Легкий шелест потолочного вентилятора привычно окутывал просыпающегося Дениса. Раньше - он видел в книгах - вентиляторы делали прямо на потолке, громадные лопасти вращались над головой и на них можно было смотреть. Раньше люди больше думали о красоте: как поставщик воздуха такой вентилятор был бесполезен. Сейчас же от былой красоты остался только тихий шелест.
Денис потянулся и встал. Снова новый день, такой же, как и предыдущий. Они все одинаковы. Когда-то он думал, что быть ремонтником интересно. Собственно, так думали всех мальчишки и даже девчонки в Шатуре. Рядом была электростанция, громадная, неприступная, и на нее часто приходили вечно спешащие люди с саркастичной улыбкой на губах. Эту улыбку копировали все ровесники Дениса, но у него получалось лучше всего. А сейчас его самого копирует современная малышня - в Шатуру теперь приходится ездить и ему тоже.
Под раздумья одевалось медленно и Денис спохватился, что опаздывает на завтрак. Пришлось ускоряться - после завтрака надо зайти к Заторскому, опять небось надает заданий до вечера и на обед Денис не попадет. А на пустой желудок он мало что сделает. Денис закончил одеваться и вышел.
Потоки людей, торопливо спешащих в столовую, в Синем коридоре превращались в толпу, целенаправленно движущуюся к лестницам и лифтам. Денис сразу свернул к лестнице: в лифты прежде всего пускают подростков и женщин, и ожидание подходящего лифта грозило пропуском завтрака. Лестница, широкая, с крутыми ступенями, спирально заворачивалась вниз, и, сколько хватало глаз, Денис видел людские головы. Первое время он пугался, все же в Шатуре людей было гораздо меньше, да и жил он там в детском секторе, а это - как-никак столица Европы. Потом привык, благо, несмотря на толчею, никого еще не разу не затоптали.
На раздаче опять сидела чернявенькая девушка с двумя косичками. Это было хорошо - ее сменщица, желчная пожилая женщина, почему-то любила пройтись остреньким язычком по стоящим в очереди людям, а голос у нее был - оповещения перебивала. Денис не раз и не два попадал под ее пристальное внимание, как впрочем и все остальные. Однако ее никто не осаживал: все знали, что у нее погиб муж и двое детей во время взрыва на Архангельском заводе.
Денису повезло - одно из лучших мест у длинного стола, прямо у кана с чаем, освободилось как раз когда он подошел. Его ровесник, устремившийся было туда же, послал вдогонку более удачливому парню длинное ругательство. На него никто не оглянулся: есть надо было быстро, рабочий день на подходе. Рассказывали, сначала случалось много драк за места, за еду, за комнаты - за все. А потом драться перестали: то ли поняли, что вместе прожить легче, то ли стало все равно. Одиночки, продолжавшие за что-то драться, быстро погибли: неработающим еду и жилье не давали.
Заторский, как всегда, сидел в своем кабинетике. Говорили, он даже ночевал там, и еду ему туда приносили - все же главный ремонтник, он мог позволить себе попросить, чтобы еду ему принесли на рабочее место. Тем более что он отвечал за любую неполадку, случающуюся на территории от Урала до Одера. Пожилой уже человек, сам бывший ремонтник, один из немногих, пересекших границу сорокалетия, он подчас требовал от своих сотрудников невозможного, но зато и награждал соответствующе. Например, Майлзу, починившему практически развалившуюся машину, он выбил комнату в пятом секторе - туда обычно селили поженившиеся пары, там комнаты в три раза больше и столовая ближе. Майлз, правда, скоро женился, и "женная" комната получила законное основание, но сам факт!
Ко всему этому надо прибавить, что Заторский был очень тяжелым человеком. Всегда спокойный, он умудрялся говорить так, что не послушаться было невозможно. Он умел выбирать слова, и выговоры, всегда произносимые тихим холодным голосом, были убийственно точны в попытке унизить, растоптать, превратить в ничто. После первого своего разговора с начальником Денис за полчаса вылил на себя недельную норму воды, смывая пот. Заторский всегда имел одно и то же настроение - никакое - и любой, входивший к нему, испытывал мгновенное чувство ужаса - определить, что ждет посетителя по виду Заторского еще никому не удавалось.
