Аннотация: Дом с оранжевыми стеклами, и его странный хозяин - пусть он даже племянник королевы, полюбивший актрису, - все возбуждает фантазию местных жителей. И однажды происходит трагедия...
Ион Минулеску
Дом с оранжевыми стеклами
Так как наследники владельца не поладили между собой, дом продали иностранцу, имя которого соседи не могли произнести и говорили просто "англичанин".
Построенный в стиле, который наши архитекторы приучили всех считать румынским - с выступающими стрехами, с идущей вокруг верандой, с несколькими небольшими окнами и низкой дверью, опирающейся на три каменные, стертые по краям ступеньки, - дом скрывал свою старость среди раскидистых каштанов, беспорядочно разбросанных внутри большого двора, поросшего густой травой без единой тропинки.
Однако новый хозяин привез архитектора и садовника - оба были, как и он сам, иностранцами, - и через три месяца никто из соседей не узнавал более развалюхи в глубине двора.
Одного не могли понять. Что за вкус был у англичанина, коли он захотел вставить в окна оранжевые стекла?
Если глядеть с улицы, летом дом больше всего походил на картину художника-импрессиониста, который, рисуя ее, пользовался лишь зеленой, белой и оранжевой красками.
Соседи - в большинстве своем простые люди предместья, необразованные, без художественного вкуса и чутья, - не умели представить себе красоты иной, кроме как принятой у них на окраине. Они сочинили об англичанине легенду, которая передавалась из уст в уста. Дошло до того, что каждый рассказывал ее по-своему, и пройдя из конца в конец улицы, легенда преображалась до неузнаваемости. Подытожив в двух словах выдумки - то есть изобразив англичанина опасным сумасшедшим, - и будучи выучена всеми наизусть, легенда покинула окраину и в кратчайшее время добралась до другого конца города.
Школьники, наиболее впечатлительные, в часы рекреаций вместо того, чтобы играть в чехарду или классики, собирались кучками и обсуждали вопрос о хозяине дома серьезнее политиков накануне падения власти.
Однажды после полудня три неизвестных местечку длинноволосых молодца в развевающихся галстуках и широкополых шляпах прошли прямиком к дому, где и беседовали горячо более получаса. Корчмарь, навостривший в своем углу уши, подслушал, что незнакомцы, ученики школы изящных искусств, восхищались вкусом англичанина: по их мнению, дом после того, как его отремонтировали, стал прекраснейшей постройкой города.
На следующий день вся окраина была разъярена поведением незнакомцев, которые имели смелость одеваться иначе и иметь иное мнение, нежели они сами. Возмущение мирных обывателей местечка дошло до того, что двое парней, от страха перед которыми дрожала вся округа, торжественно поклялись подкараулить незнакомцев и задать им хорошую трепку, если тем взбредет в голову появиться еще хоть раз.
Но гораздо больше, чем появление трех незнакомцев, соседей беспокоило то, что новый владелец, отремонтировав дом, исчез, и никто ничего о нем не знал. На Святого Илью исполнилось пять месяцев, как он не появлялся. Некоторые из наиболее уважаемых жителей окраины пытались было поговорить со стариком-слугой, которого видели дважды в день в углу корчмы, когда он приходил поесть. Однако этот чужак, как и его хозяин, либо не знал по-румынски других слов, кроме тех, что относились к обеду, либо не желал отвечать. Довольно хмурый взгляд старика отбивал всякую охоту расспрашивать его во время еды.
В скором времени все окончательно уверились, что в доме с оранжевыми стеклами творится что-то неладное. Многие в своих подозрениях дошли даже до того, что действительно поверили: англичанин находится в доме. Но все же никто не мог объяснить, почему он весь день прячется и не выходит прогуляться - хотя бы в сад.
Однажды вечером караульщик, находившийся поблизости от дома с оранжевыми стеклами, рассказал, как за ночь до того открылось окно, и как, приблизившись к решетке сада, он увидел посреди горницы четыре большие свечи оранжевого воска, горящие вокруг высокого катафалка, покрытого полотном: ткань казалась то зеленой, то фиолетовой - в зависимости от того, как смотреть: обоими глазами или только одним.
