- Держи! - шипела Вика, пытаясь одновременно перевернуться на месте и не выпустить из рук конец лестницы. Ее ловкие пальцы чесались от нескольких заноз, которые Ферез каждым движением руки вгоняла все глубже в свою грубоватую кожу.
- Я пытаюсь! - крикнула в ответ Яна на другом конце, и Валя знаком приказала молчать. Ноги Полосухиной подкосились, но она упорно твердо держалась за стремянку в небо, даже не стремянку, а просто деревянную лестницу. Даже романтичнее...
Вместе удерживая лестницу над землей, Вика и Яна напоминали непутевых фельдшеров, которые никак не могли разобраться с носилками. Наконец Яна не выдержала и сказала хриплым голосом:
- Чего ты там кружишь?! У меня затекло все!
- Сейчас! Дай возьмусь поудобнее... - Вика подцепила перекладину локтем и тут же об этом пожалела.
- Алло! - Полосухина вспылила. - Ты совсем там оборзела?!
- Хорош орать. - осадила их Раткевич, наблюдавшая со стороны с фонариком в руке и время от времени пускавшая розоватый пар электронки. - И вообще, Викусь, почему ты раньше эту лестницу не принесла и не поставила на место? Сейчас-то в темноте жуть как неудобно будет - не видно ни...
- Ни зги. - заключила за нее Аля и кашлянула, отмахиваясь от цветного облачка. Валя протянула ей фонарик с наставлением "Освещай нашу преступную деятельность" и поежилась.
- Да как я поставлю?! - зарычала Вика, повернулась боком, напоминая египетскую гравюру, и повторила с еще большим возмущением в голосе. - Как поставлю?! Если дед каждый вечер все проверяет? А тут вышел на улицу, и на тебе - лестница на крышу ведет!
- Надо было нас раньше попросить!
- Ага, прям так я бы и побежала за вами! Вперед! - скомандовала Вика Яне хриплым шепотом, и они потянули лестницу в разные стороны с такой уверенностью в действии, будто правда хотели растянуть ее и порвать, как изношенный тоненький платок.
- Ну и дура. - пожала плечами Валя, цыкнула языком и с выражением лица "я не с ними", а потом еще встав в позу "я тут никого не знаю", приложилась к вейпу, спрятав свободную руку в карман худи.
- Кто? - Аля указала пятном белого света на угол дома прямо под окном Виктора Николаича, перевела взгляд с Вали на Яну, потом на Вику, и снова взглянула на Раткевич.
Та снова пожала плечами.
- Какая разница?
В итоге лингвисты каким-то чудом свернули за угол и просеменили, делая частые короткие шажки, между стеной комнаты Квартета - а потом и под окном Маришки и Людмилы Викторовны, - и пышными клумбами. Аля то и дело ловила фонариком их фигуры и даже чувствовала, как холодеет и крутит в животе - адреналин бьется в крови. Валя проплыла следом, попутно одарив снисходительным одобрительным взглядом каждый цветок. А цветы очень разрослись, и неизвестные виды, напоминающие розовые колокольчики размером с хороший лимон, уже достигли роста человека. Точнее, днем они были розовыми, а в темноте наступающей летней ночи все было черным и темно-синим. Над острыми верхушками деревьев в чаще, вместе напоминавшими частые скалы, поднимался идеально крыглый белый диск в ореоле белого и голубого света. Небо было необыкновенно ясным - ни одного облачка. Только луна, россыпь звезд над головой и мрак.
Аля подняла глаза и замерла, ни капли не заботясь о затекшей шее. Свободную руку она подняла, а фонариком не глядя светила на стену дому справа от крыльца, над которым мигала слабая лампочка, вокруг которой сновали пушистые ночные бабочки. По асфальту перед крыльцом в квадрате света бегали тени, отбрасываемые шелестящими крылышками. На крыльце соседского дома тоже горел свет, озаряя дверь и чугунку на земле. Иногда псы соседа Иванушки - все пятеро разномастных сторожевых и одна тощая шоколадная такса - хором заливались лаем, и весь Квартет был готов креститься.
Аля тем временем смотрела на звезды, и звезды смотрели на нее. Вот она, Большая Медведица, которой хвастала Людмила Викторовна! Аля провела пальчиком линию от огонька к огоньку, вычерчивая фигуру из атласа звездного неба. Осталось найти Малую - или Маленькую - по проверенному способу, который Афанасьева давно забыла, хотя зареклась заучить наизусть. Кажется, от самой яркой звезды на север...или юг? А может вообще от вон той, что мигает? Афанасьева погладила пальцем ручку Ковша и медленно провела рукой по полотну ночи, как вдруг наткнулась на перевернутый Ковш поменьше и вскрикнула от радости.
- Нашла!