Денис старался входить к начальнику быстро, будто с головой окунаясь в противный раствор дезинфектата. Это позволяло тратить меньше нервов.
Как всегда, Заторский еле заметно кивнул головой, заметив входящего Дениса. Это одновременно означало приветствие и указание сесть. Денис сел, дожидаясь, пока начальник допишет документ. На столе всегда лежала куча бумаг, в хаосе которых найти что-либо мог лишь сам хозяин. Среди них прятался также с десяток ручек, несколько коробок скрепок и папки: все приносимые Заторскому канцелярские товары он с маниакальной настойчивостью сохранял и бережно использовал впоследствии. Благодаря этому у него никогда не было ни в чем нехватки, что для начальника такого уровня было практически нереально.
Заторский дочитал, отложил бумагу, отстраненно посмотрел на Дениса. Сначала Денис пугался такого взгляда, потом перестал. Сейчас же просто сидел и молча смотрел на начальника.
- У тебя сегодня три объекта: Шатурская и Ростовская электростанции и Псковский завод. Самое сложное - Шатура... Ее надо починить обязательно, вне зависимости от того, сколько времени и сил это займет. Отправляешься сейчас, начни с Ростова - там все по видимости легко. В Шатуре уже Фердинанд, после Ростова присоединишься к нему. Псков - по ситуации. Иди.
Денис вышел и лишь в коридоре позволил себе нахохлиться. "Вне зависимости" обозначало, что ему не положено еды и сна, пока не починит электростанцию. Конечно, если дело затянется на несколько суток, ему можно будет сходить в Шатурскую столовую, но сегодняшний ужин он пропустит точно. А если он так и не сумеет ничего сделать... что ж, крайним его конечно не назначат, но следующие несколько лет ему придется это как-то отрабатывать.
До Ростова ехать было часа четыре. Джон, молодой парнишка-водитель, уже ждал его в гараже. Из-за Шатуры машину дали поновее и неизбалованный таким отношением к себе Джон радостно оглаживал двери и капот. На звук Денисовых шагов он обернулся, на лице сияла улыбка:
- Ты смотри, что мне дали!
Денис улыбнулся в ответ. На той неделе у Джона развалилась машина, развалилась совсем и парень боялся потерять работу. Машин все меньше, работы водителям - тоже, учеников они уже не берут, Джон попал к ним чуть ли не последним. Не получит новую машину - придется искать другую работу, а этого не хотелось. Многие не берут учеников старше определенного возраста: и научить труднее, и старый опыт приходится переламывать, и Джон уже почти подошел к этой черте. Еще чуть-чуть - и придется идти на общую работу: уборщиком, помощником по кухне, прачкой, медбратом. А у них условия хуже, живут в комнатах поменьше, рабочий день не постоянный, а "когда работа есть". Быть водителем тоже конечно не сахар, но все же лучше, чем "общим".
Машина выскочила из гаража и понеслась к дороге на юг. Джону приходилось уговаривать себя не гнать: мог бы, но так скорее разобьешь машину. Денис глядел в окно, привычно не замечая черно-серо-коричнево-красный пейзаж. Ярко-алое солнце застыло на самом горизонте. Так будет еще долго: после Большого Взрыва разделение на дни и ночи осталось только у людей. Когда-то он ехал в первый раз, еще прежде, чем стал учеником ремонтника, и застывший огненный шар вызвал у него трепет. Это была образовательная экскурсия: всех детей в первый раз вывозили наверх вместе, обучая и показывая на примере правила поведения на земле. Учили выбирать дорогу - хотя это было нужно только водителям да ремонтникам, все равно остальные наружу практически не выбирались. Учили, как следить за герметизацией машины, показывали, куда нельзя наезжать даже на машине, а куда при желании можно было бы наступить голой ногой - если бы атмосфера не разъедала кожу за 10 минут, иногда можно было найти целые дорожки, по которым можно было бы гулять. В тот, первый раз, Денис и его ровесники прилипли к окнам старенького автобуса, жадно разглядывая однообразный пейзаж. Учитель, вывозивший уже тысячный, наверно, автобус с детьми, при виде такого энтузиазма принялся рассказывать, где что было раньше. Он помнил мало, еще меньше, чем тот, кто рассказывал в свое время ему, но все же помнил хоть что-то, и любое его вспоминание встречалось восторженными криками. Сейчас Денис наверно ничего и не вспомнит из слов учителя, кроме одного места. Раньше там была железнодорожная станция, потом, с развитием воздушного транспорта, из нее сделали музей, а рядом стояли хранилища со старым торфом. После Большого Взрыва было много пожаров, торф горел долго и мощно, каменное одноэтажное здание, невесть как уцелевшее при Взрыве, прогорело насквозь, кирпич кое-где просвечивал. Про станцию Денису сотни раз рассказывал отец, тому - его отец и так на несколько поколений назад - при Большом взрыве именно под станцией спрятался прапрадед Дениса и она превратилась в семейную легенду. И учитель, сумевший показать мальчишке каменный остов, надолго завоевал его уважение.
