Карцев Леонид Борисович : другие произведения.

Погранцы

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 6.72*4  Ваша оценка:


"Погранцы"

  
   Отцу, Б.В.Карцеву, посвящается...
  
   П О Ч Е Т Н А Я О Б Я З А Н Н О С Т Ь .
  
   "Я думаю:
   Как прекрасна
   Земля
   И на ней человек.
   И сколько с войной
   несчастных
   Уродов теперь и калек!
   И сколько зарыто в ямах!
   И сколько зароют еще!
   И чувствую в скулах упрямых
   Жестокую судоргу щек.
   Нет, нет!
   Не пойду навеки!
   За то, что какая-то мразь
   Бросает солдату-калеке
   Пятак или гривенник в грязь"
   С.А.Есенин.
  
   "Воинская служба в рядах Вооруженных Сил СССР - почетная обязанность советских граждан" ( Статья 63 Конституции СССР).
  
   Жалобно скрипнули колеса. ГАЗ-66 остановился перед железными воротами с наваренными на них пятиконечными звездами. Водитель посигналил, открыл дверцу кабины. От казармы, придерживая на ходу болтающийся штык-нож, к воротам бежал дежурный по заставе, Мишка Приходько. Машина въехала в ворота и остановилась. Через задний борт перелез Серега Ковалев. Погоны на его бушлате были отпороты. Оставшийся в кузове Юрка Агафонов передал ему три вещмешка и автоматы с откидными прикладами последнего образца калибра 5,45.
   - Серега! - Приходько подкрался сзади, обхватил Ковалева двумя руками, чуть приподняв, заголосил, - Браток, зация! Все! Ты слышишь, отслужили! Сегодня по телефону из четвертого отделения командиру звонили, а я подслушал. Как только вы приедете, весь наш призыв, всех нас с утра в отряд и...- Мишка, весело хохотнув, разжал объятия.
   - Серега! Обходной на руки! Ну ты чего? Что случилось-то? - Он с удивлением смотрел на хмурое, небритое лицо приятеля. Потом перевел взгляд на вещмешки и автоматы.
   - Здоров, Юрец, - Приходько протянул руку сидящему в кузове.
   - Ну, как она, война-то? Убили хоть кого? Афганочек не попробовали, или... - Он вдруг запнулся и посерьезнел.
   - Паша где, а? В отряде что ли остался?
   - В отряде... Вы что, не знаете ничего?- Сергей рылся у себя в карманах, пытаясь найти сигареты.
   - Убило его. И Саню Кравцова тоже.
   - Как убило?
   - Вот так. Меня сегодня вызвали в политотдел, потом в особый. Хотели, чтоб я гроб сопровождал с Пашей.
   - Ну?
   - Не могу! - Ковалев дернул за ворот бушлат, словно тот нестерпимо душил его, - Ведь мы с ним в параллельных классах учились, вместе призывались, он, - Серега отвел взгляд в сторо ну, чтобы не было видно заблестевших глаз, - он мне как брат. А мне версию в политотделе подкинули, что его током на кухне убило. Для соблюдения военной тайны. Это его родителей успокоить должно... Он один у них был, Миша, один. Не могу. Потом к ним зайду, все расскажу. Су-уки все, все... - Ковалев положил руку на Мишкино плечо, ощутив в погоне жесткую пластиковую пластинку-вставку, носить которые имел право только дед-состав.
   - У тебя деньги есть, Миша?- Сергей сумел заставить высохнуть влагу в глазах.
   Почти под два метра ростом, в ушитой, ладно сидящей гимнастерке с наглаженной дембельской стрелкой на спине, Миша сразу потерял свой бравый вид и стал похож на перепуганного молодого пшенаря.
   - Есть. Я что ж, Сереж, как же так это Пашу-то?
   Сергей махнул рукой, поднял с пыльной, так и не узнавшей в этом году снега, земли вещмешок и автомат.
   - Дай огороднику баче рублей тридцать. Хорошо б водки купил. Я отдам тебе потом. Пусть принесет к вечеру, скажи Серега просил. Пашу, Саню помянем. Дембель обмоем. Мы там с ними неделю назад мечтали... Вместе выйти на Казанском вокзале в зеленых фурах, а кругом снег, снег.
  
  
   Часть I.
  
   В О Е Н Н Ы Й
  
  
   1.
  
   Черную сотню набирали во второй раз. Официально она называлась мангруппа. Ее задачей было осуществить беспрепятственный проход большой колонны автомашин с продуктами, бензином, боеприпасами и техникой. Безопасность обеспечивали многие сотни солдат. Они перекрывали особо опасные перевалы, блокировали и прочесывали близлежащие кишлаки. От погранотряда тоже требовалась своя сотня добровольцев. Из этой самой первой сотни в 1980 году пятеро никогда больше не переступили порог родного дома. Пятнадцать получили ранения и контузии. И это все за неделю пребывания в "дружественной" стране. В отряде солдаты эту сотню прозвали "черной". Название закрепилось и стало чуть ли не официальным.
   - Ну, есть добровольцы?- старшина заставы прапорщик Баженов покрутил указательным пальцем возле виска. Он как гончий пес втянул ноздрями воздух. В казарме мерзко пахло заношенными портянками и тем особенным казарменным духом, который возникает при скоплении давно не мывшихся людей.
   - Вонищу развели, как в свинарнике. Так кто жаждет повоевать? Надо три человека, - у прапорщика был талант при росте едва за 160 см смотреть на всех свысока, - шаг вперед.
   Две шеренги почти как один сделали этот шаг. На месте осталось трое "гражданских", или как их еще называли, "квартирантов". Их должны были не сегодня-завтра уволить. Приказ вышел четыре месяца назад, а восемь человек из их призыва были, по-видимому, дома.
   - А вы что?- прапорщик притворно удивился.- Никак домой собрались? Приходько, ты же всегда рвался в бой.
   Миша засопел и торопливо шагнул вперед.
   - А ты что, Солдатов? Тебе ведь характеристика в институт нужна. Или не нужна? А за тобой грехов еще ой-ей сколько. Одних самоходов три, да? Смывай грехи, оправдывай фамилию. Паша, а ты неужели трусишь? Ты ведь комсомольский вожак, лидер, Ковалев, на тебя молодежь равняется.- Баженов сокрушенно развел руками и завертел толстым задом.
   - Трушу, конечно. Вам ведь надо нас, стариков, посылать. Установка такая пришла или сами соображаете?- Сергей не сдвинулся с места.
   - Ты что говоришь?- веселость слетела с Баженова, - Это командир с тобой носится, у меня б ты да-авно службу понял. Руку вынь из кармана, ты где находишься?! Я тебя научу Родину любить, - лицо прапорщика пошло красными пятнами.
   - Правду говорю, что тут непонятного. Мы свое уже отслужили. Убьют нас или нет - начальство меньше всего волнует. Замена нам пришла, а нас что в запас, что в расход, - Сергей поднял глаза к потолку, - все едино. Боеготовность от этого не падает.
   - Подожди, Ковалев, ты ведь у нас большевик?- голос Баженова стал дружеским.
   - Ну, кандидат, - подвох этого вопроса был понятен.
   - Значит, твоего согласия никто и не спрашивает. Коммунисты должны быть впереди! Правильно я говорю, Приходько?- прапорщик похлопал по могучему Мишиному плечу.- Приходько, я тебя предупреждал, чтоб ты форму одежды не нарушал, или тебя посадить под дембель? Вынимай вставки, мать твою...- ладонь Баженова легла на Мишин погон. Послышался хруст разрываемых ниток. Оторванный, зеленый когда-то, а теперь уже выцветший под жарким южным солнцем, погон полетел на пол. Баженов стал с остервенением топтать его, пытаясь сломать неуставной кусок пластика. Рядом с громадным Приходько он выглядел как карлик. В первобытном обществе он не посмел бы не то чтоб обидеть, а дышать громко в присутствии такого гиганта. Но те времена давно прошли, да и первобытные люди, говорят, не отличались особым умом, коли они не ведали социальных различий и не имели регулярной армии.
   Миша был раньше любимцем Баженова, но доверия не оправдал, так как любил согревающие душу напитки. Он придерживался мнения, что только алкоголь может сделать из серых армейских будней нечто похожее на праздник. Меры в потреблении спиртного старший сержант Приходько не знал и потому почти всегда попадался. Напивался до того, что ноги его уже не держали. При этом беспокойная душа его обычно требовала песни. Трезвым Миша не пел никогда. Поэтому раз поет - значит уже хорош.
   Выместив свое раздражение на погоне, Баженов поднес кулак к широкому лицу своего бывшего любимца.
   - Распустился Приходько и заставу распустил. Куда из каптерки двадцать кусков мыла делись?
   - А я его считаю?- пробасил обиженный Миша.
   -Эх, до "кусков" ли нам? Домой пора, - впологолоса прошипел Паша Солдатов.
   - Будешь считать, ты у меня не уволишься пока каптерку не сдашь. Все чтоб было в целости. Сам проверять буду.- Баженов обдал Приходько запахом перегара.
   - Все, отбой, - прапорщик, стуча высокими подкованными каблуками, пошел к выходу, - если что я дома, - бросил он на ходу дневальному.
   Хлопнула входная дверь.
   - Малек! Малек! Где ты есть?- Миша поднял с пола погон.
   - Здесь я.- Перед Приходько стоял длинный нескладный солдатик.
   - Сегодня на смену идешь?- Миша неодобрительно потеребил его ремень.
   - Иду.
   - На вот, погон пришьешь, и ремень подтяни.
  
   2.
  
   Три часа утра. В аппаратной сильно накурено. Витька, чтобы не уснуть, пил крепкий чай, обжигая губы об край кружки. Сахара у него не было, но зато у него сегодня был праздник. Серега Ковалев, его на­ставник и старший смены, велел его разбудить, как обычно, за час до подъема. Значит, есть время почитать. На первом году, конечно, читать не положено, но пока никого нет, три часа его. Витька открыл верхний ящик стола и с ужасом увидел, что книги на обычном месте не было. Это был удар. Он уже три ночи читал "Женщину в белом". Книгу Серега взял в библиотеке, а сегодня ее, видимо, кто-то увел.
   "Такая досада, ни в чем нет счастья, - думал Витька, - полгода почти прошло, как служу, а разве самое страшное позади? На заставе я два месяца уже вытянул, февраль за окном".
   День прибытия на заставу остался в памяти Витькиной навсегда. С этого момента он потерял не только свое имя, но и уверенность, что он вообще человек. На учебном пункте он усиленно изучал азбуку Морзе, день и ночь вертелись в голове замысловатые напевы. А потом... Потом сбылась его мечта. Он ехал с тремя товарищами к новому месту службы.
   Застава, расположенная в пойме реки, обнесенная по периметру кирпичным забором, была окружена деревьями, а вокруг на многие километры голые сопки. Маленькие, одноэтажные домики для офицеров и их семей, длинное, покрытое известью здание - казарма. Чуть подальше вольеры для собак, пятнадцатиметровая вышка с наблюдателем наверху. Граница...
   Старшина заставы, прапорщик Баженов, в маскхалате, одетом поверх формы, выстроил их в ряд в коридоре.
   - Ну что встали, как бык поссал? Подравняйтесь! Теперь вы вли­ваетесь в наш коллектив, ребята, сдавайте ваши шмотки в каптерку вот ему, - он показал большим пальцем на старшего сержанта, стоящего за его спиной, - это наш каптерщик Приходько, мой заместитель. Он вам покажет ваши кровати, потом... Так вот о чем я...- Прапорщик ткнул указательным пальцем в Витькин живот.- Представляться надо, когда с тобой разговаривают.
   - Рядовой Малявин.
   - Малек, значит. Так знаешь ли ты, Малек, первую заповедь солдата?- Прапорщик крутанулся на каблуках, хитро посмотрев на улыбающегося Приходько.
   - Не-ет.
   - Запоминайте, бойцы! Заповедь первая: командир всегда прав.
   Из беседки и курилок в казарму подтянулись свободные от службы и нарядов солдаты.
   - Заповедь вторая: командир разбирается во всем. Если с чем не согласен, смотри пункт первый. Застава вам теперь - ну прямо дом родной, а вы в нем хозяева, а дом... Дом надо держать в чистоте и порядке. Берите свои вещи и пошли за мной. Хотя, вот что, - он вынул из кармана ключ и бросил Приходько, - примешь у них вещи, выдашь из каптерки кусков пять мыла и щетки. Зонов! Зонов, дежурный, где ты есть?
   Из оружейной комнаты, громыхая ключами, выбежал востроносый рыжий младший сержант.
   - Вот твоим дневальным орлы в подмогу, и чтоб к вечеру все горело.
   Витьке досталась небольшая по размеру, но грязная сушилка. Он работал ловко держа одновременно в руке мыло и щетку, кафельный пол в сушилке был предварительно обильно смочен водой. Приходько постоял было над ним, но, видимо, остался доволен его усердием, покромсал перочинным ножиком кусок мыла в ладонь, равномерно рассыпал по всей площади, помял каблуком, выкурил сигарету и ушел.
   После работы, перед ужином, Витька тихонько прокрался в спальное помещение. Окна в нем были занавешены одеялами. Спали несколько человек, готовящихся в наряд. Он подошел к своей кровати, которую определил ему Приходько. Старшина великодушно разрешил им снять перед работой ремни и фуражки. Витька застегнул ремень, одел свою видавшую виды фуру. Его родную, что выдали на складе, подменили, как, впрочем, и ремень, еще на учебном пункте. Расправил гимнастерку, чтоб не морщила, тихонько открыл тумбочку и замер: часов не было. Он точно помнил, как снял их, чтобы не замочить, и положил с краю возле тюбика с зубной пастой. Его часы, подарок отца... Сколько раз его уговаривали махнуться еще на учебном пункте, но Витька никак не соглашался. А теперь вот как раз их и нет. Он с грохотом выдвинул ящик на себя, стал вновь перебирать нехитрое свое имущество. Мыло в мыльнице, бритвенный станок, зубная щетка.
   - Как же так? Ведь я точно помню, - шептал он.
   - Что за гад там грохочет?- раздался голос из угла.
   - Это я, Малявин, у меня тут часы делись куда-то. Вы не видели, может, взял кто?
   - Пошел отсюда, сволочь. Ходит тут, пшенарь, а туда же. Спать не дает. Исчезни совсем.
   Ноги сами привели тогда Витьку в канцелярию. Он долго и путанно рассказывал командиру заставы, молодому высокому старшему лейтенанту о своей беде. Тот быстро все понял, выглянул в коридор и крикнул:
   - Дневальный! Ковалева в канцелярию!- захлопнул дверь и сел за стол.- Ладно, часы твои найдут, а вот как ты жить дальше будешь? А, парень?- он посмотрел на Витьку весело.
   - Нормально буду жить. Я у своих воровать не приучен.
   - Ну-ну, посмотрим, как через годик поведешь себя.
   - Разрешите войти?- в дверь протиснулся высокий широкоп- лечий ефрейтор.- Вызывали?
   - А, Ковалев, вызывал, вызывал. Ты опять вчера с Приходько вечер отдыха устроил?
   - Я?- ефрейтор очень удивился.
   - До трех утра песни пели, мне замполит доложил. Что, не так? Я ведь тебя, Сережа, просил, когда в отряд уезжал, чтобы все нормально было.
   - Так и было все нормально, товарищ старший лейтенант.
   - Все, да не все. Вот у этого вот орла сегодня часы увели. Ты, как комсомольский вождь еще пока, разберись и доложи. И чтоб часы ему вернули. Понял? Смотри, я проверю.
   - Разрешите идти?- ефрейтор за время разговора даже ни разу не взглянул на Виктора.
   - Иди. И ты, Малявин, тоже.
   - Есть.
   После команды "Отбой" Витька быстро разделся, сложил на табуретке свою амуницию и залез под одеяло. Он здорово устал за свой первый день на заставе.
   - Ты, тихарь, Малек, или как там тебя? Поди сюда?- голос шел из угла казармы.
   Витька как был в кальсонах, босиком с поникшим сердцем подошел. На застеленной койке, поверх одеяла, лежал давишний ефрейтор. Он разглядывал дымящийся красный кончик папиросы. Рядом на кроватях сидело еще человек семь.
   - Что ж ты, парень, так плохо начинаешь? Стучишь! А? В канцелярию дорожку забудь. Стукачи, они не в почете у нас...
   Никогда Виктор, читая книги, не мог понять, как у людей трясутся от страха колени. Ну страшно бывает, а тут он вдруг так испугался этой далекой угрозы и этого парня, что дрожь от колен передалась сначала на руки, а потом на все тело.
   - Отец часы подарил. Подарок это. Мне ведь так не жалко, если...- залепетал он.
   - Отец - это хорошо, когда он есть. Впрочем, есть он у всех, я полагаю, а ты как думаешь?- парень резко сел на кровати. Витька не успел ответить, его схватили сзади крепко за плечи.- Воспитывать тебя надо. Зон, часы ему отдай. Отдай, я сказал, ну... Отпусти парня.
   - Ты, мурло, держи, - сегодняшний дежурный стоял позади Витьки, протягивая ему часы, но уже без браслета.- Я, Сереж, с ним поменяться хотел, а он сразу стукнул, сын грязный.
   - Ворюга ты, Зон. Ну, это дело не мое, а ты, мужик, слушай сюда. Я твоим воспитанием заниматься не собираюсь. Меня уже давно дома ждут. А вот с ним, - он кивнул на Зонова, - тебе жить.Завтра на разводе скажешь командиру, что часы нашел, за тумбочку упали, а ты не заметил. Понял? Вот так. А пока порядок пойди наведи в сушилке. Как сделаешь, придешь скажешь.
   - А я проверю, - злобно зашипел над ухом Зонов, - и завтра чтоб с утра я проснулся, а полы в казарме были уже сырые.
   Витька никогда не боялся работы, но сейчас после трудного дня от обиды, перенесенного страха и унижения он ужасно хотел лечь и уснуть. Медленно натягивая штаны и сапоги, думал: "Совсем я не мужик, струсил, думал бить будут, тряпка я. Мечтал о собаках, нарушителях. Вышло то все как плохо, словно гад, подвел себя, к начальству побежал. Эх!"
   В сушилке провозился долго. Вынес грязную воду на улицу, вылил в канаву возле клумбы. Ночь была темная. Тихо-тихо. Ни звука кругом. Небо низкое. Сердце защемило от одиночества среди такого обилия далеких звезд. Витька бросил тряпку, сел на корточки и впервые за службу заплакал...
   Так уж устроена жизнь, что если показал ты людям слабину свою, то ездить будут на тебе, пока не загоняют насмерть. Вся грязная работа, вся злоба, что накопилась у ребят, доставалась Витьке. Не потому, что все злы были от природы, а так сложилась армия: уж если есть кого загнуть помоложе вместо себя, то работать не будут. А самый молодой, да еще провинившийся был Малявин. Вот его и воспитывали...
   Дверь скрипнула. На пороге стоял непосредственный Витькин начальник, ефрейтор Ковалев.
   - Не спишь, Малек? Ну, молодец, и мне что-то не спится. Ты картошку не варил еще?
   Картошка, погруженная в трехлитровую банку, уже минут десять кипела от самодельного искрящегося кипятильника, сооруженного из гвоздя и куска пружины.
   - О, это дело, - Сергей увидел банку, - а чай есть?
   - Есть и чай. Там в шкафу тебе Паша сахар оставил и полбанки варенья.
   - Ух, живем! Ты чего хмурый, заболел, что ли? - Сергей взял у Витьки из рук кружку, отхлебнул, сморщился.- Ты что без сахара пьешь, - отворил дверцу шкафа, где за старыми инструкциями и схемами лежали их запасы еды.- Учу я тебя, учу. Не в стройбате служишь. На что мои деды зверюги были, и то я ел с ними почти на равных. Традиция. Бери сахар, не стесняйся. Слушай, Малек, ты из какой семьи?
   - Что значит из какой?- Витька непонимающе смотрел на своего старшего смены.
   - Из рабочих, служащих? Родители-то кто у тебя? С образованием поди? - Серега достал банку с вареньем, посмотрел на свет, сколько его там осталось, и поставил на стол.
   - Отец МГУ закончил.
   -А матушка?
   - Тоже инженер.
   - Тогда понятно. Вот с тобой есть из одной сковородки любо-дорого. Не чавкаешь, руками не сучишь, глазами не зыркаешь, а ведь видно, что голоден как сукин сын. На что Мишу люблю, а и то так и хочется ему сковородку на голову одеть. Доставай хлеб из шкафа, сливай картофан, порубаем, а то у меня от этих "Черных сотен" аппетит разыгрался. Как рука твоя? Зажила?
   - Затянулась.
   ... После случая с часами на Витьку ополчились не только ребята, но и старшина Баженов. Он, похрустывая суставами пальцев, весело подмигивал Витьке и посылал его то в наряд на кухню, то дневальным, не ставил его на смену.
   Малявин мечтал только уж об одном, чтоб хоть один день не мыть "все, что под крышей", не тереть с мылом и щеткой коридор. Таз с тряпкой он теперь держал под кроватью.
   - Это теперь твое боевое оружие. Инвентарный номер имеется, - сострил Зонов.
   Витька не думал, что сможет так ненавидеть человекаА этот веснушчатый крепкий невысокий паренек вызывал в нем волну дикой ненависти. Он даже во сне видел, как бьет его со всей силы в его наглую улыбающуюся физиономию, чувствуя как бьются и крошатся под его кулаком мелкие, редкие зубы. Но это только во сне, а наяву он от одного вида его впадал в угодливую покорность. Страх накатывал волнами, а от страха до унижения и шага нет, они рядом стоят. Однажды, вынося мусор из казармы, он обнаружил в баке пустую бутылку из-под водки. Обычно пустые бутылки в бак не кидали, а выкидывали по отдельности куда подальше от пронырливого замполита Фролова. Витька долго смотрел на прозрачное стекло, и тут его осенило. Взяв бутылку за горлышко, он ударил ею о край железного мусорного ящика. В руке у него остался острый, страшно оскалившийся множеством зубцов, осколок. Витька коротко размахнулся и ткнул себя им в ладонь левой руки...
   После было блаженство - три недели он ничего не мыл.
   Никому и в голову не приходило, что он мог сам себя порезать так страшно, только дня через три его возле беседки остановил ефрейтор Ковалев.
   - Малек! Заверни сюда, присядь, потолкуем, - Сергей вынул пачку "Памира", протянул Витьке.
   - Я не курю, спасибо, - Малявину очень нравился этот ладный, уверенный в своей силе человек.
   - Дурак ты, Малек, рано сломался и по-глупому, - глубоко затянувшись, глядя куда-то мимо него, сказал Ковалев.- Мог ведь калекой остаться. Мякоть надо резать, а не в кость со всей дури тыкать. Смотри...- он показал ладонь левой руки. Между большим и указательным пальцем белел неровный шрам.
   - Сегодня на смену пойдешь со мной. Буду тебя делу учить, думаю, "половая" жизнь уже свои плоды дала. Хорошего понемногу. Ты сюда не как полотер прислан, а как радист.
   - Меня сегодня дневальным уже поставили, - неуверенно начал Витька.
   - Ничего, я скажу старшине. А сейчас иди спать ложись. Если кто тронет, скажи, что это я велел тебе отдохнуть. Ночью пойдем на службу.
   От жуткого недосыпа Витька целыми днями ходил как в тумане. Засыпал на политзанятиях, на обязтельных просмотрах программы "Время", за что попал в немилость к замполиту, бывшему прапорщику, а ныне лейтенанту Фролову. Даже зайти в спальное помещение днем он не имел права, а теперь он может лечь и...
   "И обедать не пойду, ну его, этот обед, спать, "- решил он.
  
