Их милая беседа на скамейке оказалась прервана пренеприятнейшим образом.
Из зарослей малины, шатаясь и раздирая кусты, на пригорок выбежал человек. Одной рукой он без особого успеха пытался закрыть рану на шее. Сквозь пальцы во все стороны хлестала кровь
- Боже, - только вымолвила Варвара Марковна, побелев. - Что же это?
Вслед за первым человеком из кустов выскочил камердинер Лука. Не обращая ни на кого внимания, он припустил вслед за раненым.
- Сто-о-ой... - прохрипел на бегу Лука. В несколько прыжков догнав истекающего кровью человека, он повалил его на землю и вцепился в горло.
Дмитрий Францевич вскочил и заорал во всю глотку:
- Отпусти его, душегуб! Ты что делаешь?
Камердинер не отреагировал. Человек под ним дергал ногами. Лука был уже весь забрызган кровью, но глотку умирающего не отпускал.
Зачем-то застегиваясь на бегу на верхнюю пуговицу, Дмитрий Францевич рванул к ним.
- Именем закона!
Лука обернулся, и по его отчаянно перекошенному лицу Дмитрий Францевич понял - не отпустит.
А ведь совсем иначе он представлял себе день грядущий еще утром...
***
Приглашение на обед пришлось кстати. Нет, не стремился Дмитрий Францевич повидать господина Зубова - наоборот. Любая встреча с Петром Антоновичем была чревата ощущением чего-то гадкого, и не удивительно, что отставной штабс-капитан друзей не имел. Тем не менее, иногда к нему приезжали разные люди, а уж Варвара Марковна в последнее время прямо зачастила.
Именно из-за этой особы Дмитрий Францевич и обрадовался приглашению. Испытывая к госпоже Синицыной томное влечение, он, однако, не решался хотя бы намекнуть об этом, довольствуясь редкими и по большей части случайными встречами.
Дороги в усадьбу Зубова минут тридцать от силы. Урядника, собиравшегося опросить тамошнего лодочника насчет цыган, Дмитрий Францевич тоже позвал с собой. Заодно можно будет не править двуколкой, а предаться размышлениям.
Дмитрий Францевич Краузе к своим сорока двум годам так и не женился, полагая, что семейного счастья испытать ему не суждено. Видимо, потому его и смущали мысли о госпоже Синицыной, молодой вдове. Траур по мужу она уже давно не носила, наоборот, участвовала во всех затеях местных светских львиц, не забывая уверенно управлять своим имением. В наследство от мужа ей досталось несколько судебных тяжб с соседями, которые она с восхитительным изяществом свела к полному примирению, за исключением конфликта с господином Зубовым. Петр Антонович имел с покойным господином Синицыным некое джентльменское соглашение, о котором благополучно забыл по его кончине, отчего Варвара Марковна потерпела некоторые убытки. К удивлению многих, она продолжала поддерживать хорошие отношения с неблагодарным соседом, постоянно нанося визиты.
Сравнивая себя с покойным супругом Варвары Марковны, Дмитрий Францевич неизменно грустнел. Полковник хоть и был старше своей жены лет на двадцать пять, но зато как он сидел в седле, как пел романсы в обществе - словами не передать. И после такого мужа вдруг какой-то становой пристав, коллежский асессор полиции? Да Варвару Марковну, пожалуй, оскорбит сама мысль об этом!
Вот и вздыхал Дмитрий Францевич, когда двуколка въехала в ворота усадьбы господина Зубова.
В неухоженном саду прогуливался молодой человек в черном сюртуке. При виде Краузе он насмешливо приподнял шляпу.
- Господин становой пожаловали-с? Не иначе, как на даровой обед. Чиновники кормятся за чужой счет, как это обычно для России.
- Определенно, Павел Ильич, - ответил пристав, легко выпрыгивая из двуколки и оправив мундир, - на ваш счет можно об заклад биться. В первой же фразе мысль о неустроенности России. Неясно, отчего вы живете здесь, а не где-нибудь в Йоркшире?
