Карапузов Дмитрий : другие произведения.

Весь мир у моих ног

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  
  Мой дядя сколотил себе в свое время капиталец из черных комиссионных на операциях по продаже древесины. Этот свой капиталец дядя сколачивал долго, методично и аккуратно. Зернышки в горсточки, горсточки в мешочки, мешочки в кули, кули в короба. А короба в амбар. Дядя не зарывался, что попало не хватал, деньгами не сорил, жил, на взгляд стороннего наблюдателя, довольно скромно. А погорел он, как водится, из-за бабы. Эти бабы вечно все усложняют и им обязательно надо довести кризисную ситуацию до состояния критической. Итак, погорел дядя из-за своей любовницы. Нет, о его делишках она ничего не знала - дядя был осторожен и лишнего не болтал, но, после бурной финальной и фатальной сцены, любовница, вернувшись домой в состоянии сильного душевного волнения, собрала все дядины подарки, запихала их в коробку из-под конфет 'Парадайз' и отправила посылкой на дядин адрес. Когда посылка пришла по назначению, дяди дома не оказалось - уехал куда-то заключать очередную сделку. Дядина жена посылочку потрясла-потрясла, да и вскрыла. Исследовав содержимое, погрузилась в раздумья. Нет, она не была ревнивой сучкой. Но и обманутой дурой быть не желала. Узнала адрес почтового отделения, откуда отправили посылку. Обошла магазинчики и кондитерские, расположенные поблизости. Предъявляя продавцам дурацкую историю о некой даме, забывшей в офисе коробку конфет и важные документы, интересовалась, не покупал ли кто на прошлой неделе конфеты 'Парадайз', именно в такой коробке. Конфеты дорогие, покупают не часто, есть шанс, что продавец вспомнит покупателя. Так и получилось. Дядина любовница часто посещала кондитерскую, расположенную в том же квартале, что и почтовое отделение. Грек-парнишка-продавец ее вспомнил. Описал внешность, показал, примерно, место проживания. Обойдя пяток консьержек, дядина жена вышла на цель. Позвонила в дверь. Ей открыли.
  Дядина жена не стала устраивать скандал. Просто представилась и вежливо поинтересовалась, не является ли хозяйка квартиры любовницей ее мужа. Дядина любовница тоже вела себя прилично. Возможно даже предложила гостье кофе или чай. Она не стала отпираться и врать - считала это ниже своего достоинства. Да, состояла, ну и что? Да, являлась, ну и что? Жена покинула квартиру любовницы незамедлительно после того, как была исчерпана тема беседы.
  
  Едва дядя переступил порог, она помахала перед его носом побрякушками из посылки и спросила:
  - Откуда у тебя деньги на такие подарки?
  Дядя спокойно поставил на пол чемодан и начал расстегивать плащ.
  - Откуда?
  Дядя снял плащ и повесил на вешалку.
  - Это не имеет отношения к делу.
  Он прошел на кухню и открыл холодильник. Она пошла наверх собирать вещи.
  Она ушла от него. Осталась обида. Даже не обида. Холодная ярость - так это, кажется, называется. И вот, в один из солнечных дней октября, во время беседы с одним своим другом, она, подперев голову рукой и рассеяно помешивая соломинкой пенку фруктового коктейля, обронила, нечаянно, в дядин адрес пару лишних слов. А этот ее друг совершенно случайно оказался приятелем начальника юридического отдела той самой фирмы, где работал дядя. На фирме дядей заинтересовались. Стали присматриваться. Полистали старые контракты. Нашли несколько странных совпадений. Провели втихаря аудиторскую проверку. Криминала не нашли, но вопросов стало больше. Подумали-подумали, и организовали грамотную 'подставу'. Дядя клюнул и попался. Дядин подельник раскололся. Дядю взяли под белые ручки и отвезли в тюрьму. В дядином доме провели тщательнейший обыск. Обыск ничего не дал, зато на дядиных банковских счетах обнаружили девять долларов и девяносто восемь центов. Прокурора, а еще больше акционеров дядиной фирмы, очень и очень интересовал вопрос: где деньги? Но не сам вопрос, конечно, а ответ на него. Дядя ответ не давал. Долго они его мучили, угрожали, пытались торговаться. Дядя упорно молчал. Он молчал на предварительном следствии и не дал никаких показаний в суде. Он не признал себя виновным ни по одному из пунктов обвинения и получил по полной - двадцать два года. Плюс компенсация ущерба фирме. Плюс штраф за неуплаченные налоги. Плюс еще какой-то довесок за неуважение к суду. Причина дядиного упорства обнаружилась позже. Дней через десять после приговора, он позвонил из своей тюряги в мой офис. Состоялся следующий разговор:
  Я (снимаю трубку): Лаборатория, Смит.
  Дядя: Так, что, Джимми, мне кранты.
  Я: Алло, дядя?
  Дядя: Хуядя.
  Я: Да, ладно, дядя, что за пессимизм? Во-первых...
  Дядя: А во-вторых: заткнись и слушай. И мне на хуй не нужны твои утешения.
  Я: Дядя, я слушаю внимательно.
  Дядя: Так-то лучше. (Короткая пауза.) Джимми, сынок, у меня... скоротечный рак. И эти убийцы в белых халатах говорят, что пыхтеть мне осталось всего-ничего. В общем, недолго. Такие вот дела. (Короткая пауза.) Так что, если хочешь повидаться - приезжай. Но не слишком долго собирайся, а то и на похороны опоздаешь.
  И он повесил трубку. Да, он называл меня 'сынок'. Отец бросил нас, когда мне исполнилось десять лет. Сидел как-то в своей пивной, сидел, потом встал, сказал бармену: 'Пока, Чарли. Запиши за мной' и вышел. Да не домой отправился, а на вокзал, где взял билет до Эль-Пасо в один конец. Примерно через полгода мать выбросила, наконец, его вещи и мы переехали в Джексон, где жил дядя. Дядя помог нам обустроится на новом месте: подыскал недорогую и не очень убогую квартирку, нашел для матери непыльную работенку в своей деревянной фирме. Однажды, когда меня засосала улица и я забросил учебу, дядя отвел меня на реку. Там собирали плоты из бревен. Мы стояли и смотрели. Я чувствовал себя очень неловко перед этими людьми, которые собирали плоты. Неловко, оттого, что я вот так стою и смотрю, как они корячатся. Они поглядывали на нас, но ничего не говорили - дядя был 'из начальства'. Он спросил меня: 'Знаешь, почему здесь работают одни черномазые?' 'Нет' - ответил я. 'Белые здесь долго не выдерживают. Но здесь, сынок, когда-то работал твой дед. Один белый среди черных. Он часто повторял мне: учись, засранец, учись, если не хочешь жить как я. Сам он вообще не учился в школе, но меня порол за каждую плохую отметку. Порол так, что неделю приходилось спать на животе. У меня до сих пор осталась эта привычка - спать на животе'. Мы стояли долго. Очень долго. Жара в тот летний день была особенно сильной, а, может быть, это мне теперь так кажется. И я стоял там, на этой жаре, переминался с ноги на ногу, пот тек по моему лицу и спине, а дядя знай себе попыхивал сигарой и приговаривал при том: 'Смотри, сынок, смотри. Внимательно смотри и запомни. Если тебя выгонят из школы, то не возьмут даже сюда'. Потом мы пошли в дорогой ресторан и дядя бросил мне меню: 'Выбирай, чего хочешь'. Когда я поглощал ванильное мороженое, он сказал: 'Думай, сынок, о тех парнях, которые сейчас вяжут плоты на реке. Все они плохо учились в школе'. Он заплатил за первые два года моего обучения в университете. Сказал: отдашь, когда заработаешь. У самого дяди детей не было.
  Я взял телефонный справочник, нашел там окружную тюрьму. Из списка телефонных номеров выбрал 'службу внешних отношений'. Позвонил, узнал как до них добраться. Я, вообще-то, навещал дядю за решеткой, но, находясь под следствием, он сидел в другой тюрьме. Под залог его не выпускали, справедливо опасаясь, что даст деру.
  На следующий день, в субботу, я подрабатывал и освободился поздно. Утром, в воскресенье, я встал пораньше, собрал сумку и позавтракал.
  Я сидел за кухонным столом, допивал свой кофе и смотрел на голые ветви клена за окном. Я, конечно, понимал, что в могилу он свои денежки не заберет. Таким образом, по сюжету нашей встречи намечалась некая интрига. Я допил кофе, сполоснул чашку, одел куртку, взял черную сумку и вышел из квартиры.
  
  Я проехал через весь город. Воскресноутреннее настроение. Дядя лишен этого. Теперь навсегда. Он уже никогда не проникнется настроением 'Летняя Жара В Пригороде' или настроением 'Нудный Дождь Утром На Рождество'. Вышел из игры. Или даже настроением 'Офис В Понедельник. Начало Трудовой Недели'. Если, конечно, не верить в переселение душ. А так, Бог знает, может еще познает настроение 'Вечерний Туман Над Болотами Сунь-Шинь' или настроение 'Январский Шторм В Северном Море'.
  До окружной тюрьмы я доехал примерно за час. Можно было и быстрее, но я пропустил нужный поворот и проехал еще миль десять, пока нашел, где развернуться.
  
  И вот я заезжаю на стоянку перед высоким забором с колючей проволокой наверху. За забором - шестиэтажное здание чистого серого цвета. Тюрьма новая. Построили в этом году. В плане имеет вид греческой заглавной буквы 'пи'. Абсолютное отсутствие дизайна. Зачем тюрьмы и казармы по всему миру делают такими унылыми? Почему в таких местах все, на что ни бросишь взгляд, способно вызвать лишь одно чувство - тоску и лишь одно желание - сбежать?
  Я прошел через проходную, вошел в нужную комнату с креслами и столиками, подошел к нужному окошечку, мне дали нужные бланки и памятку для посетителей, где разъяснялось чего можно делать и чего нельзя 'на всей территории охраняемой зоны', а также 'в непосредственной близости от периметра охраняемой зоны', я заполнил бланки, отдал их в окошечко, меня просили подождать, я сел в кресло и подождал, меня вызвали, я вошел в нужную дверь, меня провели по коридорам, мы вышли во внутренний дворик, зашли в другое крыло этого же здания, меня опять провели по коридорам, я прошел через другую проходную с рамкой металлоискателя, меня попросили показать идентифицирующий документ, я показал, мне задавали нужные вопросы, я на них правильно отвечал, мне провели инструктаж о том, чего делать нельзя и заставили расписаться в том, что я этот инструктаж получил, провели по коридорам и лестницам в комнату с креслами и опять просили подождать, я сел в кресло и подождал, голос из динамика сказал: 'Джим Смит, вас ожидают в кабине номер шесть', я вошел в комнату для свиданий, где вдоль стены стоял ряд кабинок с номерами и охранник, он тоже сказал: 'кабина номер шесть' и показал пальцем на кабину номер шесть на тот случай, если я не знаю цифр.
  Я зашел в кабину номер шесть.
  Кабина была разделена пополам перегородкой из толстого стекла. По обе стороны перегородки - металлический стол и металлический стул. На каждом столе стоит микрофон. Двери кабинок стеклянные, вдоль кабинок прохаживаются охранники. Я сел на стул. Минуты через две дверь кабины открылась и вошел дядя.
  Последний раз я видел дядю меньше месяца назад. За это время он сильно изменился в худшую сторону и выглядел действительно хреново. Он сел на кресло напротив меня.
  - Привет, - сказал я.
  - Привет, - сказал он.
  Сразу же, без каких-либо предварительных знаков и намеков, дядя достал из-за щеки маленький пакетик, сделанный из фольги от сигаретной пачки. Из пакета достал сложенную в несколько раз бумажку. Я молча наблюдал за дядиными манипуляциями. 'Вот оно', - подумал я, - 'Вот это оно и есть'. Развернув бумажку, дядя показал ее мне, прикрыв с боков ладонями. На бумажке карандашом было написано: 'Могила 288, Завод, участок 7, Куинспорт, Мэн'.
  Я прочитал и кивнул. Дядя сунул бумажку в рот и стал пережевывать. Пока дядя жевал бумажку, я не мог начинать разговор. Разжевав бумажку до состояния кашицы, дядя выплюнул ее в ладонь и сунул в карман.
  - Ну, как ты? - спросил я.
  - Как видишь, - ответил он.
  - Я привез тебе передачу, - сказал я.
  Дядя равнодушно кивнул.
  - Тебе что-нибудь нужно?
  - Уже ничего.
  - Я могу помочь чем-нибудь Анжеле, если надо.
  Анжела - эта дядина жена.
  - Нет. Эта сука не заслуживает снисхождения. И насчет похорон... - дядя замолчал и уставился на стоящий перед ним микрофон. - Не надо ничего устраивать. В смысле... - дядя сделал неопределенный жест. - Не надо никого приглашать. Соберутся всякие мудаки и начнут: '...он всегда... мы никогда...' Терпеть не могу это дерьмо. И священника не надо - будет тоже нести всякую хуйню.
  - Хорошо.
  Дядя посмотрел на меня и вдруг улыбнулся.
  - Ну не сиди с такой рожей, я еще не умер.
  - Дядя, не сдавайся.
  - Это не тот случай, сынок. Судья говорит, что бой окончен и с этим не поспоришь. Но ты мыслишь в правильном направлении. Знаешь, Джим, мне, в общем-то, не на что жаловаться. Я прожил нормальную жизнь. Пожил бы еще, но что делать - пора, так пора. А у тебя все впереди. И у тебя есть все, что нужно. Мне было труднее, когда я начинал. А у тебя есть все и только ты сам можешь все обосрать. Не позволь себе это сделать. Будь мужчиной.
  - Дядя, я буду вспоминать тебя.
  Дядя поморщился.
  - Ну, вот ты тоже... Еще платочков тут не хватает. Давай, вытри сопли! Все нормально. Одним уходить - другим продолжать. Так оно все устроено.
  Он покачал головой - именно так, мол, и никак иначе.
  - Скажи Анжеле: я не держу на нее зла. Но ничего ей не давай, понял?
  - Да.
  Может быть он хотел сказать еще что-то, но он промолчал. Он молчал и смотрел на стол перед собой. Я тоже молчал. Он поднял на меня глаза и сказал:
  - Ладно, иди.
  Я остался сидеть.
  - Иди, Джимми, иди. Погуляй там за меня.
  Он встал. Он встал с трудом. Я тоже поднялся.
  - Прощай, сынок.
  Мы шлепнулись ладонями через стекло.
  - Прощай, дядя.
  Он вышел, не оглянувшись. Потом я вышел из кабинки.
  Когда я шел обратно по тем же коридорам, охранник за моей спиной все время командовал: 'Налево!', 'Направо!', 'Вниз по лестнице!'
  Я вышел на волю. День был ясным и очень холодным. Дул сильный ветер. Я сел в машину, завел двигатель и закурил. Накануне крутых перемен. Я курил и смотрел на серое здание тюрьмы за высоким забором. Сейчас я уеду, а дядя останется там. Выкурив сигарету, я поехал домой.
  Через три дня после нашей встречи дядя умер.
  Я позвонил дядиной жене Анжеле. Теперь вдове. Дядин труп могли выдать только ей. Я рассказал ей о последних дядиных распоряжениях. Предложил участие в организации печальных хлопот и помощь в решении всех, связанных с этими хлопотами, технических проблем. Она сказала: 'я буду тебе очень благодарна'.
  Все технические проблемы я решил в похоронном бюро 'Дорога на небеса'.
  - Священника какой конфессии желаете пригласить на траурную церемонию? - спросил меня тип, принимающий заказы.
  - Никакой.
  - Простите?
  - Я говорю: не надо священника.
  - Вы не хотите приглашать священника?
  - Не хочу.
  Тип напротив меня в замешательстве. Такое с ним явно впервые. Он осторожно спрашивает:
  - Ваш дядя был коммунистом?
  - Нет, он был ницшеанцем, - отвечаю я. Надо же как-то выкручиваться.
  - Кем?
  - Это религия такая.
  Тип облегченно и понятливо кивает.
  - Я сожалею, мистер Смит, но мы не сможем обеспечить присутствие на церемонии представителя этой конфессии.
  - Нет проблем. Религиозное обеспечение я беру на себя.
  - Ну, что ж, очень хорошо. Если не возражаете, этот нюанс мы отметим отдельным пунктом в договоре.
  Я не возражал.
  Утром в пятницу я сидел в машине на стоянке перед окружной тюрьмой. Шел дождь. Он шел со вчерашнего вечера и заканчиваться не собирался. Без двух минут десять подъехала Анжела. Не на своей машине - на такси. Значит, потом везти ее домой... Ну-ну. Я, разумеется, знал дядину жену. Симпатичная такая стерва. На девять лет старше меня и на двадцать два года моложе дяди. Он прожил с ней двенадцать лет - вдвое больше, чем с двумя предыдущими женами, вместе взятыми. Она не была в трауре. Просто скромно одета. Или, скажем так: скромнее, чем обычно. Я вышел из машины. Она отпустила такси. Подошла ко мне, мы поздоровались. Я распахнул перед ней заднюю дверцу, она ее закрыла. Достала сигарету, я щелкнул зажигалкой. Она прикурила, я раскрыл над ней зонтик. Она шагнула ко мне, чтобы зонтик накрывал нас обоих. И тут же подъехал катафалк.
  Мы прошли через проходную, вошли в нужную комнату с креслами и столиками, подошли к нужному окошечку, объяснили кто мы и зачем, Анжела подала в окошечко свое свидетельство о рождении, свои и мои права, свидетельство о заключении брака, там посмотрели на все это, потом вернули, дали нужные бланки, она заполнила бланки, отдала их в окошечко, нас просили подождать, мы сели в кресла и подождали, нас вызвали, мы вошли в нужную дверь, нас провели по коридорам, мы вышли во внутренний дворик, вошли в другое крыло этого же здания, нас опять провели по коридорам, мы вошли в комнату, нам дали бланки, мы их заполнили, отдали толстому охраннику, ему же отдали Анжелино свидетельство о рождении, свидетельство о заключении брака между Анжелой Маккой и Питером Смитом, мои права, Анжелины права, толстый охранник вышел, нас не просили подождать, но ждать пришлось очень долго, наконец вернулся толстый охранник, нам отдали все наши документы, попросили расписаться: меня в трех бумажках, Анжелу в восьми, Анжеле выдали какую-то справку для крематория, справку для получения свидетельства о смерти и копии четырех квитанций: в получении справки для получения свидетельства о смерти, в получении копии медицинского заключения о причинах смерти Питера Смита, в получении дядиных личных вещей и в получении трупа; толстый охранник в очках вышел, но быстро вернулся, вручил Анжеле копию медицинского заключения о причинах смерти Питера Смита, довольно объемный синий бумажный пакет с дядиными личными вещами, заклеенный белой полоской бумажки с печатью, чьей-то росписью и датой, который она не стала открывать, хотя охранник предложил ей сверить содержимое пакета со списком, нас провели обратной дорогой до проходной и попросили подъехать к транспортной проходной ?2, объяснили, где она находится, мы вышли на улицу, сели в катафалк, подъехали на катафалке к транспортной проходной ?2, внешние ворота открылись, мы въехали на проходную, внешние ворота закрылись, у нас проверили документы и гроб, охранник сказал: 'подъезжайте к вон той белой двери', внутренние ворота открылись, мы подъехали к белой двери, я и Анжела зашли в помещение, где на металлическом столике лежал усопший дядя, Анжела показала мужику в синем халате копию квитанции в получении трупа, мужик в синем халате поставил на квитанции какой-то штемпель, я вышел из помещения, где лежал усопший дядя, подошел к катафалку, сказал служащим похоронного бюро: 'заносите гроб', четверо служащих похоронного бюро, считая водителя, вытащили из катафалка гроб, внесли его в помещение, где на металлическом столике лежал усопший дядя, спросили: 'одевать разве не будем?', Анжела ответила: 'там его и так примут', переложили дядю в гроб, гроб вынесли и засунули в катафалк, мы все сели в катафалк, проехали через транспортную проходную ?2, где опять проверили наши документы и содержимое гроба, доехали до стоянки.
  На стоянке Анжела пересела в мою машину и наша маленькая скорбная процессия двинулась по направлению к крематорию.
  В машине Анжела спросила меня:
  - Сколько я тебе должна?
  - Нисколько.
  - Я тебе должна. Сколько?
  Я назвал сумму, округленную в меньшую сторону. Она достала из сумочки деньги и сунула в карман моего пиджака. Я почувствовал ее пальцы. Дальше мы всю дорогу молчали.
  
  В крематории все прошло быстро, гладко, без заминок. Отлаженный механизм. Хорошо организованный процесс. Впрочем, организовывать там особо-то и нечего. Раз-два - и готово. Как дядя и просил - никаких провожающих. Только я и Анжела. В крематории, вообще, кроме нас никого не было, хотя он рассчитан на проведение шести траурных церемоний одновременно. Процедуру отправления гроба в печь я наблюдал впервые. Что-то типа транспортера на высоте два с половиной фута от пола, только вместо ленты - колесики. Четыре парня в черных костюмах, черных галстуках, белых перчатках и темно-серых рубашках ставят гроб на транспортер. Из скрытых динамиков звучит тихая печальная музыка. Пауза. Колесики начинают медленно и бесшумно вращаться, гроб движется к окошечку, закрытому черным бархатом. Говорят, они садятся, когда их жгут.
  Анжеле выдали урну с дядиным прахом. Урна формой и размерами напоминала снаряд от 155-и миллиметровой пушки. На урне имелась гравировка: 'Питер Смит. 17.10.1904г. - 18.11.1959г.'. Я выразил желание помочь Анжеле и самому понести урну. Анжела сказала: 'Нет, спасибо, она не тяжелая'. Мы вышли на улицу. Анжела вышла, прижимая урну к груди, как мамаша из роддома с драгоценным свертком. Дождь как шел, так и шел. Анжела посмотрела на меня и сказала: 'Приглашаю на поминки'. Приглашение, от которого нельзя отказаться. Мы сели в мою машину, Анжела кинула, довольно небрежно, урну на заднее сиденье, я завел двигатель, мы поехали.
  Когда мы проезжали мост через Перл, Анжела попросила меня остановиться, взяла с заднего сиденья урну-снаряд-дитя и вышла из машины. Она перешла через дорогу, потому что на другой стороне ветер дул от моста. Я наблюдал за ней через боковое стекло, по которому змейками стекали капли дождя. Она подошла к перилам моста, отвинтила у снаряда головку и высыпала прах в реку. Привинтила обратно головку. Разжала пальцы и снаряд полетел в воду. Села в машину. Мы поехали дальше. Поминальный столик, накрытый на двоих, ждал нас в ресторане 'Перл'.
  На этих странных поминках речь о покойнике совсем не шла. Только в самом начале, когда я попытался заговорить по теме, Анжела прервала меня:
  - Да, ладно, Джим, оставь. Твой дядя был изрядной сволочью.
  Мы говорили о ловле тунца, Хемингуэе, Кастро, Хрущеве, Сталине, Цезаре, Бруте, предательстве. От предательства мы перешли к измене. Я сказал Анжеле такое определение измены: 'Измена - это когда муж с любовницей обсуждает недостатки своей жены'. Это я однажды услышал в городском бассейне из беседы двух мужиков, которые плавали там на здоровенной камере от колеса большегрузного самосвала.
  По счету заплатила Анжела, несмотря на мои решительные протесты. Ну а потом, разумеется, я отвез ее домой.
  Я переспал с ней. Почему бы и нет? Утешил вдовушку по полной программе.
  После секса Анжела закурила и сказала:
  - Урна не утонула.
  - Что?
  - Урна не утонула. Она всплыла.
  Что-то надо было сказать на это. Я сказал:
  - Ну, это понятно - она хоть и металлическая, но внутри пустая, стенки тонкие, поэтому легче воды, - и подумал: 'что за херню я несу?'
  Анжела, возможно, думала: где сейчас эта урна? прибилась она к берегу или плывет еще по течению мимо незнакомых, но однообразных берегов?
  А урна эта находилась в тот момент всего в одной миле ниже моста, с которого была сброшена. Она причалила к левому берегу реки в районе пакгаузов. Но об этом я узнал позже, из газет. Сторож принял урну за снаряд и вызвал полицию, а полиция - саперов. Анжеле потом пришлось объясняться с полицией. Кончилось тем, что ее оштрафовали за разбрасывание мусора.
  Я проснулся поздним утром. На ее подушке нашел записку: 'Ключ отдай консьержу'. И все. Никаких приписок внизу: 'целую', 'целую, твоя Анжела', 'целую миллион раз, огромное спасибо за фантастическую ночь', 'давай вечером сходим в кино, а?' Да все она правильно делает. Я ведь не могу теперь исчезнуть так просто.
  Она уехала на курсы испанского языка. После бессонной ночи, да еще с похмела. Я встал, умылся, почистил зубы анжелиной щеткой, выпил кофейку, покурил, прошелся по квартире, заглянул в пару ящиков (не с нижним бельем). Квартирка маленькая, даже меньше, чем моя, но с большим балконом, выходящим на крышу. Верхний этаж весьма непрезентабельного доходного дома. Она сняла эту квартиру после того, как ушла от дяди.
  Птичек, рыбок, кошки нет. На стене две большие карты - карта города и карта штата. Обе испещрены непонятными пометками, сделанными цветными карандашами. Никаких безделушек, никаких милых штучек. Никакой беллетристики. Литература только справочная и по профессии. Много пластинок. Классика и джаз. В холодильнике - яблоки и вино. Кухонной утвари почти нет. Ни одной кастрюли. Это не удивительно - готовить она не любит, я это знаю. Когда я приходил к ним, она угощала меня покупными пирожными. Я сидел за столом, пил чай, ел пирожные, а дядя изучал листок с моими оценками за неделю.
  Хорошо помню, как увидел ее первый раз. Они с дядей как раз собирались пожениться. На ней было легкое белое платье с красными цветами. Я засмотрелся на ее сиськи. Дядя заметил, куда я смотрю, наклонился ко мне и спросил:
  - Что, сынок, нравятся? А? Гляди какие!
  И он отвернул ворот ее платья, обнажив кружева бюстгальтера. Я смутился, опустил взгляд в тарелку и покраснел. Дядя захохотал. Я покраснел еще больше. Дядя захохотал еще пуще.
  - Потрогай, если хочешь, я разрешаю. Знаешь, какие упругие? Как баскетбольные мячи!
  Я глянул на нее. Она смотрела на меня и улыбалась.
  Да, дядя, сиськи у нее до сих пор упругие. Пишущая машинка на столе, ящики которого заперты. Интересно, она всегда их запирает или только сегодня утром? Или вчера утром?
  На следующий день я позвонил ей. Почему нет? Она была тетка вполне себе. И в постели, и вообще. Немножко, правда, резковата иногда, но это ничего. Мне это не мешало. Это 'придавало остроту нашим отношениям'. 'Немножко перчика'.
  В городской библиотеке я взял 'Американскую энциклопедию' и прочел там вот что: 'Куинспорт (штат Мэн). Расположен на побережье залива Мэн. Поселение Куинспорт основано в 1755г. В 1924г. Куинспорт получил статус города. Население - 5826 чел. (1952г.) Текстильное производство. Кожевенная фабрика. Нефтеперерабатывающий завод. Достопримечательности: исторический музей, живописные океанские ландшафты'. Судя по всему, изрядная глухомань. Там, наверное, на каждого приезжего смотрят как на инопланетянина. На карте я измерил линейкой расстояние до Куинспорта. 1400 миль по прямой.
  
  Дни проходили, приближалось Рождество. Я пытался не строить заранее планов по употреблению дядюшкиного наследства, но эти самые планы, как желтая обезьяна, постоянно крутились в моей голове. Отношения с Анжелой у нас установились 'ни к чему не обязывающие'. Когда она говорила: 'на этой неделе я буду занята', я не спрашивал чем и с кем. Ее, соответственно, не интересовали мои проблемы. Она жила в своем мире и она жила там одна. Иногда кого-то пускала в этот мир. Кого в переднюю, кого на кухню. Меня - в гостиную. Но не в спальню. Когда я, на первых порах, попробовал переступить через проведенную черту, она посмотрела мне в глаза и ничего не сказала, но во взгляде ее было: 'Джим, мы с тобой просто трахаемся'.
  
  Двадцать второго декабря я снял со счета в банке 480 долларов - все мои сбережения. Купил шесть новых шаров для елки. Постирал белье в прачечной, навел дома порядок.
  Двадцать третьего декабря я ставил и наряжал елку.
  Двадцать четвертого декабря я собирался в дорогу. Положил в сумку бутылку бренди, сигареты, пару журналов, рубашки, носки, трусы, бритву, зубную щетку, книгу 'Стабильность нестабильных систем', чтобы читать в самолете. Положил теплые перчатки, потому что я еду зимой на север. Положил бело-голубой свитер с оленями, который купил специально для Куинспорта. Осталось еще много места. Позвонил Анжеле и сообщил, что несколько дней меня в городе не будет. Она ничего не спросила и вообще по этому поводу ничего не сказала.
  Двадцать пятого декабря, в Рождество, я отправился в путь. Я доехал до аэропорта на своей машине, купил билет, перегнал машину на стоянку для пассажиров, заплатил за три дня вперед и, в ожидании посадки, принялся слоняться по пустому аэропорту. Все нормальные люди уже прилетели куда надо. В зале ожидания стояла елка.
  Я зашел в бар. Там тоже стояла елка. Хлопнул одну рюмашку перед кофе. Хлопнул другую после кофе. Стало заметно интереснее. Вышел на улицу. Дал нигеру с кружкой доллар. Нигер принял доллар как ни в чем ни бывало и даже 'спасибо' не сказал. Полицейский, наблюдавший эту сцену, неодобрительно заметил: 'Зря вы их приваживаете, мистер. Если этот парень хочет есть - пусть идет и заработает себе на хлеб'.
  
  Я прошел в зал ожидания и сел в кресло. Впереди сидели три старшеклассницы с пакетиками чипсов-леденцов и бутылочкой 'кока-колы', которую они по очереди передавали друг другу. Я послушал их страшилки о каком-то учителе по кличке Суслик.
  - ...как стал психовать - кричит, слюной брызгает!
  - ...тетрадь схватил, как бросит об стол!
  - ...Плюшку бедную до слез довел...
  Дальше пошли ужасы, леденящие кровь:
  - ...где, говорит, ошибка? Я говорю: может эту дырку с этой стороны не видно? А он взял, дурак, и карандашом проткнул рисунок на этом месте. Вот, говорит, дырка, а это называется 'отверстие'. Приставляете, все заново рисовать?
  О, юности начала непорочны!
  - Жена его трахается со всем городом, вот он и бесится.
  Появилась серьезная дама в черном, махнула рукой, девчонки вскочили, похватали свои обшарпанные чемоданчики и побежали за дамой. Беленькая хорошенькая. Это ей противный Суслик сделал дырку.
  
  Объявили посадку. Я посидел еще немножко, потом встал, закинул сумку на плечо и двинулся к выходу номер четыре.
  
  Салон самолета был украшен цветными гирляндами. Каждый пассажир получил большую красочную рождественскую открытку. 'Дорогой Друг! Компания Америкен Эйруэйз...' Всего пассажиров было одиннадцать. Стюардесса поздравила нас с наступившим Рождеством и мы взлетели.
  Я смотрел в иллюминатор, читал книгу, опять смотрел в иллюминатор... После обеда нас ожидал приятный сюрприз - каждому пассажиру вручили рождественский подарок - зеленый мешочек, перевязанный цветной ленточкой. В моем мешочке оказался красно-белый, с синими звездами, галстук. Я заметил, что подарки для мужчин перевязаны голубыми ленточками, подарки для женщин - розовыми, а детские - зелеными. Чтобы стюардесса знала, какой кому вручать.
  Когда мы сели в Нью-Йорке, уже темнело. Посадка на Бостон заканчивалась, и я купил билеты с хорошей скидкой.
  Это был рейс 'Ист Эйруэйз'. Персонал этой компании проявил больше творческой фантазии при разработке Плана Рождественского Сервиса. В салоне самолета, кроме гирлянд, висели мягкие игрушки, звезды из папье-маше и воздушные шарики. Сначала, стюардессы, как положено, поздравили нас с наступившим Рождеством, потом спели песенку, которую, вероятно, сочинили сами: Мария и Иосиф, рука в руке, глядят на младенца, лежащего среди ягнят, за окном горит яркая звезда и тихо падает снег, волхвы с подарками стучатся в дверь.
  После набора высоты из пилотской кабины появился не кто иной, как сам Санта-Клаус с мешком подарков. Немногочисленные пассажиры встретили его бурными аплодисментами. Мне он вручил толстый шерстяной носок, в котором что-то лежало. Оказалось, что там лежит второй носок. 'Очень кстати, - подумал я, - в Куинспорте пригодятся'. Санта раздавал подарки с шутками и прибаутками, вызывавшими здоровый дружный смех. Мне он сказал: 'Отличные вечные носки! Еще мой дедушка их носил'. Мало того, в процессе раздачи подарков он показывал разные фокусы: заставил исчезнуть яйцо, взял у старушки с первого ряда четвертак, превратил его в доллар и отдал обратно. Старушка пришла в полнейший восторг. В заключение он еще раз поздравил нас с наступившим Рождеством, пожелал всем счастья, а Америке - дальнейшего процветания. Мы уж подумали, что на этом все закончилось, но тут стюардесса предложила всем желающим сфотографироваться с Сантой за штурвалом самолета. Снимки вышлют по почте бесплатно. Я сфотографировался. Через пару недель мне действительно прислали фотографию с логотипом компании 'Ист Эйруэйз': я сижу в кресле правого пилота и держу штурвал. В кресле командира сидит Санта-Клаус. Мы с Сантой повернулись назад, к фотографу, и улыбаемся.
  Потом нас накормили праздничным ужином.
  На подлете к Бостону нас неслабо протрясло. Элегантная дама, сидевшая впереди меня, выблевала обратно свой рождественский ужин в бумажный пакет. Стюардесса объяснила, что мы пересекали атмосферный фронт и извинилась за причиненные неудобства. В Бостоне мы сели в седьмом часу. Стюардесса попросила нас одеться потеплее перед выходом из самолета, но не внял я ей и пожалел о том, выйдя на поданный трап, потому что мороз на улице стоял довольно крепкий. И приветлива, и стройна, и лицом пригожа, но... но не внял я ей, а жаль. Но, зато, снега я не увидел вовсе - только голое окоченевшее летное поле в свете аэродромных ламп и прожекторов. Вместе со мной на землю Новой Англии ступили и пятеро моих попутчиков - старушка с первого ряда; тетенька с мальчиком лет восьми, очень похожая на Эдит Пиаф; маленький мужичок с бородой, очень похожий на гнома-переростка; и элегантная дама, немножко похожая на Снежную Королеву.
  Автобуса возле самолета не было. Мы подождали. Автобуса не было. Мы еще подождали. Проклятого автобуса не было. Мы стояли и ждали, стояли и ждали. Переминаясь и поеживаясь, но терпеливо и безропотно. И только старушка, придерживая сухонькой ручкой ворот своего зеленого драпового пальто, вглядываясь с надеждой в окружающую тьму, вопрошала через каждые пять секунд, недоуменно и безадресно: 'Где же автобус?' Но никто не давал ей ответа.
  На трап вышел пилот с серебристым чемоданчиком. Он с удивлением посмотрел на нашу растерянную замерзающую группу.
  - Вы еще тут? - спросил он, как будто это не было очевидным. Потом крикнул в сторону пилотской кабины: - Майк, спроси там, какого черта нет автобуса? - подождал ответ и сообщил нам: - Сейчас приедет. Его на другую стоянку отправили по ошибке.
  И вот мы увидели мчащийся автобус. Он резко остановился перед нами и распахнул все двери. Мы торопливо залезли в него и покатили к аэровокзалу. Там я первым делом отправился в буфет и заказал кофе. Из недр верной котомки извлек свой стратегический запас и щедрою рукою разбавил горячее горячительным. Согревшись таким макаром телесно и приободрившись духовно, незамедлил тронуться в дальнейший путь.
  На автобусной станции возле аэровокзала я нашел автобус, отправляющийся до неведомого мне Бревера через Портленд. Вместе со мной в автобус сел только один пассажир - та самая элегантная дама, что блевала в самолете. Впрочем, на следующей остановке ввалилась целая компания - шестеро поддатых мужиков. Всю дорогу они бухали и пели песни. Время от времени пытались угостить пивом Элегантную Даму, а потом подарили ей надувного Санта Клауса, сопроводив подарок двусмысленным замечанием, что, мол, пусть ростом он не вышел, да зато маленькое дерево в сук растет. Они и мне вручили открытую бутылку пива и я не знал, что с ней делать, пока не втиснул между сиденьями кресел, отпив немного, чтоб не расплескивалось.
  До Портленда мы ехали больше трех часов. Я смотрел в окно. Заправки, кафешки, развязки, повороты... Фонари, заборы, рекламные плакаты... И сосны. Сосны, сосны... Темнота и сосны. После Портсмута мелькнул плакат: 'Штат Мэн. Вы на правильном пути!' И в пустой черноте за окном я угадал океан. А дальше опять пошли ели и сосны. Переехали через мост. Ну вот и Портленд.
  В Портленде я вышел у вокзала. Вместе со мной вышла Элегантная Дама. Коротышку Санту она с собой не взяла. Веселая компания поехала дальше. Они помахали нам из окна автобуса. Я им тоже помахал. Куда она едет в такой день? В такой час, когда все нормальные люди после праздничного ужина смотрят по телевизору шоу 'Звезды Америки'?
  Портлендский вокзал, увешанный рождественскими знаками отличия, встретил меня умиротворяющей тишиной. Гулкое эхо моих шагов по каменным плитам полов отражалось от стен, покрытых барельефами неизвестных богов и героев, и замирало под высокими сводами, украшенными замысловатой лепниной. В зале ожидания спал, скрючившись в кресле, одинокий Бесприютный. Шапка его валялась на полу. Прокат машин не работал. Там висело объявление: 'Просим прощения, но свободных машин нет. Счастливого Рождества!'. Какая чудовищная ложь. Еще и издеваются.
  
  Итак, первые трудности. Такси в рождественский вечер тоже, наверное, не ходят колоннами по улицам Портленда. Я достал из сумки свитер с оленями, носки от Санты и надел все это.
  Стоянка такси у вокзала была пуста. Я проторчал там в одиночестве на морозе больше двадцати минут. Приплясывал на индейский манер, чтобы согреться. Одна из редких машин посигналила мне, но не остановилась. Мне пришлось бы совсем худо, если бы не бренди. Я согревал бутылку на груди возле сердца, во внутреннем кармане куртки. Наконец пришло такси с веселым водителем в красном колпаке. Мне показалось, что он поддатый. Я сел и мы поехали искать конторы по прокату машин.
  Первая оказалась закрытой, несмотря на табличку 'Открыто всегда'. Вторая и последняя располагалась на другом конце города. В окнах ее горел свет. Там, положив ноги на стол, сидел худой парень в свитере и очках. Он читал Сэлинджера. Парень провел меня на стоянку машин.
  - Выбирайте.
  Выбирать почему-то не хотелось.
  - У вас тут, что, музей автомобилестроения США?
  - Точно так, сэр. Все машины уникальные. Вон на том 'форде' разъезжали Бонни и Клайд, а на этой тачке - сама Сара Джуит.
  Но тут мое внимание привлекла 'Шеви Импала' пятьдесят восьмого года. Парень проследил за направлением моего взгляда и сказал:
  - Хорошая машина.
  - Хорошая, - согласился я.
  - Доллар в час.
  - Однако.
  - Есть товар подешевле.
  Похоже, этот любитель Сэлинджера понимает, что деваться мне некуда.
  - А скидки?
  - Если берете машину более, чем на двенадцать часов - скидка пятнадцать процентов. Более, чем на сутки - скидка тридцать процентов.
  - Я попробую машину.
  - Попробуйте, - он отдал мне ключи.
  Я сделал пару кругов по площадке перед конторой. Вышел из машины и сказал:
  - Полтинник.
  - Цена согласно прейскуранта.
  - Семьдесят пять центов.
  - Ничем не могу помочь, сэр.
  Я дал ему взятку в два доллара и он уступил. Я показал ему права, он записал мои данные в учетную книгу, показал, где нужно расписаться, я расписался, заплатил за восемнадцать часов, спросил есть ли запасное колесо, он ответил: 'Разумеется'. Я спросил, как добраться до автострады Ай-295. Он объяснил. Когда я отъезжал, он сказал мне на прощание: 'Счастливого пути. Радио в машине не работает'.
  Перед выездом на Ай-295, я остановился у кафе. Съел говядину по-испански, выпил две чашки кофе. Никогда раньше не ел говядину по-испански. Вкусно. Кусочки мяса нанизанные на маленькую деревянную шпагу.
  
  Дорога на Куинспорт. Пустая дорога. Свет моих фар. Машина идет хорошо. Хорошая машина идет хорошо. Я не чувствую усталости. Радио не работает. Сосны слева, сосны справа. Сосны, сосны... А то появится вдруг одинокий дом без огней, неизвестно зачем стоящий у обочины, или заправка такого вида, как будто брошена двадцать лет назад, что вполне можно было подумать, если бы не тусклый фонарь, освещающий деревянный столб, на котором он висит. И опять сосны, сосны... Действительно, глухомань. Я ехал почти два часа. Когда должен был появиться поворот на Куинспорт, сбавил скорость.
  И он появился. 'Куинспорт - 2 мили'. Направо от трассы отходила дорога и исчезала в густом темном лесу. На дороге - большой плакат. Крупно: 'Добро пожаловать в славный город Куинспорт. Основан в 1755г.' и ниже помельче: 'Здесь похоронен Сэмюель Гримм - сын генерала Уильяма Текумсе Шермана'.
  Я остановил машину и закурил. Я курил и смотрел на плакат. До сей поры Куинспорта не существовало.
  В далекие времена, в стародавние годы, жил в одном городе богатый купец...
  ...и ровно в два часа пополудни, в праздник Рождества Христова, тень от того утеса вершиной своей укажет тебе место. Отмерь от сего места двенадцать шагов строго на северо-восток...
   ...и вот узрел я град многолюдный. И четверо врат в граде том на четыре стороны. На стороне северной врата серебряные. На стороне южной врата златые. На стороне восточной врата из камня изумрудного. А четвертые врата...
  ...дискуссия, которая так оживленно ведется вот уже без малого двести лет в научных и околонаучных кругах, чрезвычайно интересна и абсолютно бессмысленна. Нет никаких оснований утверждать, что легендарный город никогда не существовал. Еще меньше оснований утверждать обратное. Устное предание, записанное, вероятно, в первой половине...
  Он был абстракцией. Слово, нацарапанное карандашом на клочке бумаги. Три строчки мелкого шрифта в 'Американской энциклопедии'. Маленький кружочек на пятьдесят восьмой странице атласа 'Вся Америка'. Теперь он материализовался в виде этого плаката. Прочные стальные трубы, заделанные в бетонную плиту. Металлический лист, крепко приваренный к трубам. Надпись большими буквами яркой синей краской на белом фоне. И еще что-то вроде герба. Медведь, идущий по лесу. В лапе у медведя - рыба.
  Я докурил и вышел из машины отлить. Холодно, черт. Надо будет в этом Куинспорте купить куртку потеплее.
  
  Когда я свернул с автострады, пошел снег. Сначала дорога шла через лес. Потом с левой стороны показались большие строения, похожие на склады. Потом с правой стороны я увидел кладбище. После кладбища - ряд больших баков цилиндрической формы за забором из металлической сетки. Нефтеперегонный завод. Я проехал больше мили и все это время справа тянулся сетчатый забор, а за забором - баки, трубы, опять баки: большие, средние, маленькие. Слева - лесополоса. По наитию я повернул налево и через пару минут въехал уже в самый Куинспорт.
  Узкие улицы, одноэтажные дома. Участки перед домом огорожены забором. На улицах - ни души. Свет в окнах не горит. Дальше пошли двухэтажные дома, из чего я заключил, что приблизился к деловой части города. Снег перешел в снегопад. Я еще не видел ни одного живого человека. Пересек Вашингтон Стрит. Увидел первое окно, за которым горел свет. Опять пошли одноэтажные дома. И город кончился. Я развернулся и поехал обратно. Повернул на Вашингтон Стрит и очень скоро опять оказался на краю города. Снегопад усиливался. Стоял полный штиль, снег падал отвесно. Я решил, что постучу в первый же дом, где увижу свет в окне. Проехал по Вашингтон Стрит в обратную сторону до другого конца города. Свернул куда попало и оказался в тупике. Стал кружить по городу безо всякой системы, проезжая, иногда, по собственным следам. Снег, снег, снег, дома с темными окнами, закрытые лавки и магазины. Твою мать, уж не говорю про гостиницу или мотель, но где у них тут хотя бы заправка? Или они еще ездят на телегах? Опять эта чертова почта. И вот увидел я дверь и увидел, что начертано там 'Аптека'. А еще начертано 'Круглосуточно'. Я остановился, вышел из машины, поднялся по запорошенным снегом ступенькам крыльца. Позвонил в звонок. Подождал. Позвонил еще раз. Подождал. И услышал я голос, и голос тот рек: 'Да иду я, иду'. И открылась дверь, ибо сказано: 'Стучите, и откроется вам'. А еще сказано: 'Ищущий да обрящет'.
  Дверь открыла низенькая тетка в короткой желтой кофте, надетой поверх ночной рубашки и с выражением вечного недоумения на лице. Я снял шляпу, поздоровался и вошел. Стены, обшитые рассохшимися досками, грубые деревянные прилавки, на стойке - старинный кассовый аппарат в медном корпусе с большущей ручкой.
  Тетка уставилась на меня так, будто хотела сказать: 'Господи, Джим! Так ты, все-таки, приехал!'. Я улыбнулся пошире и опробовал свой английский:
  - Прошу прощения, мэм, за то, что разбудил вас, но не скажете ли, где в вашем городе можно остановиться на ночлег?
  Она молчала. Видно, соображала, что к чему. Я пояснил:
  - Я только что приехал. Меня зовут Джим Смит. Я впервые в вашем городе.
  Какое-то подобие просветления отобразилось на ее лице. Она догадливо спросила:
  - Так вы приезжий?
  - Да. Только что приехал. Мне нужна гостиница или мотель.
  - Но это не гостиница. Это аптека.
  - Да, мэм, я это заметил. А где я могу найти гостиницу?
  - Джо Карпентер держит гостиницу.
  - Джо Карпентер? Это замечательно.
  Она явно не понимала, чего мне еще надо.
  - Да. Джо Карпентер держит гостиницу, - повторила она. Дескать, что тебе еще не ясно?
  - А где она, эта гостиница?
  - Где?
  - Да. Как туда добраться?
  - Так напротив церкви. Прямо напротив церкви, - она смотрела на меня и как бы не могла понять: дурак я или притворяюсь?
  - Извините, мэм, а как мне доехать до церкви?
  Этот вопрос вызвал новые затруднения. Вот уж не думала она, что придется кому-то объяснять такие вещи.
  - До церкви? Ну... ну вот сейчас поедете туда... а потом... там... повернете туда.
  - Направо? - уточнил я, - Первый поворот направо?
  - Ннну... да... - не очень-то уверено пробормотала моя Ариадна.
  - Очень хорошо. Спасибо, мэм, и еще раз извините за беспокойство. До свидания, спокойной ночи.
  - До свидания.
  Я вышел. Теперь эта бедная женщина не уснет до утра. Будет ворочаться на своих перинах и думать: что бы значил этот странный визит?
  
  Я, все-таки, нашел эту гостиницу. Во-первых, потому что городок маленький, во-вторых, у меня имелся ориентир - церковь.
  Машин на стоянке перед гостиницей не было. Ни одной. Вывеска гласила: 'Веселый Билл. У папаши Джо - домашняя еда. Комнаты. Горячие завтраки'. Комнаты! Горячие завтраки! Не верь - это обман. Я позвонил. Подождал. Опять позвонил. Снег валил в полный рост, мороз чуть ослабел. Я ждал. Долго ждал. Нет, это бесполезно. Я замерзну, когда кончится бензин. На свою погибель приехал я сюда. Я стоял неподвижно, в легком оцепенении и смотрел вдоль улицы. Тишина. Только шорох падающего снега. Мои следы на снегу. Только мои следы. И холод, холод, холод... Нигде в мире не осталось тепла. Я позвонил еще раз. Прислушался. Тихо. В этом городе нет живых существ - я один. И еще та тетка. Никакая она не аптекарша - она колдунья. Травы в банках, коренья... Сейчас она идет по моему следу. Мертвый город. Холодные тела в холодных комнатах. Иней на стенах. Всегда ночь, всегда зима и снег. В одном из окон второго этажа зажегся свет. Я вскинул голову. Ура!! Пусть только откроют дверь, пусть только откроют дверь, мне бы только внутрь попасть, а уж отсюда я не выйду. Если нет мест, я согласен спать на кухонном столе или стойке бара. Или в кресле. Да, в кресле! Надеюсь, у них найдется одеяло или плед. И сквозь сон я услышу приближающийся скрип половиц... Свет зажегся на первом этаже. Ага! Я отряхнул снег с одежды. Стукнул засов. Ну?! Ну?! И дверь открылась.
  
