ровный голос, и в дверях показалась невысокая фигура отца Марка.
Он оглядел комнату, перекрестился, и молча подошел к небольшому столику в углу. Раскрыв саквояж, который он нес в левой руке, отец Марк одну за другой стал выкладывать на столик какие-то предметы. Девочка, привязанная полотенцами к кровати, дергалась всем телом и тихонько рычала, приподнимая левый край верхней губы.
Яцис подошел к отцу Марку, и выжидательно уставился на него. Лысина фельдшера блестела капельками пота, на лице было нервное, на грани срыва, выражение.
- Я собираюсь ставить инъекцию, - наконец заявил Яцис.
- А вы уверены, что это поможет? - таким же ровным голосом спросил отец Марк.
- Но ведь... Психическое расстройство... Покой и сон - лучшее лекарство...
- Психическое? - ясные голубые глаза отца Марка сверкнули, как две вспышки молнии. - Психея - это душа по-гречески. Так что в каком-то смысле я с вами согласен.
Отец Марк закончил приготовления, перекрестился и начал:
- Царю небесный, Утешителю...
Полина рванулась на кровати, полотенца впились ей в руки и ноги, мы с Отто навалились на нее, боясь, что девочка навредит себе.
- Раскольник! Грешный Марк! Нет твоей власти над нами! - орала девочка громовым басом. - Тебя сослали сюда не за святую жизнь! Что ты делаешь здесь, грешный Марк?!
Отец Марк побледнел, но голос его остался таким же твердым:
- Да воскреснет Бог и расточаться враги Его, и да бегут от лица Его ненавидящие Его! Яко исчезает дым, да исчезнут, и яко тает воск от лица огня так и да погибнут бесы от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знамением...
Вдруг я почувствовал, как ноги мои отрываются от земли и глянул на Отто. Урядник недоуменно смотрел на меня. Кровать поднималась над полом! Я кожей почувствовал взгляд Полины. Или не ее взгляд? Кто-то смотрел на меня сквозь ее глаза, и мне показалось что он был не один...
Девочка неестественно выгнулась и прошептала прямо мне в лицо:
- Ты нашел его, ты убил его, ты оставил там гнить его! Мы знаем!...
Я в ужасе отпрянул, кровать стукнула по полу всеми четырьмя ножками, опустившись, и я покатился по паркету, ударившись рукой, коленом и головой.
С другой стороны точно так же растянулся на полу Отто, отброшенный неведомой силой.
А кровать с девочкой вдруг встала вертикально, полотенца, удерживавшие Полину до предела натянулись и кто-то изнутри сказал:
- Нет вашей власти над нами! Придут четверо, подобные всадникам, со знаками их и силой их, и ночь будет длиннее дня и не будет сил, способных разогнать тьму! Легион говорит с вами, и нет над нами ничьей власти! - голос гремел тысячей тонов, он баса до визга, окна в комнате лопнули, порыв ветра рванулся внутрь, и я с ужасом увидел, как истончаются полотенца, лопаются на них нитки, и глаза девочки наливаются красным...
И вдруг сквозь какофонию звуков и порывы ветра послышался ровный, спокойный голос, который и не переставал произносить священные слова: - ... Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня. Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена. Так, благость и милость Твоя да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни...
Отец Марк шагнул вперед, он держал в руках небольшой пузырек с золотистой жидкостью. Он смочил в ней пальцы и быстрым движением начертал крест на лбу девочки.
- Кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской! Так сказал Господь. И Его власть повсюду, и нет никого, неподвластного ему! - голос отца Марка загремел, наполняя комнату. - Именем Господа - изыди!
По комнате заметались тени, кровать вдруг стала ровно, захлопнулось окно с выбитыми стеклами, а отец Марк стал рядом с девочкой на колени и тихим голосом начал проговаривать слова нового псалма:
- Живый в помощи Вышнего, в крове Бога Небеснаго водворится, речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него...
Постепенно Полина успокоилась, ее дыхание стало ровнее, а когда священник прочел последние слова: "...долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое", она вздохнула и открыла глаза, серые, ясные и полные слез. Отец Марк погладил ее по голове и проговорил:
- Теперь все будет хорошо, Полина. Тебе помогут... - А потом сказал Яцису: - Ставьте свои инъекции, фельдшер.
Руки у священника тряслись, когда он собирал свой саквояж.
- Господин Гантрей, вы не проводите меня? - спросил он. - Я себя неважно чувствую.
- Да-да, отец Марк, конечно...
Яцис принялся оказывать девочке медицинскую помощь, перевязывал травмированные конечности, поставил капельницу, дал успокоительное и вообще - суетился и делал все, что мог. Родители Полины, отчасти успокоенные отцом Марком и давшие клятвенные обещания явиться в церковь в самое ближайшее время, всячески помогали фельдшеру.
Отто Шпац сидел на крыльце, рядом с мужиками, и курил. На нем лица не было. Прощаясь с ним, я услышал, как он раз за разом бормотал:
- Откуда она знала? Откуда она о ней знала?..
Мы с отцом Марком медленно шли вверх по улице. Вообще, деревня располагалась уступами, на рукотворно созданных террасах. Школа и учительский дом были почти на самом верху. Выше - только маяк и церковь. Еще выше - гора Сотэ с полуразрушенной часовней на самом верху.
Отец Марк брел, опираясь на мою руку. Этой ночью досталось всем, и мне в том числе, но священнику было явно очень плохо. Он глянул на меня и извиняющимся тоном произнес:
- Господин Гантрей, вы уж простите что я...
- Нет-нет, что вы... - на самом деле из меня так и рвались на ружу десятки вопросов, но я не знал, уместно ли их задавать сейчас.
Как будто прочитав мои мысли, отец Марк предложил:
- Если у вас есть вопросы - задавайте. Я с Божьей помощью попытаюсь ответить.
Собравшись с мыслями, я спросил:
- Что случилось с этой девочкой?
- Неправильный подход... Не что случилось, а КТО случился. Вы слышали про одержимость?
Я нервно кивнул.
- Тогда вы меня поняли. Крепитесь, господин Гантрей, и не забывайте про Бога. Я думаю, вам стоит исповедаться в ближайшее время...
Когда я довел его до церкви, и хотел уходить, отец Марк вдруг спохватился и спросил:
- Вы хорошо запомнили все что происходило в доме Якуба? Что говорила эта девочка, Полина?
- Д-да... А что, собственно...
- Запишите. Всё запишите. Особенно - ее слова. Боюсь, это еще не конец, далеко не конец... Помоги нам Бог, если я не ошибаюсь... - отец Марк благословил меня и исчез за церковной дверью.
Я спускался в сторону дома и в моей голове набатом гудели слова священника. ЭТО ЕЩЕ НЕ КОНЕЦ.