Эдуард не заметил, как горизонт окрасился в багровый цвет грядущего рассвета. Разговор с Антонеттой, столь тяжелый и волнительный, отнял большую часть сил, и король только сейчас понял, как сильно он хочет спать. Увы, желание непозволительное для короля и любящего отца. На сегодня у него запланировано слишком много дел, чтобы позволить себе мечтать о благодатном забытьи в объятиях милосердного сна.
Антонетта покинула его несколько минут назад, чтобы успеть привести себя в порядок и вернуться к гостям, с подобающим королеве, внешним видом. Эдуард, давший себе время, привести мысли в порядок и вместе с тем произнести последнюю молитву, остался в одиночестве. Успокаивая разыгравшиеся нервы, король в последний раз посмотрел на исчезающие, под натиском рассвета, звезды. Бледные и теряющие силы, они несмотря ни на что, продолжали слышать его молитвы, а когда ночь вновь спустится на землю, передать его волю жителям небесных городов.
Оставались считанные минуты, когда отворятся двери храма святого Элувара Кальонского и, оставив позади прошлую жизнь, Николас Лордишаль старший сын короля Вестрога, в сопровождении монахов, отправиться к источнику Тисса, дабы пройди обряд омовения, символизирующий собой избавление от старых грехов и начало новой жизни. Затем, его вновь приведут храм, где в присутствии гостей и родственников - Николас принесет клятву и будет посвящен в рыцари.
В честь столь знаменательного события, как обретения одним из отпрысков короля, рыцарского титула - Эдуард, созвав гостей со всех девяти герцогств. Турнир средь рыцарей, как представителей орденов, так и вольных, скрасит празднество, а многочисленные яства, приготовленные под чутким контролем королевы, придадут торжеству солидный размах.
Эдуард хорошо понимал, когда умолкнут звуки труб, а смех и веселые голоса гостей, больше не будут звучать в многочисленных комнатах дворца, когда время, ускоряя свой бег, предварит приход грядущего заката - Николас перестанет ему принадлежать, покинув родное гнездо, на долгие пять лет. Срок слишком долгий, для измученного душевными страданиями владыки, но такой малый для молодого, жаждущего повидать мир в поисках приключений, рыцаря.
Король утер белым платком, взмокший лоб и, бросив последний взгляд на, ускользающие от его взора, звезды, решил выйти к гостям.
Демон, почувствовав, что в последний момент перед броском, жертва ускользает от него, чуть не взвыл от досады. Дважды ошибиться за одну ночь - слабость непозволительная для подобного ему. Солнечные лучи, еще не коснулись поверхности балкона, а значит, что времени у паразита было более чем достаточно. Лишь доля секунды отделяли имлинга от насыщения и он, не желая более упускать своего шанса, бросился в атаку.
Для Эдуарда касания щупалец, скрытого от человеческих глаз существа, прошло почти незаметно. Он не чувствовал боли, да и неприятные ощущения, которые обычно бывают, вследствие потери огромного количества энергии, не преследовали владыку Вестрога. Демон сделал все правильно и, уловив в сознании своей жертвы слабое место, быть может, какое-нибудь плохое воспоминание или же страх перед грядущим - впился, подобно пивке, сосущей кровь случайной жертвы, в тело Эдуарда.
Радость имлинга не знала границ. Теперь, когда жертва была в его власти, а энергия, необходимая для выживания, перетекала в прозрачное тельце, все остальное в этом мире утратило значение. Только спустя несколько минут, эйфория сменилась здравым рассудком, а некогда беззаботное веселье - первобытным страхом.
К своему ужасу, демон осознал, что не способен самостоятельно отсоединиться от тела короля, а беспощадное солнце, обещающее паразиту немедленное возвращение в Бездну, почти взошло. Некая сила удерживала его и, не ведая ее природу, паразит был обречен на гибель.
Первый луч, украдкой проскользнувший на балкон, мимолетно коснулся демона, чем вызвал нестерпимую боль во всем крохотном тельце. Имлинг хотел закричать, но силы покинули его, как и жизнь, которой так и не успел насладиться. Лишь в последний миг, прежде чем сознание демона не отправилось в глубины Бездны, он узрел будущее - не свое, но жертвы, которую, на несчастие свое, выбрал средь прочих.
Эдуард сначала не понял, что произошло. В глазах резко потемнело, отчего владыка Вестрога едва не свалился на узорчатый красного цвета ковер, что был постелен на полу балкона. Во рту чувствовалась неприятная горечь, а звон, стоящий в ушах, походил на безумный визг ночного демона. Ноги предательски дрожали, не давая сделать и шагу, а язык, словно окаменев, не позволил произнести ни одного внятного звука.
Королю показалось, что он умирает, а внезапно вырисовывающиеся пред взором его причудливые картины, были приняты за предсмертные видения. Осознание этого - не успокаивало, но вместе с тем награждало каким-то странным безразличием ко всему происходящему, словно ничего более не имело значение.
Образ сменялся за образом, картина за картиной. Близкие люди, знакомые лица, места, события, чувства - все переплелось в единый узел бесконечности, смущая разум, затмевая взор. Король видел Антонетту, склонившуюся перед алтарем. Красные, полные слез, но горящие надеждой глаза, взирали в небеса, в бесконечной попытке найти спасение. Эдуард мог бы посочувствовать ей, обнять, нашептав на ухо ласковое слово, но сейчас он не мог ничего, оставаясь лишь безмолвным зрителем.
