Дёмина Карина
Хдк. Глава 14

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
Оценка: 9.47*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Глава 14. О поклонниках дневных, ночных, а также трудностях провинциальных благовоспитанных юношей, с которыми оные сталкиваются, заводя сомнительные знакомства. Глава дописана

Глава 14. О поклонниках дневных, ночных, а также трудностях провинциальных благовоспитанных юношей, с которыми оные сталкиваются, заводя сомнительные знакомства

   Евдокия вынуждена была признать, что два поклонника - это в высшей степени утомительно. И если Лихослав, презрев все запреты, так и появлялся по ночам, принося с собой пирожные из королевской кондитерской лавки, медовуху и колоду карт - играли исключительно на интерес, и Евдокия ныне задолжала два желания против трех Лихославовых, - то Грель с завидным упорством осаждал ее днем.
   - Вы выглядите прельстительно, - заявил он, по-хозяйски беря Евдокию под руку. - Я в немалом восторге пребываю...
   - Отчего?
   Греля хотелось огреть по голове зонтиком.
   - От мысли, до чего славная мы будем пара... вот представьте, вы и я совместно гуляем по набережной. Вы в полосатом морском платьице... я в костюме...
   - Полосатом и морском?
   - Отчего ж? Белом, непременно белом, из первостатейного сукна и с пуговицами позолоченными. Позолоченные пуговицы в нынешнем сезоне очень бонтонно... а еще вам надобна шляпка с широкими полями... и бирюзовый бант.
   Он скосил взгляд на собственные руки, убеждаясь, что руки эти все еще весьма и весьма хороши, с пальцами прямыми, ногтями розовыми, подпиленными полудужкой. Ногти пан Грель смазывал воском для крепости и блеска.
   - И вот мы с вами гуляем, а все встречные нам кланяются...
   - Пан Грель, - Евдокия руку высвободила к вящему неудовольствию дневного кавалера. Надобно с этим что-то делать... в смысле с кавалерами. А то ведь не высыпается она.
   ...и вчера Лихославу вновь в пику проигралась. Небось, жульничает. Нет, ей-то не удалось его уличить, но ясное дело, что жульничает.
   Евдокия играть умеет.
   Ее на карьерах рабочие учили, а маменька потом переучивала, не столько от карт, сколько от слов, которыми раздача сопровождалася.
   - Да, дорогая, я всецело во внимании.
   Он и склонился, не то, чтобы лучше Евдокию слышать, не то, чтобы продемонстрировать новый шейный платок, из шелку, маленькими пчелками расшитый.
   - Я ценю вашу ко мне честность, - сказала Евдокия, отодвигаясь: и то, кельнскою водой Грель обливался щедро, а рот полоскал мятой, аптекарский настой которой носил с собою во фляге. - И хорошее ко мне расположение, однако у нас с вами не так много общего, чтобы строить совместную жизнь...
   - Вы ошибаетесь, Евдокия...
   - Нет, будьте любезны, дослушать, - и руку Евдокия за спиной спрятала. - О вашем предприятии мы поговорим, когда все закончится. Полагаю, маменька согласится предоставить вам ссуду под малый процент, а то и вовсе без процентов, в память о вашем покойном батюшке... и в награду за беспорочную вашу службу...
   Евдокия запнулась, до того нехорошо, зло, глянул на нее старый знакомец. Однако тотчас взяла себя в руки.
   - И я окажу всякое возможное участие... наши торговые связи...
   - Евдокия...
   - Да?
   - Позвольте узнать, чем же я вам нехорош?
   - Всем хороши, - честно ответила Евдокия. - Даже чересчур...
   ...как сахарный леденец на палочке, да еще золотой фольгой обернутый. Смотреть и то сладко.
   - Но мы с вами и вправду разные...
   Ответить Грель ничего не ответил, губы узкие поджал, отвернулся.
   - Мне жаль, - очень тихо произнесла Евдокия. А в глазах ее несостоявшегося мужа мелькнуло что-то такое... недоброе? Мелькнуло и исчезло.