  Дверь открыла девушка лет двадцати. Она мне сразу понравилась. Видно было, что я ее разбудил. Только что она спала, разметавшись на своей девичьей кровати. Или свернувшись калачиком? Детка, ты как обычно спишь? Твоя смятая постель еще хранит тепло твоего тела.
  Она смотрела на меня, я смотрел на нее. Она сказала:
  - Здравствуйте. Проходите, пожалуйста.
  - Здравствуйте.
  Я вошел в помещение, оказавшееся залом кафетерия. Стойка, столы, на столах - перевернутые стулья. В углу - непременная елка. С потолка свисают на ниточках шарики и снежинки.
  - Вам нужна комната?
  Черт возьми, какая смышленая девчушка! Я снял шляпу.
  - Да, нужна. Извините, что разбудил.
  - Ничего страшного.
  - Меня зовут Джим Смит. Я приехал на пару дней. Из Миссисипи.
  - Очень приятно, меня зовут Анна. Мистер Смит, подождите, пожалуйста, здесь, пока я приготовлю комнату.
  Я смотрел на нее почти что нагло. Она заметно косила. Но в этом был какой-то особый шарм. Она сняла со стола все четыре стула и сказала:
  - Пожалуйста, садитесь. Выпьете чего-нибудь?
  - Да. Я бы с удовольствием выпил бренди. Только бренди. Безо льда и колы.
  - Хорошо. Еще что-нибудь хотите?
  - Поцеловать тебя.
  Конечно, я так не сказал. Только подумал. Я сказал:
  - Нет, спасибо, больше ничего не надо. Кстати, с Рождеством вас!
  - Спасибо, вас тоже.
  Она поставила на стол бокал с бренди, пепельницу и ушла. Я бросил на стол шляпу, поставил сумку на пол, снял перчатки. Потер ладонями замерзшие уши. Сел, расстегнул куртку, взял бокал. Ничего она сюда не подмешала? Проснусь в сыром подвале, прикованный цепями к каменной стене. Я сделал добрый глоток. Достал сигареты, закурил. Ну, что ж, начало, в общем, неплохое. Я огляделся. Кафе как кафе. Именно такое и должно быть в славном городе Куинспорте. Днем детишки, возвращаясь из школы, лакомятся мороженным с фисташками, по вечерам мужики пьют свое пиво и треплются про то, что у Дика опять жена на сносях, а у Сэма опять сдохла корова.
  Наверное, дочка этого Джо Карпентера. Помогает папаше. Подает клиентам бифштексы с жареной картошкой. Местная публика любит ее за красоту и добрый нрав.
  Скоро она вернулась.
  - Пойдемте, я покажу вам комнату.
  Мы поднялись на второй этаж по крутой и узкой деревянной лестнице. Она - впереди. Я - сзади. Почти неодолимое желание дотронуться. Боже, какие цветы иногда распускаются среди древних руин! Руки заняты сумкой и перчатками. Перчатки можно в зубы взять. Или под мышку сунуть. Или... Посади меня срочно на цепь, или я за себя не ручаюсь. Наконец-то кончилась эта лестница. Прошли по коридору. Двери с номерами от 1 до 5. Она открыла дверь с номером '3' и вошла. Я вошел следом.
  - Телефон имеется в кафе. Когда будете уходить, отдавайте ключ от номера мистеру Карпентеру, а если его нет - оставляйте на стойке бара. И, пожалуйста, не курите в постели.
  - Я никогда не курю в постели.
  Только после секса, киса. Но тогда я спрошу у тебя разрешения.
  - Сколько с меня?
  - Сочтемся, когда будете уезжать. Прейскурант на все услуги лежит на столе. Покойной ночи.
  - Спокойной ночи.
  И она вышла. Кровать, стол, стул, шкаф, диван. Комод, на комоде - зеркало в фигурной раме. Душ, туалет, умывальник. Ты получил гораздо больше, чем хотел. На столе стоит маленькая рождественская елочка. Очень мило.
  Я разделся, принял душ, достал из сумки бутылку бренди. Отхлебнул из горлышка. Чистая постель. Сейчас только это мне нужно для счастья. Это она ее стелила. А матрац-то какой толстый! Я таких и не видел.
  Прежде, чем уснуть, будет думать о ночном госте. Как долго?
  
  На следующий день я проснулся с легким ощущением праздника. В окно светило солнце. Я посмотрел на часы. Черт возьми, половина десятого! Эй, ты зачем сюда приехал? Валятся на шикарных куинспортских матрацах? А ну, вставай, нас ждут великие дела!
  Из окна открывается вид на площадь перед гостиницей. Посреди площади стоит, как положено, наряженная елка. Но не срубленная, а живая. Напротив гостиницы - деревянная церковь. Улица, двухэтажные домики. Кое-где из каминных труб идет дымок. И все завалено снегом. Впрочем, улицу уже расчистили.
  
  Внизу, в кафе, не было ни души, но я обнаружил медную табличку с надписью 'Обслуживание', привинченную к поверхности барной стойки, а рядом с табличкой - большую зеленую кнопку. Я нажал на кнопку. Дверь за стойкой открылась и она вышла.
  Синяя блузка, синяя юбка, белый фартук. Косметикой она, похоже, вообще не пользуется. Впрочем, ей это и не нужно.
  - Доброе утро, мистер Смит.
  - Доброе утро, мисс.
  'Мисс' прошло без поправок.
  - Как спали?
  - Спасибо, отлично. Анна, я бы хотел позавтракать.
  - Могу предложить блинчики с форелью и яичницу с сыром.
  - Яичницу с сыром и кофе. А пока, дайте, пожалуйста, апельсиновый сок.
  Я, вообще-то, не ем по утрам яичницу. Но в то утро у меня был хороший аппетит. Я сел за столик рядом с елкой. Пил сок, разглядывал игрушки. Вон тот заяц с барабаном - из моего детства. И из ее тоже. Это пока все, что у нас общего.
  Анна принесла заказ.
  - У вас, наверное, сейчас немного постояльцев?
  - Никого нет. Вы один. К нам, вообще, приезжают не часто. И, как правило, на завод. Но сейчас рождественские каникулы. Вы, ведь, не на завод приехали?
  - Нет, я по личному делу. Анна, я впервые в вашем городе и сейчас поеду на обзорную экскурсию. Что у вас тут есть интересного?
  - Ничего.
  Дверь открылась, вошел высокий худой человек в плаще и бейсболке.
  - Анна, привет! - закричал он с порога.
  - Доброе утро, мистер Беннет. Чего желаете?
  - Да! Погода просто великолепная! Мы с женой...
  Тут он заметил меня. Уставился с открытым ртом.
  Я кивнул ему и сказал:
  - Здравствуйте!
  Он быстро подошел к моему столу.
  - Здравствуйте, сэр. Извините... Разрешите я присяду?
  Сел, не дожидаясь ответа, наклонился ко мне поближе, ласково улыбнулся и спросил:
  - Приехали посмотреть на могилу?
  Пока я соображал, что бы это значило и что на это нужно отвечать, он уточнил:
  - Могилу сына генерала Шермана? Приехали посмотреть?
  - О, нет, я по другому делу.
  Господи, неужели он думает, что я приперся сюда ночью на Рождество только для того, чтобы пялиться на какую-то идиотскую могилу? Впрочем, так оно и есть.
  - А то, знаете, некоторые приезжают посмотреть. Видели плакат на дороге? Ох, извините, я забыл представиться: Джозеф Беннет, преподаватель, - он подал мне руку.
  - Джим Смит, - я пожал его руку. - Из Миссисипи.
  - Да, мистер Смит, сын легендарного Шермана похоронен в нашем городе. Он прожил здесь почти два года. В нашем городском музее ему посвящен целый раздел. Кстати, обязательно посетите наш музей. Если желаете, я могу быть вашим гидом. Да, мистер Смит, это история. Это наша общая история. Вспомним, кстати, о том, что все начиналась именно отсюда. С этих берегов. Между прочим, Куинспорт основан в 1755 году. Но не только в этом дело.
  Он откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди.
  - Видите ли, мистер Смит, туризм, на самом деле, является в высшей степени прибыльным бизнесом. И даже более прибыльным, чем торговля оружием. Вы удивлены?
  Я кивнул с набитым ртом.
  - Вы еще больше удивитесь, если я скажу вам, что история развития этого бизнеса на многие, многие сотни лет древнее, чем принято об этом думать. Давайте вспомним средневековую Европу. Вспомним толпы паломников. Все эти 'святые места' и реликвии - нетленные мощи, чудотворные иконы, исцеляющие источники и так далее. Слезы Девы Марии, крайняя плоть Иисуса. Конкуренция среди монастырей. Да, да, конкуренция, рынок, спрос, предложение, реклама. Реклама, да, да! Я называю это культовым туризмом. Ну, разумеется, большинство этих, так называемых реликвий, были подделками. Средневековые бизнесмены (ха-ха-ха), как говорится, спекулировали на вере. А у нас все настоящее, мистер Смит. У нас все настоящее. Вы понимаете, куда я клоню? К сожалению, комиссию по сохранению исторического наследия в нашем штате возглавляет, мягко говоря, не совсем компетентный человек. Мы не смогли найти с ним общий язык. Но мы не отчаиваемся. Мы пойдем дальше. Мы перешагнем через их головы. Прямо через их бестолковые головы! И, поверьте: когда победа будет нашей (а она будет нашей, мистер Смит), уж они-то попытаются поставить это себе в заслугу. Ну, да ладно, - он великодушно махнул рукой, - Извините за выражение, черт с ними! Вы, конечно, знаете, что есть такой перечень культурных, исторических и природных памятников федерального значения. Если мы попадем в этот перечень - наше дело в шляпе. Но, вы же понимаете, что эти ребята в Вашингтоне...
  Я знаю таких парней. Бесполезно пытаться их остановить. Я просто встал из-за стола, улыбнулся мистеру Беннету, похлопал его по плечу и надел шляпу. Он попытался поймать меня за руку, но я ловко увернулся и двинулся к выходу. В спину мне неслось все громче, по мере удаления:
  - Поймите, мистер Смит: само собой ничего не делается и помогать нам никто не собирается! Мы должны сами пробить эту стену!
  Я вышел на улицу. Здоровенный мужик с густыми черными усами очищал от снега стоянку перед кафе. Увидев меня, он отставил лопату и заорал:
  - А, Джим из Миссисипи! Миссисипи, Миссисипи, там у баб такие тити! - он показал, какие титьки должны быть, по его мнению, у миссисипских баб и добавил:
  - Так я говорю?
  Я взял под козырек и гаркнул:
  - Так точно, сэр!
  Мой ответ ему понравился. Он подал мне руку.
  - Ну, здорово, Джим.
  Я пожал его руку.
  - Здравствуйте, мистер Карпентер.
  - Зови меня: 'Джо'. Меня все так зовут.
  Он показал на сугробы:
  - Видал снежец какой? Уж это снежец, так снежец! Навалило так навалило! По самые 'не хочу'. Ты там, в своем Миссисипи, небось и снега-то не видал?
  - Не видал, - соврал я. - Джо, а давно у вас стоят морозы?
  - Что, ковбой, замерз? То-то же! Тут тебе не Миссисипи! Тут тебе не Миси-писи, тут тебе Сиси-миси!
  Я понял, что лучше спросить у кого-нибудь другого.
  Снег с моей машины был уже заботливо сметен мистером Карпентером. Я сел в нее и отправился на обзорную экскурсию.
  
  Я проехал до школы, потом свернул на Вуд Стрит. Город как город. Улицы как улицы. То там, то здесь - белые фонтаны и стрекот мини-тракторов. Это жители Куинспорта очищают от снега подъезды к своим домам. Впрочем, большинство, как и Джо, используют простую лопату. В витрине табачной лавки - деревянный индеец с трубкой и гигантская бутафорская сигара, похожая на кокон бабочки-мутанта. Чуть дальше - медный лесоруб.
  Перед универмагом стоит плакат: 'Рождественские Скидки!!! Не упустите уникальный шанс для Вас и Вашей семьи!'. И еще добавлено серьезное предупреждение: 'Если не зайдешь сейчас - поздно будет через час!' Пришлось зайти.
  Одинаково одетые старушки-двойняшки деловито роются в куче каких-то цветастых тряпок. Других покупателей нет. Я купил себе вполне приличную куртку с меховым воротником и шапку 'с ушами': снаружи - кожаную, внутри - меховую. Скидка на шапку и куртку не полагалась. Наверное, я все-таки опоздал. Ну да ладно, авось затраты окупятся. Спросил у продавца, давно ли держатся морозы. Он ответил: 'Да уж давно. Со Дня Благодарения, мистер. Да, со Дня Благодарения. И снега не было до сей поры. А земля-то голая - фермерам убытки'.
  Из универмага я вышел в новой куртке и новой шапке. Другое дело! Теперь я полностью готов. Заехал на заправку, которая оказалась где-то у черта в жопе, на задворках нефтеперегонного завода, залил полный бак и направился в сторону кладбища.
  Я опять еду вдоль длинного забора, за которым стоят серебристые баки. На заборе висят таблички. 'Участок ?3'. 'Участок ?4'. 'ВНИМАНИЕ! ОГНЕОПАСНО. НЕФТЕПРОДУКТЫ'. 'Участок ?5'. 'Участок ?6'. Перед кладбищем забор сворачивает налево. Я паркуюсь на стоянке возле кладбища.
  
  
  Все кладбище было завалено снегом. Из снега торчали только серые надгробья. Маленький трактор расчищал дорожки между могилами. Какой-то старичок ругался с водителем трактора. Памятник сыну генерала Шермана стоял обособлено, в центре кладбища. Усеченная пирамида высотой восемь футов. 'Сэмюель Гримм. Патриот и Гражданин'. Перед пирамидой - настоящая пушка времен гражданской войны. И почему народ не прет сюда валом, чтобы поглазеть на это диво?
  Разглядывая надгробья, я медленно двинулся по расчищенной трактором дорожке, по направлению к забору нефтеперегонного завода. Где-то там должен быть участок ?7.
  - Эй! Вам что тут нужно?
  Я обернулся. Ко мне приближалось существо, похожее на тролля - маленькое, старенькое, уродливое, с кривым ртом и злыми глазками. Тот самый старичок, что ругался с трактористом. Он смотрел на меня весьма недоброжелательно и еще издали кричал:
  - Вам что тут нужно?
  Судя по всему - смотритель кладбища. Послать бы его куда положено, но - увы - я должен вести себя тихо и прилично.
  - Добрый день! Скажите, пожалуйста, где находится могила номер двести семьдесят шесть?
  - А вам зачем?
  - Я ищу могилу своего отца. Эндрю Смита.
  Эта сцена - могилу беспутного папаши разыскивает все простивший ему сын - не произвела на старикашку никакого впечатления.
  - Нету тут никакого Смита!
  - А у меня указан такой адрес. Могила номер двести семьдесят шесть. - я подал ему бумажку, где было написано: 'Куинспорт, Мэн, городское кладбище, могила 276, Эндрю Смит'.
  Старикашка даже не глянул на бумагу.
  - Двести семьдесят шестой на этой улице - Морган! И нету тут никакого Смита!
  Ну и ну! Он, что, помнит всех покойников?
  - Сэр, покажите, пожалуйста, где находится могила номер двести семьдесят шесть.
  - Зачем?
  - Я проверю вашу информацию.
   Старикашку аж затрясло. Я, вероятно, сам того не ведая, нанес ему смертельное оскорбление.
  - Не буду я ничего показывать! И нечего тут проверять!
  Вот старый козел. Карликовый Цербер. Взять бы тебя за ноги, да ебнуть башкой о могильный камень. Впрочем, кто знает - родился он таким или напротив - был веселым, любопытным мальчуганом, а там уж постарались добрые люди: угрюмый папаша, суровая мамаша, сварливая жена... Я тепло улыбнулся ему и сказал:
  - Расслабься, человек. Забудь о том, что прошло. Не бойся того, что придет. Проведи остаток своей жалкой жизни созерцая круги, что медленно расходятся по глади заросшего пруда после прыжка лягушки.
  Хороший совет, между прочим. Но старикашка его, мягко говоря, не оценил и могилу мне пришлось разыскивать самому. Кстати, не могу сказать про себя, будто не знаю, где находится могила моего отца. Я вообще не знаю, жив он или нет.
  
  Найти могилу оказалось не трудно: на задней части надгробий имелись номера. По одну сторону дорожки - четные, по другую - нечетные. Я шел между рядами надгробий. Солнечный зимний день. Пушистые сугробы. Снег скрипит под ногами. Немножко ноги мерзнут. А если бы еще не теплые носки? Могила ?276. 'В нашей памяти навечно. Томас Френсис Морган. 29.06.1889г. - 18.01.1946г.'
  Могила ?288 оказалась последней в этом ряду. Прямо у забора нефтеперегонного завода. На этом заборе, в десяти шагах от могилы висела табличка 'Участок ?7'. Черные буквы на желтом фоне.
  
  Вертикальная плита из серого гранита высотой два с половиной фута. Фотография выцвела настолько, что черты лица различить невозможно. 'Сара Ли. Ныне среди ангелов. 22.03.1928г. - 17.05.1946г.' Молодая. Восемнадцать лет. Умерла в середине мая. Дни уже стояли по-летнему теплые, на деревьях - свежая ярко-зеленая листва. Отчего ты умерла? Несчастный случай? Болезнь? Долго ли болела перед смертью? Знала, что умрешь? Был ли у тебя парень? А если был - где он сейчас? Сидит с друзьями в баре? А его жена хлопочет дома у плиты. Я закурил. Сара Ли. Ну и что? И что дальше? Я потоптался вокруг, осмотрел со всех сторон могильный камень. Никаких знаков, никаких примет. Ничего. Совсем ничего. Кругом снег.
  
  Увидев меня в новом наряде, Джо воскликнул:
  - Ага! Куртец со смехом приодел? По зимнему варианту?
  Я ответил:
  - Так точно, сэр! По зимнему спецварианту.
  - Знатная обнова!
  В это время из кухни появилась Анна. Джо повернулся к ней и закричал:
  - Анна, гляди, какой наш ковбой себе куртец прикупил! Совсем замерз бедолага! Джим, ты там себе ничего не отморозил?
  Я ответил:
  - Никак нет, сэр! Потерь нет!
  - Потерь нет, говоришь? Ха-ха-ха! Смотри, а то ведь не примут тебя обратно бабы твои миссисипские. Скажут: 'Нам теперь такой не нужен!'.
  - Как это не примут? Пусть только попробуют! Я им проведу воспитательную беседу!
  - Правильно! Воспитательную беседу! - Джо пришел в восторг. - Групповую!
  - Однозначно! - добавил я. Анна смотрела на меня с явным неодобрением. Она записала меня в книгу регистрации постояльцев. На вопрос: 'Цель приезда?' - я ответил:
  - Личная. Я ищу могилу своего отца. Но это долгая история. Он, вроде, жил в вашем городе и здесь же похоронен. Вы не знали такого: Эндрю Смит?
  - Нет, мистер Смит, я не знала никого с таким именем, кто бы мог быть вашим отцом. Обратитесь к смотрителю кладбища. Вы всегда найдете его на кладбище или в сторожке у входа.
  - Я к нему уже обращался. Он не смог мне помочь. Очень хотел, но не смог.
  - Джозеф Беннет, кажется, составляет какие-то списки жителей нашего города. Вы его видели - он приходил сегодня утром.
  - А, этот чудик? Специалист по туризму?
  - Да. Он учитель. И он хороший учитель.
  - А я и не говорю, что плохой.
  Я расписался в книге, подал ее Анне и спросил:
  - Все?
  Она строго посмотрела на меня и сказала тихо, но твердо:
  - Еще одно, мистер Смит: перестаньте стебаться над моим отцом.
  Вау. Киса с коготочками. Боже, как мне это нравится!
  Она повернулась и пошла на кухню. Ох, какая талия!
  
  После обеда я валялся у себя в номере. Сара Ли, Сара Ли... Мне это имя ничего не говорило. Дата смерти - тоже. Где был дядя в мае сорок шестого? Мы с мамой тогда ездили на озеро Мед, а где был дядя? Да хрен его знает. Он все время разъезжал. Где-то в это время Анжела его и подцепила. Может быть, помнит. Спросить? Взять в долю? Опасно. Этой пантере протянешь кусок - останешься без пальцев. А то и без руки. А как же я буду раскапывать могилу с одной рукой? У меня и лопаты нет. И земля замерзла... Дверь отворилась и вошла Анжела. Руки уперла в бока, взгляд суровый. 'Вот, значит, как! Вместо того, чтобы искать наши бабки, ты таращишься на ее задницу! Замечательно!' 'Ну и что? Ну и пусть таращится, если нравится!' - заступилась за меня Анна - 'Я ему еще не то покажу!' 'Да, Анжелочка, ты знаешь: у нас с Анной все очень серьезно' - попытался я оправдаться. 'О, ты гляди! У меня тут зятек из Миссисипи объявился!' - папаше Джо такой поворот дела явно не пришелся по душе. Из-за спины Анжелы возник дядя: 'Джим, не давай этой твари ни цента!' 'А ты какого хрена тут командуешь?' - зашипела на него Анжела - 'Ты уже умер!'
  
  Я проснулся, когда за окном уже было совсем темно. Не сразу вспомнил, где я и что я. Сел на кровати, закурил, не включая свет. С первого этажа доносился ровный гул, прерываемый взрывами хохота. Ну, что ж, надо пойти, представится народу.
  - Оооо!! А вот и Джим! Ребята, это Джим из Миссисипи! Как приехал, сразу побежал себе шубу покупать. Говорит: 'Джо, у меня тут все отмерзло!'
  - Эй, Анна! У тебя жильцы замерзают, а ты их не греешь!
  - Здорово, Джим! Как дела в Миссисипи?
  - Привет, Джим! Садись, дерябни пивка!
  Высокий парень лет тридцати, стоящий у стойки, протянул мне руку:
  - Лари Тейлор, помощник начальника полиции. Обращайтесь по всем вопросам. Добро пожаловать в Куинспорт, мистер Смит. Городок у нас хороший, вам понравится. Нигеров и коммунистов, слава богу, нет.
  - Да, мистер Тейлор, мне у вас очень нравится. Даже уезжать не хочется.
  - Правильно, Джим, оставайся. Мы тебя тут женим. Знаешь, какие у нас девки? Из седла вышибают тока так!
  - Да у него, небось, есть уже зазноба! А, Джим? Небось, какая-нибудь негритоска!
  - Точняк! Негритоска! Вот с такими титьками! На одну ляжешь, другой накроешься! - это была, конечно, реплика Джо, вызвавшая всеобщий хохот.
  - А, может, он уже здесь завел себе девчонку? Они, молодые, сейчас шустрые пошли! Раз-два и готово! Давай, парень, колись: обхаживаешь какую толстуху-веселуху, а? Или оприходовал уже?
  - Э, ты не разводи нам тут безотцовщину!
  - А он их навещать будет. Раз в год, на Рождество! Подарки будет привозить!
  - Так он за этим и приехал!!
  Переждав очередную волну хохота, я заказал всем пива. Джо одобрил мои действия:
  - Вот это правильно, ковбой! Вот это по-нашему!
  
  Ночью я спустился в кафе, взял под стойкой книгу регистрации постояльцев и отнес в свой номер. Книга начиналась с августа 1948 года. Я пролистал ее всю. Да, с постояльцами у Джо Карпентера было туго. Не бойкое местечко, этот Куинспорт.
  Я нашел там вот что: 'Питер Уильям Смит. Коммивояжер. Дата приезда: 25 февраля 1959 года. Откуда прибыл: Джексон, Миссисипи. Цель визита: бизнес. Дата убытия: 28 февраля 1959 года'. Все. Сделав несложные расчеты, я выяснил, что дядя приехал в среду, а уехал в субботу. Двадцать пятое февраля, двадцать пятое февраля... Это за неделю до ареста. Старый лис почуял охотников, идущих по следу. Я отнес книгу обратно и лег спать.
  
  - Привет, Джо! Как насчет кофейка?
  - Привет, ковбой! По кофеечку с утреца решил вдарить? Это дело!
  Джо швырнул на прилавок блюдце, об блюдце грохнул чашку, в чашку бросил ложку и ладонью двинул по кнопке кофеварочного аппарата. Что он делает в одиночестве?
  - Держи, ковбой! Пойло - высший сорт! Ха-ха-ха! Пойло - высший сорт!
  Горят лампочки на елке. Из кухни доносятся приятные запахи. Кажется, мне больше нечего делать в Куинспорте. А кофе у Джо, действительно, хорош, как ни странно. Пойло - высший сорт.
  
  Я стою у окна. Разглядываю сугробы на крышах домов, уличные фонари, вывеску мясной лавки. Из гостиницы выходит Анна. Только что Джо куда-то уехал на своем фургоне. Никогда бы меня тут не было, если бы... если бы что? Дядя не поругался с любовницей? Анжела не вскрыла ту посылку? Нет, это не случайный элемент. Если бы я не родился? По улице бежит собака. Черная, с белыми пятнами. Куда-то или просто так? Остановилась. Помахала хвостом. Анна скрылась за углом. Да, Анна, Анна... И все-таки, я здесь.
  Выхожу из номера в коридор. Дядя занимал комнату номер четыре. Она заперта. Да и что бы я там нашел? Пояснительную записку, спрятанную за сливным бачком? Спускаюсь вниз. В кафе никого нет. Рядом с зеленой кнопкой стоит табличка 'Пожалуйста, подождите'.
  Второй этаж разделен на две части. В большей части - комнаты постояльцев. Туда ведет лестница, что справа от меня. В меньшей части - комната Анны. Туда ведет лестница, что слева от меня. Берлога Джо располагается на первом этаже, рядом с кухней.
  Я поднялся на второй этаж по лестнице, что слева от меня. Маленький коридор. По правой стороне - две двери, по левую сторону - еще одна. В торце коридора четвертая дверь, перед ней лежит половичок с надписью 'Добро пожаловать'. Она не заперта. Я захожу. Это комната Анны.
  Широкая двуспальная кровать. На вырост. Аккуратно застелена. Диван, кресло, журнальный столик. Огромный шкаф. Господи, ну и монстр! Шкаф отгорожен ширмой. Я бы тоже отгородил, чтоб не давил на психику. Маленький холодильник. Вся мебель не фабричная. Сделана на заказ каким-нибудь местным плотником. Когда делал кровать, дружки, небось, шутили: 'попрочней, Гарри, попрочней, чтоб не развалилась после свадьбы'. Над кроватью - бра в виде сосновой шишки. Медная цепочка, чтобы включать-выключать, не поднимаясь с кровати. Перед сном, наверное, всегда читает в постели. Потом откладывает книгу и тянет за цепочку. Завтра будет новый день.
  На диване валяется дешевенький журнал 'Киномания'. Это ладно, хорошо, что не рукоделие. Гладильная доска, на которой стоит утюг и разложена поглаженная юбка. Утюг горячий. Почему погладила и не одела? Передумала? К стене кнопками приколота картинка из журнала: океан, штиль, закат, парусник в дрейфе. Ну да, где-то так. Не напомаженный Элвис, а что-то в этом роде.
  Радиола такая же, как у Анжелы. Забавно. Анжела любила под музыку. Почему в прошедшем времени? На крышке радиолы лежит пластинка 'Литл Ричард - Лонг Тол Салли'. Это ни о чем не говорит.
  Книжные полки. Половина этих книг не может продаваться в Куинспорте по определению. Надо полагать, выписывает по почте. Или покупает в Огасте.
  У окна - стол. Со стола свисают чулки. Рядом стул - почему не повесила на спинку? На столе - маленькая рождественская елочка. Как у меня. Толстая тетрадь. Кончик розовой закладки. Ну-ка, ну-ка, неужели дневник? Стихи. Тэк-с, тэк-с. Тыры-пыры, дыры-быры, кровь-любовь-морковь. Кстати, недурственно. Размер соблюден. Рифмы приличные. Ударения на месте. И не подумаешь, что девчонке двадцать лет. В общем, скажем так: учитывая возраст, пол и происхождение...
  Шаги в коридоре. Дергаться поздно. Дверь открылась и вошла Анна. Она слегка оторопела. Я сказал:
  - Зашел посмотреть, как ты живешь.
  - И выбрали время, когда я ушла?
  - Не хотелось быть незваным гостем.
  Она подошла ко мне, забрала тетрадку, бросила ее на стол. Я кивнул на тетрадку.
  - Очень хорошие стихи.
  Она оставила комплимент без внимания.
  - Вы уже все посмотрели, мистер Смит?
  - Да. То есть, нет... То есть... - чертовка, она меня запутала. - Я прошу прощения, Анна, за незаконное вторжение. Я обещаю - это больше не повторится. Я предлагаю встретиться на нейтральной территории. Сегодня в полночь, в кафе, например.
  Она подошла к двери и открыла ее. Когда я выходил, то посмотрел ей в глаза и сказал:
  - Еще раз извини.
  Она ничего не сказала на это. Я вышел, она закрыла за мной дверь.
  
  Я вернулся в свой номер. Допил из горлышка остатки бренди, плюхнулся на кровать. Заложил руки за голову. Интересно, я все испортил или как? Кстати, я собирался сегодня уезжать. Ладно, раз уж так получилось - пойду, поброжу по берегу Атлантического океана. Я встал, оделся и вышел из гостиницы.
  Мороз отпустил, но солнца уже не видно. Небо затянуто бледной пеленой. Добраться до берега оказалось не просто - путь к океану преграждал пресловутый нефтеперегонный завод. Я опять поехал вдоль знакомого забора, только уже в другую сторону.
  Участок ?4. Участок ?3. Участок ?2. Участок ?1. Проходная. Плакат. 'Я мастер своего дела! А ты?' Самодовольная рожа. Кто-то залепил ему снежком прямо в глаз. Участок ?26. Кончится когда-нибудь этот идиотский забор? Все на свете когда-нибудь кончается, и хорошее и плохое. Дорога уперлась в океан.
  Я вышел из машины.
  Дорога закончилась на площадке для пикников. Мутный горизонт разделяет серое небо и серый океан. Ветрено. По берегу побродить не получилось, по причине его каменистости и покрытости снегом чуть не по колено. Я постоял возле машины, посмотрел на волны. Весной и осенью отсюда можно видеть фонтанчики голубых китов. Вода у берега была уже схвачена льдом. Столы и скамейки из антисептированной древесины. Столбы для натягивания тента в жаркие дни. Баскетбольный щит, медные жаровни. Излюбленное место отдыха горожан. 'Папа, папа, смотри: там кит!'
  Я застрял в снегу, когда разворачивался. Ерзал там минут двадцать. Разгребал снег из-под колес сначала руками, а потом обкатанным обломком доски, найденным на берегу. Вот: всегда надо брать с собой лопату.
  
  - Ну, что, ковбой, присмотрел себе невесту?
  - Никак нет, сэр, я свою негритоску не брошу.
  - Вот это крепко она тебя зацепила!
  
  Я заказал обед на полвторого и поднялся в номер. Не раздеваясь прошелся по комнате. Подошел к столу. Провел пальцем по длинной, едва заметной царапине. От сих до сих. Кто оставил этот след?
  Я разделся и умылся холодной водой. Поставил рядом с кроватью стул, на стул положил сигареты и зажигалку, поставил пепельницу и бокал с апельсиновым соком. Взбил подушку, взял книжку, улегся на кровать. Укрыл ноги одеялом. Определение понятия 'стабильность системы'. Самоорганизующиеся системы. Три условия стабильности. ...Наличие у каждого из элементов системы 'свободы выбора' порождает неопределенность четвертого порядка... ...спонтанная реакция элемента (или отсутствие реакции) на сигнал, причем, при отсутствии сигнала... ...современный математический аппарат не позволяет описать процессы 'распада' и 'восстановления' и, даже упростив схему и сделав ряд обоснованных допущений, я вынужден признать, что спокойствие Анны меня раздражает.
  Я бросил книжку на стол. Закурил. Пустил вверх колечко дыма. Посмотреть бы на нее во гневе. Губы сжаты, глаза горят. А потом взрыв.
  Геометрический рисунок на бумажных обоях напоминает лабиринт. Визуально поблуждав по нему, я обнаруживаю, что любое направление ведет в тупик.
  
  Анна принесла суп из бараньих рубцов. Лицо ее было не-про-ни-ца-е-мо. Смотрит мимо меня. Я тоже без эмоций. Вежлив, сдержан, спокоен. Слегка отстранен. Чуть-чуть рассеян. За соседним столом сидят две расфуфыренные тетки, поддатый мужик и мальчик с испуганным лицом. Вышли в свет. Обе тетки с одинаковым усердием непрерывно дергают и шпыняют бедного мужика, так что весьма затруднительно определить, которая из них ему жена, а которая - еще кто. Наконец он роняет что-то на пол и получает от одной из них подзатыльник. Я усмехаюсь, а мужик подмигивает мне и разводит руками, что, вероятно, значит: 'Вот ведь...' Джо хохочет: 'Вот это приласкала лиса петушка! Вот это, называется, приласкала!' Светские дамы морщатся, Анна несет мою печень, тушеную с яйцом.
  
  В этой статье написано, что времени не существует. Время - иллюзия, рожденная в человеческом сознании феноменом под названием 'память'. Я так понял, что верно это или нет зависит от того, поверим мы в это или нет. Я опять валяюсь на койке. Опять блуждаю по завиткам нарисованного лабиринта, зная наперед, что выхода нет. От делать нечего. Как часто, бывало, заваленный по горло работой, мечтал я о скуке безделья. Ну, вот - это время пришло. Наслаждайся. Ты не этого хотел? Вообще-то, по легенде, я должен бегать по городу и доставать всех расспросами о своем папаше... К черту. Просто не хочу.
  
  Я просыпаюсь в сумерках. Стол, шкаф, диван. Всё на месте. Всё на месте и я тут. Люстра. Стеклышки на ниточках висят. Называется, наверное, 'Водопад'. Возможно даже 'Ниагара'. Не, это вряд ли. Думаю, 'Водопад' или лучше 'Серебристый водопад'. Шеф одобрительно кивает. Да, Джон, да. Именно 'водопад', и именно 'серебристый'. Ты, как всегда - в самую точку. Предлагаю 'Ниагара'! Энергично и динамично! Шеф поднимает бровь. Джон усмехается в усы. 'Ниагара'! Ну и ну! Молод еще, может еще ляпнуть что-нибудь этакое. И посмотрите-ка: сидит с таким видом, будто он нам сейчас открыл закон Ома. Но ничего, ничего, пообтешется, пооботрется. Вспомни себя. О! Обиделся. Насупился. Не оценили гениальную идею. А между прочим: из парня будет толк. Да, будет, уж я-то это вижу.
  Маленькая елочка на пустом столе. Этот шкаф мог бы многое нам рассказать. Кхе-кхе. Помню в тысяча... В тысяча... Дай бог памяти... Темнеет, и я развлекаюсь тем, что пытаюсь уловить тот момент, когда моя шляпа, лежащая на диване, окончательно растворится во мраке. Но ничего не получается. Шляпа играет со мной в прятки. Стоит мне пристально посмотреть на нее, как она исчезает в темноте. Стоит чуть отвести взгляд - вновь появляется серым пятном на старом месте. Шторы не задернуты и на потолке лежит бледная полоска света от уличного фонаря. Я лежу на мягкой кровати. Темно и тихо. А, вообще-то, нормально. Я стал привыкать. Это называется покой. Блаженство безмятежности. Телефон будет молчать. В дверь не постучат. А вдруг? Недоразумение. Это не меня. Нету тут никакого Смита. По секрету: моя фамилия Пресли. Но ты не говори никому - я здесь инкогнито. Я ищу своего отца. Я найду его. 'Папа!' И старый алкоголик затрясет вдруг головой и по его морщинистому лицу покатятся крупные слезы. 'Сынок!'
  
  За окном идет косой снег. Горят фонари. На улице - ни души. Упершись лбом в стекло, слежу за мельканием снежинок в свете фонаря.
  Я включаю свет и задергиваю шторы. Моюсь под душем. В конце включаю ледяную воду. Я всегда в конце мытья включаю ледяную воду. Не потому, что я за здоровый образ жизни, а так. Одеваюсь. Сидя на диване, не спеша зашнуровываю ботинки.
  Объявляю Джо, что пошел нагуливать аппетит перед ужином.
  - На вечернюю прогулку - шагом марш! Да, Джим? На вечернюю прогулку - шагом марш!
  
  Снег бьет в лицо. Мне не мешает. Наоборот - хорошо. Надо встряхнуться. Долго иду по улице. Ни магазинов, ни каких контор - только дома. Что тут было у дяди? Фронтовой товарищ? Любовница? Внебрачный ребенок? 'Бизнес'. К нефти, мазуту и бензину дядя не имел никакого отношения. Продавец в табачной лавке сказал, что здесь когда-то заготавливали лес, но это было давно. 'Коммивояжер'. Этот уникальный пылесос сделает вас счастливой. Этот набор острых как бритва ножей бесповоротно изменит вашу жизнь. Дошел до конца улицы. Последний фонарь. Я остановился. Дальше - темнота. Что там? Вряд ли что-то интересное. Я обернулся. Улица совершенно пустая. Мельтешит снег. Я один.
  Обратно я шел по середине улицы. Сзади посигналили. Я отошел в сторону. Проехала полицейская машина. Остановилась. Боковое стекло опустилось. Я подошел. За рулем сидел Лари Тейлор - помощник начальника полиции.
  - Добрый вечер, мистер Тейлор.
  - Добрый вечер, мистер Смит. Не ходите, пожалуйста, по проезжей части. Видимость плохая, а дорога скользкая. Вас могут вовремя не заметить.
  - Да, конечно. Извините, задумался.
  - Я слышал, вы ищете могилу отца?
  - Да, верно. Но это долгая история.
  - Ничего, у меня есть время. Расскажите, может, я смогу вам чем-то помочь.
  Да, Тейлор, похоже, времени у тебя здесь навалом. Приезжай к нам в Джексон, когда станет совсем скучно.
  - Он ушел от нас четырнадцать лет назад и с тех пор ни разу не объявился. И мы ничего не знали о нем - где он и что он. Но приблизительно полгода назад моя мать вдруг получила письмо от своего двоюродного брата и он там писал, что встретил в Олбани парня, который говорил, что видел в Куинспорте, штат Мэн, могилу Эндрю Смита. И он, этот парень, вроде даже опознал отца по фотографии на могильном камне. Ну вот, я и решил приехать - посмотреть, как тут и что. Вчера был на вашем кладбище, но увы - информация не подтвердилась.
  Хорошо сказал. Главное - складно.
  - Я мало чего хорошего видел от своего папаши, но вы знаете, мистер Тейлор: какой-никакой, а все-таки отец. Я считаю, что каждый человек должен знать, где находятся могилы его предков.
  Тейлор кивнул.
  - Да, конечно, вы правы. А как звали вашего отца?
  - Эндрю Смит.
  - Эндрю Смит? Ну, что я вам скажу... Был у нас один Эндрю Смит. Работал в котельной. Никуда никогда не ездил дальше Рокленда. Второй Эндрю Смит жив и здоров, но слабоват слегка на голову. Да и по летам он вам в отцы не годится. Других Эндрю Смитов у нас, вроде, нет. А я тут всех знаю. Возможно, тот парень что-то перепутал.
  - Возможно.
  - Ну, что ж, мистер Смит, удачи вам в ваших поисках.
  А еще сказано: не собирайте...
  - Спасибо, сэр.
  - Да не за что. До свидания.
  - Всего доброго, мистер Тейлор.
  Он поехал дальше.
  Когда я подходил к гостинице, снег превратился в дождь.
  
  На ужин было подано жаркое из баранины в горшочке. Заказ принял и принес Джо. За ужином мы с Джо обсудили изменчивость куинспортской погоды и пришли к выводу, что удивляться нечего, поскольку:
  - Тут тебе не Миси-писи, тут тебе Сиси-миси!
  
  Когда я днем смотрел на волны, мне пришла в голову одна мысль, а за ужином - еще пара. А наш чудный воздух и созерцание живописнейших ландшафтов активизируют ваше пищеварение и творческие способности. Я взял у Джо бумагу. 'Давай, ковбой, черкани пару строк своим телкам миссисипским. Это нужное дело'.
  Я отнес в свой номер чашку сладкого чая. Сладкий чай тоже пособляет насчет творческих способностей.
  
  Я забыл взять ручку - вот что я забыл. Ручка, что я взял у Джо была дрянь - все время оставляла кляксы. И еще у меня не было фактического материала. И еще дурацкий стул подо мной громко скрипел при малейшем движении, но, взламывая все препоны и сокрушая все преграды, чинимые судьбой, я, не вставая, накатал шесть листов.
  
  Одиннадцать - двенадцать. Перечитываю написанное вслух, отбивая ритм ногой. Мне не понравилось последнее слово и я разорвал бумагу. Никогда не зачеркиваю. Теперь весь лист переписывать. Приставляете? Как на нее поглядывал тот краснорожий здоровяк... Уж он бы ей приставил так приставил. Но здоровяк - мимо. Только облизнулся. А кто же будет тем счастливчиком? Хулиган Пако или красавчик Уилфред? Варианты: от разочарования до полной катастрофы. Не бери в голову, куколка, у всех так первый раз. Краснорожий: 'Да, да! В этом случае обязательно надо, чтобы зрелый уже был! Чтобы знал, как доставить бабе удовольствие! А эти сопляки разве думают об этом? Только про себя они думают!' Мужик, отдыхай! Я представляю это твое удовольствие: схватишь ее как соломенную куклу, выпучишь глаза и начнешь пыхтеть что твой любимый бык-рекордист. Бедная девочка. 'Ой! Больно! Больно!' 'Щас, щас. Ы-ХЫ-ХЫ-ХЫ-ХЫ-ХЫ-ХЫ-ХЫ-ХЫ... ЭЭЭЭЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫАААААААААААААААААААААА!!!' И тут его хватает кондратий. Судя по наружности - предрасположен. Возьмет, да и откинется прямо на ней. Приставляете? Приставляете, этого бугая в ванну тащить и потом расчленять кухонным топориком, пока мама не пришла? Фу, блин, что за мысли? Надо вернуться к своим рядам. Я потянулся за чистым листом. Дурацким бесконечным рядам.
  Я переписал лист, перечитал и отложил в сторону. Взял из стопки новый лист. Безупречно чистый. Впрочем, если посмотреть под микроскопом... Нематериально. Абсолютно чистый, абсолютно белый. Что угодно можно написать на этом листе. Или нарисовать. Символ безграничных возможностей. И умственного тупика, кстати, тоже. Кому что. 'Бессильный 'паркер' золотой лежит на девственной бумаге'. Можно и так.
  Несколько минут прошло в молчании.
  Несколько минут плюс одна минута прошли в молчании. Безмолвною чредой они проходят мимо, скользят как тени, головы склоня.
  На столе стоит зажигалка. У стола стоит стул. У двери стоят мои ботинки. Я долго смотрю на них - они неподвижны. Заговор притворщиков. За моей спиной стоит шкаф. Тронул кончиком ручки маленький лиловый шарик. Шарик качнулся туда-сюда и замер. Тишиной ночною зимний лес объят. А как насчет ночью через лес по сугробам? А на хрена? Матовая поверхность - тусклый блеск. Серебристые чуть ярче.
  Я помучил еще немножко бумагу и отложил ручку. Приступ вдохновения явно прошел. Сбила меня та сучка. Я встал со стула. Ох, мама дорогая, аж задница задеревенела. Подошел к окну, отодвинул штору. Город Куинспорт. Без семнадцати двенадцать. Надо покурить.
  Без одиннадцати двенадцать. Я почистил зубы и надел свежую рубашку, которую погладила сегодня та же Анна. Собрал с пола бумагу.
  Без пяти двенадцать. Я открыл дверь - символ надежды, неизвестности и еще дохера чего - и вышел из номера.
  В коридоре было темно - кто-то уже выключил на ночь свет. Но видно окно в конце коридора. Лунный серп на его двойных стеклах. Я прошел по коридору до окна, повернул направо и стал спускаться по лестнице. А ступенечки-то скрипят...
  
  Уличный фонарь дает достаточно света для того, чтобы не налететь на стол или одну из четырех колонн, подпирающих массивные деревянные балки под потолком. Перевернутые стулья на столах. Как в ту ночь. Ночь, Рождество, снегопад, таинственный пришелец. Давно ли это было? Вчера. Я прошелся по залу, выбирая столик. Пожалуй, вот этот, возле елки. Я поставил на пол все четыре стула. Тяжеленькие. Вот так она их каждое утро.
  
  Глаза привыкают к темноте. На темном пятне елки блестят игрушки и мишура. Светлый овал зеркала за стойкой бара. Я хотел было днем купить свечку, но передумал. Не так уж это и романтично, на самом деле. Глубокие тени искажают черты лица. В темноте гораздо интересней. Голоса обретают иное качество.
  
  Часы пробили полночь. Как я еще могу сказать? Часы действительно пробили полночь. Большие, темного дерева часы, стоящие меж двух лестниц, ведущих на второй этаж. Потом опять тишина. Но не полная. Тиканье тех же часов и слабый шорох дождя за моей спиной. Я посмотрел на лестницу, ведущую на второй этаж. Ту, что слева. Она была равнодушно-пуста. Бесчувственно пуста. Пуста холодно, и даже несколько надменно. Она должна опоздать. Если, конечно, она вообще придет. Минут на пять, не меньше. Я бы на ее месте так и сделал.
  Она опоздала на четыре минуты. Я услышал, как отворилась дверь на втором этаже. Когда она открывала дверь, она знала, что я это слышу. Потом шаги. И вот она спускается по лестнице. Лица не видно в темноте. Подходит.
  Форма одежды не парадно-выходная, но и не домашняя - облегающий тонкий свитер и узкая юбка чуть выше колен. Подчеркивает линию фигуры.
  Я встаю, отодвигаю стул для нее, она садится.
  - Что будешь пить?
  - Бренди с колой.
  Голос - самый спокойный. Духами не пахнет. Это тоже ни о чем не говорит.
  Я зашел за стойку бара, посветив зажигалкой, нашел нужную бутылку, достал из холодильника колу, взял два бокала, налил ей с колой, себе - без, принес бокалы, поставил на стол, сел.
  
  Я сижу и молчу. Анна глядит на меня довольно насмешливо. Или это мне кажется в темноте? Нет, не кажется:
  - Ну? И чего же ты молчишь? Пригласил даму - так развлекай.
  Поиск тем для поддержания разговора. Принципиально этим не занимаюсь.
  Она отпила немножко из своего бокала. Улыбается. Первый раз при мне. Почему она так редко улыбается? Я молчу и смотрю на нее. Она теребит соломинку в бокале. Не похоже, что ситуация ее напрягает. Скорее, забавляет.
  - Так и будешь молчать?
  Я пожимаю плечами. Она говорит:
  - Тогда хоть не смотри на меня. А то смотришь на меня и молчишь.
  Я поднимаю голову и смотрю на люстру. Пауза. Она засмеялась. Я очень серьезен. Интересно, сколько ей лет? Похоже, в нее когда-то вставляли свечи. Анна закрывает лицо ладонями. Плечи трясутся. Ее, что называется, 'разбирает'. Тяжеловата. Нелепые, вычурные завитки. Впрочем, вполне соответствует месту и моменту. Когда смех перешел в хохот, я посмотрел на Анну и улыбнулся. Хохот перешел в истерику. Надо было принимать меры, пока не проснулся папаша Джо.
  Через пару минут удалось ее успокоить. Я дал ей отхлебнуть бренди из своего бокала. Она сделала несколько глотков, закашлялась, но ей полегчало. Потом она пошла на кухню и умылась. Потом мы очень мило поболтали до трех часов ночи.
  Когда мы прощались, я обнял ее за талию. Она отстранилась. Мягко, но решительно. Я не стал настаивать. Не потому, что навязчивость губительна в таких делах, а просто потому, что я парень не навязчивый. Еще не время.
  