Валя зашипела, приложив холодный палец к дрожащим в улыбке губам Али.
- Мне кто-нибудь будет светить или нет?! - рявкнула Вика и, отпрянув и что-то прошипев, принялась высасывать еще не выступившую кровь из новой ранки на сгибе пальца.
-Ай-ай-ай-АЙ-Я-ЯЙ! - послышался мерзкий скрежет дерева по черепице, и лестница под нескромную ругань Яны поползла вбок.
В тот же миг Вика, жертвуя исцарапанными пальцами, вцепилась в лестницу с той стороны, куда та и падала, и под тяжестью стремянки в небо сквозь стиснутые до боли зубы Ферез прокляла кого-то - скорее всего себя.
Понадобилось еще немного времени, чтобы наконец добросовестно установить эту дурацкую стремянку, но вскоре Вика, изучившая все неровности островка асфальта перед домом, добилась своего - лестница не двигалась, не шаталась, даже не дрожала от прикосновений.
- Молодым вперед, старикам - почет! - с этими словами Ферез подтолкнула вперед Алю и зашла сбоку, чтобы поддержать лестницу то ли ради безопасности, то ли ради собственного спокойствия.
Аля боязливо наступила на перекладину, вцепилась пальцами в следующую и очень медленно и осторожно начала подниматься, время от времени поглядывая вниз, мужду перекладин, и с комом в горле, бабочками в животе и туманом в голове поднималась все выше. Достигнув крыши, она очень-очень медленно перелезла на покров черепицы, сдвинулась в сторону, подальше от лестницы, отползла от края, поджала под себя ноги и в молитвенной позе замерла, сложив ладони на складках кардигана внизу живота.
Валя спрятала в карман вейп и, выдохнув в сторону и придав своим жестам решительности, резво вскочила на перекладину и, быстро перебирая музыкальными пальцами, взлетела на самый верх за долю секунды. Вика, на всякий случай придерживающая лестницу, чуть ли не завистливо присвиснула.
- Ну, рекорд я уже не побью. - она повернулась к Яне и указала на ту мизинцем. - И ты, кстати, тоже.
- Сейчас посмотрим! - Полосухина, натянув на лицо выражение уверенности (и в чем? В том, что побьет рекорд Раткевич, или же наоборот - не сможет обмануть ожиданий Ферез?), развязно подошла к лестнице, все с той искуственной уверенностью опробовала перекладину и вскочила на несколько ступеней в один прыжок. Лестница подалась вправо, наверху раздался скрип и тут же оборвался. Все затихли, и тишина начала давить на легкие, а от несущественных шумов эти легкие, полные прохладного свежего воздуха, скручивались, как сухие одубевшие тряпки.
- Ну и дура. - повторила Валя и достала вейп, свесив левую ногу, согнула правую прямым углом и положила ее берцовой костью на колено левой - в целом обычная поза подростка, коротающего часы законного сна на крыше. На самом-то деле такое поведение Вали может показаться странным, оно обязательно насторожило бы, даже испугало взрослых - а Маришку так до белой горячки бы довело. Но крыша было покатой с одной стороны - задней стороны дома, над висящей на гвоздях лестницей, которой там теперь не сыщешь. Над крыльцом черепица лежала ровно, если не сказать горизонтально. Поэтому Валя приняла самую непринужденную позу и сидела, расслабленно попыхивая вейпом. Вскоре рядом с ней, т.е. справа, примостилась Полосухина и тоже свесила ноги с края. Аля подобралась ближе к ним и села так же, как раньше, напоминая всем своим видом религиозного фанатика, японца, покорно повинующегося велению судьбы и сакэ.
- Ну что, я побила рекорд? - Яна вгляделась в лицо Вали и в морщинах Раткевич, что залегли на ровном напудренном лбу, прочитала отрицательный ответ. - Ну и ладно, не очень-то и хотелось!
Валя искоса взглянула на Яну из-под черных бровей, и та добавила:
- Вообще не хотелось.
Аля присмотрелась к лицам - голубо-белые, озаренные удивительно ярким светом удивительно красивой луны. Ладони Вали, голые руки и ноги Яны такие же белые, а волосы темно-синие или темно-серые.
Белая футболка и серые шорты Полосухиной и белые кардиган и джинсы Али прошли через фильтр "темнота и лунный свет", как и кожа и волосы. Только спортивные штаны и худи Вали и классические брюки и рубашка с закатанными рукавами Вики остались такими же черными и представляли из себя сплошное неразличимое нечто с неровными очерченными границами.
Вика, не красуясь, что удивительно, быстро поднялась наверх и с деловитым безразличием села подальше от края и вытянула ноги, чуть согнув в коленях.
Все как по команде подняли головы и затаили дыхание. Легкие сжались, их касались крыльями невесомые, но ощутимые бабочки в животе.