   3.
  
   - Без четверти четыре, а светло как за окном, - Серега круто посолил последнюю картошку, разломил ее пополам и протянул Витьке половину.
   - Держи, Малек. Слушай, а зовут-то тебя хоть как?
   - Виктор.
   - Да, Витек, а вот меня мои - не то, что прадеды, деды - не знали, как зовут. Боец, военный, мужик, а еще, - Серега хмыкнул, - Карлушей звали. Жизнь наша бекова, нас гоняют, а нам некого.
   - А я бы не стал никого гонять, - Витька убирал со стола остатки еды. Он давно осмелел и не видел в Ковалеве грозного прадеда.
   - Это как же так? Может, и полы сам мыл, туалеты чистил до дембеля самого? Я слышал, наши светлые военные головы додумались делать целые заставы одного призыва. Ничего не выйдет, ничего. Армия держится на старослужащих, на дедовстве. И большинство офицеров прекрасно это понимает. И ты будешь ярым дедом, помяни мое слово.
   - Не буду, то есть полы мыть на втором году, понятно, не буду, а вот издеваться над людьми не хочу.
   - Сам себе противоречишь. Чтоб не мыть полы, не работать, надо заставить другого это делать за себя.
   - И зачем, по-твоему, Сереж, дедовство это нужно так?
   - Объясняю для бестолковых, - Ковалев блаженно потянулся, снял ремень, расстегнул гимнастерку до пупа.- Вот, к примеру, азбуку Морзе ты выучил, а в аппаратуре ты ж ничегошеньки не понимаешь. Кодов не знаешь. Работать, одним словом, не умеешь. Кто тебя научит? Старослужащий, больше некому. Вон наш замполит, он между прочим, радист бывший. Мой прадед. Я его еще ефрейтором помню. А спроси его, он не то что радиограмму принять, рацию не включит. Вот так, но это не главное. А главное, браток, в том, что если все одного призыва, то никто делать ничего не будет. Человек ленив по своей природе, а армия у нас дармовая. Ну, подумай, кто за три рубля восемьдесят копеек в месяц будет вкалывать? А когда есть годки и пшенорва, то одни заставляют работать других, на этом все и держится. А офицеры - это так, для мебели, чтобы жизнь наша медом не казалась. Их как псов сторожевых к нам понасажали.
   - Серег, я смотрю и удивляюсь. Старшина и замполит ненавидят тебя прямо и как боятся что ли?
   - Это ты верно заметил. Я у них как кость в горле. Гады они. Что один, что другой. Только Баженов этого и не скрывает, а Фролов под "друга" работает. Было дело...- Ковалев понизил голос, помолчал, подумал6говорить ли.
   - В общем, история длинная. Заметил я, что сперли они три распрекрасных полушубка. Получили на складе, а солдатики их и не увидели. А я вот увидел, куда они ушли, о чем им и сообщил в свое время. И еще кое-что скажу тебе, только...- Сергей замолчал, прислушиваясь.
   Где-то далеко за окном завыл шакал. Ночь была на исходе. Скрипнула половица в коридоре, дверь тихонько отворилась и в нее просунулось широкое хитрое лицо замполита.
   - Не спите?- дружеским шепотом спросил он.
   Сергей встал, вытянул руки по швам и важно доложил:
   - Товарищ лейтенант, во время несения службы без происшествий. Аппаратура в исправном состоянии . С флангов вызовов не было. Старший наряда ефрейтор Ковалев.
   - Молодцы, молодцы! - Лейтенант явно был польщен докладом. Протянул руку сначала Витьке, потом Сергею. Принюхиваясь, прошелся по аппаратной.- Что-то у вас тут спиртиком попахивает? Или я ошибаюсь?
   Он встал против Ковалева, пытаясь уловить запах алкоголя.
   - Вы не думайте только, что я дурак, не сплю. У меня, может, бессонница.
   - Я не думаю, товарищ лейтенант, только время-то четыре утра, - Серега не спеша застегнулся и одел ремень, выпрямленная бляха которого, символизирующая прямую дорогу домой, упала далеко не между четвертой и пятой пуговицей.
   Лейтенант Фролов сокрушенно покачал головой, потрогал бляху, но ничего не сказал.
   - Как твой младший смены, - замполит кивнул на Малявина, - передаешь опыт?
   - Толковый парень, через недели две и сам, может, справляться будет.
   - Да?! Ну-ну. Замена, значит, есть, молодец, Сережа, люблю. Мы тут с командиром посоветовались и, учитывая ваши с Солдатовым пожелания, решили вас рекомендовать в мангруппу, а Приходько старшине нужен, такие люди нужны в тылу. Не подведи нас. Да, ты, Сереж, уж не трудись дневальному звонить, что я иду. Я уж там был. Спят все... Эх, надо будет завтра комсомольское собрание провести, разобраться, и смену тебе пора, комсорг, сдавать. Вот так. Ну, я пойду, - дверь тихонечко закрылась за ним.
   Серега со злобой швырнул ремень на стол. Из приемника послышался треск морзянки, их вызывал отряд.
   - Садись, Малек, включай передатчик, качай мощу, действуй.
   Ковалев закурил и вышел в коридор. Витька сам уже работал в эфире, но под руководством старшего смены, а теперь у него от приятного волнения подрагивали руки, когда он взялся за ключ. Минут через десять Серега вошел в аппаратную, посмотрел, как Витька заполняет журнал.
   - Ну как, отработал проверочку? Молодцом. Из тебя, Малек, путный радист выйдет. Это я сразу заметил. Практики только побольше надо, к концу первого года второй класс иметь должен. Эх -ма, Малек, отслужил я почти, домой скоро, а попадешь ли еще? Нас трое с города призывалось. Я, Паша и еще один парень. Он в отряде, в роте связи служит - Саня Кравцов. Не знаешь его?
   - Знаю, невысокий такой блондин. Он нас в учебном классе морзянке учил иногда.
   - Вот-вот, этот самый блондин у меня в десятом классе такую подругу отбил, сказка-девочка, - Серега подмигнул Витьке.
   - У тебя?
   - А что, было дело. Алкой звали, сейчас уж замуж вышла наверняка. Надо будет Сане позвонить, спросить, может у них по сей день любовь? На учебный она ему писала.
   - А ты что, Сереж, на гражданке будешь делать?- Витька повернулся на вращающемся табурете, откинувшись назад, положил локти на край стола, использовав его как спинку.
   - Я-то? Угадай с трех раз. Угадаешь, я тебе за завтраком свою кровную паечку масла отдам, - Серега хитро заулыбался.
   - Учиться будешь?- неуверенно начал Малявин.
   - Верно, а вот куда хочу, а?
   - Да кто тебя знает... В писатели пойдешь?
   - Молодца. Почти угадал, считай, масло твое. На режиссерский хочу, во ВГИК. Мечтаю, брат, такой фильм снять о жизни нашей солдатской, какого еще не было никогда. О границе. Без погонь, шпионов, обязательно бывших басмачей или фашистов. Без умирающей собаки в конце и перевоспитавшегося ефрейтора. Все как есть, правду хочу показать. Жизнь солдатскую глазами солдата. Бесправность, безысходность, неприкаянность, воровство и дружбу настоящую. Жизнь нашу...- Ковалев порывисто встал и в волнении зашагал по аппаратной.
   - Не разрешат, - уверенно заявил Витька7
   Серега тяжело вздохнул. Пыл его прошел, он вынул сигарету из пачки, покрутил ее в пальцах, разминая табак.
   - Я сам знаю и без тебя, что не разрешат. Вот кто у тебя любимый писатель? - Сергей, по-видимому, решил сменить тему.
   - Ремарк.
   - Какой еще такой Ремарк? Не слышал про такого. Что он написал, может я читал?
   - "Три товарища", "Триумфальная арка", "Жизнь взаймы", начал перечислять загибая пальцы и морща лоб, Малявин.
   - Нет, не читал, но ничего. Прочитаю еще. Ты не поверишь, я своим дедам "Три мушкетера" рассказывал. Спать мне три ночи не давали, так я их сократил под конец. Они меня раскрыв рты слушали. "Ну и здоров ты врать", - говорили .
   - А у тебя, Сереж, кто?
   - Я, брат, Шукшина люблю.
   - Шукшина-а, - разочарованно протянул Витька.
   - А что?! Писатель огромной силы. Чародей душ людских...
   - Я так не думаю. У него вся тема - деревня, райские кущи, а город "плут и мот", как говорил Сергей Александрович. Деревенский житель - душа-человек, а городской - тля эгоистическая, и вся философия его в этом.
   - Не-ет, ты погоди... - Серега упер руки в бока, пригнул голову, весь словно изготовился к прыжку.- Ты что читал у Шукшина?
   - Так, рассказы, сборник макулатурный.
   - Ну и что, не проняло тебя?
   - Не-а.
   - Значит, не дорос еще. И вообще, - Ковалев рассмеялся, - с дедушкой не спорь! Сказал дедушка, что бурундучок птичка и никаких зверьков! Понял? Вон погон Мишке пришей, да коды учи. Уеду я домой, Малек, крутенько тебе будет. Затискают и зацелуют тебя дедушки твои. Терпи, не ты первый, не ты последний. Призыв у тебя еще квелый попался, да и мало вас, четверо всего. Нас двенадцать было, да и то...
   Серега махнул рукой, вынул из шкафа набор надфилей и стал вытачивать маленький щит с мечом из куска алюминия под комсомольский дембельский значок.
  
   4.
  
   Проверка нагрянула на заставу неожиданно. С самого утра приехал на "козле" начальник штаба майор Андреев, Квадратный Андрюша, как звали его за фигуру солдаты, суровый и властный мужчина неопределенного возраста, и молодой старший лейтенант из политотдела. Он отвечал за комсомольскую работу. Командир был на фланге, поэтому встречать начальство выбежал, вихляя на ходу бедрами, замполит. Не добегая метров десять до начальника штаба, он перешел на строевой шаг. Резко остановился, как налетев на скалу, с ужасом встретив хмурый взгляд Андреева, начал доклад:
   - Товарищ майор, н-я застава...
   - Ты что это, лейтенант?!- перебил его рапорт начальник штаба, - А?
   Взгляд Андреева был направлен на ноги перепуганного Фролова.
   - Обурел совсем? Ты где служишь? В штабе или на боевой заставе? Я, майор, в сапогах, а ты в ботиночках вышагиваешь! Даю тебе минуту времени переодеться, а потом собери личный состав, свободный от службы в ленинской комнате. Мы с лейтенантом тебя в канцелярии подождем. Выполнять! Бегом!- Андрюша был с утра явно не в духе.
   "Сволочь какая. Или с похмелья, или сам от командира взбучку получил. Так опозорил меня, офицера, перед солдатами", - сокрушался Фролов. Он так распереживался, что не с первого раза понял грозный окрик начальства:
   - Стой! Лейтенант, ко мне!
   - Товарищ майор, лейтенант Фролов по вашему приказанию прибыл, - залепетал он.
   Застава была счастлива, такого концерта не было давно. Из окна своего дома смотрела на происходящее жена прапорщика Баженова-страшненькая, низенькая, но на удивление задастая бабенка.
   - Лейтенант, я тебе сказал бегом, ты что недослышишь?- начальник штаба, заложив руки за спину, шепотом повторил, - Бегом.
   - Есть.
   - Развелось лейтенантов, - вполголоса заметил Андреев своему спутнику.- Я, чтоб звездочки получить, пять лет проучился, а этот живоглот р-раз экстерном - и офицер, а теперь Короткина подсиживает, рапорта строчит, что тот де дисциплину не поддерживает и боеготовность подрывает. Глянем, что он как политработник наработал...
   В ленкомнату затащили всех, кто был на заставе. Перепуганный Фролов, скрипя новыми хромовыми сапогами, поднял и отдыхающую смену, и кухонный наряд и даже вытащил из каптерки "гражданского", недовольного Мишу Приходько. Про Мишу он вспомнил последним числом и потому тот оказался не на "дедушкиных" задних местах, а перед самым носом начальства.
   На первый стол поставили фанерную кафедру, с которой собирался вещать замполит. Хозяйственный Баженов принес из дома вазу с цветами и зеленую тяжелую скатерть. Вернее, принес не он, а послал дневального, но от своих щедрот. На стену повесили большую политическую карту мира.
   Фролов хотел было провести показательные политзанятия, но начальник штаба остановил его.
   - Ладно, лейтенант, твое умение читать с кафедры газеты нас волнует мало. Мы вот бойцов твоих послушаем. Ну вот ты, - он толстым, коротким пальцем ткнул в...
   - Старший сержант Приходько, - тяжело вставая с табурета, представился хмурый Миша.
   - А вот скажи ты нам, хотя впрочем лучше покажи, - Андреев сделал жест, подзывающий Мишу к себе, протянув ему раздвинутую в виде указки ручку.- Где у нас Фолклендские, или Мальвинские, острова? Где Англия, и что происходит сейчас между этими, так сказать, островами?
   Миша засопел, устремил взгляд на носки своих сбитых гармошкой сапог. Сложил и разложил ручку-указку. Молчание затянулось. Сопение Мишино усилилось.
   - Ну, Приходько, я же вам показывал, - подбодрил его замполит.
   Миша устремил взгляд на карту.
   - Хорошо, это не знаете. Тогда расскажите, кто входит в Варшавский договор, какие страны?- сжалился над Приходько старший лейтенант. Он сидел слева от Андреева, ближе к карте.
   - Варшавского договора?- оживился Миша.
   - Да, что это за договор такой?
   - Ну в первую голову там Соединенные Штаты Америки.
   - Да-а, - протянул майор Андреев, выглядывая из-за узкой спины старшего лейтенанта на перепуганного Мишу.
   - Ага, - правда, уже не так твердо подтвердил Миша.
   - Ну покажи нам этот оплот социализма на карте.
   Приходько помялся и положил свою огромную пятерню на Индию:
   - Где-то здеся.
   В зловещей тишине раздался смех Сереги Ковалева.
   - А мне вот не смешно почему-то, - начальник штаба встал, отодвинув стул, - вот не смешно и все тут, а вам? - Он уничтожающе посмотрел на поникшего Фролова. Ему, понятно, тоже было не до смеха.
   - Ты, сержант, учебку кончал, или тебя здесь вырастили? Служишь какой год?
   - Третий.
   - Понятно, тебе не до мировых проблем. Тебя чемоданы ждут. Пойдем, замполит, в канцелярию, представление окончено. Им здесь старший лейтенант без нас свою информацию передаст., а мы его подождем.
   Начальство укатило быстро, как и прикатило, а время до обеда пролетело, и вместо положенного сна Витька получил шиш.
   - Ох, Приходько, зарезал, опозорил, ух что ж это, - тихо причитал в канцелярии замполит.
   - Банченко, - вызвал он вечно не выспанного чумазого заставного шофера, - готовь машину, завтра поедем в отряд получим продукты, фильм возьмем новый и скажи Ковалеву, Солдатову и Агафонову, чтобы приготовили оружие. Завтра и их прихватим заодно. У них еще сборы на две недели будут перед мангруппой.
   Фролов потрогал свои жидкие, пшеничного цвета усы. На прощание начальник штаба дружески ему приказал: "Ты знаешь, - Андреев помолчал, потом словно выдавил из себя, - лейтенант, усы бы я оставил, а вот эту подмазку сбрей".
   "Придется сбрить, - без особого огорчения подумал Фролов, - начальник штаба, верно, идет на место командира отряда и портить с ним отношения не с руки".
   5.
  