  Я проснулся в семь утра от громкого стука в дверь.
  - Подъем! Подъем! Эй, ковбой, а ну, подъем!
  Вообще-то, я Анну просил меня разбудить. Надеялся склонить к прощальному поцелую в щечку.
  - Спасибо, Джо, я уже проснулся!
  Но он не успокоился, пока я не встал и не открыл дверь.
  - Давай, ковбой, вставай, а то Страшный Суд проспишь!
  Спровадив Джо, я опять завалился на кровать, но, полежав две минутки, поднялся. Да, пора седлать лошадей.
  Морщась и почесываясь, подошел к окну. Было еще темно, горели фонари. Моросил противнейший мелкий дождь. От рождественской идиллии не осталось и следа. Вместо белых сугробов - лужи и каша из мокрого серого снега.
  Сборы были недолгими. Я запихнул в сумку 'куртец со смехом' и шапку 'с ушами'. Взял лист бумаги, аккуратно оборвал края так, чтобы получилось сердечко и положил это сердечко под одеяло. Найдет, когда будет менять постель. Улыбнется. Конечно, улыбнется. Проверил, не забыл ли чего, взял сумку и вышел из номера, закрыв дверь на ключ.
  
  Джо сидел за стойкой и смотрел телевизор. Я объявил ему, что пришла пора прощаться, отдал ключ, заказал завтрак и взял местную газету. В ожидании завтрака сел за тот самый стол.
  Передовица начиналась с лирического сообщения: 'Ну вот и в Куинспорт наконец пришла настоящая зима. Она укрыла иззябнувшую землю белым пушистым покрывалом...' Спортивные новости: куинспортские медведи проиграли уотервильским охотникам со счетом 3:4. Прогноз погоды. Письма читателей. Письмо возмущенного читателя. Письмо ехидного читателя. Письмо простоватого читателя. Письмо читателя возмущенного возмущенным читателем. Письмо недоумевающего читателя. Письмо деятельного читателя на тему: 'Как улучшить...' Письмо, которое напечатали, только для того, чтобы все посмеялись над этим дурачком. Местная реклама и объявления. 'Мистер Джозеф Ф. Коллинс и миссис Джудит Коллинс настоящим имеют честь сообщить о предстоящей помолвке их дочери мисс Джоан Коллинс и мистера Кристофера Э. Фитцджеральда. Означенная церемония состоится...' На последнем листе - рубрики типа 'Хозяйке на заметку', 'Это интересно' и анекдоты.
  - Ну что там пишут наши писаки, Джим?
  - В Айове живет парень, который не срет уже двенадцать лет.
  Анна принесла кофе, пончики и счет за все услуги. Я посмотрел на нее и сказал: 'Я вернусь'. Абсолютно ничего не изменилось в ее лице. Оно было безмятежным.
  
  - Ну, давай, Джо!
  - Ну, давай, ковбой!
  - Анна, до свидания!
  - До свидания, мистер Смит.
  Джо кивнул в мою сторону и сообщил Анне:
  - Поехал наш Джим к своим телкам миссисипским. А, Джим? Небось заждались тебя твои телки миссисипские, а? Где, говорят, наш Джим? Застрял, небось, в сугробе в этом Куинспорте.
  - Так точно, сэр, заждались. Они ж три дня недоеные.
  - Га-га-га-га-га!!!!
  
  Еще не рассвело. Я проезжаю мимо школы. Окна ее темны. Каникулы. Универмаг еще не открыт, но витрины его освещены. Манекен в темно-коричневой тройке стоит почти по стойке 'смирно', только чуть оттопырил указательный палец и показывает на тротуар перед витриной, типа: 'глянь-ка, там лежит кое-что', но я проверял - ничего там нет.
  Последние городские дома. Проезжаю лесополосу. Сворачиваю направо. Опять вдоль заводского забора. ВНИМАНИЕ! Дорога - одна большая лужа. ОГНЕОПАСНО. Надеюсь, на трассе такого безобразия не будет. НЕФТЕПРОДУКТЫ. Кладбище во тьме. Дворники ходят туда-сюда. Какая-то мелкая срань сыпется с неба. Скоро не кончится, надо полагать. Это не склады - это корпуса кожевенной фабрики. Надпись на фасаде большими буквами: 'Браун и Грин. Выделка кожи'. 'Браун' - коричневой краской, 'Грин' - зеленой, 'Выделка кожи' - голубой. 'И' - красное. Узкая дорога до трассы. Деревья растут очень близко к дороге и нижние ветви громадных сосен кое-где обрублены, чтобы не мешали проезду.
  Дождик кончился, когда я выехал на трассу. Потом опять принялся.
  Рассвело, наконец. Мокрая дорога. По обеим сторонам - лес. Ровные стволы высоких сосен, больше ничего. Мокрая дорога под дождем среди сосен утром на рождественских каникулах. Впрочем, было еще что-то на этой дороге кроме бесконечных елок и сосен. Я видел настоящего оленя с рогами. Он вышел из мокрого леса и смотрел на меня. Я видел щиты, на которых кто-то нарисовал разные предметы и написал разные слова. Меня предупреждали, что в лесу нельзя разводить костры и оставлять мусор, мне сообщали, что печенье 'Триумф' это одно сплошное наслаждение, а все, что мне нужно, имеется в универмаге Джонсона. Иисус показывал на меня пальцем. Я безгрешен, а ты?
  
  А Портленд - ничего себе городок. Домики есть такие симпатичные. Тот раз я его не разглядел в темноте. Я рассчитался в пункте проката, отдал ключи от 'Импалы'. Жаль расставаться, крошка, мы неплохо ладили с тобой. До Бостона добирался на поезде.
  В аэропорту я постоял на втором этаже у стеклянной стены, посмотрел на мокрое летное поле и пошел в бар, скоротать время до посадки. После пары стопочек я впал в состояние легкой прострации, поскольку мало спал прошлой ночью. Бармен, чтобы поддержать разговор, начал расспрашивать меня куда я лечу, да зачем. Я сказал, что ездил тут к одной бабе, но она была очень холодна и не стала со мной разговаривать. Он сказал: будет их еще много на вашем веку. Я сказал: мне нужна именно эта.
  В самолете я отрубился еще до взлета. Но толком поспать не дали, потому, что быстро прилетели. В Нью-Йорке я успел как раз на рейс до Джексона и опять проспал всю дорогу. Очень удобно. Проснулся - а ты уже дома.
  
  Дома меня ждала наряженная елка. Праздник продолжается. Сумку я не стал разбирать, помылся с дороги и позвонил Анжеле.
  - Я к тебе или ты ко мне?
  - А ты как хочешь?
  - Ты ко мне.
  - Хорошо.
  А я соскучился по ней. Не виделись неделю, а кажется, что месяц. Иди сюда, девчонка, я задам тебе трепку!
  Дальше все было хорошо. Анжела ничего не спрашивала, а я, естественно, ничего не рассказывал.
  
  
  Прошла зима. От рождественских праздников остались одни воспоминания. За наступлением весны я наблюдал из окна больничной палаты. '...И первые весенние дожди, и нежный изумруд побегов новых', как выразился один провинциальный автор. Мы с Анжелой попали в аварию, когда под утро возвращались с деревенского праздника. Анжела отделалась пустяками, а меня немножко помяло. Машина была Анжелина, но вел ее я. Впрочем, авария случилась не по моей вине - на совершенно пустой дороге в нас врезался грузовик с молочными бидонами. Водитель, похоже, уснул за рулем.
  После удара наступила полная тишина и темнота, и я решил уже, что вот это и есть тот самый Великий Переход от наших бесконечных и бесчисленных иллюзий к нашей конечной и единственной реальности, но тут из кузова грузовика на асфальт посыпались бидоны с молоком. Грохот катящихся по дороге бидонов вернул меня обратно в наш иллюзорный мир. Совершенно обезумевший водитель пытался вытащить меня за руку из покореженной машины, а меня зажало, а он тащил, вывихнул мне руку и все равно тащил. Он кричал: 'Сейчас, парень, сейчас, погоди, сейчас!' И тащил и тащил. А меня так сдавило, что я, не то что крикнуть - слова сказать не мог и только хрипел тихонько. Анжела, вылетевшая накануне через лобовое стекло, подошла, хромая, к мужику сзади, схватила его за плечи и, что есть силы, двинула коленом между ног. Мужик охнул и присел, выпустив, наконец, мою покалеченную руку. Анжела наклонилась ко мне. Лицо ее было расцарапано, пальто на плече разорвано.
  - Ну ты как? - спросила она.
  Я хрюкнул и выпустил изо рта розовую пену. Водитель грузовика мычал и катался по большой молочной луже.
  У нее остался тонкий длинный белый шрам на лбу, как память обо мне и той поездке, а я через месяц мог уже выходить во внутренний, тихий и зеленый больничный дворик. Много разных историй выслушал я в этом дворике. А доктор сказал, что если бы я в момент аварии был трезвый, то, наверное, умер бы от шока.
  
  11 апреля, понедельник. До отпуска четыре дня. Дата отъезда в Куинспорт намечена на субботу. После работы я отогнал машину в мастерскую, попросил поменять масло, ну и вообще, проверить все, что нужно, перед дорогой. Сказал Анжеле, что скоро уеду в Новую Англию. 'По делам'.
  Среда. Три вентилятора вращаются синхронно. По моим расчетам это должно случаться каждые сто сорок семь минут и шесть секунд. Не такое уж и редкое явление, но наблюдаю я его впервые. Никто, кроме меня, не замечает. Никто не показывает вверх, не кричит: 'Смотрите! Смотрите! Вот оно!' 'Подождите, я запишу'. Прижал плечом трубку к уху. Ищет на столе ручку, поднимает бумаги. Нашел. 'Диктуйте!' Средний вентилятор начинает отставать. 'Привет, Джим! Как успехи?' Побежал дальше. Я даже голову не успел повернуть. Быстро удаляется. Портфель в руке - дрыг-дрыг. Фрэнк! Фрэнк, стой, твою мать! Фрэнк, ты хочешь узнать мою тайну? Ну... В смысле? Извини, э-э-э, Джим, в другой раз, ладно? На днях по телевизору мне досконально рассказали о жизни термитов и устройстве термитника. Особи. Вентиляторы сбивают их с ритма. Нужно, как минимум, втрое быстрее. Все членистоногие похожи на роботов. Эн тоже сидит неподвижно, уставившись в одну точку, но у нее другое. ...Который прилагаем к настоящему... ...прилагаемый к настоящему... ...прилагающийся к настоящему... ...каковой присовокупляем к настоящему исходящему. Нет, не роботы. Зверьки? Колония гномов? Обезьянки? Обезьян Босс, стоя в дверях кабинета, гримасничает и машет руками. Спятил? Нет, все проще. Он зовет меня к себе в кабинет. Небось опять какое-нибудь дерьмо.
  Так оно и оказалось, а именно: к нам едет комиссия. Дармоеды из центрального офиса. И с ними какой-то член федерального комитета по раздаче грантов. Отпуск отодвигается на неделю.
  - Мы должны показать им конкретные результаты.
  Я знаю, что он думает: 'Вот он, мой шанс'.
  - Нам пока нечего показывать.
  Откинулся на спинку кресла, разочарованно-устало отвел взгляд к окну и выдержал очень, очень долгую паузу.
  - Послушай, парень...
  Короткая пауза.
  - ...ты опять начинаешь меня утомлять.
  Говорит негромко и проникновенно. Именно так настоящий руководитель должен вправлять мозги нерадивому сотруднику.
  - ...ладно, дорогой мой, определим наши взаимоотношения...
  На столе у Босса стоит пинтовая кружка. Подарок на День Рождения. На одной стороне кружки надпись: 'Это моя кружка!'. Сейчас я не вижу эту надпись, поскольку кружка повернута ко мне другой стороной. На этой другой стороне - фото склабящегося Босса. Кружка постоянно наполнена дрянным кофе. И Босс его постоянно отхлебывает. Еще у него на столе стоит фотография всего Боссова семейства. На лыжах на фоне горных вершин. Это они в Аспене четыре года назад.
  - ...вариант номер один: я говорю тебе, что надо сделать, а ты мне называешь тысячу причин, почему это сделать нельзя ...
  Вылить бы ему этот кофе на голову. Что бы было? Завопил? Завыл? Заревел? Потерял голос? Катался по полу? Крутился на месте? Метался по кабинету, бодая стены? Сбежится народ. Рады отвлечься, хоть ненадолго, от своей тягомотины. Господи, что случилось?! Какой ужас! Какой ужас!!!!! Дома с порога: 'Мать, ты сейчас упадешь!'
  - ...вариант номер два: я говорю тебе, что надо сделать и ты делаешь это...
  Приедет скорая. На следующий день или через день вызовут к следователю. Сколько дадут? Год? Два-три? И компенсация всяких там ущербов. Плюс расходы на лечение. А я скажу, что опрокинул кружку случайно. Случайно на голову? Ну, он, скажем, под стол полез. За каким хреном? Уронил что-нибудь. А я случайно опрокинул кружку. Несение вреда здоровью по неосторожности. Его слово против моего. Кому поверят? У меня нет мотива сделать это преднамеренно. У него тоже нет мотива возводить на меня напраслину. Ревность?
  - ...надеюсь, это был последний разговор на эту тему. А теперь перейдем к делу...
  Нет, не годится. По следам от ожогов можно определить в какой позе находился пострадавший. Нет, меня тут вообще не должно быть. Под кружку положить пружину с дистанционным управлением, а Босса заманить под стол. Как? Установить под столом пищалку. Тоже с дистанционным управлением. Или с часовым механизмом - он почти все время в кабинете сидит. Пищалка запищит, Босс посмотрит в чем дело, полезет под стол, я увижу это через окно...
  - ... сделай подробный отчет о проделанной работе и доклад на тему: 'Мы на правильном пути'. Нарисуй побольше красивых графиков...
  - Это займет много времени. Лучше потратить его на отладку программ.
  - Свои гребаные программы можешь отлаживать по ночам.
  Пружина с причиндалами получится размером чуть не с хоккейную шайбу. Закамуфлировать под книгу. Пульт дистанционного управления спрятать в портфель. Проблема: привести в действие пружину надо именно тогда, когда голова Босса окажется под кружкой. Как определить этот момент?
  - ...разбей на этапы и покажи на каком этапе мы находимся...
  Прилепить ему на лысину радиомаяк. Мы, вообще-то, ни на каком этапе сейчас не находимся. Мы, вообще-то, сейчас бродим по темной комнате. Опрокидывая стулья и налетая на комоды, мы шарим где попало руками, пытаясь поймать черную кошку. И нам никто не говорил, что она там есть.
  - ...побольше оптимизма...
  Чего ты добиваешься, дуролом? Мы облажаемся.
  - Мы облажаемся.
  Вздох, исполненный глубочайшего сожаления.
  - И ничегошеньки, парень, ты не понял.
  
  Мне позвонил механик. Он говорил очень нудным голосом, растягивая слова. 'А вы куда вы собрались ехать? В Бооостон? Нееет, до Бостона вы на этой машине не доедете'. И он начал перечислять долго и скучно. Господи, как же хорошо жить вот так и никогда никуда не спешить.
  - ...и тяги тоже. А колодки у вас совсем стерлись. А задняя правая так вообще...
  - Хорошо, хорошо, сколько это будет стоить и когда будет готово?
  - Нееет, эти колодки никуда не годятся. Это надо менять.
  В четверг и пятницу писал отчет. Доклад закончил и отдал Боссу. Механик сказал, что машина будет готова в следующий четверг.
  В субботу мы с Анжелой катались на лодке по водохранилищу. Переночевал у нее.
  В понедельник писал отчет и рисовал красивые графики. Подошел Босс, швырнул на стол доклад.
  - Ну, и где тут оптимизм? Переделывай все нахрен.
  Вторник. Всеобщая суета перед приездом комиссии. Босс опять вернул доклад на переделку.
  Среда. Приехала комиссия. Сидят пока в конференц-зале. Босс с Директором пудрят им мозги. После обеда - мой доклад. Прошло нормально. Задали пару идиотских вопросов.
  Четверг. Вылезла перфолента. 'А сейчас Джим вставит эту ленту в декодер'. Кульминация фокуса в цирке. 'А сейчас Джим исчезнет прямо на ваших глазах'. Я и без декодера видел, что получилась чепуха. Тем не менее, с улыбкой блаженного дурачка, я медленно заправил ленту в декодер и включил его.
  Босс, сладко улыбаясь, показал рукой на монитор. Сейчас, мол, сейчас... Центральноофисная комиссия тоже улыбалась. Вежливо-ожидающе. Экран монитора ожил и стал рябенько-светло-серым. Кое-где по этому светло-серому фону были разбросаны темно-серые мутные пятна неправильной формы. Клод Моне. 'Бульвар Сен-Жени в тумане'. Босс все еще улыбался и ждал чуда. Такой большой, а верит в чудеса. 'Пап, а он правда умеет летать?' 'Нет, сынок, у него сзади привязана веревка'.
  - Джим, в чем проблема?
  
  Позвонил в гараж. Узнал, что машина сегодня готова не будет. Ну, разумеется, разумеется, могло ли быть иначе? Причем, этот сукин кот даже думал извиняться. Наоборот - тон его голоса был печально-укоризненным. Я виноват перед ним и всем миром в том, что довел свою машину до такого состояния. Жена у него, верно, такая же нудная, как и он сам. На улице идет дождь - возьми зонтик. Не торопись, пережевывай тщательней. Прежде, чем проглотить, сделай сорок жевательных движений. За ужином сидят друг напротив друга и считают свои жевательные движения. Хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум-хум. Я швырнул трубку на телефон. Она слетела на пол. Эн укоризненно поглядела на меня. Я развел руками: извини, мол. Поднял с пола трубку и положил на рычаг. Наша Эн всегда сохраняет самообладание. В любой ситуации. Всегда приветлива, всегда рада оказать посильную помощь. Не уклоняется от общественных нагрузок. Еще наша Эн очень трудолюбива. Еще она аккуратная и педантичная, если это не одно и то же. Вам никогда не удастся обнаружить даже малейший беспорядок в ее одежде или прическе. Хороший - нет, отличный! - специалист в своем деле. Внимательна к мелочам. Внимание к мелочам - это очень важно. Пользуется заслуженным уважением коллектива и обличена доверием руководства, а если хотите познакомиться с ее мужем, то этого достойнейшего джентльмена вы в любое время сможете найти в розовом баре отеля 'Мехико'.
  
  Пятница. Босс уехал провожать комиссию. Сгладить ситуацию. '...Однако... ...тем не менее...'
  Написал объяснительную и положил ее Боссу на стол. Поведал я всю правду без утайки. Снял со спинки стула пиджак, закинул его за спину, вышел из офиса, спустился в вестибюль, кинул охраннику свою карточку и вышел на улицу.
  Я иду к набережной. Солнечный весенний день. Встречные девушки улыбаются, потому что я сам улыбаюсь и вид у меня такой беззаботный и счастливый, что встречные девушки не могут не улыбаться. На набережной я зашел в бар.
  - Бренди, пожалуйста. Без колы и льда. Двойную порцию.
  Моя прихоть была незамедлительно исполнена.
  - Ничего, что я пью бренди в десять тридцать утра?
  - Да ради бога, сэр, пейте на здоровье. Если еще попросите, я еще налью.
  Я взял бокал и вышел на веранду.
  
  Через час я вернулся в офис. Охранник отметил в карточке время возвращения. Эн сказала, что Босс у Директора. Разбор пролетов. Искали меня, но не нашли. Она смотрела на меня с сочувствием.
  - Что тебе будет?
  - Отпуск под угрозой. На остальное насрать.
  До конца дня Босс так и не вышел от Директора. Отпуск был спасен. Я вызвал такси, поехал в гараж и забрал свою машину.
  
  Ясным утром двадцать третьего апреля, ровно в восемь ноль восемь, я вышел из дома. На плече у меня висела черная сумка с надписью 'Спортсмен' белыми буквами. Возле дома меня ждал мой 'Форд Кастом' пятидесятого года. Я бросил сумку на заднее сиденье и сел за руль. В восемь часов одиннадцать минут я завел двигатель и тронулся с места. Включил приемник. Карибское Радио. Не смотри на меня такими безумными глазами, не танцуй так яростно и дико, не задевай меня своим шелковым платьем, тебе не растопить мое сердце. Так начинался путь на Куинспорт.
  Я переехал через Перл, проехал пригородный квартал с тем же названием, миновал поворот к аэропорту. И вот уже и Брендон остался позади, и вот уже все осталось позади: Джексон, Перл, Анжела, Босс, негр в цветной рубашке на велосипеде, а впереди - автострада номер двадцать, да бескрайние поля миссисипской равнины по обеим сторонам дороги.
  
  В Джорджии я подвозил дамочку в шляпе с перьями из какой-то церкви какого-то, то ли Маврика, то ли Меврика, то ли Маеврика. Всю дорогу от Бирмингема и аж до Чаттануги она пыталась обратить меня в свою веру. Читала вслух Библию. Говорила, что надо 'очиститься' и пугала концом света, который может грянуть с минуты на минуту. Засрала все мозги. У меня потом еще целый час после нее голова была как деревянная. Надавала кучу книжек, которые я выбросил на ближайшей помойке. А в Теннеси подвозил мужчину в поношенном костюме, который тщетно пытался завязать разговор на тему: 'а погодка-то, а?', но по глазам его было видно, что в жизнь у него не сахар, даром что погода иногда стоит, действительно, великолепная. Более всего мне понравился в меру разговорчивый студент-геолог, который подрабатывал экскурсоводом на каком-то курорте, название которого совершенно стерлось из моей памяти. Всякая попавшая на глаза вещь давала ему повод вспомнить или интересный научный факт, или заковыристый парадокс, или еще какой-нибудь феномен. Указывая на лесистые хребты Аппалачей он сообщил, между прочим, что эти горы в нынешнем виде сформировались двести миллионов лет назад.
  Но вот уже и солнышко садится за упомянутые горы, вот уже и сумерки, и у встречных машин горят фары, и светлая полоска на западе и тьма на востоке, и вечерняя прохлада из открытой форточки, и... и надо искать ночлег.
  Я остановился у мотеля возле Виргинской Вероны. Свежий плакатик обещал 'комфортабельные номера' и 'оригинальную кухню'. Больше они ничего не смогли придумать.
  
  Между стеной и кроватью можно пройти только боком. Две тумбочки по бокам кровати. У одной дверца не закрывается, у другой - перекошена. Стенной шкаф с одной сиротливой вешалкой для одежды. Большое зеркало на стене, у зеркала - туалетный столик. На крышке нацарапано: >>Джон<<. Оставить что-то после себя. Умывальника нет - умываться и мыть руки надо над ванной. Если это комфортабельно, то я, значит, вообще живу в раю. На кровать брошена стопка буклетов, рекламирующих местные достопримечательности. Именно брошена, а не аккуратно положена. Скидываю все это на пол.
  Я поужинал в закусочной при мотеле, где мне подали оригинальную отбивную, зашел в свою комнату, сбросил к черту туфли, разделся, хлопнул бренди и залез в кровать. Не успев почувствовать опьянения, тут же уснул.
  
  Утром, выйдя из номера на улицу, я первым делом увидел пестрых кур, гуляющих по двору. Куры! Значит, и петух должен быть. Значит, не приснилось - меня и в самом деле разбудил петушиный крик. Впрочем, рыжий петух мне действительно приснился. А вот крик его был настоящим. Крик натуральный, а петух иррациональный? Еще один феномен-парадокс. Есть многое такое, что не снилось... Что только не приснится никогда. Есть много всякого, что не приснится никогда. Выпадает из размера. Есть многое такое-растакое, что не приснится нам уж никогда.
  Выезжая, я посигналил флегматичному хозяину мотеля, который сидел на веранде в плетеном кресле. Он приподнял шляпу. Увидимся ли мы еще когда-нибудь? Суждено ли нам встретиться еще когда-либо в этой жизни? А в другой?
  Машин на дороге было мало и я разогнал свою черепашку до положенного ей предела - восьмидесяти миль в час. Включил радио на полную громкость и орал во все горло: 'Я сказал: 'Я ухожу'. Ты сказала: 'Иди к черту!' Па-падаба-паба-паба! Да!' Почему я не купил кабриолет? Бругхэм или Вегу?
  В Пенсильвании видел, как в речке купают настоящего слона из бродячего цирка.
  
  Задворки Нью-Йорка. По бесконечным развязкам узнаете вы их.
  
  
  Твоя мечта.
  
  
  Твой размер.
  
  
  Утоли жажду.
  
  
  Возьми меня.
  
  
  Хочешь?
  
  
  Скидки!
  
  
  Вот и елочки-сосенки...
  Перед Бостоном плетусь в сплошном потоке машин. Соседние полосы тоже забиты. Вечер воскресного дня. Возвращаются домой, выполнив на сто процентов намеченную программу: осмотр живописных ландшафтов, посещение музея, заключительный пикник на организованном лоне природы. Завтра снова на работу. Только я не с ними. Только я один в машине.
  Солнышко садится в слоеный облачный пирог. Прощальный лучик в узкий просвет. До завтра, друзья!
  Моя средняя скорость за последние сорок минут - одиннадцать миль в час. Я жутко отстаю от графика. 'Извини, дорогая, эти ужасные пробки...' Инквизиторская пытка молчанием. Говори, говори. Говори что хочешь, мне уже все равно, где ты был на самом деле. Ничего, ничего. Перетерпеть Бостон. Что толку сетовать на то, что ты не в силах изменить? Чужая жизнь на заднем сиденье. Мама кормит сына бутербродами. И всю дорогу она в него что-то пихает и пихает. И себя не забывает. Ты знаешь, дура ты толстая, что в школе его дразнят 'жиртрестом'? Балуется. Облился соком. Она вытирает. Впереди справа из синего форда женская рука машет белым флагом. Нельзя сдаваться! Победа или смерть! Вытряхивает салфетку.
  Однако, уже почти совсем стемнело. Огонек моей сигареты.
  После Бостона я почуял океан. Это вечерний бриз принес его запах. И я увидел его. Черная непроглядная тьма справа от дороги, и в глубине этой тьмы - огни далеких кораблей.
  Портсмут. Порт ярко освещен. Стрелы башенных кранов. Впереди Портленд. Последняя веха. Признаться честно, мне слегка поднадоели уже все эти плакаты, дорожные знаки, закусочные, заправки, трейлеры. Особенно трейлеры. Хочется вытянуть ноги. Где мое любимое кресло? Сядем ближе к огню! И пусть вьюга тщетно злится за окном. Ой, и не спрашивай, милая, устал - не то слово. Устал, как черт, замерз, как собака. Да перестань, не хлопочи. Мне ничего не надо, кроме кружки горячего пунша. Да брось ты все, садись рядом. Вот так. Ну, рассказывай, как вы тут без меня?
  Портленд. Зря я через город, лучше бы по окружной. От светофора до светофора. Танцклуб. Фото. Помню. Реальные цены. Парк Авеню. Пицца. Побыстрей выбраться из этой толкотни. Я остановился у кафе, где ужинал в прошлый раз, и опять заказал там говядину по-испански.
  
  Портленд позади. Сгинул во тьме. Трасса сначала идет вдоль берега, а потом ныряет в сосновую глушь. И вот опять я один на ночной дороге. Финишная прямая. Финальный этап. Заключительный отрезок. Окончательная часть. Скоро, скоро, скоро, скоро, скоро, скоро я приеду в город, город, город. Дивный город моей юности мечты. Па-да-бу-да пу-па! Колодец в виде бревенчатой избушки. Заправка, брошенная во время нашествия мертвецов. Впереди - яркий свет фар. Шесть трейлеров с лесом проносятся мимо.
  
  Ночь. Дорога. Я при деле. Восемьдесят миль в час. А нам плевать на это, а нам плевать на все, мы будем танцевать всю ночь! А нам плевать на это! А нам плевать на все!! Мы будем танцевать всю ночь!!! И как они дают такое в эфир? Какой-нибудь папик в линялой майке небось уже строчит письмо в какую-нибудь Комиссию По Защите Нравственности Штата Мэн: '...и оградить американскую молодежь...'
  Поворот на Куинспорт появился неожиданно. По тормозам! Машину занесло. Развернуло поперек дороги, и как раз перед поворотом. 'Добро пожаловать в славный...' Газу!
  Лечу последние две мили.
  Вижу корпуса кожевенной фабрики 'Браун и Грин'.
  
  За сотню ярдов до кладбища, я съехал с дороги. Остановился. Выключил фары. Вышел из машины, достал из багажника лопату. С правой стороны дороги сосны в этом месте несколько расступались, образуя подобие полянки. На этой полянке лежал большой камень, похожий на спящего медведя, закрывшего лапой глаза. Я заприметил его еще прошлый раз, покидая Куинспорт. За этим камнем я и спрятал лопату. Выкопал неглубокую ямку, положил туда лопату, привалил землей. Притоптал слегка. Порядок. Земля сухая. Почва песчаная.
  
  Мимо печальных могилок. Извини, дорогая, что не зашел к тебе сразу, как приехал... Так получилось... Я хотел, но... Ты никогда не можешь выслушать до конца! Ты сразу начинаешь обвинять! Я мчался, я хотел тебя увидеть! Я слетел с дороги на крутом повороте! Перевернулся четырнадцать раз! У меня двадцать восемь переломов! Нет, я не был пьян. Я не умею водить машину? Нефтеперегонный завод. Все на месте, ничего никуда не делось. Въезжаю в город. Пустые улицы, темные окна. Меня здесь не ждут.
  
  Я остановился на стоянке у гостиницы 'Веселый Билл'. Заглушил двигатель. Взял сумку, вышел из машины. Хлопнул дверцей в ночной тишине. Тишина. Звезды. Свет фонаря. Окно моей комнаты. Оно темно. Оно темно, как и другие окна. Как окна всех домов вокруг. Всё спит. И видит сны. И каждый видит свой. Что видит Анна?
  Я позвонил. И почти сразу же в ее комнате зажегся свет. Не спала? Почему?
  Я стою перед дверью и жду. Сейчас накинет халат, спустится по лестнице... Нет, сначала посмотрит в зеркало, что-нибудь поправит... Вот в кафе зажегся свет. Вот стукнул засов. Как тогда. Дверь открывается.
  - Привет.
  - Привет. Заходи.
  Я вошел.
  - Я опять тебя разбудил.
  - Ничего, я не в претензии.
  - Хорошо выглядишь. В лице красивой девушки, только что вставшей ото сна, всегда бывает какое-то невыразимо-прелестное...
  - Охотно верю. Ты их, наверное, много повидал, только что вставших ото сна.
  - Ну зачем эта ироническая конфронтация? Почему бы не сказать вот так просто: 'Здравствуй, Джим. Рада тебя видеть'.
  - Здравствуй, Джим. Рада тебя видеть. Бренди?
  Первый раз она назвала меня по имени.
  - Да, пожалуй. А ты выпьешь?
  - Нет, лучше не начинать. Мне завтра рано вставать.
  - А мы ничего и не будем начинать. По крайней мере, не сегодня.
  Я снял со стола стулья, подошел к стойке, налил себе и ей, вернулся к столу. Я сел, она присела.
  - Ну, как дела?
  - Отлично.
  - Как идет бизнес?
  - Процветает.
  - Я рад за тебя. Что нового в Куинспорте?
  - Ничего.
  Я достал из кармана темный камешек размером с голубиное яйцо и положил на стол перед Анной.
  - Это тебе. Подарок.
  Она взяла камешек, покрутила.
  - Метеорит?
  Я кивнул:
  - Hашел его в Неваде, когда мне было одиннадцать лет.
  - Спасибо. Это самый интересный подарок в моей жизни.
  - Ну... жизнь только начинается. Еще будет много чудес и сюрпризов.
  От бренди по телу расходится тепло. От желудка к периферии. Дойдя до конечностей, оно отзывается приятной усталостью. В зале полумрак. Тени размыты. Обе люстры не горят. Когда Анна выходила открывать дверь, она зажгла только лампу, что висит между двумя лестницами, ведущими на второй этаж. Дымок от сигареты струится вверх и пропадает где-то там во тьме, среди деревянных балок. Анна читает мне научно-популярную лекцию о метеоритах: '...но сейчас большинство ученых считает...' Вот так я готов сидеть вечно. И если есть на том или этом свете рай, то он должен быть именно таким.
  - Ладно, пойду, приготовлю номер.
  Вот обязательно надо обломать весь кайф. Ох, бабы! Все вы таковы.
  - Да не надо ничего готовить. Давай белье, я сам постелю.
  Когда она вручала мне стопку простыней-полотенец, на вершине которой лежал ключ, я сказал ей:
  - На том же месте в тот же час.
  Глядя куда-то в угол, она ответила:
  - Комната номер три. Спокойной ночи, мистер Смит. И не забывайте оставлять ключ на стойке бара.
  Я уже давно понял, что это у нее такой стиль - смотреть мимо и не показывать вида. Но я видел едва заметную улыбку в самых уголках ее губ. Даже не улыбку, а намек на улыбку. И еще в глазах.
  - Я никогда ничего не забываю, мисс Карпентер.
  
  Сумку я бросил посредине комнаты, а стопку с бельем - на стол. И сам упал на кровать, не раздеваясь. Лежал и смотрел в потолок. Правая нога свесилась на пол. Ну, вот я и приехал.
  
  
  - Плескануть тебе черняшки, ковбой?
  У Джо появилось новое словечко. 'Черняшка' - это черный кофе. 'Плескануть черняшки'. Раньше он говорил: 'Вдарить по кофеечку'.
  - Давай, Джо, плескани черняшки. Плескани чернушки. Плескани-ка чернеца!
  - Чернеца?! Давай-ка плескану тебе чернеца!
  Я сижу на табурете за стойкой, не спеша попиваю кофеек и смотрю по телевизору утренние новости. Джо беседует с двумя фермерами, которые приехали в Куинспорт за покупками. Точнее, не беседует, а вставляет свои реплики в их разговор. Анна готовит для меня завтрак. Ну вот я и приехал.
  
  Я иду по улице. Иду себе не спеша, поглядывая по сторонам. Утро понедельника. А у нас сегодня праздник, а у вас? Передо мной идет женщина, волочет за собой тележку. За покупками. Обгоняю. 'Доброе утро'. Внимательный взгляд. 'Здравствуйте'. На животе висит кошелек на потертом кожаном ремешке через шею. Высокая прическа, длинная кофта, длинная юбка, на ногах - черные стоптанные туфли с большими пряжками. Школьный стадион. Мальчики парами бегут стометровку. 'На старт! Внимание! Марш!' Тренер с секундомером на финише. Одни пробежали, другие готовятся. 'На старт! Внимание! Марш!' - кричит парень, дающий отмашку. Звонкий голос. В армии будет запевалой. 'Хэй, хэй, хэй, это кто шагает?' 'Вэ-Вэ-Эс!' 'Выше звезд летает?' 'Вэ-Вэ-Эс!' 'Кто всех побеждает?!' 'Вэ-Вэ-Эс!!'
   'На старт! Внимание! Марш!' Из каждой пары один прибегает первым, другой - нет. Но вот двое бегут рядом. Каждый старается обогнать другого. Но другой тоже старается изо всех сил. Финишируют вместе. Сложно определить кто первый, кто второй. Я думаю, тренер запишет им одинаковое время.
  
  Полосатый навес над витриной табачной лавки. Универмаг. 'Новые поступления'. Спасибо, у меня уже все есть.
  
  Я выхожу из города и иду вдоль дороги по узенькой велосипедной дорожке. С одной стороны дорога обсажена кленами, с другой - липами. Справа от дороги - пустошь, на которой стоит недостроенное и брошенное кирпичное здание неизвестного предназначения. Стены возведены под крышу, но самой крыши нет. Что бы это могло быть? Я подхожу поближе. Одно можно сказать определенно - какой-то промышленный объект. Я обхожу здание. Надписей на стенах нет. Ни одной. Почему? Внутри должны быть. Через дверной проем без дверной коробки я захожу внутрь.
  Бетонный пол, на толстенной чугунной станине - непонятный агрегат с большим ребристым барабаном. Центрифуга? Для чего? Кожуха на агрегате нет. Потемневшей заплаткой на крыше птичника. Потихоньку разъедает ржа. Вверху - небо, внизу - тупые гусаки. Зачем вам крылья парни? Чтобы хлопать! На корпусе маленькая почерневшая табличка с выбитой надписью. Я поднял с пола железку и поскреб табличку. 'Детройтс мэшинс инк., Детройт, МИ, 28.10.1949г., ?130427, Номер партии: 039/3-49, Номер поставки: 022-49-МЕ'. Рядом два пустых фундамента с неснятой опалубкой для какого-то оборудования, которое уже никогда не будет установлено. В углу свалены вентиляционные короба. В другом углу - транспортерная лента и детали транспортера. Кое-какой мусор, больше ничего. В стене - труба, из трубы торчит обрубленный кусок кабеля. Металлические штыри, вмурованные в стену. 'Марчело - фуфло'. Я вышел наружу. Присел на штабель из неуложенных плит перекрытия и закурил. На голубом небе - ни облачка. Приятная погода. Ласковая. У нас в Миссисипи уже жарко. На разбитый фонарь, висящий над зияющим проемом транспортных ворот, села птичка. Как же дошло до такого? Чивикнула два раза и полетела дальше. Банкротство? Изменилась конъюнктура? Заказчик прекратил финансирование? Кто-то раскопал, что землю под строительство отвели незаконно? И кому от этого стало лучше? Пусть восторжествует справедливость. По боковой грани бетонной плиты ползет божья коровка.
  
  По тропинке иду через лесополосу. Тополя, березы. Поваляться бы на этой травке. Почему нет? На костюме останутся пятна. Потом не отстираешь. Да, ладно, брось! Падай! Нет, пятна все равно могут остаться. Ты просто стареешь. Бутылка из-под пива. Молодежь по вечерам ходит слушать соловьев. Самое место. 'Может, присядем?' 'А трава не мокрая?' 'Не мокрая'. 'Ты уверен?' 'Я постелю куртку'. Сколько здесь порвано целок?
  Из лесополосы я вышел к окраине нефтеперегонного завода. Вон и кладбище за живой изгородью.
  
  В этот весенний день кладбище имело совсем иной вид. Ничего грустного, ничего печального. Оно было очень ухоженным. Аккуратные клумбы, постриженные кустики, ровный, как ковер, газон. Видно, что человек старается. Вкладывает душу, так сказать. У меня зародилось смутное, но весьма серьезное подозрение: старикашка любит людей мертвыми и не любит живыми. Вдоль мощеных камнем дорожек посажены клены и на их ветвях распускаются уже первые листочки. Пушка. А все надо убивать друг друга. Я огляделся. Похоже, я здесь один. Никто из живых не пришел в гости к мертвецам. Я свернул на боковую улочку и прошел по ней до могилы Сары Ли. Здравствуй. Это... ты? Я. Смотрел очень внимательно. Ничего. Никаких знаков, никаких зацепок, никаких подсказок. Жизнерадостная зеленая травка. Могильный камень. Все. Земля нигде не просела. Никаких намеков на то, что здесь кто-то что-то недавно трогал.
  Я стоял, вперив свой задумчивый взор в поникшую лилию. Руки в карманах, шляпа на затылке. До какого возраста их уместно рисовать? И с какого возраста прилично? Как бы ни было - промежуток небольшой. Установленный интервал. Рекомендуемый период. Ну ладно, дядя, ты же не был шутником.
  Я сорвал какой-то желтенький цветочек, росший у забора под табличкой 'Участок ?7' и положил его на могилу. Потом пошел к выходу. Кажется, никто меня на кладбище не видел.
  
  Я иду обратно. Опять по тропинке через лесополосу. Солнышко, птички и все дела.
  Низенький сарай на окраине города. Широкие ворота открыты, две смешливые тетки кидают в кузов грузовичка какие-то тюки. 'Здравствуйте, красавицы!' Оказывается, здесь шьют теплые рукавицы для армии. Вот оно, 'текстильное производство'. Знал бы хозяин этого 'производства', что его сарай попал в 'Американскую энциклопедию'!
  Кинотеатр. Зайти? С утра? А что здесь такого? Но утренних сеансов нет. В двенадцать - мультфильмы, в два часа - 'Шоколадный солдат', в четыре пятнадцать - мультфильмы, в шесть тридцать - 'Джи-Ай блюз', в восемь сорок пять - 'Но не для меня'. Я зашел на почту, купил несколько открыток с видами Куинспорта и окрестностей и вернулся в гостиницу.
  
  После обеда я сидел за стойкой и, от нечего делать, пил пиво. В кафе зашла знакомая фигура в плаще и бейсболке.
  - Здравствуйте, Джо.
  - Здорово, коль не шутишь!
  Фигура увидела меня.
  - А! Это вы! Здравствуйте, мистер...
  - Смит.
  - Да, мистер Смит. Здравствуйте! Очень рад вас видеть!
  - Добрый день. Присаживайтесь, мистер Беннет.
  - Да, спасибо. Джо, будьте любезны, кружечку кофе и булочку.
  Прежде, чем он завел свою шарманку, я спросил:
  - Мистер Беннет, говорят, вы изучаете историю Куинспортских семейств?
  - А вы интересуетесь? Ну, знаете, 'изучаю историю' - это, конечно, слишком сильно сказано... но... но кое-какие сведения имеются. В этом направлении проделана, так сказать, определенная работа. И даже более того: предпринимаются, некоторым образом, скромные попытки анализировать накопленные материалы.
  - Я бы хотел узнать об одном человечке. Возможно, он жил в Куинспорте какое-то время.
  - Да, конечно, безусловно. Не хочу дарить вам напрасную надежду, мистер Смит, но, если это будет в моих силах, я постараюсь вам помочь.
  - А когда это будет удобно?
  - Когда? Да когда пожелаете. Весь мой архив в вашем распоряжении.
  - Ну, а все-таки, мистер Беннет? Сегодня, завтра?
  - А вот мы сделаем что! - вскричал он внезапно. - А вы приходите сегодня к нам на ужин! Да! На ужин! Непременно! - эта идея ему ужасно понравилась. - Непременно на ужин!
  - В котором часу?
  - В котором? Ну, я не знаю... Ну, скажем, к примеру... - он возвел взгляд к потолку.
  - В семь? - подсказал я.
  - В семь? Да! Да, в семь. Отлично. Великолепно.
  - И позвольте узнать адрес?
  - Лонг Стрит сорок семь, рядом с пожарной каланчей. Там флюгера, вы сразу найдете. Ну, так вот, мистер Смит, если уж вас так заинтересовала эта тема, то, прежде всего, хочу сообщить вам...
  Меня выручили часы, которые пробили два. Беннет встрепенулся:
  - Это сколько? Два часа? Боже, у меня урок!
  Он схватил меня за руку и принялся ее трясти.
  - Обязательно приходите, мистер Смит, обязательно приходите. Моя жена готовит превосходный мясной рулет. Мы будем очень, очень рады.
  Я выдернул руку из его ладоней.
  - Не волнуйтесь, я приду.
  - Да! Да! Будем ждать! Ну, а сейчас, извините, я побежал.
  - Мистер Беннет, вы забыли свой кофе.
  - А? А! Да, спасибо. - И он сделал попытку засунуть булочку в один карман, а чашку с кофе - в другой.
  
  В нужных позициях и необходимом порядке я раскладываю-расставляю на столе следующие вещи и предметы:
  - брошюры, справочники, таблицы,
  - книги,
  - журналы,
  - сигареты, пепельницу, зажигалку,
  - стакан и бутылку с минеральной водой,
  - логарифмическую линейку,
  - конторские счеты,
  - карандаши,
  - три ручки с синими чернилами и одну ручку с красными чернилами,
  - стопку бумаги для черновых расчетов и прикидок, стопку бумаги для письма набело, пачку бумаги в осьмушку для заметок, и, наконец, кипу уже измаранных листов, которые, возможно, когда-нибудь станут книгой.
  Ту статью, что я писал прошлый раз в Куинспорте, опубликовали в 'Числах' и она получила, в общем, благоприятные отзывы. Честно говоря, я надеялся на нечто большее, чем похлопывание по плечу, но, поразмыслив немного, понял, что ожидания были заведомо напрасны и, как раз ничего большего за свои досужие домыслы в виде гипотез я пока не заслужил. Поторопился я с этой статьей. Но впредь решил стать умнее. Бес нетерпения, мать его. За рога и мордой по столу.
  Я заставил себя просидеть за столом больше трех часов не вставая. Сначала дело шло туго. То и дело взлетали ввысь клочья безжалостно изодранных листов, но не дано им достичь сфер небесных, и, трепеща и ропща, низвергались совокупно на грешный пол. Потом я поймал таки нужный ритм. Через три часа с четвертью я откинулся на спинку стула и с удовлетворением оглядел результаты своих трудов. Усердие талант превозмогает.
  
  Хотел перед ужином походить опять по городу, но обнаружил, что ходить тут, собственно говоря, негде, некуда и незачем. И все на тебя пялятся.
  Я шел на этот ужин со спокойной душой. Я знал, что меня ждет, и готов был все терпеть. Чего только не сделаешь за деньги.
  Дом Беннетов я угадал издалека по флюгерам на крыше. Я насчитал их больше трех десятков. На двери висел настоящий корабельный штурвал. Я позвонил.
  Открыл сам хозяин.
  - Ну, наконец-то! Бетти, Бетти, мистер Смит пришел! - закричал он.
  - Зовите меня просто Джим, - пробормотал я.
  Из кухни выпорхнула миссис Беннет. На лице ее сияла лучезарная улыбка, а глаза были широко распахнуты.
  - Мистер Смит! Так вот вы какой! Муж о вас рассказывал.
  'Что это он такое обо мне рассказывал?' - подумал я.
  - О, добрый вечер, мадам, - я поклонился. - Мистер Беннет, у вас очаровательная жена. Я потрясен.
  - Ой, ну вы скажете... Вот сразу видно настоящего джентльмена!
  - Пожалуйста, проходите, мистер Смит, милости прошу!
  - Ну, проходите, проходите, что ж мы вас держим у порога!
  - А что это у вас на крыше, мистер Беннет?
  - А, это все спрашивают. Там есть один голландский, восемнадцатого века. Ну, проходите, проходите.
  Я прошел в дом и огляделся. Непостижимое сочетание творческого беспорядка с уютом семейного гнездышка. Вечная война двух характеров? Или мирное сосуществование? Единство и борьба противоположностей. Это, кажется, из Гегеля. Хозяин усадил меня на диван, хозяйка, покрасовавшись немного, упорхнула обратно на кухню. Беннет рылся в тумбочках и коробках, ища то, что мне нужно, я разглядывал коллекцию масок, украшавшую противоположную стену. Некоторые из этих масок я бы с удовольствием повесил у себя дома.
  