   - Что вы, Евдокия... я все понимаю, - Грель с улыбочкой поклонился. - Но согласитесь, что я не мог не попытаться... и все же, ежели вдруг офицер вас разочарует...
   Евдокия поняла, что краснеет.
   Откуда? Лихослав появлялся глубоко заполночь и бросал камушки в окошко...
   ...он говорил:
   - Ночи тихой, - и ставил на подоконник очередную коробку, перевязанную пышным бантом.
   А когда карта не шла, то хмурился и щипал себя за кончик носа... а нос у Лихослава был хорош, крупный, но не сказать, чтобы массивный. С горбинкой, изящными ноздрями и старым шрамом. Он был не заметен этот шрам, не шрам даже - белая ниточка... а второй - на подбородке, который тоже весьма себе солиден... и вообще, если разобраться, Лихослав не то, чтобы красавец, но...
   Евдокия вздохнула.
   - ...я завсегда готов повторить свое предложение.
   - Даже так?
   - Даже так, - ответил Грель, глядя в глаза.
   ...мерещится, конечно, мерещится эта почти ненависть, пустота за серою пеленой. Солнце Евдокию слепит, а Грель, напротив, в тени стоит, оттого и выглядит, будто бы пылью припорошенным.
   - Я ведь понимаю, Евдокия, что вы - женщина... простите, из возраста юного вышедшая...
   ...сказал бы уж как есть - перестарок. Хочется ему, но выдержка не позволяет.
   А ведь оскорблен отказом.
   И не потому, что Евдокия Лихослава предпочла... не предпочла... не было в ночных посиделках ничего предосудительного... подумаешь, карты... или черешня, которую Лихослав принес в кульке... сказал, что в саду нарвал, а сад - королевский. И пробуя эту черешню, крупную, отборную, какого-то неестественного пурпурного оттенка, Евдокия жмурилась от удовольствия, одновременно ощущая себя едва ли не государственной преступницей. А Лихослав лежал на полу и наблюдал.
   - ...и я понимаю, что подобный ухажер... - это слово Грель выплюнул, - вам в интерес... и пусть так, я готов принять все, как есть. Но подумайте, Евдокия, вы же не провинциальная кокетка, которая не видит дальше мундира. Не ошибитесь.
   Бросил и ушел.
   А на душе стало так мерзко, что...
   Грель отвесил резкий поклон и удалился шагом быстрым, всем своим видом показывая, сколь оскорблен он отказом.
   Ну его... и вообще... и Евдокия присела на лавочку в тени розового куста.
   Не дура она.
   И прекрасно все понимает.
   Лихославу нужны деньги, а она, Евдокия, это так... приложением... не юная девица? Старая дева почти что... еще бы год или два... ей-то казалось, что ей всего двадцать семь, а на деле - уже двадцать семь... и ни семьи, ни дома своего... только дело, пусть любимое, но в кои-то веки о делах думать не хотелось. Это все парк виноват королевский.
   Лужайки его зеленые, дорожки, желтым песочком посыпанные... пикник... и Евдокия не то, чтобы приглашена, скорее уж на ее присутствие привычно не обращают внимания. Да и кто она таковая? Дочь купчихи-миллионщицы... и пусть маменька ежегодно отчисляет в казну тысячи полновесных злотней, пусть вложилась немало и в сей конкурс, но она, Евдокия, в королевском дворце лишняя.
   Объективная реальность.
   ...нет, ее не гонят.
   Не замечают и только... и работы той, привычной, в которой можно спрятаться, нету... и остается держаться в тени, наблюдая, как прохаживаются красавицы от одной кружевной беседки к другой... наблюдает за ними панна Клементина, серое пятно в многоцветье парка... несчастная, должно быть, женщина.
   И улыбается редко.
   Пожалуй, реже самой Евдокии. По лицу ее сухому видно, сколь непривычны ему улыбки или же гримасы иные, помимо заученной, притворно-равнодушной. Но в нынешнем полуденном часу, разморенная жарой, тишиною сада, нарушают которую лишь канарейки в серебряных клетках, панна Клементина вот-вот соскользнет в сон. И маска сползает, обнажая истинное лицо.