   На дежурной частоте с помощью осциллографа ефрейтор Ковалев посылал точки в ночной эфир. Это право имела только главрация при общем вызове.
   - Нарушать, так нарушать, точно, Малек!- он весело посмотрел на Витьку.
   Прекратив подачу точек, Серега сел за датчик и выдал в эфир кодированную радиограмму примерно следующего содержания:
   - Здесь работает большой корреспондент Ковалев. Уезжаю домой. Для всех, всех корреспондентов большой привет. Здесь Ковалев. До свиданья, до свиданья. Главрации спасибо за отсутствие точек. Счастливо оставаться. До свиданья, граница.- Серега оторвал руки от передатчика. Из динамика послышался характерный шум, где-то качали мощу передатчики. Затем наступила тишина, которая неожиданно взорвалась сигналами морзянки:
   - До свиданья, брат. Счастливого пути!- Витька уже не мог ловить и расшифровывать это хитросплетение точек и тире, но понял: все дежурные радисты отряда прощаются с Ковалевым, работавшим в эфире последний раз.
   Вскоре точки, посылаемые главрацией, прекратили это радиохулиганство, за которое обычно легко получить нарушение.
   - Вот и все, Малек, - Серега повернулся к Витьке, - а теперь возьми стакан, выпьем.
   - Я ж на службе...
   - Это ничего, мы с тобой более чем два года на службе. Давай, Виктор, помянем братков наших, не чокаясь, и чтоб матери их с отцами сумели это горе пережить.
   Ковалев вынул из под стола початую бутылку водки и разлил по полному стакану.
   Витька пить водку не умел. Он наполнял рот горькой жидкостью и посылал ее внутрь большими глотками. Давился, но на стол поставил пустой стакан. Сморщился, смахивая ладонью выступившую слезу.
   - Жизнь - она есть, а затем раз - и нет. Никогда не думал, что человека так легко убить. Других, пожалуйста, но тебя, такого молодого и полного сил, неповторимого, замечательного! Малек, ты понимаешь?! Уже отслужившего и только начинающего жить! Ты мне скажи, за ради чего? Что Паша в Афганистане забыл? Кому я там нужен? Помощь моя интернациональная нужна?
   - Сереж, ну ты ведь сам знаешь. Разве можно, чтоб у нас под боком американские ракеты стояли?- Витька икнул, давно забытое блаженство от выпитого волнами окатывало его.
   - А может, Пашиной маме это по ..., может, я положил на эти ракеты ..., а?!- Сергей стукнул кулаком по столу . Он был в рубашке, парадный китель лежал на столе. Последние дни Серега прожил на одних нервах. Выпитая водка почти не действовала, хотя он не закусывал. Воспоминания захлестнули его.- Я думал, что готов к войне, что мне наплевать, в кого стрелять. Пусть переживают те, кто приказы отдает. Никогда раньше и не мог понять, Малек, как солдаты могли стрелять в мирных жителей, хотя бы в том же 1905 году. А сейчас я как машина убийства, мне хочется стрелять, хочется крови, Витя... Умереть, нет. Наверное, я никогда так не любил жизнь. Пуговица, верно говорят, выше ценится в армии, чем солдат, - Ковалев надолго замолчал, закрыв лицо ладонями.
   Служба не казалась Сергею мармеладом. Он до сих пор не привык даже к общественным уборным и предпочитал отдельную кабинку, стоящую далеко за питомником. Сам стирал свое белье, которым получал новым у Приходько, правда, несмотря на свою чистоплотность, в зимнее время все равно кормил вшей. Уже после введения первых групп в Афганистан вши стали постоянными гостями в солдатском белье. Калибаны, называли их казарменные остряки.
   В память Ковалеву запали странные вещи. Сейчас они четкими картинами вставали перед ним. Ясно отложилось, как при посадке в вертолет у него сдуло сильным потоком ветра шапку, и он бежал за ней по высохшему полю аэродрома. Летчик резко набирал и терял высоту, и незнакомый парень, рыгал с высоты , а они с Пашей спорили, на чью ж это землю он полоскает.
   - Нас тогда высадили... Я еще в вертолете себя героем чувствовал. В вещмешке патронов цинк, автомат, сбоку гранаты, подсумок с четырьмя магазинами, по 25 патронов в каждом. Ребята свои рядом, лица у них такие... А выпрыгнул на землю, чужая она, не своя. Пятнадцать нас было. Как врезали по нам сразу с горы. Я было окапываться, куда там... Сплошь камни с глиной. Вот здесь я в штаны и наложил. Вижу огоньки в горах, а ведь это не на стрельбище. В тебя, именно в тебя стреляют люди с целью убить. Глянул в сторонку - рядышком лежит парень, я его и не видел раньше. До сих пор так и имени не узнал... Он даже у автомата приклад откинуть не успел, а у него вместо затылка кровавое месиво. Все, думаю, сейчас тут и меня положат. Нас всех. С горы как мишень, на голом месте мы. Тут я с перепугу как начал шмалять по этим горам, через минуту до ствола не дотронешься. Повезло, что что стемнело быстро, да наши с вертолетов нурсами по ним врезали. Так и осталось нас от пятнадцати пять. Судьба... Ни меня, ни Пашку, ни Саню Кравцова не задело, а Юрка Агафон в другом вертолете летел. Вот какой мой первый бой, Малек. Когда ребят в вертолет складыали, они еще теплые были. Паша потом блевал всю ночь, он ладонь в крови испачкал. Я и не думал, что он чувствительный такой.
   Все это было так недавно, и прокручивалось в Серегиной голове как просмотренный фильм, где главный герой просто похож на тебя, а ты - зритель. Невозвратимость, неповторимость пугала. Ковалеву хотелось разорвать весь мир на куски и склеить по-старому. Проснуться и перемотать ленту жизни назад.
   - Не вернуть, Малек, ничего не вернуть!
   - Ты о чем, Сереж?- Витька любовно глядел на Ковалева.
   - О жизни. Нам хоть в штабе только и говорили о неразглашении тайн, только я их всех вертел, умом двинешься все в себе носить. Оцепили мы утром соседний кишлак. Утром рано шли. Солнце вставало и прямо в глаза лепило. Небо это опять голубое, голубое. Мне эта нерусская голубизна на всю жизнь обрыдла, - Серега длинно выругался. Патрон в патронник загнал, с предохранителя снял, а то от волнения своего же стрельнешь. И страшно, и весело. Всем жителям велели выйти. Кишлак сначала сарбосы прочесали, но от них толку мало. Группами по 3 человека прочесывали. Мы пошли - я, Агафон и Пашка. Идешь и думаешь - что как стрельнут из-за дувала - и поминай как звали. И точно. Сначала пуля цвикнула, а потом выстрел. Выбегают двое в парандже, не поймешь их... Я по ним... Первый, прежде чем упасть, аж прыгал под пулями, а второй до угла добежал и смылся. Оглядываюсь - Паша лежит... А из под него черная лужа растекается. Точно в сердце попал. Руки раскинул, глаза раскрыл - как живой. Вот так. Я потом к афганцу убитому подошел. Откинул паранджу, а там девчонка лет семнадцати. Кинулся вперед - смотрю ведут наши двух каких-то мужиков, у них щетина с полпальца, халатишки рваные, рваные, а глаза волчьи прямо, так и горят злобой. И я, Малек, их стрельнул. В упор, почти весь магазин всандалил. Хотел на колени поставить, не встали... Серега замолчал, опустил голову на грудь.
   - А, может, они и не басмачи были?- неуверенно начал Витька. Сердце его бешено колотилось от такого рассказа.
   - Кто их теперь разберет, кто они были.
   - Неужели непонятно людям, что воевать плохо? Убивать нельзя..., - прошептал Малявин.
   Ковалев неопределенно пожал плечами, хмыкнул, взял со стола и скомкал пустую пачку из-под сигарет.
   - Говорят, привыкают ко всему, а вот я даже не привык к мысли, что меня могут убить. Скажи кто, что пленных расстреливать буду - не поверил бы.
   - Тебе за это ничего не будет?
   - Не видел никто из офицеров, а ребята не выдадут. Да и кто разбираться станет, там на каждой улице такая пальба была.
   - Жалеешь теперь?
   - Пофигу все. Даже девчушку ту не жаль. Страх за свою жизнь любую жалость заглушит, а ненависть перебьет все чувства благородные. Хотя я для войны и слаб в коленках, но мне теперь человека убить что пол-пирожка скушать. За все время, что там был, только деда одного пожалел. Минометчик, Серега Новиков, анаши накурился, ему лишний груз на себе таскать лень. Он всю ночь дом один обстреливал, проверяя наше терпение, спать не давал. А под утро из этих развалин вылез дед. Как он уцелел, непонятно. Старый, плечи сутулые, голова чалмой обмотана... Вышел тихо и смотрит на солнышко... Слушай, Вить, сходи в каптерку, попроси у Приходько сигарет и бутылку. Он даст.
   В каптерке горел свет, но дверь была заперта. Витька стукнул условную "семерку". Дверь открылась. В небольшом помещении сидело, стояло человек восемь. Было сильно накурено. В углу на ящике сидел Юрка Агафонов, он продолжал свой рассказ:
   - Я что, я даже и сообразить-то ничего не успел, только вижу Серега поливает из автомата. Строго по два патрона отсекает, как на стрельбище. У меня руки дрожат, а ему хоть бы что. От бога вояка.
   - Ну, ну, а дальше... Тебе чего, Малек?- Приходько вопросительно посмотрел на Витьку.
   - Ковалев сигарет просил и бутылку.
   Миша любовно открыл свой дембельский дипломат, протянул Витьке пачку "Мальборо".
   - Бутылку не дам - упьется совсем.
   - А Серега как увидел, что Пашу убили, вообще страх потерял, - продолжал свой рассказ Агафонов, - с застреленного басмача срывает паранджу, а там баба...
   - Да ну?
   - Точно, молодая такая. Он из нее прямо решето сделал, а я с перепугу шагу шагнуть не мог, ноги прямо не шли.
   Витька с пачкой в руках поспешил в аппаратную. Заскрипел замок запираемой за ним двери.
   Серега сидел в том же положении. В руках он теперь держал фотокарточку.
   - Вот сигареты, а водки нет.
   - Нет и не надо, - он разлил по стаканам остатки, - за нее, за удачу.
   - Глянь, Малек, фотку. Трое нас было, трое. Это мы на учебном фотографировались. Две недели прослужили. Мне наш сержант свою фуру дал, а ребята, видишь, в шапках. Вот Паша, а это Саня, - Серега показал пальцем на ушастого стриженого пшенаря в огромной шинели.- Саня, Саня. Мы уж вертолетов ждали домой лететь. Холод собачий, костер запалить хотели. А какие там дрова? Саня за ручьем какой-то ящик углядел, ну и пошел за ним. Как тут рванет... На своей же, говорят, мине. Он живой был, кричал:"Не подходите, братцы, стрельните меня оттуда, подорветесь". Ноги ему перебило и живот исполосовало. Уж так он просил, чтоб добили мы его... Мучался, глядеть страшно. Я, когда его в вертолет укладывал... он мне вцепился в руку, фотографию дал... "Я, говорит, не жил с нею, Сережа". И помер, как на посадку пошли. Дома, у нас уже.
   Ковалев протянул фотокарточку. На ней улыбалась фотографу молодая глазастая блондинка. Фото было помято, а с краю запачкано запекшейся кровью.
   - Это та самая Алка, которую он у тебя отбил?
   - Да. Она сейчас в институте учится, Саня рассказывал.
   - Сережь, слушай, - Виктору пришла в голову идея, - я ведь с отцом связь потерял совсем. Он от матери ушел, и нового адреса моего у него нет. Ты, может, звякнешь ему на работу, у вас ведь в Жуковском телефоны московские? Я тебе дам и адрес свой на всякий случай.
   - Пиши сюда, - Серега протянул записную книжку.- Все сделаю, не сомневайся.
   ... С заставы их увезли в шесть часов утра. Обняв Витьку на прощанье, Ковалев сказал:
   - Адрес мой у тебя есть, пиши. Живи по принципу:"Кто на службу ... ложил, тот до дембеля дожил. День прошел, ну и ... с ним!"
   Так это или нет? Кто служил срочную, тому виднее. Серега Ковалев свою отслужил. Не дай бог каждому.
  
   6.
  
   Первые месяцы службы. Привыкаешь все делать по команде, учишься подчиняться. Кому-то это легко, а для Витьки Малявина сущее наказание. Почему, если у другого на погоне даже не звезды, а всего лишь кусочек тряпки, он уже для тебя командир? Даже если он в жизни всего две книжки прочитал, да и то, может, не понял, - букварь и устав, а уже командир. Страшная штука власть. Она как магнит притягивает к себе людей. И однажды, когда сержант Шанцев послал отделение в столовую для заготовки обеда, он назначил старшим его, Малявина. И был Витька счастлив, как никогда. Его просто распирало от гордости, когда он шел чуть сбоку и командовал:
   - Левое плечо вперед! Прямо! - и после команды "Прямо! " услышал три четких строевых шага, все как положено. Эх, а может быть вся прелесть жизни и заключается в том, что иногда можно идти чуть в стороне от общего строя и, добавляя металл в голос, командовать:"Прямо! Шире шаг! Раз, два..."
   К уставным требованиям привыкнуть можно, да вот только служба и устав вещи разные. Обычно после политзанятий старшина их учебной заставы, неумолимый и законный их "дед" Манец, как звали его между собой, подбадривал их:
   - Наслушались речей о военном братстве? Уяснили, что наша сила в единстве? Осознайте, что без таких мозгляков, как вы, афганская революция задохнется, а граница погибнет! Учтите, вы есть "пшенари" и здесь, кроме меня вам никто службу не объяснит. А вот попадете на заставу, там узнаете, что такое служба и зарядка, забудете "стучать".
   Сержант Шанцев все не мог успокоится. Обычно после команды "Отбой! " он проводил с заставой легкую зарядку, чтобы сон крепче был. Выглядело это так:
   - Ноги поставьте на быльца кроватей, отжались этак раз двадцать под счет! Раз, - команды "Два" не было, ты что, Малявин, ручонки расправил? Два!
   Шанцев в это время в трусах и в майке прохаживался между плотно стоящими рядами двухярусных кроватей. Иногда просто отдавал команды из угла казармы, лежа на кровати, а за выполнением следили командиры отделений, новоиспеченные сержанты весеннего призыва.
   - Теперь все попадали на спину и ногами написали цифры до десяти, - сержант Шанцев не был садюгой, он поступал так, как в свое время поступали с ним, - Хорошо, так, а теперь написали по воздуху имя своей любимой девушки.
   - Товарищ сержант, не могу больше! - жаловался балагур и весельчак Клюев.
   - Застава, подъем! Сорок пять секунд, время пошло! Скажите Клюеву спасибо.
   Понятно, Клюев здесь ни при чем. Завтра из-за его добровольного вмешательства прозвучит со смехом желанное "Отбой! ", а сейчас у Витьки нарастает в груди волна ненависти к этому клоуну. Не успели одеть штаны, как звучит команда "Отбой! ", и так раз пять к ряду. После чего следовало милостливое разрешение:
   - Встать и заправить обмундирование. Спокойной ночи, бойцы. Женатым разрешаю трахать подушку. Отбой!
   Все бы так и шло, но кто-то доложил командиру заставы, вечно недовольному старшему лейтенанту Бехтереву, о зарядке после отбоя. Тот выстроил заставу на плацу перед учебным пунктом. Шел дождь, шинели быстро намокли и стали тяжелыми. Бехтерев вызвал сержантов вперед и не тратя времени на длинные нравоучения, показал им большой красный кулак. Всегда свои обращения он начинал короткой фразой "Едрена мать", только в более точном народном варианте:
   - Едрена мать, я вас всех посажу! Паршивцы, сами только из учебки. Ни службы, ни хера не видели! Вы у меня отсюда рядовыми уйдете, а не сержантами, а ты, Шанцев, - Бехтерев как гора возник над поникшим, низкорослым Лешей, награждая его очень конкретными, но непечатными прозвищами, - порядок обеспечь лучше на заставе, а физвоспитанием во время зарядки занимайся. Уяснил?
   - Так точно.
   - Что сейчас по распорядку дня?
   - Физическая или строевая подготовка.
   - Вот и действуй по распорядку. И чтоб жалоб больше не было.
   Странно, но стоя под дождем и предвкушая неминуемую расправу, Малявин в эту минуту больше всего ненавидел кого-то из своих, того, кто "стукнул".
   Потом на заставе эту физическую подготовку Витька будет вспоминать с улыбкой. Одно дело, когда гоняют всех - не так обидно. Теперь, после увольнения Ковалева, за него взялся сержант Зонов. Малявин не думал, что его, бывшего перворазрядника по лыжам, можно будет вымотать до изнеможения буквально за полчаса. Зонов умел дрючить молодых. Во время зарядки он выводил Витьку из общего строя и занимался с ним индивидуально. Начинал он, как правило, с бега. Садился у ворот заставы на кочку, закуривал, и по своим командирским часам засекал, за сколько Витька обежит вокруг заставы. Иногда, видя, что бег не доставляет Мальку должных усилий, вскакивал, и для скорости поддавал ему сапогом под зад.
   Первый раз, получив пинок, Витька чуть было не кинулся с кулаками на обидчика, но испугался. Зонов вскоре понял, что бегать "пшенарюга" Малек может подолгу и не уставая, а вот гусиным шагом ходить, а еще лучше прыгать на корточках, закинув руки за голову, в течение получаса у него кишка тонка. Одним, по его мнению, из самых эффективных упражнений было хождение на руках по брусьям. Турник - что! Если не можешь больше подтягиваться, висишь себе, балдеешь, а брусья - другое дело. Если ты от усталости не можешь больше идти вперед, то запрыгиваешь вновь. Судорожно перебираешь руками, падаешь опять, ударяясь при этом о железные трубы снаряда. Витька потерял счет ушибам и ссадинам. Лежа по ночам на скрипучей коечке он часто несмотря на усталость, долго не мог заснуть. Заново переживал все унижения, которые испытал за день. Прав был Ковалев, утверждая, что за него возьмутся. Серега был дома. Витька получил совсем недавно письмо от отца. Он нашел таки его.
   Малявин вглядывался в дорогую фотографию, на которой отец был еще совсем молодым. Это был единственный снимок. Остальные два мать порвала давно, при очередной ссоре. Из всего большого отцовского письма в память врезалось несколько строк: "Мы все отслужили, это долг, сынок. Может, и не очень приятный, только незачем вступать в жизнь должником. И я служил, а дед твой воевал. От службы бегать не по-мужски".
   Витька очень любил отца и не хотел думать, что у него может уже другая семья, и его отец может быть отцом еще кому-то. Мать - та всегда жила своей жизнью. Работой, институтом. А его спихивали к бабушке по материнской линии в деревню. Она заменяла ему всех. Он только вчера получил письмо от нее. Бабушка писала, что сосед их, Сашка, друг и товарищ детства, пришел со службы и сразу надумал жениться, что весна в этом году поздняя, и хотя середина апреля, снег еще не сошел до конца. И Витька прямо почувствовал запах талого снега, увидел сосульки на крыльце родного дома, услышал заливистый лай бабушкиного любимца, вислоухого Тузика.
   А здесь... Здесь во всю маки цветут, и по утрам в траве можно наловить черепашек. Только такой крутой весны у Витьки еще не было.
  