Затем, Эдуард увидел, как к королеве кто-то подошел. Размытый образ его, скрывало облако серого тумана, словно кто-то или что-то не желало, чтобы владыка узрел незнакомца. Лик Антонетты, полный скорби, изменился. На губах играла улыбка, а глаза горели почти детским обожанием, когда взгляд королевы был устремлен в сторону подошедшего. К удивлению Лордишаля, его супруга, отвернувшись от алтаря, склонилась перед незнакомцем. Больше кротости и повиновения - Эдуард не виде ни у одного из церковных монахов, в религиозном исступлении, бьющихся лбами о каменный пол или рвущих свою плоть в угоду Незримому, в качестве искупления своих грехов. Антонетта молилась этому человеку с улыбкой на лице и трепетом в сердце. Король слишком хорошо знал свою возлюбленную, чтобы понимать все ее чувства. Так вот в тот момент - она была по настоящему счастлива.
Картина сменилась. Колесо судьбы повернулось, то ускоряя, то замедляя свой ход. Эдуард увидел Роберта. Не больного, отживающего своего последние дни ребенка, но здорового и полного жизненных сил. Видел Николаса на вороном коне, мчавшегося в центре рыцарского войска. Видел Арамона, бредущего средь густых лесов, ранее не видимых королем, со своей старой аркебузой, приготовленной для стрельбы. Видел Арианну, стоявшую рядом со своей матерью у основания нового храма. Лик ее, как и у Антонетты, был лишен привычной скорби, которую так часто привык видеть на ее лице, Эдуард.
Скорость смены образов увеличилась и взор Эдуарда, с большим трудом, смог уловить в нем лишь мелкие обрывки картин грядущего. Пожар, война, голод, смерть, и в последний момент, прежде чем вернуться в реальность, он узрел как высокий мужчина со светло-русыми волосами, собранными на затылке в конский хвост, на камзоле которого красовался герб молота, венчающего небеса, сжимал в руках кремниевый пистолет, направленный на Антонетту.
Торжественно заиграли трубы. Гул их, заглушал многочисленные голоса гостей, разносился далеко вперед, разделяя, сей миг, со всем городом. Запах цветущих роз, наполнял храм, а солнечный свет, проникая через мозаичные окна, дарил всем присутствующим хорошее настроение, несмотря на бессонную ночь, которую провело большинство гостей, пируя в главном зале дворца.
Николаса, как и самого короля, еще не было видно. Утро едва наступило, так что времени, как у будущего рыцаря, так и у его отца, было еще достаточно. Несмотря на все заверения, часть гостей, в особенности, выбравший себе сидячее место, средь первых рядов, граф Роббер фон Штихх, беспокоились отсутствием владыки, хотя и не высказывали свои опасения вслух. Как никак праздничная атмосфера, царящая в храме святого Элувара Кальонского, не давала гостям повода для скуки. Приглашенные, но сумевшие приехать лишь к утру, спешили поделиться новостями со старыми знакомыми, а кто-то, не найдя себе место достойнее сего храма, уже искал будущего соперника для, предстоящего в полдень, рыцарского турнира.
Антонетта, оставив супруга томиться в одиночестве на балконе, где он так часто любил проводить время, приведя себя в порядок, прибыла в храм в сопровождении фрейлин, и где находилась уже около получаса, ожидая возвращения короля. Ее белоснежное платье, чуть измятое у края, походило на одеяние ангела, спустившего с небес в этот храм. Диадема сверкала, отражая солнечные лучи, а печальный взор королевы, красил лучше всех сокровищ мира. Такая кроткая, но величественная, как и подобает супруге владыки Вестрога.
Сидящая от королевы по левую сторону, дочь Арианна, внешне больше походила на мать, нежели на отца, как это унаследовали все трое сыновей владыки. Облаченная в красное платье с золотистыми узорами, большей частью своей, символизирующие фамильный крест дома Лордишаль и Гаросский круг, дочь Эдуарда, отмечала этим свою принадлежность, как к дому своего отца, так и к обвенчанному с ней принцу королевства Кастара. Головной убор у принцессы отсутствовал, как и другие украшения, разве что серьги, которые мать повелела надеть на торжество, посвященное ее старшему брату. Черные волосы Арианны были распущены, а блеск их походил на сияние вечерней звезды - той, которая первая загорается на небосклоне, по завершении благодатного дня, венчая собой приход сумерек.
В ее глазах не горел огонь, а лицо, несмотря ни на что, не лишенное детского очарования, казалось бесстрастным. Все окружающее Арианну великолепие, было ей абсолютно безразлично, как сама причина сего торжества. Нет, принцесса, конечно, любила своего старшего брата, но думы не покидал образ умирающего Роберта. Ведь именно сейчас, в этот самый миг, когда вокруг гремит праздник, а Николас, в сиянии славы и величия, принесет клятву собственному отцу, где-то там, в одной из темных комнат дворца, где нет окон, а солнечный свет не проникает сквозь тоненькие щели, никогда не отворяемых створок, страдает ее младший братик. Арианна ясно представляла себе, как почти незрячие глаза, всматриваются в окружающий мир, как пораженный язвами и распухший воспаленный язык пытается произнести хотя бы одно внятное слово.