Рассказ караульщика прибавил убежденности тем, которые настаивали: англичанин должен быть в доме. Однако верившие в его отъезд решили сделать все возможное, чтобы раскрыть тайну.
Дом с оранжевыми стеклами, таким образом, занимал мысли жителей и во время работы, и за едой, и даже во сне.
Неожиданное событие, однако, равно объяснило все как тем, так и другим. Однажды ночью окраину разбудил ужасный скрип колес. Шесть повозок, груженых всяческим багажом, остановились у ворот. Слуги поспешно принялись за разгрузку, и не успели соседи прийти в себя, как возы опустели. А во дворе дома все разом изменилось. Во всех углах загорелись электрические фонари, окна распахнулись, множество слуг, как муравьи, засновали по саду и в комнатах, словно на театральной сцене за четверть часа до поднятия занавеса.
Затем позднее, ближе к рассвету, прибыл двухместный экипаж со спущенными на окошечках занавесками и запряженный рысаками. Подставили лесенку, и по ней спустились две закутанные личности - обе в длинных пальто. Те, что стояли на страже, не могли бы сказать точно, что вышли именно мужчина и женщина; однако на следующий день последние новости, гулявшие по округе, гласили следующее: англичанин прибыл ночью с дамой.
Слухи оказались правдивыми: англичанин, который, позаботившись о ремонте дома и, к большому недоумению соседей застеклив окна оранжевыми стеклами, исчез - вернулся в сопровождении дамы, молодой и красивой (несмотря на то, что никто толком не видел даже ее фигуры), которая оказывалась то его женой, то - назавтра, - любовницей: как взбредало в голову считать тем, кто тратил время, напропалую болтая о ней.
Однако однажды вечером некий юноша, сын важного лица на окраине, студент права и писарь Министерства Иностранных дел, принес самую сенсационную новость. Странный хозяин дома с оранжевыми стеклами не был ни заурядной личностью, ни сумасшедшим. Он оказался племянником королевы Англии. Влюбившись в актрису, он взял ее в жены против воли родственников, за что и был удален от Двора.
Сообщение служащего Министерства Иностранных дел заставило всю окраину призадуматься. Если бы это сказал кто-то другой, ему бы не поверили. Однако принесший известие уже имел в округе неколебимый авторитет, каждый привык слушать его и не оспаривать его мнение. Факт мог быть только правдой, тем более что никто другой, кроме имевших счастье поддерживать контакт с дипломатическим светом, не мог этого знать.
С этого дня окраина непрестанно бурлила. Она походила на громадный казан с кипящей смолой, к которому невозможно было приблизиться без того, чтобы не ощутить жар и запах.
Соседи дома с оранжевыми стеклами, узнав, что живут рядом с племянником королевы, стали считать себя совершенно иными, нежели до сих пор. Старики благодарили Бога, который смилостивился и дал им такое счастье, о каком они даже и не мечтали, а парни так уверовали в себя, что стали солиднее пожилых: они выглядели молчаливее и серьезнее генералов, ожидающих решительного сражения, а когда встречали старых друзей - всегда ждали, когда их поприветствуют, как будто превосходство над другими было даровано им свыше декретом. Словом, в течение нескольких дней округа изменилась намного больше, чем за годы, и те, кто еще недавно считал себя живущими на столичной окраине, с этого времени полагали свое местечко самым центром города.
Дом с оранжевыми стеклами был для них гораздо значительнее королевского дворца. Люди не помнили, проезжал ли когда король по их улице - ну а племянник королевы Англии прибыл, чтобы жить среди них!
Однажды утром писарь министерства Иностранных дел, который всегда приносил на окраину последние новости и был самой важной персоной после англичанина, пришел с новым предложением, которое встретили аплодисментами. Речь шла о том, чтобы в ближайшее воскресенье послать по обычаю в дом с оранжевыми стеклами девочку и мальчика, которые преподнесут знатным соседям букеты цветов и выразят признательность окраины. Потом заговорили о том, чьим детям можно доверить эту высокую миссию. Родители считали, что все их отпрыски достойны такой чести, и большинство - по согласованию с работником министерства - решило, что вместо двух детей пошлют троих мальчиков и трех девочек.