  'Куинспортский Архив' Беннета представлял собой вороха листов, с обеих сторон исписанных торопливым размашистым почерком, без полей, с зачеркиваниями, стрелками, примечаниями и вставками между строк. Беннет сам путался в этих листках. Отыскать там фамилию Ли казалось невозможным. Пока я листал эти бумаги, Беннет трещал у меня над ухом:
  - ... вам, наверное, будет интересно узнать, что в демографической структуре нашего города имеется ряд любопытнейших...
  В гостиную вплыла миссис Беннет.
  - Лапуля моя, ты уже надоел мистеру Смиту со своей болтовней. Иди лучше, найди мою пуговицу. Она оторвалась и закатилась под плиту. Смотрите, мистер Смит, какая у меня случилась беда.
  Она показала, с какого именно места оторвалась пуговица, и я убедился, что эта пуговица отнюдь не была лишней. Мне, вообще, показалось, что на ее платье, которое я принял было за китайский халат, не хватает больше половины пуговиц. Беннет замахал руками, отгоняя жену:
  - Бетти, умоляю, только не сейчас.
  - Вот всегда ты так говоришь.
  Я, как настоящий джентльмен, не мог не предложить свою помощь.
  - Миссис Беннет, я ее найду.
  - Ах, право, мне так неловко вас беспокоить...
  А, между тем, я уже следовал за ней на кухню.
  - Вон туда она закатилась, мистер Смит. - Она нагнулась и ворот ее платья распахнулся, вследствие чего я имел возможность заметить, что лифчик миссис Беннет дома не носит. А, может быть, и вообще не носит. Но это было только начало. Затем она сначала опустилась на колени, а потом встала натурально раком и принялась шарить под плитой длинной ручкой половника. 'Во дает!' - подумал я. Я стоял, как дурак, и смотрел на это безобразие, а из гостиной доносились крики: '...вы даже не представляете, мистер Смит, насколько интересными оказались результаты этих, с позволения сказать, статистических исследований...' Делать нечего - я присоседился к миссис Беннет в той же позе, засунул руку под плиту, нащупал среди пыли и крошек пропавшую пуговицу и извлек ее на Свет Божий.
  - Нашли! - вскричала она, - Вы ее нашли! Ой, ну вы прямо меня спасли, мистер Смит!
  - Вы преувеличиваете мои заслуги.
  - Что вы, что вы! Если бы вы ее не нашли, мне пришлось бы менять все пуговицы, а они мне так нравятся! Посмотрите: правда они миленькие?
  Нерешительный взгляд собаки, ожидающей ласки. Впрочем, это был лишь миг.
  - Да уж, это точно.
  - Это натуральный камень. Только я забыла, как он называется.
  - Агат, - я подал ей руку, помогая подняться с колен.
  - Верно, верно! Агат! Какой вы умный, мистер Смит! - и она закричала в сторону гостиной, - Дорогой, мистер Смит нашел мою пуговицу!
  - Ох, помилуй, Бетти, зачем ты пристаешь к мистеру Смиту со всякими глупостями? Мы ведь пригласили его не для того, чтобы он искал твои пуговицы, верно? Я бы сам ее потом нашел.
  - Лапочка моя, да ты утром тапочки не можешь найти возле кровати. И вообще, со всякими глупостями пристаешь к мистеру Смиту ты, а не я.
  Она захлопала в ладоши:
  - Мальчики, прошу к столу! Лапуля, зови детей. Мистер Смит, вот ваше место. Прошу садиться.
  За столом они оба кричали, перебивая друг друга. От вина щеки миссис Беннет разрумянилась, а глаза распахнулись еще шире. Она рассказала мне как они всей семьей в прошлый уикенд ездили на рыбалку и что из этого получилось, как встретили Рождество и Новый Год, как дети в Хэллоуин напугали до полусмерти мистера Ланкастера, как она тонула в прошлом году на озере Гранд-Лейк и ее спасал ну очень симпатичный молодой человек, как она в детстве жила с родителями на ферме в Арканзасе, какие животные были на ферме, как здорово она там научилась ездить на лошадях и какая лошадь была у нее любимой, кто из актеров ей безумно нравится, какую книгу я должен обязательно прочитать, как проходит обряд бракосочетания в одном африканском племени, названия которого она не помнит и что они с подружкой вытворяли во времена своей студенческой юности, причем, в этой части повествования она приводила весьма занимательные подробности, нимало не смущаясь присутствием детей и мужа, которые, впрочем, ее совершенно не слушали.
  К ужину спустились и дети Беннетов: мальчик лет восьми и девочка лет шести. У мальчика все лицо было заклеено полосками пластыря - поцарапала кошка, а у девочки кофточка надета наизнанку. Некоторое время они с любопытством разглядывали меня, а потом стали болтать между собой, не обращая ни на что внимания. Превосходный мясной рулет оказался пересоленным. Впрочем, Беннет уплетал его за обе щеки. Размахивая вилкой, он говорил:
  - Ведь речь идет не о благотворительности. Нам нужны весьма скромные финансовые средства. Да и то, только на первых порах. По нашим расчетам, проект окупится в течение двух с половиной лет. Далее, на каждый вложенный доллар он будет приносить три доллара прибыли! Рентабельность - двести процентов! Где вы такое видели, мистер Смит? Вы спросите: что для этого нужно сделать? Я отвечу. Во-первых: организовать в Портленде и Бостоне туристические маршруты по Куинспортским местам жизни и успокоения Сэмюеля Гримма. Кстати, необходимо будет издать приличным тиражом его биографию. Для поднятия интереса, знаете ли. Памятник на его могиле никуда не годится. Нам нужен другой - у меня уже есть эскиз. Но самое важное - хорошая реклама. Вы понимаете? Реклама, реклама и еще раз реклама! Организовать статьи в газетах и журналах, расставить где нужно информативные щиты и так далее. Все это подробно расписано в плане рекламной компании, который я вам обязательно покажу и который, в свою очередь, является составной частью плана реализации нашего проекта. Сам проект еще не закончен, но близок к завершению, - миссис Беннет, между тем, легонько толкала под столом мою ногу своей ногой и игриво улыбалась.
  - Мистер Смит, мое фирменное печенье! - она подошла с тарелкой, и наклонилась над столом так, что ее сиськи практически выпали из платья. Накладывая мне печенье, она немилосердно прижималась бедром. После чая она объявила:
  - А теперь будем играть в 'Серьезный бизнес'!
  За игрой Беннет продолжал посвящать меня в детали своего могильного проекта. Он постоянно путал ходы, ронял на пол карточки, принимал чужие фишки за свои и очень быстро потерпел полный финансовый крах. Следом за ним и я вылетел в трубу. Выиграла Бетти. Она бурно радовалась и хлопала в ладоши.
  Вырваться из дома Беннетов оказалось не просто. Они отпустили меня только после того, как я поклялся могилой сына генерала Шермана, что непременно зайду к ним еще раз.
  
  В 'Веселом Билле' меня уже ждала знакомая теплая компания. Они встретили меня как родного.
  - О-о-о-о-о!!
  - А вот и наш ковбой!
  - Приехал проведать своих малюток?
  - Их у тебя не прибавилось с прошлого раза?
  - Ну, ты, прям, зарядил к нам! Надоели негритоски?
  - И как тебе миссис Беннет? Смачная бабенка, а?
  - Джим, ты успел ей кинуть пару палок, пока помогал вкручивать лампочку на чердаке?
  - Да уж, наш Джим своего не упустит! - это старина Джо не остался в стороне.
  Анна ходила между столиками с подносом.
  Я опять заказал всем пива и посидел еще полчасика с этими милыми парнями.
  
  
  Анна моет пол в кафе, а я лежу на койке и читаю журнал 'Нэшнэл Джеографик', который привез с собой. Каменноугольный период. Доисторические стрекозы. Размах крыльев - пять футов. Сама собой открылась дверца шкафа. Вполне подходящее время для появления сказочного персонажа. 'О, благородный юноша! Простите, если напугал вас!' 'Кто вы?!' 'Не бойтесь, я всего лишь...' Начало захватывающих приключений.
  Ей богу, не стоило пить пиво после вина. Выйдя из туалета, я качнул люстру и опять улегся на кровать. Как перебор хрустальных струй - теней и света переливы, как плеск серебряный ручья - подвесок тихий звон. Я поднялся и качнул люстру еще раз. Да уж... Офигительно похоже. Из чего следует: нехер мучится, а заниматься надо тем, что получается.
  
  Десять минут двенадцатого. Еще можно успеть сделать что-нибудь... дельное? полезное? нужное? важное? Открыть электрон? Позвонить маме? Вся жизнь из таких кусочков. Десять минут до автобуса. Полчаса до свидания. Час до самолета. Неделя до отпуска. Год до пенсии. И, возможно, шесть секунд до смерти.
  Загадки Новой Зеландии. Как себя чувствуешь, живя на краю мира? Вдвоем на необитаемом острове. Этакий тропический рай... Не надо ходить на работу каждый день... Не надо: улыбаться всяким мудакам; обсуждать с ними чемпионат, который не смотришь; бороться с искушением схватить одного из них за нос, когда он говорит: 'И знаете, что они учудили? Вместо того, чтобы завизировать у директора отдела стратегии развития...'; успевать определить форму и степень приветствия; соответствовать времени, месту и обстоятельствам. Ходи босиком по песку. Хочешь - пой, хочешь - танцуй. А то мы уже стесняемся танцевать одни в пустой квартире. Сигареты кончатся. Это ладно... Бренди. У Робинзона был ром. Первая ссора. Через день? Через неделю? Как бы не пришлось делить остров или строить лодку. И станет то желанным, от чего бежал, постылым - то, к чему стремился. Нет, недельку можно там. Или две. Или три.
  Половина. Я стою в темной комнате у открытого окна и курю. Улица, дома, фонари, женщина с тележкой. Собака перебежала через улицу. Та самая? Темно, не разглядеть. На вывеске нарисована улыбающаяся корова с цветочком в зубах и надпись 'Самое свежее'. И еще бантик на хвосте. 'Не сомневайтесь, мистер, только вчера щипала травку'.
  Без семнадцати. Хроника потерянного времени.
  По окончании бесцельно прожитого часа я умылся холодной водой, почистил зубы и спустился вниз.
  
  Иду по проходу между рядами столов. Полосы света на полу. 'Наш' столик. Снимаю стулья. Беру в баре высокий бокал с соломинками для коктейля, вынимаю соломинки, вставляю в бокал букет и ставлю его на стол. Я нарвал эти цветы на полянке за кладбищем. Немножко помяты, потому что нес во внутреннем кармане пиджака, но в темноте это не заметно. Еще ставлю на стол два бокала с бренди. Себе чистый, ей с колой.
  Я сижу за столом. Разглядываю ножки перевернутых стульев, пивные кружки, подвешенные над барной стойкой, пивной насос, блестящий в свете уличного фонаря, перила лестницы. Тикают часы. Единственный предмет, подающий признаки жизни. Анна заводит их каждое утро. В любую погоду. Идет ли нудный осенний дождь - предрассветные сумерки. Зимой мороз - еще темно. Летнее утро - зал кафе залит солнечным светом. Что-то где-то легонько треснуло. И еще: какой-то шорох за стойкой. Мыши? Все стихло.
  На этот раз она не опоздала. Я слышу, как открывается дверь ее комнаты. Шаги. И вот она спускается по лестнице.
  Темное, наверное черное, платье с глубоким вырезом и открытыми плечами. Куда она, интересно, в нем ходит? Каких гостей принимает? Ну, что ж, и у меня прикид приличный.
  Я встаю. Улыбаюсь навстречу. Не слишком, а так. Чтобы показать, что я рад. Она подошла. Я отодвинул стул, она села. Взглянула на букет. Определенно улыбнулась!
  На шее тоненькая золотая цепочка с маленьким крестиком. Этот крестик лежит там, где начинается ложбинка, на которую я и засмотрелся ненароком. Потому что светлое пятно на общем темном фоне. Я сажусь.
  - Сегодня была чудесная погода, не правда ли?
  - Просто великолепная. Завтра обещают такую же погоду.
  - Это замечательно. Лучшего и желать нельзя. А в прошлом году у вас в эту пору была тоже хорошая погода?
  - Кажется, шли дожди.
  - Да что вы? В самом деле?
  - Представьте себе. Как из ведра.
  - Скажите, пожалуйста! Впрочем, год на год не приходится.
  - Да, это верно. Однако и дожди нужны.
  - Совершенно справедливо. В природе все предусмотрено.
  - Но иногда бывает просто чересчур.
  - Не могу с вами не согласиться. Все хорошо в меру.
  Анна улыбается.
  - Надолго приехал?
  - Не знаю. Как получится.
  - Что получится?
  - То, что должно получиться.
  - А оно получится?
  - Шансы есть.
  - Желаю удачи.
  - Спасибо.
  - Чем собираешься здесь заниматься?
  Я пожал плечами.
  - Сегодня, например, ходил в гости к Беннетам.
  - Ну и как?
  - Нормально. Хорошо посидели.
  - И как тебе миссис Беннет? - спросила она как бы небрежно. Я заинтересованно посмотрел на Анну. Ба! Что это? Ревность? Анна, ты эти штуки брось. Я этого не люблю. Я ответил:
  - Приятная женщина.
  - А миссисипские негритоски красивые?
  Я засмеялся.
  - Да, бывают ничего. Очень черные, очень горячие. Не была в Миссисипи?
  - Нет. Когда училась в школе, нас возили в Вашингтон. По святым местам. И еще была экскурсия на теплоходе до Линна. Всех укачало, кроме меня. Сначала они все построились вдоль борта, и учитель тоже. Их тошнило. Потом они даже стоять не могли, а мне понравилось. Больше я нигде не была.
  За стойкой явственно послышался шорох. Я спросил у Анны:
  - Что там? Мыши?
  - Мышь. Я ей каждый вечер оставляю кусочек печенья. Однажды я ее поймала и вынесла из дома. Но она вернулась.
  - А если у нее будут мышата? А у мышат тоже мышата?
  Анна пожала плечами.
  - Когда появятся проблемы, тогда и будем их решать.
  Изящные руки. Пальцы длинные. Мамина дочка. Полутьма, неподвижные предметы и голос Анны. Она немножко выпила и глаза у нее блестят.
  - ...а еще к нам приезжали водолазы искать затонувший во время войны за независимость корвет 'Джеймстаун'. Но нашли только одно ядро. Беннет выпросил у них это ядро и теперь оно лежит в городском музее.
  - А этот ваш Гримм правда был сыном генерала Шермана?
  - Да. Так он всем говорил.
  Кто-то прошел по улице, посмотрел в окно. Я знал, что он нас не видит, но, имея в уме совсем другое, решил воспользоваться случаем, который пришелся весьма кстати:
  - Может, посидим у тебя? Здесь, кажется, не совсем удобно.
  После такого предложения нельзя давать возможность что-либо ответить, поскольку отрицательный ответ нежелателен для меня, а положительный ответ затруднителен для нее. Поэтому я тут же поднялся и предложил ей руку.
  Она сидела, откинувшись на спинку стула и водила пальцем по краю бокала. Молчала и смотрела на этот бокал. Конечно, она знала, что с улицы нас не видно. Как там это пишется? 'Потекли томительные секунды. Мне показалось, что прошла вечность'. Она перестала водить пальцем по краю бокала. 'Прошла вечность' - хорошее выражение. Мне нравится. 'Показалось, что прошла вечность' - еще лучше. Она отодвинула бокал. Я так и стоял с протянутой ладонью, будто прося милостыню. Она встала, не глядя на меня, игнорируя мою руку. Я отодвинул ее стул. Она повернулась, пошла к лестнице. Я прихватил со стола бокалы и двинулся за ней. Мы поднялись по лестнице. Она впереди. Я сзади. Как тогда. Лестница кончилась, мы прошли по коридорчику. Она подошла к своей двери, открыла ее и вошла. Включила свет. Я вошел следом и затворил за собой дверь.
  Я ставлю бокалы на журнальный столик. На кресло брошен халат. Подчеркнуть, что гостей не ждали? Так, вообще-то, в комнате идеальный порядок - а кто же наводит порядок на ночь глядя? Я снимаю халат с кресла, Анна забирает его у меня из рук и прячет в шкаф. Я сажусь в кресло, Анна садится на диван. Нас разделяет некоторое расстояние. Большее, чем длина руки.
  - Ну?
  - Что 'ну'? Ничего не изменилось. Приличный джентльмен в гостях у приличной девушки. Только и всего.
  - Врешь и не стыдно.
  Где именно я вру?
  - Да, вру. Теперь можно не говорить о погоде.
  Это называется 'качественное изменение отношений', Анна. Между элементами системы. Впереди еще одно. Я встал, подошел к радиоле, включил ее. Достал из кармана пиджака конверт с маленькой пластинкой. Показал Анне:
  - Это тоже подарок.
  - Надо же, как верно все рассчитано! - тон ее был довольно ироническим. А что еще ей оставалось? Только ирония, Анна, я тебя прекрасно понимаю.
  - Я бы все равно подарил тебе эту пластинку. Так или иначе. Лучше так.
  Над радиолой - полочка с коробочками, шкатулочками и всякими штучками. На этой полочке лежит мой метеорит. Между пасхальным фарфоровым яичком и статуэткой Христа в образе Дон Кихота. Или Дон Кихота в образе Христа?
  Я поставил пластинку на вертушку и опустил звукосниматель. Повернулся и пошел к Анне. Чарли Браун пробежался по клавишам, дружно вступили духовые, и вот он, завораживающий баритон Филиппа Рево: 'Солнце тонет в океане, небо кровью залито...'
  - Разрешите пригласить?
  Немножко она помедлила. Но уже не так долго.
  
  Анна сдалась без боя. Я думал, она, все-таки, будет брыкаться. Хотя бы немножко. Хотя бы 'ради приличия'. Но она не стала. Я был у нее первым.
  
  Утром она разбудила меня очень рано:
  - Вставай, тебе пора.
  Она была уже в халате.
  - С добрым утром.
  - Вставай, вставай. Уходи, пока отец не проснулся.
  Вид у нее слегка смущенный. Не смотрит в глаза. Я пытаюсь поймать ее за ногу.
  - Анна, иди сюда.
  - Отстань. Нет времени.
  - Время всегда есть. Просто мы его тратим на всякую ерунду.
  - Джим!
  Я вскакиваю в чем есть и пытаюсь ее схватить. Она уворачивается. Не без успеха. Наконец, я загоняю ее в угол.
  - Ну, хоть поцелуй.
  - Отстань.
  - Ну хоть в щечку. Без поцелуя не уйду.
  Когда она потянулась к моей щеке, я прижал ее к себе. Она уперлась руками мне в грудь.
  - Перестань, я серьезно говорю: сейчас отец проснется.
  Я ослабил объятия.
  - Анна, ты очень красивая. Не закрывай дверь сегодня ночью.
  - Господи, да иди ты уже!
  
  Я прошел к себе через первый этаж. Перевернутые стулья на всех столах, кроме одного. Цветы в бокале. Стул Анны отставлен.
  У себя в номере я расстелил постель и лег досыпать.
  Проснулся в половине двенадцатого.
  Из открытого окна доносились звуки буднего дня, а именно: проехала машина и кто-то крикнул: 'Молли, иди домой!' Я повалялся еще в постели, пока голод не пересилил лень.
  В кафе Джо встретил меня возгласом:
  - Вот это ты неслабо придавил, парень! Вот это неслабуха!
  Джо, конечно, имел в виду мой длительный сон. Когда я сел за столик, он закричал:
  - Анна, иди, обслужи ковбоя!
  Из кухни вышла заспанная Анна.
  - Доброе утро, Анна.
  - Добрый день, мистер Смит.
  - Чем будете кормить?
  - Рекомендую цыпленка по-куинспортски.
  Я кивнул.
  - Полагаюсь на ваш вкус.
  Я залил цыпленка доброй кружечкой отменного пивка и решил съездить к морю, развеяться.
  
  Оказывается, это залив. Ты разочарован? Отнюдь. Я подошел к самой воде. Солнце слегка припекало, ветерок дул самый легкий. 'Куинспорт-Бэй в ясную погоду'. На горизонте - танкер. Кажется неподвижным. Волны пытаются докатиться до моих ног. Туда и обратно. Еще одна. Еще одна. Еще. Захлестнуло. Меня это не задело. Я спокоен. Я выше этого мелкого немотивированного злобства. Я стою, как стоял. Руки в карманах, шляпа в номере, пиджак в машине. Мокрые носки не мешают предаваться созерцанию белого облака, похожего на опрокинутого короля.
  
  Я вернулся к площадке для пикников. Я обнаружил там недавние следы - свежую золу в жаровне и две пробки от минералки под столом. Трава под баскетбольным щитом была уже утоптанна. Я сел за стол, сделанный из толстенных досок, медленно открыл пиво, медленно достал сигареты, бросил их на стол. А кто-то сейчас сидит в сраном офисе. А кто-то вообще помер.
  
  На обратном пути я купил вино и конфеты 'Парадайз'. С этих-то конфеток все и началось...
  В ожидании обеда, в смысле ужина, я пью кофе. Передо мной лежит журнал с шахматной задачей, над которой я ломаю голову уже второй день. Когда я решаю, таки, что 'конь C3-E4' - весьма перспективный ход, за моей спиной раздается голос:
  - Не стоит ходить конем на E4. Черные ответят конем на B6 и сорвут вашу атаку на ферзя.
  Я обернулся посмотреть, кто это сказал. Передо мной стоял невысокий худощавый мужчина лет сорока. Он стоял совершенно спокойно, заложив руки за спину, и смотрел на шахматную доску, нарисованную на журнальной странице. Конечно, это не телепатия. Мужик, стоявший за моей спиной, заметил, как я, обдумывая ход, машинально постукивал по клетке E4 кончиком карандаша и сообразил, что именно я собираюсь двигать на Е4. Удивительно было не это. Удивительно было то, как быстро он просек мой стратегический замысел.
  - Извините за вмешательство. Сам я терпеть не могу подсказок.
  Я, вообще-то, тоже.
  - Нет, ничего, возможно, ваша подсказка по делу. Джим Смит, - я встал и протянул ему руку. Он ее пожал.
  - Виктор Палмер. Занятная задачка, - он кивнул на журнал.
  - И вы уже знаете решение?
  - Вы переоцениваете мои скромные способности.
  Я сделал приглашающий жест.
  - Составьте компанию.
  - Спасибо.
  Мы сели за стол. Он держался просто и естественно. Я заметил, что Анна более приветлива с Виктором, чем с остальными посетителями. Подойдя к нашему столику, она улыбнулась ему довольно таки ласково. Во всяком случае, мне она так никогда не улыбалась.
  - А вы ведь не здешний, - тон его был не вопросительный, а утвердительный.
  - Из Джексона, Миси... Миссисипи.
  - Издалека. На завод приехали?
  Господи, я думал здесь уже все знают: кто я, что я и зачем.
  За ужином мы говорили о шахматах. После десерта он сказал:
  - Если хотите, поедем ко мне, сыграем в реальные шахматы. Я на машине.
  - Спасибо, охотно.
  Так я познакомился с Адвокатом. Его все так звали в Куинспорте.
  
  - А у вас уютно.
  - Остатки прежней роскоши. Когда-то я был начальником юридического отдела на Заводе.
  Я заметил, что нефтеперегонный завод с терминалом здесь все называют просто 'Завод'.
  - А почему ушли с Завода?
  - Надоело лизать задницу хозяину. Теперь занимаюсь частной адвокатской практикой. Я пойду, сварю кофе, а ты, если не в тягость, расставь пока фигуры. Последние восемь лет я играл в шахматы только по телеграфу.
  Как я и предполагал, Виктор оказался очень сильным игроком. Выиграв первую партию, он сказал:
  - Джим, ты слишком техничен.
  - Просто я к тебе еще не пристрелялся.
  Вторую партию мы не доиграли: мне надо было вернуться в гостиницу до того, как закроется кафе.
  - Заходи завтра, - сказал Виктор.
  - В котором часу?
  - В котором хочешь.
  
  В гостинице я обнаружил новых соседей - четыре костюма, приехавшие на Завод из центрального офиса. По случаю приезда они устроили у себя в номере небольшую пьянку, на которую пригласили и меня. Я посидел там немного, послушал про их костюмные дела, а потом ушел. Все они, из этих центральных офисов, козлы.
  
  В одиннадцать-пятнадцать я стою у двери Анны. В одной руке - бутылка вина, в другой - букет, который я собрал сегодня в лесу недалеко от залива. Вид у меня, наверное, самый дурацкий. Легонько стучу в дверь горлышком бутылки. Ее шаги за дверью.
  - Я сегодня пораньше, чтобы дать тебе возможность выспаться.
  - Какая забота! Я тронута.
  Я вручил ей букет.
  - Да. Я собирала такие в детстве. Мы их называли 'лесные тюльпаны'. Не знаю, как они правильно называются.
  - Я тоже не знаю, не силен в ботанике.
  - Не сомневалась в этом. Поэтому и не спросила.
  - Зато у меня есть другие достоинства. Которые ты не можешь не оценить.
  Она улыбнулась и потрепала меня за ухо.
  - Хвастун.
  Я сел в кресло, она поставила на стол вчерашние бокалы.
  - Схожу за штопором.
  - Не надо.
  Я достал из кармана перочинный ножик, вогнал лезвие в бутылку, сложил нож и выкрутил пробку.
  - Этому приему меня научил один польский аристократ. Еще он умел играть на рояле пальцами ног.
  - У нас тоже есть один парень, который вытаскивает из бревна зубами пятидюймовые гвозди.
  - Да. Каждый выражает себя, как умеет.
  
  
  - Можешь курить, только открой окно.
  
  
  - Давай съездим к морю. Устроим пикничок.
  Анна молчит.
  - Возьмем вина, твоих цыплят по-куинспортски.
  Анна молчит, глядя в потолок.
  - Анна!
  - Ночью?
  - Почему ночью? Днем.
  - А клиенты?
  - Но, ведь, у вас есть выходные.
  - Нет.
  - Серьезно?
  - Да.
  - Почему?
  - Потому, что отец не знает чем заняться в выходной день. Ладно, давай уже спать. Боже! Половина третьего!
  - Я не виноват. Ты сама приставала. Я был вынужден...
  - Ну, ладно! Все!
  - ...уступать твоим домогательствам...
  - Заткнись!
  - ...чтобы не показаться невежливым.
  Удар подушкой.
  - Спокойной ночи, дорогая!
  
  Вечера я проводил у Виктора. Мы играли в шахматы, сидя в креслах у камина, который он топил 'для интерьера'. Он смущал мой ясный разум своими, казалось бы, совершенно нелогичными ходами. Однажды я сказал ему:
  - Ты мог бы написать книгу по теории шахмат.
  - Это психология, Джим. Это просто психология. Я знаю тебя, знаю твой уровень. Я знаю, как ты думаешь. С мастерами эти номера не пройдут.
  - Отлично, напиши книгу 'Роль психологии в шахматном поединке' или 'Шахматы. Психологический аспект борьбы' или...
  - Зачем?
  - Ну... так.
  Кроме того, я играл с ним в шахматы по телефону. Шахматы в Куинспорте не продавали и я изготовил их сам. Шахматную доску сделал из фанеры. Взял у Анны кусок теста и вылепил из него фигуры. Черные покрасил синими чернилами.
  Я обдумывал ходы, сидя в кафе за столиком, на котором стояла моя фанерная досочка с фигурками из теста. Сделав ход, я звонил Виктору по телефону, который стоял на стойке бара. Сделав ответный ход, Виктор звонил в кафе. Джо брал трубку и кричал: 'Же три - Же восемь! Мат в четыре хода. Опять мы с тобой пролетели, ковбой!'. А когда я выигрывал, Джо кричал: 'Вот это лихо мы его уделали! Знай наших, миссисипских!'.
  Несмотря на то, что Джо половину жизни проводит за стойкой бара, он не курит и не пьет. Не интересуется спортом, женщинами, рыбалкой и вообще ничем.
  
  
  - Ты сегодня уже без цветов?
  - Будет с тебя.
  - И когда ты попросишь меня постирать носки?
  - Да, кстати, Анна, постирай, пожалуйста, мои... Ай! Ах ты...
  - Сейчас ты их съешь!
  - Это не гуманно!
  - Ты еще не видел меня в гневе?
  - Тебе меня не запугать! Ты будешь побеждена и нашлепана!
  - Это были твои последние слова!
  - Анна! Ты... Ой!
  - Хочешь еще?!
  - Ты с ума сошла!
  - Ну, что? Это все? И это все? Я очень, очень разочарована.
  - Анна, какая ты сильная!
  - Так кто кого нашлепает?
  - Ну, все, все... Дикая кошка. Мир?
  - Какой еще мир? Сдаешься?
  - Ковбои не сдаются.
  - Ты побежден!
  - Хочешь сверху?
  - Так, это что такое? Перестань!
  - Почему?
  - Джим!
  - Да, Анна?
  - Ну, подожди!
  - Чего ждать?
  - Выключи свет.
  
  
  - Почему ты не поступила в колледж?
  - Отец не отпустил.
  - 'Отец не отпустил'. Ну и что? Ты, вроде, уже большая девочка.
  - Уже вообще не девочка. Давай оставим эту тему.
  У Анны в комнате два звонка. Один от зеленой кнопки, что на стойке бара, другой - от входной двери. Тот, который от входной двери, терлеленькает как колокольчик, а тот, который от зеленой кнопки - резкий, как сигнал тревоги.
  
  
  - Не бери без спроса!
  - Да, ладно, дай, я дочитаю. Слушай, вот это, последнее, просто прелесть!
  - Никогда не бери ничего без спроса!
  - Хорошо, хорошо, не будь занудой. Ну, ладно, Анна... Ну? Ну, что ты дуешься? У-у-у, какие мы сердитые!
  - Пусти!
  - Не пущу.
  - Ну, все, хватит. Слышишь?
  - Не слышу.
  - Нет!
  - Да.
  - Я злая.
  - Ты притворяешься.
  - Нет, я злая! Ну, куда ты... Как тебе не стыдно!
  - А тебе?
  - Я сказала 'Нет'! ... Бессовестный, что ты делаешь?
  - Риторический вопрос.
  
  
  - Тебе правда понравилось?
  - Понравилось. Но, ты знаешь: это вряд ли кто-то напечатает.
  - Я их не для этого пишу.
  - А для чего?
  - Так.
  
  
  - Сейчас это вроде исправляют. Я читал в одном журнале. Операции делают или что-то такое...
  - Уже поздно. Надо было в детстве делать.
  - А почему не сделали?
  - Ну... Не сделали.
  - Почему?
  - Слушай, отстань ради бога. 'Почему', 'почему'... Потому. Тебе мешает?
  
  
  Я хожу к Анне каждую ночь. Не очень-то осторожно мы себя ведем. Но я не боюсь, что Джо узнает. Не воспринимаю как-то я его всерьез. Мне кажется, если бы он нас застукал, то заорал бы что-то вроде:
  - Вот это оседлал ковбой лошадку! О как! Вот это скачки на карачках! Гоп-ля!
  
  
  - Чего ты пялился на эту девку?
  - На какую?
  - Ты знаешь, на какую. Сегодня, в кафе.
  - Она не девка, а девушка. И я не пялился, а посмотрел.
  - Она тебе нравится?
  - Она отвратительна.
  - Тогда почему ты на нее пялился?
  - Я не пялился, я посмотрел.
  - Зачем смотрел?
  - На ней была яркая шляпка.
  - Идиотская шляпка.
  - Абсолютно верно. И сама она дура.
  - Смотри только на меня.
  - Как скажешь, дорогая.
  Когда я хотел ее позлить, я говорил ей 'дорогая'.
  - Отстань! Сегодня не будет ничего!
  
  
  ...И только я как следует расписался, как дверь открылась и вошла Анна с напольным вентилятором. Она прошла по обрывкам порванных листов ('Это дерьмо сам убирать будешь') к столу, поставила вентилятор, глянула обложку раскрытой книги, поморщилась, захлопнула книгу, взяла счеты, потрясла.
  - Что вы считаете, милорд?
  - Увы, лишь числа. Анна, милая, извини, но у меня сейчас обострение творческой лихорадки. Я к тебе сам зайду через полчасика.
  - Чтооо?! Да как ты смеешь меня выгонять?! - она решительно села на стол, прямо на бумаги, и поставила ноги мне на бедра. - Как ты вообще можешь заниматься этой хуйней, когда к тебе в гости пришла такая красивая девушка?
  - О, Боже, Анна, как я в тебе ошибался!
  
  
  Когда она ушла, я включил вентилятор. Он загудел. Спокойно, уверенно и мощно. Исписанные листы взметнулись со стола, но и им не дано парить над облаками. Всего лишь бумага. Смеясь ты сожгла вирши мои. Всего лишь это бумага.
  
  
  Я сижу на берегу залива за столом на площадке для пикников. Сегодня прохладно. Вчера шел дождь. Весь день и всю ночь. Сильный дождь. Стучал по стеклам. Сегодня солнце, но по небу еще ходят тучи. Иногда они закрывают солнце. Дует свежий ветерок, темно-синее море покрыто волнами с белыми гребешками. Тянется время до обеда. После обеда поеду к Виктору. Пешком уже не хожу. Книгу писать перестал. Просто не могу. Более того: все, написанное ранее, кажется полной чепухой.
  На верхушке небольшого утеса, похожего на палец, сидит чайка и время от времени кричит. Тревожно и печально. Странно, как это можно совмещать. Но ей удается. Что ты орешь, дура? Жизнь не сложилась? Ну так поднимись в облака и вниз головой, в океан. А чего орать то? Я бросаю в нее камень. Почти попал. Появляется полицейская машина. Медленно подъезжает. Вездесущий Лари Тейлор. И за каким чертом он сюда приперся? Он подъехал ко мне и вышел из машины.
  - А! Мистер Смит! Вы опять к нам в гости! Добрый день!
  - Здравствуйте, мистер Тейлор.
  Мы пожали друг другу руки.
  - Не оставляете надежд найти могилу вашего отца?
  - Да нет, я здесь, честно говоря, уже по другому делу.
  Он засмеялся и похлопал меня по плечу.
  - Желаю удачи!
  - Спасибо, мистер Тейлор, удача мне, как раз, нужна.
  На пиво он посмотрел, но ничего не сказал.
  
  
  Мы лежим с Анной в постели. По стеклам опять бьют капли дождя.
  - Анна, я завтра уезжаю. Но, наверное, ненадолго.
  Пауза.
  - Когда?
  - Завтра.
  - Я не глухая. Когда?
  - Вечером.
  - Почему вечером?
  - Ночью удобней ехать. Меньше машин на трассе и не жарко.
  Пауза.
  - Счастливого пути.
  - Ну мне, правда, надо.
  - Что ты оправдываешься? Я тебя, что, держу?
  
  Она сняла свой золотой крестик.
  - Возьми его. У нас в роду он переходит из поколения в поколение по женской линии. Ему очень, очень много лет. Его носила еще моя прапрабабка, а может быть и прапрапра... пра... - она запуталась в этих 'пра'. - Ну, в общем, ее мать. А потом отдашь, когда вернешься.
  Она пытается надеть на меня крестик. Я отстраняюсь.
  - Анна, ну зачем он мне?
  - Он защитит тебя.
  - От чего?
  - От всего.
  Я взял у нее крестик, надел ей на шею и застегнул замок цепочки.
  - Спасибо тебе, милая, за твою заботу, но мне это не нужно. Я ведь не на войну еду.
  - А куда ты едешь?
  - Ну... мне надо. Тут недалеко.
  Она вздохнула.
  - Ладно, давай спать. Опять я не высплюсь.
  - Анна.
  - Что?
  - Что тебе снилось, когда я приехал?
  - Что снилось?
  - Да, что тебе снилось, пока мой звонок не разбудил тебя?
  Она немножко помолчала.
  - Не помню. Это важно?
  - Не знаю.
  - Не помню. Я проснулась и подумала о тебе. И услышала, как подъезжает твоя машина. Она была другая, но я поняла, что это ты. А потом я услышала твои шаги. Я узнала их. А потом ты позвонил.
  Я сказал:
  - Чертовски романтично.
  Дождь кончился. Я открыл окно, закурил. Темные окна, пустые улицы. Куинспорт спит.
  - Ну, давай спать, что ли?
  - Все, все, ложусь. ... Спокойной ночи.
  
  
  И вот настало утро следующего дня. Улицы еще были мокрыми после ночного дождя, но с ясного неба уже вовсю светило солнце. День обещал быть приятным.
  - Привет, Джо, как делишки?
  - Все хоккей, Джим! Все хоккей!
  Анна принесла мне на завтрак кофе, горячие булочки и фруктовое желе. Что-то надо было сказать ей, когда она подошла к моему столу. Что? 'Привет, Анна. Как дела?' 'Привет, Анна, как делишки?' 'Привет, Анна! Как оно ничего?' 'Все хоккей, Джим, все хоккей'.
  
  
  Я свернул с трассы в лес, на проселочную дорогу. Дорога эта тут же повернула зачем-то вправо, потом почему-то влево, а дальше пошла петлять по лесистым склонам. Я остановился у подножья высокого холма.
  Вершина холма каменистая и деревья здесь не растут - только кустарник по трещинам между камней. На эти камни в солнечные дни выползают греться ящерицы, но я не вижу ни одной. Да и что мне до них? Они видят мир иначе. Впереди, за холмами, я еще могу различить покатую поверхность океана, а справа, слева, сзади - холмы, холмы, холмы. Только холмы, покрытые лесом, больше ничего. Точно так, как это было много-много лет назад. Моя машина стоит внизу. Я не вижу ее, но знаю, что она там, на хромированный бампер прилепился лист и я сейчас сойду с этой вершины и не оставлю следа. Обломать ветку? перевернуть камень?
  
  - Что сегодня с тобой такое? - спросил Виктор, взяв мою ладью.
  - Ничего. Ладно, давай закончим. Тем более, мне пора. Потом доиграем.
  - По телеграфу?
  Я встал, взял со стола сигареты и зажигалку, сунул их в карман. Мы вышли на крыльцо. Я протянул ему руку.
  - Ну, ладно, пока.
  - Пока.
  - Ну, ты, давай, возвращайся.
  - Ага. Ну, все, я поехал.
  - Ну, давай, счастливо.
  Когда я отъезжал, то показал ему пальцами 'V'. Он улыбнулся. Мы победим.
  
  На столе лежит счет, написанный рукой Анны. Я покрутил его в руках. Стирку рубашек она в перечень услуг не включила. Я бросил счет на стол и начал укладывать сумку. Потом выкурил сигарету, взял сумку и вышел из номера.
  В зале кафе все столики были заняты местными мужиками. Гомон, хохот, звон пивных кружек. Между столиками крутился какой-то пацан с фотиком и щелкал всех направо и налево. Что за ерунда такая? Именины у городского головы?
  - ...по двадцать центов за фунт! Это же грабеж! Этого сукиного сына, что протирает штаны в Огасте, этого чертова Уильямсона, надо взять за одно место и...
  - ...и она ему говорит: 'А что это у вас морковка такая вялая?' А он ей говорит...
  - Эти гады сбили наш самолет, а мы утерлись. А надо сбить за это два ихних.
  - Иди в жопу, Джонни, лично я уже навоевался.
  Я отдал Джо ключ от номера и деньги. Ко мне подошла Анна. Она протянула мне сверток.
  - Тут пирожки. С рыбой, курицей и джемом.
  - Спасибо, родная, - я кивнул в сторону мужиков. - А это что такое?
  - Первое Учредительное Собрание Куинспортского Клуба Рыбаков.
  - Чего? Впрочем, ладно.
  Мужик в полосатой жилетке встал, поднял вверх пивную кружку и постучал по ней ножом.
  - Джентльмены! Джентльмены! Прошу тишины!
  Пацан тут же нацелил на него свою камеру.
  - Эй, паренек! - крикнул я ему. - А ну-ка, сними нас.
  - Не надо, что за глупость! - Анна попыталась увильнуть.
  - Давай, давай!
  - Сей секунд! - отозвался пацан, взводя затвор.
  - Держи ее крепче, Джим!
  - Да поцелуй ее, поцелуй! Прищепка, лови момент!
  - Сеньора, улыбочку! Внимание, снимаю! Готово! Класс!
  - Да ну тебя! - Анна, наконец, отпихнула меня от себя.
  - Мужики, счастливо оставаться! - крикнул я и помахал шляпой.
  - Давай, Джим, попутного ветра!
  - Приезжай хоть на крестины!
  Анна стояла, опираясь плечом на деревянную колонну. К груди она прижимала пустой поднос.
  - Анна, до свидания.
  - До свидания, Джим.
  Я открыл дверь на улицу и Джо кричал мне вслед: 'Не забудь там телок своих подоить! Эй, Джим, телок подоить не забудь!'
  
  Уже темнело, когда я выехал из Куинспорта. Проехав кладбище, я сворачиваю налево, к полянке, где стоит камень, похожий на медведя. Я заезжаю за камень, так, чтобы машину не видели с дороги. Выключаю двигатель. Ну что ж, мой юный друг, устраивайся поудобнее. Сидеть здесь тебе еще и сидеть...
  Я сижу, опершись спиной на правую дверцу и вытянув ноги на все переднее сиденье. Левая дверца открыта настежь. Свет в машине не горит. Включать его нельзя, да он мне и не нужен. Радио тоже включать нельзя. Совсем стемнело. Видны только смутные силуэты ближних деревьев. Больше ничего не видно. И не слышно. Зато запахов очень много. Их так много, что воздух кажется густым. Но из всего этого роскошного букета я различаю только запах молодой хвои - резкий и свежий, но не самый сильный; чуть сладковатый душок прошлогодних прелых листьев и фруктовый аромат цветков квисквалиса индийского. Весна в разгаре. Недавно шли дожди. Никогда и нигде я не нюхал ничего подобного. Так вот, что значит 'дурманящее благоуханье трав'. Впрочем, так говорят про весенние прерии. Но, ничего, здесь тоже прет неслабо. Действительно, дурман. В полной тишине и темноте эти шальные запахи действуют как наркотик. Слегка кружится голова и теряется ощущение реальности происходящего.
  Я выхожу из машины. Ни луны ни звезд не видно. Подхожу к камню. Дотрагиваюсь до него. Бугристый. Твердый. Отныне нарекаю тебя Спящим Медведем. Слышу, как приближается машина. Легковая. Она проезжает по дороге в сторону Куинспорта. Я вижу свет ее фар. Закуриваю, прислонившись спиной к камню. Все запахи сразу пропадают. И запах сигаретного дыма я тоже не чувствую. Сигарету прячу в ладони как в армии на посту. И в школе тоже так.
  
  Я запретил себе часто смотреть на часы, потому что от этого время идет еще медленнее. Но часы - вот они, на приборной панели передо мной. Цифирки и стрелки светятся зеленым. Не смотреть на них невозможно. Взгляд все время возвращается к часам, как заблудившийся путник. Я закрываю часы тряпкой. Маета ожидания. Множество оттенков - от нервной дрожи приговоренного до усталого отупения на автобусной остановке в жаркий августовский полдень.
  Кто-то пробежал возле машины! Кто-то точно пробежал возле машины! Это было довольно неожиданно. Закрою-ка я дверцу, на всякий случай.
  Я достаю пакет с пирожками. Она завернула их в два полотенца, чтобы дольше оставались горячими. Ем пирожки, запиваю колой. Кстати, эта Анна отлично готовит. Кроме всего прочего.
  
  Двенадцать без пяти. Пора. Я вылезаю из машины. Стою. Слушаю ночь. Я уже соскучился по резким очертаниям. Расстегиваю ширинку. Шорох струи, падающей на траву. Судя по звуку, частично попал на туфли. Подхожу к Спящему Медведю, шарю руками по земле. Вот она, лопата. Никуда не делась.
  Из брезентовой сумки, которая лежит в багажнике, я достаю поношенные ботинки, новый рабочий комбинезон, старый джемпер, резиновые перчатки. Я снимаю пиджак, туфли и брюки. Туфли ставлю в машину, пиджак и брюки кладу на заднее сиденье. Надеваю джемпер. Потом комбинезон. Отряхнув с носков прилипшие листья, надеваю ботинки. Резиновые перчатки кладу в карман комбинезона. В другой карман кладу фонарик. В карман на груди - зажигалку и сигареты. Готов. Беру лопату. Иду-у-у, дорогая! Я уже иду!
  Пройти сто ярдов до кладбища по лесу в темноте оказалось не так просто. Шагов через двадцать я потерял направление. Еще через десять шагов я понял, что не представляю, в какой стороне находится кладбище. Я остановился. Осознаю, вполне отчетливо, что блуждать по лесу я теперь могу до утра. Как бы пригодилась мне сейчас полная луна! Но не я ей. Нам те нужны, кому мы безразличны. Так. Стоп. Не метаться. Надо попробовать дойти до дороги. Главное - не кружить. Надо делать поправку. Через десять шагов - шаг вправо. Я двинулся в направлении, выбранном интуитивно, пробираясь, чуть ли не на ощупь меж деревьев и натыкаясь на кусты. Нельзя останавливаться и крутить головой. Что это такое? Камень? Я протягиваю руку и трогаю это. Это моя машина.
  Я закуриваю. Придется идти по дороге.
  На дороге никого нет. И быть не может в эту пору. Пройдя сто десять шагов, сворачиваю вправо. Густой кустарник. Это зеленая изгородь кладбища. Я продираюсь сквозь нее не без труда.
  Теперь просто - все дорожки ведут к центральной аллее. Центральная аллея ведет к памятнику Гражданину. От памятника первая дорожка налево - моя.
  Иду по дорожке меж могил. Ночью на кладбище я второй раз в жизни. Первый раз - давно, еще в детстве. Поспорил с пацанами и в качестве доказательства притащил венок со свежей могилы. Меня сразу зауважали, а девочка, которая мне тогда дико нравилась, разрешила себя поцеловать. Через день она уехала в Аризону. Наш бурный роман не состоялся. Тот венок мы подкинули под первую попавшуюся дверь.
  Други, где вы? На конвейере, как отцы и деды? В 'Паутину' после работы. Чарли, запиши за мной. Тогда нас туда не пускали. Старые добрые времена. По пожарным лестницам от копов, за спиной грохот их ботинок. Кажется все громче и громче...
  Однако, я иду, иду, а центральной аллеи все нет и нет. Надо было считать шаги. Я останавливаюсь. Прошел? Вернуться? Нет, я не мог ее пройти. Это лукавый меня путает. Вон он стоит, кустом прикинулся. Вон рога его. Иду дальше. Через сорок шагов останавливаюсь. Что, черт возьми, происходит? Где центральная аллея? Опять иду вперед и считаю шаги. ...Шесть, семь, восемь... двадцать один, двадцать два... тридцать девять, сорок, сорок один... Центральной аллеи нет! Похоже, за грехи мои, суждено мне вечно блуждать в темноте по куинспортскому кладбищу в поисках могилы Сары Ли. ...А бородища у него до пояса, ногти во-о-от такенные, на плече несет черную лопату, а вместо глаз горят уголья. Ряд могил кончился. Центральная аллея! Иду по ней. Чуть не налетел на пушку. Поворот налево, не пропустить поворот налево. Вот он, поворот налево. Ну, все, теперь до заводского забора. И считать шаги на всякий случай. Через триста восемь шагов я уперся в забор из металлической сетки. Все. Пришли. Вот эта, справа, - моя. Я приблизил лицо вплотную к могильному камню, чтобы прочитать надпись. Не видать ни хрена. Я быстро включил и выключил фонарик. 'Ныне среди ангелов'.
  Я стою перед могилой Сары Ли с лопатой в руке и смотрю вперед, в темноту. Тишина и темень такая, что, кажется, будто весь мир куда-то провалился. Нет ни Куинспорта, ни Джексона... Ничего нет, не было и не будет. Нет, кажется, когда-то где-то что-то было... Давно и далеко. На другой планете. Нет, это я на другой планете. И я не смогу вернуться. Я не знаю куда лететь. Я мотнул головой, стряхивая наваждение, и с размаху вонзил лопату в землю. Тук-тук! Кто там?
  Сначала я подкопал и выворотил из земли могильный камень. Под камнем ничего не нашел. Взялся копать дальше. Лопата была неудобная, потому, что черенок короткий. А черенок короткий, потому что пришлось обрезать - не влезал в багажник. Грунт был песчаный и сухой, только сверху влажный от прошедших дождей - на глубину полфута, не больше. Часто попадались камешки и лопата быстро затупилась. Еще быстрее я натер мозоли. Надел резиновые перчатки, но вскоре снял их - руки под резиной мокли. Чем глубже я зарывался, тем чаще и крупнее попадались камешки. И все очень походило на то, что эту землю давно никто не трогал. Один раз попался камень величиной с лошадиную голову. Я замучился его вытаскивать. Как, интересно, он попал в могилу?
  
  Я знал уже, что кроме истлевших костей и гнилых досок там ничего нет, но я копал. Я копал с упорством обреченного, который должен окончательно убедиться в том, что надежды нет. Копал зло, копал отчаянно. Копал, не чувствуя усталости, не чувствуя боли в ладонях на месте сорванных мозолей. Копал, потому, что мне оставалось только одно - копать. Он не будет торопиться. Прикладываясь, время от времени, к плоской фляжке, сплевывая под ноги табачную жвачку, мурлыча 'Ох, уж, эта Лизи'. Шляпой вытрет пот с лица. Жаркий денек!
  Лопата наткнулась на что-то и я выворотил из земли длиннющую щепку. Так, хорошо. Сейчас кости пойдут. Так, вот это что такое? Вот это они и есть. Запутаны в кусках какой-то ткани. То ли одежда, то ли обивка гроба. Пару раз я светил фонариком, но, кроме земли, костей и досок не видел ничего.
  Я копал наугад, как попало, выкидывая из могилы кости и обломки досок, которые разбивал лопатой. Вот и череп. 'Привет, девчонка! Классно выглядишь сегодня!' Я достал сигарету, прикурил, но едва сделал первую затяжку, как меня стошнило прямо на останки.
  Меня рвало и рвало без перерыва и я не мог остановиться. Пирожок с джемом, пирожок с рыбой, пирожок с курицей, бисквит с вишневым вареньем, шницель по-венски, тушеная фасоль... Блевать было уже нечем, но меня прямо выворачивало наизнанку. Мне казалось, что я вот-вот выблюю свой желудок. Я стоял на коленях, сжимая в руках черенок лопаты и издавал ужасные, совершенно нечеловеческие звуки, пытаясь еще что-то выдавить из себя.
  Вспыхнул свет и я услышал голос сверху.
  - Давай-ка, парень, вылезай оттуда.
  Это был голос Лари Тейлора. Он стоял на краю разрытой могилы и светил фонариком мне в лицо.
  - Брось лопату и вылезай.
  