Много времени, день за днем, ночь за ночью, Арианна проводила у постели брата, стоя на, ноющих от боли, коленях, в бесконечных, полных слез, молитвах к Незримому. Ей неведомо было: почему молчат небеса на ее кроткие молитвы. Ведь, разве нет ничего более милого сердцу Создателя, чем искренняя молитва, обращенная, с целью заботы о близком?! Разве нет в благодушии Творца частицы силы, чтобы вернуть Роберту здоровье, а их семье покой, который они так заслужили? Арианна молилась об этом, даже сейчас, даря приветствия многочисленным гостям, которые сейчас обосновались в храме; мыслями возвращаясь к Роберту, все еще зовущему ее, не желая оставаться наедине со своей болезнью.
Арианна, в надежде отвлечь себя от посторонних мыслей и, получить хоть какое-то удовольствие от торжества, осмотрела гостей, тех, что сидели или стояли к ней ближе всего.
По правую сторону от трона, где должна была в полном составе разместиться королевская семья, там, где канделябры с горящими церковными свечами, озаряли затемненный угол храма, принцесса заметила высокого красивого мужчину сорока лет, облаченного в алый камзол кавалерийских войск. Зеленая ленточная перевязь с военными орденами, бросалась в глаза своим богатством, а ясные, полные жизненной уверенности и стойкости, глаза, пленяли сердца юных девиц. Каштановые волосы мужчины, стянутые на затылке, поражали своей пышностью, и вместе с тем, зажигали в сердце Антонетты безмолвную зависть. Сама она, едва ли могла похвастаться такой шевелюрой. Блеском - да, но не пышностью.
Тонкая улыбка заиграла на лице красавца, когда взгляд его, встретился с взглядом принцессы. Одарив смущенный взор Антонетты мимолетной улыбкой, он хотел было подойти к принцессе, чтобы лично засвидетельствовать ей свое почтение, но неожиданно вырисовавшийся средь зала герольд громогласно объявил:
- Его величество король Вестрога Эдуард Второй Лордишаль, герцог Леонисский, граф Гарстор. Приветствуйте!
Все присутствующие гости, тотчас поднялись со своих мест, разве что герцогиня Дебуе, частично парализованная после тяжелой болезни мозга, оставалась сидеть на своем любимом кресле. В присутствии владыки, большим непочтением было бы оставаться сидячим, и потому, никто не осмелился, изменить сей традиции, бытующей при дворе.
Под торжественные звуки труб, Эдуард вошел в храм. Голова все еще кружилась, а звон, постепенно проходящий, тем не менее, доставлял еще немало хлопот и без того уставшему владыке. Его парадный камзол немого запылился, но в целом сохранил достойный вид, ничем не смущая предстоящую церемонию и торжество, что было в самом разгаре.
С трудом, вспоминая детали произошедшего с ним на балконе, король двигался по выстланному, специально для него, ковру, время от времени, раздаривая приветствия присутствующим. Его мало беспокоило выражение собственного лица, да и едва ли кто-либо обратит на него внимание. После разговора с Антонеттой, когда душа Эдуарда, готовая покинуть свое, полное сомнений и страданий тело, положительный настрой, с которым он начинал вчерашний вечер, испарился вместе верой, на которую он уповал, столь долгое время.
Теперь еще и это странное видение, которое он, несмотря на отсутствие свободного времени, не мог позволить оставлять без внимания. Николас, Арамон, Роберт, Арианна и странный человек, стреляющий в Антонетту. Что это за морок, причуда демонов или пророчество о закате династии, которого он так боялся? Ответы нужно искать в вере, как говорил епископ. Возможно, он был прав. Но где найти силы, чтобы вновь поверить в божественную благодать, и надеяться, когда надежды больше не осталось.
Мрачные мысли короля прервались, как только он увидел, как на пути его встал тот самый солдат, при виде которого, сердце Арианна забилось сильнее, а кровь прилила к лицу, прогоняя болезненную бледность.
- Ваше величество, смею приветствовать вас в этом чудесном храме. - произнес он, блеснув белоснежной улыбкой. - Как и вашу семью, благословленную светом Творца.
- И вам долгих дней, барон. - отозвался Эдуард, чувствуя на губы его, помимо воли хозяина, изогнулись в улыбке. - Как и вашей военной славе, заменившей вам и семью и земные богатства.
Пред владыкой Вестрога предстал барон Луис Таллири, маршал кавалерии, и один из близких друзей, которому Эдуард доверял, больше чем собственному брату. Еще двенадцать лет назад, когда Свободные баронства южного Ульдорна, вошли в состав королевства, Эдуард впервые познакомился с этим человеком. С первой встречи, отметил острый ум, притягательность и не вызывающие сомнений военные таланты, тогда еще молодого рыцаря Таллири. Быстро найдя общие интересы, а это охота и философия - король и барон стали близкими друзья. Эдуард приблизил барона ко двору и, под молчаливое согласие первого маршала, заменил дряхлого графа Дагора Дебье, более молодым и энергичным Таллири, на посту маршала кавалерии.