В назначенный день дети, наряженные в новую одежду, до тех пор надеваемую обычно только на Пасху, в сопровождении господина Антоникэ, окраинного старосты, предстали перед воротами дома с оранжевыми стеклами.
Слуга - в галунах, как генерал, - проводил их внутрь. Господин Антоникэ, ошеломленный его внушительной одеждой, хотел было остаться со всеми снаружи, однако жест слуги дал понять, что можно войти и ему. Остальные жители окраины ждали на улице в некотором отдалении.
В эти минуты каждый задавал себе вопросов больше, чем за всю свою жизнь: сумеет ли князь поговорить с детьми по-румынски, не может ли эта актриса сглазить своими зелеными глазами? Боже упаси - не захворали бы дети!
Многие даже начали жалеть, что отпустили от себя детей. Однако через четверть часа ворота снова открылись, и родители притихли. Шесть парламентеров появились вместе со старостой Антоникэ.
Каждый сжимал в руке картонную коробочку, которую господин не велел открывать до дома. Но родители, более любопытные, чем их чада, тут же набросились на подарки, и общий крик восхищения вырвался у всех окружающих - в коробках мальчиков были кольца, а у девочек - по паре сережек.
Когда детей все же расспросили, что они видели там, никто из них не мог выдавить из себя других слов, кроме как: было красиво, очень красиво, красивее, чем у всех них, даже более красиво, чем в доме господина Антоникэ, известном всей округе своей залой для кадрили, расписанной сценами румыно-русско-турецкой войны.
В тот день люди, видевшие до сих пор в соседе-англичанине лишь дурное, начали жалеть об этом, а тот, кто несколько месяцев назад выдумывал о нем небылицы, не знал, что сделать - лишь бы все поскорее о том забыли. Каждый стыдился и порицал себя за то, что мог верить в подобную несуразицу.
В тот день англичанин стал для них существом сверхъестественным, существом странным, невообразимо величественным - воплощением сказочного героя, неожиданно явившегося, завоевавшего сердца и победившего устаревшие предрассудки. С того дня дом с оранжевыми стеклами начал казаться им таким же красивым, как если бы имел белые стекла, а то, что в нем жил племянник королевы, стало столь же естественным, как и то, что англичанин не мог обитать ни на какой другой окраине.
Итак, на следующий день местечко, как по волшебству, приобрело прежний вид. Перед воротами дома с оранжевыми стеклами прогуливались не больше, чем это было необходимо. Те, кто несколькими днями раньше караулил поблизости, исчез. Клиенты господина Наэ заходили в корчму не чаще обыкновенного, а известная комнатка за стойкой, в которой столько раз разбиралась по косточкам история дома с оранжевыми стеклами, вновь стала тем, чем была несколькими месяцами раньше...
Все это время англичанин не появлялся. Никому, однако, не приходило в голову спросить о причине. То, что люди могли от случая к случаю поговорить со слугой, знавшим румынский, казалось достаточным. Имевшие счастье угощать его считали это такой честью, словно пили с самим племянником королевы. Каждую душу согревала дружба со слугой - за неимением контактов с его хозяином.
А время шло...
Пришла осень - с болезненно трепещущими высохшими листьями и с закатами больного солнца, запятнанного пурпурным и фиолетовым. Парк дома с оранжевыми стеклами, как и любая незаконченная картина, ежедневно менял краски. Осень румянила макушки деревьев и прореживала боскеты сирени, а мелкие холодные дожди осыпали каштановые аллеи большими рыжими листьями, словно инкрустируя серебристый песок пятнами свернувшейся крови.
Соседи дома с оранжевыми стеклами снова забеспокоились. Они прослышали, будто англичанин собирается покинуть их. Племянник королевы Англии намеревался переселиться на зиму в более теплые края.
