Мрак январского неба крался в комнату, тень охватывала бумаги на столе, книги, тетради. На прикроватном столике стояла свеча, с которой капал мягкий воск, а на кончике фитиля скакал трепещущий огонек. Свеча, окруженная темнотой, казалась звездой в ночной мгле, и пятна теплого света скользили по стенам и стеклу, а стекло тут же окрашивалось золотистым, будто его накрывали вуалью.
Евгений лежал на боку, подложив ладонь под щеку, и долго глядел на свечу. Его мысли были недалеко от особняка Нери-Розаль, они витали в соседнем имении Обездолиных. Юноша думал о той, что жила там, носила эту фамилию и, наверное, совсем о нем не думала. О той, что предала его.
И израненное сердце юноши трепетало в груди, и это была мучительная боль - вспоминать ее, но эту боль он предпочел равнодушию, потому продолжал смотреть на свечу и думать, думать, думать...
В молчании уснувшего особняка промелькнул звук - знакомые тяжелые шаги, и Евгений на миг почувствовал, что в его душу кто-то намеревается запустить грязные пальцы и тщательно обыскать.
Раздался неуверенный стук в дверь, и Евгений в ответ лениво взмахнул рукой, заставив ключ повернуться в замке.
- Батюшка, бога ради, простите...посмел побеспокоить Вас столь поздним визитом...
В комнату осторожно вошел сороколетний ключник с забавной, а главное подходящей фамилией - Замков. Он принялся разглаживать складки накрахмаленной рубахи, потом его руки поскользили по жилету, по серебряным запонкам - он особенное внимание уделял внешнему виду, а Нора Павловна так уважала его за преданность и честность, что не уставала одаривать очень даже достойными предметами гардероба.
- Не стоит, не стоит извиняться. - Евгений ласково и устало улыбнулся, свесив ноги с кровати и поднявшись на ноги. - Я поздно засыпаю...бессонница в последнее время...думы одолевают, думы!... - он неопределенно взмахнул рукой, как бы изображая одолевающие его надоедливые думы.
Юноша был в легкой ночной рубахе и коротких брюках, которые сеньор Винсенто купил в свой последний визит в круг XXI. Евгений осмотрел себя и с сожалением согласился с утверждением, что все на нем висит словно мешок из-под картошки.
- Надо бы вес набрать... - шепнул он себе под нос, тут же опомнился, поднял глаза и обратился к Замкову. - Так чего вы хотели?
- Понимаете ли, батюшка...
Евгений нахмурился, подумав: "Ну что за подобострастие, что за угодничество? Какой я вам батюшка, коль вы вдвое старше меня?!"
-... ключ от библиотеки подходить перестал, духи мелкие виноваты...погрызли...
- Нет, нет, не надо! У Вас же, батюшка, дубликат был, вот я и пришел попросить, а духов я сам изгоню.
- Ах, дубликат...минутку, сейчас поищу... - Евгений принялся перебирать содержимое ящиков стола. - Кстати, спросить хотел...если знаете...
Юноша обернулся и в тот же миг случайно придавил руку дверцей комода, отчего вытянулся стрункой и тихо выругался.
- Скажите, а почему дедушке квартиру не дают?
Ключник прищурил глаза, напрягая память, и выдал:
- Кажется, дом его снесли...на улице Цветаевой...решили что-то там построить...ну и всем жильцам квартиры предоставили, а с ним задержка...думали, мол, квартир нет, а его просто нигде селить не хотят.
- А все из-за того, что я его внук. - подытожил Евгений и нащупал пальцами деревянную рамочку и стекло, защищающее фотографию...юноша опустил глаза, взглянул на снимок и ужаснулся, а в груди резко кольнуло. Все его тело вмиг похолодело, и он поспешил захлопнуть дверцу, чтобы не видеть этот снимок.
- Так что, батюшка, нашли? - напомнил о себе Замков.
- А? Да, да... - Евгений запустил руку в верхний ящик, достал из дальнего уголка резной черный ключ и протянул на ладони ключнику, стоящему в дверях.
- Вот спасибо! Вы ж простите за...
- Да, да, идите с Богом. - тон Евгения стал чуть холоднее, и ключник вмиг уловил эту перемену.
- Все, все, пойду уж...
Юноша указал пальцем на дверь, потянул на себя, и она закрылась сама, и ключ сам повернулся в скважине.
"Ну, спать пора уже..." - Евгений юркнул под одеяло, лег на спину, выпрямил ноги и руки...и так уставился в потолок, на котором плясали пятна света.
Но сон не приходил.
Тогда Евгений взял с прикроватного столика книгу в мягком переплете и открыл на середине, но и читать он не мог - взгляд не останавливался на буковках, и думать о диалоге персонажей не получалось. Юноша сдался, вернул книгу на место и вновь обратил взгляд к потолку. Он безумно хотел достать фотографию в рамочке из ящика стола, но в очередной раз ранить и без того измученное сердце воспоминаниями о давно ушедшем счастье...о безвозвратно утерянной любви...нет, лучше увидеть ее улыбку снова, чем пытаться изгнать ее образ вовсе и от этого мучиться в разы сильнее!