Над линией скалистых крон деревьев, в бесконечной синеве, даже выше взошедшей луны в ореоле света, рассыпались звезды. Где-то чаще, где-то реже, они лежали на дне бездонного океана прямо над головой, хаотично разбросанные в каком-то даже порядке, но как найти закономерность...
Вика медленно разогнулась и легла на черепицу, подложив руки под голову. Очки в толстой прозрачной оправе сползли с переносицы прямо к глазам, но Ферез не стала их поправлять, а вовсе убрала на лоб. Ее зрение сыграло странную шутку - огни в небе стерлись и превратились в мерцающие пятна, плавающие на месте.
- Ва-а-а-ау... - на выдохе протянула Аля.
- Клево. - Яна кивнула, одобрив этот комментарий, и легла как Вика.
Остальные последовали их примеру, и теперь, стоя на асфальтированной дорожке ко входу, можно было запрокинуть голову и увидеть четыре пары ботинок.
- Кстати, вы поклялись, что не будете собачиться. - якобы напомнила Вика.
Яна и Валя повернули переглянулись.
- Бы-ы-ыло тако-о-о-ое? - недоверчиво затянула Яна на манер матерого привидения, не отводя от Раткевич подозрительного взгляда.
- Бы-ы-ыло. - подтвердила Вика тем же голосом, и Яна тут же скороговоркой произнесла:
- Я не верю.
- Ну и не верь. - Вика плевала на то, верят ей или нет.
- Только не ругайтесь. - попросила Аля молящим шепотом, и Валя выпустила воздух через неплотно сжатые губы.
- Ладно. - Раткевич и Яна снова переглянулись, но на этот раз как вечные враги, что пришли к согласию вследствие вмешательства третьего нелишнего.
Они лежали молча некоторое время, и небо оставалось неподвижным в продолжение десяти минут. Все уже не на шутку устали за этот день, и на языке каждой давно вертелся вопрос "Ну, домой?", но, боясь показаться занудами, члены Квартета молчали и ждали, когда расколется кто другой.
Вдруг откуда-то покатилась светящаяся бусина, за ней еще, и бусы созвездий оборвались, звездочки посыпались вниз, катаясь по небу, по четкой траектории, по прямой наклонной.
- Звездопад! - Аля завизжала, тряся кулачками. - Смотрите! Смотрите! - она не успевала проговаривать все буквы, и получалось "смаите".
- Ничего себе! - Яна чуть не вскочила на ноги, но Валя дернула ее за футболку, удержав от прыжка.
- Ну давайте, - поторопила их Вика, зажмурившись и напрягшись всем телом. - загадывайте желания. Точно сбудется. - пообещала она и сжала губы.
"Я хочу победить в конкурсе, - эта мысль была тверже горных пород и яснее неба над пустыней. - победить. Победить. Только я - первое место...нет, все места! Я лучшая, я точно сделаю это...я хочу победить"
Аля продолжала трясти кулаками, прижав колени к груди.
"Я хочу стать как Вика! Думать как Ферез, говорить как Ферез, быть Ферез!"
Яна сплюнула на асфальт и выдохнула так, как выдохнул бы Атлант, если б снял с плеч небесный свод.
"Чего я хочу? Я много чего хочу...я хочу...слушай, - обратилась она в мыслях к высшим силам. - Дай мне свободу. Полную свободу. Вообще никаких границ. Я стану самым свободным человеком на земле. Дай. Дай..."
Только Валя никак не могла собраться. Она провожала глазами падающие звезды, сгоравшие за миг и тут же угасавшие. Она знала, что никакого чуда не произойдет, что это просто выдумка. Выдумки такого типа - оружия манипуляторов. Ведь так легко управлять теми, кто верит во что-то безоговорочно, сразу, без рассуждений, без сомнений.
"Вике все равно, поверю я в эту сказку или нет, - Валя грустно вздохнула. - она и сама человек неглупый, так чего возлагает надежды на метеоры?"
Раткевич почувствовала, что еще немного - и звездопад кончится.
"Ладно. Надо вовремя разрешить себе побыть ребенком. Это же так важно - найти время для глупостей. Я хочу... - Валя закрыла глаза. - чтобы мама любила только меня...нет, не то...чтобы все было как раньше. - Раткевич подняла глаза и ясно услышала слова, произнесенные певучим голоском и неразличимые из-за симфонии мелких молоточков и струн. - Нельзя? Как раньше? Тогда пусть мама любит только меня и не вешает родную дочь на шею сестры!" - Валя мысленно поставила точку и приняла закрытую позу, перекрестив вытянутые ноги в лодыжках.
До границы леса докатилась звезда, и мир замер. Все даже усомнились, что что-то произошло - а вдруг показалось? Причудилось? -, ведь звезд на небе меньше не стало.