Если бы в силах жителей окраины было удержать его, они сделали бы это. Те, которые в прошлый раз интересовались, что он у них потерял, на этот раз спрашивали себя, как смогут жить без него.
А время шло...
Осень была на исходе, и приближался день отъезда. Однако перед тем, как покинуть их, англичанин решил попрощаться с соседями, рядом с которыми спокойно прожил почти целое лето. В последнее воскресенье октября должны были сбыться мечты тех, кто и не надеялся увидеть его лицо и пожать ему руку. Племянник королевы объявил о празднике в парке у дома - празднике с музыкой, танцами и напитками.
Слуги сообщили, что для торжественного дня князь заказал за границей совершенно особые вина - с тех пор, как появилась филоксера, местное вино больше не приносило дохода, - и те, кто столько раз равнодушно проходил мимо пустых бутылок с иностранными этикетками на полках господина Нае, на сей раз останавливались возле них и изучали столь же внимательно, как знатоки рассматривают произведения искусства.
А время шло, и наконец наступило долгожданное воскресенье.
Соседи дома с оранжевыми стеклами, одетые во все чистое, как в дни праздника, молча и серьезно ожидали трех часов пополудни, когда откроют ворота - как было объявлено.
Вначале служащий министерства Иностранных дел взялся составить речь, которая была бы затем прочитана господином Антоникэ. Но затем узнали, что князь не понимает по-румынски ни слова, а на окраине не нашлось никого, кто знал бы английский язык - и поэтому от речи отказались. Вместо этого приглашенные собирались все вместе кричать "ура" и махать платками в тот момент, когда появятся хозяева дома с оранжевыми стеклами.
Однако, когда они вошли в сад - в сад, где многие из них провели свое детство, в котором играли в разбойников или в прятки, в сад, в котором до этого года все оставалось точно таким же, и который на сей раз невозможно было узнать - холодная дрожь пробрала сердца.
Люди едва ли понимали, что значит для них это нечто чуждое. Но чего-то не хватало - того, что было им всего дороже: сада, к которому они были так привязаны, образа юности с ее безрассудством вначале и ночами любви позже...
Такой, каким он был сейчас, с разбитыми широкими аллеями, с деревьями, округло подстриженными садовыми ножницами, с беломраморными статуями, разбросанными на скрещении дорожек - сад не был больше тем садом, который они знали. Он стал чужим. Для всех он исчез, и людям казалось, что они впервые попали туда, где сейчас находились.
Неожиданная печаль охватила всех. Было грустно оттого, что они увидели, почувствовали - что-то уходит, и уходит навсегда, уходит именно то, что было им особенно дорого. Была та грусть, что больнее всего - не та, что вызывает слезы, потому что слезы со временем высыхают, - но та, которая наносит раны обнаженным сердцам, и годы не могут их затянуть. И для них, для простых и наивных душ, отчужденность сада означала частицу отчуждения в них самих...
Вот почему в момент появления хозяев дома с оранжевыми стеклами не послышалось никакого "ура". Кто мог вспомнить сейчас о решении, принятом ими самими день-два назад?
Взгляды всех были прикованы к столам, расставленным вдоль широкой аллеи - к столам, заполненным бутылками с теми иностранными винами, о которых говорили слуги...
Англичанин смешался с толпой, протягивал руку самым пожилым и пытался с помощью улыбки выказать благодарность, потому что не имел возможности выразить ее словами. Однако большинство не могло ответить ему такой же улыбкой. В уголках губ читалась горечь вечного сожаления. И это были они - те, что несколько минут назад чувствовали остающуюся в душах пустоту, которую не смогут заполнить годы.
О, нет... Сколь угодно добра и великодушия могло быть в нем, в этом человеке, в жилах которого текла голубая кровь многих знатных поколений - но все-таки они не прощали ему того, что он похитил у них самую дорогую часть жизни: образ юности, единственное утешение давно растерявших веру в святое милосердие перед иными иконами...
Но вот князь подал знак, слуги принялись откупоривать бутылки с вином. Стаканы начали наполняться, а горечь из уголков губ куда-то исчезла.
Минутой позже каждый держал в руке стакан.