   7
   .
   - Дневальный! Дневальный, неси станок стиральный! - голос раздавался из ленкомнаты, где, развалившись перед телевизором, сидел Витькин мучитель сержант Зонов.- У наряда оружие прими, - он небрежно кинул ему ключи от оружейной комнаты.
   Заступая на дежурство, Зонов просил прапорщика Баженова:
   - Товарищ прапорщик, вы мне опять Малька поставьте дневальным, а то он при Ковалеве припух совсем.
   - Ты что думаешь, Зонов, если с молодым идешь, ночью опять спать будешь? Смотри, поймаю, - и ставил вторым дневальным Леша Аршавина, Витькиного деда.
   Это означало, что поспать Малявину удастся только с одиннадцати до двенадцати, а там Леша придавит на массу, а ему бдить до утра за себя и за того парня. Последнее время Витька сильно страдал от одиночества. Ребята его призыва тоже всегда были при деле: что-то мыли, терли. Он почти ни с кем не общался.
   Быстренько подшившись, почистив сапоги, Малявин хотел лечь отдохнуть перед нарядом хоть минут на тридцать, как в бытовку заглянул Паша Банченко и, увидев его, бросил:
   - Малек, давай, затяни быстренько ленкомнату и коридорчик. Особо не усердствуй, главное воды побольше лей, лишь бы вид был, а то замполит, козел, достает.
   Паша, Витькин дед, таким образом сдавал дневальство, ну а Малявин принимал. Отдых ему сегодня явно не светил.
   "Все ж работать лучше, - здраво рассуждал Малявин, когда работаешь нет времени думать о доме, о себе".
   О себе думать последнее время Витька не любил. Его мучило, что он трус. Самый настоящий. Он даже почти смирился с этим. Когда уволился Ковалев, он пытался бунтовать, чтобы хоть немного уважать себя. Мыть полы за других, стирать чужие гимнастерки, пожалуйста, но когда на только что вымытый тобою пол сморкались и плевали, это было тяжело перенести. Именно из-за этого он и полез впервые в драку на собаковода Гриценко. Это был на удивление незлобный полный спокойный "дед". Он никогда ни во что не вмешивался, был все время простужен и сморкался везде и всюду с помощью двух пальцев. Так однажды, когда Витька стоял "на тумбочке" у входа, отдавая без устали честь всем проходящим мимо "дедам", стоящий рядом Гриценко смачно опорожнил свою ноздрю прямо ему под ноги.
   - Зачем на пол-то?- заскулил Малявин.
   - Пшел на..., - презрительно ответил собаковод.
   Тогда в Витьке вспыхнула слепая злоба. В те чудесные минуты ему было все равно, что с ним сделают потом. Он схватил Гриценко за плечи и своим излюбленным доармейским приемом стукнул ему лбом в нос, затем резко ладонями по ушам и ногой в пах. Причем бил той ногой, которой отталкивался от пола. Собаковод ойкнул, закрыл разбитое лицо ладонями и, страшно матерясь, сел на пол. Эту сцену наблюдало человек пять. Витька помнил, как к нему быстро было пошел Леша Аршавин, у него очередной раз болел зуб и на щеке красовался флюс.
   - Ты что, мужик, - удивленно кричал он.
   Малявин быстро прислонился спиной к стене, плохо сознавая, что делает, выхватил штык-нож и далеко выставляя руку с ним вперед, заверещал:
   - Не подходи! Не подходи!
   - Псих ты, что ли?- Гриценко пришел в себя сидя на полу, периодически сплевывая кровавую слюну.- Точно, ернутый какой. Пошли, Леша, после с ним потолкуем, - тяжело поднявшись, собаковод потащил за собой своих годков.
   - Ну ты об этом пожалеешь, мужик, - пообещал Аршавин.
   Они ушли по коридору к умывальнику, злобно оглядываясь. Уходя, Леша погрозил ему своим увесистым кулаком. Потом Витьку в очередной раз охватил страх. Он представил, что теперь с ним будет, и его колотил противный озноб.
   Прошла неделя, а Малявина все еще не били по-настоящему. Он уже раз десять, под бдительным оком Зонова, мыл туалет, покорно сносил тычки, но понимал, что это только начало травли. Гриценко загибал его не больше других, а однажды Витька столкнулся с ним нос к носу в бытовке.
   - Ты думаешь, Малек, тебя гоняют больше других?- собаковод смотрел на него без злобы, - У тебя еще жизнь нормальная. Ты вон, я смотрю, перед нарядом спишь даже. Вот я на первом году, помню, раз твоего любимого Ковалева "козлом" обозвал, так он мне за это ка-ак нае... Ползуба улетело, Гриценко засопел, кашлянул, отрыгнул и смачно плюнул в угол. - Вот так, Малек. Ну ты не ссы, бить тебя не будут за меня. Я этого не хочу, но выдрючиваться прекращай, молод еще.
   "А я даже не знаю, как его зовут. Бить не будут, обошлось", - с облегчением подумал Витька.
   - Ты не сердись, на меня накатило что-то.
   -... с тобой, я ж сказал не сержусь. Живи...
   Вспоминая разговор с Гриценко Малявин быстренько домывал коридор.
   - Спасибо, Малек, особо не увлекайся, и так потянет, - Паша одобрительно похлопал его по согнутой спине. Просты армейские заботы. Побриться, подшиться, сапоги почистить, письмо на родину отписать, ну и, понятное дело... Покончив с мытьем коридора, Витька решил оправиться, говоря попросту, заскочить в туалет, так как знал, что этой возможности в ближайшие часы ему не представится. Не будет же Аршавин на тумбочке вместо него стоять на старости лет.
   Сделав свое маленькое, но нужное дело, Витька уже собирался покинуть пахнущее хлоркой заведение, как увидел у себя под сапогом... кусок от фотографии отца. Он быстро нагнулся, поднял ее, обтер от налипшей грязи, безуспешно пытаясь найти вторую часть. Сегодня утром был "шмон", старшина проверял содержимое вещмешков и тумбочек. Витька в это время был на смене. Он совсем забыл, что фотографии в тумбочках хранить нельзя, как и письма, полученные более трех дней назад. Письма от отца и фотографии выкинули не специально, чтобы досадить ему, а просто чтобы поддержать уставной порядок.
   - В армии должно быть все пусть безобразно, но однообразно, - любил повторять прапорщик Баженов.
   "Сволочи, всех своими руками, гады", - шептал Витька. Он уже не плакал, слез давно не было. Страх, страх, который упорно жил в низу живота, куда-то вдруг сбежал. На его место пришла всезаполняющая злоба.
   Остаток дня прошел незаметно. Развод, ужин, отбой. Ложась спать, Витька по привычке привязал на быльце кровати вафельное белое полотенце, чтобы дневальный знал, что его надо разбудить. Малявин так и не успел заснуть. Аршавин толкнул его кровать ровно в двенадцать. Витька посмотрел на свои часы, с которыми теперь ни на минуту не расставался, быстро оделся. Стараясь не шуметь, заправил кровать, вынул из-под подушки штык-нож, получил от Аршавину повязку и связку ключей.
   - Слышь, Малек, -зашептал Леша, -я тебе в сушилке похмырять оставил, тушенки и хлеба. Поешь. Если замполита или командира принесет, скажи им, что в первую смену стоишь, - и потрогав рукой непроходящий флюс, пошел спать.
   В сушилке вместо тушенки и хлеба Витька нашел дежурного сержанта Зонова. Сидя на подоконнике, громко чавкая, он доедал с ножа мясо из банки.
   - Что, Малек, вешаться пришел?- Зонов сыто рыгнул.- Благородная отрыжка улучшает пищеварение. Что молчишь, Малек?
   - Я еще повременю немного вешаться. Одному на тот свет скучно идти. Я, может, хочу прихватить кого, - у Витьки появилась даже не злость, а уверенность, которая основывалась на полном равнодушии к своей судьбе. Он был уверен, что убьет Зонова сегодня.
   - Иди, тумбочку сторожи. Такие задроты, как ты, быстро вешаются. Еще домашними пирожками срешь, а туда же - дедушке грубить, - Зонов был настроен благодушно.
   Стараясь не греметь железной решетчатой дверью, Витька открыл оружейку. Не спеша, словно выдавая оружие наряду, открыл замок ящика, где в пирамиде стояли автоматы. Взял свой, вытащил из подсумка тяжелый, набитый патронами магазин, закрыл за собой дверь и зачем-то опечатал ее.
   - Это ты, Малявин?- Зонов, услышав шаги, заволновался.
   - Я, я, товарищ сержант, - Витька удивился своему спокойствию. Он присоединил магазин, поставил предохранитель на автоматический огонь, рывком оттянул затвор.
   - Вот и все, товарищ сержант. Мы с вами свое отжили, - Ствол автомата остановился на уровне груди Зонова.
   - Витенька, Витек, ты что? Ну, бывает, браток... Стой, не стреляй, не надо. Подожди, подожди, - скороговоркой зачастил сержант. Он упал на колени и быстро пополз в угол.- Витенька, у меня же дочка маленькая дома, пожалей, не стреляй.- Зонов не говорил, а с шипящим рыданием вырывал из горла слова.
   Малявин этого не ожидал, он был уверен, что встретит полный ненависти взгляд, представлял, как Зонов рванет на себе ворот и крикнет: "Ну, стреляй, сыняра поганый, ну! " И тут Витька стрелял бы, стрелял в эту поганую рожу, а сейчас, глядя на ползущего дрожащего человека, понял, что нет сил убить его такого. Пропала уверенность в своей правоте. Он опустил автомат, тихо вышел из сушилки. Зонов остался сидеть в углу, с ужасом ожидая выстрела, но в коридоре было тихо, звякнул замок оружейки. Через полчаса, выглянув в коридор, сержант увидел Малявина, сидящего возле тумбочки на табурете. Он посмотрел на проходящего Зонова, поднялся и отдал ему честь.
   - Ты, если бы я на колени не упал, выстрелил?
   - Да.
   - Ну, хорошо, - Зонов сразу успокоился. Он не чувствовал себя теперь униженным. Главное - живой. А Малек - псих. Что на них, на психов обижаться?
  
   8.
  
   - Письма привезли! Давай, Малявин, подставляй носяру, - Паша Банченко по случаю вторника шлепнул Витьку по носу два раза.
   Адрес на конверте был написан незнакомой рукой, а внизу, вместо обратного адреса, красивый росчерк.
   - От кого, Малек? от подруги?- полюбопытствовал Паша.
   - Не знаю даже, а подруги нет у меня, - Витька аккуратно вскрыл конверт. Из развернутого листа выпали два бумажных рубля. Витька поднял их с пола.- От Сереги Ковалева.
   Витьку быстро обступили ребята:
   - Читай вслух!
   Разгладив двойной лист, вырванный из школьной, по-видимому, тетрадки, Витька начал читать:
   "Витька, Малек, братишка ты мой, здравствуй!
   Пишу тебе с долгожданной гражданки. Не буду врать. Не все оно здесь так, как мечталось и виделось. Совсем, совсем не так. Но это для тебя не главное. Батюшку твоего, как ты , наверно, знаешь, я вычислил на другую неделю по приходу. На работе его застал. Встретились мы с ним на "Таганке" кольцевой в центре зала. Повел он меня на народную в поплавок "Сокол". Сели, выпили, я ему адрес дал твой новый. Золотой у тебя мужик отец. Он все понимает с полуслова, ему не надо, как пшенарю последнему, толковать о своих переживаниях. Знаешь, Вить, это единственный человек, который понял меня по приходу.
   А вообще мы никому не нужны как отжимки. Знаешь, выжали сок из яблок, а остатки на помойку. Это мы...
   Все приятели живут своей жизнью. Работают, учатся. Девочки замужем, или при кавалерах. Все повзрослели до тошноты такой, ну в общем будешь дома, почувствуешь сам. Злоба дикая раздирает меня. Я сейчас на хорошей поддаче. Не берет меня, правда, ничего, мысли путаются. Думал: вернусь, герой, вылез живым из войны, а это всем до фонаря. Мать вот все плачет, а понять...
   Ты, Малек, смотри терпи. Не дури. Я ведь скучаю по вам чертям. Не по гнилому Фролову, понятно, и недомерку Баженову, а по тебе, ребятам, по Сашке с Пашкой, не живущим уж. Командиру нашему поклон передавай, я его помню и жду в гости. Хороший он мужик, хоть и военный.
   Служил, все время торопил, минуты считал: вырваться, отслужить скорей. А теперь только армию и вспоминаю. Неужели это единственное важное и стоящее в моей жизни? Не верю в это, нет, мать твою... Думаю, что жизнь вольная куда как сытней и интересней, хотя... Хрен его знает. Так порой засосет чего-то, что даже поганая рожа Баженова милой кажется. Наверно это потому, что лучшие годы мы в армии проводим. В восемнадцать лет из человека убийцу можно сделать, или веру в Христа внушить. Податливый материал.
   Бабы, эх, бабы, как я по ним стосковался. Витька, я бы их стрелял, что тех "духов". У них теперь идеалы в виде звонкой монеты. С Алкой встретился. На шею мне бросилась, обцеловала меня прилюдно, прямо на автобусной остановке. Я чуть слезу не запустил от чувств. Да. А потом как спал с ней, Витенька, еб... мозгами какая подруга! Огонь! Фигура, грудь, что на пружинах играет, а вот пошла по рукам, по лапкам и ручонкам гнилым. Сашка, дурак, о чем думал, умирая? О ней, об обыкновенной бляди. Тьфу ты, козлы мы все дутые, мечтатели сопливые. Алка в парикмахерской работает сейчас, перевелась на вечерний, большие деньги поднимает. Я ее клиентуру подразогнал слегка, хожу с ней по кабакам, скоро совсем альфонсом стану. С каким удовольствием пострелял бы я всю эту элитную шоблу: папы на казенных "Волгах", дети - на папиных "Жигулях", а все вместе они - на Пашкиных с Сашкой костях да на наших шеях. Только слишком свобода дорога. Я еще на службе зарок дал, если сяду, то не жилец, не могу под чьим-то началом, невмоготу.
   Витька, отец у тебя - золото. Ты ему не судья, раз ушел от матушки твоей, знать не потянул. Ты пойми: тяжко здесь в жизни вольной, гражданской, ох как тяжко! Все продажное, а я отвык даже о хлебе насущном думать. Опять мысль потерял. Пью, Витька, а не веселит вино и душу не отпускает. Мечты, мечты прахом, а ты терпи, брат.
   Да, у меня горе. Прислали телеграмму. Мишка Приходько разбился на мотоцикле. Насмерть. Думали на свадьбах друг у друга гулять, и нет его. Жизнь - она страшная. В армии все по приказу, а здесь сам, все сам, а мы уже привыкли, что думают тупые хоть головы, но ответственность снимают все ж с тебя. Нет Мишки...
   Пиши мне о себе, о жизни, ребятах. Всем поклон, кто помнит меня. Я пью за вас, чтоб живыми вернулись.
   Обнимаю тебя. Серега. 17.04.82.
   P.S. На работу устроился, одеться надо. Учиться, если получится, пойду на вечерний. Надо матери помогать. Она совсем сдала пока меня дожидалась. Шлю тебе пару "рваных", может, дойдут благополучно."
   Малявин кончил читать. Ребята стояли молча. Первым тишину нарушил Паша Банченко. Он взял из Витькиных рук конверт, покрутил его зачем-то в руках:
   - Будешь писать, привет не забудь от меня передать. Серега ведь здесь из нас самым-самым был. Читал только больно много фигни всякой, вот и мысли все оттуда. Баба у него есть. Пей, гуляй. Мне бы жизнь такую. Мишку жалко. Как он меня гонял, каких только напастей не желал ему, а теперь, - Паша покрутил короткой шеей, вернул Витьке конверт, - выпить бы, - неожиданно закончил он.
   Из канцелярии вышел лейтенант Фролов и недовольным голосом крикнул:
   - Малявин! Зайди в канцелярию, тебя командир вызывает.
   Короткин только приехал из отпуска. Вернулся без жены, злой, похудевший. Он исподлобья посмотрел на сияющее Витькино лицо.
   _ Что цветешь? Еще пишут, что ждут, те, что на каблучках?- старший лейтенант усмехнулся.
   - От Сереги письмо получил, от Сереги Ковалева, - Малявин не мог скрыть своей радости. Письмо всегда праздник для солдата, а такое - особенно.
   - Надо же?! Что пишет?
   - Привет вам передает, в гости зовет.
   - А меня вспоминает?- Фролов взял со стола графин, налил стакан воды и стал с громким хлюпаньем пить.
   - Упоминает.
   - Тихим нелестным эпитетом, да, Малявин?- Короткин широко улыбнулся, показав ровные зубы с щербинкой между двумя резцами в верхнем ряду.
   Фролов зло посмотрел на своего начальника, поставил свой стакан на полированный стол, хотел что-то сказать, но промолчал.
   - Вот что, Малявин. Радист ты, говорят, хороший, а у нас в отряде работать некому. Меня переводят туда командиром роты связи. Поедешь со мной. Скажи Баженову, чтоб все твое добро тебе выдал. Завтра уезжаем. Иди.
   - Есть, - Витька, прижав руки к телу, так как был без шап- ки, развернулся и вышел из канцелярии.
   "Только начала налаживаться жизнь. Уже Зонов Мальком не дразнит, Паша Банченко вчера даже полстакана красного на- лил, доверяет. Опять все наперекосяк", - думал Малявин.
   Откуда было ему знать, что вчера вечером бывший старшина его учебной заставы сержант Шанцев доложил своему будущему командиру роты, старшему лейтенанту Короткину, что если и были на учебном пункте стоящие радисты, то и тех по заставам раскидали, а в отряде работать некому. В самом конце разговора, среди прочих, помянул и Малявина.
  
   9.
  
   Рота связи делила с комендантским и музыкальным взводами первый этаж в небольшом трехэтажном кирпичном здании, которое одним боком притулилось к столовой.
   Первым, кого Витька встретил, был сержант Крылов. Маленького роста, белозубый, всегда в хорошем настроении. "Кардан", он служил в автороте, курил под могучим плакатом, висящим над входом в казармы - "Тебе, Родина, наш ратный труд".
   - Ты, Малявин? Привет! - Крылов заулыбался. - Как она ничего?Давно тебя не видел. В роту перебазируют? На заставе не потребовался?
   - Здравия желаю, - настороженно ответил Витька, пожимая протянутую руку.
   - Ты чего такой смурной? Я тебя еще по гражданке помню, как ты на ГСП в белом свитере вышивал. Помнишь?
   - Конечно, помню.
   Как это забудешь? Как в шесть утра посадили их возле д/к "Буревестник" и повезли в неизвестность. Как, мельком глянув в его документы, потрогав холодными пальцами разные части его обнаженного, покрытого мурашками тела, врачи, выпроваживая его в другие кабинеты, бросали на ходу "годен". После чего его сдали буквально под расписку капитану в зеленой фуражке, при котором и состоял сержант Крылов.
   Тяжело привыкнуть, проведя рукой по колючей, стриженной под
   "ноль" за пятьдесят копеек и обрызганной водой со слабым запахом одеколона голове, что тобой могут помыкать так уверенно и нагло: "Раскрыть вещи, выложить все перед собой из сумок, вывернуть карманы! " Кто только не обыскивал Витьку в те дни! Он знал, что брать с собой ничего колюще-режущего нельзя, что спиртное не полагается, и он не взял. Неприятно, что копаются в твоих личных вещах. Перелистывают записные книжки, выискивая там государственные секреты, фотографии обнаженных красоток. Секретов могущества державы Малявин не знал, а потому у него из записной книжки вырвали только пять страниц с записями любимых песен Высоцкого, конфисковали быстропортящуюся финскую колбасу "салями", курицу и с килограмм шоколадных конфет "Ассорти".
   Шел первый снежок. Ночью они спали на полу в большом неотапливаемом помещении. Все вещи призывников складывали в специально отведенные деревянные камеры-лари, что гробами возвышались у каждой стены ГСП, обнесенного бетонным забором с пятью рядами колючей проволоки поверх его. Служба началась. Потихоньку трезвели будущие молодые воины. Кто жаждал еще, покупал у солдат киномехаников, по десять рублей за бутылку - водку, опять заливал глаза, так как жить по-трезвому такой жизнью было очень уж дико. А спать на полу, выворачивать карманы по первому требованию любого офицера или сержанта и выслушивать мат, покорно сносить первые тычки, с затуманенным мозгом все же легче.
   - А какими знатными конфетами ты меня угощал, - Крылов прервал вереницу Витькиных воспоминаний.
   - Не помню, забыл.
   - Ну-у, знатные были конфетки. Пойду. Заходи в гости, - Крылов послюнявил окурок, спрятал остаток в карман и, прыгая через две ступеньки, побежал к себе на второй этаж в автороту.
   "Вот случай. Приказали, и как не было прапорщика Баженова, ни сержанта Зонова. Он теперь пусть над другими измывается, а я из роты рапорт напишу в ДШГ СБО, или на точку в Афган. Лучше уж воевать, дело делать, чем с такими ублюдками портянки считать. А на войне такие не задерживаются", - думал Малявин, идя по коридору роты связи.
   В экстремальных ситуациях подлец и трус еще опаснее, чем в обыденной жизни, а война никого еще лучше и добрее не делала, но в это Витьке еще предстояло убедиться. А пока он стучался в дверь каптерки, расположенной аккурат против двери канцелярии.
   - Разрешите?
   - Попробуй! - послышался из-за двери могучий бас.
   Витька в смущении вошел и представился:
   - Товарищ старший прапорщик, рядовой Малявин прибыл в роту связи с н-й заставы. Старший лейтенант Короткин приказал мне найти вас и доложить, чтобы меня на довольствие зачислили.
   Перед Витькой над ящиком с первыми в этом году помидорами сидел огромный, похожий на Мишу Приходьцо, только заплывший жиром, мужчина.
   - Фамилия твоя, говоришь, Малявин? Малявкой поди дразнят? Я ваш старшина Федор Сергеевич Прибытков.
   "Везет мне на старшин"- с болью подумал Малявин.
   - А зовут-то тебя как? Виктор? Как сына моего старшего. Помидор хочешь? Помой только потом. Да бери, бери, не стесняйся. Наши сегодня ездили колхозу помогать убирать. Вот мне ящик привезли, а куда мне столько, я сейчас один живу.
   В коридоре послышался шум и звук гитары. Несколько человек разом начали песню: "Вихри враждебные веют над нами".
   - Что за шум? Дневальный! - Прибытков своим басом вспугнул поющих, они прекратили призывать "на бой кровавый" рабочий народ.
   - Это наши. После ужина в ленкомнату пошли, - объяснил из-за двери тоненький голосок дневального.
   - Козлуханы! Вихри у них веют! Ну, пойдем, бери себе белья комплект, я тебе коечку твою покажу. Мест свободных много. Колонна связи уехала, троих в мангруппу забрали. Замполит на точке, зампотех в отпуске, а мне хоть разорвись.
   Из ленкомнаты слышался звук плохо настроенной гитары, смех. Потом несколько голосов слаженно запели песню. Мотив был знакомый, но слова Витька слышал впервые:
   "Я воин-интернационалист,
   Но не в названьи дело,
   Не в названии.
   Пусть даже назывался б я расист,
   Вам легче бы не стало бы ихване.
   Я не желаю нервничать,
   Ведь нервы пустячок.
   Я нажимаю ласково на спусковой крючок.
   И потихоньку трассеры по воздуху летят,
   И я хочу того же, что они хотят.
   Малявин подождал пока песню допоют до конца, после чего постучал в дверь, вошел и, оглядев присутствующих, увидел старшего сержанта и обратился к нему:
   - Товарищ старший сержант, разрешите войти? Разрешите присутствовать?
   - Малявин! Вот кто нам споет. Чепа, не мучь инструмент. Смерть клопа в твоем исполнении мы послушаем потом, - на столе, покрытом красным пластиком, сидел сержант Шанцев. Он приветливо помахал Витьке рукой: - Заходи давай! Лучший голос в отряде и был не в роте связи. Непорядок.
   Малявин и забыл, что когда-то играл и пел на учебном пункте. Он взял гитару, сел на краешек табурета, подстроил третью струну и запел свою любимую: "В сон мне желтые огни, и хриплю во сне я..."
   Голос у Витьки был сильный, он со школы собирал записи Высоцкого, которых знал наизусть великое множество, но при исполнении их не пытался подражать неповторимой хрипотце опального поэта. Тихо стало после песни.
   - Эх, нет, ребята, все не так, все не так, ребята! - жутко перевирая мотив, во все горло закричал тот парень, которого Шанцев назвал Чепой.
   - Ну, что я говорил?- Шанцев с победным видом смотрел на своих годков.
   - Еще давай мою любимую про две судьбы, а?! - впервые в его голосе звучали просящие нотки. Витька почувствовал вдруг, что он не одинок в этом мире. Они близки и дороги ему, эти, такие же как и он, молодые стриженые ребята. Пел он долго, порой перевирая слова и меняя местами куплеты, но для всех эти песни были не знакомы, и поправить его было некому. Малявин так увлекся, что неожиданно для себя начал: "Товарищ Сталин, вы большой ученый..." Рука сидящего рядом младшего сержанта легла на гриф, прижав струны.
   - Ты это брось, военный. Сегодня ты про Сталина, а завтра про Брежнева споешь?
   Витька растерялся. Он не знал, что сказать. Беспомощно озираясь, пытаясь найти поддержку, осторожно поставил гитару у ног. Брежнева он любил. Когда на заставе замполит загонял их в ленкомнату для прослушивания длинных, убаюкивающих речей генсека, можно было, глядя на экран, мечтать о втором годе службы, когда положено будет сидеть в задних рядах и мирно кемарить.
   - Ты чего разжужжался? Тебя кто спрашивает?- рослый Чепа развалился на стуле, с риском для здоровья раскачиваясь на двух задних ножках, - или ты шибко грамотный?
   - Мало ли, дойдет до политотдела. Спросят: "Кто пел? Кто слушал?"- младший сержант покраснел.
   - Ты, жук! Не переживай излишне, - Чепа так качнулся, что чуть было не упал вместе со стулом, но его вовремя подхватили.
   - Тебе, Леня, все равно, а мне перед начальством отвечать, как..., - от волнения Витькин сосед начал заикаться на каждом слове, - как допустил.
   - Ракушку прикрой! Не нравится, так уе... отсюда. Пой, парень, не боись, - разрешил Чепа.
   Только петь в этот вечер Витьке больше не пришлось. В ленкомнату заглянул Прибытков, выгнал оттуда сидящих в майках, включил телевизор, по которому начался показ программы "Время". Деды быстро исчезли, присылая на смену себе Витькиных годков.
   Когда Витька после отбоя совсем уже собирался уснуть, мимо его кровати проходил в умывальник Шанцев в гражданских цветных трусах и кедах на босу ногу.
   - Спишь, Малявин? Слушай, чего скажу! Мне только что Зонов с твоей заставы звонил. Просил сношать тебя день и ночь. Говорил, что стукач ты.
   Витька с тоской ожидал приговора. Начнут его воспитывать прямо сейчас или отложат до завтра?
   - Только я ему не поверил, - продолжал Шанцев, - Зонов на первом году все в военные училища поступал да в санчасти припухал, я его знаю. Спи, Малявин, спокойно. Будешь с Леней Чечелем на смену ходить с завтрашнего дня. Уж больно ты ему приглянулся.
   Витькин судья подтянул спадающие трусы, сунул в рот ручку зубной щетки с нанесенной на нее заранее зубной пастой и зашаркал подошвами кед по коридору.
   - Кто скажет дедушке, сколько до приказа ему мучиться?- высокий голос Чепы пронзил тишину казармы.
   - Сто одиннадцать дней, - ответило несколько человек разом.
  