   Жаль, не разглядеть, панна Клементина предусмотрительно прячет это лицо в тени зонтика.
   И Евдокии выдали.
   Неудобная вещь, мешает... Аленка о чем-то шепчется с Лизанькой... с остальными у нее как-то не сложилось. Аленка не жаловалась, нет, но Евдокия ведь не слепая...
   ...купеческая дочь, куда ей до шляхетных пани...
   ...и обидно становится едва ли не до слез, не за себя, самой-то Евдокии плевать на весь этот двор, а вот сестрица...
   - Спать на солнце вредно, - у Евдокии забрали зонт и раскрыли над головой.
   - Я не сплю.
   - Плачете? - Лихослав, не спрашивая разрешения, присел рядом. - Не думал, что вы способны плакать.
   - Почему?
   Нет, Евдокия вовсе не плакала, не видела она причин слезы лить - ну не за Греля же ей расстраиваться, в самом-то деле? - но вот само это высказывание задело ее до глубины души, будто бы Лихослав взял и отказал ей в исконном женском праве на слезы.
   - Не похожи...
   - На женщину?
   - На слезливую женщину, - уточнил он. - Что случилось?
   - Ничего.
   Просто солнце. И зонтики кружевные. Розы, азалии и маргаритки россыпью, будто перламутровые пуговицы на зеленом бархате газонов... красавцы и красавицы, двор королевский с Его Величеством, который без короны выглядит самым обыкновенным человеком, несколько суетливым, любезным и лысоватым... лысина на солнышке блестит.
   Его Величество хохочет...
   ...пляшут и кривляются шуты... до Евдокии доносятся голоса, а слов не разобрать.
   И наверное, если она подойдет ближе, не будет беды, быть может, Его Величество улыбнется и ей, Евдокии, а королева, облаченная в то самое, милое Грелеву сердцу, морское платье, одарит мимолетным взглядом. И не будет в этом взгляде обычной женской ревности, но лишь вялое любопытство...
   - Не знаю, кто испортил вам этот день, - Лихослав протянул кулек с орешками, - но если хотите, я его убью.
   - Вот так просто?
   Орешки, сваренные в меду, спрятанные в плотные сахарные панцири, несколько примирили Евдокию с действительностью. И вправду, чего это она расклеилась?
   - Почему нет? - Лихослав ныне был в обычном своем мундире, который, следовало признать, шел ему неимоверно. - Убивать вообще просто...
   ...он сам выглядел утомленным.
   - Вам доводилось?
   - Доводилось, - он раздавил сахарный панцирь и вытряхнул ядро на смуглую ладонь.
   - И мне... - призналась Евдокия. - Потом было тошно...
   - Это только в первый раз, - к счастью, Лихослав не стал уточнять, кого и когда она убила. - Потом легче... с каждым разом легче... а потом наступает момент, когда смерть не вызывает ничего... у нас в полку служил один... мы с ним не были приятелями, приятелей, честно говоря, у меня не так и много...
   - Отчего?
   - Да не сложилось как-то...
   ...и вправду, не сложилось. У самой Евдокии подружек нет. Да и откуда им взяться, ежели она первую половину короткой своей жизни с маменькой в разъездах провела, а вторую, взрослую, - в делах?
   - Мы в один год с ним пришли... я, правда, в чине, но... так принято. Он сам по себе был, но... веселый парень. Свойский. Со всеми на короткой ноге... после певой стычки с хольмцами, помню, плакал... не знал, что у них в бой и бабы... извините, женщины ходят.
   Лихослав давил орехи пальцами, беззвучно лопалась плотная сахарная оболочка, падала на брюки, на скамейку, на траву. И сами орехи раскалывались пополам, и тоже падали, и наверное, он сам не замечал, что делает.
   - Года не прошло, и ему стало все равно... а потом понравилось. Это бывает. На Серых землях все... немного не так. Это сложно объяснить, но там... там не растет трава, только мох. Он не серый, но такой, белесый... иногда розоватый, а когда кровь льется, то на пару дней становится темно-пурпурным, и выпускает тонкие стрелки такие, будто цветы. И стоит подойти, как цветы лопаются, а в воздухе повисает пыль. Она медом пахнет и говорят, что сладковатая на вкус. Ее собирают... вы слышали про "хельмову радугу"?
