Рука касается влажного стекла окна, дыхание оставляет на нём недолгий след, и на фоне двуцветных сумерек - чёрный и жёлтый, вечные цвета утихшего города - я вижу отражение.
Ты устал, человек. Устал от города, от жизни, от бесконечного сумрака за стеклом - в самом деле, видел ли ты когда-нибудь день или ночь, суету или покой в этом окне? Память шепчет тебе о дне и о ночи, и разум говорит, что сумерки не могли быть всегда, но сердце кричит, что оба лгут.
Кисть скользит вниз, рисуя на стекле беспокойную змейку, а город остаётся тем же, что и был, таким же, как другой город несчётные годы назад: дома в несколько этажей, дождь, жёлтые фонари и мокрый асфальт, по которому, послушно следуя блестящим нитям рельсов, движется последний трамвай.
Когда-то ты уже видел всё это, и этот образ застывшей тенью остался в сознании, и ты без конца сравниваешь его с тенью города - и тенью жизни - окном; ты помнишь, где впервые увидел его?.. Выставка картин в сквере города, другого города, о котором тебе сказали, что его главная улица - самая длинная улица в этой части света, и, кажется, ещё много чего сказали, но запомнилось только это; большая картина, которую ты непременно купил бы тогда, если бы мог взять с собой - чёрно-жёлтый город, мокрый от дождя, фонари, дома, трамвай и одинокие люди на тротуарах...
- Хороший художник, - сказала женщина, подойдя к тебе, когда ты уже не первую минуту смотрел сквозь время и пространство, смотрел в стекло окна, о котором узнаешь ещё нескоро, - Местный, импрессионист.
И назвала фамилию, которой ты, конечно, тоже не помнишь, а ты кивнул и продолжал смотреть... Ничто на этой выставке больше так и не смогло привлечь твоего внимания, и ты ушёл, бросив ещё один взгляд сквозь тихую картину, в которой слышался шум дождя.
Ещё женщина сказала, что это тот самый город, город с самой длинной улицей в этой части света, тот самый город, каким он был раньше.
Но она была неправа... А художник знал правду.
Это был просто тот самый город; тот самый, дрожащий за окном чёрно-жёлтым миражом, шепчущий тихо каплямм дождя по асфальту, дома и фонари, фонари и дома, лужи, прохожие и последний трамвай, бегущий в депо, которого, наверное, не увидит никогда... Никто и никогда. Город только меняет штрих на неведомой карте, чтобы обзавестись самой длинной улицей, или единственным на материке тысячелетним дворцом, или огромными часами под островерхой крышей ратуши, но всё это - мелкий обман, понятный и очевидный, и город, кажется, виновато подмигивает тебе далёким и почти невидимым огоньком, чтобы ты понял: так просто надо, так надо...
Ведь город - это жизнь, и жизнь - это город.
Картина, окно, обратная сторона век - не всё ли равно?.. Другое ты потерял, давно потерял, да и было ли оно, другое? Опять сердце, сжавшись, словно пальцы в кулак, перебивает и разум, и память, и ты закрываешь глаза, коснувшись лбом стекла, и в самом деле продолжаешь видеть эту вечную тень, сотканную смолой и золотом, янтарём и сажей - сумерки, дождь и одинокий трамвай, печальный призрак, идущий в депо, которого не было, нет и не будет, идущий даже тогда, когда на карте города нет и в помине трамвайных путей.
Поэзия сумерек жизни; одна строфа, повторяющаяся снова и снова в шёпоте капель, что сбегают по стеклу - в шёпоте, который честный художник с забытым мной именем бережно спрятал за охрой и тушью...