- Благодарю, вас государь. - ответил на приветствие короля, Луис Таллири, поправляя, сместившуюся ленту. - Как и каждый, стоящий на службе у вашего высочества, я, в первую очередь, ищу побед во имя процветания государства, а уж потом - неувядающую славу героя, которым, вы имели удовольствие назвать мою персону несколько ранее. Тем не менее, мне приятно слышать, что ваше величество, отметило мои воинские заслуги перед Вестрогом, и не преминули лишний раз напомнить об этом. Я все-таки не рыцарь и творить деяния, достойные упоминания в хрониках, от меня требует не кодекс, а моя личная верность и преданность своему сюзерену.
- Но ведь вы были рыцарем. - возразил Эдуард.
- Это было давно и решение принести клятву, за меня принял мой покойный батюшка, так и видящий меня в рядах своих "Крылатых Пигасов". Мне же по сердцу была военная служба в регулярной армии вашего высочества, а навыки верховой езды, как нельзя лучше, помогли мне в кавалерийском полку.
- Значит ли это, что вы находите рыцарский удел - недостойным для себя занятием?! - спросил король, приглашая гостя проследовать за собой, поближе к трону.
- Скорее неподходящим, чем недостойным, мой король. - ответил Таллири. - Иное же заявление, вы могли расценить, как предательство идеалов нашей семьи, а так же традиций, к которым благоволит династия Лордишаль, обучая будущих наследников короны рыцарскому мастерству. Я же не чувствую в себе тягу облачаться в груду железа, вес и громоздкость которого сковывает движения, лишает человека нужной скорости для атаки, а шлем, что призван защитить всадника - затрудняет обзор.
Эдуард кивнул в знак согласия.
- Быть может, вы правы, барон. - произнес он. - Однако мой сын, Николас - милостью Незримого, будущий король Вестрога - придерживается решительно противоположного мнения. Для него, как и для моего брата Леонида - рыцарство смысл жизни. Именно, потому сегодня, я имею возможность, к своей великой радости, а порой, увы, печали, принять клятву от собственного сына и отправить Николаса, на долгие пять лет, служить ордену "Розы"
Барон сделал сочувствующее выражение лица.
- Вы хотели бы оставить его при дворе, поближе к себе?
- Да.
- Чтобы вам было спокойнее на сердце. - заключил Луис, спешно поправляя съехавшую ленточную перевязь. - Хотите защитить его от всех жизненных невзгод, и подобно живому щиту, принять все удары на себя.
- Я лишь не хочу, чтобы он наделал тех же ошибок, что довелось совершить по молодости мне. - сказал король. - Дабы не страдать потом, до конца дней, сокрушаясь от сделанного, в порыве юношеской горячности.
- Но все мы учимся на ошибках. - не согласился Таллири. - Ведь если не совершать ошибок, то и научиться чему бы то ни было - невозможно. Неудачи делают нас сильнее, а поражения, при здравом рассудке, способно закрепить решимость и отточить разум, характер закалиться, подобно мечу.
- Если только прежде не сломается. - вздохнул король.
Таллири промолчал. Ему было хорошо известно отношение Эдуарда к своей семье, и тем более досаждать или учить, владыку было крайне неразумно. Луис был осведомлен о болезни Роберта и искренне сочувствовал своему другу. Увы, в отличие от ратных подвигов, здесь помочь, он был не в силах. Куда важнее было отвлечь старого друга от забот, что влекут в уныние и печаль, дернуть в душе Эдуарда за те струнки, что пробуждают радость или хотя бы забвение.
Будучи человеком, любящим жизнь, не отвлекаясь на религию и пустые размышления, хотя и чураясь материалистической философии - барон с большим трудом понимал меланхолию, в которую частенько впадал король, особенно в последние годы. Было ли это как следствие болезни Роберта, непонимание с женой, странностей Арианны, или проблема лежала гораздо глубже, чем мог это увидеть Луис. Ответы всплывали лишь с новыми вопросами, которых становилось все больше и больше.
Барон коснулся ладонью амулета Аханьи, подаренный ему, восемь лет назад, капитаном "Белой" гвардии Желраком де Мане, служащим в Инквизиции. Приятный холод щекотал пальцы, усмиряя дух, очищая тело. Не имея понятия, как это происходит, Луис, тем не менее, заметил, что каждый раз, когда он брал амулет с собой - неприятные воспоминания, боль, страх, сомнения - не трогают сердце, как будто давая тому свободу, по которой оно так долго томилось. Может быть, его стоило подарить Эдуарду. Ведь ему как никому другому, требовалась помощь.
Таллири бросит взгляд на своего владыку - человека, которому он посвятил столько побед, пролил столько крови и заслужил столько почестей, никогда не желая ничего кроме благодарности. Столько времени отдав для укрепления дружбы, Луис не собирался так просто терять свое влияние на Эдуарда и потому, хорошо понимая, что благосостояние его персоны, в первую очередь зависит от здоровья и настроения короля - всячески старался отвлекать того от дурных помыслов, что частенько туманили разум.