   Евдокия кивнула. Слышала. Счастье на развес. Абсолютное. С гарантией, правда, длится оно всего-то несколько часов, но...
   - Это она и есть. Странная вещь... опиум дарит грезы, а вот она... она мир раскрашивает. Исполняет самое заветное... и оно реально, Евдокия. Настолько реально, что когда действие заканчивается, когда ты вновь просыпаешься... обычным, и в мире обычном тоже, тебе выть хочется с тоски. Там на нее многие подсаживаются. Тут-то дорого... а там - бесплатно, пара капель крови и подождать. Мох быстро расцветает... а небо всегда серое. И солнца нет. Я знаю, что это неправильно, когда солнца нет, что невозможно. У меня хорошие были наставники, вот только на Серых землях бывать им не доводилось. Официально это именуется оптической иллюзией. Будто бы энергия места преломляет свет таким вот хитрым образом. Но это ложь...
   Лихослав с удивлением уставился на свои руки, покрытые мелкой сахарной пылью. Поднес к носу, понюхал, лизнул.
   - Все знают, что Серые земли - это не граница, это самая, что ни на есть, Хельмова задница, из которой нормальному человеку надобно бежать...
   - Дайте сюда, - Евдокия вытащила платочек и принялась руку вытирать. - Вы долго там были?
   - Десять лет, - он смотрел, не делая попытки высвободиться. - Я вас смутил?
   - Вашими откровениями? Отнюдь.
   - Я ведь пробовал "хельмову радугу".
   - Это я поняла.
   - Там ее все пробуют. Поначалу - из любопытства, а потом... знаете, в сером мире становится тошно... когда каждый день одно и то же... равнина, и снова равнина... кони проваливаются, но главное, чтоб на багника не напороться, утянет. Деревья торчат серые, перекрученные. Листьев нет, а живут... я поначалу думал, что мертвые, но как-то тронул, а оно дрожит, тянется к теплу.
   Руки были хорошими, крепкими.
   И в мелких шрамах.
   - Это меня игоши подрали... напоролись как-то на гнездо. Они мелкие, юркие и саблей не достанешь, а зубы-то... что иглы. Наш разъезд хорошенько потрепали, пока мы с огнем сладили... игоши, которые постарше, хитрые, налетят и крыльями норовят гличики перевернуть, чтоб огонь погас. А на Серых землях огонь развести тяжело.
   Он пальцы все равно облизывал.
   - Напугал? - Лихослав попытался улыбнуться, вот только улыбка получилась кривоватой, неискренней.
   - Ничуть... почему там?
   - Служил?
   - Да.
   Он ведь княжич, и старого рода, и мог бы выбрать место безопасное, тот же двор королевский...
   - При дворе уланом быть дорого, - Лихослав вытряхнул последний орешек на ладонь и протянул Евдокии. - Да и... тошно, честно говоря. Не умею я тут служить так, чтобы с пользой для себя и рода. А за Серые земли платят хорошо... и не только из казны. Та же "хельмова радуга" на золотой вес идет... есть еще паутинка, которую местные пауки ткут, тонкая и крепкая. Или вот гнилушки... или...
   - Ты же князь будущий.
   - И что? Думаешь, если князь, то гнилушки собирать зазорно? Да за одну десяток злотней дают... они ж растут семьями, по десятка три-четыре... - Лихослав отвел взгляд. - В хороший месяц выходило до десяти тысяч злотней. А как-то я волчьего пастыря встретил... он сидел под грозовой сосной, такой, знаешь, которую молнией посекло, а вокруг него собрались навьи волки. На Серых землях они здоровые, с теленка размером. Он им читал из книги, а волки слушали...
   Взгляд Лихослава затуманился.