Евгений резво вскочил, сердце бешено заколотилось. Дрожащими от возбуждения и нетерпения пальцами достал из ящика деревянную рамочку...свет догоравшей свечи скользнул по стеклу, осветив два юных лица...Евгений поднес рамочку к лицу, вгляделся в собственное изображение...это единственный снимок, на котором он себе нравился, но судьба заставила юношу возненавидеть все, что связано с ней. А вот и она рядом, сидит, положив голову на его острое плечо.
Они счастливы, они еще юны, но они по-настоящему влюблены. Он, может, в последний раз в жизни так тепло и искренне ласково улыбался тогда, на этой фотографии.
Евгений помнил этот день и будет помнить всю жизнь.
Припекающее солнышко, безоблачное небо, душистые полевые цветы. Два венка, два сердца...
Они в форме лицеистов, она поджимает ноги, гладит ткань юбочки на коленях. Он поправляет венок на кудрях, венок, сплетенный ее нежными пальчиками.
И все хорошо, все прекрасно. Тогда...
Евгений гладит стекло, потом наклоняется и осторожно целует, закрыв глаза. Если бы...если бы...
- Батюшка, простите снова, я!... - ключник приоткрыл лверь и протиснулся в проем. - Я...
От неожиданности юноша разжимает пальцы, и рамочка падает. Черед миг слышится звон стекла, и Замков испуганно мнется в дверях. Он глядит на юношу с долей страха и недоумения, хотя начинает догадываться.
Евгений медленно повернул голову, и его глаза засветились небесно-голубым. Все лицо его помрачнело и одновременно с тем озарилось лунным светом, будто он сбежал с картины Куинджи. Кожа стала еще бледнее, ресницы казались длиннее и пышнее и больше напоминали вееры, зрачки превратились в зеркала, отражающие ясное небо, а незаметные веснушки на носу вмиг окрасились темно-лазурным.
- Идите.
Юноша не умел отдавать приказы, и тон его был скорее просящим, чем требующим. Он и вправду "не годился в аристократы" со своей хлипкой уверенностью и чересчур нежным сердцем для наследника Нери-Розаль и Гранатовых, сильнейших чародеев. Ему так отец говорил, но исправлять это никто не брался. Евгений всегда был мягким человеком, и те немногие слуги, знающие об этом, не смели выводить его из себя. Каждая капля собственного гнева его уничтожала.
- П-п-простите, батюшка, я завтра тогда!... - и ключник, осторожно закрыв дверь, стремительно понесся по коридору, и его каблюки стучали в тишине...
- Ах, Господи, только не это!... - Евгений опустился на колени и поднял рамочку. По стеклу побежали трещины, будто паутина, несколько осколков разного размера выскочили и теперь лежали рядом на полу...
...И вдруг что-то вспыхнуло в груди. Как-будто змеиный яд прожигал дыру в сердце. Это чувство было так противно, так омерзительно и несносно, но юноша не мог остановить себя. Он стиснул рамочку пальцами, и на белой коже выступила кровь.
Эта ненависть его пугала, травила, убивала, но Евгений не мог сопротивляться. Он хотел увидеть ее, сказать все ей в лицо, но понимал, что потеряет дар речи...
Тогда он резко бросил рамку под кровать, встал, отряхнул рубаху, ногой затолкал осколки туда же и бросился на кровать.
Но через некоторое время он вскочил и подлетел к окну.
- Завтра же, к Капризному Фонтану! - тихо воскликнул он и, резко дернув, развел занавески.
В комнату пролился чарующий лунный свет, помещение и вправду напоминало картину, для написания которой не надо много красок - только белая, голубая и черная.
- Завтра же загадаю, завтра! Загадаю, загадаю, обязательно загадаю, - его голос треснул, к глазам подступили слезы, но Евгений прижал к виску кулак и прошипел сквозь зубы: - загадаю, и пусть уже три года загадываю, пусть все монетки скормил Фонтану дурацкому, еще хоть сто лет буду загадывать, но исправлю, исправлю! Исправлю же? - всхлипнул он. - Исправлю?!
Насколько ужасна его жизнь, насколько безнадежно его положение!
На следующий день Евгений проснулся не в лучшем расположении духа. Некоторое время пялился в потолок, потом встал и через некоторое время осознал, что трясется от холода. Хоть Град Ссыльных и окружен с четырех сторон Бескрайним Морем, Бескрайним Полем, Бескрайней Чащей и Бескрайней Заброшенной Деревней, т.е. считался "приморским", да и снега нет, зимы все же холодные.
Юноша порылся в шкафу, где лежали купленные в Круге XXI вещи, отыскал серый вязаный свитер с высоким горлом, натянул на ночную рубаху и взглянул на себя в зеркале.