- Типичная логика квасного держиморды, - обиделся молодой человек. - Если кому не нравится ваше русское убожество, то пусть уезжает заграницу, и тогда здесь сразу розы вырастут из навоза. Наверное, этот темный необразованный бирюк также считает.
- Вы о ком?
- О камердинере моего дражайшего дядюшки. Этот мужик есть символ российского невежества, лени и дикости. Вместо работы книжки читает...
- Книжки? И впрямь дикарь, - хмыкнул пристав.
- Зря смеетесь. Я сунул разок нос род обложку. Бульварщина, пошлость. И где только он берет такое?
Молодой человек извлек из кармана бумажную салфетку и высморкался. Павел Ильич принципиально отвергал носовые платки из ткани, как варварский обычай. За бумажными же салфетками будущее, утверждал Павел Ильич.
Краузе направился к дому, оставив символ русской цивилизованности в одиночестве.
Возле крыльца в плетеных креслах сидели трое. Позади кресел с графином стоял камердинер Лука, символ русской дикости, в любую минуту готовый наполнить опорожненные рюмки.
Петр Антонович Зубов давно разменял шестой десяток, что не добавило ему хороших манер. При виде станового пристава поднялись двое, Зубов же лишь кивнул, сложив руки на широком пузе.
- Извините, Краузе, не встаю. От болезни не оправился.
Эта история началась около двух недель назад, когда Зубов изволил отравиться грибами. Злые языки изумлялись, ибо яду, по их мнению, в теле Петра Антоновича накопилось столько, что две-три случайных поганки картины бы не изменили. Но на деле все чуть не кончилось трагически. Три дня отставной штабс-капитан находился между жизнью и смертью. К счастью, на том обеде был племянник Зубова, Михаил Ильич, врач. Он-то и вытащил дядю с того света. Говорят, что очнувшись, Зубов первым делом выругался в адрес племянника, тот счел это хорошим симптомом и с легким сердцем удалился.
Узнав о происшествии, срочно приехали все наследники Зубова. Им можно было посочувствовать. Не приехать - значит, выразить непочтение. Но и приехав, шансов они не улучшили. Зубов презирал их, и они отвечали ему искренней ненавистью.
Иван Антонович, например, тайны из отношений с братом не делал. Вероятно, ненависть младшего брата подогревала и зависть. В отставку Иван Антонович ушел чином ниже брата, поместье покойной жены довел до упадка и теперь лаптем щи хлебал.
Нынче этот человек был облачен в потрепанный мундир, сбоку свисала сабля - предмет постоянных насмешек и острот.
Помимо младшего брата у Зубова было еще трое племянников. Присутствующий здесь Николай Константинович, или попросту Николя, единственный из них состоялся в глазах общества. В товариществе он владел двумя пароходами и небольшой мануфактурной фабрикой.
Камердинер наполнил хозяину рюмку.
"Вот это метка", озадаченно подумал Краузе, заметив старый рваный шрам на шее у камердинера. "Откуда, интересно?"
От ворот донеслось цокание копыт - подъехал чей-то экипаж.
- Варвара, - коротко сообщил Николя.
- Явилась наконец-то, - отметил Зубов. - Ждать себя заставляет.
- За неделю, что я здесь, третий раз приезжает, - насмешливо сказал Иван Антонович. -Добро бы к мужчине, - он выпрямился и подкрутил ус. - А то к тебе.
- Эта железка, - холодно отметил Иван Антонович, погладив ножны, - со мной огонь и воду прошла. Она моими кровью и потом закаленная.
- Дурак ты! - заявил Зубов. - Саблю не своей кровью закаляют, а чужою. И не на смотрах, а в бою.
Дмитрий Францевич отвернулся, пряча улыбку. В этом Зубов был прав - Иван Антонович и впрямь смотрелся ужасно нелепо со своей любимой саблей.
В сопровождении желчного Павла Ильича подошла Варвара Марковна
- Вы сегодня очаровательны особенно, - сообщил Иван Антонович, звякнув саблей о каблук.