   - А три дня спустя стая вышла к границе, там люди селятся, большей частью перекупщики. Ну или охотники... находятся безголовые, которые на Серые земли вдвоем-втроем ходят, а то и в одиночку. Но эти живут мало... волки всех вырезали... и людей, и скот, и... и наших там крепко полегло. А меня не тронули, будто бы знали, что я Его видел. Лошадь, вот ту задрали, вожак ей одним хватом горло взрезал. Я уж думал все, а он склонился, дыхнул гнилью и засмеялся... никогда не слышал, чтоб волки смеялись. Даже когда я в него нож всадил, хороший... заговоренный... он все равно смеялся... мне за шкуру его триста злотней дали... а за зубы - еще сотню. Еще когти. И кости. Печенка опять же... и сердце волчье... не спрашивай, кому оно надобно.
   Евдокия не спрашивала, она просто сидела рядом и слушала.
   Гладила разрисованную шрамами ладонь.
   - Серые земли затягивают, - Лихослав притянул Евдокию к себе, посадил на колени и подбородком в макушку уперся. И наверное, следовало запротестовать, в конце концов, пусть Евдокия и не шляхетного рода, но у нее тоже репутация имеется.
   Но здесь, на кованой лавочке, спрятанной в тени розовых кустов, о репутации не думалось.
   А вот о Серых землях, тень которых жила в глазах Лихослава... и еще о нем самом... князь будущий, а собирал "хельмову радугу"... и гнилушки, которые здесь, в Познаньске, стоят в десять раз дороже... Евдокия знает, как и то, что из гнилушек этих делают сердечные капли.
   Не только их...
   - Я вообще туда по дури сунулся, после истории одной... но поначалу казалось, что побуду год и назад... поставил себе цель - двадцать тысяч злотней заработать... на реконструкцию...
   - Не хватило?
   - Точно, не хватило. За первый год я заработал тридцать... а оказалось мало. Сколько бы не отсылал, этого оказывалось мало.
   - Управляющие твои воруют.
   - Наверное, - легко согласился Лихослав. - Да и... есть отец... он не привык себя ограничивать. И братья тоже... и сестры... их надо было в свет вывести... дом в городе... и старое поместье... это какая-то бездонная яма... такие есть на Серых землях. Мертвыми колодцами называют... там нет воды, ничего нет, одна чернота... как-то такой пытались засыпать. Две дюжины подвод с землей и камнями заглотил...
   Он вздохнул и, поцеловав Евдокию в макушку, произнес с укоризной:
   - Я тебя совсем заговорил.
   - Нет. Просто... как-то неправильно это. Там ведь опасно.
   - Опасно.
   - Но ты...
   - Говорю же, братья есть, если бы со мной что-нибудь приключилось, то титул получил бы Велеслав...
  
   - Я не о том, - Евдокия мягко провела пальцами по щеке. Колючий. Щетина светлая, мягкая, а за ухом очередной шрам прячется. И Лихослав, отвечая на незаданный вопрос, сказал:
   - Двоедушник задел. Тот мой сослуживец, о котором я говорил... порой такое случается с теми, кто давно... он был хорошим парнем, и никто не заметил, когда попустился. Может, когда перестала чужая смерть пугать, а может, когда стал искать веселья, выходить не за добычей, а развлечения ради... услышал однажды свирельку... бывает, что на рассвете будто бы на свирели играют, хорошо, с переливами... а потом смех... и если угадать, в какой стороне, то можно черноцветника собрать. Наши и слушали. А этого вдруг перекроило. Закричал. За саблю схватился... глаза кровью затянуло, и лицо... как у двоедушника. Я ближе всех стоял...
   - Он тебя...
   - Задел слегка, не страшно. Демоны с саблей не очень-то хорошо управляются. А колдовать человеческое тело непривычное. Мне повезло, что двоедушник молодым был, не освоившимся...
   Повезло.
   И сколько раз за эти десять лет ему везло? День ото дня, год от года...
   ...на Серые земли, на вечное поселение, отправляют должников, разом долг списывая и выдавая на обустройство двадцать злотней.
   ...шлют каторжан из числа разбойников и душегубов, этих - в кандалах, на рудники, где добывают каменный жемчуг...