  
  Маленькая комната без окон. В комнате ничего нет, кроме металлического стола. Стены крашены темно-зеленой масляной краской. Кое-где краска облупилась и видно, что раньше стены красили синей краской. С потолка свисает лампочка в зеленом, засиженном мухами абажуре. Я сижу за столом, напротив меня сидит Виктор. Мои ладони забинтованы.
  - Пока тебе предъявлены обвинения по трем пунктам: предумышленное нанесение ущерба муниципальной собственности, осквернение захоронения и надругательство над останками.
  - Какое еще надругательство?
  - Ты там наблевал.
  - Ну я же не специально! Это получилось непроизвольно.
  - Ты можешь это доказать?
  Я вздохнул.
  - Ладно, продолжай.
  - Скажи еще спасибо, что ее родители умерли, а то бы неприятностей у тебя было гораздо больше.
  - Спасибо тебе, о Боже, за то, что взял их в лучший из миров.
  - Я сильно сомневаюсь, что папаша этой Сары находится сейчас именно в лучшем из миров. Но это все лишние подробности. Вернемся к делу. Что касается первых двух пунктов - улик слишком много. Следы твоих ботинок, грязь под ногтями, окурок, свежие мозоли на руках, свидетельство полицейского...
  - Он не видел, как я раскапывал могилу.
  - Лучше бы он видел, как ты раскапывал могилу, но не видел, как ты блевал. Потому, что третий пункт - самый серьезный.
  - Я могу сказать, что гулял по кладбищу, увидел разрытую могилу...
  - Джим, такие истории ты будешь рассказывать в своем Миссисипи, когда тебя поймают с ножом в руках над трупом негра. Ты думаешь о формальной стороне дела, а я думаю о наших присяжных. Они скажут: 'Виновен'. Далее: смотритель кладбища дал свидетельские показания, в которых утверждает, что в декабре прошлого года ты явился на кладбище пьяный, лез к нему с кулаками и всячески оскорблял.
  - Наглая ложь. К тому же, это не имеет отношения к делу.
  - Это судье решать, имеет или не имеет. В любом случае, эти показания - еще одна гирька на другую чашу весов. Прокурора я знаю. Хороший мужик. Малость туповатый, но зато упрямый и обидчивый. Я выиграл у него вчистую пару дел и теперь он жаждет поквитаться. Я думаю, они предложат признать нанесение ущерба муниципальной собственности и надругательство над останками. За это снимут обвинение в осквернении захоронения. Получишь год-полтора.
  - Сколько?! Полтора года?! За разрытую могилу?! Да вы что тут...
  - Да, парень, закон суров. Ну-с, перейдем к хорошим новостям: завтра ты можешь выйти под залог. Я думаю, долларов четыреста-пятьсот, учитывая то, что ты не местный.
  - У меня нет пяти сотен.
  - Я могу тебе одолжить.
  - Предварительное заключение зачтется мне в отсидку?
  - Зачтется.
  - Тогда какая разница, если все равно сидеть? Я хочу, чтобы все это быстрее кончилось. И куда я пойду, когда выйду? Что-то мне не хочется рисоваться в Куинспорте.
  - Можешь снять комнату в местном отеле, можешь пожить у меня.
  - Нет, не хочу напрягать тебя еще и этим.
  - Ты меня не будешь напрягать.
  - Нет.
  - Как знаешь. У тебя есть какие-либо просьбы?
  - По дороге из Куинспорта, в ста ярдах от кладбища стоит камень, похожий на спящего медведя. С левой стороны дороги. Недалеко от этого камня стоит моя машина. Дверцы не заперты, а ключ от замка зажигания в бардачке, в спичечной коробке. Загони ее к себе в гараж, пожалуйста.
  - Хорошо. Что-нибудь еще?
  - Сколько я тебе буду должен?
  - Забудь. Я все устроил. Меня назначили твоим адвокатом. Ладно, я пойду, - он поднялся, взял со стола свой портфель. - Надо кое-что обдумать. Я приеду послезавтра. До тех пор никаких показаний не давай. До встречи.
  - До встречи. Спасибо тебе за все.
  - Еще рано говорить 'спасибо'.
  
  Закрутилась, завертелась чертова карусель... И все из-за чего?
  И будет давать он тебе серебро, но не бери у него серебро. И будет давать он тебе золото, но не бери у него золото. И будет давать он тебе перстень медный. Возьми у него перстень медный и надень на палец безымянный...
  И как я так вляпался? Очень просто и очень глупо. Смотритель кладбища заметил свет от фонарика и позвонил в полицию. И что эта старая образина делала там ночью?
  Я сижу в Огасте, в предвариловке, в камере, рассчитанной на двадцать человек. От коридора камеру отделяют две решетки, отстоящие друг от друга на расстоянии трех ярдов. С посетителями обитатели камеры общаются прямо через эти решетки, а в отдельной комнате для свиданий встречаться можно только с адвокатом.
  В камере двойные нары, три стола, душ, умывальник, унитаз. Окон нет. Большую часть времени я провожу на койке. Библиотеки нет, но можно попросить у соседа книгу или журнал. Когда уходишь из камеры 'с вещами', свои книги и журналы надо оставлять. Это неписанный закон. Поэтому я не прошу у Виктора книг. Читаю то, что есть. Прочитал уже 'Судьбу Глории', 'Чикагского Потрошителя' и 'Бриллиантовую пыль'. Шахмат нет, есть шашки. В первый же день я стал Абсолютным Чемпионом камеры. Народ постоянно тасуется: одних приводят, других уводят. Приводят, как правило, вечером или ночью, уводят днем. Из тех, что приводят - половина пьяные. Обстановка спокойно-тоскливо-угнетенная. Вновь прибывший парень с разбитой рожей кидает в стену стулом, после чего принимается трясти решетку и орать: 'Эй, ты, жирный козел, а ну, открой!'. Парня уводят. Когда его приводят обратно, он тихо и спокойно ложится на койку.
  Через день меня опять отвели на свидание с Виктором.
  
  - Как я и говорил, тебе предложат признать нанесение ущерба муниципальной собственности и надругательство над останками. Если признаешь себя виновным по этим пунктам, обвинение в осквернении захоронения с тебя снимут. Прокурор будет требовать пятнадцать месяцев тюрьмы. Если будешь хорошо себя вести, выйдешь через десять.
  - Пятнадцать месяцев!
  Я оглядел безразличные ко всему стены комнаты. А Виктор молчал и смотрел на меня 'многозначительным взглядом'. Затеплилась искорка надежды. Обессилевший путник... сбившийся с дороги... в кромешной тьме... внезапно... блеснувший слабый огонек... в снежном буране... отдаленный звук... собрав остатки сил... окоченевшими пальцами... Я сказал:
  - Но.
  Оценивающий взгляд. Стою ли я, все-таки, того, чтобы вытаскивать меня из этого дерьма? Ну давай уже, говори, твою мать, оставь свои театральные штуки - ты не перед коллегией присяжных. Он, наконец, кивнул, соглашаясь с чем-то внутри себя.
  - Но дела наши не так уж плохи. Есть свидетель, который утверждает, что видел, однажды, как на Вашингтон Стрит, напротив аптеки, с тобой случился внезапный приступ рвоты. Это было тридцатого апреля примерно в девять часов вечера. Если помнишь, ты тогда возвращался от меня в гостиницу, но эту деталь упоминать не стоит. На тебе был костюм и синяя рубашка. Ты шел по улице, на тебя накатило, ты стал блевать прямо на тротуар. Продолжалось это примерно минуту. Потом ты вытер рот платком и пошел дальше.
  - Это называется 'лжесвидетельство под присягой'.
  -Не надо мне объяснять, что и как называется. Я знаю это лучше тебя. Хочешь отсидеть год в тюрьме?
  - Нет.
  - Тогда не говори всякие глупости.
  - Извини.
  - Извинения принимаются.
  - Но с какой стати этот парень будет давать показания в мою пользу? И кто он такой?
  - Ты его не знаешь, да и незачем тебе его знать. Числится за ним один должок - вот он его и отработает. Не волнуйся, его не будет мучить совесть. Итак, у тебя синдром Мерфи. Одно из проявлений этого синдрома - внезапные приступы тошноты, которые нельзя контролировать. Вот - Виктор протянул мне лист бумаги, - это описание симптомов и твоя история болезни. Прочитай сейчас и запомни. Если прокурор будет настаивать на медицинском освидетельствовании, это пригодиться.
  Я взял листок, прочитал и отдал Виктору.
  - Завтра я переговорю с прокурором и, думаю, через пару-тройку дней вся наша дружная компания предстанет перед судьей. Готовься.
  - Что про меня говорят в Куинспорте?
  - Разное. Например, что для колдовского ритуала тебе нужны были погребальные одежды девственницы.
  - О, Боже, как они узнали?
  В ночь полнолуния одень на огородное пугало погребальную одежду девственницы, взятую из могилы. Обойди вокруг пугала три раза. Обходя первый раз, окропляй пугало кровью собаки. Обходя второй раз, окропляй пугало кровью свиньи. Обходя третий раз, окропляй пугало кровью недоношенного человеческого плода...
  - В таком случае, ты выбрал не ту могилу.
  Интересно. Когда умерла Сара Ли, ему было где-то двадцать шесть - двадцать семь...
  - Ты знал ее?
  - Здесь все друг друга знают.
  Знали бы все - нарисовали бы розу. Нет, это намек. Голубку? Голубка годится.
  - Ну ты не думай, что там только о тебе и говорят. Так... чешут языками от нехер делать.
  
  Обвинение в надругательстве над останками было снято. Мне предъявили обвинения в преднамеренном нанесении ущерба муниципальной собственности и осквернении захоронения. По этим пунктам я признал себя виновным. Мне дали пять с половиной месяцев тюрьмы и штраф пятьсот долларов, плюс компенсация ущерба, нанесенного Уполномоченному Комитету по управлению делами города Куинспорта.
  После суда я позвонил на работу, сказать, чтобы к ужину не ждали. Разговор не получился. Босс, едва услышав мой голос, тут же начал сыпать претензии и обвинения:
  - ... а кроме того, мальчик, тебе придется объяснить, почему ты отсутствовал в офисе двадцать второго апреля с десяти часов четырнадцати минут до...
  - А кроме того, пошел ты в жопу, розовый гандон, - сказал я и повесил трубку. Его жена говорила, что он пользуется презервативами именно такого цвета. Пусть теперь гадает, откуда мне это известно. Она, кстати, с большими причудами в постели.
  В тот же день меня перевели из предвариловки в отсидочную зону.
  
  Я поселился в уютной камере, размером шесть на три ярда, с видом на небо из маленького окна с двойной решеткой и сеткой между решетками. Моими соседями были Джерри Чепмен по кличке Плохиш, Джонни Норманн по кличке Пискля и Майкл Гриффит. Плохиш сидел за драку с полицейским, Пискля за наезд в пьяном виде на старушку, а Майк - за кражу коров и нанесение побоев. Впрочем, этот парень всем говорил, что за всю жизнь не взял чужого цента, что коровы эти его, а Джон Банглер подлец и он с ним еще поквитается.
  В тюрьме я освоил столярное дело. И у меня неплохо получалось. Я даже придумал новый дизайн для детского стульчика. Потом этот стульчик пустили в серию. Мой мастер был мной очень доволен. Еще я читал книжки, изучал испанский, играл в шахматы и пинг-понг, занимался силовой гимнастикой, не употреблял спиртные напитки и ел очень мало сладкого. Каждый день, открывая глаза, я видел стены своей камеры. Каждый вечер, ложась спать, я укрывался тюремным одеялом. За хорошее поведение меня освободили досрочно. Я вышел через четыре месяца и с отличными рекомендациями.
  
  Как и положено, у ворот тюрьмы меня ждали. Виктор приехал на моей машине. Мы обнялись, обменялись фразами, которые полагается произносить в таких случаях.
  - Ну, как ты?
  - Да все в порядке, как ты?
  Я сел за руль и мы поехали в сторону Куинспорта. Было довольно прохладно в тот день. Пасмурно, но без дождя. Мы мало разговаривали.
  Перед поворотом на Куинспорт Виктор сказал:
  - Ну что, зайдешь ко мне? Сыграем партию... Завтра поедешь в свой Джексон. Тебе, я полагаю, торопиться уже никуда не надо.
  - Нет, Виктор, что-то мне не хочется. Да и погода... не располагает.
  - Как знаешь... Тогда высади меня здесь.
  - Зачем? Я подвезу тебя до дома.
  - Соскучился по Куинспорту?
  - Да вообще-то, не очень.
  - Тогда не утруждайся. Пройдусь пешком. Это полезно.
  - Ты уверен?
  - Что полезно? А черт его знает.
  Я остановил машину у поворота. Мы вышли. Виктор спросил:
  - Деньги-то есть на дорогу?
  - На дорогу есть.
  Он стоял напротив меня. Все? Все. А что еще? 'Передай Анне привет'? 'Передай, что она навсегда останется в моем сердце'? 'Передай, что я ее буду вспоминать'. Я легонько толкнул его кулаком в плечо.
  - Ну, что, прощай, что ли?
  Мы обнялись, похлопали друг друга по спине.
  - Ладно, Джим, давай. Счастливого пути.
  - Счастливо оставаться.
  
  И опять пошли мелькать вдоль дороги елки, елки, елки... А я все еду и еду, и все елки да елки. Когда же они кончаться, мать их?
  
  
  Исключительная свежесть.
  
  
  Не пора кое-что изменить?
  
  
  Кредит!
  
  
  Скидки!
  
  
  Ты уверен?
  
  
  Прежде, чем сделать это, будьте уверены.
  
  
  Война закончилась, а я не знаю.
  
  
  Бери выше.
  
  
  Это какой город?
  
  
  Вернулся к жене и детям.
  
  
  Они все одинаковые.
  
  
  Конечно, я буду.
  
  
  Здесь был мой дом.
  
  
  Прежде я делал это быстрее.
  
  
  Сейчас он придет и все расскажет.
  
  
  Скоро все изменится.
  
  
  Не думай, что я такая дура.
  
  
  Надеюсь, этого хватит.
  
  
  Подождите, я не готов.
  
  
  приобретая, порой, самые причудливые очертания.
  
  
  
  Выставка-продажа новейших образцов по специальным ценам.
  В жизни каждого человека наступает такой период...
  
  До Портленда я несся так, будто за мной гналась нечистая сила. А дальше началось: то пробки, то мост закрыт на ремонт. Ночевал в машине, потому что на мотели денег не было. А утром опять эта чертова трасса... И опять я еду по ней в уикенд. Наверное, я мазохист. Но на этот раз у меня не было выбора - я не виноват, что меня выперли из тюряги именно в пятницу.
  
  Заправщик в красной шапочке думает о чем-то о своем.
  
  Оформление в течение 30 минут!
  
  Отправление в течение 30 секунд.
  
  Отравление в течение в нижнем течении.
  
  течение лечения
  
  оформление впечатления
  
  оформление отправления
  
  лечение влечения
  
  многочисленные впечатления
  
  Птички молча сидят рядком на телеграфных проводах. Что сейчас идет по этим проводам? '...091860 1700 Чикаго СОК 012500 046518 МОО 006430 061845 ТЕК 001470 023940 ГАО 002750 034478 ЮСГ 000450 073617...' Белый 'Бьюик', так долго маячивший впереди, сворачивает направо. Все спешат по своим маленьким, но важным делам, и только я один возвращаюсь с проигранной войны.
  
  
  В Джексон я приехал на третий день, под вечер. Поставил машину у дома, зашел в свою квартиру. Бросил сумку у порога, прошел в ванную, умылся. У меня появилось странное желание найти какие-нибудь следы моего отъезда. Кружку со следами недопитого чая на кухне или атлас 'Вся Америка', забытый на диване... Ничего я не нашел. Все прибрано, все вещи на своих местах. Я пошел в душ. Потом разобрал сумку и запихнул ее в шкаф, с глаз подальше.
  Идти никуда не хотелось, но и дома сидеть тоже не хотелось. Я выпил бренди, покурил. Позвонил Анжеле. 'Встретимся?' Она сказала: 'Приезжай'. Я выпил еще, опять покурил. Вышел из дома, сел в машину и поехал. Боб Лайтинг из радиоприемника пытался меня утешить: 'забудь об этом, парень, иди скорее к нам, мы будем танцевать всю ночь'.
  Она открыла дверь. Я вошел. Она спросила:
  - Ну, что? Нашел?
  Я отрицательно покачал головой. Она сказала:
  - Это видно по твоей унылой роже.
  
  
  С тех пор прошло 24 года. Анжела давно замужем. После моего возвращения мы еще чуть больше двух месяцев продолжали наши отношения 'без обязательств', пока она не сказала мне: 'Джим, один хороший человек сделал мне предложение'.
  Потом она прислала мне приглашение. Дорогой Джим. С амурчиками и голубочками - такие продают в газетных киосках. С каждой полудюжины - бонус. Только вписать нужную фамилию. Она сама вписывала. Ее почерк. Уважаемые..., уважаемый..., дорогая..., дорогие..., уважаемые..., дорогие..., дорогой...
  Больше я ее не видел и не слышал о ней ничего. Я не получал от нее открыток на Рождество. Она даже не осталась зачеркнутой строчкой в записной книжке, потому что у меня нет записной книжки. А на прошлой неделе она пыталась перехватить у меня такси. 'Проваливай на метро, феминофобский урод!' Я рассмеялся: 'Ты, никак, в Нью-Йорк перебралась?', она обернулась. Узнала и бросилась обниматься. Мы зашли в уютный ресторанчик, посидели там пару часиков, поговорили. Вспомнили старые добрые времена. Она теперь директор какой-то строительной фирмы в Нью-Йорке. У нее половинный пай в этой фирме и скоро она выкупит вторую половину у своего компаньона - 'этого придурка с жопой вместо головы'. Три года назад стала бабушкой. Она записала свой телефон на счете, который принес официант: 'Будешь в наших краях - позвони обязательно'. Ее шрам на лбу почти не различим. Если не знать - можно не заметить.
  Ну и вот, значит, приезжаю я по адресу, звоню в дверь, открывает женщина. Не молодая, но и не старуха еще. Я говорю:
  - Здравствуйте, я Джим Смит. Я к мистеру Джексону.
  А она говорит:
  - Ой, вы, наверное, ошиблись. У нас таких нет. Тут живут Карлсоны.
  - Извините, мэм, но это ведь дом номер двадцать восемь?
  - Да, это мой дом, - говорит она, как бы даже с гордостью.
  - Западная Вашингтон Стрит?
  - Ой, нет, что вы! Это Западная Портер Стрит. Вы ошиблись. А номер дома мой. Это точно.
  'Вы ошиблись'. Я ошибся. Ей было за пятьдесят. Явно не из тех дамочек, что мучают себя неизвестно кем придуманными идиотскими диетами. Открытое, доброе лицо. Сеточка морщинок возле глаз, потому, что она всегда улыбается. Она и сейчас улыбается. Отличная жена, идеальная мать. А какая бабушка! А ее фирменный пирог с капустой! Это просто чудо. И, конечно, мужик ей попался хороший, иначе бы видна была характерная печать на лице, какую носят все несчастные жены. Нет, у этой все в порядке. Я тупо смотрел на нее, не понимая, как я мог так оплошать. Как я мог свалять такого дурака. Точный смысл выражения 'попутал бес' дошел до меня в этот миг. Это затмение разума, которое ничем иным нельзя объяснить.
  Моя реакция на сообщение об ошибке вызвала у нее приступ сочувствия и горячее желание помочь.
  - Да вы не расстраивайтесь так, ведь Западная Вашингтон Стрит - это параллельная улица, буквально в двух шагах. Смотрите: вот перекресток. Видите? На этом перекрестке повернете направо и следующая улица - это и есть Западная Вашингтон Стрит. Вы там будете через две минуты.
  Она растолковывала мне это как маленькому мальчику. Показывая направление, взяла за локоть и развернула в нужную сторону. И даже похлопала по спине, придавая начальный импульс.
  - Да, мэм. Спасибо, мэм. Извините за беспокойство.
  Я повернулся, медленно сошел с крыльца и медленно пошел к своей машине. Ты ошибся. Я ошибся. Мир вокруг не изменился. Так же чирикали птички, сосед миссис Карлсон поливал из шланга клумбу. Девочка лет четырнадцати учила мальчика лет десяти кататься на роликовых коньках. Наверное, сестра.
  Я сел в машину, но не тронулся с места. Я ошибся. Господи, Боже мой, я ошибся! Почему меня не смутил трехзначный номер могилы? Ведь на этом кладбище тысячи могил!
  После встречи с клиентом, на которой мне надо было изображать равнодушие, а изображать ничего и не надо было, это равнодушие прямо перло из меня, в результате чего клиент занервничал, застремался, и, испугавшись, что мы нашли более выгодный вариант, в конце концов, пошел на попятную и согласился на все наши условия, я купил лопату. Дома я отрезал часть черенка длиной десять дюймов. Каждый день я крутил этот обрубок одновременно левой рукой в одну сторону, а правой рукой - в другую. Через месяц кожа на моих ладонях загрубела как картон, а еще через два месяца я мог колоть ладонью грецкие орехи. Ладони профессионального землекопа.
  В воскресенье я поехал за город, чтобы выбрать место для проведения контрольной проверки - какой-нибудь укромный уголок с песчаной почвой и, желательно, не в пределах частных владений. Я осмотрел балку с пологими склонами, заросшими акацией; потоптался на лужайке, покрытой какими-то синими цветочками между хлопковым полем и сосновым лесом; нашел было что-то подходящее рядом со свалкой - в стороне от туристских маршрутов и от города недалеко, но, буквально в двух шагах, за руинами сарая, обнаружил составленные кружком ящики и продавленные автомобильные сиденья. Закрытый Частный Клуб Подрастающих Нигеров, черт бы их побрал. И я поехал дальше, и ездил, ездил, ездил, сворачивал на проселочные дороги, проезжал через парки, поля, кусты, мосты и мостики, заехал случайно на территорию лесопилки и потом на какую-то ферму, хозяин которой вышел меня встретить, а я развернулся вокруг него и уехал обратно, пока, наконец, не остановился у старой водонапорной башни.
  Да. Именно то, что нужно. Скромно и просто, без выпендрежа и потуг 'сделать красиво': поросший бурьяном пустырь, посреди пустыря - большая ржавая бочка на высоких опорах, недалеко от бочки - остов грузовичка без колес и кузова. К капоту грузовичка проволокой прикручен, кое-как, череп коровы.
   В ближайший четверг, покончив с текучкой, я вышел из кабинета, сказал секретарше: 'Лаура, я в Кэнтон, буду после обеда', спустился в гараж, сел в машину и поехал за город.
  Лаура кивнула, записала в ежедневнике: '933: Джим - Кэнтон, п. о.' и вернулась к своей пишущей машинке, а когда я исчез из поля зрения, немедленно сняла телефонную трубку и набрала номер. 'Кармен? Ты можешь говорить?'
  
  Я выбрал будний день, потому что в будний день меньше всякого народа шляется по округе. День был пасмурный. 'И очень хорошо', - подумал я, но когда доехал до места, погода изменилась - выглянуло солнышко. 'И это хорошо', - подумал я.
  Я вышел из машины, постоял, огляделся, помочился на опору водонапорной башни и закурил. Достал листочек, вырванный из школьной тетради и, сообразно с планом местности, намалевал на нем пиратскую карту. Выбранное место пометил жирным крестом. Предосторожность не бывает лишней.
  Я копаю под музыку - в машине играет магнитофон. Сначала 'Фиолетовые клоуны', потом 'Девственники на пенсии'. Земля твердая, сухая. Сверху насыпной грунт. Я откопал кусок резины от автомобильной камеры, несколько ржавых железок и спутанный клубок тонкой проволоки. Все найденные артефакты я кидаю в отдельную кучку.
  Пошел песочек. Копать стало легче. Мимо проезжает пикап. Водитель - мужик в клетчатой рубашке фермерского вида - смотрит с открытым ртом. Оказывается, рядом проходит грунтовая дорога, но я не заметил ее из-за высокой травы. Ну и хрен с ним.
  
  Через два часа и одиннадцать минут я закончил. И это с перекурами. Я не натер мозоли и не очень-то устал.
  Я стоял и смотрел на дно ямы. Полицейская машина появилась, когда я уже бросил туда окурок и собрался сваливать. Она приближалась, пыля по грунтовой дороге. Ну, вот, блин, здрасьте. Явно по мою душу. Машина остановилась в десяти ярдах от меня. Из нее вылезла толстуха лет под сорок с суровым лицом деспотичной домохозяйки. Следом за ней нарисовался так себе мужичок, без особых примет. В салоне я разглядел и того фермера, что проезжал мимо меня на пикапе. Он и настучал. Я стою, опираясь на лопату. Полицейские не стали ко мне подходить. Тетка сказала:
  - Сэр, положите, пожалуйста, лопату на землю.
  Судя по всему, она была главной. Я послушно положил лопату на землю.
  - Отойдите от нее на четыре шага.
  Я отошел.
  - Покажите, пожалуйста, документ, идентифицирующий вашу личность.
  Я пошел к машине. Эта неврастеничка сразу завопила:
  - Не подходите к машине!! Отойдите от машины!!
  Они оба схватились за свои пушки, но не вынули их из кобуры.
  - Но мои права в машине.
  Это заявление вызвало легкую растерянность в их рядах. Но полисменша быстро нашлась:
  - Где именно в машине находятся ваши права?
  - В бардачке.
  - Откройте правую дверь и возьмите их. Но не садитесь на сиденье!
  - Хорошо, хорошо, мэм. Как скажете.
  Я подошел к машине, открыл дверцу и полез в бардачок.
  - Сэр, возьмите, также, техпаспорт и страховку на машину.
  - Уже взял! - я помахал бумагами, явно довольный своей сообразительностью.
  - Отойдите от машины на четыре шага.
  Я отошел. Она, наконец, осмелилась подойти, вышагивая носками врозь. Форма перетягивала ее многочисленные округлости. Пристяжной держался чуть в стороне и сзади. Его правая рука лежала на кобуре.
  Амазонка заглянула в яму, потом принялась разглядывать мои документы.
  - Мистер Смит?
  - Он самый, мэм! - расправил плечи и счастливо осклабился.
  - Откройте, пожалуйста, багажник.
  - А можно мне для этого подойти к машине, мэм?
  - Да, подойдите к машине и откройте багажник.
  Я открыл.
  - Отойдите от машины на четыре шага.
  Милашка, ты еще не устала? Я отошел. Она подошла к багажнику, посмотрела.
  - Вы выкопали эту яму?
  Она показала на мою учебную могилу.
  - Я.
  - С какой целью?
  - Я ищу клад.
  Пауза. Пристальный взгляд. Глаза в глаза. Я добропорядочный гражданин, я добропорядочный гражданин, я не сделал ничего противозаконного...
  - Клад?
  - Да. Здесь должен быть клад. Вот, смотрите, здесь отмечено. Вот крестик.
  Я достал из кармана рубашки сложенный листок и развернул его. Полицейская женщина с недоверчивым выражением лица взяла листок. Полицейский мужчина держал руку на кобуре.
  Она посмотрела на листок, потом на меня. Потом опять на листок. Потом опять на меня.
  - Извините, но мне кажется, что это рисовал ребенок.
  - Я заплатил за эту карту сто долларов.
  Я, как мог, делал глупое лицо. Наконец, эта баба вздохнула - каких только идиотов не бывает на свете! - и протянула мне мою бумажку.
  - Вы должны получить разрешение на проведение земляных работ.
  - А кто выдает эти разрешения?
  Она не ответила, пока не записала в блокнот мое имя, фамилию, номер моего водительского удостоверения и номер моей машины.
  - Соответствующая городская служба. А сейчас вы должны закопать эту яму. Я не буду выписывать вам штраф за незаконные раскопки, но я сделаю это, если вы ее не закопаете. Вечером я приеду и проверю.
  Она резко повернулась - сперва плечи, потом задница - и пошла к своей машине. Ее по-мужски немногословный напарник сел за руль. Вид у него при этом был очень серьезный.
  Она проверила меня по рации и они уехали. Я поднял с земли лопату. Пегги, моя Пегги, помнишь, ты была маленькою розовою свинкой? Я закопал яму и поехал покупать запасную лопату.
  
  По полю бежит мальчик, над головой держит палку, к которой привязана леска. На другом конце лески - пластиковый пакет. Пацан и девчонка бегут за ним. Хороший день для запуска пакета.
  
  - Добрый день.
  - Добрый день, сэр.
  - Мне нужна лопата.
  Продавец кивнул так, как будто ждал меня еще с утра.
  В ряд стояли несколько лопат. Все разные. Продавец выхватил одну из них.
  - Вот, сэр! Это лопата! Это хорошая лопата. Прочная. Черенок из дуба. Купив ее, вы не выбросите деньги на ветер. Вы купите вещь, сэр, вы купите настоящую Вещь... НО!!
  Он поднял палец и значительно посмотрел на меня. Выхватил из ряда другую лопату, ловко крутанул ее как пропеллер в одну сторону, потом в другую, высоко подкинул, поймал другой рукой.
  - Лезвие настолько тонкое, что не требует заточки. Тонкое, но чрезвычайно прочное. Металлопластик. Этот материал используется в проекте 'Шаттл'. Не загнется и не затупится, даже если вы наткнетесь на камень. И! Обратите внимание на эти отверстия. Они не позволяют влажной земле прилипать к лезвию! Легкий черенок из алюминиевого сплава с насечками, чтобы ладонь не скользила по черенку. Благодаря наличию дополнительной ручки в средней части черенка, держать этот инструмент значительно удобнее, а копать легче. Вы не уверены, что лопата поместиться в багажник вашей машины? Смотрите! Ап! - и он, вынув какой-то штырек, отсоединил черенок от лезвия, - Ап! - приделал обратно. - К лопате прилагается чехол, предохраняющий ее от грязи и влаги при хранении и транспортировке.
  Я сказал:
  - Беру.
  
  Я продолжал делать упражнения с обрубком черенка лопаты. Это стало привычкой, а кроме того, я ходил в тренажерный зал. Я находился в хорошей физической форме.
  
  Вот и прошло лето со своей удушливой жарой и наступила осень. Медленно, но неизбежно за сентябрем пришел мой отпускной октябрь. Все, чего мы ждем, приходит неизбежно. Пятница, отпуск и так далее. Приходит и уходит. И мы бредем до следующего привала, морщась при каждом шаге от саднящих мозолей и беспрестанно поправляя лямки тяжеленного рюкзака. Послушайте, сэр, а вы уверены, что эта дорога ведет к вершине? Мне почему-то кажется, что мы движемся под уклон, нет?
  
  И вот, наконец, настал тот час, и, в одно прекрасное субботнее утро, я выгнал из гаража свой 'Форд Гранада', на заднем сиденье которого лежала уже новая бело-голубая спортивная сумка набитая всем, что нужно для дальней дороги, а в багажнике - старая армейская брезентовая сумка со спецодеждой и две лопаты. Было не пасмурно и не ясно, не тепло и не холодно - в общем, как-то невнятно. Я закрыл гараж, сел в машину.
  
  Улицы, знакомые до безразличия, но не в этот день, по виадуку над железной дорогой, а там, как раз, шел товарняк, и въехал на автостраду.
  
  
  Перл, мост, с которого Анжела высыпала в реку прах дяди Питера, еще один Перл, поворот к аэропорту, Брендон. На обочине стоит экскурсионный автобус, две женщины по очереди фотографируют друг друга на фоне водителя, меняющего колесо. Тоже приключение. Маленькое дорожное приключение. 'А это у нас пробило колесо. А это мы в 'Рован Оак'.' Дорога идет на подъем. Джексон за спиной теряется в утренней дымке. Впереди Аппалачи. Впереди Бостон. Впереди Портсмут, Портленд. Куинспорт. Таинственный город, затерянный среди бескрайних, непроходимых лесов. Его населяют удивительные существа. Немногим удалось побывать там, а те немногие из немногих, которым удалось вернуться, рассказывают, что...
  В Алабаме я познакомился с Иисусом Христом, а в Теннеси трахнул шестнадцатилетнюю девчонку. Лонлита. Она сбежала из дома.
  Я переночевал в мотеле недалеко от Страсберга в Виргинии. Того старого мотеля близ Вероны давно уже нет. На его месте еще лет пятнадцать назад построили целый комплекс - мотель, супермаркет, ресторан и заправку. Я знаю это потому, что мне случалось иногда проезжать этой дорогой. В Филадельфию, Нью-Йорк, Вашингтон. И даже в Бостон один раз.
  
  Тело, распростертое на дороге. 'Кавальер' вверх колесами. Другая машина смята в гармошку и марку ее определить невозможно. Молодой парнишка, верно свидетель, размахивая руками, рассказывает полицейскому как было дело.
  
  Фура - дура.
  
  Байкеры. Неподвижны в своих седлах. Я просигналил им из 'Рожденный быть диким'. Один бибикнул в ответ. 'Я приветствую вас, о братья!' 'Добрый день'.
  
  Мимо Нью-Йорка. Мимо, мимо, мимо, мимо.
  
  
  Бостон 20 миль. Тут у них, оказывается, не только сосны и елки. Есть еще клены, липы, ясень. Зеленый лес пестреет красным и желтым. Мрачноватые тучи фиолетовых оттенков подсвечены заходящим солнцем. Папаша Рональд на фоне американского народа. 'Он вернул нам нашу веру'.
  Ползу как жук мимо Бостона по окружной дороге. Все тучи ушли куда-то. Лунный свет в стакане водки. У Бонда была машина-самолет с выдвижными крыльями. Луна и бренди сведут меня с ума. О, это пустяки: в ночь перед полнолунием привязывайте меня полотенцами к кровати. В остальное время я вполне адекватен. Не забывайте проверять узлы и проблем не будет.
  Не могу оторваться от Бостона, как эта круглая Луна не может оторваться от Земли. Элтон Джон купил очки в оправе, усыпанной бриллиантами. Блекмор сотоварищи решили, что прошлое можно вернуть. 'Куинспорт - это город на окраине неба. Куинспорт - это место, где сбываются сны. Куинспорт - мой дом, где ни разу я не был. Это солнечный рай, это сказочный край во владеньях Весны'.
  
  Наконец я разорвал невидимые путы и как комета полетел в сторону Портсмута.
  
  Портсмут. Огни самолета, заходящего на посадку. Я все ближе и ближе. 'Пришло время кое-что изменить, послать кой-кого кой-куда, разбить гитару об эти бараньи лбы, бросить в эту витрину камень, или, в крайнем случае, дерьмо.' Мой друг, это время давно прошло.
  
  Я остановился на ночлег перед Портлендом. Решил шикануть и переночевать в отеле, потому что мне понравилась аллея, ведущая к этому отелю. Вдоль нее росли совершенно одинаковые елочки. Такие же одинаковые елочки выстроились на аккуратном газончике перед фасадом солидного пятиэтажного здания, похожего на офис преуспевающей фирмы. К отелю примыкал безлюдный садик: дорожки, вымощенные плиткой 'под булыжник', окаймленные ровнехонькими стенками стриженых кустов; деревья с кроной в виде идеальных шаров, кубов, конусов, цилиндров, пирамид и параллелепипедов.
  Я переночевал в комнате с ненужным телевизором и бесполезным кондиционером, стерильной и неуютной, как больничная палата образцового госпиталя. Заботливая медсестра в коротком белоснежном халатике с расстегнутой верхней пуговкой могла бы тут здорово сыграть на контрасте холода и тепла, чистоты и грязи, но - увы! - верно, была не ее смена. А жаль. Блеск никелированной стали, свечение матовой кожи...
  
  Я встал без пятнадцати шесть - на месте надо быть пораньше. Выхожу на стоянку. На улице темно. Осенним утром воздух свеж. Я сажусь в машину, завожу двигатель и включаю печку. Да, это уже не Миссисипи. Выезжаю на дорогу. Это тебе уже не Миссисипи, ковбой.
  Портленд. Ну, здравствуй, дружище. Давно не виделись. А ты изменился. Мне кажется, раньше ты выглядел получше. Серебристые баки нефтеперерабатывающего завода. Аэропорт. Там сейчас сидят люди в зале ожидания. Через мост. Через мост. Огромный контейнеровоз, выходящий из порта в открытое море. Кто объяснит мне, почему я не стал моряком? Снова через мост.
  Ищу то кафе. Вот оно. Витрина другая, вывеска другая, интерьер другой. Столики с пластиковым покрытием на металлических ножках. Та ли это лопата, если заменили черенок и лезвие? Скажем так: географически это было здесь.
  Я спросил говядину по-испански.
  - Извините, у нас этого нет. Возьмите ростбиф. Очень вкусно.
  - Жаль, мне нравилась ваша говядина по-испански.
  - Нет, вы ошиблись, у нас такое никогда не готовили.
  Да, девочка, я ошибся. Еще как ошибся. Я съел ростбиф и налил полный термос кофе.
  
  Через мост.
  Океан. Мутное кроваво-красное солнце висит над горизонтом. Туристы с фотоаппаратами. В такую рань. 'Мэри, а теперь меня на фоне океана и вон той сосны'.
  Красно-белые мачты с радарами. Наверное, что-то военное. Углубляюсь в лес. Косые лучи утреннего солнца падают на дорогу. 'Осторожно, дикие животные'.
  Притормаживаю, проезжая по мосту через живописную речушку. Вот где можно поселиться. Ловить форель прямо с веранды. Осенью сметать с нее красные кленовые листья. Зимой очищать дорожки от снега. 'Ну и навалило!' 'Устал, дорогой?' 'Есть немного. Что у нас на обед?' 'Оленина в винном соусе'. 'Пап, а возьмешь меня в следующий раз на охоту?' 'Возьму, сынок, возьму. Обязательно возьму'.
  
  Судя по счетчику пробега - подъезжаю. Эх, елочки-сосенки... Сосны, да трава густая, не чините ж ябеды, как мы с милочкой ходили по грибы по ягоды.
  
  Где-то, где-то, где-то здесь... Нет, не здесь, дальше. Точно? Проехал? Не может быть. Тогда где он? По обеим сторонам дороги - лес. Ровной сплошной стеной. Никаких съездов, ни направо, ни налево. Мне не кажется, что я когда-то проезжал по этой дороге. 'Как вы сказали, сэр? Куинсленд? Куинспорт? Нет, сэр, такого города нет в нашей округе. И не было никогда'. Я зажат в лесном коридоре, как на дне ущелья. Даже рекламных щитов нет. Эта бесконечная дорога никуда не ведет и съехать с нее невозможно. Тот ли это город, если от прежнего не осталось камня, стоящего на камне?
  Нет, я, определенно, еду слишком долго. Этот чертов поворот уже давно должен появиться.
  И ни одной живой души...
  
  Вот он!
  
  'Куинспорт. Добро пожаловать'. Скалистый берег, непременные сосны на скалах, нереально синий океан, над океаном - белоснежные облака. На скале стоит олень, на сосне сидит белка, из океана торчит хвост кита. Куинспорт. Добро пожаловать.
  Я не стал сворачивать и проехал по трассе дальше в поисках места, где можно спрятать машину. Ехать пришлось чуть не полмили, пока я не нашел маленькую чудную полянку, надежно укрытую от дороги высокими кустами. Там я и припарковался. Наверное, мне следовало взять в Портленде машину напрокат, чтобы не мелькать тут своими миссисипскими номерами, но... Но не люблю я брать машины напрокат.
  
  Я шел через лес вдоль дороги, соединяющей Куинспорт с автострадой. Воздух был чист и прозрачен. Сквозь густые ветви дерев пробивалось еще яркое, но уже не жаркое солнце, струившее свои ласковые лучи с безоблачной лазурной выси. Ничто не нарушало задумчивой тишины осеннего леса, и куда бы ни бросил взгляд свой наш таинственный путник, он мог видеть лишь зелень мохнатых сосновых лап. Иногда только, среди молчаливых лесных великанов, вспыхивал вдруг красным костром куст бузины или являлась во всей красе своего золотого наряда одинокая береза, неведомо как попавшая в это хвойное царство.
  Лес кончился, я вышел на куинспортское кладбище.
  
  А кладбище разрослось. Я гляжу, к нему прирезали порядочный кусок. Молодые клены, растущие вдоль дорожек, превратились в мощные деревья. Вот и памятник сыну генерала. Обветшал, обветшал. Вон какие трещины.
  Иду дальше по центральной аллее. Первая дорожка налево. Тут я уже был. Вторая дорожка налево. Как я и предполагал, нумерация могил на каждой улице начинается заново. Названий улиц нет - только номера. Почему? Улица Печальная. Улица Скорби. Улица Горьких Слез. Улица Запоздалых Сожалений.
  Номер сто сорок шесть... номер... двадцать восьмого апреля тысяча девятьсот двадцать... Сьерж Прокоп... возлюбленнейших чад Своих призываешь к Себе прежде... сто пятьдесят... восьмого марта тысяча восемьсот девяносто восьмого двадцать восьмого февраля тысяча девятьсот сорок восьмого... сто пятьдесят восемь... двадцать четвертого сентября тысяча восемьсот пятьдесят девятого... помнит еще Гражданскую войну... Виктор Йохансон... небесною любовью озарен, взираешь долу на скорбящих здесь... сто шестьдесят четыре... когда соединяться вновь... тысяча восемьсот... сто семьдесят шесть... Александр Хантер... Он был простой и честный малый. ...сто девяносто один... одиннадцатого июля тысяча девятьсот... двести... Витас Фимас... Патрисия Карпентер... лежит безгрешна и невинна... тридцать первого декабря... Мортимер Кид... двести восемь... Джейн Браун... Джонатан Рэттл... Уильям Нельсон... прожил одиннадцать месяцев... двести шестнадцать... Джордж Уайтстоун... Хиллари Уайтстоун... двести сорок два... Джон О'Брайен... Сьюзи О'Брайен... Чарльз Форстер... Герберт Филипс... Каролина Вуд... Артур Блэквуд... Кэтрин Фрост... Грета Маккормик... Густав Мюллер... Лесли Харрисон... Дженнифер Мур... Уильям Гастингс... Джонатан Ламберт... Льюис Джонсон... Алексия Джонсон... Томас Джонсон... Магдалина Джонсон... одна и та же дата. Угорели, что ли?... Джозеф Келер... Лаура Кох... Джозеф Браун... Кристиан Голдинг... Фридрих Лейбниц... Леопольд Маккинрой... Мадлен Райлендс... Джульетта Лонг... Лилиан Форд... Дэниэл О'Ши... Линда Монтгомери... Маргарет Барифилд... Лоретта Макинтош... Уильям Славич... Питер Джаггард... Джеффри О'Коннел... Уорнер О'Коннел... Мэрианн Уайтстоун... Грейс Маккинрой... Уайтинг... Джойс... Уайтстоун... Вебстер... Последняя. Двести восемьдесят восемь. 'Джулия Гуд. 28.02.1879г. - 26.02.1959г.' Двадцать пятого февраля дядя приехал в Куинспорт. Уехал в день похорон. Это она. Таблички 'Участок ?7' уже нет на заборе, но я прекрасно помнил то место, где она висела. Вот здесь, в двух шагах от могилы этой самой Джулии. 'Любила и была любима'. Вон оно как. Ну, что ж, я рад за тебя, Джулия. Не у всех это получается. А вон могила Сары Ли. Миллион извинений, мадам, я ошибся дверью. Никаких следов не осталось. Кажется, камень стоит неровно, нет? Я достал из кармана пальто сигареты, закурил. Джулия Гуд, значит. Опять баба. Что скажешь, дорогая Джулия? Доверься мне, я твой друг. Первая двойка в дате рождения кривенькая. Я наклонился, чтобы рассмотреть поближе. Здесь получился скол. От плиты откололся кусочек, когда выбивали дату. Потом подмазали гранитной крошкой. 2802187926021959. Номер счета? Где, в каком банке? Какой пароль? Эпитафия? Сколько банков я видел в Куинспорте? Кажется, два. К черту Куинспорт - здесь не кладут на счет больше ста тридцати пяти долларов за раз. 28021879 - 26021959 = 1999929. Не совсем обычное число. Ну и что? Делится на три. Если разделить, то это будет... Зачем делить на три? Дядя приехал за день до смерти. 'Цель приезда - бизнес'. Как она умерла? Я поднял с земли большой кленовый лист.
  
  - Доброе утро, мистер гробокопатель.
  Я обернулся. Передо мной стоял человек в форме полицейского. Это был не кто иной, как Лари Тейлор собственной персоной. Начальник городской полиции, судя по нашивкам.
  - Двести восемьдесят восемь - ваше счастливое число? - он кивнул в сторону могилы Джулии Гуд.
  Как это он ко мне подобрался?
  - Здравствуйте, мистер Тейлор. Как поживаете?
  Я не вздрогнул, не растерялся, не замешался. Признаков радости нечаянной встречи тоже не выказывал. Я смотрел на него совершенно спокойно. Но, все-таки, я думаю, у меня в лице что-то дрогнуло. Какая-то жилочка дернулась. И он это заметил. Как пить дать, заметил, сукин сын. Точно заметил.
  - Спасибо, мистер Смит, неплохо поживаю. Что на этот раз привело вас в наши края? Ищите могилу троюродного прадедушки?
  - Да нет, просто мимо проезжал. Смотрю: знакомые места. Извините за нескромный вопрос, офицер, а вас что привело в это место в столь ранний час?
  - Да, это нескромный вопрос. Но я отвечу. Мне позвонил Уоррен Чендлер. Он увидел вас и узнал. Вот я и приехал поздороваться с вами.
  - Уоррен Чендлер, - я усмехнулся. Вот уж не ожидал. Каким колдовством он держится еще в мире живых?
  - Так вы, значит, проездом, мистер Смит?
  - Да.
  - Ну вот и проезжайте.
  - Спасибо, офицер, я сам разберусь со своим маршрутом.
  Он стоял, заложив руки за спину. Опустил голову, посмотрел себе под ноги.
  - Нечего вам делать в этом городе, мистер Смит.
  - Я сам разберусь со своими делами.
  Он посмотрел на меня так, что я понял - он знает то, чего не знаю я.
  - Да, конечно. У вас это неплохо получается.
  Фигуру не потерял. Наверное на тренажерах. Три раза в неделю для поддержания формы. И я тоже. Стоит между мной и Куинспортом. Не обойти, не сдвинуть. 'Нам двоим слишком тесно в этом городе'. Большой кленовый лист спланировал между нами и лег Тейлору прямо под ноги. Так неожиданно и неуместно... Я не сдержался и улыбнулся. Тейлор даже не моргнул.
  - Ладно, - он не сдался - он явил милость. - Я не стану закрывать шлагбаум. Считайте это знаком доброй воли. Но, я надеюсь, что в этот раз, мистер Смит, вы не будете злоупотреблять нашим гостеприимством. Очень вам не советую это делать.
  Повернулся и пошел. Я сказал ему в спину:
  - До свидания, офицер.
  Он прошел по дорожке, свернул на центральную аллею и скрылся из виду. Твою мать, бывает же такое! Хорошо еще, что не спросил на чем я приехал и где моя машина. Чертов старикашка. Как он меня вычислил? Сидел в засаде? К машине я вернулся тем же путем, которым шел на кладбище. Идти вдоль дороги мне не хотелось. Не хотелось, чтобы кто-то видел эти мои сложные маневры.
  По дороге видел бурундучка.
  
  Я засунул в пластиковый мешок рабочую одежду и пакетик с гидросорбентом. Этот мешок с одеждой и две лопаты закопал недалеко от машины. Присыпал хвоей, веточками и положил сверху старую покрышку, которую привез с собой. Приметил место - сосну с раздвоенным стволом. Потом поехал в город.
  