Машина споро неслась по спекшейся в камень земле. Нет, не уволят Джона - он дорогу выбирает по наитию, почти не тратя времени на мучительные решения, где еще найдешь человека с таким чувством опасности. Машина тоже хороша, чуткая, послушная. Им действительно повезло на транспорт. Большинство оставшихся в еще рабочем состоянии машин - старые развалюхи, с трудом передвигающиеся и гремящие при каждом движении. Их пытались чинить, но чаще всего это было невозможно: они просто не знали, как. Пришедшую в негодность машину обычно оставляли снаружи: ядовитая атмосфера докончит дело. И откуда достали эту, по сравнению с остальными - фактически новую - непонятно. Не иначе, еще один склад нашли, но тогда об этом стало бы быстро известно по оповещению, как-никак склады сейчас - самое важное. Только там можно найти что-то новое, что пополнит парк постоянно убывающей и столь необходимой техники. Что будет, когда сломаются все машины, Денис старался не думать.
Доехали быстро, там разобрались еще быстрее. Все же Денис был опытным ремонтником - ему хватило одного взгляда, чтобы понять: эта линия работать больше не будет. На разговор с начальником цеха времени ушло чуть побольше: в его сознание все никак не укладывалось, что цех надо закрывать, смены распускать или переводить на другие линии. Раздраженный Денис ходил по громадному залу, громко раз за разом повторяя, что сделать он ничего не может, попутно осматривая остальные приборы и пытаясь отвязаться наконец от приставучего начальника. Издали за ними следили рабочие: яркие белки глаз на фоне темной кожи, испуганно-суетливые движения, тень надежды на лицах и осознание обреченности в позах. В конце концов Денис не выдержал ошеломленно-неверящего лица одного и удрученно-покорных лиц других, подвел начальника к сломавшемуся прибору и ткнул пальцем:
- Видите эту коробку? Это не просто коробка, в ней много деталек и все они что-то делают. Сломалась какая-то из деталек, но какая именно - я не знаю. Я не могу даже вскрыть эту коробку так, чтобы ее потом можно было собрать обратно. А даже если бы и мог - я не знаю, какая именно деталь сломалась и узнать не смогу, они слишком мелкие, чтобы на них можно было посмотреть и в них чем-нибудь потыкать, проверить, работают или нет. А даже если и знал бы - не смог бы починить, потому что это сделали минимум сто лет назад, и теперь никто не знает, ни как, ни зачем они были сделаны, ни что они делают, ни как починить! - под конец Денис уже кричал и его голос дробным эхом рассыпался по гулкому цеху. Под каждое его слово рабочие глухо вздрагивали и все больше сжимались.
На обратном пути Джон уже не наслаждался ходом машины, четко и хмуро смотря вперед. Ровное, хотя и невеселое с утра настроение Дениса тоже катилось по наклонной. Оба думали о людях, вжимавшихся в стены цеха на электростанции. Их уже так мало осталось здесь, в Ростове, да и то они живы лишь благодаря электростанции, а теперь еще и линия остановлена. Что с ними будет - неизвестно: работы в Ростове они скорее всего не найдут, но и переезжать куда-то смысла тоже нет, везде такая ситуация. Мало людей, но и работы тоже нет: со времени Большого Взрыва ничего нового в мире не производится, старое постепенно выходит из строя, его становится все меньше, а ремонтировать получается лишь 10 процентов ломающегося: все устройства, приборы, машины, двигатели, системы - все построено до Большого Взрыва, и знаний, как именно они устроены и как их можно починить, не осталось. В бытность свою учеником ремонтника Денис все пытался что-то придумать, что-то рассмотреть, сутками ковырялся в малюсеньких детальках, ломая глаза... Ничего не получалось. Все было слишком сложным, компактным, запутанным, и им было замечательно удобно пользоваться, но абсолютно невозможно починить или сотворить подобное же. Говорили, до Большого Взрыва техника и все остальное было еще более сложным и запутанным: все, что было сейчас у людей, было найдено на складах старой техники. И тем не менее даже с такой техникой разобраться не получалось. И ее естественное убытие уменьшало количество людей, которых она может обслужить, а значит, уменьшало и количество людей, которые могут выжить. Из-за этого все меньше рождалось детей.