   10.
  
   Жара. Официальным приказом по округу все работы под открыты небом с 12 до 16 часов запрещены. Приказом по части в столовую разрешалось ходить в майках, но это не спасало. После первой съеденной ложки первого вся спина покрывалась противной липкой испариной. Вентиляторы и кондиционеры функционировали только в штабе, да и то не во всех кабинетах. Еще мухи. Они проникали везде и всюду. Средняя Азия - рай для этих насекомых. Уже где-то рядом была вспышка холеры, и содатам вкатали прививки. В роту, после перенесенной болезни Боткина, прибыло два Витькиных годка. Им теперь полагался не отпуск домой для поправления здоровья, как было раньше, а отпуск при части. В наряды их ставить было нельзя, особо на кухню, зато их стараниями в роте всегда пахло мылом, а в умывальнике кафельный пол был до бела вытравлен азотной кислотой. Чепа, прежде чем лечь спать, долго вымачивал простыни в воде, затем выливал на матрац ведро холодной воды, но через час все становилось вновь абсолютно сухим. Были у этого времени года свои преимущества: выстиранная гимнастерка высыхала на солнце через 15 минут; выезжая на работу в помощь близлежащим колхозам, можно было отъесться на помидорах и арбузах, да и вообще чувство голода притуплялось при такой жаре. Голод всегда терзал Витьку, особенно после обеда. Тарелки воды с островками комбижира и кусками капусты на первое, и половника каши, обычно пшенной, на второе, никак не могли насытить молодой, еще формирующийся организм.
   - Что ел, что радио слушал. Да и то вполголоса, - говорил обычно по выходу из столовой его приятель еще по учебному пункту Андрюха Косяк, смуглый, до черноты загорелый, похожий скорее на таджика, чем на украинца, хлопец.
   В тот день рота была дежурной по гарнизону, то есть обеспечивала различные хозяйственные нужды отряда. Чистила картошку, грузила вертолеты боеприпасами и продуктами для отрядных "точек", убирала территорию и многое-многое другое. Малявин хорошо помнил, что, живя в своих Сокольниках, часто видел группы солдат, работающих на перекопанной вдоль и поперек улице Короленко. Не раз они убирались вокруг их дома, в котором жило много офицеров. Тогда все это воспринималось как должное, а теперь, хотя и подбирая пустые пакеты из-под молока, фантики от конфет, обрывки газет возле пятиэтажных блочных офицерских домов, Витька со злобой думал: "Учиться надо было дураку, а так Родине служа, таблицу умножения забудешь".
   - Меня что за шесть тысяч километров привезли гондоны собирать?- Чепа уже час сидел возле дома на скамеечке под деревом, в ветвях которого зацепились, так и не достигнув земли, несколько белых, растянутых от усердного пользования, презервативов. - Марина здесь живет. Угадал?- полуутвердительно спросил Чепа Лешу Шанцева. Марина была женой начальника склада старшего лейтенанта Шакурова, и по словам всезнающего телефониста Сереги Сницерева отдавалась всем желающим офицерам. До солдат она, понятно, не снисходила.
   - Без понятия, я к ней в гости не хаживал. Не приставай, Леня, жара такая, что и говорить лень.- Лешка потянулся, облокотился спиной на Чепу и, проглотив зевок, заметил, - А я бы к ней зашел. У нее фигура очень даже ничего, а на рожу можно трусы набросить, а ты?
   - Я бы пива выпил. У меня дома в Харькове вдовушка одна осталась знакомая. Живет возле ларька пивного. Бывало, возьмешь баночку трехлитровую пивка - и к ней. У нее домик свой, садик, - Леня мечтательно закрыл глаза, - она вокруг суетится, достанет криночку сметанки. Очень способствует, между прочим. А на эту Марину у меня в дождливую непогоду и не поднимется. Здесь, конечно, с голодухи и ишака полюбишь. А так я что ж свой... на помойке на шел, всяким Маринам отдаваться?!
   - Неужели бы отказался?- Леша Шанцев даже привстал от удивления.
   - Не отказался б, но предохранился вот такой вот "гирляндой", - Чепа выразительно ткнул пальцем в сторону дерева.
   "Буду дедом и буду балдеть на скамеечке", - мечтал Витька, сгребая остатки мусора в одну кучу. Интересно, что за первые полгода службы он ни разу не думал о женщинах. Нецелованным он не был, и некоторые радости любви успел познать, но особой привязанности к кому-то на гражданке не испытывал. Подслушав рассуждения Чепы, он вдруг вспомнил, что в этой жизни существуют еще и женщины, и тяга к ним, которая в армии за ненадобностью была задвинута у него куда-то далеко. Что за смысл мечтать о недоступном? Только вот мечталось кому-то. Молодость, несмотря на бром, который обычно подсыпали в обед в положенные полкружки киселя, брала свое.. Деды, почувствовав медицинский привкус, с отвращением кидали кружки на стол. Кисель противной липкой жижей растекался по поверхности, часто заливая и скамьи, добавляя работы "жучкам" с учебного пункта, уже ходившим в наряды на кухню.
   "Это ж надо так на износ жить, что даже о бабах не мечтаешь в девятнадцать-то лет, - с удивлением задумывался Малявин, - и не хочется ведь их. Поесть, поспать. Побольше да подольше, ну и целым выбраться отсюда."
   - Рота, построились, быстро! - старший прапорщик Прибытков выстроил своих подчиненных. Время перевалило за полдень. Он улыбнулся, глядя на лихо загнутые вверх поля панамы Леньки Чечеля, скомандовал.- Лопаты и грабли передайте в центр строя. Прямо шагом марш!
   Из подъезда навстречу двигающейся роте выкатился начальник тыла, свежеиспеченный майор Полянский Иван Иванович, "дядя Ваня", как прозвали его солдаты. Его сшитая по особому заказу огромная фуражка была откинута на затылок.
   - Прапорщик, вы почему не приветствуете старшего по званию?- загремел он тяжело дыша и отдуваясь.- Остановите солдат, я кому сказал! ?- Полянский коротко и зло выругался, - Рота, стой!
   - Эх, Ваня, Ваня, - голос Прибыткова был спокойный и ласковый, - забыл ты, как каптерку у меня на заставе мыл? Как плакал? Зачем ты себя перед ребятами позоришь?
   Майор Полянский сам вышел в офицеры из прапорщиков, получив "бычий глаз"(значок ВУ) экстерном. Он еще больше раскраснелся. Глубоко посаженные маленькие глаза с ненавистью глядели на Прибыткова.
   - Ты еще пожалеешь, что уронил честь офицера! - Дядя Ва- ня, развернувшись, зашагал в сторону клуба.
   - Ну что встали? Шагом марш, была команда, козлуханы, - Прибытков весело рассмеялся, глядя вслед удаляющейся фигуре.
   - Федору Сергеевичу этот шакал ничего не сделает, - горячо зашептал Витьке идущий с ним рядом Андрюшка Косяк, - у него два "Красных знамени", его к нам из разведотдела по ранению перевели, а вот на нас отыграется.
   Андрюха чувствовал правильно. Несмотря на сопротивление Прибыткова, в нарушение инструкций, в самую жару, в час дня половина роты ехала грузить вертолеты, а вторая ее часть - помогать соседнему колхозу. Подвешивать огромные бомбы на вертолеты, таскать ящики с патронами - работа адская, и в ней, по традиции, деды участвовали почти на равных с молодыми. Поэтому в машине, идущей по направлению к колхозеым полям, из молодых оказался волею Чепы один Витька. Подпрыгивая на деревянной скамейке, глотая пыль в кузове "Газ-66", Малявин думал: "Спасибо заботам Лени. Меня сейчас так подзагнут, что потом неделю в себя не придешь".
   Самый дешевый - труд рабов, но он же самый непроизводительный. Армия еще раз доказывала Витьке эту прописную истину. Ибо копая канаву от угла и до обеда, он сосредотачивал свои мысли на последнем, справедливо полагая, что канава от него не уйдет. "Работа не... - стояла и будет стоять", - обычно сообщал Малявину кто-нибудь из дедов, раскуривая очередную сигарету.
   - Ты зря не куришь. Всякое дело должно начинаться с перекура.
   Курить Витька так и не начал, а насчет работы был полностью согласен, думая, что три рубля восемьдесят копеек в месяц и харчи он и так отрабатывает честно.
   Колхозное помидорное поле было необъятно. На нем под строгим надзором старика аксакала трудилось человек десять молоденьких девчонок-таджичек. Умопомрачающе пахло помидорной ботвой. Закрыв глаза, Витька мгновенно перенесся на далекий приусадебный участок своей бабушки, где помидоры имели тот же сладко-терпкий запах и вкус.
   - Малявин, кончай работу, - в шутку приказал ему Славка Апенин, показывая пальцами на приближающиеся грузовики с солдатами из учебного пункта.- Поставь ты свой ящик, что ты самый молодой? поди лучше разузнай у того дехканина, может, он нам хлебушка подбросит.
   До самого вечера Витька больше не поднял ни одного ящика, не сорвал, кроме как с целью съесть, ни одного помидора. Наевшись хлеба, арбузов и дынь, принесенных сурового вида стариком-таджиком, Витька впервые ощутил что есть уже и помоложе его.
  
   11.
  
   После смены Малявин пришел в казарму усталый, как всякий солдат первого года службы после бессонной ночи. Выспавшиеся "деды" пошли в ленкомнату "забить козла", а Витькиного годка Женьку Секрета утащили с собой насильно, четвертым.
   Малявин уже совсем было собрался отъехать в царство Морфея, как дневальный, предупреждая на всякий случай товарищей о появлении в роте офицера, подал, в нарушение устава, команду:
   - Рота, смирно!
   - Вольно, вольно, - по коридору шел особист капитан Иванов. Он увидел готовящегося ко сну Витьку и, окинув взглядом пустую казарму, замедлил шаг.- Здравствуй, Витя. После службы? Ничего, если я у тебя несколько минут оторву ото сна?- Иванов подсел на соседнюю кровать.
   - Пожалуйста.
   Капитан снял фуражку, пригладил аккуратно зачесанную на бок челку и, тяжело вздохнув, проворковал:
   - Понимаешь, Виктор, в очень неприятную историю ты попал..
   - Это почему так?
   - Как ты знаешь, ведется журнал. Кто, в какие дни был на смене и в нем записано, что, когда ты был на дежурстве, с вашего радиоузла велась работа с Афганистаном.
   - Понятно, велась, мы с нашими точками регулярно связь поддерживаем, напрасно беспокоитесь.
   - Нет, Вить, это была передача не зарегистрированная в журнале. Я не говорю, что это делал ты, а вот кто и зачем?
   Мысли, подобно вспугнутым воробьям, разлетелись в Витькиной голове: "Ведь как ласково стелет. Кроме сегодняшней ночи я все время ходил на смену с Чепой. Иногда при отработке сеансов Ленька обсуждал дембельские вопросы о знаках, фурах, но здесь что-то не то".
   - В каком режиме велась работа?- Витька даже вспотел от волнения.
   - То есть?! - удивился Иванов.
   - Ну, если вы засекли, что работали от нас, то в каком режиме? УКВ или КВ?
   "Все, щаc он, - с радостью подумал Витька, - чайник, на арапа берет, кого хотел стукачем сделать! Выкусь! "
   - Ну, я не могу тебе, конечно, все рассказать, хотя работа велась в режиме КВ.
   - Понятно, товарищ капитан. Вы хотите сказать, что работали азбукой Морзе, а я могу вас точно заверить, что на "точках" нет ни одного путного радиста. Они не только кодов не знают, но и на ключе работать не умеют. Все сеансы у нас с ними ведутся в телефонном режиме.
   "Хотя бы проконсультировался, журнал дежурств прочитал, а ведь как напугал! "- нервный озноб у Витьки прошел, мысль заработала четко и ясно.
   Капитан перестал улыбаться. Лицо сразу стало строгим и жестким. Малявин неожиданно, про себя, отметил, что у особиста узкие губы и почти нет волос на месте усов и бороды.
   - Ну, положим, я тебе поверю. А в телефонном режиме... Ты же был на смене, когда велась эта передача, - офицер испытывающе посмотрел на солдата.
   - Какая передача, товарищ капитан? Скажите мне день, время, наверняка у вас есть ее магнитофонная запись. Если работали обычными кодами, я вам сразу скажу, о чем она была. А так это же несерьезно. У нас каждая точка, запущенная в эфир, отражена в журнале. Есть еще метод нас проверить. У нас ведь только приемный центр, передатчиков-то у нас нет. Можно взять у них журналы и установить, работали мы в это время или нет. Чего проще!
   "Чего проще снять трубку, нажать на тангенту и сказать дежурному у передатчика Сане Калабухову: "Работу не записывай". Иванов не дурак, он это не хуже меня понимает", - размышлял про себя Витька.
   - Подожди, подожди, Вить, в этом вопросе ты меня убедил. Я вот что еще хотел узнать. Говорят, у вас в роте нездоровые настроения появились. Разговоры идут, что нечего нам в Афганистане делать, что война эта никому не нужна? Не за правое дело воюем, есть такое?
   - Ну, это треп. Вы мне покажите того, кто вам все это сказал! Лично я три рапорта написал, от чего чуть на губу не загремел. У нас все рвутся, отсиживаться за спинами товарищей никому неохота.
   Малявин говорил искренне. Начальник связи, майор Головин, откровенно предупреждал, что кто пишет рапорт в Афганистан, трое суток ареста сразу. И все равно писали. О том, нужна эта война или нет, ребята не задумывались, но сидеть в тылу, когда убивают товарищей для русского человека нестерпимо. Витьку просто раздирало от возмущения.
   - И что вы, товарищ капитан, все всякую сволочь слушаете? Кто-то сообщил, сказал. Если я, к примеру, что говорю, я от своих товарищей не скрываю. Мне эта секретность ни к чему, - глядя на опять засиявшее довольной улыбкой лицо Иванова, Витька сразу поостыл в своем патриотическом порыве.
   - Ну-ну, - капитан похлопал Малявина по плечу. К нему, видно опять вернулось хорошее настроение.- Витя, Витя, ты вот думаешь, что я вот таким дуриком по отряду хожу, - он испытующе посмотрел на собеседника.
   Его слова попали в цель. Именно так Витька и думал.
   - Не-ет, у меня голова порой ой-ей как болит по ночам от забот. Не та к ведь все гладко. Наркотики вот опять появились в отряде, да и ты поди... Ну, я ведь знаю, знаю...
   Попадание было опять на все сто. У Малявина сжалось сердце от нехорошего предчувствия. Сам он анашу не курил. Но не далее как вчера накурившийся Апенин упал с очка, сидя на котором он исхитрился насчитать три луны, что веселило его до невозможности. А потом на него напал такой жор, что он съел обнаруженный "жучком" Васей под шкафом большой плесневелый сухарь. "Пойду до конца, врать так врать", - решил Витька.
   - Неправильно вас информировали. Напрасно по ночам не спите, - Малявин постарался улыбнуться, - я сам даже не знаю, что с этой анашой делать надо.
   - Так не о тебе речь.
   - А раз не обо мне, то чем я вам помочь могу? У меня и звание такое - рядовой. Я же не могу за весь отряд отвечать. Слышал, что отобрали у кого-то из вертолетчиков пять кило анаши.
   - Ну не пять, положим, а грамм триста, но факт, сам говоришь, был. Вот и помоги мне. От тебя твои же рядовые стесняться не будут. Потом и издевательства начнутся, неужели молчать будешь? Здесь мы вместе должны работать. Договорились? Не сомневайся, полную тайну я тебе гарантирую, ну и со своей стороны, может, отпуск6а?- капитан ласково потеребил Витькину руку поближе к локтю.
   Отпусков солдатам в связи с военным положением не давали. Порой даже в случае смерти родителей, а здесь...
   "Отпуск. Надо же. Что все эти очередные звания, фотографии у знамени части. Отпуск. Домой... Отказываться надо сейчас или мое молчание сочтут за согласие", - Малявин засопел и, твердо решив для себя, сказал:
   - Лично против вас я ничего не имею, но это не по мне. Еще в моей компании на гражданке люди, работавшие на милицию, презирались просто. Служба, конечно, не мед, но я сам вытяну, выдержу, а вот с вами сотрудничать не смогу. Своих закладывать по моим, пусть и неправильным понятиям, нельзя.
   - Витя, не закладывать, а от беды поостеречь, - наставительно пропел Иванов.
   - Взрослые все, вон воюют как, сами поостерегутся. Если по связи там что, пожалуйста, а так не могу.
   - Ну, ладно, проинструктировал меня по части УКВ, и на том спасибо, - Иванов встал, - но про наш разговор, понимаешь, ни-ни, - он сделал строгое лицо, приложив указательный палец к губам.
   - Понятное дело.
   - Ну спи, спи, отдыхай, я и так у тебя полтора часа законного сна отобрал. Извини, до свидания.
   Капитан встал с кровати, поправил скомканное одеяло, пожал Витьке на прощание руку, вэял с тумбочки фуражку и быстрым шагом вышел из казармы.
   "Еще меня ребята за стукача примут. Сколько он здесь проторчал?"
   Но не успел Витька развить мысль, как в спальное помещение через открытое окно проник перепуганный до смерти Чепа. Он чистил с ротой картошку, вернее, не чистил, а маялся.
   - Ну, чего этот хотел от тебя?- на круглом лице его отражался неподдельный ужас.
   - Вербовал себе в друзья, все выпытывал. Ты-то что прибежал? Я тебе потом расскажу. Ведь капитан, как пить дать, возле дверей стоит и смотрит, зная, что первыми самые заинтересованные и нашкодившие побегут выяснять. О тебе лично он ничего не спрашивал.
   - Ты вообще соображаешь, верно, - Ленька сбегал и глянул в окно, - Иванов в курилке сидит, а он некурящий. Сам поди перетрухал?
   Витька не то, чтобы боялся особистаПросто первая встреча с ним запомнилась.
  
   12.
  