Князь поднял свой стакан над головой, трижды обвел им окружающих, давая понять, что пьет за их здоровье. Служащий министерства Иностранных дел, который выжидал удобный момент, выступил вперед, громко крича во все горло: "Гип-гип-ура!" И стаканы опорожнились единым глотком, как будто комендант приказал своим солдатам: "Пли!.."
Праздник начался.
Военный оркестр играл вальс за вальсом, польку за полькой ...
Молодежь танцевала весело, стараясь показать любимому князю, что каждый считает его своим самым лучшим другом. Люди постарше собирались в кучки вокруг столов и там, возле постоянно наполняемых стаканов, говорили о том, о чем лишь вино дает повод поговорить.
И веселье длилось до позднего вечера.
Когда стало невозможно более танцевать при дневном свете, на оголенных ветках зажгли круглые электрические фонари, и сад вновь повеселел.
Соседи дома с оранжевыми стеклами забыли о завтрашнем дне. Казалось, что последнее воскресенье октября не кончится никогда. Князь дал им возможность забыть даже о самих себе.
Когда ноги начали заплетаться и головы отяжелели от напитков, пожилые, как люди более разумные, стали подумывать об уходе. Англичанин, однако же, бесследно исчез из толпы, а долг приличия требовал от каждого уходящего попрощаться с хозяином.
Итак, оставшиеся вместе со всеми ожидали возвращения князя - одни недоумевая, другие, еще ненасытившиеся, радуясь возможности опрокинуть перед уходом стаканчик-другой. И в этот момент неожиданное появление исторгло из каждых уст протяжное "а-а-а" - так дети и взрослые из простонародья привыкли ахать, восхищаясь фейерверками.
Прекрасная женщина, высокая и белокурая, одетая в оранжевый пеньюар, тонкой рукой - тоньше ласточкина крыла - сделала им с балкона знак приблизиться. Это и была жена князя, которая благосклонно, словно королева, слушая "ура" своего народа, улыбалась, опираясь на балюстраду балкона рукой, в которой держала мерку для зерна.
Во мгновение ока аллеи сада опустели. Все сгрудились под балконом.
В женщине этой было нечто притягательное и фатальное, нечто такое, от чего невозможно оторваться. Ее широкий жест собрал людей под балконом, словно рука дотянулась до всех и каждого в отдельности. И те, которые до сих пор, не видя ее, лишь слышали о ней, поняли, почему князь по доброй воле покинул свой круг и отправился с ней в мир.
В это время она опустила руку в мерку, потом подняла сжатый кулак и несколько мгновений потряхивала им над головами, словно спрашивала: знаете, что там?
Но кому могло бы прийти в голову, как далеко зайдет великодушие хозяина дома с оранжевыми стеклами?
В мерке была не пшеница...
Жена князя разжала кулак, и в воздухе заблестели монеты - они текли между пальцами поднятых к балкону рук и скользили на песок.
Какое-то мгновение никто не верил своим глазам. Более сильные расталкивали слабых. Те, которым удалось схватить несколько монеток, поспешно подносили их ко рту и пробовали на зуб, как будто все еще сомневались в великодушии князя.
Дикий крик радости пронесся по саду... Монетки оказались настоящими. В ту же минуту десятки рук, осмелев, потянулись к балкону, толкаясь и сплетаясь между собой, словно ветви в еловом лесу, охваченном бурей...
Жена князя в этот раз опустила за монетами в мерку обе руки, и град блестящего серебра продолжал падать тяжелыми и большими каплями, падать с шумом огромных морских волн, что разбиваются о берег одна за другой все чаще и ожесточеннее...
Под балконом, где несколькими минутами раньше царило спокойное веселье, толпа внезапно превратилась в стаю голодных волков, готовых пожрать друг друга. Мужчины отшвыривали женщин и детей. Упав на песок, они прятали на груди то, что посчастливилось схватить, перекатывались друг через друга, царапали лица ногтями и кусали за пальцы.
Первая мерка опустела, и слуги принесли вместо нее другую. Белый град и серебристое сияние продолжали падать с тем же музыкальным шумом в такт бесконечным волнам...