Утренняя прохлада все еще витала в храме, но голова маршала уже взмокла от пота. Король сегодня, как никогда был неразговорчив, а взор его, как успел заметить Луис, был затуманен думами, о которых барон имел смутное представление. Как жаль, что прибыть Таллири, только к утру и не мог быть свидетелем произошедших с Эдуардом изменений, тем более что когда они расставались месяц назад - король был в приподнятом настроении и ничем не выдавал беспокойства. Тем не менее - ошибку следовало поскорее исправить, так как несчастливый король, был хуже сварливой жены, к великому счастью маршала, которой у него нет, да и возможно никогда не будет.
- Ваше высочество, рад видеть вас в добром здравии. - Таллири преклонил колено пред Антонеттой, коя каменным изваянием сидела на троне, бесстрастными глазами взирая на столь близкого семье Лордишаль, гостя. - Как и вашу прелестную дочь, так похожую на свою мать - величественную и прекрасную.
Краем глаза маршал отметил доброжелательную улыбку Арианны, и взор, полный огня и обожания своего кумира. Она так и не избавилась от увлечения, коим заболела несколько лет назад. Луис мог только представить, что твориться сейчас в голове у этой девчонки, что она испытывает к старому вояке. Рассматривает ли Арианна, маршала кавалерии как мужчину или же, она видит в нем отца, которого ей никогда не хватало. Эдуард был слишком слабовольным и, хотя любил большую часть времени проводить в кругу семьи, но этим никогда не приносил счастья ни себе, ни им. Другое дело - Таллири. По всей видимости, в глазах принцессы - он являлся полной противоположностью отцу. Вместо страха - уверенность, а слабости - сила. Потому, когда болезнь поразила Роберта, девочка, лишенная поддержки, искала помощи на стороне, в чужих людях, пускай только в своей голове, создавая образы благородных паладинов, далекого прошлого, всегда готовых прийти на помощь, по первому зову юной девы.
- Господин маршал, я так же рада, что вы смогли почтить нас своим визитом. - произнесла королева, протягивая руку для поцелуя. Губы Луиса коснулись холодного камня на перстне. - Как и моя дочь, которая так долго ждала вашего приезда.
- Ах... да-да! - не выдержала Арианна, встряв в середину разговора. - Мы вас так долго ждали! Я тешила себя надеждой, что вы изволите прибыть еще вчера, но... увы, надеждам моим не дано было сбыться.
- Арианна! - в голосе королевы появились гневные нотки. - Ты забываешь, где находишься. Помни об этикете, и манере общения с гостями.
- Но мама, барон Таллири не просто гость! Он хороший друг отца и, является почти что, членом нашей семьи.
- В первую очередь - он дворянин и вассал короля Вестрога. - поправила ее Антонетта. - Я не права, господин маршал?!
Меньше всего на свете, Луис хотел оказаться свидетелем семейных сцен, тем более, когда дело касалось королевской семьи, а причиной раздора был именно он. Барон был готов согласиться с чем угодно, лишь бы это погасило, вдруг разыгравшийся, пожар и не привело к очередному скандалу, свидетелем которых Таллири, увы, приходилось частенько бывать.
- Ты абсолютно права, Антонетта. - ответил за него Эдуард. - Но радость, с которой Арианна встречает дорого мне гостя, делает ей честь, и здесь я поддерживаю свою дочь.
Антонетта склонила голову, как будто подчиняясь воли супруга.
- Как вам будет угодно, мой король. - произнесла она голосом, от которого веяло холодом. - если вы находите это приемлемым поведением для принцессы - я не могу противиться вашей воле.
Эдуард заскрипел зубами от досады. Сегодня Антонетта вела себя просто несносно. Обычно никогда прежде, король не замечал, чтобы его супруга, позволяла столь откровенно с раздражением встречать гостей. Впрочем, к барону королева всегда относилась холоднее, чем к другим гостям королевского двора, чувствуя укол ревности, что супруг проводит так много времени с Таллири, игнорируя семейные проблемы. Ей было невдомек, что именно в семье, Эдуард чувствовал себя лишним, оставаясь любящим отцом своим детям.
Договорить они так и не успели, потому, как глашатай объявил о начале церемонии, и все внимание короля, как и гостей, было устремлено к входу в храм святого Элувара Кальонского, где в свете солнечных лучей, вырисовалась фигура Николаса, облаченного в новый рыцарский доспех.
Когда Арамон открыл глаза и посмотрел на солнечный диск, вырисовывающийся у края горизонта - понял, что безнадежно опаздывает. Вчерашняя тренировка, которая закончилась неприятным разговором с Леонидом, полностью вымотала юного принца, и потому вернувшись в свою комнату, ничего никому не объясняя, завалился спать. Он и мог предположить, что все в королевском дворе, забудут о нем, как о каком-нибудь слуге. Времени осталось так мало, а путь до храма, был не близкий и если Арамон хотел успеть вовремя и увидеть своего старшего брата в сиянии славы - следовало поспешить.
- Гаспар! - закричал принц, хлопнув десертной ложкой, которая лежала на самом крае комода, по лакированному дереву. - Где ты, Гаспар?!
За дверью послышались спешные шаги и, спустя мгновение, у входа появился невысокий средних лет мужчина, облаченный в коричневый камзол слуги. Его плешивая голова взмокла от пота, а испуганные маленькие глазки бегали из стороны в сторону, смотря то на принца, то на пол, словно там нашлось для него что-то интересное.