Вика наконец решилась сделать вздох и оглянулась. У соседей давно не горел свет.
- Нам пора. - эти слова прозвучали как приказ, и все медленно пришли в движение, но их действия ограничились сменой позы или просто переминанием на черепице.
Вика с хрустом размяла ноги, локти и предплечья резкими движениеми юрких пальцев и неспеша наступила на верхнюю перекладину...
В тот же миг каблук материнской теннисной туфли на ноге Ферез скользнул по дереву и соскочил. Лестница шелохнулась, а когда Вика попыталась зацепить ее носком туфли, отделилась от края и, медленно отдаляясь, все падала навзничь, пока не оказалась в клумбе ухоженных бабушкиных пионов.
От треска стеблей и оградки, а потом и грохота падения все съежились, прижав руки по швам и зажмурившись.
Вика открыла один глаз и тут же закрыла.
- Я дура. - пискнула она, и остальные хором поддержали.
- Ты дура!
...
Виктор Николаич не спал.
На выпуклом экране старого квадратного телевизора (на котором полюбили бы спать Мура и Буржуй, если бы не поспешили окупировать старые широкие кресла с округлыми подлокотниками, обитые мягкой пушистой тканью с узорами) мелькали тусклые зеленоватые картинки. Теперь на эти кресла было запрещено садиться, иначе штаны были бы такими же пушистыми, как обивка.
Зал, в котором спал Виктор Николаич (а теперь и Любовь Сергеевна вместе с ним), был не так густо обставлен, как комната Квартета. Можно было бы сказать не так богато, но в доме Громовых не было богато обставленной комнаты. В зале стены намного интереснее, чем мебель, потому что из мебели там только два узких дивана; большое зеркало с двумя узкими и такими же высокими, будто створки; два кресла, бок о бок стоящих справа от двери, стол в центре и два комода: один в красном углу, на нем телевизор и сломанная видеотека, другой - со швейными принадлежностями за кроватью Виктора Николаича. А вот на стенах картины - маленькие, в рамочках, а на рамочках - цветные камешки, а на камешках - прозрачный лак. Все эти картинки - пейзажи, и Вика с детства помнит один, самый красочный по ее мнению. Берег серебристой реки, пышные кроны деревьев, увешанные золотыми, оранжевыми и красными листочками. Ферез помнила, как в детстве забиралась на спинку кресла и ковыряла ногтем приклеенные к нарисованным листочкам цветные бусинки. Это одно из тех воспоминаний, что представляли из себя лучшие моменты ее жизни.
Еще одно воспоминание - лосиные рога на стене, на них вечно путалась новогодняя гирлянда. Вике было не больше семи, когда она, обходя болото, наткнулась на странную корягу и попыталась перевернуть ее сапогом.
Левее - еще одно воспоминание - часы с пионами на циферблате. Каждый новогодний вечер Вика лежала на диване и болтала ногами, глядя снизу вверх на настенные часы и ни на миг не отводя глаз от минутной стрелки.
Такой была обитель Виктора и Любови Громовых.
...
Виктор Николаич сидел за квадратным столом, оклеенным скотчем, с наушниками на голове. Эти наушники были связаны с телевизором тонким проводом, сами наушники были жесткими, и вместо обтянутых искуственной кожей подушечек - железные диски.
Любовь Сергеевна отвернулась к стене и давно спала, предварительно обругав мужа красочными словами за посиделки до полуночи, но его брань жены никогда не волновала. Все, чем он услужил Любови Сергеевне - выключил свет.
Вот какой-то недополитик пытается что-то доказать кумиру Виктора Николаича, автору пропоганды социализма, и старик хотел вскочить на свои крепкие ноги и заорать, чтобы этот выскочка из ямы капитализма заткнулся, как вдруг услышал звук - удары по крыше.
Рассчитывая на дождь, Виктор Николаич только помянул парник в огороде и не обратил внимания на шум, но стук повторился, и он был намного громче привычного шума дождя.
Старший Громов снял наушники и прислушался, приложив ладонь к правому уху и слегка оттопырив его. Громова старшая что-то проворчала и спрятала недовольное сонное лицо в складках простыни.
- Кошки дерутся? - предположил вслух Виктор Николаич, и его супруга выругалась.
- Ну иди, черт, и погляди, что там! Кошки, блин, не дéрутся так!
- Да пойду я, спи. - успокоил ее старик и направился к телевизору бодрой походкой хозяина оранжереи, заприметившего редкой красоты бабочку на магнолии.
Но Виктора Николаича уже не интересовали ни бабочки, ни магнолии, ни цены на оранжереи (и никогда не интересовали!). Теперь он хотел найти ответ на один вопрос.
Почему, черт подери, его внучка не попросила бинокль?