- Понеслось, - буркнул Зубов. - Не девочка Варвара, чтоб твои комплименты на хлеб намазывать. Она у нас женщина оборотистая, ей другое надобно...
Дмитрию Францевичу стало неприятно, но тут Зубова перебили.
- Комплименты есть глупейшее наследие прошлого, - заявил Павел Ильич, щипнув себя за жиденькую бороденку
- А мне приятно их выслушивать, - возразила Синицына. - Пусть хоть некоторые условности доставляют удовольствие.
- Вы красивы, - Павел Ильич поклонился. - Но какова будет цена вашей красоте лет через пять, ну, десять лет? Так зачем вообще возносить красоту? Не стоит ли уравнять разом и красавиц, и уродин в глазах мужского рода?
- О, да, - захохотал Петр Антонович. - Рядом с тобой никого, кроме как уродину, и представить невозможно. А с твоей философией возникают шансы приспособиться и до красоток.
- Как отвратительно, - бросил Николя.
- А тебя никто не спрашивает, - отрезал Зубов. - Ну, а вы, Варвара Марковна, что думаете на сей счет?
- Двадцать, - сказала Синицына.
- Что - двадцать?
- Десять лет мало. Вот через двадцать лет и поговорим, - закрыла тему Варвара Марковна.
В этот момент камердинер Лука дал знать, что в гостиной накрыт обед.
- Мишку не ждем, - заявил Зубов. - Нечего опаздывать.
Однако когда все вошли в дом и принялись рассаживаться, появился Михаил Ильич.
- Приношу извинения за опоздание. Не знаю, правда, стоило ли мне вообще приезжать в этот дом...
"И этот туда же", подумал Дмитрий Францевич. "Какое-то скорпионье гнездо, а не семья".
Этому молодому человеку пристав симпатизировал. Михаил Зубов приехал из Москвы месяц назад с намерением открыть практику. Пристав даже хотел рекомендовать его на место судебного эксперта, если у молодого человека дело не пойдет. Дядя же помогать племяннику не собирался.
Обеденному столу отдали должное все, кроме Николя, который довольствовался стаканом воды.
- Отравиться не хочет, - прокомментировал Зубов. - Как я давеча. Чего только приехал, непонятно?
При упоминании отравления Иван Антонович замер с набитым ртом. Николя между тем закурил, положив прямо перед собой портсигар.
- Какая вещь, - искренне восхитился Павел Ильич. - Тот самый?
- Он, - покровительственно кивнул Николя и повернулся к приставу. - Дарован нашему прадеду генерал-губернатором Растопчиным в знак особого расположения.
- Золотой? - из вежливости поинтересовался Краузе.
- Разумеется.
Павел Ильич изрек:
- В русских привычках гордиться холопскими проявлениями предков, - он запрокинул рюмку и прибавил. - Но вещь стоящая. Уступи.
- Сколько?
- Договоримся.
Николя развалился на стуле, нагло глядя на кузена.
- Нет, Полли. Эта реликвия досталась моему отцу, от него мне. Хочешь, укажу тебя в завещании? Подождешь?
- С-скотина, - с чувством произнес Павел Ильич.
- Господа, - подал голос Зубов, и все замерли - даже Дмитрий Францевич. Зубов выдержал паузу, наслаждаясь эффектом.
- Как вы помните, недавно я чуть было не помер. И по зрелому рассуждению я пришел к выводу, что происшествие сие не случайно.
Наследники буквально перестали дышать. Дмитрий Францевич подобрался.
- Пользуясь присутствием здесь станового пристава, - продолжил Зубов, - я заявляю, что меня пытались отравить.
"Так вот, зачем ты меня позвал, старый хрыч", подумал Дмитрий Францевич.
- Варвара Марковна тоже была на том обеде, - сказал Николя между прочим. - Ты сам рассказывал.
Все взгляды устремились на госпожу Синицыну. Та недоуменно смотрела то на одного, то на другого.
- Ну и что такого? - спросила Варвара Марковна тихо.
