Серёжа Пахомов был радиотехником. Он любил свою работу и не променял бы ни на какую другую. Ему нравилось копаться в запутанных схемах и приводить их в надлежащий порядок. Но главным достоинством его работы было то, что работал он всегда один и ни от кого не зависел.
Поэтому, оказавшись на лесоповале, он не столько растерялся от немыслимо тяжёлой работы, сколько от зависимости от членов бригады.
Если махать топором, обрубая огромные еловые ветки со ствола, почти утонувшего в снегу, было ещё возможно научиться, то терпеть крики и понукания от работяг Серёжа никак не мог.
Было это, по его мнению, незаслуженно и унизительно. В конце смены к нему подошёл бригадир и незлобно сказал:
-Не хочешь работать - утрясай в жилой зоне, а не за наш счёт. Не шути!
Назавтра Серёжа на работу не вышел, и был посажен в изолятор на десять суток.
Серёжа сидел ещё в Москве в холодном карцере трое суток за пустяковый проступок, поэтому очень боялся северного изолятора. Однако боялся он напрасно. В изоляторе было тепло и сытно.
Закрывающихся на день коек, как на местных зонах и в тюрьмах, не было, а потому можно было лежать на больших нарах, общаться с сокамерниками и читать книжки и журналы, которые присылали из соседних камер, где содержались буровики, то есть те, у кого было камерное содержание до полугода.
Кормили вдоволь густой кашей и супом с мясом из свиных голов. Правда, раздатчики сначала кормили БУР, но много мяса оставалось и для изолятора.
После изолятора Серёжу отправили на лесобиржу, но и там была звеньевая система, а работа тоже не радовала. Серёжа за день очень устал от работы и от окриков пильщика, когда тому приходилось перескакивать через брёвна, которые Серёжа не успевал откатывать.
Он ушёл из бригады и стал без зарплаты выполнять разные мелкие работы: жечь отходы, очищать подъезды для лесовозов и другую мелочь.
Но начальник отряда всё время на него наезжал и заставлял идти в рабочую бригаду, говоря при этом, что здоровому парню в двадцать четыре года надо работать и помогать жене и ребёнку, тем более, что заработки на зоне большие.
Тогда Серёжа вообще перестал выходить в рабочую зону, и был посажен на шесть месяцев в БУР, так называли сокращённо барак усиленного режима.
Буровских камер было три. В одной сидели блатные, в другой прятались фуфлыжники, проигравшиеся в пух и прах, а в третьей простые мужики.
Дежурный спросил, куда Серёжа хочет пойти, и Серёжа попросился туда, где не курят. Капитан удивился, но предложил Серёже идти в камеру к Максиму, где сидят только двое, а курит один.
Максим оказался парнем из блатных, но кум его почему-то не пересаживал к его друзьям, а вторым был маленький двадцатилетний татарин по кличке Фудзияма.
Серёже сразу понравилось с ними. Было много литературы и воздуха. Блатные "грели" Максима, а потому Серёже часто доставались вкусные продукты и даже шоколадные конфеты.
Кроме того, каждый день приходила медсестра и через кормушку давала всем желающим ложку рыбьего жира и порошок аскорбинки. В зоне свирепствовал туберкулёз.
Блатные считали пить эти лекарства западло, а Серёжа брал сколько давали, и принимал регулярно, чтобы не заболеть. Иногда аскорбинки набиралось так много, что он насыпал её горкой на хлеб и пил чай.
Было тихо, тепло, сытно, а главное независимо.
Так прошло почти полгода, и, когда отрядный спросил Серёжу, будет ли он работать, Серёжа ответил, что ему и тут хорошо.
- Так и будешь сидеть четыре года? - спросил отрядный.
Серёжа промолчал.
Отец занимался пересмотром Серёжиного дела и торопиться было некуда. Всё было нормально, если бы не его беспокойство о поведении жены. Правду сказать, она не давала для этого никакого повода, когда Серёжа был рядом. А как там теперь?
Отец пишет, что всё нормально, и жена занята только работой и ребёнком, но Серёже в это не верилось. Он помнил, почти постоянное её страстное желание, и это не давало ему спокойно жить.
Времени свободного было навалом. Он много читал вперемежку со сном. Поэтому ночью был весь в раздумьях, и эти раздумья сопровождались эротические картинами, где жена его в самых немыслимых позах общалась с разными партнёрами. Он уже не мог себе простить, что ударил вредную соседку по коммуналке, и готов был отдать что угодно, чтобы вернуть всё назад. Но было уже так, как было.