  Кожевенная фабрика закрыта. И уже давно. Надпись 'Браун и Грин' выцвела и осыпалась. Зеленая краска осыпается быстрее. Нефтеперегонный завод. 'ВНИМАНИЕ! ЗОНА ПОВЫШЕННОЙ ПОЖАРНОЙ ОПАСНОСТИ'. Понаставили новых баков, протянули какие-то трубы. Я сворачиваю влево. От сарая, который 'Американская энциклопедия' именовала 'текстильным производством' не осталось и следа.
  Город тоже разросся. Этих домов раньше не было. Старушка с палочкой и белым пухом вместо волос. Стоит на тротуаре, куда-то смотрит. Первый живой житель Куинспорта. Не считая Лари Тейлора, конечно. Вуд стрит. Женщина в больших темных очках за рулем встречного 'плимута'. Две молоденькие девушки. Идут под ручку. Смеются. Та, что слева посимпатичнее той, что справа. И одета получше. Тогда они еще не родились. Зеленый мужик с топором.
  
  Последний поворот. Школа. Флаги на флагштоках. Да, да, школа. А я как-то и забыл про нее. Мясная лавка цела. А церкви нет. Той, деревянной, нет. На ее месте нечто прямоугольно-несуразное из белого бетона с большим количеством цветных стекол. Похоже на кинотеатр. Елка на площади. Не та же самая, потому, что выросла.
  
  'Веселый Билл. Отель - кафе'.
  Я остановился. Вышел из машины. Постоял, огляделся.
  - Ну, здравствуй, Куинспорт.
  - Здорово, ковбой!
  - Как оно ничего?
  - Все хоккей, Джим, все хоккей.
  Ее окно. Темно-синие шторы. А тогда какие были? Э-э-э-м-м-м-м... Бежевые, с квадратиками! Точно. Дверь новая. Лучше сказать 'другая', потому, что давно уже не новая. Я открыл дверь и зашел внутрь.
  Барная стойка та же. Стены обшиты теми же досками. Еще больше потемнели от времени. Столы и стулья, если не те же самые, то, по крайней мере, такие же. Большие часы меж двух лестниц. Да, эти лестницы на второй этаж... Та, что справа, та что слева. Но есть и перемены. Керамическая плитка на полу. За стойкой, во всю стену - витраж с подсветкой. Деревянных высоких табуретов у стойки уже нет. Вместо них - круглые банкетки. Корявые бронзовые люстры заменили на светильники в виде шаров, подвешенных на длинных шнурах. Зеленая кнопка с надписью 'Обслуживание' есть теперь над каждым столиком, стоящим у стены. Очень удобно.
  На стене висит рукописный плакат в рамке под стеклом. Устав Куинспортского Братства Рыбаков. 'В Братство сие вступить может каждый Добропорядочный Гражданин Славного Города Нашего Куинспорта, проживающий в Оном или Окрестностях Его, если на то будет Воля большей Части Братьев, изъявленная на Сходе...'
  Клуб Рыбаков. Помню, помню. На этой же стене висят четыре картины на тему рыбалки, сделанные из цветной лески, какие-то самодельные дипломы, большая таблица с текущими результатами Ежегодного Рыбацкого Чемпионата, поплавки, катушки, блёсны, две удочки крест-накрест и в два ряда - фотографии победителей всех прошедших чемпионатов. Сначала черно-белые, потом цветные. Каждый Чемпион со своей рыбой. Я заметил, что некоторым посчастливилось побывать на пьедестале два раза, а вот Эрих Кюнг был Чемпионом трижды: в 1966, 1968 и 1976 годах. Отдельно, на почетном месте в центре экспозиции - большой портрет победителя прошлогоднего чемпионата. Победитель держит в руках Переходящий Чемпионский Кубок в виде стоящей на хвосте рыбы с открытым ртом. Фоторепортаж 'Чемпионская Рыбалка'. Вот будущий чемпион собирается на рыбалку. Он еще не знает, какая удача его ждет, но уже оптимистически скалится. Этот трафаретный оскал присутствует далее на всех фотографиях. Вот он приехал на речку и выгружает из машины свои рыбацкие причиндалы. Закидывает удочку. Поймал первую рыбку довольно скромных размеров. Ничего, ничего, еще весь день впереди. Опять закидывает удочку. Сам процесс лова Чемпионской Рыбы не запечатлен для потомков - наверное, ребятам было не до того, поэтому на следующем снимке чемпион уже с чемпионским трофеем. Рядом стоит примазавшийся к славе неизвестно кто. Далее - серия 'Возвращение Домой'. Чемпион демонстрирует улов охуевшей жене. А вот и все семейство: на переднем плане дети чемпиона - два мальчика - держат перед собой бедную рыбину, за ними в обнимку стоят чемпион с женой. Взвешивание рыбы: прибежали уже друзья и соседи. Последнее фото - ужин Чемпиона. Рыба, политая майонезом, украшенная зеленью и овощами лежит на большом блюде посреди стола. Жена кладет Чемпиону на тарелку порядочный кусок. Я заметил, что когда чемпион собирается на рыбалку, у него из-под куртки торчит желтый воротник свитера, тогда как на рыбалке и далее - он уже зеленый. Явно, позднейшая вставка. Доска объявлений. 'В субботу утерян макинтош (черный), синий зонтик, водительские права на имя Френсиса Крамера, четыре ключа на связке с брелоком в виде пурпурного сердца с инициалами А.М. Нашедшего просят вернуть за вознаграждение по тел. 14-11-09'. Хорошо же ты набрался, парень. Потерял ключ от ее сердца.
  Я подошел к стойке и нажал на кнопку. В кухне зазвенел звонок. Дверь кухни открылась и вышла Анна. Она зашла за стойку и встала напротив меня. Она сказала:
  - Привет.
  - Привет, - сказал я.
  Она смотрела на меня. Смотрела, как на объявление о продаже подержанной кровати. Я разглядывал ее. Конечно, изменились черты лица. Конечно, появились морщинки и даже седые волосы. Но она была все так же красива. Обручального кольца нет. Это ни о чем не говорит. Может быть, она его не носит. Но нет, она не замужем, это видно.
  - Хорошо выглядишь.
  - Не успел придумать комплимент?
  - Да я и не придумывал.
  Кофеварочный аппарат с наклейками 'Мальборо' и 'Кока-Кола'; деревянные щипчики для сахара; голубенькая коробка с бумажными салфетками; ряд разнокалиберных бутылок и бутылочек на прилавке за стойкой; декоративные керамические сосуды, расставленные по полкам; меню, начертанное розовым мелом на шоколадного цвета доске. 'Яичница...'
  - Зачем приехал?
  - Да... есть тут одно дело, - я уселся на банкетку перед ней и положил локти на стойку. - Мне нужна комната.
  Она чуть отступила и скрестила руки на груди.
  - Еще что?
  Я достал сигареты.
  - Плесни бренди.
  - Бренди. Еще что-нибудь?
  - Да, - я прикурил сигарету. - Дай пепельницу, пожалуйста.
  Она не шелохнулась. Она стояла, скрестив руки на груди, и смотрела на меня. Лицо ее было совершенно бесстрастным. Никакой косметики. Клетчатая рубашка, по виду - мужская, передник с небоскребами Манхэттена. Круглый синий значок, прицепленный на грудь. 'Спаси свой соус!' Руки. Я знаю их силу. Горячая мыльная вода не испортила их. Терпеть не могу женщин с маленькими детскими ручками. Ногти коротко пострижены.
  Входная дверь открылась и в кафе зашли два мужика. Есть люди шумные с рождения. Они стучат сапогами, когда ходят; гремят стульями, когда садятся за стол; чавкают, когда жрут; крякают, когда выпивают и храпят, когда спят. Вот эти двое были из таких.
  - Здорово, Анна!
  - Доброе утро.
  - Что там у тебя есть пожевать?
  - Яичница с беконом, картофельные фрикадельки, ореховый пирог.
  - А супчика нет горяченького?
  - Супчик будет на обед.
  - Ну, тогда тащи, что есть.
  - Что именно?
  - Все.
  Анна сунула мне пепельницу, со стуком поставила на стойку в трех футах от меня бокал с бренди и ушла на кухню.
  Я пил бренди и разглядывал витраж. Меня не задело показное равнодушие Анны. Я ожидал худшего и не надеялся, что она бросится ко мне в объятия. 'О, господи! Джим! Ты ли это?' 'Святые угодники! Исус-Мария! Глядите-ка: наш Джим вернулся!' А потом, в постели, курим после секса, она: 'Ну, Джим, как ты жил все это время?' А я: 'Рано ложился спать'.
  Анна принесла мужикам пожрать и пошла наверх, на половину постояльцев. Минут через девять-десять она спустилась вниз и, проходя на кухню, едва глянула на меня:
  - Комната номер три.
  Я вышел на улицу, забрал из машины сумку с вещами и поднялся наверх. Прошел по коридору до комнаты номер три. Ключ торчал в двери. Я открыл дверь и вошел.
  
  
  -Что это? Бриллианты? Настоящие?
  - Да. Это тебе.
  - Нет. Извини, но это не в моем вкусе.
  - Послушай, у меня есть два билета на концерт Майкла Джексона.
  - Я занята сегодня вечером.
  - Но концерт завтра.
  - Завтра я тоже занята.
  С горя он решает выпить кока-колы и открывает бутылочку. Пузырьки и запотевшее стекло крупным планом. В кадре появляется ее рука. Рука тянется к бутылочке. Он поворачивает голову и не верит своему счастью: она улыбается ему! Он улыбается ей. Сначала радостно, а потом смущенно и... И что это? Он прячет бутылочку за спину! Нда. Надо будет попробовать этот способ. Впрочем, видел я такое лет двадцать назад. Только там были сливочные пастилки. Сладкие липкие сливочные пастилки... я сегодня встал в такую рань...
  
  Проснулся я во втором часу. Сел на постели. Холодильник, стол, стул, шкаф. Два кресла, телевизор. Журнальный столик. Вешалка, зеркало, тумбочка для обуви. Ничего не осталось с тех времен. Ни единого предмета. Мебель довольно потертая, да и телевизор с холодильником тоже не последней модели. На тумбочке возле кровати стоит телефон. На стене над телефоном шариковой ручкой накарябано: '14 05 09'. Не оказалось под рукой бумаги. Девятка не дописана - ручка перестала писать. Над кроватью висит картина: Ян ван Бредель - 'Натюрморт с шахматами'. В гостинице есть и другие постояльцы - когда я ходил в душ, то слышал как за стеной кто-то спускает воду в унитаз. Я распаковал сумку, распихал по разным полочкам разные вещи, после чего почистил туфли и надел свежую рубашку. Надеюсь она не откажет в куске хлеба изголодавшемуся путнику?
  Внизу я обнаружил на стойке табличку 'Пожалуйста, подождите'. Я не стал ждать, вышел на улицу, сел в машину и поехал к Виктору. По дороге остановился у магазина, купил бутылку вина.
  
  Домик с коротенькими колоннами - мэрия. Что тут изменилось? Похоже, только витрины магазинов. Люди, машины? Все и ничего. Это не тот город. Это тот город. Лонг стрит. Новое пожарное депо. Ха! Дом Беннетов! Вся крыша уставлена флюгерами. И возле дома тоже... Ей теперь за шестьдесят - с ума сойти. Если не сбежала с дальнобойщиком.
  Флюгеры в виде медведей, зайцев, петухов, орлов, слонов, змей, драконов, бабочек, котов, солдат, трубочистов, ангелочков, чертей, ведьм верхом на метле, ковбоев, пивных кружек, бутылок, корабликов, самолетов, паровозов, воздушных шаров, револьверов, указующих перстов, солнца, месяца, стрелки с надписью 'Тебе туда' и, конечно, в виде американского флага. Я даже заметил один в виде фаллоса. Ветер был штилевой и флюгеры показывали разное направление. Фаллос показывал в сторону гостиницы. Тебе туда.
  
  Знакомое крыльцо. Медная начищенная табличка: 'Виктор Палмер. Частная адвокатская практика'. Жив, старина.
  Он обрадовался, когда открыл дверь и увидел меня на пороге.
  - Глазам своим не верю! Люди добрые, посмотрите на это чудо! Посмотрите, кто к нам приехал! Ведь это же Джим - Потрошитель Могил!
  - Привет, привет, - мы обнялись.
  Он постарел. Осталась прямая осанка, подтянутая фигура, манера держаться спокойно и уверенно, но он постарел.
  - Вот, значит, каким ты стал мужиком! А был совсем пацан. Надолго приехал?
  - Не знаю, Виктор. Ей богу, не знаю.
  - Что, потянуло на место преступления? Ладно, ладно, проходи.
  Мы прошли в зал.
  - Я вижу, ты так и живешь без хозяйки?
  - Ну их, хозяек этих... А ты не женился?
  - Пытался.
  - Да, садись уже.
  - Ну, как тут у вас дела? Что хорошего в Куинспорте?
  - Да все у нас хорошо. Всё слава богу. Вот, церковь новую построили.
  - А старая что, не нравилась?
  - А она сгорела. От молнии. Все наши пасторы считали, что громоотвод на церкви - это признак неверия.
  - Как же так боженька промахнулся?
  - Пожар начался ночью, никто не пострадал. Священник сказал: значит Он хочет, чтобы у нас была новая церковь. Мол, старая слишком мала.
  - Эти попы всегда выкрутятся. А жаль, деревянная была лучше.
  - Да, у новой вид довольно унылый, но, зато, внутри - раздвижные стены, кинопроектор и квадрофония. Да! Еще у нас, наконец-то, построили боулинг!
  - О, это хорошее дело.
  - И еще пустили вторую очередь Завода.
  - А это просто замечательно.
  - Да, в наши непростые времена это внушает людям оптимизм. Позволяет, так сказать, смотреть в будущее с надеждой. Пойду, сварю кофе. Ты есть хочешь?
  - Можно. Только не надо загоняться: так, перекусить что-нибудь.
  - А я и не собираюсь. У меня все равно, кроме бутербродов, ничего нет. Пошли на кухню, там и перекусим.
  На кухне Виктор сварил кофе, поставил на стол сыр, копченое мясо, какой-то паштет и печенье.
  - Плеснуть тебе в кофе бренди?
  - У тебя есть бренди?
  - Да.
  - Для клиентов?
  - Для гостей.
  - У тебя бывают гости?
  - Бывают. Почему нет? Вот ты, например.
  
  
  - Как тут Анна?
  - Это какая Анна?
  - Слушай, Виктор, не надо придуриваться. Пожалуйста.
  - Ах, Анна! А ты ее разве не видел?
  - Мельком. Она не замужем?
  - Нет. И не была. Анна в порядке. Все хлопочет в своем кафе. Раньше ей дочка помогала, но теперь уехала.
  Пауза. Я могу тянуть ее сколь угодно долго. Виктор напрасно ждет моего вопроса.
  - Очаровательная девушка. Уже совсем взрослая.
  Виктор целиком сосредоточился на процессе размешивания сахара в своей чашке. Я молча наблюдаю за процессом. Сначала он размешивал сахар по часовой стрелке, потом - против. Впрочем, никакого сахара там уже не было. Он давно растворился. Красивые фарфоровые чашки. Красные маки на белом фоне. Вот из этих чашек мы всегда пили кофе, когда играли в шахматы. Красивые, но слишком маленькие. Виктор говорил, что они такие и должны быть. Он закончил, наконец, размешивать воображаемый сахар, аккуратно положил ложечку на блюдечко, взял чашечку за ручечку, сделал маленький глоточек и тут же поставил чашку обратно на стол.
  - Горячий.
  - Виктор.
  - Да, Джим?
  - Я же просил тебя. Даже сказал волшебное слово.
  - Что просил, Джим? Еще бренди? Извини, я прослушал. Сейчас налью.
  - Виктор.
  - Да?
  - Мы друзья?
  Виктор вздохнул.
  - Да, Джим. Мы друзья. Сейчас ей уже... постой, постой, который нынче год? Так, сейчас... сейчас скажу... это получается ей уже... С ума сойти, как идет время! А давно ли я дарил ей на День Рождения трехколесный велосипед? Да как будто вчера. А теперь она уже учится в колледже. В Бангоре. На ветеринара. Да. Да, точно! Девятнадцать!
  Он отпил еще глоточек.
  - Хороший кофе. Настоящий. Контрабандный. Из Алжира.
  - А кто отец ребенка?
  - Не знаю. Крутился одно время возле нее сын хозяина мясной лавки, но не очень-то она его привечала. Он потом завербовался на китобойное судно. Спроси у нее сам, если интересно. Ну, вот. Вот такие у нас дела. Что тебе еще рассказать? У бедняги Джо, отца Анны, съехала крыша.
  - В каком смысле?
  - В переносном, Джим, в переносном. Что-то там замкнуло.
  - Что может замкнуть в этой простейшей схеме?
  
  - Ну что, доставать доску?
  - Доставай.
  И, как в старые добрые времена, мы сели в кресла перед затопленным камином.
  
  Уже в конце игры Виктор вдруг сказал:
  - Перед тем, как ты вышел из тюрьмы, она сделала аборт. Делала в Огасте, а там в больнице медсестрой работала кузина сводной сестры жены нашего пастора. Ну, конечно, всему Куинспорту это стало известно. Знаешь, Джим, аборт в девичестве и сейчас воспринимается в нашем городке как несмываемое пятно на репутации девушки, а уж в те времена... Ну ты будешь ходить или нет?
  Я двинул вперед фигуру.
  - Через два хода шах, а дальше мат. Что-то ты стал совсем плохой.
  - Да. Зато ты у нас все такой же емкий.
  - Послушай, Виктор, когда я вышел из тюрьмы и ты меня встречал... Ты ведь знал про аборт?
  - Знал.
  - И почему не сказал?
  - Джим, если бы ты спросил: 'Как там Анна?', я бы сказал: 'Да все хорошо у Анны. Недавно сделала аборт'. Но ты не спрашивал. Да и что было бы, если бы я сказал?
  - Что-нибудь могло бы быть.
  - Могло бы, если бы что? Если бы я сказал или если бы ты спросил?
  
  Я вернулся в кафе за полчаса до закрытия. Люстры в зале не горели, а на столах стояли свечи и я уж подумал было, что у Анны отключили электричество. Нет. Наипаче все иначе. Мы окружим вас романтической атмосферой. Музычка соответственно. Подсветка витража. Парочки по углам. Компания мальчиков и девчонок послешкольного возраста. Пустые бокалы на столе. Деньги кончились, расходиться не хочется.
  За стойкой стояла весьма колоритная фигура - девушка лет тридцати пяти и ростом гораздо выше шести футов. Но, при таком росте, сложена она была довольно пропорционально. То, что раньше мужики называли 'ладная баба'. Волосы пшеничного цвета забраны в толстенный 'конский хвост'. Черты лица правильные и ее, пожалуй, можно было назвать симпатичной, если бы не бесцветные водянистые глаза. 'Серьезная дама' - подумал я. Она не ответила на мое приветствие, а когда я попросил бренди, бренди она мне не дала, но сказала:
  - Дура эта Анна. Я бы тебя и на порог не пустила.
  Я никак не стал комментировать это заявление, взял из холодильника бутылку пива и сел за дальний столик у стены. Свечу не зажигал. Когда барменша начала выгонять посетителей, я пошел к себе.
  
  До половины двенадцатого я просидел в кресле перед включенным телевизором. У меня не было никакого желания переключать каналы и я просмотрел от начала до конца одну из серий 'Ранчо ,,Удача''. Интрига, интрига! Мы теряем интригу! А пусть, например, Фреда выпустят из тюрьмы, а Марта об этом не знает. Доел бутерброды, которые брал с собой в дорогу.
  В одиннадцать тридцать пять я встал с кресла, взял из холодильника бутылку вина и вышел из комнаты.
  Я прошел по коридору, спустился по одной лестнице и стал подниматься по другой. Годы минувшие, встречи сердечные, ночи бессонные помнишь ли ты?
  Окно в начале коридора. Дверь в конце коридора. Анна слышит мои шаги. Я остановился перед дверью и постучал. Погасил огонек зажигалки. Что она сейчас делает? Лежит на кровати и смотрит в потолок? Прошло примерно полминуты. За дверью тишина. Я стоял и смотрел прямо перед собой. Дверь откроется в любом случае. Тонкая непрочная перегородка, разделяющая свет и тьму. Я не вижу ее сейчас, но уверен в ее существовании. А уверен ли ты, вообще, в том, что находишься там, где ты думаешь, что находишься? Я протянул вперед руку. Будет забавно, если она провалится в пустоту. Я коснулся пальцами ровной вертикальной поверхности. Это еще не доказательство двери. Представим, что...
  Ручка повернулась, дверь открылась. Я опустил руку. Джинсовая рубаха навыпуск. Ей идет.
  - Ну? Приперся?
  - Как видишь.
  Она не стала приглашать меня войти, просто повернулась и пошла в комнату. Светло-голубые бриджи. Я закрыл дверь и последовал за ней.
  Шкаф-монстр она убрала. Вместо него раздвижная стенка. Она, вообще, успела поменять всю мебель. Кроме кровати. Крепкая, добротная. На совесть делали местные мастера. Кровать застелена очень симпатичным полосатым покрывалом. Покрывало примято. Аквариум с рыбками. Две красные и две перламутровые. На дне лежит погибший парусник с порядочной брешью ниже ватерлинии. Наверное, налетел на рифы. На полу - пушистый ковер. Поэтому я и не слышал шагов. Анна опустилась в кресло. Смотрит в угол.
  Я поставил на журнальный столик бутылку.
  - Где у тебя бокалы?
  Нет ответа.
  Я достал из шкафчика бокалы и штопор. Сел на диван, открыл вино, наполнил бокалы. Анна молчала.
  - За встречу.
  - Да иди ты в жопу. Заявился через... и думаешь, что можешь вести себя, как ни в чем не бывало?
  - Анна, родная, а что мне еще остается? Я не могу сидеть тут с виноватой мордой и лепетать извинения. Такое поведение может вызвать лишь презрение. Ты, кстати, тоже можешь вести себя 'как ни в чем не бывало'. Так будет проще.
  - Может сразу ляжем в постель, чтоб не терять напрасно время?
  - Не, я так не люблю. Надо сначала выпить, поговорить за жизнь, обменяться новостями... К тому же, как мне кажется, между нами остается еще некоторый холодок. Возьми бокал, Анна.
  - И ты, значит, наглый кот, уверен, что я не плесну тебе это вино в рожу?
  Это хорошо, что она начала ругаться. Это лучше, чем усталое молчание или равнодушные короткие реплики.
  - Может и плеснешь. Надо же тебе как-то отвести душу. Ну давай, за встречу! Анна! Ну, что? Будем устраивать скандал с битьем посуды и взаимными претензиями? Или не будем?
  - Взаимными? Нет, ты просто чудовищная свинья.
  - Но не лживая двуличная тварь.
  - Ты еще смеешь козырять своей наглостью! Наглостью, которую ты преподносишь как откровенность и раскованность!
  - А что? Наглость бабам нравится. Если она не переходит в хамство.
  Анна запустила в меня бокалом, но я уклонился. Она схватила со стола бутылку. Я вырвал бутылку у нее из рук, мы вскочили, опрокинули столик, бутылка упала на ковер. Анна боролась с моими руками, но в этой борьбе я почувствовал уже обреченность. Она боролась молча. Первый признак того, что женщина в принципе не против. Вдруг, безо всякого перехода, она схватила ворот моей рубашки и рванула его двумя руками в разные стороны. Треснула ткань, разлетелись пуговицы. Она рванула еще раз и буквально содрала с меня рубашку. Поцарапав ногтями живот, вцепилась в ремень. Взрыв дикого, безумного хохота раздался за стеной. Мы замерли.
  - Господи, что это?
  - Отец.
  В этом хохоте не было ни восторга, ни ярости, ни боли, ни злорадства. В нем не было вообще ничего человеческого. Анна вмиг обмякла. Я обнял ее, она положила мне голову на плечо. Так мы стояли и слушали. Слушали до тех пор, пока это не прекратилось. Анна легла на кровать. Я лег рядом.
  - И часто он так?
  - Да нет, не очень. Но я не могу привыкнуть.
  Мы помолчали немного. Она спросила:
  - Ты женат?
  - Был. Есть сын. Ему девятнадцать. Учится в университете.
  - Так и живешь в своем дурацком Джексоне?
  - Так и живу.
  Я встал, поставил на место опрокинутый столик, поднял с пола свой бокал и бутылку, в которой оставалось еще вина чуть меньше половины, собрал с пола осколки от бокала Анны. Потом пошел к шкафчику за новыми бокалами.
  - На ковре останется пятно.
  - Какой ты стал хозяйственный... Иди, постирай.
  На стеллаже с книгами стоит фотография. Анна в юности.
  - Хорошая фотография. Хочешь, я угадаю, сколько тебе здесь лет?
  - Попробуй.
  - Восемнадцать.
  - Угадал. Наполовину.
  - Что значит 'наполовину'? Тридцать шесть?
  Анна улыбнулась. Таки улыбнулась, хоть и похоже на усмешку.
  - Восемнадцать. Но это не я. Это дочь.
  Я сделал соответствующую гримасу, мол: 'Надо же! Ну и ну!'.
  - Хорошо, что она похожа на тебя.
  - А если бы на него?
  - Я не это имел в виду. Я просто сказал: хорошо, что она похожа на тебя.
  И фамильный крестик на шее. Я поставил фотографию на место. Взял из шкафчика бокалы, налил вина. Подал Анне бокал.
  - А кто отец?
  - Да залетал тут один вроде тебя... Потом улетел.
  - А ты почему до сих пор не вышла замуж?
  - Да. Мне всегда нравилась твоя непосредственность.
  - А по существу вопроса?
  - Лучше в девках родить, чем выйти за кого попало.
  - У тебя, однако, нестандартный взгляд на жизнь. За встречу.
  Анна молча чокнулась.
  
  
  - Не болит?
  - Нет.
  - Давай, я смажу йодом.
  - Да ерунда, что тут мазать? Простые царапины.
  - Все равно, надо чем-нибудь смазать.
  - Да ладно, оставь.
  - Тогда, давай, я пластырем заклею.
  - Не надо ничего клеить. Кровь уже не выступает.
  - Нет, я, все-таки, смажу йодом.
  - О, Господи! Ну, мажь, мажь...
  
  
  Утром я проснулся, когда Анна одевалась.
  - Спи еще, если хочешь. Мне пора.
  - А ты когда придешь?
  - Не знаю. Когда будет время.
  - Анна, у тебя очень красивые ноги.
  - Иди к черту.
  Она ушла. Я лег спать дальше.
  
  Когда через пару часов она вернулась, я уже не спал, но еще валялся в кровати. В руках у нее был пластиковый пакет. Она поставила его на стул возле стола. Из пакета достала рубашку, которую взяла в моем номере.
  - Стоимость порванной рубашки я спишу со счета.
  - Да ладно... Можешь рвать их каждый вечер.
  Затем она достала кастрюльку с крышкой, что-то в бумажном пакете и что-то в бумажной корзинке. Все это она выложила на стол.
  - Сок и кола - в холодильнике. Тарелки возьмешь сам, в шкафчике.
  - Завтрак? Неужели завтрак?
  - Пряный кекс с цукатами и мармеладной начинкой.
  - Анна, я тебя люблю! - я спустил ноги с кровати. - Пряный кекс с мармеладной начинкой! Это очень кстати.
  Она расстегнула молнию на юбке.
  - Потом позавтракаешь.
  
  Потом она опять ушла и я позавтракал. Потом я курил и стряхивал пепел в банку из-под диетической колы. За стенкой было тихо. Походил по комнате, посмотрел, покормил рыбок. Случайной жертвой битвы двух стихий, с изодранными в клочья парусами, зияющей пробоиной в борту, застыл навеки в сумрачной печали фрегат, так жук, раздавленный в пыли, валяется под безучастным небом, когда уже гиппопотамов бой закончен, победитель покрывает гиппопотамиху, жующую траву. На диване сидит большой розовый заяц в заплатанных джинсах, с пацифистским значком на груди. Голова запрокинута назад, остекленевший взгляд уставлен в потолок. Передоз? Я беру его за лапу. Готов. Застывшая улыбка Гуинплена. Приятных вечных снов тебе, дружок. Мой метеорит лежит на полочке между Иисусом с копьем и соломенным ежиком. Маленький темный камешек. Потом опять пришла Анна.
  
  
  - Давно у тебя не было мужчин?
  - Давно.
  - Как давно?
  - Очень давно.
  - А точнее?
  - Очень-очень давно.
  
  
  В третьем часу я все-таки выбрался из комнаты Анны и пошел к себе в номер. Оказалось, что с половины Анны на мою половину теперь можно пройти не через первый этаж, а через кладовую, соединяющую оба коридора второго этажа. Раньше эта кладовая была забита всяким хламом. Анна все выбросила после того, как... ну, в общем, после того, как стала хозяйкой. Теперь там только постельное белье, пылесосы-ведра-швабры и гладильная доска.
  В номере я побрился и спустился вниз пообедать. Проходя через зал, поздоровался с барменшей. Она посмотрела на меня с брезгливым отвращением, но ничего не сказала. Так смотрит немолодая уже хозяйка на выползшего вдруг из какой-то щели жирного таракана. Господи, травишь их, травишь... Ее звали Джульетта.
  Фантастическое меню было обведено цветной фигурной рамочкой. Каждое блюдо имело название. Десерт, например, назывался 'Поцелуй нимфы'. Я нажал на зеленую кнопку. Рядом с кнопкой загорелась красная лампочка и из кухни появилось еще одно Божье творение: от роду лет восемнадцати, судя по грубым ботинкам - мужеского пола, худое, сгорбленное, чуть приволакивающее ноги при ходьбе. Оно подошло к моему столу и уставилось на стеклянный сапожок с зубочистками. Десять секунд прошло в молчании.
  - Здравствуйте, - сказал я, чтобы разрядить обстановку.
  Не отрывая взгляда от зубочисток, творение издало неясный звук. Я решил продолжить установление контакта:
  - Мне, пожалуйста, суп 'Адское пламя' и жаркое 'Дикий Запад'.
  Творение, не говоря ни слова, неуклюже повернулось и побрело на кухню. Я спросил у барменши:
  - Джульетта, скажите пожалуйста, как зовут этого юного джентльмена?
  - Джеймс Томас Робинсон, - был мне ответ.
  В ожидании обеда я пил темное пиво и читал 'Куинспорт Ньюс'. В Куинспорте, оказывается, тоже кипят нешуточные предвыборные страсти. Один кандидат, в пылу полемики, обозвал другого 'некомпетентным и неискренним'. Теперь этот инцидент 'будет иметь далеко идущие последствия'. Но вот, наконец, из кухни показался загадочный мистер Робинсон с подносом в руках. У бедняги текло из носа, а вытереть он не мог - руки были заняты. Он ускорил шаг, чтобы быстрее дойти до стола. Я был заинтересованным зрителем: мне не хотелось, чтобы оно капало в мой обед. Наконец он брякнул поднос на стол, выхватил из кармана скомканный грязный платочек и навел порядок над верхней губой. Слава богу, все обошлось. Он ушел, не пожелав мне приятного аппетита.
  Анна временами выходила из кухни и осматривала зал. Потом, вдруг, она сказала:
  - Я думаю, по субботам мы можем устраивать здесь танцы. Места хватит, если сдвигать вон туда эти столы. Под потолком подвесим зеркальный шар. Только нужен заводной диск-жокей. Стыдно сказать: у нас в городе нет нормальной дискотеки. Молодежь собирается на каких-то заброшенных складах. Джульетта, что скажешь?
  - Хочешь - делай, хочешь - не делай. Ты хозяйка.
  Когда Анна отошла, она забурчала:
  - Ходит тут... овца довольная. Нашла кобеля приблудного. Подумаешь, большая радость!
  
  Я решил прогуляться по Куинспорту для улучшения послеобеденного пищеварения. К Виктору не пошел: он уехал в районный суд по своим адвокатским делам. На Гранитной улице обнаружил бар 'Веселая креветка'. Я зашел.
  Интерьер 'морское дно'. По стенам развешаны рыбацкие сети. К потолку прибит большой деревянный якорь, покрашенный черной краской. Бармен в белой моряцкой шапочке. Идет ему, как корове седло. Все коктейли тоже были 'морскими': 'Океанский бриз', 'Радуга над бурей', 'Слеза пирата', 'Ночной шторм'. Я выбрал самый страшный: 'Девятый вал'. Немногочисленные посетители предпочитали пиво. Ох уж, вся эта картонная бутафория... все эти дешевые закосы: салун, тюрьма, хижина пионеров, разбойничий притон, рыцарский замок, пещера гномов. Самый поразительный я видел в мичиганской придорожной харчевне: лунный пейзаж и официанты в скафандрах. Посоветовать этому парню за стойкой одеть на голову водолазный шлем.
  'Девятый вал' не свалил меня с ног. Признаться честно: я его даже не заметил. Как говорится: 'ни в голове, ни в жопе'. Анна однажды изобрела коктейль 'Закат над Миссисипи'. Внизу - бренди, сверху - розовый ликер. Всерьез обиделась, когда я сказал, что получилась ерунда. Потом мы очень бурно помирились...
  Без грусти, слез и печали покинул я 'Веселую креветку'. У Анны лучше.
  На месте универмага, где я покупал куртку 'со смехом' и шапку 'с ушами', стоит теперь торговый центр. Кинотеатр. 'Три дня в Марселе'. Смотрел, и не единожды, но можно еще раз. Как раз, сеанс только начался.
  Две девочки и мальчик сидели в зале, когда я вошел. Мальчик обнимал обеих девочек за плечи. Я открыл банку с пивом и закурил. Мальчик посмотрел на меня, они пошушукались и тоже закурили. Все втроем.
  На обратном пути я купил четыре бутылки вина. Чтобы не ходить в магазин каждый день.
  
  Обслуживая меня за ужином, мистер Робинсон вновь не проронил ни слова. А с другими посетителями он вел себя иначе. Здоровался, желал приятного аппетита, а при расчете бормотал: 'До свидания, спасибо, что пришли'.
  Джульетта поставила Сантану. Я сидел с бокалом бренди и слушал Сантану. Кроме меня, одиночек в зале не было.
  Перед закрытием Анна вышла из кухни, уже без передника, посмотрела на меня и движением подбородка показала: 'следуй за мной'. Я зашел к себе в номер, забрал вино и прошел, опять, через первый этаж, на половину Анны. Внизу мистер Робинсон переворачивал стулья.
  
  - Куда столько вина?
  - Пусть стоит у тебя. Не таскать же каждый раз по бутылке.
  - Джим, у меня в кафе есть вино. Вон стоит, на столе.
  На столе и в самом деле стояло уже вино и лежали фрукты.
  - Нет, давай, уж лучше я буду приносить вино.
  - Ладно, ладно, мне без разницы.
  
  
  - А у тебя давно не было женщин?
  - Ну... не так, чтобы очень.
  - Свинья. Свинья! ... Она красивая?
  - Ну... так... нормальная.
  - Сколько ей лет?
  - Господи, да какая разница? Анна, перестань, она мне не любовница и вообще никто. И я никогда ее больше не увижу.
  - Нет, ты, все-таки, свинья!
  - Анна! Больно! Ну, правда больно! Я, ведь, уже раненый!
  - Я разорву тебя на части!
  - И, чтоб не прятать труп, скормишь клиентам. Бифштекс 'Прощай Миссисипи'.
  - Нет, я все съем сама!
  - Анна!!
  
  Кафе закрыто. Выходной. Весь день мы валяемся в постели. Весь день мы пьем вино.
  - У тебя крыша течет.
  - Почини.
  - Надо менять всю черепицу. Давно пора. Зимой будет еще хуже.
  - Поменяй.
  - А у тебя есть деньги на новую черепицу?
  - А ты сможешь поменять?
  - Конечно. Делов-то...
  Анна выдала мне ключи от сквозных дверей кладовой. Чтобы, значит, я не мелькал там внизу.
  
  На следующее утро, после завтрака, я поехал к морю. Проезжая мимо дома Беннетов, увидел самого, выходящего из ворот. Я остановился.
  - Здравствуйте, мистер Беннет!
  Он обернулся и стал щурить свои близорукие глаза. Я вышел из машины.
  - Джим. Джим Смит из Миссисипи. Помните?
  - Ох! Мистер Смит! Да! Да, конечно помню! Доброе утро, доброе утро! Какая неожиданная встреча!
  - Как поживаете, мистер Беннет?
  - Да, да, да. Я вас помню, мистер Смит. Я вас прекрасно помню. Да вы заходите, - он открыл калитку, которую только что закрыл. - Милости прошу!
  - Спасибо, в другой раз. А ваша коллекция флюгеров значительно пополнилась. Вы знаете, смотрится все это весьма необычно.
  - Да, про это напечатали однажды в 'Нэшнл инкуайрер'. Там еще были фотографии. Странно, прошло столько лет... А вы, значит, опять в наши края? Это хорошо. Увы, мистер Смит, увы! Гости в нашем городе бывают нечасто. Да. И, кстати сказать, местные власти не делают решительно ничего, чтобы изменить ситуацию. А ведь в эти нелегкие времена, которые переживает весь Северо-Восток, туризм приобретает для нас особое значение. Вы знаете, что целые страны живут за счет туризма? В этом году я встречался с нашим сенатором. И я приехал к нему не с пустыми руками. Я привез план. Да, да, я привез план. Тщательно разработанный и финансово обоснованный план реализации проекта. И мне кажется, мистер Смит, что наш план ему понравился. И это в то время, когда Городской сход не может выделить на ремонт памятника сыну генерала Шермана какие-то девятьсот двадцать долларов!
  - Извините, мистер Беннет, мне пора. Всего вам хорошего и передавайте привет миссис Беннет. Надеюсь, она в добром здравии?
  Он уставился куда-то в сторону, взгляд его затуманился.
  - Бетти умерла. Уже давно. Двадцать лет назад.
  - Прошу прощения, мистер Беннет. Мне очень жаль.
  - Рак легких. Странно, да? Ведь она не курила.
  - Непредсказуема воля Господня.
  Он закивал головой.
  - Да, да. Непредсказуема. Да.
  - До свидания, мистер Беннет.
  - До свидания, мистер Смит.
  Эти широко распахнутые глаза... Где они теперь? Номер четыреста семнадцать. Одиннадцатого августа тысяча девятьсот двадцать второго - пятого марта тысяча девятьсот шестьдесят четвертого. Элизабет Беннет. В мире вечной любви.
  
  Вместо площадки для пикников - летнее кафе. И то верно: зачем таскать с собой провизию и напитки, если все это можно купить на месте? Сейчас кафе закрыто. Я побродил по берегу, покидал в море камешки...
  
  По дороге к Виктору заехал в книжный магазин и купил толстенную книгу 'Твой дом твоими руками' из серии 'Ручная работа'. На другой полке стоит серия 'Делай это правильно': 'Твоя карьера', 'Твой бизнес', 'Твой секс', 'Твоя семья', и новинка: 'Твоя жизнь'.
  'Твоя карьера'. На обложке - молодой человек в приличном костюме с кейсом в руке уверенно шагает вверх по ступенькам.
  'Твой бизнес'. Правильный бизнесмен сидит за столом у себя в офисе. На столе, кроме всего прочего, лежит книжка 'Твой бизнес'. Наш бизнесмен откинулся на спинку кресла и заложил руки за голову. На морде - довольная улыбка. Только что провернул выгодное дельце.
  'Твой секс'. Они в постели. Она положила голову ему на грудь. Глаза ее закрыты, она улыбается. Его расслабленная рука лежит у нее на талии. Он тоже улыбается. Но слегка и как-то снисходительно. Мол: 'Да о чем тут говорить? Я еще и не так могу'.
   'Твоя семья'. Папа, мама, дочка, сын, вместе сооружают домик для Святого Семейства: сын вырезает из бумаги детали, дочка их раскрашивает, мама мажет клеем, папа приклеивает. Мама в шутку проводит кисточкой по кончику папиного носа. На заднем плане - рождественская елка.
  
  
  - Как у тебя с Анной?
  - Мы опять друзья.
  - Я рад за вас. Передавай ей привет.
  
  
  После ужина читал 'Твой дом твоими руками', главу 'Кровельные работы'. Позвонил телефон. Это Анна:
  - Зайди ко мне.
  
  
  Пятно на ковре она почти замыла. Если не присматриваться, то незаметно.
  У Джо опять был приступ хохота. Мы с Анной опять лежали, смотрели в потолок и ждали, когда это кончится.
  
  
  - Мы стали другими, да?
  - Что по-твоему значит: 'стали другими'?
  - У меня дочь, у тебя - сын...
  И еще у нас с Анной прибавилось по шраму на животе: у меня удаляли доброкачественную опухоль, а у Анны - аппендицит.
  - У тебя хороший сын?
  - Хороший.
  - Он тебя любит?
  - Да, наверное.
  
  
  - Но, ведь, ты ни разу не приехала ко мне!
  - Я не могла приехать к тебе после того, как поняла, что беременна, потому, что ты не разу не спросил обо мне Виктора, ни разу не позвонил! Я все ждала, что ты позвонишь или напишешь! До самого последнего момента.
  
  
  - Мне сделали 'по медицинским показаниям'. За взятку.
  
  
  Мужик по радио бодрым утренним голосом докладывает обстановку на дорогах штата Мэн. Я пью кофе после завтрака. Отличный кофе, как и прежде. Как там Джо говорил? 'Отменное пойло'? Нет. 'Пойло - высший сорт'. Джульетта и Анна стоят в дверях кухни. Джульетта что-то рассказывает Анне, Анна смеется. Я сижу и пью кофе. Пойло - высший сорт!
  
  Полез на чердак. Посмотрел там, что и как. Померил крышу. Видел детскую коляску. Взял у Анны деньги и поехал в Огасту за черепицей.
  
  Огаста. Здесь я сидел. Ничего не шевельнулось в моем сердце. Тюрьму не видел - она за городом.
  Выбрал черепицу, заплатил. Обещали привезти завтра. Купил инструмент, раздвижную лестницу и пленку, чтобы закрывать крышу, если пойдет дождь. Еще я купил рабочую одежду: джинсы, куртку, рубашку и кроссовки. Анна предлагала мне свой комбинезон, но он оказался мал.
  
  Анна долго рассматривает образец черепицы, который я привез с собой.
  - Это хорошо, что она такая светленькая. Я представляю: дом сразу станет совсем другим. Слушай, а она не слишком светлая?
  - Как раз.
  - А долго ее менять?
  - Если будет погода, то не очень. Стропила крепкие, решетка не гнилая, проблем быть не должно.
  
  
  - Анна, что это за народ тут собирается?
  - Еженедельное собрание Клуба Рыбаков, - очень выразительная пауза. - Помнишь?
  - ...
  - Помнишь гад?!
  - Помню, помню, отпусти!
  - Убила бы я тебя.
  - Ну ладно, ладно...
  
  
  - И что они делают на этих собраниях?
  - Пьют пиво.
  
  
  - Вернутся к природе! В Куинспорте четырнадцать кабельных каналов! Люди просиживают всю жизнь перед телевизором! Мужчина должен есть лосося, которого только что поймал! Жарить на костре куски мяса вырезанные из туши убитого им оленя, а не запихивать в себя разогретую на плите гадость, сделанную из нефти!
  Милые люди. Пригласили меня на рыбалку. Я сказал, что не рыбак.
  - Оно и понятно: в вашей Миссисипи небось уже и рыбы нету - одни лягушки остались.
  Всеобщий смех. Председатель похлопал меня по плечу: 'Да ты не обижайся'. Да я и не обиделся.
  
  
  - Джеймс в тебя влюблен?
  - Какой еще Джеймс?
  - Наш Джеймс.
  - Какой еще, к черту, 'наш Джеймс'?!
  - Мальчик. Официант. Джеймс.
  - А! Не знаю. Иногда он странно смотрит на меня. А ты, что, ревнуешь?
  - Не говори глупости.
  - Почему глупости? Почему ты никогда меня не ревнуешь? Ты меня не любишь? Давай выясним наши отношения! Ты меня любишь?
  - Разумеется.
  Она положила голову мне на грудь.
  - Да ладно, не бойся.
  - Анна, я тебя не боюсь.
  
  Утром привезли черепицу.
  Анна ворвалась ко мне в комнату с таким видом, как будто начался пожар.
  - Черепицу привезли!!
  Черепицу сложили на стоянке у гостиницы. До обеда перетаскивал ее на чердак.
  
  
  - А ты когда начнешь?
  - Сейчас.
  - Сейчас?
  - Да. Прямо сейчас.
  - Давай чуть попозже.
  - Давай.
  
  На крышу я в этот день так и не выбрался. Да оно и правильно: начинать большие дела надо с утра.
  
  По дороге к Виктору, возле здания мэрии, видел Тейлора. Он беседовал с каким-то почтенным седовласым господином. Похож на судью. А может и сам мэр - чем черт не шутит? Он заметил меня. Мой миссисипский номер. Клеймо. Помахал ему рукой. Он сдержанно кивнул. И все твои деяния ведомы ему и все твои помыслы ведомы ему. Деревья воль улиц замерли в осеннем убранстве. Природа и люди готовятся к зиме.
  
  У Виктора в гостиной по всему полу разложены исписанные листы бумаги.
  - Я не вовремя?
  - Нет, ничего, ерунда. Налей пока себе бренди.
  Я поднимаю с пола один листок. Знакомые каракули.
  - Да ведь это Куинспортский архив Беннета, верно?
  - Верно, верно. Мистер Беннет любезно предоставил мне свой, так называемый, архив. Если мне удастся доказать, что Каролина Эмерсон и Фердинанд Марабу родственники, я выиграю дело 'Купер против Рэдбека'.
  - Помочь?
  - Помоги, если делать нечего, - он вручил мне порядочную стопку. - Ищи здесь фамилии Гринберг, Маккормик, Олдмен или Мур.
  Я сел в кресло и принялся разбирать шифрограммы Беннета. Виктор ползал среди разложенных по полу листов и перекладывал их с места на место, будто собирал картину, разрезанную на множество фрагментов. При этом он бормотал себе под нос:
  - Кэтти, Кэтти, Кэтти... Куда же ты делась, моя милая? Вот ты где! А ну-ка, иди к папочке... А тут кто у нас? А тут у нас никого...
  - Нашел. Вот какой-то Иероним Маккормик.
  - Нет, нет, это не тот Маккормик.
  - Виктор, так я налью себе бренди? Разбирать это на трезвую голову невозможно.
  - Налей, налей. Ты знаешь, где стоит. И принеси мне, пожалуйста, апельсиновый сок.
  
  ...детей не имел. Джильда. Джильда-Матильда. Беркли, Брауны, Брюгеры... Бургеры. Роберт Грант - Мюррэй Харлинг. Или Хартинг. Отцовство сомнительно. Ме... Ма... Маврик? Брат подался на торговый флот и след его утерян, сын женился на Лилли Палмер.
  - Ха! Виктор, а вот и ты! 'Виктор Палмер. Адвокат'.
  - А почему бы мне там и не быть? Вот если ты поселишься в Куинспорте, тебя тоже сюда запишут.
  ...Дети от первого брака. Кузина Томаса Уайтстоуна. Приемный сын. Мордон. Может Морган? Сын, дочь, жена-муж; сын, дочь, жена-муж; сын, сын, жена-муж... Господи, зачем все это? И вот, узнал я про молочника, что он брат мой восьмиюродный.
  - Элизабет Гринберг. 1919 выехала на ПМЖ в Канаду.
  - Элизабет Гринберг?! Дай сюда! Где?
  - Вот, - я ткнул пальцем.
  - Ну-ка, ну-ка... Элизабет Гринберг, в девичестве Элизабет Мур. Отец - Натаниель Мур. Она! Ха! А посмотрите-ка сюда: брат ее отца, то есть, родной дядя, не кто иной, как мистер Дэвид Мур! Вон оно как! Вот это поворот! Ну, Купер, сукин сын, тебе конец!
  
  
  Утром разбирал старую черепицу и кидал вниз. До обеда разобрал весь западный скат и даже начал класть новую черепицу. Пока получается. Думаю: не постелить ли еще под черепицу пленку?
  
  - Устал?
  - Не очень.
  - Есть хочешь?
  - Хочу.
  - Знаешь, что сегодня будет на обед?
  - Нет.
  - Ребрышки с черносливом в охотничьем соусе.
  - Вау.
  - И суп из куриных потрохов. У меня отлично получается суп из куриных потрохов. Что ты улыбаешься? Если тебе не понравится мой суп, можешь сюда больше не приходить.
  - Мне понравится. У тебя все отлично получается.
  - Да, я знаю. А в среду мы едем на пикник.
  - На пикник?
  - На пикник. Постояльцев в гостинице нет, а за отцом присмотрит Джульетта. Я уже договорилась.
  Был, кроме меня, в гостинице еще один постоялец. Жил в соседнем номере. Когда мы встречались в коридоре, он всегда спешил здороваться первым. Что еще о нем можно сказать? Пожалуй, больше ничего. Значит, он уже уехал... И я даже не знаю в какой день.
  