- А то, - подытожил Зубов. - Отраву мог принести один из вас. Если это Мишка...
- Благодарю-с, - доктор ехидно поклонился.
Павел Ильич засмеялся.
- Браво, Микки! В знак признательности обещаю нанять тебе хорошего столичного адвоката.
- ...если Мишка, - повторил Зубов, - то он действовал, как дурак. Непоследовательно. А вы, соседушка, зуб на меня имеете...
"Зуб на Зубова", подумал Краузе. "Смешно..."
Варвара Марковна вспыхнула.
- Ну, знаете, - она резко встала. - Это переходит все границы. Моей ноги у вас больше не будет. Вы, вы... спятивший старик, вот вы кто... - она задохнулась возмущенно.
- Я вас выведу на чистую воду - заявил Петр Антонович. - Становой поможет.
- Господин Зубов, - возмутился пристав. - Мне безразличны ваши эскапады в сторону наследников. В конце концов, это дело семейное и полиции оно не касается. Однако я не позволю втягивать себя в этот балаган. И я бы просил вас вести себя соответственно в присутствии женщины. Красивой женщины... - он запнулся, осознав, что его завернуло не в ту сторону. - Черт бы меня побрал...
И перекрестился. Сквернословия Дмитрий Францевич не любил.
- Браво, - восхитился Павел Ильич. - В полиции умеют ценить прекрасное!
Краузе нечаянно перехватил взгляд Варвары Марковны. Показалось или нет, но она смотрела на него с интересом.
- Поговорим об этом позже, - буркнул Зубов.
- Не вижу надобности, - отрезал пристав. Он твердо решил, что делу этому хода не даст.
От дверей кашлянул камердинер.
- Господа, чаю-с?
- Без меня, - скривился Павел Ильич. - Лучше прогуляюсь, постреляю. Кто-нибудь со мной? У меня револьвер системы Самюэля Кольта.
- Наследнички! - хмыкнул дядя. - Один с револьвером, другой с саблей, третий с портсигаром, четвертый вообще с клизмой. Выбирай тут между шилом и мылом.
- А я поеду, - заявила госпожа Синицына. - Устала от вас.
- Разрешите вас сопровождать? - вскинулся Краузе.
- Будьте любезны, - соблаговолила небожительница, выпорхнув из-за стола, и что-то шепнула камердинеру на ухо.
- Даст Бог, свидимся! - по-стариковски протянул Иван Антонович.
Выходя вслед за Варварой Марковной, пристав обернулся. Лука смотрел на госпожу Синицыну, словно кот на сметану, однако перехватив взгляд пристава, смутился и бросился собирать тарелки.
Дмитрий Францевич прикидывал, не глупо ли начать беседу разговором о погоде.
- Вечер будет теплым, - наконец решился пристав. Варвара Марковна вздохнула.
- Мне не везет. Как приятный собеседник, так зануда.
Она подошла к малиновому кусту, небрежно сорвала ягоду. Откуда-то из глубины парка щелкнул выстрел.
- Скажите, - спросила Синицына. - Неужели все мужчины считают, что красота - это товар?
- Что? - опешил Краузе.
Варвара Марковна посмотрела ему глаза.
- Петр Антонович несколько раз предлагал мне свое состояние. Догадайтесь, что требуя взамен. Смешно, правда?
Дмитрий Францевич не ответил.
- Господин Зубов даже руку предлагает, словно на бирже торгуется, - продолжала Варвара Марковна. - Он и теперь убежден, что меня не устроила его цена.
- Зачем вы мне это рассказываете? - прошептал Краузе.
- Среди этих людей вы единственный, кому хочется верить. Михаил хороший, но... холодный. Хотя, есть еще один человек... - она запнулась.
- Вы меня тронули своей откровенностью, - взволновано сказал пристав.
- Я говорила, что вы зануда, - вздохнула госпожа Синицына. - И не смотрите на меня так преданно. Мне не нравится.
На этот раз Краузе обиделся. И в этот момент их беседу прервали.