- Я здесь, мой принц. - почти по-солдатски отчеканил слуга.
- Конечно ты здесь! - прокричал Арамон, вскакивая с постели. - Где же тебе бездельнику быть?! Отвечай, почему я до сих пор спал?!
Гаспар затрясся от страха, хотя прекрасно знал, что гнев юного принца был несколько наигран и наказание, скорее всего, не последует. Но вот если они в действительности, не успеют на церемонию к ее началу - то ответ не заставит себя ждать и уповать на милосердие паренька ему уже не придется.
- Мой принц. - слуга старался осторожно подбирать нужные слова. - Я... я... - но, увы, когда это нужно больше всего, ему не удавалось произнести ни единого слова. - Виноват.
Арамон знал, что подобно рода выходка не должна оставаться безнаказанной, но время не терпело, и потому приходилось откладывать жестокие уроки ответственности в сознании своего собственного слуги.
- Прекрати. - махнул принц рукой. - Меня это раздражает.
Гаспар, не желая больше играть с судьбой, бросился в соседнюю комнату. Через секунду он появился, неся с осторожностью праздничный кафтан Арамона, который принц так и не успел померить за вчерашний день.
Игривые солнечные лучи, проникая через окна в комнату, щекотали кожу, дарили тепло, настойчиво напоминая о времени, безвозвратно утерянном по причине долгого сна. Юный Лордишаль явственно услышал, как на Рохдинской площади, торжественно заиграли трубы. Гул их резал слух, а сердце заставлял, бешено биться, в предчувствии, что он все-таки не успеет.
Николас вошел в храм, лишь вслед за магистром ордена "Розы". Жеве де Полье был уже далеко не молод, и едва ли способен был в последнее время лично вести своих рыцарей в бой. Его нестройная походка и частое тяжелое дыхание, когда казалось, что еще совсем немного и магистр задохнется, говорили о далеко не идеальном физическом состоянии. Одетый в облегченный доспех, поверх которого была накинута алого цвета туника, без каких-либо излишеств и регалий, магистр не носил волос на голове, отчего она казалась круглой, как пушечное ядро. Единственное оружие, что носил с собою магистр - огромный двуручный меч, носивший имя Бранир - символ рыцарства, обнаженное лезвие, которого своей плоской стороной покоилось на плече де Полье.
Рыцари ордена Розы и мушкетеры из личной гвардии короля, построились в узкий коридор, по которому магистр и его будущий рыцарь, должны были подойти к трону. Сам Эдуард Второй, королева Антонетта, кардинал Вестрога Уль Лорн, стояли у главного алтаря храма, где на холодном камне, сверкая под солнечными лучами, покоился Алаварнд - двуручный рыцарский меч, передаваемый в королевском доме Лордишаль, от отца к сыну, после вступление того на путь рыцарства. Много лет назад, его получил в дар от отца сам Эдуард, а сегодня, настало время Николаса.
Герольд громким голосом перечислял бессчетные титулы Жеве де Полье, время от времени, делая короткую паузу, чтобы перевести дух. Но внимание гостей было подарено отнюдь не главе ордена Розы. Стоявшие в первых рядах, сразу за стражей, гости, с большим интересом обсуждали новый образ молодого принца, а порой, Лордишаль ловил восхищенные вздохи юных дев, прибывших на торжество вместе с родителями, с целью найти подходящую партию для будущего замужества.
Николас с трудом сдерживая волнение, старался плавно и изящно ступать по ковру. Благо новые доспехи, еще ни разу не побывавшие в сражении и видевшие ремонт, позволяли своему обладателю, чувствовать себя, более или менее, комфортно при передвижении. Что нельзя было сказать о невыносимой духоте, которая заставляла буквально заживо вариться в собственном облачении. Пот так и тек, голова кружилась, а сознание в любой момент готово было покинуть тело рыцаря. Лишь поборов в своей душе слабость, Николас нашел в себе силы преодолеть все трудности.
- Волнуешься? - Вопрос прозвучал тихо и неожиданно, отчего Николас не сразу нашел подходящий ответ.
Магистр замедлил ход и почти поравнялся с наследником трона Вестрога. Не меняя положения головы, он продолжал всматриваться в сторону алтаря, рядом с которым стояли король и кардинал, сам же вел непринужденную беседу с Николасом.
- Нет, магистр. - соврал принц.
Полье, как показалось Николасу, усмехнулся, без труда различив в его голосе ложь.
- Ты не умеешь врать, Николас. - произнес старый рыцарь, почти достигнув возвышенности, где всего несколько часов назад, старший сын из королевской семьи Лордишаль, приносил молитвы Незримому, в надежде на славное будущее, достойное деяния предков. - Прямота - качество настоящего рыцаря.
- Да. - ответил принц. - Я знаю, магистр. Леонид Лордишаль герцог Алеварский говорил мне об этом не раз. - И сделав паузу, добавил: - Простите меня, магистр.
- За что?
- За неискренность.
Полье улыбнулся или, Николасу лишь показалось, как уголки губ главы ордена изогнулись и поползли вверх.