   - Хитрый капитан в канцелярии обсновался. Малявин, первый пойдешь?- старшина учебной заставы Леша Шанцев к Витьке явно благоволил, справедливо считая, что хороший радист может получиться только из человека, обладающего хорошим музыкальным слухом. Голос и слух у Малявина были отменные, отчего он и попал на учебном пункте в заставу связи.
   - Что за капитан такой?- Витька с удивлением посмотрел на стоящего рядом сержанта. Как и вся застава, Малявин усердно чистил свой автомат., чем было положено заниматься сорок минут два раза в неделю независимо от того, были стрельбы или нет.
   - Давай сюда свое оружие, я его потом сам в пирамиду поставлю, по пути объясню, что за штука тот капитан. Смотри, Малявин, это не наш старщий лейтенант, - Леша Шанцев шел рядом с Витькой, засунув руки в карманы шинели, поеживаясь от холодного декабрьского ветра, - у особистов своя часть. Они вообще "шурупы", а не погранцы. Подчинены только начальнику особого отдела. Даже командир части им не командир. Их задача врагов выявлять. Будут тебя в помощники вербовать, про отношения неуставные пытать. В, общем, сам узнаешь. Учти, что из Москвы ты им первый за пятнадцать лет попадаешь.
   - Почему, товарищ сержант?- Малявин еще тогда многого не понимал в отношениях между различными отделами хитрой военной машины.
   - Что тебе непонятно? Ваш призыв первый из Москвы. Обычно на хохлов упор делали. Специально большие города не брали. Вы там все слишком грамотные и бестолковые, вроде тебя. Ну, давай, не боись, с богом, - сержант подтолкнул Витьку в спину по напрвлению к двери в канцелярию. Малявин с удивлением отметил, что его нахальный обычно младший командир заметно волнуется.
   Коротко постучав в дверь и после одобрительного "Да?! " Виктор зашел в канцелярию и представился:
   - Товарищ капитан, рядовой Малявин по вашему приказанию прибыл.
   За столом, заваленным бумагами и папками, сидел на удивление молодой для капитанского звания человек с добрыми, цвета спелой вишни, глазами. Он пристально посмотрел на вошедшего солдата, улыбнулся, взял одну из папок, порылся в ней и совсем не по-военному сказал:
   - Проходи, проходи, Витя, присаживайся, голос у него был мягкий, не командный. Впервые за службу офицер назвал его по имени, которое не поленился прочитать в личном деле. Капитан продолжал удивлять Малявина.
   - Ну, что ж, Витя, давай знакомиться, я - капитан Иванов. Нам с тобой вместе служить, думаю, не один год. Поэтому нам лучше сразу побольше узнать друг о друге. Если тебя не затруднит, расскажи о себе.
   - Анкету?- Витька сел чуть сбоку от стола. Он заполнил уже столько документов и недоумевал, что кого-то интересует не только его заурядная личность, но и все его родственники.
   - Зачем анкету. Просто поговорим о том, как ты жил, где, с кем дружил, кстати, - Иванов взглянул на бумагу, лежащую перед ним, а потом перевел взгляд на Витьку, - у тебя ведь кто-то сидел из родственников? Ты не знаешь, за что?
   - У меня? Из родни... Вряд ли. Мы, правда, отношений особых ни с кем не поддерживали, может, я не знаю. Хотя, нет. А.., - тут Витька вспомнил, - Дедушка мой сидел. У немцев. Он в плен попал в 1943. Сидел в девяти концлагерях, в том числе и Бухенвальде. Я об этом писал уже в личном деле, там и графа такая есть.- Витька любил своего деда и в его плену не видел ничего зазорного.- Только он умер шесть лет назад.
   - Да, да, видно я просмотрел. А во время Олимпиады в Москве был?
   - В Москве. Работал я возле трех вокзалов, ну, на Комсомольской площади.
   Капитан понимающе закивал головой.
   - Утром, как идешь на работу, народу... С сумками, рюкзаками, детвора все, прямо, сплошь. А тут... Флаги висят всяко-разные. Два-три милиционера, десяток дружинников, и все. Никого. Я сначала даже не понял, в чем дело.Не хватает чего-то. А это Москву, оказывается, закрыли. Говорят, люди стремились. По разговорам обещали столицу товарами наводнить. Какой там, - Витька вздохнул, обреченно махнув рукой. Иванов не перебивал его словоизлияний, а напротив всем своим видом выражал глубокий интерес.- Ничегошеньки не было. А вот на соревнования я попал. Здорово, только устаешь от шума с непривычки.
   - А с иностранцами в контакт не входил? Или, может, из знакомых кто?- с надеждой в голосе спросил капитан.
   - Не-е, -вполне искренне открестился Малявин, - на трибуне возле меня итальянцы сидели. Все шесть часов орали не переставая, а когда Сара Симеони прыгала, флагом размахивали так, что на меня его забросили. Вот и все, а больше я иностранцев близко не видел.
   - Та-ак. Я смотрю, ты парень свой, надежный. Знакомо ли тебе слово диссидент?
   Витька напрягся, но, как ни старался вспомнить, не мог. Подобного слова он не слышал, смысла его не знал и ему было неловко признаваться в своей безграмотности.
   - Это слово придумал Рейган. Оно означает инакомыслящй, - Иванов выдержал паузу, а затем продолжил, - Есть, Витя, такая категория людей, которым не нравится наш строй. Они хорошо маскируются, пытаются посеять вражду между народом и правительством, слушают по радио всякие "голоса" и, что самое страшное, занимаются распространением этих сплетен.
   -Песни мне иностранные нравятся, а "голосов" я не слушаю, чего их слушать, время тратить.
   - Песни, они разного содержания бывают. Порою и они несут идеологическую направленность. Ты со мной согласен?
   - Согласен, товарищ капитан, только...
   - Что?- Иванов насторожился.
   - Чтобы песню понять, надо язык знать, а лично я не только смысла песни, отдельные слова и то редко понимаю.
   - Значит, иностранными языками не владеещь?
   - Нет. В школе, понятно, изучал английский, но не превозмог.
   - А вот у меня записано, что у тебя родственники есть за границей. Нет, это ошибка какая-то.- Витька испугался. В его представлении другие страны были так же недосягаемы, как другие галактики, а иметь родственников за рубежом он считал прямо преступлением.
   - Ну, значит, ошиблись, обнадеживающе закивал капитан, - я тебе верю.- Последнюю фразу Иванов выделил особо.- Теперь ты мне расскажи, Виктор, как у вас на заставе дела обстоят?Не обижают тебя? Может, из гарнизона старослужащие приходят, отнимают что? Старшина заставы вашей, Шанцев, кажется, ведь он радист, может он рассказывает с чужого голоса, про партию, про наш строй. Ты не спеши, вспомни, подумай.
   В канцелярии стало тихо. "Вот так незаметно и становишься стукачем, - думал Витька, - Ясное дело, обижают, а отнимать уже нечего, все уже давно подменили. Только хренушки я скажу".
   - Ну, может, национальные трения возникают?- подкинул еще одну тему для размышления любопытный капитан Иванов.
   - Есть, - твердо сказал Витька, - вот это есть. Вот хохлы кучкой держатся, и все больше про поросят речь ведут да про сало. А вот меня, хоть у меня бабка и чистая украинка, дразнят кацапом, и смеялись, что я портянки наматывать не умел.
   Малявин глянул в глаза капитану и понял, что дурачка ему перед ним не разыграть. Не такие-то уж они простые, эти вишенки-глаза.
   - А вообще дружно живем, чего там.
   - Ну, раз дружно живете, то ты Колупалина Юру должен знать.
   - Знаю, он в соседнем отделении.
   - Так вот, Виктор, в войсках мы с тобой служим политических, а Юрий не комсомолец! Один, заметь, на весь может быть отряд. Почему?
   - Не знаю, вы его спросите.
   - Уже спрашивали, не сомневайся. И сказал он нам, что его не приняли, но это строго между нами. Так ты, Виктор, постарайся узнать у него, почему его не приняли в комсомол и вообще, что он за человек. Это будет тебе первое мое задание, - капитан поднялся, протянул Малявину руку, - и скажи старшине, чтоб еще кого-нибудь прислал.
   После ужина Сержант Шанцев поманил Витьку в каптерку. Заперев за ним дверь, поинтересовался:
   - О чем тебя капитан пытал?
   - Так, ни о чем, товарищ сержант, о родных, о Москве.
   - Обычно, Малявин, Иванов больше десяти минут не беседует, а ты у него почти час просидел, - Леша замолчал, выжидательно поглядывая на него, - ну, ладно.
   - Можно идти?- Малявин вопросительно посмотрел, не отводя взгляда от серых глаз своего командира.
   - Можно Машку под забором и телегу с разбегу, а в армии все делается с разрешения. Сходи водички принеси, - Шанцев протянул литровую банку.
   13.
  
   - Шурупов видел?- Андрюха Косяк, почесывая заросшую черными волосами грудь, подставлял свое тело в умывальнике под струю холодной воды.- К нам в роту десять человек прикомандировали на три дня, хрен знает зачем.
   Шурупами назывались военнослужащие тех родов войск, где солдаты носили пилотки. Армия делилась на Внутренние войска, Военно-Морской флот, Советскую Армию и войска КГБ. Между ними шла постоянная негласная борьба - конкуренция. Подобное "социалистическое соревнования наблюдалось и в отряде между различными подразделениями. Пограничники насмехались над "шурупами", десантники - над ними, а мореманы презирали всех вместе взятых.
   Виктор помнил, как переходя на катерах Пяндж месяца три назад, с волнением вглядываясь в густо заросший камышом афганский берег, он с уважением отметил три годички на рукаве перевозившего их старшины из морских частей погранвойск. Тот, закуривая, задал Малявину каверзный вопрос: "Сколько весят твои сапоги, браток?"
   За него ответил тогда шустрый на язык Апенин: "На год меньше, чем твои ботинки". Посмеялись.
   "Смех смехом, а ребятам на год больше трубить, - с ужасом подумал Малявин, - никаких ботинок не захочется."
   В тот день Витька вступил впервые на землю Афганистана. Он поковырял носком сапога суглинистую почву, пытаясь внушить себе, что земля чужая, вражеская, но у него ничего не вышло. Нужно было работать - налаживать связь, возиться с проводами, в которых он ничего не понимал, а выполнял дурную работу при Апенине:подай - отнеси. Думать было некогда.
   - Первый раз в Афгане побывал?- спросил его тот же старшина, перевозя их поздно вечером назад, в Союз. Витька молча кивнул. Такая же земля, такие же, похожие на таджиков, люди подходили к ним. Только автоматы у всех ребят за спиной, да подсумок с патронами оттягивает ремень с правой стороны. Что ж поделаешь? Война...
   Самое интересное , что в солдатских играх в шурупов и погранцов принимали активное участие не только младшие офицеры, но и большое начальство. Прилетевший из Москвы генерал - толстый, с красными широкими лампасами, вызывающий трепетный ужас у офицеров одним своим видом, надсаживая горло, кричал солдатам на плацу: "Что вы, как шурупы себе п... на панамах набили? Расправить сию минуту! Войска позорите!
   На другой день после строевого смотра Малявину, тогда рабочему по кухне, довелось даже поручкаться с большим человеком. Генерал, морщась, жевал корочку белого хлеба. Подошел к нему, протягивая огромную белую руку.
   - Как служба, сынок?- отечески спросил он.- Что это ты такой грязный?
   В эту ночь Витька не ложился, шурша всю ночь с тряпкой наперевес, наводя порядок перед приходом большого чина.
   - Жизнь такая, - Малявин протянул было генералу кисть, - руки у меня грязные.
   Но большое начальство не побрезговало пожать солдату запачканную ладонь. Правда, потом, вынув из кармана носовой платок, протерло свою пятерню.
   - Посажу, сволочь! - прошипел над Витькиным ухом перепуганный и бледный начальник тыла Полянский, дядя Ваня.
   - Майор, а почему у тебя туалет на улице так далеко от казармы расположен?
   Дядя Ваня растерянно заморгал. Он тоже не спал всю ночь, забив гауптвахту лодырями и наглецами, подобными Малявину.
   - Для соблюдения гигиены, товарищ генерал.
   - Да?! Все равно приблизить. Хлеб кислый у солдат...
   Полянскому стало не до Витьке. Такого "кислого" хлеба выдавали по четыре кусочка в день на человека. Малявин видел во сне эти буханки, поэтому он очень обозлился на генерала.
   "Гад толстозадый, - думал он, - тут всю ночь не спишь из-за него. Ты бы черного попробовал поесть... Я такие ценные указания могу весь день выдавать, для этого не надо генералом быть".
   Витька ошибался, начальство разбиралось не только в туалетах. После отъезда генерала и его многочисленной свиты отряд, уже с новым командиром, майором Андреевым во главе, повел активные боевые действия под девизом, основой которого явилась оброненная генералом фраза: "На сто километров от границы - на одного басмача".
   - Привык за сто километров от Москвы отправлять. Так и здесь командует, школа известная, - объяснял со знанием дела Витька Андрюхе Косяку "большую" политику.
   Прикомандированные к роте "шурупы" были ребята как ребята. Та же форма, те же эмблемы связи в петлицах, только погоны черные и с буквами СА. Витька сумел даже найти среди них земляка. Он призывался из подмосковного города Раменское полугодом раньше его, то есть по-ихнему уже "черпак".
   За ужином, вооружившись разводягой-половником, Малявин из общего бачка разлил всем поровну в миски картофельную баланду. Сидящий с ним рядом Чепа покосился на соседний стол, где сидело отделение в черных погонах. трое дедов выгребли всю картошку в свои миски, затем передали бачок Витькиному знакомцу - черпаку. Тот выловил остатки и отдал оставшуюся юшку своим соседям. Тарелка с сахаром и весь хлеб были поделены между этими четырьмя воинами.
   - Надо у них опят перенять, - быстро справившись со своей порцией, Чепа встал и пошел к их столу. В это время один из молодых, разливая дедушкам чай, засмотрелся на Чепу и опрокинул кружку.
   - Ты что, салабон! Поди сюда, подставляй тыкву! - Витькин зема поднялся со скамьи и, приложив ладонь к голове провинившегося, оттянув средний палец, отпустил ему "фофан".
   - Спасибо, дедушка, как дома побывал, - зачастил перепуганный боец, затравленно моргая ресницами.- Спасибо, дедушка...
   - Не успеваем, не торопимся спасибо старому сказать. Еще раз, - палец вновь с треском опустился на стриженую голову.
   Вся рота, замерев, с удивлением наблюдала эту сцену.
   - Земляк, - обратился к Витьке экзекутор, - у вас разве не так?! Будешь дедом, внедри.
   - Какой ты дед?- Малявин опустил в кружку положенную ему столовую ложку сахара, - жук ты поганый, шуруп е...
   - Что?! - трое оскорбленных дедов и черпак дружно подскочили, опрокинув лавку.
   Стоящий уже рядом с черпаком Чепа положил ему руку на погон, подвел локоть под подбородок и резко двинул плечом вверх, отчего у оскорбленного за войска солдата лязгнули зубы.
   - Ракушку закрой! У себя командовать будешь и опыт передавать, а здесь тихонечко сядь, пока не покалечили тебя-дурака.
   Увидев свое явное меньшинство, ребята сели на скамью, злобно матерясь. Инциндент был исчерпан.
   - Смена, выходи строится! - Лешка Шанцев заступил сегодня дежурным по связи. Он выстроил наряд перед столовой и, приложив руку к панаме, пробубнил.- Приказываю заступить на боевое дежурство, - после чего оглядевшись вокруг и видя, что офицеров рядом нет, продолжил, - Ты, Малявин, рано голос подавать начинаешь. Они, понятно, шурупы, но поболе твоего отслужили... Понимайте, в каких войсках службу тащите!- назидательно обратился он к Витьке и двум его годкам, стоящим в строю.
   Преимущества погранвойск Малявин прочувствовал давно. Еще на учебном пункте, когда седой полковник-юрист из Душанбе читал им лекцию. Монотонным голосом он рассказывал, как в войсках стройбата в их округе трое поваров, находясь в состоянии алкогольного опьянения, облили бензином и подожгли молодого солдата... Среди приводимых цифр растущей армейской преступности, рассказов о выжженных на задах у молодых воинов бляхах, о сроках дисбата за это, Витьке запал в память один случай, происшедший именно на погранзаставе в соседнем отряде.
   Солдат-стрелок первого года службы, киномеханик по совместительству, доведенный до отчаяния регулярными издевательствами, во время просмотра фильма перестрелял всю заставу из пулемета. Врачи нашли у него потом расстройство психики.
   "Сам был такой, - понимал его поступок сейчас Малявин, - у нас службой мордуют, у шурупов звезды от безделья на спинах выжигают. Хорошо, что у меня психика нормальная, а то точно бы шлепнул Зонова тогда".
   Наше счастье людское, что можем все быстро забывать - и обиды, и горечь потерь. Даже свою боль, когда она уже прошла, не помнишь столь остро.
   Недавно до Витьки дозвонился сержант Зонов и слезно просил его уговорить телефониста, сидящего на коммутаторе, соединить с Душанбе.
   - Ладно, дай отбой, - согласился Малявин.- Друг, друг, слышь, Серега! - прокричал Витька в трубку, - соедини ты этого таракана с Душанбе, видно, правда нужно ему.
   - Хрен ему большой. Ты забыл, как он Шанцеву настучал на тебя? Сам рассказывал, как он е... тебя, забыл?- душа Сереги Сницарева, Витькиного приятеля, жаждала справедливости.- Дай-ка лучше зуммера ему вкачу, чтобы не беспокоил по ночам, гад.
  
   14.
  