   ...едут туда сами охотники за золотом, бегут, в надежде оседлать удачу, не думая, сколь долго в седле продержатся.
   - Я о том говорила, - Евдокия не убрала руку, - ты, получается, зарабатывал, а семья твоя тратила? И никто не пытался...
   - Пытались. Мой старший братец, ему давно уже долю в наследстве выделили, неплохо вложился. Он и отцу предлагал, но... они друг друга недолюбливают. Главное, у Себастьяна свой доход имеется от акций... Яцек пытался торговлей заняться, да как-то неудачно... Гарольд, младший наш, рвался в Серый полк, но...
   - Ты не позволил.
   - Да.
   ...а теперь случилось что-то, что заставило Лихослава уйти, и ручеек золота, питавший княжеский род, иссяк.
   - Там слишком опасно, - сказал он, отпуская Евдокию. - Я не могу рисковать братом.
   А собой, значит, можно было.
   - Теперь ты понимаешь, почему я должен найти богатую невесту, - Лихослав закинул руки за голову, а голову запрокинул, подставляя солнцу смуглую шею.
   - Понимаю.
   - Сбежишь?
   - Как можно! Кто мне тогда колбаски носить будет? К тому же, ты мне три желания должен.
   - А ты мне - два. Может, по взаимозачету?
   - Ну уж нет! Никаких зачетов... будешь знать, что карты - зло!
   - Буду... Евдокия...
   - Мне не нужен твой титул, - серьезно сказала она. - Но мне нужен муж. И если тебя не пугает связаться с такой, как я...
   - Какой?
   - Не шляхетного рода... не слишком красивой... не молодой... мне ведь двадцать семь и...
   - И хороший возраст, - он приоткрыл левый глаз. - Вот было бы двадцать восемь, я бы еще подумал, а двадцать семь - это...
   - Смеешься?
   - Кто тебя обидел, Евдокия?
   Никто, наверное...
   - Забудь, - Евдокия улыбнулась. Все-таки хорошо, что он появился... - Расскажи еще, пожалуйста.
   - О Серых землях?
   - Да.
   - А тебе и вправду интересно?
   - И вправду.
   - Просто... обычно как-то не принято... дурной тон... я в первую побывку еще столкнулся, что никто не хочет слушать, разве что Себастьян... он бы понял, наверное... князю неприлично, чтобы там служить... Серые земли есть, а в то же время их и нет... там порой стоит такая тишина, что слышно, как растет мох. А потом налетают гарцуки... и тогда ветер заговаривает с тобой. Но нельзя его слушать - заморочит, заведет... был мальчишка, из новичков, все доказывал, что с нечистью можно договориться... увели его, три дня водили, вернули потом, живым и почти нормальным... он стал бояться ветра, даже обыкновенного...
   Лихослав дернул расшитую желтой нитью ленту.
   - На полную луну, нет, там луна никакая не показывается, но мы все точно знаем, что она полная, нечисть играет свадьбы. Мары примеряют платья из тумана и паутины, веночки из мертвоцветов, и ходят, зовут женихов... находились такие, что отзывались... и тогда летит по-над болотами свадебный возок, из костей сделанный, запряженный тройкой навьих волков. Сидит на облучке перевертыш и погоняет... гости несутся следом, визжат, воют, и не приведите Боги оказаться на пути этакой свадьбы.
   Евдокия поежилась.
   Зябко. От слов зябко, и будто веет сыростью туманной, волглым болотным духом... и солнце уже не греет, да и само оно скрывается вдруг, наполняя королевский парк тенями, заставляя придвинуться ближе к Лихославу. И в шепоте ветерка голоса уже мерещатся...
   - Дуся! - этот голос, к сожалению, не примерещился. - Дуся, я тебя нашел!
   И не только голос.
   Аполлон, выбравшийся из кустов, смахнул прилипший лист, мазнул рукавом по расцарапанной щеке, и бухнулся на колени.
   - Дуся, спаси меня!
   - От кого? - Евдокия огляделась.
   Тихо.