По крайней мере, именно так объяснял Денису учитель. Сам же Денис видел лишь, что машины все ломаются, работы нет, а жить все тяжелее. Его это касалось меньше всего - работа ремонтника давала некоторые льготы. Тяжелая, опасная, ответственная, она была на втором месте после работы учителя. Денисов учитель был хорошим учителем: он был одним из немногих знакомых Дениса, кто умел анализировать большое количество информации. А еще у него была хорошая память: то, что обычные люди, и Денис в том числе, запоминал с десятого-двадцатого раза, учитель запоминал с пятого. Что уж говорить про способности к сбору информации и умении делать выводы.
Денис тоже все это умел, хотя и хуже, чем учитель. Ремонтником без этого не станешь. И все же его способностей не хватало на то, чтобы прогнозировать, что будет через 50-100 лет. Приходилось верить на слово учителю.
Учитель говорил, сначала, только-только после Большого Взрыва, кто-то еще надеялся, что у людей получится если не разобраться в имеющемся, то придумать свою технику, пусть даже простейшую, которая поможет выжить. Но люди все меньше запоминали, все меньше анализировали, все меньше умели делать выводы. Учиться становилось все труднее, плюс продолжительность жизни снизилась до 30-35 лет, так что придумать что-то новое просто не получалось. И люди вымирали.
Все это Денис знал, но знал краем мозга: ремонтники никогда не потеряют работу, если кого-то и будут кормить до конца, то тех, кто хоть что-то может сделать. Тем более что на фоне остальных Денис был хорошим ремонтником.
Дорога до Шатуры заняла всего три с половиной часа. Расстроенный Ростовом Джон домчал Дениса быстрее обычного, будто подкармливая Денисово умение своим умением. Ему очень хотелось, чтобы в Шатуре Денис смог починить электростанцию: не иначе, вспомнил родной город недалеко от Лондона и вставшую электростанцию там. В Шатуре тоже нет ничего, кроме электростанции, и если Денис не справится и здесь... Джон старался об этом не думать и гнал машину вперед.
Шатурская электростанция, некогда вторая по счету, появившаяся в тогда еще Советском Союзе, затем несколько раз завоевывавшая звание крупнейшей в мире, осталась на своем историческом месте и подойти к ней из собственно города, закопавшегося под землю сразу же после Большого Взрыва, как и все выжившие города, не было возможности. Как не было возможности и подъехать: комплекс зданий окружала полоса прокалено-зараженной спекшейся земли и пытаться проехать на машине было самоубийственно. В свое время был прорыт ход от основных секторов города мимо детского сектора к электростанции и теперь любой ремонтник проходил по нему, неизменно попадая под прицел глаз детей и подростков. Когда-то Денис также смотрел на проходящих мимо вечно спешащих людей с саркастичной улыбкой на губах. А теперь он сам шел, провожаемый завистливыми взглядами.
Денис вышел из хода на поверхность и оглянулся. Черно-серо-коричнево-красный неровный пейзаж, алый шар никогда не садящегося солнца, остовы зданий, невесть как простоявшие все эти годы со времен Большого Взрыва... Уже несколько поколений подряд не представляли себе Землю другой. Денис тоже не представлял: память поколений сохранила предание про железнодорожную станцию, но не про леса и озера, некогда окружавшие город. Теперь нет ничего, ни лесов, ни озер, ни станции. Есть лишь горстка людей, из последних сил пытающихся растянуть оставшееся с тех времен добро... и даже не понимающая, что сил этих уже не хватило.
Денис глубоко вдохнул и двинулся к электростанции, изо всех сил надеясь, что здесь он сможет сделать хоть что-то.