Из зарослей малины, раздирая кусты, выбежал Иван Антонович. Одной рукой он тщетно пытался закрыть рану на шее. Сквозь пальцы во все стороны хлестала кровь.
Город просыпался вслед за утренними петухами. Дмитрий Францевич, не выспавшийся и посему пребывавший в препаршивом настроении, мрачно констатировал, что находится в тупике.
Краузе снова и снова возвращался в мыслях на два дня назад.
Когда Дмитрий Францевич подскочил к камердинеру, то не смог оторвать убийцу от его жертвы. На удар в ухо камердинер ногой дал сдачи так метко, что пристав перестал дышать. А камердинер продолжал сжимать горло Ивана Антоновича.
Подбежал доктор и тоже попытался оттащить Луку. Даже вдвоем они не сразу справились с камердинером, но не покидало ощущение, что Лука сдался сам, просто в какой-то момент перестав душить. Кровь еще хлестала из раны Ивана Антоновича, которого, судя по застывшему взгляду, неприятность сия уже не волновала.
- Я не бог врачевания, - раздраженно ответил Михаил Ильич на вопрос, можно ли еще помочь отставному поручику. И тогда Краузе шагнул к камердинеру и смачно съездил тому по зубам. Лука не издал ни звука, лишь покачнулся.
Гостиная, где еще полчаса назад мило бранилось семейство Зубовых, напоминала поле боя. Всюду была кровь. Орудие убийства нашли сразу.
- Да, братец, - заметил Петр Антонович, когда пристав поднял с пола саблю. - Закалил клинок своей кровью...
Следы крови обнаружились лишь на самом кончике сабли, словно убийца нанес удар через стол, а длины клинка еле хватило, чтобы дотянуться.
Урядник доложил, что вся немногочисленная дворня находилась на кухне в его, урядника, личном присутствии. Лишь лакей видел через окно, как еще живой Иван Антонович улепетывал от камердинера.
Тут явился жизнерадостный Павел Ильич и громко осведомился, отчего этот мужлан-урядник стоит на крыльце и не пускает никого в гостиную.
- Ваше счастье, - сообщил Краузе, - что вы стреляли на всю округу. У вас единственного подходящие алиби.
Павел Ильич смутился, а урядник кашлянул виновато:
- Никак нет-с, ваше благородие. Палили вот этот господин, - он указал на Николя. - Когда первый раз стрельнуло, я высунулся и видел. Вот здесь, рядом стоял, с крыльцом-с.
- Полли в последний момент раздумал стрелять, - пояснил Николя. - Сунул мне эту пукалку, обругал дядю, погоду и Россию и ушел.
Теоретически убийцей мог оказаться любой. Однако в руках пристава был камердинер, дело казалось ясным.
Уехать удалось лишь под вечер. Когда Луку сажали в тюремный фургон, к нему подошла заплаканная Варвара Марковна и протянула небольшой сверток. Камердинер сдержанно поблагодарил. Дмитрий Францевич не стал на глазах госпожи Синицыной проверять содержимое свертка, однако лишь они отъехали от усадьбы, приказал остановиться. Ничего предосудительного там не оказалось, ибо что может быть невиннее книги в мягкой обложке?
Как доложил караульный, арестованный читал всю ночь.
А наутро, не успел Дмитрий Францевич отзавтракать (он часто завтракал в кабинете), как явился доктор.
- Бедняга Иван Антонович, - посетовал молодой человек, глаза которого, однако, оставались безучастны. - Умереть от собственной сабли. А знаете, я удивлен. Довольно странный удар. Словно сабля впервые оказалась в руках убийцы. А ведь Лука хорошо владел палашом.
Приставу это странным не казалось. Мертвецу безразлично, что его рубили не по науке.
- Есть еще одна история, - словно сомневаясь, добавил доктор. - Я в нее не очень верю, но... Лучше вам спросить о ней самого Луку, а также Петра Антоновича. Узнайте, откуда у камердинера на шее этот ужасный шрам.