Если бы какая-нибудь начитанная умная девушка с чувством юмора и сносным нравом не знала бы, что Евгений один из Людей-Фонарей, она бы влюбилась в него, потому что он был умным, красивым и, казалось бы, идеальным. Отсюда и прозвище, данное ему лицеистами - "Глянцевое личико". Будто обложка журнала, который никто не откроет.
Люди-Фонари - это чародеи в зоне риска. Они в любой момент могут потерять контроль над даром и представляют угрозу для окружающих. Таких остерегаются, таких презирают, таких гонят прочь. Как же так? Сумасшедший бесчеловечный маньяк и юный чародей с добрым сердцем, так все под одну гребенку?
- Выходит, что да. - Евгений разгладил складки под коленями, натянул туфли и направился к письменному столу, глядя куда-то под ноги и от этого сильно сутулясь. На столе уже не осталось свободного места, и он решительно собрал в одну тяжелую громоздкую стопку учебники и передвинул в угол, освободив четверть пространства.
Сложив на столе руки, он обратил взгляд к окну и так застыл надолго, не двигаясь и не моргая. В голове вихрем кружились мысли, и самая назойливая - "Нужно что-то менять наконец, нет больше сил терпеть".
Но сил что-то менять тоже не было, и русская хандра восторжествовала над жаждой жизни. Юноша уже три года не живет, а существует. Тоска глодала изнутри, чувство вины стало обыденным, а одиночество уже не кажется чем-то незнакомым, вроде бы он всегда был изгоем и всегда им будет.
"Наверное, - мелькнуло в голове. - вот так люди умирают душой и существуют телом".
Тогда он вспомнил о своем намерении сходить к Капризному Фонтану и обменять монетку в пять валтов на заветное желание, хотя юноша уже сам поверил, что ему не суждено сбыться. Раз в месяц он выбирался из особняка, гулял по Улице Грибоедова, перебирался на Центральную Аллею, дойдя до Каменной Площади, останавливался у Капризного Фонтана и, пошептавшись с монеткой, бросал ее в хрустальную воду под мраморной статуей богини удачи, расправившей свои белые руки будто крылья, и монетка, шлепнувшись о водную гладь, погружалась в воду и присоединялась к таким же монеткам, брошенным в фонтан такими же людьми, в чьих сердцах теплится неоправданная пустая надежда, недосягаемая мечта и слепая любовь. Эти монетки составляли единую мозаику, символизирующую людские мечты, и никто никогда не отделит сбывшиеся от забытых.
Из раздумий Евгения вывела Нора Павловна, без стука вошедшая в комнату. Переминаясь с ноги на ногу, она закуталась в тонкую теплую шаль и постучала костяшками пальцем по дверному косяку.
- Евгеш?...Евгеша! - позвала она, и юноша наконец пришел в себя.
- Ах да...доброе утро, мама. - Евгений обернулся, встал, подошел к матери, но в глаза посмотреть не осмелился.
- Ты спустишься к завтраку?
- Знаешь...совсем не хочу есть. - признался Евгений, потирая пальцами шею. - Я, наверное, прогуляюсь до Каменной Площади и...
- Подожди! - Нора Павловна легонько дернула сына за рукав. - Мы с отцом хотели поговорить с тобой кое о чем...
- Давай потом, ладно? Я плохо спал, к разговорам не готов...в особенности таким серьезным. - устало улыбнулся он, и Нора Павловна нехотя разжала пальцы.
- Это очень важно, Евгеша. Очень, понимаешь?
- Понимаю, мама, я все прекрасно понимаю. Я выпью кофе и пойду, хорошо? Не буду долго плутать, раз предстоит такой разговор...просто стоит освежиться.
- Ну ладно. - согласилась Нора Павловна. - мы с отцом решили, что это неправильно...ну, что ты так...обособлен от общества. Мы видим, как ты страдаешь. А ты считаешь себя виноватым...
- Не стоит говорить об этом... - твердо сказал Евгений, но Нора Павловна знаком приказала остановиться.
- Выслушай. Мы решили вернуть нашей семье репутацию, причем очень...интересным способом.
- Расскажете потом, хорошо? - раздраженно бросил Евгений, выскользнул из комнаты и направился к лестнице на первый этаж.
- Евгеша! - окликнула его Нора Павловна. - Ты уже не веришь нам, да? Ты думаешь, все напрасно, но ты не прав!
Юноша оглянулся, и женщина, сложив ладони на груди, взмолилась:
- Пожалуйста, подумай! Подумай и поверь!
Евгений молча кивнул и спустился на первый этаж, а Нора Павловна проводила его взглядом, повторяя шепотом:
- Подумай, подумай, пожалуйста...подумай, поверь... - потом перекрестилась и, обратив взгляд к потолку, тихо вымолвила: - Только вера тебя спасет, мотылек мой.