  Тарелку с горячим супом из куриных потрохов мистер Робинсон преднамеренно пытался опрокинуть мне на колени. Я вовремя заметил этот подлый маневр и успел ударить по подносу снизу. Тарелка, сделав замысловатый кульбит, невредимой упала на стол, а содержимое ее вылилось частично на пол, частично - на мистера Робинсона. Он завопил от боли и убежал на кухню. Джульетта, которая не видела, как было дело, бросила ему вдогонку:
  - Раззява.
  На шум вышла Анна.
  - Что случилось?
  Я сказал:
  - Да ничего страшного. Просто мистер Робинсон был неловок.
  
  Решил, все-таки, стелить пленку под черепицу. Пришлось, поэтому, разбирать то, что выложил утром. Потом заново укладывал черепицу уже на пленку. Работал дотемна.
  
  
  - Так что там случилось за обедом?
  - Мистер Робинсон хотел сварить мои яйца.
  - Он хотел опрокинуть на тебя тарелку с супом?
  - Да.
  - Ты уверен, что он это нарочно?
  - Да.
  - Придурок. Я вправлю ему мозги. Я сама буду тебе все носить.
  - Да, так будет лучше. Я не боюсь этого Отелло, но не хочу есть суп, в который перед этим плюнули.
  
  Весь следующий день клал черепицу. Почти закончил западный скат крыши. На небе - ни облачка. Обещают, что такая погода продержится еще пару дней.
  
  Во вторник Анна готовилась к пикнику. Готовилась очень серьезно. Меня от подготовительных работ она совершенно отстранила, сказала, что это не моя забота, занимайся своим делом и не думай ни о чем. Я просил ее сильно не напрягаться, потому что мы не жрать и пить едем, а едем просто побыть вдвоем, но эти мои слова она оставила безо всякого внимания и приготовила две здоровенные сумки.
  - Ну куда столько?! Анна! Это что? Ну что там? Нет, ты скажи: что там?
  - Там все по делу.
  
  В среду мы поехали на пикник.
  
  - Теперь налево.
  - Но тут нет дороги.
  - Можно проехать между деревьев.
  - Я думал, мы едем к морю.
  - Мы едем к озеру.
  
  Место, о котором говорила Анна, оказалось черти где. Сначала мы проехали почти двадцать миль по трассе, потом целую милю по лесу вообще без дороги, а потом пару сотен ярдов пришлось тащить на себе эти дурацкие сумки. Но место того стоило.
  
  
  - А это что в мешке?
  - Уголь.
  - Уголь?!
  - Да, уголь. Конечно, уголь можно приготовить и на месте, но гораздо проще взять его с собой.
  - Да на хрена он вообще нужен? Анна, я все это дерьмо терпеть не могу. Понимаешь? Разбирать сумки, собирать дрова, разводить костер, крутить этот идиотский вертел, делать бутерброды... Мы, вообще, приехали, чтобы посидеть, прислонившись к могучему стволу вековой сосны, послушать волшебную музыку осеннего леса, а не магнитофон, вдыхать полной грудью эти, как их... смолистые ароматы, а не запах жареной курицы. Выпить по паре глоточков бренди... Ты знаешь, что бренди не идет на сытый желудок?
  - У нас есть холодное вино. Оно отлично идет на сытый желудок. Дрова тебе собирать не придется - дрова мы тоже взяли. А бутербродов у нас не будет. Я их тоже терпеть не могу. И вообще, ты можешь посидеть в сторонке. Я абсолютно все сделаю сама.
  - Мы взяли дрова?! Мы приехали в лес со своими дровами?!
  - А где ты видишь тут дрова? Деревья рубить нельзя, а эти сухие сучья не годятся - они слишком тонкие.
  - Нет, это невероятно!
  
  
  - Запеченный в глине на углях поросенок, начиненный уткой. Утка фарширована рисом с овощами. Что тут такого смешного?
  - Ничего. Das ist phantastisch.
  - Я посмотрю куда денется твоя ирония, когда ты будешь это есть.
  
  
  - Никаких идиотских закусок, никакой колбасы. Ты знаешь, что колбаса - это яд?
  - Теперь знаю.
  - А салаты едят люди с безнадежно испорченным вкусом.
  - Может быть, их так воспитали.
  - Нет. Вкус - это как Дар Божий. При рождении человек или получает его или нет.
  
  
  - Теперь обмазывай поросенка глиной. Слоем четверть дюйма.
  - Глину мы тоже привезли?
  - А ты бы хотел добывать ее из карьера?
  
  
  - Ровно надо мазать, ровно!
  - Да я ровно мажу.
  - Нет, с этого бока у тебя толще. Я же сказала: четверть дюйма!
  - Надо же, какая точность.
  
  
  - Еще не готово?
  - Нет.
  - А когда будет готово?
  - Я скажу.
  - А долго еще?
  - Не знаю.
  - А как же ты узнаешь, когда будет готово?
  - Я не знаю, когда будет готово! Я знаю, что сейчас еще не готово! А когда будет готово, я это узнаю! И сразу же скажу тебе!
  - Да ладно, ладно, не горячись так... Только, я все-таки не понял: как ты узнаешь, когда будет готово?
  - Слушай, ты мне мешаешь! Ты меня сбиваешь! Когда готовишь еду, нельзя суетиться. Нельзя спешить. Ты не должен держать в себе злобу, ненависть и зависть. Ты не должен испытывать жалость, печаль, тоску и раскаяние. Недопустима грусть от несбывшихся надежд и бесплодные размышления о том, что могло бы быть, если бы. Нельзя терзать себя сомнениями. Необходимо полное душевное спокойствие, сосредоточенность и уверенность в себе. И нельзя заранее предвкушать плоды успеха.
  - Ну, прямо как в шахматах. Ладно, извини, больше не буду. Я не знал, что это так серьезно.
  
  
  - Ну! Ну! Ну, ленивая скотина, ну!
  - Ты сама виновата. Зачем надо было меня так кормить? Теперь я обожрался и ни на что не годен.
  - Да? А это что? Это что такое? Наша комиссия, мистер Смит, нашла кое-что интересное. Вам придется кое-что объяснить. Сдается нам, мистер Смит, что вы лукавите. Сдается нам, что не такой уж вы банкрот, каким прикидываетесь. Хотите скрыть от нас свои тайные барыши и вклады? А? Не получится!
  - Анна, не садись на живот!
  
  
  - А ты с кем сюда раньше приезжала?
  - Приезжала.
  - С кем?
  - С кем надо. А ты сколько негритосок трахнул за эти годы?
  
  
  - Сегодня день рождения моего дяди. Если бы не он, мы бы не встретились.
  - А сколько ему лет?
  - Было бы восемьдесят.
  - Пусть земля твоему дяде будет пухом.
  - Мы его кремировали.
  
  
  Еще через два дня, на третий, я закончил, наконец, крышу. Старую черепицу собрал и на фургончике Анны вывез на свалку.
  - Какую награду вы хотите получить, сэр, за ваш великий подвиг?
  - Ночь исполнения желаний.
  - Может быть, вы хотите говядину тушеную с ореховым соусом?
  - Ночь исполнения желаний.
  - Может быть, утиные крылышки с томатным соусом?
  - Ночь исполнения желаний.
  - Нет, это неинтересно. Это я и так делаю каждую ночь. Впрочем, может быть у вас, сэр, есть какие-то особенные желания? Может быть, вы хотите, чтобы я сковала вас цепями и постегала железной плеткой? А? Мерзкий, противный, ничтожный, ты любишь боль?
  - Нет, я люблю ласку.
  - Ты любишь боль!
  - Нет.
  - Любишь. Не бойся признаться себе в этом. Не бойся признаться мне в этом. Наслаждайся болью.
  - Ай, Анна!
  - Так сколько негритосок у тебя было?
  - Не знаю, я их не счита-а-а-а..!!
  
  
  - Вот ты дура, Анна. Теперь навечно останутся следы.
  - Ничего не остается навечно.
  - Но следы останутся.
  - А что? Очень красиво. Гораздо лучше, чем татуировка. Смотри, какие у меня ровные зубки. Если еще раз женишься, пусть твоя дорогая супруга любуется на это каждую ночь.
  
  На следующий день, выйдя поутру прогуляться, я обнаружил на дверях кафе объявление следующего содержания: 'Дорогие друзья! Сегодня наше кафе работает до 17.00. Завтра наше кафе начинает работать с 13.00. Приносим извинения за причиненные неудобства'. Я спросил у Анны, что это значит, почему кафе закрывается раньше. Она ответила: 'Узнаешь в свое время'.
  Без десяти шесть Анна позвонила мне в номер и сказала: 'Оденься поприличнее и ровно в шесть спускайся вниз'. Я не стал выспрашивать что там будет, да что все это значит. Если она хочет устроить какой-то сюрприз - пожалуйста, ради бога. Я, как мог, оделся 'поприличнее' и ровно в шесть спустился вниз.
  Посреди зала стоял, накрытый на пять персон, праздничный стол, украшенный цветами. Соседние столики были сдвинуты в угол, освобождая место для танцев. Под потолком висели воздушные шарики, а на колонне - плакат: 'Поздравляем с Днем Рождения!' Гости - Джульетта, Виктор и мистер Робинсон - во главе с именинницей, уже сидели за столом. Место по правую руку от Анны было свободно.
  Я спускался с лестницы и все они, кроме мистера Робинсона, смотрели на меня. Я шел к Анне. Она улыбалась.
  - Поздравляю, - я поцеловал ее в щеку и сел рядом. - Виктор, привет.
  - Привет.
  Я наклонился к Анне и спросил вполголоса:
  - Почему ты не сказала?
  - А зачем? Ты бы напрягался, думал, что одеть, что подарить... Открывай шампанское, не сиди как принц! И, вообще, поухаживай за мной.
  Никто не произносил длинных спичей. Пили просто за Анну. Все время за Анну. Только за Анну. Джульетта пила водку. Она всегда пила только водку. Она была финка. То есть, родители ее приехали из Финляндии. И звали ее, вообще-то, не Джульетта, а как-то типа Уаэюя. Поэтому, звали ее, все-таки, Джульетта.
  Джульетта подарила Анне 'Полароид'. Виктор подарил бронзовую статуэтку - обнаженная девушка скачет на коне. Чертовски красиво. Но всех перещеголял мистер Робинсон. Он подарил Анне белоснежные туфли с бриллиантами. Правда, бриллианты эти были только на пряжках, очень мелкие, сделаны промышленным способом из искусственных алмазов, но, все-таки, это были бриллианты.
  Джульетта не упустила случай меня подколоть:
  - Ну, Джим, доставай свою коробочку. Самое время.
  Мистер Робинсон перестал есть. Я отшутился:
  - Джульетточка, дорогая, это слишком интимный подарок. Это дарят наедине.
  - Да ладно, тут все свои. Доставай, не стесняйся.
  Она, по началу, вела себя еще агрессивней, чем обычно, но потом выпила, расслабилась, и принялась кокетничать с Виктором. Виктор, кстати, был еще вполне видным мужчиной и выглядел гораздо моложе своих лет. Конечно, она выше его на восемь дюймов, но ведь это ерунда, верно?
  Потом мы играли в 'Наряди невесту'. Мистеру Робинсону выпало наряжать Джульетту, а Виктору - Анну. Мне выпало быть судьей. Пара Виктор-Анна победила. Потом играли в 'Поцелуй свинью'.
  Потом Джульетта принесла гуся в имбирной глазури, фаршированного сыром.
  Потом Анна объявила танцы и я ее пригласил. 'А ты помнишь наш первый танец?' 'А ты, подлец, мог бы не напоминать мне о прошлом в такой день'. Виктор танцевал с Джульеттой.
  Потом я танцевал с Джульеттой. Она все время пыталась меня вести. Я говорил ей комплименты, она хмыкала в ответ. Виктор танцевал с Анной.
  
  Именинный пирог я помню смутно. Мистера Робинсона уже не было за столом. Когда он ушел - я не приметил. Помню, как Анна пыталась задуть свечи и у нее ничего не получалось. Виктор говорил ей что-то смешное, она хохотала и раскачивалась при этом на стуле так, что угодила носом и подбородком в свой пирог и я облизывал крем с ее лица. Потом мы опять танцевали и Анна была совсем пьяная. Помню Джульетту и Виктора, очень трогательно прижавшихся друг к другу, и ладонь Виктора лежит на выпуклой Джульеттиной попе. Потом Джульетта с Анной очень лихо отплясывали на столе канкан, а я снимал их на 'Полароид'. Потом мы все поехали к морю на моей машине, причем машину вел Виктор. Я сидел на заднем сиденье между Анной и Джульеттой, трогал Джульетту за грудь, а Анна била меня по рукам.
  Когда мы приехали к морю, Джульетта сразу разделась и с разбегу бросилась в волны. Я тоже разделся и полез за ней. Больше никто не последовал нашему примеру.
  Потом я долго выбирался из воды на каменистый берег, потому что было сильное волнение, а меня болтало по этим камням и хорошо еще, что я там ничего себе не сломал. Я замерз и Анна растирала меня моей рубашкой. Потом Анна помогала мне надеть трусы. Джульетта выходила из высоких пенящихся волн так, как врывается на вражеский берег десантная амфибия, первая из тысячи. Самая быстрая, самая мощная, в которой сидят, сжимая винтовки с примкнутыми штыками, самые отчаянные парни. Эту сцену я помню очень хорошо, потому что, каким бы пьяным ты ни был, забыть такое зрелище невозможно. Потом мы пили шампанское и пели песни, потом я носил Анну на руках и ни разу не упал при том. Как мы возвращались, я не помню вообще, но помню, что в кафе мы опять пили за Анну и опять танцевали. Потом мы проводили Виктора и Джульетту. Они ушли вместе и я закрыл за ними дверь. Потом я помогал Анне подняться по лестнице и она кричала: 'Не лапай меня, грязный подонок!'. Потом я раздел ее и уложил спать. Вернее, сначала уложил, а потом раздел. Слава богу, всю ночь она спала крепко и не бегала блевать в туалет.
  
  
  Мы проснулись в одиннадцатом часу. Анна забралась в ванну всерьез и надолго, а я пошел к себе в номер.
  
  Шарики под потолком слегка колышутся от сквозняка из приоткрытого окна. Скатерть с праздничного стола наполовину сдернута. На полу валяется битая посуда. Именинный пирог не тронут и даже не разрезан, только помят слегка. Я посчитал свечи, их оказалось сорок четыре. Я закрыл окно и взял в баре две бутылки пива.
  Помывшись и побрившись, я сидел перед телевизором и пил пиво. Потом помогал Анне убирать следы вчерашнего праздника. Потом помогал Анне на кухне, пока не пришел мистер Робинсон. После обеда я пил темное пиво в кафе. Джульетта стояла за стойкой как ни в чем ни бывало, свежая, как яблоко после дождя. Мистер Робинсон тоже был в своей обычной манере.
  
  
  - А у меня хорошая фигура.
  - Превосходная.
  - Я могла бы еще сниматься для 'Плейбоя'.
  - Безусловно. Тебя бы сразу поместили на обложку. Вот эта фотография мне нравится больше всего. 'Плейбой' такое не напечатает.
  - О, Боже! Неужели я так смотрюсь с этой стороны?
  - Именно так, любовь моя. Правда, здорово?
  - Это надо уничтожить.
  - Никогда.
  - Это не эстетично.
  - Это прекрасно. Это самая лучшая фотография.
  - Как она может быть самой лучшей, если на ней нет моего лица? Дай сюда!
  - Нет. Я поставлю ее на стол в своем кабинете.
  - Отдай!
  - Ай! Анна! Не кусайся!
  - ...!
  - Анна, я все равно тебя сильнее!
  - Ладно, черт с тобой, бери, только обещай, что никому не покажешь.
  - Обещаю. Я буду носить ее на груди. На шелковом шнурочке, как ладанку.
  
  
  Полночь. Анна спит, я стою у окна. Улица заполнена туманом, но не выше окон первого этажа. Луна светит ярко, даром что осталась четвертушка. С окрестных гор на спящий город... безмолвные потоки... ...бесшумные, беззвучные... ...устремились... ...медленно текли... ...город-ворот-рот-наоборот... ...бород, дород, кород, мород, пород, тород, цород, борот, дорот, корот, морот, порот... Порот, распорот. На спящий город с та-да-та-та гор... Из-за леса, из-за гор. Топор-помидор-коридор. Калидор. Куинспорт на облаке. Да, пожалуй. Похоже. Летающий Куинспорт. И срать на ваши головы.
  Будет еще подниматься? Чего гадать... Может будет, может не будет. Но вот и шпиль, увенчанный крестом, клубящиеся волны поглотили. Нет, последней в клубящихся волнах сгинет пожарная каланча. Но вот и каланчу, увенчанную флагом, клубящиеся волны поглотили... ...верхушка каланчи с поникшим флагом... Но вот... ...но и над ней сомкнулись... ...еще верхушка каланчи с поникшим флагом... ...торчала... ...средь бескрай... ...торчала из клубящ... ...торчала над... Торчала жопа над забором. Я оделся, взял на кухне ключи от черного хода и вышел на улицу. Закрыл дверь снаружи. Прохладно.
  Я прошел по улице сквозь туман до юго-западной окраины города. Зашел в лес, повернул на юго-восток и двинулся вдоль кромки леса, не теряя из виду фонари окружной дороги. Идти было значительно сложнее, чем по открытой местности. Что у меня под ногами - я вообще не видел. Так и ждешь при каждом шаге, что нога провалится в какую-нибудь яму. Один раз споткнулся и упал. Расцарапал ладонь, но не сильно. Но вот городские кварталы закончились. Окружная дорога свернула на северо-восток. Держа луну в сорока градусах, я пересекаю заросшую бурьяном, покрытую туманом, пустошь.
  Мутные контуры большого здания выступили из тумана. Без труда миновал я развалившийся деревянный забор и вступил на территорию кожевенной фабрики.
  Рельсы узкоколейки, по которой гоняли когда-то вагонетки с кожами. Одна вагонетка еще стоит на рельсах. Трансформаторная будка с распахнутой настежь дверью. Незавершенная пирамида из металлических бочек. Вкопанные в землю широкие чаны, в которых дубили и красили разделанные шкуры. А трава здесь до сих пор не растет.
  Я перехожу через дорогу, соединяющую Куинспорт с автострадой. Вот и Спящий Медведь. Под ним я перепрятал позапрошлой ночью инструмент и мешок с одеждой.
  Я раздеваюсь до трусов - зябко! Достаю из мешка старую кожаную куртку, рубашку, джинсы, кроссовки, носки, перчатки. Все это, кроме перчаток, одеваю на себя. Перчаток у меня аж три пары: две - тонкие кожаные без пальцев и одна - резиновые, по локоть. Еще я достаю из мешка фонарик и два пластиковых пакета, чтобы было куда блевать, если приспичит. Одежду, снятую с себя, складываю в мешок и прячу возле камня.
  Прислонившись к холодному боку Медведя, покурил перед большим делом.
  И вот опять я поперся ночью через лес. Но теперь с компасом. Сто ярдов до кладбища преодолел за семь минут - делов-то!
  Иду по кладбищу. В каждой руке по лопате. Притихли. Не ко мне. Не ко мне. Не ко мне. Не ко мне. Не ко мне. Не ко мне. Не ко мне. Не ко мне. Не ко мне. Не ко мне. Не ко мне. Не ко мне. Не ко мне. Не ко мне. Не ко мне. Не ко мне.
  Вышел на центральную аллею. Холодный, влажный, гладкий орудийный ствол. Сколько людей убила эта пушка? Бабах!! П-а-а-а-алетела. Кому достанется? У кого сегодня невезуха? Вшик!! Кишки наружу. А тому парню полчерепа снесло. Вы поглядите-ка: картечь, а срезало как бритвой! Разумеется, дорогие дети, этот феномен имеет строго научное объяснение, и оно сию минуту будет вам представлено. Смотрите-ка, что это у меня? Правильно, арбуз! Кладем его вооот сюда, на эту подставочку. Тааак. Теперь возьмем...
  Моя улица. Шорох моих шагов по гравию дорожки. Длинная улица. Все на свете кончается, кончилась и она. Я остановился. Могила номер двести восемьдесят восемь. Надеюсь, эта последняя. Я одеваю кожаные перчатки. Беру в руки суперлопату. Ну, я, вообще, экипирован сегодня просто супер.
  
  Как и в прошлый раз, я решил сначала подкопать могильный камень. Подкопал с одной стороны и повалил. Потом взялся за саму могилу. Вонзил лопату в землю и нажал ногой сверху. Лезвие лопнуло со звуком, похожим на звук выстрела. Я полетел вперед и упал, ударившись коленом о могильный камень. Дикая боль в колене и ступне. Я лежу на земле с открытым ртом и перекошенным лицом. Сжимаю в кулаках горсти земли и стараюсь не орать. Щекой на холодной земле. Упираю лоб в холодную землю. Лицом в холодную землю. На зубах песок. Лежу. Лежу. Лежу. Малейшее движение отдается приступом боли. Похоже, у меня вывихнута ступня. И разбито колено. Я переворачиваюсь на спину. Джинсы на левом колене порваны. Что там, с коленом, я не вижу, но, похоже, кровь не идет. Пробую сесть. Больно! Откидываюсь опять на спину. Больно! От земли запах плесени. Надо мной - Полярная Звезда. А вон то - Юпитер. Перекатываюсь на правый бок. Больно, больно, больно, но кажется, полегче. Из земли торчит лезвие лопаты. Отломилось от черенка. Особо прочный металлопластик. Бедные 'шаттлы', и как они еще летают? Я вытаскиваю из кармана пакет. Выдергиваю лезвие из земли и запихиваю в пакет. Пакет привязываю за ремень. Где-то рядом должен быть черенок. Вон он валяется. Далеко. Я подтягиваюсь к нему на руках. Сжимаю зубы и подтягиваюсь. Достал. Ползу к запасной лопате, которая лежит в шести шагах от меня. Это нелегко. Втыкаю черенок обломанным концом в землю. Становлюсь на правое здоровое колено. Больно так, что хочется ногу отрубить. Теперь, опираясь на черенок, надо встать. Раз, два, три, пошли!! А-а-а-а-а-а-а! Встал. Стою на одной ноге, сморщив рожу и качая головой от боли.
  Пробую сделать первый шаг, используя черенок от лопаты и вторую лопату как костыли. Получается, но на каждое сотрясение ступня отзывается резкой сильной болью. Терпеть не можно, но нужно. Фонарик, компас, сигареты, зажигалка, перчатки, ключи. Все. Все здесь. Я двигаюсь в путь. Прямо через могилы, потому, что по гравийной дорожке неудобно. Тык. Топ. Тык. Топ. Тык. Топ. Да, господи, боже ж мой! И ходют и ходют, и ходют и ходют, ни днем ни ночью покоя нет!
  Благодаря наличию дополнительной ручки в средней части черенка от суперлопаты, идти было значительно удобнее и быстрее, чем, если бы я шел с простой палкой. Через двадцать семь минут я добрался до леса. В лесу выбросил лезвие от суперлопаты. Снял с левой ноги кроссовок. При этом чуть не упал от боли. Кроссовок кинул в кусты. С собаками искать не будут. Даже если и будут - после тумана собака след не возьмет. Постоял немножко, опираясь на сосну. Я прошел примерно седьмую часть пути. Это значит, что я могу не успеть до утра. Это значит, что идти надо быстрее.
  До кожевенной фабрики я добрался по дороге. Появись на дороге машина, я не успел бы спрятаться. Но другого варианта не было - прыгать с костылями ночью по темному лесу невозможно. Но никакая машина не появилась - Добропорядочные Граждане Куинспорта в эту пору спят в своих домах, а не шастают по ночным дорогам.
  На кожевенной фабрике я сделал привал. Сидел, прислонившись спиной к пирамиде из бочек, и курил. Тишина и туман. И мои импровизированные костыли, лежащие рядом со мной.
  Привал я еще делал бессчетное количество раз. Три раза падал. От черенка отломилась ручка. Я выбросил фонарик. Компаса в кармане не оказалось - выпал где-то по дороге.
  Я скачу через поле в тумане. Наверное, со стороны это выглядит забавно. Шепчу при каждом шаге: 'И раз! И раз! И раз! И раз!' Ковыляю по обочине окружной дороги. Не к чему прислонится, не на что присесть.
  До своей улицы я добираюсь к половине шестого. Теперь нужно пройти две сотни ярдов по городу.
  В тишине ночной я стучу своими костылями по тротуару. Моя левая нога стреляет жуткой болью при каждом шаге. Моя правая нога меня уже почти не держит. Под мышками ссадины от черенков лопат, а пальцы слабеют с каждой секундой. Но мне осталось - всего-ничего.
  Я дошел. Открываю дверь черного хода и падаю внутрь вместе с костылями. Сжав зубы рычу от боли. Потом лежу на полу и отдыхаю. Потом ползу к лестнице. Сажусь на ступеньки. Опираясь на руки и отталкиваясь здоровой ногой, пробую двигаться вверх. Получается.
  - Джим!
  Я задираю голову. Наверху стоит Анна. Она сбегает по лестнице, включает свет.
  - Что случилось?!
  - Я упал.
  - Боже, ты весь бледный! Что, где?! Покажи! Ты сломал ногу?! Что за одежда на тебе?!
  - Моя одежда.
  - Ты сломал ногу?!
  - Нет, нет, это все ерунда, подвернул немного. Я в порядке.
  - Где ты был?!
  - Потом, потом. Это все потом. Помоги мне.
  Анна тащит меня вверх по лестнице. Халат ее распахивается, под халатом ничего нет. Одолев лестницу, Анна взваливает меня себе на спину и тащит в свою комнату. Я валюсь на кровать.
  - Где ты был?! Где тебя носило?!
  - Анна, не сейчас.
  Она приблизила свое лицо к моему.
  - Поклянись, что ты ходил не к бабе.
  - Боже, Анна, какая же ты дура!
  Захохотал Джо за стенкой. Анна и ухом не повела.
  - Поклянись!
  Моя боль, допрос Анны и хохот Джо смешались в весьма необычный коктейль. Очень острый и очень крепкий.
  - Я клянусь, что кроме тебя у меня никого нет.
  - Нет, поклянись, что ты ходил не к бабе.
  - Я клянусь, что ходил не на любовное свидание.
  - А на какое? Кто она?
  - Ее нет, Анна! Ее не существует!
  
  
  Анна сняла с меня кроссовок, штаны, носки. Рубашку я снял сам.
  - Я вызову врача.
  - Нет.
  - Почему?
  - Сейчас нельзя.
  - Надо вызвать врача.
  - Завтра.
  - Уже завтра.
  - Вызовешь в обед.
  - Ты что, будешь терпеть до обеда?
  - Промедол есть или морфин?
  - Нет.
  - Тогда налей побольше бренди.
  
  
  - Когда скажу, вот этой рукой возьмешь здесь, а этой рукой - здесь.
  - Так?
  - !!!
  - Ну ты же сам сказал...
  - По моему сигналу, Анна! По моему сигналу!
  - Ладно, ладно, хорошо.
  - Берешь быстро, крепко и уверенно. И сразу дергаешь на себя. Дергай сильно, решительно, но не со всей дури. Ступню не поворачивай. Все понятно?
  - Понятно.
  - Готова?
  - Готова.
  - Давай!
  
  
  - Спасибо, родная.
  - Тебе лучше?
  - Да, лучше.
  - Меньше болит?
  - Теперь меньше.
  
  
  Анна принесла бинты, мази и шприц. Набирала в шприц что-то из какого-то пузырька.
  - Надеюсь, ты знаешь, что делаешь?
  - Не волнуйся, я, как официантка, закончила курсы первой помощи. У нас это полагается по закону.
  
  - Я был умеренно поддатый. Как упал, ты не видела. Услышала грохот, вышла из своей комнаты, увидела, что я лежу возле лестницы. Вечером, в половине двенадцатого. Ты помогла мне добраться комнаты. До моей комнаты. От врача я отказался. Запомни одежду - брюки, синяя рубашка и клетчатый пиджак. Темно-серые туфли. Темно-серые носки с голубой полоской. Запомнила?
  - Запомнила. А где ты, все-таки, был?
  
  От бренди и усталости я очень быстро заснул. Я даже не помню, как я заснул. А проснулся уже к обеду. Ступня почти не болела. Гораздо сильней болело колено, которое распухло. Ногой я не мог пошевелить. Руки не поднимались, ладони не сжимались в кулак. Подмышки горели от ссадин. И еще у меня была температура.
  Я сел на кровати. Опустил кое-как ноги на пол. Что ж, делать нечего - надо перебираться в свою комнату. Я не мог принимать гостей, лежа в постели Анны. А я подозревал, что гости могут нагрянуть. И довольно скоро. Ходить я не мог. Прыгать на одной ноге даже не пытался - я был очень слаб и кружилась голова. На подушке Анны я обнаружил записку, пришпиленную булавкой: 'Я внизу. Как проснешься - немедленно позвони'. Телефон стоял на тумбочке возле кровати. Трясущимся пальцем с третьего раза набрал я нужный номер.
  - Джульетта, привет. Скажи Анне, что я проснулся.
  - Добрый день, господин. Вам подать в постель кофе или бренди?
  - Джульетта, это важно.
  Пришла Анна. Я сказал ей, что мне нужны костыли или что-то вроде этого. Анна подумала немножко и ответила:
  - Ладно, сейчас тебе будут костыли.
  Она ушла и вернулась с Джульеттой. Джульетта просто и непринужденно взяла меня на руки и понесла через проходную кладовую на половину постояльцев. Я был в одних трусах и обнимал ее за шею.
  - Ой, как мне это нравится! Ты знаешь, Джульетта, меня женщины еще никогда не носили на руках. Оказывается, это так...
  - Заткнись, а то уроню.
  Анна шла за нами. Джульетта внесла меня в мою комнату и, довольно таки бережно, положила на кровать. Потом осмотрела ногу и сказала Анне:
  - Нужен врач.
  Анна вызвала врача и принесла завтрак. Врач пришел через час. Во время его визита Анна стояла, прислонившись к платяному шкафу и скрестив руки на груди.
  
  - Я вчера вечером упал с лестницы.
  - Как же вы упали с лестницы?
  - Да вот так взял и упал.
  - Вас кто-то толкнул?
  - Нет, я сам упал.
  - А эти синяки откуда? Они не такие свежие.
  - Побился о камни, когда купался.
  - Упали в ванной?
  - Да нет, в море...
  - Купались в море?
  - Да.
  - Зачем? Вы были пьяны?
  - Да какая разница... У Анны был День Рождения.
  - 'У Анны был День Рождения'. Это вы считаете повод, чтобы купаться в море в октябре да еще и пьяным?
  - Доктор, вы зануда.
  - Ну извините - такая профессия, - оп посопел немножко. - А вы крутой, да? А я таких крутых много повидал... Вчера вот тоже один такой крутой чайник себе на голову одел. И ладно бы ребенок - седьмой десяток мужику.
  
  - У вас был вывих стопы?
  - Да.
  - Кто вам его правил?
  Я показал на Анну.
  - Да какие же вы все грамотные... А потом врачей вызываете. Чего вы их вызываете? Лечились бы сами, если грамотные такие.
  Он приготовил большой шприц, смазал мое колено спиртом, всадил в колено иглу и начал откачивать желтую жидкость. Анна отвернулась. Накачав полный шприц, он отсоединил шприц от иголки и вылил содержимое шприца в пустую бутылку из-под темного пива. Затем присоединил шприц к торчащей из колена игле и вновь накачал полный шприц желтоватой мутной гадости.
  Он хотел послать меня на рентген, но я отказался. Тогда он выписал таблетки и мази, проинструктировал Анну как меня надо лечить, пообещал зайти через день и ушел, сказав на прощанье Анне: 'Звоните, если появятся новые проблемы'.
  
  Новые проблемы незамедлили появиться. Тейлор вошел в мою комнату вместе с Анной.
  - Добрый день, мистер Смит.
  - А, здравствуйте, офицер. Пожалуйста, садитесь. Извините, что принимаю вас в таком виде...
  - Ничего, не беспокойтесь.
  Он сел на стул рядом с кроватью. Положил ногу на ногу и начал сразу, без разглядываний интерьера и киношных игр в гляделки.
  - Мистер Смит, я хочу предупредить вас, что нахожусь здесь не как частное лицо, а в связи с исполнением своих служебных обязанностей. Я хочу задать вам несколько вопросов. Вы согласны говорить со мной?
  - Да, конечно, а что случилось?
  Тейлор посмотрел на Анну. Анна неприязненно посмотрела на Тейлора и вышла из комнаты.
  - Сегодня ночью кто-то повалил надгробный камень на могиле Джулии Гуд.
  - На чьей могиле?
  - Джулии Гуд, мистер Смит, Джулии Гуд.
  - А кто она такая?
  - А разве, вам не знакомо это имя?
  - Нет. Не могу припомнить.
  - Это та самая могила, рядом с которой мы с вами встретились. Могила номер двести восемьдесят восемь. Уж это число вам, точно, знакомо, не так ли?
  - Да, я знаю числа.
  Пауза.
  - Я заявляю, офицер, что не имею к этому прискорбному происшествию никакого отношения. Я надеюсь, что виновный или виновные будут найдены и предстанут перед справедливым судом.
  - Именно так и будет, мистер Смит, именно так оно и будет. Можете не сомневаться.
  - И не думал. Преступник был один?
  - Судя по следам, один. В качестве орудия преступления он использовал лопату. Итак, у меня к вам несколько вопросов, мистер Смит. - Он слегка покачивал правой ногой, обутой в крепкий черный ботинок с высокой шнуровкой. - Вы страдаете психическими расстройствами?
  - Нет.
  - Сколько раз вы привлекались к уголовной ответственности? Когда и где?
  - Не помню за давностью лет.
  - Вы увлекаетесь магией, оккультными науками?
  - Нет.
  - Состоите в какой-либо религиозной секте?
  - Я ницшеанец.
  - Кто?
  - Церковь Преподобного Фридриха. Не слыхали? Я пришлю вам пару брошюр. Это бесплатно.
  Тейлор перестал покачивать ногой.
  - Это была шутка. Я понял. Напоминаю, что беседа у нас официальная и следующую вашу шутку я не пойму, - он возобновил покачивание. - Вы живете в Джексоне, штат Миссисипи?
  - Да.
  - По какому адресу?
  - Клинтон, Лейк Форест Лайн 49.
  - Кто еще проживает с вами по этому адресу?
  - Никто.
  - Ваше семейное положение?
  - Разведен.
  - Дети есть?
  - Сын.
  - Какое у вас образование?
  - Университет штата Миссисипи.
  - Вы служили в армии?
  - Да.
  - В каких войсках?
  - Стратегическая авиация.
  - По контракту?
  - Нет, был призван.
  - Вы привлекались к уголовной ответственности в штате Юта?
  - Где?
  - Вы слышали вопрос.
  - Да, привлекался.
  - Когда и за что?
  - В шестьдесят седьмом году за вождение автотранспортного средства в состоянии алкогольного опьянения.
  Пауза.
  - И неподчинение офицеру полиции.
  - Вы привлекались к уголовной ответственности в штате Миссисипи?
  - Обвинения не были доказаны.
  - Какие обвинения?
  - Я не помню.
  - В каком году?
  - Пятьдесят пятом.
  - До пятьдесят пятого года вы подвергались арестам? Сколько раз?
  - Три раза. Обвинения не были предъявлены.
  - Когда?
  - В пятидесятом.
  - Когда и где вы пытались проводить раскопки могил?
  - Здесь, в Куинспорте.
  - Еще где?
  - Нигде.
  - Кто-либо из ваших родственников приезжал ранее в Куинспорт?
  - Нет. То есть, мне такие факты неизвестны.
  - Где вы были вчера ночью?
  - В этой комнате.
  - С двенадцати часов ночи до восьми часов утра нынешнего дня где вы были, мистер Смит?
  - В этой комнате.
  - Кто это может подтвердить?
  - Никто.
  - Хорошо. Вы, кажется, получили травму? Расскажите, при каких обстоятельствах это произошло.
  - Я вчера вечером упал с лестницы.
  - Пожалуйста, поподробнее.
  - Я спускался по лестнице, меня качнуло, я не удержался и упал. Ушиб колено.
  - Кто это видел?
  - Никто.
  - Продолжайте.
  - Я лежал у подножья лестницы какое-то время, наверное, меньше минуты, потом из своей комнаты вышла мисс Карпентер, она увидела меня, помогла мне подняться по лестнице, смазала йодом ссадины и выправила ступню. Все.
  - Почему вы сразу не вызвали врача?
  - Я не видел в этом такой уж неотложной необходимости.
  - В котором часу случилось ваше падение?
  - Где-то в начале двенадцатого. Я не смотрел на часы.
  - Зачем вы спускались на первый этаж?
  - Я хотел взять чего-нибудь попить.
  - Как вы были одеты, когда упали?
  - Одет? Ну... брюки. Пиджак, рубашка.
  - Какого цвета рубашка?
  - Синяя.
  - Носки какого цвета на вас были одеты?
  - Ну, серые.
  - Вы были знакомы с Сарой Ли?
  - Когда она умерла, мне было одиннадцать лет.
  - Отвечайте, пожалуйста, на вопрос.
  - Нет, я не был с ней знаком.
  - Какие спиртные напитки вы вчера употребляли и в каких количествах?
  - Бренди. Полбутылки, может больше.
  - Вы были знакомы с Чистюлей Билли?
  - Нет.
  - Знаете, кто это?
  - Нет.
  - Вы были в штате Нью-Гемпшир в тысяча девятьсот восемьдесят втором году?
  - Нет.
  - А в Монтане в восьмидесятом?
  - Нет.
  - В Небраске в семьдесят девятом?
  - Нет.
  - В Северной Дакоте в семьдесят четвертом?
  - Нет.
  - Что сказала мисс Карпентер, когда увидела вас лежащим у лестницы?
  - Спросила, что случилось.
  - Пожалуйста, дословно.
  - 'Что случилось?'
  - Что вы ей ответили?
  - Сказал, что потом все объясню и попросил помочь.
  - Что она еще говорила?
  - Спросила, не сломал ли я ногу и как меня угораздило так упасть.
  - Каким образом она помогала вам подняться по лестнице? Расскажите подробно, как все происходило.
  - Одной рукой я обнял ее за шею, а другой рукой я... а другой рукой я хватался за перила, и вот в таком положении она тащила меня наверх.
  - И что она вам говорила при этом?
  - Она ничего не говорила мне при этом.
  - Как она была одета?
  - На ней был халат.
  - Хорошо, вы поднялись по лестнице. Дальше.
  - Она взвалила меня на плечи и отнесла в мой номер. Положила на кровать. Стащила брюки. Сняла носки. Я попросил ее выправить вывих. Она сделала это. Потом смазала йодом ссадины на колене. Потом вколола мне противостолбнячную сыворотку.
  - Взгляните на эту бумагу. Это разрешение на обыск в вашем номере. Но я не хотел бы устраивать здесь обыск. Я прошу вас добровольно показать мне вашу одежду и обувь.
  Синяя печать с гербом города. Подпись Тейлора, похожая на зигзаги молний. За окном зима, мороз. Почему на математике время замедляется, а на физкультуре ускоряется? Как бы здорово, если бы наоборот! И перед Рождеством тоже. Наклон надо сделать побольше. Отец обещал подарить мелкашку. Буду сам ходить на охоту. Да, вот так. Да. Этот хвостик поправим. И тут вот так... Чтоб было похоже на молнию. А? Да. Да! Круто! Тейлор! Ты что там рисуешь?! Небось опять голых девок?! А ну, дай сюда! Руководитель муниципального комитета города Куинспорта по охране общественного порядка и поддержанию законности. Я не стал читать и вернул Тейлору. Конечно, шериф, конечно. Ты прекрасно понимаешь, что от обыска никакого толка не будет. Я ведь не идиот, чтобы хранить под кроватью лопату и те кроссовки, в которых наследил на кладбище.
  - Конечно, офицер, конечно. Я понимаю ход ваших мыслей. К сожалению, я не могу встать с кровати, но вы можете осмотреть мою одежду. Она в шкафу, кроме той, что висит на спинке стула. Вся моя обувь вон там, на полочке.
  Он встал, подошел к шкафу и открыл его. Вытянул штанину.
  - В этих брюках вы были в момент падения?
  - Да, там порвано на колене.
  Потом он взял мои туфли, перевернул, посмотрел на подошвы.
  - У вас какой размер обуви?
  - Девятый.
  Те кладбищенские кроссовки были десятого размера. Я специально купил на два размера больше. Изнутри на пятку пришлось клеить вкладыши.
  - Что вы делали у могилы Джулии Гуд?
  - Ничего. Я шел к могиле Сары Ли, но ошибся улицей.
  - Зачем вы шли к могиле Сары Ли?
  - Так... Проезжал по трассе мимо Куинспорта, решил свернуть. Потянуло, знаете ли, на место преступления.
  - Откуда проезжали?
  - Джексон, Миссисипи.
  - Куда следовали?
  - Лили Бэй Стейт Парк.
  - С какой целью вы туда направлялись?
  - Отдохнуть от дел.
  - Через всю страну? Есть места поближе к Миссисипи.
  - Дорога - это часть отдыха. Я люблю путешествовать.
  - Вы забронировали место в кемпинге или отеле?
  - Нет.
  - Почему?
  - Никогда не выбираю отели по рекомендациям туристических агентств и фотографиям в рекламных проспектах.
  - Какие у вас отношения с мисс Карпентер?
  - Хорошие.
  - А точнее?
  - Хорошие.
  - Сколько раз вы посещали Куинспорт?
  - Этот третий.
  - Как вы добрались до Куинспорта?
  - На своей машине.
  - Какой марки ваша машина?
  - Светло-серый 'Форд Гранада' восемьдесят второго года.
  - Я могу взглянуть на ваши права?
  Я достал из тумбочки права и протянул ему. Он взял, глянул мельком и положил во внутренний карман своей форменной куртки.
  - Где вы припарковались, перед тем, как пойти на кладбище?
  - Во дворе бывшей кожевенной фабрики.
  - Почему не на стоянке возле кладбища?
  - Решил прогуляться немного пешком. Размять ноги.
  - У вас в машине есть лопата?
  - Да. Маленькая, саперная. Она и сейчас лежит в багажнике.
  - Другой лопаты нет?
  - Нет. Зачем мне две лопаты?
  - Вы всегда возите с собой саперную лопатку? Именно ее?
  - Да. Она всегда лежит в багажнике на всякий случай. Но я никогда не пользовался ей. Даже не вынимал из чехла.
  - Когда начался ваш отпуск?
  - Две недели назад.
  - Когда он закончится?
  - В пятницу.
  - Я бы хотел осмотреть вашу машину. И багажник.
  - Хорошо, вот ключи. Оставьте их потом у барменши.
  - Как часто вы садитесь за руль в состоянии алкогольного опьянения?
  - Я не буду давать показания против себя.
  
  - Сколько мест работы вы поменяли за последние десять лет?
  
  - Какие у вас отношения с соседями?
  
  - Вы употребляли вчера наркотические или одурманивающие препараты?
  
  - У вас есть разрешение на владение огнестрельным оружием?
  
  - Вы имеете при себе огнестрельное оружие?
  
  - Вы принимали вчера какие-либо лекарственные препараты?
  
  - У вас бывают галлюцинации, видения?
  
  - Считаете ли вы, что мир погряз в грехе?
  
  - Вы употребляете наркотики? Как часто?
  
  - Вы страдаете от бессонницы?
  
  - У вас были неприятности на работе из-за алкоголя?
  
  - У вас бывают внезапные приступы ярости? Как часто?
  
  - У вас были попытки суицида?
  
  - Вам нравиться гулять по кладбищам?
  
  - Вам нравятся фильмы ужасов?
  
  - Вы составили завещание? Как часто вы его переписываете?
  
  - Вы любите мучить животных?
  
  - У вас есть татуировки?
  
  - Требования каких нравственных законов и Божьих Заповедей вам удалось нарушить за последние три дня?
  
  - Вы можете сами оценить степень своего морального разложения?
  
  - Перечислите, пожалуйста, все бывшие и существующие физические и юридические лица, все общественные и коммерческие организации и объединения, все муниципальные и федеральные органы и структуры, перед которыми вы имеете неисполненные обязательства.
  
  - Почему вы не живете как все нормальные люди, мистер Смит? Не получается?
  - Меня ценят на работе.
  - Это потому, что там работают одни придурки.
  
  
  - Не покидайте, пожалуйста, пределы Куинспорта без моего разрешения.
  Он ушел. Я достал из пачки сигарету и закурил. Я курил и смотрел в потолок. Он так и не задал главный свой вопрос. Тот самый, что отныне не даст ему покоя: 'Что, черт возьми, все это значит?'
  
  Минут через двадцать пришла Анна.
  - Спрашивал?
  - Спрашивал.
  - Сказала?
  - Сказала.
  - А он что?
  - Спросил, готова ли я подтвердить это под присягой.
  - А ты что?
  - Сказала, что готова, если возникнет такая необходимость.
  - Что он еще спрашивал?
  - В каких носках ты был и есть ли у меня лопата.
  
  Пришла Джульетта и отнесла меня в комнату Анны.
  
  
  - Джим.
  - Что?
  - Пожалуйста, я тебя очень прошу, не вляпайся на этот раз ни в какое дерьмо.
  - Анна, я тебе это обещаю.
  
  Следующий день был выходным в кафе и я провел его в комнате Анны. Пытался играть с ней в шахматы, но быстро оставил это занятие. Шахматная логика Анны меня бесила. Приходил Виктор, посидел у нас полчасика.
  - Ты, значит, опять за старое? Только учти: я больше не веду уголовные дела. Теперь я занимаюсь спорами о наследстве и переносом межевых столбов.
  Анна напоила его чаем и накормила радужным пирожным.
  
  К вечеру опухоль с колена сошла. Анна принесла мне два костыля и моя мобильность выросла на порядок.
  
  Ходить без костылей я мог уже на другой день. Еще я научился прыгать по лестнице на одной ноге, опираясь ладонями на ступени. И вверх и вниз - без проблем. Я продемонстрировал этот метод Джульетте:
  - Ну как?
  Джульетта хладнокровно протирала бокалы.
  - Советую использовать член как дополнительную опору.
  
  Анна купила мне красивую палку из ясеня. Я вышел на улицу и прогулялся до мясной лавки. На обратном пути встретил еще одну замечательную личность. Это был Родик Шильман. Местный хулиган и единственный постоянный клиент куинспортского полицейского участка. Родик был уже, что называется, 'теплым' и явно искал способ скрасить каким-нибудь приключением этот серый будний день.
  Он двигался мне навстречу, а когда проходил мимо, намеренно задел плечом. Я обернулся.
  - Молодой человек, пожалуйста, будьте впредь осторожнее.
  - Чё? Чё ты там вякаешь?
  На полголовы выше меня и в плечах пошире. Но он не был здоровым, он был большим. Большим и рыхлым. Опухшая морда, воспаленные красные глаза, лиловые налитые губы в трещинах и язвочках. Почки. Но смотрит так, будто это я виноват во всех его проблемах. А мог бы я превратиться в такого? Под прессом определенных обстоятельств. 'Слышь, землячок, угости пивком'.
  - А? Чё смотришь? А? Не нравится? Тогда чё сюда приехал? Иди, понюхай у своей шалавы, там тебе больше понравиться.
  Он качнулся в мою сторону на нетвердых ногах и я, чисто автоматически, залепил ему слева прямой в челюсть. Он тут же рухнул на землю. Но, видно, его частенько били, потому что тут же вскочил, отбежал недалеко и начал орать:
  - Ты чё, сука?! А ну иди сюда, сука! А ну, блять, сука, иди сюда!!
  Он еще некоторое время шел за мной и орал в этом роде, а потом поотстал.
  
  
  Я спросил у Виктора, кто такая была эта Джулия Гуд.
  - Джулия Гуд? - рассеянно переспросил он, трогая себя за кончик носа - он всегда теребил свой нос, когда сидел за шахматной доской - мне это не мешало, - Я ее почти не знал.
  - Как она умерла?
  Он пожал плечами.
  - Кажется что-то с сердцем.
  