   Ночь стоит над землей. Совсем рядом, в каком-то километре - чужая страна.
   - Лень, можно я приемник послушаю?
   - Валяй, ты знаешь, когда сытый я добрый, - Чепа закуривает.
   С той поры, как Маялявин в одну из ночей ухитрился стащить из офицерской столовой мешок с картошкой, по ночам у них был надежный приварок.
   Витька надел наушники, пристроился спиной к железной стойке приемника. С чуть слышным треском от помех в него вливался голос певца. Старая песня, как и просмотренный ранее фильм, пробуждают в человеке кучу воспоминаний.
   Под эту музыку обнимали тебя когда-то, или ты кого-то... В Витькиной голове шевельнулось что-то забытое, но очень близкое и дорогое. Ему хотелось крикнуть на весь мир и заплакать от радости и грусти одновременно, Чувства накатывали откуда-то снизу, и он был уверен, что сердце - главный чувствующий и думающий орган, так оно учащенно билось и сжималось в такт переливам далекого голоса.
   - Что, торчишь?- Чепа оторвался от кружки с чаем, блаженно поглаживая себя по круглому, заметно выступающему животику.
   - Джо Дассен поет: "Если бы тебя не было". Моя любимая песня...
   - Не будет, не волнуйся, вот зашлют в Афган, и все... Ни тебя, ни мыслей твоих...
   Чепа, пожалуй, был единственным человеком в роте, который не хотел воевать, а его пихали на все операции, проводимые в последнее время отрядом.
   - Жизнь она одна, я в этом точно уверен. Мне за других под пули идти нежелательно, пусть кому надо, тот и воюет, а посылать я тоже умею и очень далеко...- По слухам Чепу должны были отправить на точку, в порт Шерхан.
   - Вот ты, дурочкин любовник, стремишься на войну?
   - Стремлюсь, - с вызовом ответил обиженный за любовника Витька.
   - А я не-ет, меня дома ждут, а не цинк с моим телом. Так вот скорее всего на ближайшую операцию опять меня, дурака, заарканят, а ты здесь останешься. А вот как запахнет для тебя домом, придет и твой черед, увидишь! Я, может, гуманист?! Не хочу людей убивать...
   Последнее Ленино высказывание вызвало у Витьки большое сомнение, но оспаривать его он не решился. Малявин выключил приемник, снял с головы наушники, и высказал вслух мысли, которые давно мучили его:
   - Звери из-за чего убивают друг друга? Из-за еды, подруги... А мы, люди?
   - То ж самое, я сам за кусок хлеба с маслом кого хошь загрызу. Кто сильнее, тот и прав! Закон жизни.
   - Замкнутый круг получается, Леня: чтобы быть живым, надо убить слабого. В результате выживают более сильные у зверей, а у нас-людей более подлые и жестокие. При обилии пищи только хорек будет убивать, а человеку свойственная неуемная алчность, он ни в чем не знает меры.
   - Ты что, на меня намекаешь?
   - Что ты, Чепа, все на себя сводишь? Если серьезно, я думаю, нет у нас никакого равенства и братства. Служить, например, так всем. А все ли служат? Я здесь что-то ни одного не встретил солдата, у которого папа хоть небольшой военный или партийный "прыщ". Их нет, они все под родительским крылом. Кому охота свое детище в такую мясорубку посылать? Может, ты встречал?
   Чепа отрицательно замотал головой.
   - Леня, знаешь, сколько военных в Москве! Что им делать в столице? Чего охранять? От кого? Я считал как-то, сколько офицеров в форме в вагоне метро в час пик, до пятидесяти набивалось! Это здесь майор - величина, а дома полковников по десятку на каждой автобусной остановке стоит. Неужели я никогда не стану господином даже для самого себя, и моя судьба до конца дней жить, погрязнув в "товариществе"? А какое прекрасное обращение на Вы и по имени отчеству! Может, мне приятно вспомнить, что я сын своего отца Бориса!
   - Не расстраивайся так, Малек, здесь ты сын многих... И откуда у тебя мысли такие? Тебе можно прямо речи на митингах задвигать. Ну-ка давай еще про равенство, у тебя это здорово получается.
   - Я раз в Сокольниках в больнице лежал. Палата на 12 человек. Один храпи, другой кричит, третий стонет во сне, кашляют, сморкаются, пукают, ругаются и курят. Отделение, где я здоровье поправлял, было нейрохирургическое, и больные почти все с сотрясением мозга, а нужен нам прежде всего был покой!
   - Это тебе потребовалось сотрясение мозга получить, чтобы задуматься? У вас в Москве еще ничего, а в Харькове... Я когда матушку свою в больницу устраивал, пятьсот рублей сразу отдал, чтобы она в палате на двух человек лежала, а я к ней ходить мог, когда захочу. Мы, Витька, черные люди, привыкай. Эх, жизнь моя жестянка!- прокричал слова песни Чепа, от таких разговоров и похудеть недолго. Давай-ка ты лучше делом займись, - Леня вытащил из-под стойки рулон с калькой и ворох рисунков, вырванных из журнала "Пограничник".- Если меня куда зашлют, ты уж не забудь про меня, доделай альбомчик. Так я к дембелю уже почти готов, парадочку вот только ушить да фуру достать. Учись, Витька, любить солдатский козырек, видишь?- Леня любовно погладил свой, - с двумя полосочками, как положено...
   - А мне все едино... Если только от скуки этим заниматься, чтоб было чем голову занять.
   - Ты еще скажи, что погоны красить не будешь! Тоже забота, где зеленку достать- Чепа неожиданно подскочил на табурете и с воплем: "Тикай, Малек!" , выбежал из аппаратной, показав при этом недюжинную прыть.
   Витька в растерянности посмотрел вслед своему напарнику и тут только заметил причину его активности. По резиновой дорожке ползла крупная гюрза.- Ох, - только и сказал он, впрыгивая на стол.
   - Ну, что там Витька?- кричал из-за закрытой двери Чепа.
   - Ползает.
   - Лови ее! Нам за нее в санчасти зеленку дадут, они их, змей, на дембель формалинят.
   - Сейчас, я все брошу, слезу со стола и буду ее ловить... Слушай, там возле боксов на улице трубки от антенн валяются, загни у одной конец и тащи сюда.
   - Я тебе лучше ее через окно подам, подожди чуть.
   Через несколько минут в окне появился Леня с двумя длинными алюминевыми трубками, загнутыми на концах. Змея в это время облюбовала себе уголок у самой двери, где стоял ящик для использованных криптограмм и замерла, мирно свернувшись колечком.
   - Держи железо, а где этот гад?Куда он уполз?- допытывался с улицы Чепа.
   - Во-он в углу окопалась.
   - Где?
   - Залезь да посмотри...
   - Советчик, - Леня неловко навалясь животом на подоконник, влез в аппаратную, - О-ох, и здоровый экземпляр какой попался!
   - Это мы попались... Давай я ее кочергой прижму, а ты колодец откроешь, поставишь туда ведро, ее туда затащим и сверху чем-нибудь прикроем.
   - Лучше я прижму, а ты...- Чепа рубанул рукой воздух.
   - Согласен.
   Растревоженная железной трубкой гюрза быстро-быстро поползла вдоль стены. Чечель, бросив свою клюку, опять было устремился к спасительному окну, но в этот критический момент Малявин, изловчившись, прижал ее к деревянному плинтусу.
   - Леня, я ее держу... Подставляй тару скорее!
   - Через несколько минут змея была водворена в ведро и накрыта сверху куском стекла.
   Глядя на обезвреженную гюрзу через мутное стекло, Малявин вновь испытал то чувство страха, которое он пережил будучи еще ребенком...
   Спускаясь на заду по деревянным перилам лестницы в подъезде родного дома он, случайно соскочив на полпути, заметил вставленное в заранее вырезанный паз половинку лезвия для бритвы "Нева". Тогда, выковыривая осколок, он до того наглядно представил, как будет распластан его зад, что от волнения задрожали руки и закружилась голова...
   Теперь Витька, казалось, ощутил, как шприцевой иглой воткнется в него ядовитый зуб и знакомое, уже пережитое томление спазмой сдавило горло.
   К девяти часам утра пришедший им на смену дежурный Лешка Шанцев, изучив Чепин трофей, заявил:
   - Совсем ты, Леня, стал плохой, больной. Правильно мы тебе с половинкой справочку выправили, ознакомься, - он протянул Чепе лист бумаги, на котором любопытный Малявин разглядел две отрядные печати. Чепа нараспев начал зачитывать отбитый на машинке текст:
   " Справка.
   Выдана в санчасти, при войсковой части (номер военная тайна), рядовому Чечелю Л.Д. Подтверждает полную непригодность вышеназванного солдата к дальнейшему прохождению строевой службы, так так Чечель Л.Д. страдает хроническим пробиванием мочи в область больших полушарий головного мозга, островыраженной аллергией к оружию всех образцов и систем. В результате обследования обнаружены сильные психические отклонения. Больной сильно погружен в себя вследствие прогрессирующей депрессии, которая переходит порой в маниакально-ностальгический бред. В такие минуты Чечель невменяем и за свои поступки ответственности не несет.
   Рекомендуемое лечение: покой, сон, усиленное питание.
   Физическая работа, волнения спортивные занятия категорически противопоказаны.
   Члены комиссии: Глав.врач - Василий Маточкин
   врач - Архип Шлангов
   ст.мед.сестра- Дуня Фуфлова".
   - Спасибо, друг!- огласив документ, Ленька кинулся в объятия Шанцева, - Позаботился. С такой справкой мне никакая война не страшна.
  
   15.
  
   - Р-рота, подъем! Тревога! Быстро получать оружие и строиться в коридоре, - дежурный по роте Шура Трофальчик перестал кричать и поправляя сползающую красную повязку, уже докладывал по телефону командиру роты.- Товарищ старший лейтенант, во время несения службы, по приказу оперативного дежурного рота поднята по сигналу тревоги.
   - Хорошо, сейчас буду. Замполиту позвони, доложи. Отбой дай на "Рассвет".- Короткин сейчас находился на холостом положении, его жена уехала рожать к маме, поэтому ночное беспокойство его не огорчило.
   Витька, только что пришедший со смены, тер, сидя на кровати, кулаком глаза. Они зудели и слезились, и было жгучее желание закрыть их вновь. Никто особо не спешил вставать, а Леня Чечель требовал погасить свет:
   - Какая тревога? Нафиг все, я на службе! Малек, нажми на контакт, - кричал Чепа из-под одеяла. Витька свет гасить не стал, а небрежно заправил кровать, пошел к оружейной комнате, застегивая на ходу ширинку.
   Трофальчик, отомкнув замки на пирамидах с автоматами, поднаддал ногой ящик с гранатами:"Разбирай!"
   "Что-то случилось стоящее, иначе гранат не выдавали б", - думал Малявин, засовывая две смертоносные железки в один карман, а запалы к ним - в другой.
   Через час, прыгая на деревянной скамейке в кузове ГАЗ-66, держа автомат между ног, Витька услышал от соседа, писаря штаба, еще одну версию срочного выезда на границу. Все услышанное отличалось лишь деталями, а в основном сводилось к следующему.
   Два пацана-десятиклассника, подкопав систему, сделали рывок в сторону Афганистана. Быстро преодолев два километра до реки, они успешно переплыли ее и скрылись в камышах на чужой стороне. Тревожная группа, выехав на сработку, дошла по следу до реки и даже видела нарушителей на противоположном берегу, но офицер, старший в группе, боясь находящейся где-то в этих краях банды Абдула-Хоба, преследование прекратил и запросил подмогу из отряда.
   "Сколько сил задействовано? Сотни людей, десятки машин, вертолеты, и все из-за двух сопливых пацанов. Да пусть бегут куда хотят! Надо больно их здесь удерживать, подумаешь, первый безнаказанный прорыв за историю отряда. Добро бы к нам враги прорывались, здесь задача понятная, а тут бегай за этими придурками по всему Афганистану. А все-таки здорово, что они смылись.все развлечение..."- так рассуждал Витька Малявин, выпрыгивая из кузова грузовика. Прямо перед ним за контрольной следовой полосой возвышалась стена камыша. Молодой лейтенант, "свисток", размахивая в волнении зачем-то вынутым из кобуры пистолетом, расставлял сонных бойцов в пределах видимости вдоль хитросплетенной колючей проволоки - "системы", которая на этот раз не сумела помешать прорыву.
   "Дураки они, понятно, что убежали, но с чего их теперь назад понесет?"- думал со злостью Витька, с опаской косясь на пистолет офицера. Он помнил, как погиб от случайного выстрела его земляк Валера Береговский. Такой же молодой, сразу после училища лейтенант в первом своем бою прошил Валерин живот случайной очередью. Офицера перевели служить в соседний отряд, а Малявин узнал о том, как погиб его приятель, полгода спустя случайно от прапорщика Прибыткова, который при этом присутствовал.
   - Вы с пистолетом поаккуратней, - назидательно заметил лейтенанту Витькин сосед, здоровенный ефрейтор с автороты.
   - Старшим в жопу не заглядывают! Магазин была команда пристегнуть, - лейтенант длинно и неумело выругался.
   - Чего его пристегивать сейчас? Второй год воюю, что делать, не хуже вашего знаю. На учебном пункте пшенарей обучайте, - огрызнулся ефрейтор.
   Вслушиваясь в диалог, Малявин очередной раз остро прочувствовал несправедливость того, что солдат обязан говорить офицеру "Вы", а в ответ получать "ты".
   Лейтенант после слова ефрейтора "воевал" как-то сразу помрачнел, пистолет в кобуру убрал, но самоуверенности не потерял. Его высокий голос всю ночь разносился то здесь, то там, вдоль вверенного ему участка границы.
   - Свисток-то какой служивый попался, гад, - поеживаясь от утренней прохлады к Витьке подошел ефрейтор, - с таким не поспишь. У тебя, зема, закурить не будет? Вот беда, слушай, поди спроси по цепочке, может, там кто богат, поделится?
   Часам к шести утра Малявин, глядя на восходящее солнце, уже прыгал от холода, безуспешно пытаясь согреться.
   - Поступил приказ, будем прочесывать камыши! Цепью по команде начинаем движение! Учтите, здесь граница проходит по старому руслу реки, за ним Афганистан!- активный лейтенант бежал, спотыкаясь, вдоль цепи, оповещая всех уже охрипшим голосом. Еле поспевая за ним, таща на себе болтающуюся на груди станцию, семенил Серега Сницарев.
   - Друг!- взмолился он, увидев Малявина, - откуда этот псих на нашу голову свалился? Нас что кормить не будут?
   - Не знаю, Серега, - Витька, последовав примеру своего воевавшего соседа, дослал патрон в патронник.
   Сентябрьское солнце осветило землю, но лучи его не несли с собой еще желанного тепла. Серега Сницарев остался рядом с Витькой, отчаявшись угнаться за ретивым лейтенантом.
   - Пошли!
   - Пошли, - повторил, надсаживаясь в крике, слова команды Малявин.
   Стена камыша сомкнулась у него за спиной. Судя по треску, где-то рядом пробирались ребята. На высоте трех метров колыхались под ветром созревшие метелочки камыша. Человека под таким покровом разве что с вертолета заметишь, а так в полуметре ничего не видно, сплошная зеленая стена. Тишину нарушила гулко прозвучавшая вдалеке автоматная очередь. "Здесь кто первым стреляет, тот и жив", - вспомнил Витька слова соседа по цепочке и снял автомат с предохранителя.
   Идя, он старался ориентироваться по солнцу, но вскоре понял, что слишком ускорился, обогнал своих товарищей и теперь имеет все шансы получить пулю в спину от своих же. Витька остановился, прислушиваясь. Было тихо, треск ломаемых камышей не звучал больше рядом. "Сбился, что ли?"- с ужасом подумал он. От таких мыслей неприятно засосало под ребрами. Малявин, запаниковав, сделал несколько шагов в сторону от своего намеченного пути и чуть не нажал на спусковой крючок. Прямо перед ним, сверкая голы белым задом, отставив в сторону радиостанцию, но не выпуская автомата из рук, сидел на корточках Серега Сницарев. Услышав треск камыша он, вздрогнув, обернулся.
   - Друг, ты!?
   - Я, ух... Чуть не запалил в тебя, - Малявин вытер о гимнастерку неожиданно вспотевшие ладони, поставил автомат на предохранитель.
   - Да!?- Серегу его признание нимало не взволновало, - у тебя газетки нет? Что-то меня прихватило.
   - Хочешь, конверт дам?
   - Давай. Пойдем теперь лучше вдвоем рядышком. А то на прошлой неделе на проческе вот так двоих ребят из ДШГ басмачи пришили. Блин, это я вчера точно арбуз подгнивший поел.Серега помял конверт, предварительно посмотрев на обратный адрес.
   - От кого письмо было?
   - От тезки твоего, прадеда нашего.
   Ковалев писал теперь не письма, а маленькие записочки раз в месяц с неизменным рублем внутри конверта.
   - Ну, пошли?
   - Куда ты так торопишься? Я, может, еще не все.
   Через час к ним присоединилось еще человек пять, почти все те, с кем они ночью ехали в одной машине. Витька первым с ожесточением и странной тревожной радостью врезался в самую гущу камыша, слыша за спиной хриплое дыхание товарищей. Он почувствовал запах дыма и через несколько минут вся их бригада вывалилась на огромную поляну, заросшую травой. Прямо перед ними, высоко задрав хвост, во главе табуна бежал вороной масти красавец-жеребец.
   - Вот это да-а!- Витька, человек городской, не понимал в лошадях ничего, но глядя на красиво и гордо вскинутую голову, мощный круп, понял, что перед ним чистокровной породы зверь.
   На дальнем конце поляны забегали в волнении несколько человек в полосатых халатах. По-видимому, группа вооруженных людей не внушала им особого доверия. Они громко заспорили на чужом, непонятном языке, потом, видно, договорившись, стали покрикивать на лошадей, поспешно собирать свои вещи. В руке одного из них Малявин разглядел длинноствольную винтовку.
   - Ложись, что встал, как столб?- опытный ефрейтор подтолкнул Витьку в спину прикладом автомата.- В Афган заскочили, давно не были, б...
   - Разве они границу свою не охраняют? - лежа в высокой траве, Малявин наблюдал, как пастухи уводили табун к реке.
   - Раньше, говорят, охраняли, а сейчас нет. Мы и за себя, и за них стережем. Не поднимай ты так тыкву высоко, они стрелки отменные. Правда, патроны у них дорогие - сорок афгашек штука, так что попусту стрелять не будут.
   Пастухи с лошадьми исчезли, и только дым от затухающего костра, стелющегося над поляной, говорил о том, что здесь недавно были люди. В лежачем положении Витьку было потянуло в сон, но он уже привык недосыпать и поэтому быстро справился с дремотой, а из камышей на поляну вылезали все новые и новые солдаты.
   - Серега, а где наш командир боевой с пистолетом?- Малявин вслед за ефрейтором сначала присел на корточки, а затем выпрямился в полный рост.
   - Друг, попроси вызвать кого-нибудь, - он кивнул на болтающуюся на боку у приятеля станцию.
   Сницарев включил ее, послал в эфир серию вызовов и, нажав на тангенту, прокричал в микрофон:
   - Раз, раз, два, три. Я "Сирень-4", я "Сирень-4", кто слышит меня, прием.
   - Баран ты, Серый, - Витька развеселился, слушая крики приятеля.- Здесь же фиксированные частоты, на кой хрен ты считаешь? Никто подстроиться все равно не сможет.
   Серега не успел ответить на грубость, так как очень быстро в ответ, прорезался в эфир чей-то радостный голосок:
   - Раз, раз, два, я "Сирень-3", слышу вас хорошо, где вы находитесь? Прием.
   - Там же, где и ты, Вася, - Малявин взял из рук оторопевшего Сницарева микрофон и толкая его пальцем в бок, показывал на другой конец поляны, где метрах в трехстах от них только что вылез из камыша их коллега, вечный жучок, Вася.
   - Да, наши доблестные соседи с левого фланга остались без станции... Вася!- заорал Серега, уже не прибегая к помощи рации, - Лети сюда!
   - Это весело получается, - провозгласил стоящий рядом с ними ефрейтор6вглядываясь в идущего рядом с Васей паренька, за спиной у которого тоже торчал стебелек антенны.- У нас пятнадцать человек, три станции, три ракетницы и ни одного офицера. Дочесались...
   - Надо караул ставить да спать ложиться, - подал голос подошедший с Васей парнишка. Он, присев на корточки, озабоченно поковырял пальцем прорванный острым камышом носок сапога.
   - Ты чего свою шарманку на прием не поставишь?- осведомился Сницарев у него.
   - Я ее и включать-то не умею, - паренек, прыгая на одной ноге, теперь выливал воду из прохудившегося сапога.
   - Всучили дрянь эту перед самым отъездом. Таскай ее теперь, тяжесть такую. У-уу, это надо же, - он заметил на пятке огромных размеров кровавую водянку.
   - Портянки научись мотать, вояка х... По камышам лазить, это тебе не в штабе задницу просиживать.
   - Чего ты лаешься?- огрызнулся обладатель дырявого сапога.
   - Ракушку прикрой, шестерка штабная, - ефрейтор матерился умело и очень к месту. Он вообще, как заметил Малявин, питал слабость к крепким выражениям
   Тут Витька вспомнил, что видел в штабе этого незадачливого солдата, который там неизвестно чем занимался в секретном отделе. Ефрейтор тем временем опустился на корточки и, уважительно потрогав пальцем переключатель фиксированных частот на Серегиной станции, спросил:
   - На сколько ж километров эта музыка работает?
   Сницарев, к которому был адресован вопрос, недоуменно пожал плечами и посмотрел на Витьку.
   - Если на равнинной местности, то 15 - 20 км, а в этих дебрях 10, не больше, я думаю. Нас тут могут теперь неделю разыскивать. Надо ставить одну из трех на прием и по сну двигать, - выдвинул идею Малявин, понимая, что последнее слово останется за старослужащим.
   Серега Сницарев, заглядывая в глаза ефрейтору, ненавязчиво предложил:
   - По полчаса дежурить, по двое. Нас пятнадцать, очередь тянем "по-морскому", - он вынул из кармана коробок спичек.
   - Лады. Я первый один подежурю, а потом разбужу вас двоих, - ткнул пальцем в двух своих авторотных сынов ефрейтор, - а дальше сами договаривайтесь.
   Витька предоставил Сереге тянуть на спичках очередь, а сам быстро отстегнул магазин у автомата, передернул затвор, подобрал с земли выброшенный из ствола патрон. Внимательно оглядел траву, на предмет змей и пауков, которые, несмотря на сентябрь, были все еще полны активности и соответственно яда. Только после этого он улегся, положив под себя автомат, и мечтательно произнес:
   - Друг, неужели придет тот час, когда мы будем дома... Вспомним, сидя в удобном кресле, это сентябрьское утро, табун лошадей, афганцев-пастухов. Красота... Только кажется, мы призваны сюда на всю жизнь.
   Серега не слушал Витькин монолог. Он жульничал, подставляя одуревшим от бессонной ночи ребятам, ровный ряд спичек, в котором не было ни одной длинной, расчитывая дежурить последним.
   - Витек, - вскоре зашептал он, пристраиваясь рядом на земле, - мы последними бдим! Спи спокойно и долго. Пусть увидим дом родной, - Серега растянулся во весь рост, закинув руки за голову, - бабу с грудью налитой, ящик пива, водки таз и Устинова приказ. Слышь, что говорю.
   Витька ничего уже не слышал, он спал. Вертолет прилетел за ними через три часа, и благодаря Серегиной хитрости Малявин успел проспать все это время. Сны ему не снились.
  
   16.
  