- Если бы ты был нечист - даже корона не помогла моему решению принять тебя в орден. - на полном серьезе говорил Жеве. - А скромность будущему владыке Вестрога, явно была бы не к лицу.
- Я понимаю. - тотчас поспешил согласиться принц.
Когда до алтаря оставалось всего пять шагов, Николас замер на месте, позволив магистру, оставив юного рыцаря в одиночестве, присоединиться к королю. Ему было досконально известна каждая деталь церемонии, ее особенности, основные черты. Принц видел их так часто, что уже едва отличал одну от другой и, лишь собственное посвящение, вызвало в сердце ту бурю эмоций, которую именно сегодня он тщетно пытался скрыть.
Магистр преклонил, пред королем, одно колено, поцеловав перстень, символизирующий королевскую власть. Как каждый рыцарь из ордена "Розы", включая как рядовых рыцарей, так и вышестоящих братьев - де Полье, в свое время приносил присягу королю Вестрога, даже дважды. Один раз, при посвящении и вступлении в братство, а второй при смене хозяина короны, когда весь орден, приносил клятву в верности новому владыке, таким образом, отмечая свое участие в судьбе государства, а главное - подтверждая веру своему новому сюзерену.
Свернутый листок желтоватого цвета бумаги, в котором содержалось послание ордена к королю Вестрога, о приеме в свои ряды нового брата, перекочевал в руки Эдуарда Второго. Николас заметил, как отец, с каменным выражением лица, но дрожащими от волнения веками глаз, принял из рук магистра бумагу, развернул, прочитал в слух прошение.
Затем глаза его устремились в сторону Николаса. Как он успел заметить, отец не слишком горел желанием отдалять своего сына на столь долгий срок, тем более, в такой трудный период жизни. Принц всем сердцем сочувствовал королю, но пойти против веления сердца, был не в силах. Давно лелеемая мечта становилась реальностью, и даже любовь и привязанность к семье, не способны были погасить тот неистовый пожар, что разгорелся в душе юноши. Эдуард не отводил глаз, словно бы ища на лице старшего сына ответ, просьбу, мольбу, дабы отказать ордену в прошении, без объяснения причин. Привилегия, на которую, он был вправе претендовать. Но Николас не желал этого и потому, лишь радость и нетерпение, владыка Вестрога смог разглядеть на его лице, не оставив ни капли надежды, на отрицательный ответ.
Николас рассмотрел, как глаза короля увлажнились, но лицо не сменило своей беспристрастности, словно перед ним стоял не его собственный сын, будущий наследник трона, а сын владельца малого манора.
- Магистр Жеве де Полье. - голос Эдуарда звучал непривычно, для тех, кто его хорошо знал лично, властно. - Готовы ли вы лично повторить ваше прошение, изложенные в послании ордена?
- Готов. - отозвался Жеве, не поднимая головы.
- Тогда встань с колен и повтори прошение. - приказал король.
Полье, нашел в себе силы достаточно быстро подняться с колен и, приняв назад бумагу, на которой было изложено послание, начал свою речь:
- Ныне здравствующий магистр ордена "Розы" Жеве де Полье, в прошении своем к Верховному владыке ордена "Розы", королю Вестрога Эдуарду Второму, отмеченной светом Творца династии Лордишаль, просит, взывая к милости вашей, принять в ряды братьев-рыцарей нового воина, смелого сердцем и чистого духом, одарить его вашей благодатью и направить меч своего нового слуги на врагов королевства, церкви и короля, в верности которому, он обязуется поклясться.
- Как имя этого воина? - спросил Эдуард, как этого требовала традиции, бытующие на церемонии посвящения.
- Николас Лордишаль, милостью Незримого, наследник королевского трона. - ответил магистр, указав перстом в сторону юноши.
- Николас, подойди. - приказал король.
Юноша, сражаясь с собственными страхами и сомнениями, приблизился к алтарю и встал на колени перед собственным отцом. Эдуард, взирая на сына сверху вниз, протянул перстень для поцелуя, как несколько минут до этого, сделал для де Полье. Николас не мог вспомнить момент, когда еще до этого, он имел возможность, проявить королю свою преданность. Отец всегда оставался для него отцом. Ведь видеть в нем короля, настоящего короля, Николас так и не научился.
- Ты готов принести клятву? - спросил юношу Эдуард.
- Готов, владыка. - ответил он.
- Кто может из братьев ордена "Розы" быть свидетелем твоей клятвы, чтобы, когда придет момент, я мог призвать тебя для защиты королевства, чтобы мог ты исполнить ее?
Вопрос не был неожиданностью для принца и, тем не менее, тень беспокойства скользнуло по его сознанию. Николас наспех обвел взглядом всех присутствующих, но его нигде не было. На какие-то два удара сердца, когда в храме святого Элувара Кальонского повисла гнетущая тишина, и никто не отзывался на призыв короля, он испытал самые мучительные мгновения, вызванные ожиданием, когда все мечты, к которым принц так долго шел, оказались у края Бездны.
Слуга, запропастившийся где-то в конюшнях дворца, не отзывался. Принц, потеряв остатки терпения, бросился следом и едва не наткнулся на вороного коня, которого неспешным шагом, словно бы никуда не спеша, выводил Гаспар.
- Вы звали, господин? - осведомился он, словно бы не замечая вспышки гнева, в глазах принца.