Сразу после доктора явился, легок на помине, сам Петр Антонович в сопровождении Павла Ильича. Первый был раздражен, второй неизменно ироничен.
- Ну-с, господин становой, - вопросил Зубов. - Когда вы соизволите отпустить моего камердинера?
Павел Ильич хмыкнул и высморкался в бумажную салфетку.
- Дядя, неужели больше некому подавать вам подштанники?
Зубов покраснел от злости и выругался.
- Русский мужик, - заявил между тем Павел Ильич, - порочен, дик и злобен. Эти люди не знакомы с такими понятиями, как честь, мораль, совесть. Одни лишь дремучие инстинкты.
"И это представитель нашей прогрессивной молодежи", с ужасом подумал Краузе. "Бедная Россия!"
- Однако какой удар по вашей репутации, господин становой, - продолжал Павел Ильич. - При вас произошло убийство, вы же пальцем не пошевелили.
- Не смею вас больше задерживать, - сухо ответил пристав, поборов недостойную мысль о рукоприкладстве. - И напоминаю, что вы в присутственном месте, здесь длинный язык иногда может довести до Киева.
- Тоже мне, напугали, - ответил молодой человек, побледнев.
Когда он вышел, Петр Антонович пожаловался:
- Этот хлюст с утра за мной ходит. Дурак, думает, если одним стало меньше, то ему шансов прибавилось.
"Одним меньше", подумал пристав. "Это он про брата..." А вслух спросил:
- Что вас привело?
К удивлению пристава, Зубов смутился.
- Такое дело... Вы ведь знаете, насколько я удачен в финансовых делах?
- Наслышан.
- Мой камердинер, - Зубов хмыкнул пренебрежительно, - глуп и темен. Но он играет некоторую роль в моих операциях. Только это между нами, - встревожился он. - Я надеюсь, что вы человек чести!
"Занятно", подумал пристав. "Не так Лука, видимо, и глуп, если участвует в делах своего хозяина. Не потому ли Зубов так за него хлопочет?"
Догадка оказалась верной. Еще помявшись, отставной штабс-капитан предложил взятку.
- Сударь! - пристав своего посетителя обдал холодом. - Вы предлагаете отпустить убийцу!
Зубов опешил от такого напора, а Краузе, вспомнив слова доктора, продолжал:
- Откуда у вашего камердинера шрам на шее?
- Что? Но зачем вам знать?
- Из любопытства праздного, - повысил голос пристав. - Где он получил это украшение? Словно косой прошлись.
- Косою... - Петр Антонович хмыкнул. - Старуха с косою по нему прошлась. В Крымскую, под Севастополем. Каждый день по нам лупили чуть ли не прямой наводкой, Луке осколком шею и перебило. Кровища хлестала... Я за шею его и схватил.
- Что? - опешил пристав.
- Благородный человек, - заявил Зубов, - иногда поступает нелогично. Чего мне какой-то мужик? Но была вот у меня борзая, отменная сука. Волк ее подрал, сдохла на моих глазах. Очень расстроился по молодости. У Луки глаза были, как у той борзой, - он махнул рукой. - Я его схватил, и кровь слабее пошла. Жилу какую-то пережал. Минут двадцать на карачках стоял, пока телегу не подогнали, а потом рядом с телегой тащился, как дурак, до самого лазарета. Так что шрам у него - как метка. Он до гроба мне обязан.
Дмитрий Францевич ошарашенно молчал, глядя на Петра Антоновича. Тот угрюмо забарабанил пальцами по пузу, а потом спросил:
- Так Луку вы не отпустите? Жаль. Но все равно, - заявил Зубов, - Павлу скажу, что Лука сегодня выйдет на волю. Пусть, дурак, позлится.
- Вы сами на кого думаете? - спросил пристав.
Зубов почесал в затылке.