  
  Я позвонил своему шефу, сказать, что задержусь чуток после работы. Разговор получился очень нудным. '...Джим, ты ведь знаешь... ...ты создаешь... ...возник ряд неотложных вопросов... ...я рассчитывал... ...понедельник...' Он явно собирался плакаться бесконечно, но все это было так далеко от меня, как мир полузабытой детской сказки, когда в потрепанной книжке, заботливо сбереженной твоей мамой, с трудом узнаешь тобой же раскрашенные картинки, и я едва ли не грубо закончил разговор и брезгливо бросил трубку на рычаг.
  
  
  Поселение Куинспорт основано в 1755г. На самом деле город построили в прошлом веке, когда здесь еще швартовались китобои, а до этого тут стояли два барака, в которых жили лесорубы. Несмотря на то, что городок стоит на побережье, 'живописных океанских ландшафтов' с улиц почти не видно. Океан загораживают постройки нефтяного терминала и нефтеперегонного завода. Этот завод с терминалом - единственное место, где можно работать. Те, кто там работает, бояться потерять работу. Те, кто там не работает, мечтают туда устроиться. Весь город молится за здоровье и благополучие Завода, потому, что не будет Завода - не будет и Куинспорта.
  Есть церковь, заполненная по воскресным дням. Есть городской музей, в котором никогда не бывает посетителей. Есть Клуб Рыбаков. Женских клубов нет. Жена мэра пыталась как-то организовать такой закрытый клуб. Себя назначила председателем и составила список избранных. Но ничего из этой затеи не вышло. Они там все пересобачились на первом же заседании. С тех пор в городе существуют две враждебные женские группировки - партия умеренных либералов под предводительством жены мэра и партия консерваторов, которую возглавляет жена пастора, чей далекий предок тайком пробрался на 'Мэйфлауер', поэтому его и нет в списке пассажиров. Жена директора Завода, без дураков ведущая родословную от английских графьев, держатся особняком. Ей западло тусоваться с этой шушерой. Обе группировки платят ей неприязнью, замешанной на зависти, и распространением всяческих нехороших сплетен. Обе группировки ведут войну на полях единственной городской газеты 'Куинспорт Ньюс'. Редактор газеты держится равноудаленно от обеих партий и на потеху публике поочередно печатает письма тех и других. В море жители города не выходят. Нет у них ни катеров, ни яхт. Члены Клуба Рыбаков ловят рыбу в местных речушках и озерах. Зато в Куинспорте не бывает пробок и нет проблем с парковкой.
  
  
  Я лежу на кровати в своем номере. Анна накладывает мне на колено компресс. Я читаю статью в 'Куинспорт Ньюс', посвященную происшествию на кладбище. Статья странная и туманная. Какие-то намеки, понятные только автору. Тут и про меня написали. Моя фамилия не называется, но понятно, что это про меня. 'Хочется спросить гаранта нашей безопасности - мистера Тейлора: как долго еще по нашим улицам будут рыскать маньяки с поврежденной психикой, нападая на мирных горожан и тревожа покой усопших предков?'. Я так понял, что мирный горожанин - это Родик Шильман. В конце статьи автор обещал, что скоро все тайны будут раскрыты, а покровы сброшены. Подпись: 'Следопыт'. Что за ребячество, ей богу? Это смешно даже в Куинспорте.
  Я спросил у Анны, знает ли она этого парня. Анна сказала:
  - Это Прищепка. Репортер. Он все время что-то расследует. Сейчас он завел дело на тебя. В нашем штате объявился маньяк - насилует вдов на кладбищах. Так вот, Прищепка думает, что ты и есть этот маньяк.
  - Откуда тебе это известно?
  - Да он сам все разболтал. Приходил тут второго дня, расспрашивал про тебя. А правда, Джим, зачем ты раскапываешь могилы?
  - Я трахаю покойников, Анна. У каждого свои причуды.
  Она швырнула мне в лицо полотенце и вышла, хлопнув дверью.
  
  Я гляжу на картину над моей кроватью. Шахматы, бокалы с недопитым вином. Погасшая трубка валяется среди взятых белых фигур. Партия не прервана - партия закончена. Гость ушел. Черные проиграли. Я как-то спросил у нее: 'Ты повесила это в память обо мне?' 'Нет', - ответила она, - 'я повесила это для тебя. Я знала, что ты вернешься'.
  
  
  Однажды днем в кафе зашел Родик. Посетителей не было, я сидел один за столиком и ел филе лосося в гранатовом соке. Он подошел к стойке, оперся на нее спиной и локтями, и принялся разглядывать меня.
  Черная вязаная шапочка. Белобрысые сальные волосы свисают на глаза и топорщатся над ушами. Заплывшие глаза прищурены. Лениво жует жевачку. Не хватает только 'кольта' на поясе. Сейчас что-нибудь выдаст. Есть у него какой-либо план или мы увидим импровизацию? Мне не суждено было это узнать.
  Джульетта вышла из-за стойки, спокойно подошла к Родику, взяла его за руку, профессионально заломила ему эту руку за спину, подвела согнувшегося в три погибели Родика к двери, свободной рукой открыла ее и со словами: 'Чтобы я тебя здесь больше не видела, уебок!' дала ему хорошего пинка. Родик вылетел наружу. Джульетта закрыла дверь и, как ни в чем ни бывало, вернулась за стойку. Все это случилось настолько быстро, что бедный Родик успел только пукнуть.
  Когда я рассказал об этом забавном происшествии Анне, она тяжело вздохнула:
  - Я ей говорила уже... Боже мой, с ней нет никакого сладу.
  
  
  Я иду по коридору. Вот дверь, за которой живет Джо. Я открыл ее и вошел. Изнутри дверь обшита звукоизолирующим покрытием. Таким же покрытием обшиты и стены комнаты. Джо сидел в кресле и смотрел телевизор без звука. Он и не глянул на меня, когда я вошел. Вообще не пошевелился. Я сказал:
  - Здравствуйте, Джо.
  Он как сидел, так и сидел.
  - Здравствуйте, Джо. Я Джим.
  - Здорово, Джим, - сказал он, не отрывая взгляд от экрана телевизора. Он был совершенно седой и сильно похудел с тех пор. Можно сказать, что от прежнего Джо осталось лишь половина.
  - Я Джим из Миссисипи. Помните меня?
  - Джим из Миссисипи. Помню, помню. Джим из Миссисипи. Как дела, Джим? Подоил своих телок?
  И он зашелся хохотом. Он раскачивался в кресле, хлопал себя по коленям и показывал на меня пальцем. Но вдруг приступ резко оборвался. Джо опять замер, уставившись в телевизор.
  - Так точно, сэр, - сказал я. - Подоил. Теперь они в полнейшем порядке.
  
  
  В кафе на доске объявлений висит листок. 'ВНИМАНИЕ! В выставочном зале школы (2-й этаж) проводится фотовыставка 'Куинспорт. Год за годом'. Пожалуйста, приходите'.
  В небольшом школьном зале расставлены вдоль стен щиты из некрашеной фанеры. К щитам кнопками приколоты фотографии. Их очень много. Двадцать семь щитов, на каждом примерно сорок фотографий. На каждом щите фломастером написан год съемки. Двадцать семь лет истории Куинспорта. Нет пейзажей и жанровых сцен. Только портреты. Мужчины, женщины, старые, молодые, дети, домохозяйки, рабочие в белых касках. Все они смотрят в объектив, все знают, что их снимают.
  Мужчина в очках с граблями. Только что убирал опавшие листья со своего газона. Молодая мама с коляской. Хоккейная команда. Счастливые. Наверное, после важной победы. Женщины в купальниках сидят на полотенцах. Смеются. А это, похоже, День Города: знаменосцы, клоуны, маски исторических персонажей, шествие в костюмах первых переселенцев. Школьный оркестр. Человек в полицейской форме. Не знаю такого. Пытается быть серьезным. Держит руки на ремне. Пожарники выстроилась перед своей красной блестящей машиной. И еще много-много незнакомых лиц. Поодиночке, по двое, группами... Кроме меня в зале никого нет. У входа стоит стол, на столе лежит школьная тетрадь. На обложке выведено: 'Книга отзывов'. Я беру в руки тетрадь. Первые листы расчерчены тремя столбцами. 'Дата', 'Ф.И.О. (необязательно)', 'Отзыв'. Ни одного отзыва нет. Тетрадь веревочкой привязана к столу. К тетради шнурком привязана ручка. Я подхожу к щиту, подписанному '1960'. Две девушки в шортах и рубашках, завязанных узлом на груди. Чей-то младенец. Девочка со скрипкой. А вот и наши рыбаки. А вот и Джо за стойкой бара. Анна и я. Фотография сделана в тот день, когда я уезжал из Куинспорта.
  В зал заходит Прищепка. К животу прижимает ворох папок и конвертов. Все это добро он сваливает на пол у последнего стенда, на котором еще нет фотографий. Это его выставка. Это его фотографии. Я здороваюсь с ним.
  - Здравствуйте, мистер Смит, - отвечает он просто. - Как вам выставка?
  - Мне очень понравилось. По этой выставке можно ходить часами.
  Прищепка пришпиливает на последний стенд фотографии.
  - Спасибо за добрые слова. А вы, мистер Смит, занимаетесь фотографией?
  - Изредка. Нет наклонности к этому делу.
  - А я, вот, всегда ношу с собой камеру.
  Мы поговорили минут пять как вежливые люди, а потом я попросил у него ту фотографию.
  - А, конечно, берите. Берите, их тут много. Одной меньше...
  Потом он увязался за мной в гостиницу: 'выпьем по кружечке?'. Наверное, хотел что-нибудь выведать. Мистер Смит, скажите пожалуйста, что вы чувствуете, когда вонзаете в жертву член?
  
  Мы расположились за столиком в углу, заказали пива и жареных креветок с овощами. Прищепка пил бутылочное, темное. Через полчаса мы были уже добрые приятели. Прищепка, вообще, оказался хорошим парнем. На свою кличку не обижался. Наоборот, считал ее профессиональным прозвищем, хотя прозвали его так еще в школе за то, что цеплял девочкам прищепки сзади на юбки.
  Мистер Робинсон принес еще пива и креветок. Прищепка его сфотографировал.
  - Слушай, Том, а зачем ты все время таскаешь с собой эту камеру? И зачем ты снимаешь все подряд?
  - А что? Мне интересно. Каждый снимок это замершая жизнь. Ведь память не сохранит все детали. И потом: ты знаешь, сколько получил учитель из Вайоминга за фотографию зевающего Рейгана? Десять тысяч долларов. Простой школьный учитель. А ведь вокруг президента всегда крутится множество профессиональных фотографов и репортеров.
  - Понятно. Значит, когда в Куинспорт нагрянет Рейган, ты будешь начеку.
  - Я всегда начеку, Джим. Я всегда начеку.
  Прищепка сообщил, между делом, что провел в Куинспорте несколько интересных расследований, вывел кой-кого на чистую воду, печатался в 'Огаста Дейли Ньюс' и 'Огаста Уикли Ревью'. Но это все ерунда по сравнению с тем, чем он занимается сейчас. Прищепка собирает досье на Завод. Имеются веские основания для серьезных подозрений. Он обобщил уже первые результаты расследования и отправил их в 'Огаста Дейли Ньюс'. Там заинтересовались. И более того - прислали сюда, в Куинспорт, своего человека. Но! Есть два больших 'НО':
  - Первое: они хотят загребать жар чужими руками. Обтрясти сад, который не сажали. Возьмут все, что я тут накопал, а потом какое-нибудь борзое перо тиснет статью под своей фамилией. Обычное дело в газетном бизнесе. Волчьи законы. И второе: знаешь, кого они сюда прислали? Думаешь, серьезного человека? Стажера! Они прислали стажера!
  - Рыжий, с ухмылочкой?
  - Да, да, точно! Откуда ты его знаешь?
  - Он поселился в соседнем номере.
  - Да. Пренеприятнейшая рожа. Ты знаешь, Джим - дело-то ведь серьезное. А они прислали какого-то пацана, который еще вчера сидел за партой в колледже. И еще эта сопля называет меня 'коллега'. А из него репортер, как из Джульетты... жокей.
  Мы посмотрели на Джульетту. Жокей из нее, действительно, никакой. Из нее скорее лошадь выйдет. Она показала нам язык.
  Пришел Виктор, глянул на нас довольно сатирически, поздоровался, но подсаживаться за наш столик не стал. Он поужинал, потрепался немного с Джульеттой и ушел. Прищепка уважительно сказал про него:
  - Он, вообще, мужик с головой. В шестьдесят шестом выиграл знаменитое дело 'Макферсон против штата Мэн'. Помогает мне в борьбе с этим монстром, - он махнул рукой в сторону Завода и сшиб стоявшие на столе бутылки. - Консультирует по юридическим вопросам. Он, хоть давно уже не работает на Заводе, но всю эту ихнюю гнилую механику знает.
  - А почему он ушел с Завода?
  - А он не ушел. Его ушли. За это дело. - Он щелкнул ногтем по краю бокала. - Но, правда, с тех пор он завязал.
  К закрытию заведения Прищепка говорил уже с трудом, но зато энергично жестикулировал.
  - Джим, ты хоррроший мужик. Ты хоррроший мужик, Джим. Я знаю, что ты не маньяк. Но скажи: за каким хреном ты роешься на кладбище? Что ты там ищешь?
  Я вывел его из кафе, но расстались мы не сразу.
  - Я не учился в колледже, Джим! Но!! Джим! Та-лан-ту-не-льзя-на-у-чит-ся! Он вот здесь! - он постучал кулаком по своей голове. Джим!! Слушай сюда! Тихо! У меня есть та-а-акие материалы... Мы с тобой поставим на уши всю Новую Англию!
  - Ну ты сам дойдешь до дома?
  - Я??!! Джим! Джим!! Ты меня токо што обидел. А ты знаешшшшто шпионы и репортеры пьют и не пьянеют? Джим, ты не шпион?
  
  Я не стал показывать фотографию Анне. Решил сначала вставить в рамочку. Сюрприз.
  Тем же вечером, ближе к ночи, я стою у открытого окна и курю. Свет в комнате не горит. Прямо передо мной - церковь с темными окнами. Перед церковью стоит большая елка.
  На пустой улице со стороны школы появляется одинокая фигура. Она движется к гостинице. Фигура несет какой-то предмет. Когда фигура проходит под фонарем, я узнаю мистера Робинсона. Он несет под мышкой лопату и еще что-то длинное, завернутое в тряпку или бумагу. Он заходит за угол гостиницы на задний двор. Я слышу, как он открывает гараж и выводит из него фургончик Анны. На этом фургончике мистер Робинсон ездит за продуктами. Он закрывает гараж, садится в фургончик и уезжает.
  Анна спит. Она всегда засыпает моментально.
  Я оделся и вышел на улицу. Сел в машину и завел двигатель.
  
  Подъезжая к кладбищу, я заметил фургон. Мистер Робинсон спрятал его за бензовозом. Лучше бы он этого не делал. Я проехал дальше и припарковался на кладбищенской стоянке. Мне не надо прятаться. Я законопослушный гражданин.
  Ночь темна, а звезды холодны. Я иду по кладбищу. Пальто распахнуто, руки в карманах. Подмораживает.
  Наедине с пушкой - это как наедине с покойником. Остается в глубине души какая-то опаска. Понятно, что мертвый. Понятно, что не встанет. Все понятно, но... А вдруг возьмет, да и откроет глаза? Я протягиваю руку и дотрагиваюсь до нее. Холод. Кладу ладонь на орудийный ствол. Хорошая девочка, хорошая. С окраины кладбища, между тем, доносились, уже вполне отчетливо, характерные звуки ударов заступа о землю.
  Я опять иду не по гравию дорожки, а прямо по могилам. Чтобы не было слышно шагов.
  И вот я различаю впереди сгорбленную спину мистера Робинсона, ковыряющего лопатой могилу несчастной Джулии Гуд. Копает он медленно и неуклюже. Так он не доберется до гроба и к обеду. Нет практики, нет тренировки. Да и физическая форма оставляет желать лучшего. Я подхожу ближе. Рядом с могилой лежит многозарядное ружье. Зачем ты взял его, дурень? Отстреливаться от привидений? Я хотел толкнуть мистера Робинсона в спину и поднять, тем временем, ружье, но он, вероятно, услышал мои шаги, потому что, со скоростью, ему не свойственной, бросил вдруг лопату, схватил ружье и немедленно выстрелил в мою сторону. Я упал на землю.
  Пуля попала в бензобак фургона и фургон взорвался. Воспользовавшись оторопью мистера Робинсона, который не ожидал такого эффекта от произведенного выстрела, я бросился на него и пинком выбил из его рук ружье, которое он, однако ж, успел перезарядить. Левой я ударил его в челюсть, и, сразу же, правой - по печени. Когда он упал, я прыгнул на него с таким расчетом, чтобы коленом ударить по животу, но промахнулся и попал по груди. Зато, правой я хорошо залепил ему в нос, а левой - под дых. Кровь из его разбитого носа хлынула ручьем. Он выпучил глаза и начал делать ртом судорожные движения, как рыба, выброшенная на берег. Пока мы играли в наши мужские игры, пламя от горящего фургона перекинулось на стоящий рядом бензовоз и он тоже, не долго думая, взорвался. От разлившегося бензина загорелся стоявший невдалеке серебристый бак высотой в пятьдесят пять футов и диаметром сорок пять футов.
  Это уже серьезно. Я схватил мистера Робинсона за шкирку, посадил и крикнул ему в лицо:
  - Вставай! Вставай, надо убираться отсюда!
  Но он только кашлял, мотал головой и сучил ногами. Я тряхнул его как следует.
  - Вставай! Мы сгорим здесь! Ты понимаешь?!
  Он упал на спину, схватил себя за горло и принялся пяткой колотить по земле. Похоже на припадок. Я присел, схватил его за руки, взвалил на спину, поднялся и побежал, хромая и матерясь от боли, по дорожке меж могил. Мистер Робинсон кашлял, брызгая слюной и кровью, и хрипел мне в ухо. Мне казалось, что его вот-вот вырвет.
  Я споткнулся и упал, ударившись левым больным коленом о землю. Мистер Робинсон упал на меня сверху. Я завыл и схватил зубами воротник своего пальто. Мистер Робинсон переполз через меня, наступив коленом мне на лицо.
  - Вставай, придурок! - я пнул его здоровой ногой. - Я больше не смогу тебя тащить!
  Мистер Робинсон встал на колени и просипел, глядя на горящий бак:
   - Он не взорвется, он герме...
  Увы, его оптимистичный прогноз не сбылся. Он взорвался. Мы увидели яркую вспышку, потом на сотни футов вверх взметнулся столб огня. И почти сразу же нас накрыла взрывная волна.
  Она была такой силы, что в половине куинспортских домов выбило стекла, а с тех, что стояли ближе к Заводу, снесло, нахрен, крыши. Заброшенные корпуса кожевенной фабрики смело, как карточные домики и я сам видел горящий бензовоз, летящий по небу, будто лист на осеннем ветру. На этот взрыв отреагировали все сейсмические станции Северо-Востока США. Его слышали за пятьдесят пять миль, зарево от пожара видели за тридцать миль.
  Меня контузило. Когда я пришел в себя, разлепил веки и оторвал голову от земли, я обнаружил, что ничего не слышу - уши были, как будто заложены ватой, зато в голове моей наяривали вразнобой какой-то чертовский марш множество бронзовых молоточков. Перед глазами расплывались радужные круги и я плохо видел из-за этого. Я встал на четвереньки. Я не чувствовал не то что боли, но вообще не чувствовал ни рук ни ног. Я поднялся. Я смотрел на пожар. Несмотря на контузию, не мог не оценить трагического величия этого зрелища - прямо передо мной огромные клубы пламени, рвущиеся ввысь. И горячий ветер дул уже с той стороны и обжигал лицо.
  Вокруг валялись горящие обломки. Мистера Робинсона я увидел в двух десятках ярдов от себя. Он полз по-пластунски в сторону горящего развороченного бака, а, между тем, горел уже и соседний бак.
  - Эй! - крикнул я и не услышал своего голоса. Мистер Робинсон полз на удивление быстро, как в комедии, когда ускоряют пленку, чтобы было смешнее.
  Я перелез через завалившийся забор, шатаясь и хромая, как раненый Терминатор, нагнал мистера Робинсона и схватил за ногу. Он ударил меня второй ногой. Я упал. Встал и опять схватил его за ногу. Он опять лягнул меня. Я опять упал и ударился затылком обо что-то твердое. Это была прямоугольная металлическая плита размером примерно пять на два с половиной фута. Судя по всему - перекрытие какой-то подземной емкости. На плите имелся круглый люк - горловина и крышка на шести болтах. Сотни таких плит ровными рядами занимали все пространство между кладбищем и баками. На каждой плите белой краской был написан номер. Та плита, об которую я ударился, имела номер 108.
  На мистере Робинсоне загорелись волосы. Я хотел натянуть на голову пальто, потому что жар был нестерпимый, но обнаружил, что пальто на мне нет. Я шагнул к мистеру Робинсону, двинул ему, с размаху, как следует кулаком по затылку, опять взвалил его себе на спину и побежал прочь от горящих баков. Когда я бежал уже по кладбищу, взорвался второй бак. Я помню вспышку сзади, помню, как ударила в спину взрывная волна, а больше ничего не помню.
  
  В двух милях от места событий рыжий стажер из 'Огаста Дейли Ньюс' тискал в своей машине какую-то девчонку. Первый бак рванул в тот момент, когда он ее практически уломал.
  - Что это? - испуганно спросила глупая девчонка, глядя на поднимающиеся в небо клубы пламени и дыма.
  - Еще не знаю, крошка, - ответил ее кавалер, натягивая трусы, - но очень похоже на мой звездный час.
  
  
  Прищепка еще крепко спал, когда в типографиях штата Мэн собирали в пачки, увязывали в тюки и забрасывали в кузова грузовичков утренний выпуск 'Огаста Дейли Ньюс' с репортажем о небывалой катастрофе в Куинспорте. Этот репортаж полностью перепечатала 'Бостон Глоуб', а отдельные фотографии, со ссылкой на источник, использовали почти все крупные газеты страны. Сообщения о Великом Куинспортском Пожаре потеснили с первых полос даже предвыборные рейтинги.
  Когда Прищепка, наконец, проспался и прибежал со своей камерой на место события, там, у границы оцепления, собрался уже весь город. Ближе к огню, среди пожарных и полицейских машин, понаехавших со всей округи, деловито сновали теле- и газетные репортеры с симпатичными помощницами, молодыми парнями на подхвате с телекамерами на плечах и штативах, фотокамерами, стоимостью три тысячи долларов, диктофонами, радиотелефонами и фургонами, оснащенными спутниковыми антеннами и кофеварками. Кто-то разматывал телевизионный кабель, кто-то кричал: 'Пит, твою мать, где связь с Филадельфией?' Дюжая негритянка совала под нос пожарному офицеру огромный микрофон.
  Через день вышел специальный выпуск 'Огаста Уикли Ревью' со статьей, подписанной фамилией рыжего стажера. Многочисленные нарушения всевозможных норм и правил. Экономия на безопасности. Преступная халатность. Предупреждения экологов. Общественность бьет тревогу. Руководство компании успокаивает общественность. Два месяца назад представитель компании, комментируя 'нелепые выдумки дилетантов', заявил: 'обеспечение безаварийной и надежной работы было есть и будет одним из основных направлений деятельности компании'. Администрация завода препятствует проведению журналистского расследования. Трагический, но закономерный финал. Репортаж из 'эпицентра апокалипсиса'. Исполняя журналистский долг. Героизм и беспомощность пожарных. Два танкера сгорели дотла. Пожар продолжается, число пострадавших уточняется. Тысячи тонн нефти и ГСМ, разлившихся по заливу. Попытки предварительной оценки ущерба. Фамилия Прищепки в статье не упоминалась. Эту статью перепечатали потом еще несколько журналов.
  
  Завод горел неделю. Пожарные его не тушили - подобраться близко к огню было просто невозможно, да к тому же, сохранялась еще угроза взрыва емкостей с горючим. Днем, в хорошую погоду, облако черного дыма видено было за сорок миль от Куинспорта. Всю неделю ветер дул в сторону моря, но, тем не менее, всех жителей Куинспорта эвакуировали в принудительном порядке.
  От взрывов и пожара никто не погиб. Лесополоса между Заводом и городом ослабила ударное действие взрывной волны. Различные ранения, вплоть до тяжелых, ожоги и контузии получили сорок восемь человек. Досталось и ночной смене Завода - девятнадцать раненых и обгоревших. Было несколько сердечных приступов. Одна бабушка умерла от инфаркта.
  Я видел фотографию пожара, сделанную из космоса. На этой фотографии я нашел Куинспортскую церковь и напротив нее - маленький-маленький квадратик.
  
  Неделю я провалялся в больнице. Сначала в обычной больнице, а потом в медблоке той самой предвариловки, где сидел за Сару Ли. Потом меня перевели в общую камеру. Отделался я довольно легко: сломанными ребрами и головной болью, которая прошла через три дня. Еще были ссадины, ушибы и ожоги, но это все мелочи. Мистеру Робинсону повезло гораздо меньше. Кроме переломов и ожогов верхних дыхательных путей он получил серьезную травму головы и мозги у него от этого или по какой другой причине слегка сдвинулись. Он все время лежал на кровати, укрывшись с головой одеялом. Детективы, ведущие это дело, сначала думали, что он специально косит под дурика, чтобы избежать суровой, но справедливой кары и отправили его на экспертизу в клинику соответствующего профиля. Там он и остался навсегда.
  
  Меня выставили на улицу через пятнадцать дней. Совершенно лысого и совершенно без денег. До Куинспорта добирался автостопом. Пока я сидел, меня уволили с работы и я пропустил очередной срок оплаты банковской ссуды за дом. И вообще, я почти все деньги потратил на адвоката.
  
  Солнце уже клонилось к закату, когда наш усталый путник распахнул, наконец, гостеприимные двери постоялого двора.
  Джульетта спросила меня:
  - Сбежал?
  - Зачем сбежал? Отпустили. Потому что я невиновен.
  Она сокрушенно покачала головой: 'боже, скоро по улицам будут ходить одни насильники и убийцы' и налила мне в бокал на три пальца чистого бренди.
  Анна сначала бросилась мне на шею, а потом устроила скандал: 'Я же просила!.. Ты же обещал!..' Но у меня было не то настроение, чтобы все это выслушивать. Мы поругались и я ушел к себе в номер, но, послонявшись немножко по комнате, спустился вниз. Я сел за дальний столик, спиной к стене. Играла музыка. Прыщавая застенчивая девушка подошла ко мне. 'Добрый вечер. Уже выбрали что-нибудь?'
  За соседним столиком гуляла какая-то комиссия из Огасты. Три мужика и две тетки. Одна из них - маленькая, пухленькая, в кудряшках - попросила у меня прикурить, после чего я оказался за их столом, отодвинув от пухленькой типа в очках, который был этим обстоятельством весьма недоволен. Но ему все равно ничего не светило. Мы все время пили и я, сначала, вроде бы держался нормально, а потом меня потащило...
  
  Уж не помню я, как это вышло, но она оказалась в моей постели. Как-то это все само собой получилось, без усилий с моей стороны. Утром Анна, по обыкновению, зашла без стука. Я проснулся, когда услышал, как открывается дверь. А когда я открыл глаза, то увидел лишь спину Анны. Дверь она захлопнула с такой силой, что от стены отскочил кусок штукатурки. Я еще не понимал, что произошло, пока не огляделся вокруг. От шума проснулась моя соседка по кровати: 'што такое, скоко время?'.
  - Без четверти девять! Твою мать!
  Ничуть меня не смущаясь, она вскочила, голая, и принялась разыскивать свои разбросанные шмотки. Одевшись наспех, чмокнула меня в щеку - 'Пока, котик, еще увидимся сегодня' - и испарилась. До меня постепенно доходило.
  Пойти к Анне? Пойти сейчас? Дорогая, я тебе все объясню. Это не то, что ты подумала. Наверное, приходила мириться. Надо отдать ей должное - умела мириться первой, когда была не права. Подуется, подуется, а потом спрашивает невинным голоском: 'Ты будешь пить чай?' Почему в прошедшем времени? Нет, сейчас не стоит идти. Надо подождать, пока остынет. Боже, ведь она ревнивая как дикая испанка!
  Немного времени спустя, зазвонил телефон. С недобрым предчувствием взял я трубку.
  - Да.
  - Убирайся из моей гостиницы.
  Короткие гудки.
  
  Ключи от проходной кладовой я оставил на столе. Ключ от номера отдал Джульетте.
  - До свидания, Джульетта.
  - Скатертью дорога.
  
  Я поехал к Виктору. Город изменился. Пока я сидел, с деревьев облетели листья. Хрустнул под ногой застывших луж первый лед. Я в поле один. Хрустит под колесами уже давно не первый лед замерзших луж. Улицы пусты.
  Моя машина от взрывов почти не пострадала. Треснуло только боковое стекло и неизвестный предмет пробил крышу. Кстати, срок очередного платежа за машину я тоже пропустил.
  Виктор встретил меня радушно.
  - И вот ты опять дышишь Куинспортским воздухом свободы!
  - Привет, привет, я тоже рад тебя видеть. Спасибо за все, что ты сделал для меня.
  - Да ладно...
  Виктор навещал меня в тюрьме. Нашел хорошего адвоката. И Анна тоже меня навещала.
  - Ну, как вы тут пережили Малый Апокалипсис?
  - Как видишь, пережили. Практически все. Вот только старенькая мисс Рэйк с перепугу умерла.
  - Видит Бог, это не я ее убил.
  - Ты не представляешь, что тут творилось - полиция, журналисты, ФБР, телевизионщики, сенаторы, губернаторы, какие-то комиссии... Из Министерства Транспорта, из Конгресса, из правительства штата. Штук десять одних только комиссий. И даже помощник президента приезжал.
  
  За чаем я рассказал Виктору какая у меня с Анной вышла размолвка. Он покивал сочувственно-печально:
  - Д-а-а, мой друг, это серьезно. Это серьезно и надолго.
  - Я поживу у тебя до завтра? Надо подождать, пока погаснет пламя.
  - Если оно теперь вообще когда-нибудь погаснет. Да, конечно, живи сколько хочешь. Ты бы с Анной помягче... И отец у нее умер и тут еще ты...
  - Отец? Папаша Джо? Умер?
  - Она тебе разве не сказала?
  - Нет. Не успела. И когда это случилось?
  - Да дней десять назад.
  - Ладно, разберемся.
  
  
  - Виктор, а что там за контейнеры возле кладбища?
  - Какие контейнеры?
  - Закопанные в землю. Сверху крышки на болтах.
  - А... Это не контейнеры. Это могильники. Захоронения отработанного катализатора и еще какого-то дерьма. Катализатор не подлежит переработке, а поскольку он токсичен, то просто так на свалку его тоже выбрасывать нельзя.
  - А эти могильники когда-нибудь вскрывают?
  - Да вроде нет. На хрена их вскрывать? А что?
  - Да так, ничего. Просто интересуюсь познанием различного рода вещей.
  - Ну-ну. Партию? Я как раз сейчас ничем не занят.
  - Попозже. Надо съездить кой-куда.
  
  От нефтеперегонного завода остались одни обгоревшие руины. Смятые, исковерканные баки, разрушенные здания, закрученные в немыслимые спирали трубопроводы. Вся земля вокруг Завода покрыта черной жирной копотью. Но среди этого мрачного пейзажа Следующего Дня ворочались уже бульдозеры, стояли с вытянутыми стрелами автокраны и сварщики резали покореженный металл.
  Кладбище тоже пострадало. Сторожка у входа лишилась крыши и трех стен. Некоторые могильные камни покосило взрывной волной. Памятник Гражданину дал большую трещину. Повалило несколько деревьев. Всего взрывов было четыре. Забор между кладбищем и Заводом местами устоял, местами - снесен подчистую.
  Я иду меж рядов металлических плит. Номера на закопченных крышках не читаются, но возле каждой плиты торчит из земли метровый штырь с алюминиевой биркой, на которой выбит номер. Чтобы, значит, можно было зимой найти. Плита с номером 288 находится достаточно далеко от сгоревших баков. Надеюсь, во время пожара температура под ней не поднималась выше четырехсот пятидесяти одного по Фаренгейту.
  Я бросил на могильник ?288 кусок сплющенной трубы, валявшийся неподалеку, и вернулся на кладбище.
  На кладбище я заметил слежку. Он прятался за могильными камнями. Явно боялся меня. Если на кладбище вас преследует неприятный тип, незаметно спрячьтесь от него, а потом тихонько подкрадитесь сзади. Только не надо хватать его или орать в ухо. Легонько-легонько положите ему руку на плечо. Это добьет его больное сердце.
  Я стоял у него за спиной и смотрел, как он вытягивает худую старческую шею, пытаясь высмотреть, куда же это я подевался.
  - Извините, сэр, - сказал я громко. - Извините, если я напугал вас, но скажите: у вас можно одолжить на пару часиков лопату?
  
  Отношение ко мне в городе изменилось. В баре 'Веселая креветка', куда я зашел выпить чашечку кофе, меня отказались обслуживать. Продавец в табачной лавке молча бросил сигареты на прилавок, молча взял деньги и отсчитал сдачу. Есть тут у них один возмутитель спокойствия - Родик Шильман. Но он свой, родной. Все его выходки бесхитростны и понятны. Другое дело - я. Кто я? Посланец неведомых темных сил? Демон-одиночка? Если я пристально посмотрю на человека, он умрет или только заболеет? Я призван исполнить Проклятие?
  На Вашингтон Стрит городской сумасшедший Эндрю Смит указал на меня перстом и крикнул: 'И вот Сатана! Грядет царствие Его! И склонятся перед Ним народы и будут мертвые вставать из могил!'.
  
  Я купил красивую рамочку для фотографии, оберточную бумагу и вернулся к Виктору.
  Я вставил фотографию в рамку. Улыбаясь мы смотрим в объектив. Я в шутку пытаюсь приобнять ее, она с притворным возмущением меня отталкивает.
  Завернуть фотографию в золотистую бумагу с красными сердечками оказалось не так-то просто. Только с третьего раза у меня получается более-менее аккуратный сверточек. Я обвязываю его розовым бантом. Бант тоже получается не сразу. Виктор с интересом наблюдает за моими мучениями.
  Потом мы сидели в креслах и пили бренди. В камине горел огонь.
  - Так ты, значит, теперь аутсайдер, Джим? Ну и как ты себя чувствуешь в этом новом качестве?
  - Я не аутсайдер. Я еще не все просрал.
  - И что у тебя осталось? Почти новая газонокосилка? Аутсайдер. Когда-то это было даже модно. Да... Люди косили под аутсайдеров и говорили, что деньги это цветная бумага. Но и тогда надо было 'соответствовать' - быть стильным аутсайдером, а не бомжем, что роется в мусорных баках... Те времена прошли. И все вернулось на круги своя, и мы опять обратились к старой вере. Но, у этой веры, Джим, есть изъяны. Она говорит 'как', но она не говорит 'зачем'. И она совсем не утешает нас.
  - Да, Виктор, ты, конечно, прав. Ты бесконечно прав. Но только сейчас все это дерьмо не имеет никакого смысла, - я впервые видел Виктора поддатым.
  
  Ну, вот так мы сидели и пили, сидели и пили. Спали, проснулись и опять пили. Мы договорились с Виктором, что завтра же уедем в Калифорнию, где все начнем сначала. И я заберу с собой Анну. Виктор особенно настаивал на этом пункте. В конце концов, Виктор напился так, что не мог встать с кресла. Ну а я, конечно, поехал к Анне.
  Который был час - не помню, кажется около полуночи. Свет в окнах гостиницы не горел. Дверь была заперта. Я долго звонил. Мне не открывали. Я стучал в дверь. Сначала кулаками, а потом ногами. Я кричал: 'Анна, пусти меня!' Я бил по двери ногами изо всех сил и орал: 'Анна, открой, я тебя люблю!' В окнах соседних домов зажигался свет. Я хотел сломать дверь, но у меня ничего не вышло. Я бился головой о стену, но не смог ее пробить. И я опять кричал, я все время кричал.
  - Анна, я увезу тебя в Калифорнию! Я напечатаю твои стихи! Я теперь все могу!
  Я швырнул в ее темное окно фотографию, но не попал. Она ударилась о стену и разбилась. Рамка сломалась. Я топтал эту фотографию каблуком и кричал: 'Анна, ты сука!', потом сел на ступеньку крыльца и заплакал.
  - Анна, наш сын будет похож на меня, а дочка тоже на тебя!
  
  Не знаю, как я смог доехать обратно. Я гнал как безумный и на поворотах меня заносило. Слезы, пополам с кровью, текли по лицу и мешали вести машину.
  
  Я подъехал к дому Виктора, вышел из машины и хлопнул дверцей со всей силой. Дверца не закрылась. Я пнул ее ногой. Она все равно не закрылась. Когда я вошел в дом, то обнаружил Виктора в отключке. Я пошел на второй этаж и тоже завалился спать.
  
  Утром я заклеил голову пластырем из дорожной аптечки. Виктор на кухне варил кофе. Он посмотрел на мою голову, но ничего не спросил. Вот, сразу видно воспитанного человека - не пристает с ненужными вопросами. Я вышел на улицу. Мне срочно надо было на воздух.
  
  
  Горизонта не видно совсем. Серое небо переходит в серую воду. Никаких оттенков. 'Куинспорт-бэй в дерьмовую погоду'. Моя машина стоит на берегу залива. Я сижу с закрытыми глазами, откинувшись на спинку сиденья. Я не могу курить - меня тошнит от сигаретного дыма. Я слушаю 'Радио Куинспорт'. Жители города принимают активное участие в обсуждении нового закона штата 'О содержании домашних животных'. Если следовать букве этого закона, то Анне придется получать ветеринарный сертификат на своих рыбок. На каждую рыбку по сертификату. Более того, если следовать упомянутой букве, то действие этого закона распространяется также на домашних муравьев и тараканов. Пластик трепещет в голубых небесах. Как же дошло до такого?
  
  Я заехал на заправку и залил полный бак. Потом я подъехал к полицейскому участку. Лари Тейлор стоял возле своего бело-голубого 'шевроле' и смотрел на заднее колесо. Когда я подъехал и вышел из машины, он перевел свой задумчивый взгляд с колеса на мою личность.
  - Здравствуйте, офицер.
  - Здравствуйте, мистер Смит. У вас вмятины на бампере и левом крыле. Что-то случилось?
  - Да, ерунда. Вчера был пьяный - сбил полицейского.
  - Вы все шутите, мистер Смит, вы все шутите. Но никому уже не смешно. А с головой у вас что?
  - Я пробивал ею стену.
  - Вы считаете, что это наилучшее применение для вашей головы?
  - Возможно. Мне нужны мои права.
  - Следствие по делу осквернения могилы Джулии Гуд еще не закончено.
  - Я уезжаю, Тейлор.
  Он смотрел на меня секунды три-четыре, повернулся и пошел в участок. Меньше чем через минуту вышел и протянул мне права. Я взял их.
  - Прощайте, офицер.
  - Счастливого пути.
  Я поехал, он смотрел мне вслед. Красное солнце. Стекла застывших луж хруст. Длинные тени. Хрущу стеклом застывших луж, пора бы, что ли, замуж уж. Нихрена не хрустит под колесами - растаяло все давно. Пойдет скоро дождь наверно, съебывать отсюда пора.
  Возле дома Виктора я наткнулся на Беннета. Он был очень возбужден. Крепко схватил меня за рукав и громко зашептал:
  - Мистер Смит, у меня потрясающие новости! Я сделал необыкновенное открытие! Знаете Анну Карпентер? Да наверняка знаете - она работает официанткой в кафе 'Веселый Билл'.
  - Да, кажется, припоминаю.
  Глядя мне в глаза и дергая меня за рукав в такт своим словам, он торжественно объявил:
  - Я практически уверен, что эта Анна Карпентер - вы сейчас упадете! - потомок генерала Шермана! - он даже несколько отстранился от меня, чтобы по моей реакции убедится, все ли я правильно расслышал.
  - Откуда у вас такие сведения?
  - Я досконально изучил Куинспортский отрезок биографии сына генерала. Мне удалось узнать... - он понизил голос, - Я пока не могу раскрыть источник, но... Понимаете, как оказалось, бабушка мисс Карпентер - Елена Славич - имела, так сказать, определенные отношения с сыном генерала. Вы скажете: 'это еще ничего не значит' и будете правы... Но! Если посмотреть на портрет сына генерала и на мисс Карпентер, то даже полному тупице станет ясно, что... ну вы понимаете. Вы представляете, какое это имеет значение для нашего проекта? Мисс Карпентер будет гидом, она будет водить экскурсии... - он поднимался за мной по ступенькам крыльца. - Ее очаровательное лицо станет, так сказать, лицом нашего проекта...
  - Это отличная идея, мистер Беннет. - сказал я. Вошел в дом и закрыл перед ним дверь.
  Я окликнул Виктора. Он спал в кресле. Я поднялся на второй этаж и лег на диван.
  
  Проснувшись, я умылся и собрал сумку. Потом спустился вниз.
  Виктор сидел в кресле, спиной ко мне, и смотрел в окно. На столике рядом с креслом стояла бутылка и бокал. Я сказал:
  - Виктор, я уезжаю. На этот раз, навсегда.
  Не поворачивая головы, он ответил:
  - Уезжай, Джим, уезжай. Нехуя тебе было вообще сюда приезжать.
  Я вышел из дома, сошел по ступенькам крыльца, подошел к машине. Обернулся. Виктор стоял у окна. Я махнул ему рукой. Он тоже поднял руку. Но как-то вяло. Я сел в машину. Бросил сумку на правое сиденье.
  
  Мимо дома Беннета с флюгерами, мимо пожарного депо.
  Свернул на Вуд Стрит.
  Мимо мэрии. Ми-мо-мэ. Мимо Мэри. Прощай, Мэри. Мимо школы.
  Мимо табачной лавки.
  Медный лесоруб отдыхает, сидя на пне. Опирается на рукоять топора. Улыбается, глядя перед собой. Здесь будет построен город Куинспорт.
  Пересек Вашингтон Стрит.
  Мимо афиш кинотеатра. Сегодня идет 'Долгая зима в Миннесоте', завтра будет 'Букмекер на отдыхе'.
  Выехал из Куинспорта.
  Через лесополосу. Поваленные деревья. Да, Джеймс, задал ты им жару. А и задали мы им жару. Уж мы, братишка, задали им жару. Эй, парень, не звизди, ты просто рядом стоял.
  Мимо кладбища. СЧАСТЛИВОВО ПУТИ! Доехал до автострады и повернул направо, к Огасте.
  
  Я еду по пустынной автостраде. Вечер понедельника. Еще не вечер. Мне напоминают, что печенье 'Триумф' это одно сплошное наслаждение. Меньше всего на свете хочется именно печенья.
  
  На полпути между Куинспортом и Огастой стоит небольшой торговый комплекс. Там я покупаю шесть гаечных ключей, в том числе два разводных. В магазине 'Все Для Отдыха' покупаю рюкзак, компас и фонарик. Боже, как мне все это надоело!
  Продавец спрашивает меня:
  - В поход собрались, сэр?
  - Точно.
  - Я вижу вы не здешний?
  - Из Миссисипи.
  - Из Миссисипи? Ого! Ну, тогда вам компас точно нужен. В наших лесах, сэр, заблудится очень даже просто.
  - Да, не хотел бы я заблудиться в этом походе.
  На прощание он дал мне пару полезных советов: как защитить ночевку от медведя и как без огня высушить промокшую одежду.
  
  Я подъезжаю к кафе, что стоит на берегу лесного озера. В туристический сезон здесь, наверное, много народа, но сейчас никого нет.
  - Извините, мы закрываемся.
  - Но вы же не оставите меня голодным?
  - Хорошо, только пройдите на веранду.
  А есть-то и не хочется. Но надо: я ничего не ел уже очень давно. Я беру бифштекс, жареный картофель и большой стакан ледяной колы. Сажусь за столик на открытом воздухе. Темнеет.
  В кафе и на веранде гаснет свет. Из кафе выходит официантка в пальто. За ней мужчина. Повар? хозяин? муж? Един в трех лицах? Он закрыл дверь на ключ.
  - До свидания.
  - До свидания.
  - До свидания.
  Прошли через веранду рядом с моим столиком, сели в машину, развернулись и уехали. Я остался один в целом мире.
  В сумерках и полной тишине не спеша доел я свой бифштекс. Не спеша выкурил сигарету. Бросил в воду камень. Бульк. Пошли ленивые круги.
  
  Я еду обратно. Совсем стемнело. Начинается мелкий дождик. Ну и черт с ним. За двадцать миль до Куинспорта я выбираю подходящее место и сворачиваю с дороги в лес. Выключаю фары, глушу двигатель.
  
  Я сижу и слушаю радио. Моросит дождь. С пробитой крыши капает вода. Хорошо, что не надо мной. Иногда я курю. Иногда выхожу из машины, когда надоедает сидеть и стою, вглядываясь в темноту. Руки в карманах, пальто расстегнуто.
  
  Ровно в половине первого я завожу двигатель и выезжаю на дорогу. Дорога мокрая, но я не спешу. Спешить мне больше некуда. До поворота на Куинспорт я добираюсь к часу ночи. Поворачиваю. Доезжаю до Спящего Медведя, сворачиваю в лес и останавливаюсь. Выхожу из машины и забираю рюкзак, в который сложил уже гаечные ключи, трубу для удлинения рычага, фонарик и маленькую канистрочку с маслом. Компас у меня в руке. Дождь перестал. Вот и хорошо.
  Через лес до кладбища я прошел без особого труда и приключений. Ребята, это опять я. Ба! Что это вы, батенька, зачастили к нам? Да вы не волнуйтесь, я ненадолго. Ну уж, проходите, проходите, милости просим, располагайтесь, где удобней. Да нет, спасибо, я... я пока так.
  Я прошел через все кладбище к участку номер семь. Ночь была тихой, Куинспорт спал. Тяжелым пьяным сном спал в кресле Виктор, свесив голову на грудь. Спал Томас Бритт по прозвищу Прищепка. Спал Беннет, и ему снились толпы туристов и мемориальный комплекс имени какого-то проходимца. Рядом с Вице-Мисс-Мэн-52 спал начальник полиции города Куинспорта Лари Тейлор. Спал Джо Карпентер вечным сном в холодной могиле. Спала даже Анна, разметавшись на своей девичьей постели. Я перешагнул через остатки забора и вышел на площадку могильников. Прошел между рядами плит почти до конца площадки. Нашел плиту номер 288, на которой валялся кусок сплющенной трубы. Опустил рюкзак на землю и стал на колени перед горловиной люка. Достал канистрочку с маслом. Намочил маслом носовой платок и смазал все шесть болтов крышки. Первый и четвертый болты шли туго. На первом я сбил в кровь пальцы, а на четвертом сломал два ключа. Открутив пятую гайку и, прокрутив на два оборота шестую, я сдвинул крышку и посветил внутрь фонариком.
  Могила почти доверху была заполнена какими-то темными маленькими округлыми камешками. На этих камешках лежал жестяной ящичек из-под сигар в лохмотьях от сгнившей картонной коробки, в которую он был вложен двадцать пять лет назад. Я вытащил ящик, положил его в рюкзак, приладил назад крышку и наживил гайки на болты. Покидал в рюкзак ключи, фонарик и канистрочку с маслом. Забросил рюкзак за спину и тронулся в обратный путь. Проходя через кладбище, я крикнул: 'Прощайте, мужики!' 'Давай, Джим, покедова!' Когда дошел до машины, скинул рюкзак и зашвырнул подальше в лес гаечные ключи и канистрочку. Фонарик шмякнул о камень так, что он разлетелся вдребезги. Компас бросил на землю и растоптал.
  Я сел в машину, включил в салоне свет, поставил на колени жестянку и открыл ее при помощи перочинного ножа.
  Там были пачки банковских билетов шести различных банков. Всего шестнадцать пачек по сто билетов в пачке. Номинал каждого билета - тысяча долларов. Итого, миллион шестьсот тысяч долларов. Не было ни записки, ни письма. 'Джим, если ты читаешь эти строки...' Я бросил жестянку на соседнее сиденье, достал из кармана пачку сигарет и закурил. Ну, вот они, эти деньги, за которые я столько рубился. Так почему же я не рад?
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"