   Прошли четвертые сутки безуспешных попыток вернуть на родную землю заблудших пацанов. Все силы отряда были сосредоточены на прорыве. Уже пошли среди солдат разговоры, что ребята давно переброшены вглубь страны и ловить их в этом районе - дело дохлое.
   - Если поймаем этих козлов, что им будет за бега?- полю- бопытствовал Серега Сницарев, наворачивая за обе щеки макароны из алюминевого котелка. Он изловчился получить сегодня на себя и на Малявина двойную паечку.
   - Не знаю точно. Лет семь или около того... - Витька находился теперь в резерве, так как он имел глупость попасться на глаза начальнику связи, который обозвал его последними словами за то, что он, радист, а без рации, в то время как станции находятся в руках у круглых идиотов.После чего майор Головин отдал ему свою станцию и строго приказал ни на какие прочесы больше не ходить, а быть в резерве. Эта роль осчастливила бы многих дедушек, но Малявин, как и все солдаты-первогодки, рвался в бой. Ему нестерпимо хотелось причислить себя к фронтовикам, но для этого надо было хотя бы раз побывать в настоящем бою, и вот тогда... Тогда все сразу станет на свои места, и ему не придется краснеть перед своими уже воевавшими товарищами.
   - Масло съели - день прошел, - изрек Серега общеизвестную истину, справившись с завтраком.
   - Кто здесь резервный радист?- легким пружинистым шагом к приятелям приблизился капитан из разведотдела.
   - Я, - Витька быстро подскочил, пряча ложку в голенище сапога.
   - Сколько у тебя патрон?
   - Два магазина по двадцать пять.
   - Идем со мной, я тебе еще пару магазинов подкину. Набей все по тридцать. Станцию не забудь и погоны оторви. Вода во фляге есть?
   - Да.
   - Хорошо. Вон, видишь, сержант у машины суетится? У него патрон и получишь. Советую взять побольше, сколько дотащишь. Через десять минут будь у вертолетной площадки. Все, - офицер, озадачив Малявина, развернулся и вскоре скрылся в воротах заставы.
   "Вот оно, настоящее дело, спасибо "папе", что в резерве оставил", - лихорадочно складывая антенну, думал Витька, вслух же он произнес:
   - Ну, давай, Серега, до скорого...
   - Удачи, - Сницарев помахал ему на прощание опустевшим котелком.
   Возле вертолета Малявина уже ждали два стрелка и старшина-собаковод с огромной овчаркой на длинном поводке.
   "Надо же, попал в группу захвата, вот счастье-то подвалило", - думал Витька. Он был в восторге от грозного вида овчарки и предвкушения увлекательной погони за людьми, но старшина, судя по его хмурому виду, отнюдь не разделял пшенарской радости. Как только показался капитан, винт вертолета заработал, поднимая вокруг маленького бетонного пятачка тучи пыли.
   - Пошли!- офицер легко запрыгнул в открытую дверь. Следуя инструкциям, по которым связист правая рука командира, Витька рванулся за ним следом.
   "Лечу на вертолете в Афган, как Серега Ковалев. Ур-ра! Стрелять, может, придется, ох, не струшу! Будет что рассказать потом", - такие мысли проносились в голове Малявина, пока он вглядывался в иллюминатор.
   - Олень! Глядите, братцы, живой! С рогами, - закричал Витькин сосед - стрелок с заставы, - Сколько мяса побежало!
   Промелькнула старица реки, заиграла под солнцем мутная широкая лента Пянджа и осталась позади. Вертолет резко пошел на снижение.
   - Вон туда, где плешь в камышах, - капитан, стараясь перекричать рев двигателя, что-то втолковывал летчику.
   - Сесть не смогу. Почва, боюсь, болотистая.
   Вертолет завис над камышами.
   - За мной! Сначала радист, потом собака с проводником, - капитан вынул пистолет из кобуры, откинул дверку и смело прыгнул вниз.
   Малявин, было, шагнул за своим командиром, но с ужасом замер... Под ним было верных три метра пустоты. Витька с детства боялся высоты и сейчас, глядя на стелящийся внизу под потоками воздуха камыш, понял, что быть героем очень страшно. Задержался он, правда, лишь на мгновенье, и все его мысли, после того, как он вывалился из вертолета, сосредоточились на том, что собака непременно прыгнет ему на шею. Поэтому он по возможности быстро отполз на карачках в сторону и затем постарался отбежать подальше от работающего винта машины.
   Капитан, оценивающе посмотрев на своих солдат, бросил:
   - Судя по данным разведки вон в той землянке, - он небрежно махнул рукой в сторону какой-то норы в земле, - они ночевали прошлой ночью. Попробуй, старшина, может, собака возьмет след? А ты, радист, станцию на прием ставь.
   - Воду не пить! Вода собаке, чтоб нос у нее всегда мокрый был, иначе работать не будет, - строго предупредил всех собаковод. Овчарка важно потрусила по направлению к норе.- След, Верный! След! Ищи!
   Капитан весь подобрался, занервничал, будто след должен был взять он. Его внимание привлек хорошо сохранившийся на влажной почве отпечаток кеда.
   - Размер где-то сорок второй, - пробурчал он себе под нос, отламывая кусочек сухого камыша по длине этого отпечатка.
   Собака неожиданно вышла из состояния полнейшего равнодушия, уверенно потянув за собой старшину по узкой тропке вглубь соседней страны.
   - Взяла след! Взяла! Вперед!- офицер уверенно взмахнул рукой.
   Хотя бегать Малявину было не привыкать, но тяжело набитый подсумок, вещмешок с патронами, автомат, фляга и рация сильно сковывали движения. Он с трудом поспевал за своим командиром, зеленая парадная рубашка которого уже успела почернеть от пота.
   Через полчаса сумасшедшей гонки по порой теряющейся в зарослях камыша тропе, содержимое Витькиной фляги перекочевало в зубастую пасть их верного поводыря. Солнце палило вовсю. Воздух наполнился терпкими болотными испарениями, под сапогами стала проступать вода. Еще через час возле небольшого ручейка собака окончательно сбилась со следа. Старшина, картавя, уговаривал Верного выполнять дальше свой собачий долг, но овчарка, жалобно поскуливая, лишь помахивала толстым, как бревно, хвостом, всем своим видом давая понять, что дальнейшие поиски от нее не зависят.
   Где-то рядом разорвал тишину одиночный винтовочный выстрел, а вслед за ним судорожно затарахтел пулемет, а может, автомат - Малявин еще не научился определять на слух. Он даже вздрогнул от неожиданности, так как совсем забыл, что находится не дома, в Союзе, и что на этой земле уже не первый год идет война.
   - Пулемет стрекочет. Приготовиться к бою!- капитан облизал пересохшие губы и, немного помедлив, увереннее приказал:- За мной!
   Солдаты послушно кинулись в направлении выстрелов. Витька вспомнил, как недавно им в клубе объясняли часто применяемую душманами тактику боя. Она заключалась в том, что они, не вступая в открытые столкновения, пытались заманить в засаду немногочисленные группы солдат, но если видели, что не обладают явным численным превосходством, то чаще всего старались отступить.
   "Что как заманят и нас? куда мы на пулемет премся, - с опаской подумал Малявин.
   Полуторачасовой бег по тридцатиградусной жаре здорово вымотал его. Сильно хотелось пить. Впереди маленькой группы бежал теперь капитан, а пес, понурив голову, трусил сбоку от собаковода. Витька сжимал в потных руках автомат. Ему хотелось скорее добежать. Неизвестность все сильнее тяготила, вызывая нервный озноб, который всегда возникал у него перед крупной дракой, улетучиваясь, правда, обычно после первого же удара.
   Быстро форсировав, по пояс в воде и иле, какую-то лужу, группа выскочила к берегу реки. Их взгляду открылась следующая картина. Два человека в маскхалатах пытались связать руки за спиной бородатому долговязому старику. У кромки воды мирно сушились сети, в старице плескалась рыба, догорал возле шалаша костер. Капитан облегченно выдохнул :
   - Наши, дозор из мангруппы, - и перешел с бега на шаг. Подойдя ближе, он кивком приветствовал офицера, старшего в группе и вынув из кармана рубашки сигарету, судорожно затягиваясь, спросил, - что за стрельба была?
   - Сволочи!- не разжимая зубов прошипел старший лейтенант, - нашего положили. У-у, рожа басмаческая!- командир дозора пришел на помощь своим бойцам. Он в три прыжка подскочил к боровшимся и с маху ударил сопротивлявшегося старика ногой в живот. Тот с хрипом повалился на прибрежный песок.
   Второй басмач, которого Витька не сразу заметил, несмотря на связанные руки хотел кинуться на офицера, но удар прикладом по голове остановил его. Он упал на колени, страшно закричав при этом на непонятном языке, захлебываясь хлынувшей изо рта кровью. Малявину показалось, что прошла целая вечность, прежде чем ударивший его парень подошел к ним и, уважительно поглядывая на овчарку, прокричал:
   - Земляки, закурить не будет? Второй день без курева.
   - Чего орешь так?- собаковод невозмутимо протянул ему мятую пачку "Памира".- Бери всю. Что случилось-то у вас?
   - Это я после контузии, в голове что-то. Недослышу, видеть стал плохо... Да, жаль вы подоспели, а то б я этих духов в распыл быстро запустил. Надо было их живыми брать? Три дня жили с этими аборигенами душа в душу. Хлебом делились, ели вместе. Они нас рыбой угощали. Я у того старика очки темные на панаму выменял. Понесло Ромыча в те кусты...- он кивнул головой в сторону развороченной ямы у самой кромки камыша.- Оружие они там, гады, прятали. Может, заметил Ромка что, начал копаться там... Тот змей его одним выстрелом, как чижика, и срезал. Не заклинь у него патрон, я бы пулемет развернуть не успел. Вторая пуля была б моя, - по его бледному лицу скользнула довольная улыбка, - ловко я тех двоих положил одной очередью. Они только за оружием к яме кинулись, а дед сам винтовку бросил, видя такое дело.
   Малявин боялся смотреть в сторону, где за шалашом лежали в неестественных позах только что жившие люди.
   - Какое сегодня число?
   - Шестнадцатое сентября.
   - Шестнадцатое, - эхом повторил парень, - десять дней Ромка до приказа не дожил.
   - Радист! Пойди сюда, - поманил Витьку рукой капитан, - закуривай, - он протянул Малявину пачку сигарет. Старший лейтенант, молодой, безусый, но уже с седыми висками, щелкнул пьезоэлектронной зажигалкой.
   - Надо, браток, попробовать вызвать вертолет. Сумеешь?
   - Постараюсь, - Витька, неумело затягиваясь, стал расправлять сложенную антенну. Ему повезло сразу: его голос, уносимый в эфир маломощной станцией, был услышан в пролетающем где-то рядом вертолете.
   Вечером, засыпая на земле во дворе заставы, Малявин подумал:"Какое счастье, что я просто живу. Живу, дышу, смотрю в звездное ночное небо... И кому стало лучше от того, что нет больше на свете парня - Ромки и убиты два рыбака-афганца?!"
  
   17.
  
   Арбуз с треском раскололся на две половинки только от одного укола штык-ножа, обнажив бархатисто-красную мякоть. Откромсав от него огромный кусок, Малявин впился в него зубами. Липкий, теплый сок стекал по небритому подбородку на пыльную гимнастерку. Витька зажимал между большим и указательным пальцем скользкую черную косточку арбуза и сдавив ее посылал в мутные потоки реки. Пяндж, несмотря на отсутствие дождей, нес свои воды неутомимо быстро.
   Вторые сутки Малявин, Андрюха Косяк и прапорщик Юрков из порта Ширхан сидели в засаде на Афганском полуострове в надежде поймать ускользнувших нарушителей.
   - Как на номерах сидим, - недовольно проворчал голодный Андрюха, заботливо протирая куском портянки пулемет.
   - На каких еще номерах?- прапорщик, их прадед по призыву, вчера сразу же по приезду на ночь глядя в одиночестве высосал флягу вина, всю ночь икал и теперь находился в прескверном настроении.
   - Как на охоте на кабанов или лосей, - терпеливо объяснял Косяк, - Берут зверей в кольцо, загонщики гонят, а стрелки в засаде на номерах сидят.
   - Понятно. Кстати, вон на том мысу, - прапорщик повел стволом автомата в сторону старицы, - целую банду наши сняли.
   Малявин взял бинокль и, всмотревшись, узнал места, где он стал свидетелем захвата склада оружия. Бросив затем взгляд на воду, он увидел сделанный из камыша закол, отгораживающий старицу от от основного русла и поплавочки сети, тянущиеся от его края.
   - Глядите, товарищ прапорщик, сеть стоит.
   - Ну-ка, ну-ка, дай я гляну, - Витькин командир дрожащей рукою взял протянутый бинокль.- Верно сеть. Может, сплаваешь?
   - Запросто, - сказал Малявин не подумав.
   - Давай, а мы тебя прикроем. Я у-ух как хорошо стреляю. Если с первого выстрела в тебя не попадут, мы их огнем задавим.
   Малявин быстренько разделся и с большой охотой полез в теплую стоячую воду, основное русло проходило по другую сторону их полуострова. Витька плыл брассом, ни очем не думая, не испытывая и тени страха. Он с удовольствием нырнул, проплыв несколько метров под водой, а когда вынырнул, то ему показалось, что на поверхности идет настоящее сражение - так грохотало, извергая смертоносный свинец, оружие его товарищей. Витька развернулся, снова нырнул и, судорожно работая руками и ногами, поплыл назад. Шум выстрелов был слышен и под водой. Малявин плавать умел хорошо и раньше на спор мог проплыть под водой до тридцати метров, но сейчас запас воздуха в легких был невелик, и ему пришлось скоро вынырнуть. До берега было уже близко, и он нырнул вновь. Ему казалось, что какая-нибудь шальная пуля непременно попадет в него, мозг от этих мыслей сковывал страх, а тело напротив, было послушно как никогда.
   Стрельба прекратилась. Витька пулей выскочил на песок и бросился к своему автомату и только почувствовав в руках его родную тяжесть, понял, чем рисковал.
   - Пон-нимаешь, - рассказывал ему потом, чуть заикаясь от пережитого волнения, Андрюха, - ты пл-лывешь, а я тот берег стволом пулемета з-зондирую и вдруг вижу, из камыша рожа какая-то выглядывает. Тут ты нырнул, и выстрел. Пуля прямо над тем местом, где твоя голова была, в воду вошла. Ну я стрелять. Ты что почувствовал, чего нырнул?
   Витька задумался, вспоминая свои ощущения. Врать не хотелось.
   - Не, Андрюх, ничего, просто мне хорошо было. За всю службу первый раз и искупался. Случай, брат, - Малявин осторожно снял с рукава какую-то букашку, его охватило чувство нежности ко всему живущему.
   - Козявочка вот ползает, живет себе, и дела ей нет до наших проблем. Лети давай, а то раздавим тебя ненароком.
   По совету прапорщика они перенесли свой пост вглубь полуострова, чтобы безопасить себя от выстрелов с противоположного берега. Тот факт, что сами они теперь ничего не видели за стеной камыша их командира не расстраивал. Он, сидя по-турецки, втыкал в землю штык-нож, снисходительно поглядывая на своих бойцов.
   - Не видали вы еще войны, пороха не нюхали, чего так раскудахтались? Первый раз, что ли в вас стреляют? Еще служить вам долго, насмотритесь... Я, помню, раз вылез из БТР по большому делу, только на корточки присел, как пуля между ног - цвик... Вмиг облегчился...- он натянуто рассмеялся, показывая крупные прокуренные зубы.
   - Сколько вам лет?- Витька давно заметил, что военная форма здорово молодит стариков и делает взрослее желторотых юнцов. Глядя на своего очередного командира, он никак не мог решить, какой десяток лет тот разменял.
   - Двадцать один.
   - Только-то! Всего на два года старше меня!
   - А ты думал... Я из них почитай два года на первой заставе оттарабанил, год в Афгане, а теперь меня хотят из войск турнуть судом офицерской чести, да я не больно переживаю.
   - За что?- Андрюха задал вопрос, и сам засмущался от своей наглости.
   - Известно за что - за пьянку и разгильдяйство. Я еще в Афгане к травке пристрастился, такая въедливая дрянь! Начал как все с баловства, а теперь втянулся и пить так не тянет, как косячок забить. Хотя одно другому не помеха. Замполит заметил и в отряд настучал, что, мол, покуриваю, афганцам патроны продаю, честь офицера позорю. Сука служивая! А сам перед этим ящик гранат на японский магнитофон поменял. Да хрен с ним, один черт его ребята рано или поздно пристрелят, гниду. Плохо что ли , сорок афгашек один патрончик. Я их хоть варил, перед тем, как продавать. Но у них только от пулемета котируются, который еще четырнадцатого года образца, а от такого автомата только по двадцать идут. За ночь цинк наварил, тут тебе и чарз, и выпивка, все бы чики-пики, если бы этого пидара не прислали.
   - А что за замполит?
   - Ты его, может, и знаешь, - Фролов, с толстой жопой такой, конек ссыкливый. Во время боя никогда из БТР не вылазит, оттуда руководит все, а у меня пулевых контузий не счесть, но я знаю, что не в Афгане помру, чувствую... Не здесь смерть моя ходит, оттого и не боюсь ничего. И вы не ссыте, как конить начнете, все покойнички, проверено.
   Фролова Витька помнил и по характеристике именно на него и подумал, вспоминая его по заставе, окончательно решив для себя:"Не больно то война лучше людей делает. Нормальные - и те стервенеют".
   День прошел тихо и незаметно. Витька несколько раз вздремнул ближе к вечеру, когда уже начали появляться комары, за ними неожиданно прилетел вертолет. Он спустился на песчаный откос и через несколько минут Малявин опять с детским восторгом любовался на гладь заливов, ровные квадратики полей, на которых живущие в соседнем поселке корейцы выращивали рис.
   В тот же вечер, по приказу сверху, отряд, отчаявшись поймать нарушителей, свернулся. На этот раз операция закончилась с малыми потерями. Было убито только три человека, и двое ранено, причем один из них - случайным выстрелом во время прочески.
   "И черт с ними, пусть себе живут, где хотят. Мне уж надоело на земле спать, вшей кормить. В баню сводят, новое белье урву, может", - так мечтал, раскачиваясь в кузове грузовика Витька Малявин. Все, что случилось с ним за эти дни, уходило, стиралось из памяти, оставались лишь частичные обрывочки-воспоминания, да все чаще стала давать себя знать застуженная во время ночевок на холодной земле поясница.
  
   18.
  
   Устинова показывают! Ох, ручку скорее! Ручку шариковую! Малек! Костяк!- Леня Чечель, сидя перед экраном телевизора, в волнении затопал ногами, - Пескарь, ручку!
   Валера Пискунов поспешно сунул ему в руку карандаш. Чепа, протягивая его к черно-белому экрану, запричитал:
   - Ну, ну, давай подписывай! Возьми вот карандашик, подписывай!
   Камеру отвели в сторону, и министра обороны больше не показывали.
   - Не успели!Опоздали!- Чепа в сердцах кинул карандашик на пол.- Когда же он приказ подпишет, черт плешивый?
   - Что ты, Леня в доме хи-хи?- Витька остался глух к его призывам оттого, что играл в домино. Он давно усиленно мигал напарнику, Андрюхе Косяку, давая понять, что оставляет пустышку в надежде ею закончить, оставив таким образом жука Васю с его компаньоном "сопливыми" козлами.
   - Поговори, - Чечель никак не мог успокоиться, артист он был непревзойденный, - Приказ почувствовали! Истомилась душа, воли хочет она, - нараспев продекламировал он, - Сколько можно таскать сапоги! Много дней и ночей...
   - Сопливый!- Витька сильно стукнул костяшкой домино о стол, - Вылезай, Вася, отыгрался. Чепа, дай ему портяночку на платочек.
   - Малек! Ты что, дедушка, так орешь? Опух! Где приказ? Двадцать седьмое сентября, пора!
   - Чепа, будет, не волнуйся. Сейчас в типографии набирают номер, и в углу газетного листа появится несколько строк о твоей зации.
   - Да!?- Леня радостно засверкал глазами, - ты это точно знаешь?
   - Факт.
   - Смотри...
   По отряду, как обычно перед приказом, поползли слухи об удлинении срока службы до трех лет. Все солдаты-срочники с замиранием сердца ждали приказа о своем освобождении.
   - Малек, ты слышишь, - Чепа показал Витьке свою согнутую отполированную, "московскую" бляху, - как выйдет приказ, подарю, и паечку масла за завтраком отдам, но уж по заду оттяну, как положено.
   - А как положено?- с беспокойством за свой зад осведомился Малявин.
   - Объясняю для дураков. Станция на бронемашине, а не на лампах, вникай. Суммируются цифры номера приказа, обычно он трехзначный. Какова полученная сумма, столько раз ремнем по заду ты и получишь. Так что готовьтесь, - обратился он уже ко всем.- И не дай божок кто-нибудь сам себе ремешок отпустит, или поля панамы загнет.
   ... Через три дня зампотех Акулов, проводя утренний осмотр, с удивлением воззрился на бляху Малявина.
   - Ты что меня убить хочешь?! Через три дня смотр части! Погубить меня надумал, - кричал он, обращаясь не к Витьке, а стоящему рядом с ним довольному Чечелю в надежде сыграть на его дедушкиных чувствах, - выпрямляй немедленно! Или нет! Дай сюда!- зампотех вырвал из рук Малявина ремень, кинул его на пол и стал бить каблуком по бляхе.
   В эти минуты Витька был самым счастливым, наверное, человеком в роте, так как кончилась над ним формальная власть дедов. "На офицеров я теперь большой ... положу", - думал он, мечтал, что так будет, что через год выйдет и его приказ. Остался год. Годик, ну и потом еще каких-то месяцев пять и ... домой! Чух-чух-чух - колеса застучат; у-у-у - самолет затарахтит и по бетонной полосе в Шереметьево или во Внуково колесами шр-р-р.
   - Малявин! Уснул?!
   Замечтался Витька, здумался, не замечая, как протягивает ему зампотех искореженную кованным каблуком бывшую Чепину бляху.
   - Боже мой, что делается!- опять застонал Акулов, глядя на сбитые гармошкой сапоги Андрюхи Косяка.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
  

Оценка: 6.72*4  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"