- Если только Синицына... - и доверительно понизил голос. - Вчера б не удивился, узнав, что она меня отравила. Я, грешным делом, ей жениться предлагал. Красивая, с доходом, земли примыкают. Что еще надо? Не захотела. Думал, дорогу ко мне забудет, ан нет, ездит. Я чего только не вообразил, а нынче ночью вдруг осенило. Дело-то в моем камердинере. Видели, какая она с ним ласковая? То-то и оно! Хоть и дворянка, а все-таки женщина. А Лука мужик хоть куда по этой самой части, хоть не молодой.
"Запустить бы пресс-папье в эту мерзкую рожу", подумал Дмитрий Францевич. "Но в присутствии портрета государя-императора несолидно".
Петр Антонович удалился, оставив пристава в отвратительном расположении духа. Чтобы сорвать огорчение, Дмитрий Францевич переломал все перья, после чего вызвал караульного и наорал на него - почему в канцелярии нечем писать?
Вот она какая... Порочная. Но вправе ли он судить ее? Ведь Синицына свободная женщина и вправе поступать согласно природе. Но все равно, обидно. Черрртовски!
Краузе перекрестился - сквернословия он не любил.
И как раз в тот миг, когда он уже почти изгнал ее из своего сердца, в канцелярии появилась Варвара Марковна.
Мгновенно забыв про обиду, становой пристав галантно расшаркался.
- Ужасное происшествие, - начала посетительница. - Я всю ночь не могла уснуть. И знаете, меня осенило.
"Что-то вас всех по ночам осеняет", подумал Краузе.
- Петр Антонович не виноват в смерти брата.
Пристав удивился.
- Это надо понимать так, что в виновность камердинера вы также не верите?
Она покраснела.
- Лука не мог убить... Да, я видела, что он за ним гнался, но уверена, есть тому какое-то объяснение...
- Оставим это, - перевел тему Краузе. - Поговорим про Петра Антоновича.
- Я не очень хорошо к нему отношусь, - Варвара Марковна с вызовом вздернула носик. - Вы заметили, как он третирует родственников?
- Они платят ему той же монетой, - заметил пристав.
- Именно это ему и нужно, - горячо произнесла Синицына. - Он унижает их, доказывает им, что они - никто. Но упомянув в завещании, он унизит их еще больше.
Краузе вздохнул. В юности и он мечтал о том, чтобы его кто-нибудь унизил наследством, но, увы, подходящих родственников не оказалось.
- Но теперь Зубов уже не сможет унизить своего брата, - закончила вдова. - Бедный Иван Антонович стал выше любых насмешек.
Краузе понял, что окончательно запутался.
Следом за госпожой Синицыной пришел Николя. Он сразу взял быка за рога, и Дмитрию Францевичу предложили уже вторую взятку за сегодня. Будь пристав морально гибок, день мог стать для него прибыльным.
Однако помыслы Николая Зубова отличались от желаний его дяди. Без намеков промышленник предложил подержать под стражей камердинера хотя бы несколько дней.
Краузе честно уведомил молодого человека, что по соседству с камерой Луки имеются несколько пустующих.
- Дача взятки, - заметил пристав. - У вас лишь один шанс уйти из этого кабинета восвояси. Ожидаю откровенности.
Тюрьма не входила в планы Николя. Он уже жалел, что пришел, и не стал скрытничать. Лука, по его словам, вел все дела господина Зубова. Именно камердинеру Петр Антонович обязан своим богатством.
- Этот чурбан не от мира сего, - сообщил Николя. - Мог стать миллионером, а вместо этого прислуживает старому выжиге. Лука - гений, но большой дурак.
- А зачем вам нужно, чтобы Лука сидел в тюрьме?
- Мне деньги нужны, - ответил Николя. - Большая сумма. Сейчас я могу ее получить только у дяди. Это очень выгодный проект, но есть риск. Лука бы никогда не согласился на такие условия, а без него я имею все шансы. Старик внушаем, особенно если утвердить его во мнении, что он и сам вполне себе финансовый гений.
Дмитрий Францевич только посмеялся и отпустил Николя, уже успевшего раза три пропотеть. После этого пристав решил прогуляться. И уже выйдя было за ворота, Краузе нос к носу столкнулся с доктором.