   И парк пребывает в обычной своей полуденной дреме. Король и тот смежил веки, и парочка шутов прикорнула у ног его. Королева позевывает, позабыв про этикет, красавицы блистают...
   - Лихослав...
   - Я буду рядом, дорогая, - он поднялся и поцеловал раскрытую ладонь.
   ...правда, смотрел он почему-то не на Евдокию.
   Проследив нить взгляда, она без удивления отметила, что панночка Белопольска сегодня диво до чего хороша. Она стояла, опираясь на руку Его Высочества, и о чем-то рьяно вдохновенно рассказывала.
   О козле?
   Или о дядькиной супружнице, которая - редкостная змеюка, а еще наверняка колдовка, поскольку булавки собирает. Разве ж нормальный человек будет собирать булавки?
   Евдокия заставила себя отвернуться.
   В конце концов, смешно ждать от Лихослава верности... и от мужа вообще... и ее брак - всего-навсего сделка, условия которой следует обговорить наперед и не жаловаться, если вдруг окажется, что плохо договор прочла.
   - Дуся! - Аполлон напомнил о своем существовании. Он по-прежнему стоял на коленях, взирая на Евдокию кротко и со смыслом. В синих очах его стояли слезы. - Дуся, забери меня оттудова!
   - Откудова? - машинально переспросила Евдокия.
   - От нее!
   - Что случилось?
   Выглядел Аполлон вполне прилично. На нем была белая льняная рубаха, расшитая петушками и крупыми стеклянными бусинами, полосатые штаны с блеском, широкий алый кушак, хвосты которого живописно разметались по траве. И красные сафьяновые сапоги.
   Правда, приглядевшись, Евдокия заметила, что ворот рубахи был подран, а на штанах проступали странного вида масляные пятна. Скула Аполлона припухла, а на щеке алела свежая царапина.
   - Она... - он всхлипнул, неловко подымаясь, на штанах остались травяные пятна, а за рубаху зацепились листья и паутина. - Она меня домагивается!
   - Что?
   Аполлон перебрался на лавку и, зардевшись, повторил.
   - Она меня домагивается! Совратить хочет.
   - А ты?
   - А я боюся!
   - Чего?
   - А вдруг... вдруг она меня совратит и бросит? - Аполлон всхлипнул и, достав из кармана штанов платок, с теми же петушками, вышитыми красной нитью, шумно высморкался. - А я невинный... остануся опозоренным... и все пальцами показывать станут. Мне маменька говорила...
   - Что она тебе говорила?
   - Чтоб берегся развратных женщин. Оне коварныя.
   Аполлон принюхался и деловито спросил:
   - Орешков нету?
   - Нету. Аполлон, - Евдокия откашлялась и осторожно поинтересовалась, - может, ты неправильно все понял?
   - Неа, - он мотнул головой. - Она меня за руку береть. И в глаза еще заглядывает. Вот так.
   Он сгреб Евдокиину ладошку и прижал к груди, сам же причудливым образом изогнулся, вывернул голову, силясь показать, как его новая знакомая смотрит.
   Аполлон старательно пучил глаза и хлопал ресницами.
   - Я поняла, - Евдокия руку попыталась вырвать, но хватка у Аполлона была мертвой.
   - А еще она дышить! - произнес он и старательно засопел. Судя по всему, бедная панночка, очарованная неземным Аполлона образом, страдала отдышкой. - И сопить. Со смыслом.
   Сопение со смыслом, вне всяких сомнений, было серьезнейшим аргументом в пользу Аполлоновой версии.
   - Намедни пришла в комнату, принесла пахлавы медовой... и еще петушка на палочке. Я ж петушков страсть как люблю... а потом и говорит, дескать, у вас, Аполлон, губы в меду, сладкие... так оно и понятно, что в меду, после пахлавы...
   Он, выпустив-таки Евдокиину ладонь, потрогал нижнюю оттопыренную губу, убеждаясь, что более нет на ней меда.
   - И лезет с платочком. Я-то подумал, что вытереть хочет... маменька мне всегда губы вытирает, чтобы аккуратным ходил, а эта... - он потупиля и густо покраснел. - Поцеловала...