Арамон хотел наброситься на непонятливого слугу, или еще хуже, рука невольно потянулась к эфесу рапиры, чтобы, обнажив лезвие, проткнуть мерзавца, но заметил коня, которого вел за узду слуга. Черный, как воронье крыло, он воистину притягивал взгляды, а вышитая из золота попона, покрывающая животное, и удобное седло, так и просили поскорее громоздиться на них. Увы, юноша слишком хорошо знал хозяина коня и потому мечтать, когда-нибудь, получить его в дар отца, он не мог.
- Гаспар! - прокричал Арамон. - Это же Мрак. Ты привел мне боевого коня Николаса!
- Но, хозяин, - удивился Гаспар, - вы же сами просили подобрать вам самого красивого?! Откуда мне было знать, что это чудо, - он указал на коня, - является собственностью вашего старшего брата?!
- Тебя бы следовало хорошенько высечь, Гаспар. Тогда знания твои, уверен, без сомнения бы расширились. - произнес Арамон уставшим голосом.
Поведение слуги выводило его из себя и, тем не менее, он не спешил избавляться от Гаспара. Каждое утро, когда Арамон пробуждался или ночь, когда он ложился спать, то брал с себя клятву, избавиться от негодяя, которого он два года назад спас от топора палача, но раз за разом откладывал решения на потом.
В прошлом своем, если верить россказням безумца, Гаспар был дворянином, но из-за близкого соседства с Бездной, манор его располагался у самой Великой Стены, в один из Прорывов инфернальной материи, изменяющий под своим влиянием окружающую природу, семья несчастного погибла. Как выжил сам Гаспар, которому в то время было около шести, слуга не уточнял, но нашли его средь руин поместья рыцари ордена "Черных Ангелов", в одном из рейдов на зараженную территорию. Как сложил судьба будущего слуги Арамона, тот умалчивал, но и без слов было понятно, что жизнь Гаспара едва могла относиться к разряду завидных. Он не говорил, но принц никогда и не спрашивал, искренне веря, что у каждого могут быть свои тайны.
- Если вы изволите немного подождать, я мог бы, как можно быстрее сменить коня и распорядиться, чтобы конюх подготовил нам кого-нибудь не менее достойное, вашего статуса, животное. - внес предложение слуга, и не дожидаясь согласия юноши, начал разворачивать коня, чтобы отвести того обратно.
Арамон понимал, что смена, займет еще больше времени и тогда успеть даже к окончанию церемонии, было бы проблематично. Он уже явственно представлял себе лицо брата, дяди, отца, матери, наконец. Арианна едва ли расстроится его отсутствием, потому как сама никогда не изъявляла желания присутствовать при посвящении в рыцари, так и не ждала этого от других. У нее в жизни были только две страсти: Луис Таллири и больной Роберт.
Роберт....
Арамон невольно посмотрел вверх, где на четвертом этаже дворца, малого размера окно, задернутое черными шторами, напоминало ему о младшем брате. В праздничный день, когда торжественно выли трубы, он оставался один. Его тоже забыли, оставили, попытались вычеркнуть из жизни. Кто-то добровольно, и лишь единицы, такие как Арианна, по принуждению.
Но нужно было спешить, несмотря ни на что.
- Прости, Роберт. - прошептал юноша, словно извиняясь за свою слабость. - Как только все закончиться, я приду к тебе и, надеюсь, мое присутствие поможет тебе, облегчит боль, подарит радость.
Перехватив поводья у удивленного прытью принца Гаспара, Арамон вывел коня к дороге. Слуга, тотчас угадав намерение своего господина, помог юноше взобраться на животное, а затем протянул руку, чтобы пристроиться сзади.
- Нет, Гаспар! - покачал головой принц. - Отправляюсь я один.
- Но, господин. - не согласился слуга. - Я так хотел увидеть торжество, его красоту, величие, славу. Опробовать угощения и, наконец, за долгое время, почувствовать себя человеком.
Но Арамон был непреклонен.
- Это и будет твоим наказанием. - ответил он, пристраиваясь поудобнее. - В следующий раз, когда надумаешь испытывать мое терпение, не надейся на мою милость, Гаспар. Я отправлю тебя туда, откуда вытащил, и куда могу загнать вновь, уже навсегда.
Слуга, хорошо чувствуя настроение принца, счел благоразумным не спорить, тем более что на меньшее наказание, он и не рассчитывал. Куда важнее, чтобы Арамон успел, к моменту произношения клятвы. Иначе, все неприятности, что обрушаться на голову юноши, он без особого труда перенесет на "несчастного" Гаспара.
Он еще смотрел некоторое время вслед, удаляющемуся на чужом коне, господину, надеясь, что он все-таки передумает и вернется, но когда принц завернул к набережной, проскакав добрую половину пути, осознание своего одиночества, острой иглой кольнуло сердце Гаспара.
- Пускай. - сказал слуга сам себе. - В следующий раз, помоги мне Незримый, чтобы он был, поступлю умнее.
Гаспару с большим трудом верилось в светлое будущее, и уж тем более в свои собственные "правильные" поступки, но человек рожден тем, кем он рожден, и большого выбора, по правде говоря, у него и нет.