"Медом вам здесь, что ли, намазали?" подумал пристав в некотором раздражении.
- Какие новости? - спросил доктор. - Уже нашли убийцу?
- К чему эти вопросы?
- Ну... - Михаил Ильич смутился. - Коли вы отпустили Луку ...
- С чего вы взяли?
Доктор усмехнулся.
- Братец сказал. Полли не скрывает разочарования. Куда, говорит, катится эта страна, если полиция отпускает убийц?
Они раскланялись.
Обилие информации требовало осмысления и отдыха. Неудивительно, что ночь прошла без сна. Утром привели камердинера.
- Поговорим? - пристав помешал ложкой в стакане с чаем.
- Ваше благородие, - прохрипел полушепотом Лука. - Дозвольте горячего хлебнуть... Не сочтите за дерзость, но иначе говорить трудно. Связки прогреть надо.
Краузе посмотрел исподлобья и подвинул камердинеру подстаканник. Тот с минуту втягивал горячую жидкость, после чего отставил стакан и посмотрел на пристава с такой собачьей преданностью, что неловко стало.
- Итак, - Краузе постучал карандашом. - Зачем вы преследовали покойного Ивана Зубова?
- Я хотел помочь, - ответил Лука. - К сожалению, вы вряд ли мне поверите...
- В то, что вы хотели пережать поврежденный сосуд? - спросил пристав. - Как Петр Антонович когда-то?
Лука встрепенулся. Лицо его задрожало.
- Боже мой... Вы знаете... Он рассказал вам? Я надеяться не смел, что вы мне поверите!
- Скажите сначала о том случае, - попросил Краузе.
- Я был почти малец, состоял заряжающим в батарее Петра Антоновича. Граната взорвалась в пяти аршинах, и двоих Господь сразу к себе прибрал. Я должен был умереть, но командир меня спас, - он усмехнулся. - Меня даже сам Пирогов разыскал и расспрашивал про Петра Антоновича, думал, что он лекарь. А я считаю, Господь руки ему держал, - Лука сглотнул шумно, при этом шрам дернулся, подпрыгивая к подбородку.
- Значит, именно поэтому вы ему служите... - задумчиво произнес Краузе. - А ведь он вас за человека не считает.
- Я не только ему служу, - ответил Лука. - Со мной чудо произошло, Божье. Господь через него меня коснулся. Могу ли я после этого оставить его?
Пристав внимательно посмотрел на камердинера. Он и не подозревал, что это за человек.
- Мне есть, что вам сказать, - продолжил камердинер. - Я был уверен, что мои слова вы всерьез не воспримите, поскольку меня считали убийцей, - он взволновано потер руки. - Ваше благородие, я боюсь, что эта смерть - не последняя.
Пристав положил карандаш.
- Когда барин отравились, - сказал Лука. - К нам пожаловали все наследники. Иван Антонович, Павел, Николай... А Михаил Ильич уже были здесь. Они у нас в усадьбе поселились, кроме доктора. Это уж после Николай Константинович в город съехали. В прошлый вторник в городском особняке Петр Антонович затеял ужин. И как раз принесли почту. Я всегда почту барина разбираю, - он слегка покраснел. - Среди бумаг оказался конверт с подписью "господину Зубову", и я решил, что это моему хозяину. Оказалось, что нет, но письмо я дочитал.
- Содержание помните?
- Да, - камердинер прикрыл глаза. - Так... "Будучи проездом в городе и не имея возможности застать Вас, отправляю письмо по адресу Вашего дядюшки. Наш друг в банке просил поторопить Вас на предмет убедительных сведений, что вы являетесь наследником состояния Вашего дяди. Напоминаю уже от себя, что наш друг уходит в отставку через четыре недели, и в дальнейшем не сможет влиять на решение предоставить Вам ссуду под гарантии наследства".
Лука снова потер руки в волнении.
- Но барин, пока жив, никогда не согласится никому из своих наследников ничего гарантировать. Я грешен, посмеялся, мол, не видать адресату той ссуды. Но после убийства я иначе посмотрел на это.