Но внезапно в свете электрических шаров промелькнуло что-то белое, словно на мгновение сверкнула молния, и в тот же миг крик боли, более похожий на рев смертельно раненного зверя, потряс всех до такой степени, что головы обернулись к месту, откуда он донесся.
Что произошло?
Этого пока не знал никто, кроме князя. Он один видел тот момент, когда молодой парень выхватил нож и стремительно, словно охваченный жаждой мести, вонзил его в горло тому, с кем боролся.
В ту же минуту князь и его жена исчезли. Слуги поспешно закрыли двери, и четвертью часа позднее вооруженная полиция гимнастическим шагом вошла в парк дома с оранжевыми стеклами и заняла его. Когда поняли, что произошло во время веселья, мирная столичная окраина разделилась на два лагеря, решивших сражаться насмерть, и те, которые до того царапались ногтями и кусались, на этот раз взялись за ножи...
На следующий день в морге находились три мертвеца, в каждой семье окраины лежал раненый, а дома с оранжевыми стеклами более не существовало.
Князь, который уехал в ту самую ночь, отдал приказ предать все огню. Может быть, он хотел смягчить болезненные воспоминания бывших соседей об этой маленькой варфоломеевской ночи?
И огонь выполнил свой долг. От известного дома не осталось ничего кроме груды еще дымящихся кирпичей и аллей сада, песок которых пятнала кровь вперемешку с большими рыжими листьями каштанов...
Однажды летом, решив дописать роман, который иначе никогда бы не окончил, я переселился в комнату, которую после долгих поисков едва отыскал на одной из улиц столичной окраины. Я воображал, что найду здесь необходимый для писателей-романистов покой.
Хозяйка, пожилая женщина, украсила комнату, как обычно, всякого рода чепухой. Однако я слышал о любви, питаемой жителями окраин к пустым флаконам из-под духов или коробочкам, в которых когда-то были пудра или рахат-лукум, и не придавал особого значения тому, что и в моей горнице находится нечто подобное.
Но все-таки кусочек оранжевого стекла, перевязанный лентой и висевший на стене над кроватью, как икона, со временем начал мне надоедать. Я понимал все, но смысл этого куска стекла в моей комнате понять не мог. И в один прекрасный день я позвал хозяйку и попросил убрать его отсюда.
Старуха, однако, посмотрела на меня с ужасом, как будто я подговаривал ее совершить преступление.
-Нельзя, господин, нельзя.
-Да почему же нельзя?
-Потому что он его там повесил.
-Кто "он"?
-Покойный мой муж.
-И какой в этом смысл?
-Видишь ли, как обстоит дело... В ту ночь, когда сгорел дом с оранжевыми стеклами - ты не знаешь этот дом, неоткуда тебе знать, ты тогда еще не родился...
И старуха поведала мне вышеизложенную историю, которая понравилась мне в тысячу раз больше всех прочих: может быть, именно потому, что не была выдумана, и на окраине нашлось еще много людей, переживших все это...
Перевод с румынского Карамышевой Н.Д.
-----------------------
Боскеты -- небольшие квадратные или прямоугольные замкнутые участки в крупных парках, ботанических садах или дендрариях, окруженные по периметру довольно высокими (1,5--2,0 м) зелеными стенами из тесно посаженных деревьев, кроны которых сформированы путем специальной стрижки. Нередко для сохранения выбранной формы таких стен ветви древесных растений прикрепляют к соответствующим устройствам -- каркасам, решеткам, сеткам, тщательно скрытым в зелени. Очень быстро можно устроить боскеты при помощи трельяжей (деревянных, металлических или пластмассовых каркасов), густо увитых лианами.
При создании боскетов из древесных растений обычно применяют граб, вяз, тую западную, липы, ель обыкновенную, можжевельник виргинский, которые высаживают, как правило, в два ряда.
Для декоративного оформления парковых территорий боскеты применяют в регулярных композициях. Внутри них обязательно строят фонтаны или бассейны, устраивают богатые цветники, спортивные площадки.