От кого-то он услышал, что туберкулёз скорее пристаёт к людям с ослабленной нервной системой, и стал каждое утро кашлять в специально припасённый белый носовой платок и смотреть на свет, отыскивая в мокроте красные пятнышки.
Ребята, которых иногда подсаживали к нему, посмеивались, но Серёже было не до шуток, потому что он начал чувствовать незнакомые боли в теле и подозревал, что палочка Коха уже давно разъедает его организм.
Вместе со страхами за жену эта болезнь всё больше и больше омрачала Серёжино существование. Кроме того, он заметил, что эрекция, которая первое время постоянно сопутствовала его сну, всё реже стала его посещать, и он, вдруг вспомнил слышанный разговор о том, что власти могут подсыпать в пищу лекарства, вызывающее импотенцию.
Он расспрашивал на прогулке ребят из других камер, но те только смеялись. Серёжа был уверен, что они что-то про него знают, но не говорят, потому что он чужак, и они считают его чокнутым.
Он перестал выходить со всеми на прогулку, а также отказался от аскорбинки и рыбьего жира.
Спал он теперь только днём, потому что ночью боялся увидеть жену, и ещё он боялся во сне умереть.
На белом фоне платка он стал замечать красные пятнышки.
Дежурившие днём по коридору сержанты Тахтамысов и Шерстобитов стали относиться к нему с предупредительностью, и Серёжа понял, что им известно о его близкой смерти, потому что его осматривал врач в их смену. На Серёжины жалобы врач ответил, что Серёжа все навыдумывал, и если он не хочет попасть в дурдом, то лучше ему идти на работу.
- Они с отрядным сговорились меня угробить - это Серёже было ясно, как божий день.
Прошло ещё несколько месяцев, когда он, проснувшись ночью, обнаружил, что умирает от удушья. Он стал колотить в дверь и кричать. Солдаты, дежурившие по ночам, открыли дверь и побили Серёжу ногами в валенках. Он понимал, что его бьют валенками, чтобы не осталось следов, а лёгкие после этого совсем отвалятся, и он будет медленно умирать.
Чтобы как-то доказать свою правоту и не мучаться от долгого умирания, Серёжа решил повеситься. Он давно уже приготовил верёвку из распущенного на нитки носка и вычислил, что решётка, закрывающая лампочку, выдержит его тело. Он сделал горку из книг и журналов, продел верёвку сквозь решётку и, привязав конец, вставил голову в петлю. Последний раз глянув на оставленную записку, он соскользнул со стопки, которая тут же и рассыпалась.
Никакого звона в ушах не появилось, как он ожидал, а сам он больно свалился на пол, да ещё получил сильный удар решёткой по голове. Прибежавшие на шум солдаты надели на Серёжу наручники и уволокли поближе к себе в отстойник, по дороге пиная ногами по чему попало.
К обеду следующего дня пришли два офицера и один штатский, видимо, врач. Серёжа изложил им свои жалобы и проблемы. Врач во всём с ним соглашался и сказал, что ему действительно нужно подлечиться.
Назавтра Серёже сообщили, что он едет на больничку и должен собраться с вещами. В палате, куда его поместили, было четыре одноярусных кровати почему-то с ремнями по бокам. Старожилы сразу приняли Серёжу в компанию, были вежливы и выслушивали его жалобы с пониманием и толковыми советами. Потом они играли в домино, и Серёжа с напарником трижды выиграли.
Врач и сёстры были понимающими и заботливыми. После уколов и таблеток ему стало тепло и совсем спокойно. Впервые за многие месяцы он не думал о жене и о болезнях. Он лёг по отбою и легко заснул.
Но вскоре его разбудили два санитара и повели в комнату с операционным столом. Они дали Серёже горсть таблеток и попросили выпить. Потом они осмотрели его рот и какой-то железкой сорвали с зубов золотой мост. Было больно, но у Серёжи не было ни сил не желания возражать.
- Может быть так нужно - подумал он.
Затем санитары уложили его на пол, и по очереди, не спеша, совершили с ним половой акт. Было немного больно, но не так страшно, как он себе раньше представлял.
- Дураки, они наверное думают, что я педераст. Идиоты! - ему даже стало смешно. Потом один из санитаров заставил Серёжу взять в рот его член. Было противно, но всё равно настроение у Серёжи не испортилось. Он вернулся в палату и снова легко заснул. Утром он проснулся в хорошем настроении.
И даже тот факт, что его напарник по домино ночью вскрыл себе вены, и был в смирительной рубашке унесён санитарами в отдельный бокс, нисколько не омрачил солнечное утро, которое сквозь кованую решётку пришло в Серёжину палату.