   - А ты?
   - А я... я сбег. Мне маменька говорила, чтоб, если вдруг такая оказия приключится, чтоб бег... и я ночь на вокзале сидел. На вокзале холодно. И еще тетки пирожки продавали, я попросил одного, а оне - денег... откуда ж у меня деньги-то? Пирожки-то черствыя, вчерашние... я, когда торговать стали, так и сказал всем, мол, дрянные у них пирожки! Я ж сам видел, как грели и маслом мазали, будто бы только-только жареные. Ложь все! А они драться...
   Аполлон дернул подранный ворот рубахи.
   - Насилу сбег!
   - Меня-то как нашел?
   - Так это... у Брунечки в Гданьске дом есть. Она меня на воды привезла. Для вдохновения. Ее покойный супружник очень водами вдохновлялся. А в парк мы давече гулять ходили. Меня Брунечка в свет выводила... я ж поэт... и я новый стих написал. Хочешь послушать?
   Евдокия покачала головой.
   Смотрела она отнюдь не на Аполлона, который встал и грудь расправил, кое-как одернув подранную рубаху, он снял с плеча паутинку и произнес:
   - Я сижу на пляжу! И на бабу гляжу!
   - Молодец, - ответила Евдокия.
   В настоящий момент ее куда больше занимала панночка Белопольска и Лихослав, без всякого стеснения ее разглядывавший. Тоже о Серых землях рассказывать станет? Или воздержится? Шляхетным панночкам, даже таким, как эта, про Серые земли слушать непристойно.
   У шляхетных панночек нервы.
   - И Брунечка говорит, что у меня талант! Что мне делать, Дуся?
   Сложный вопрос. Евдокия вот сама не знала, что ей делать... и повернувшись к Аполлону, спросила:
   - Аполлон... скажи... а она тебе нравится?
   Он зарозовелся и, смутившись, сказал:
   - Она хорошая... у нее цельный дом есть, свой. Красивый... с коврами красными. И еще статуями, она говорит, что и с меня статую сваяют, но опосля, когда я известным стану... буду варваром. А я варваром быть не хочу!
   - А кем хочешь?
   ...Лихослав о чем-то мило беседовал с панночкой Белопольской, и та хихикала, стреляла глазками, прижимала руки к груди...
   - Принцем, - шепотом признался Аполлон. - Или королевичем.
   - Королевич у нас уже имеется...
   ...стоит в стороне, наблюдая за Лихославом. И взгляд-то внимательный, задумчивый такой взгляд...
   - И что? - наличие королевича Аполлона ничуть не смутило. - Я же ж лучше! Он вон, мелкий какой, плюгавый, а я...
   Он расправил плечи и кулаком себя в грудь ударил.
   - Я так и сказал, что буду королевичем... а она сказала, что я ничего в художественной концепции не смыслю... но все равно хорошая... и у нее кухарка такие пироги печет! С грибами! А еше с луком зеленым... и с капустою... с капустою лучше всего...
   Аполлон вздохнул и, взяв Евдокию за руку, спросил:
   - Что мне делать?
   - Жениться, - Евдокия заставила себя не смотреть.
   В конце концов, ничего еще не решено... и Лихослав не просил ее замуж выходить... а если и попросит, то...
   - Жениться? - Аполлон поскреб расцарапанную шею. Подобная мысль, похоже, в голову ему не приходила. И ошарашенный ее новизной, Аполлон силился охватить ее всецело.
   - Так и скажи, когда она станет тебя домогаться. Сначала в храм, а потом и остальное, чтобы по-честному.
   Аполлон задумался. Думал он медленно, но основательно, от напряжения, видать, шевелились крупные розоватые уши, ходила нижняя челюсть, а длинные Аполлоновы ресницы подрагивали. И Евдокия не без интереса наблюдала, как хмурое обреченное выражение исчезает с лица будущей знаменитости, которую несомненно воплотят в камне, не то в образе варвара, не то - королевича...
   - Жениться, - повторил Аполлон решительно. - И женюсь! Брунечка добрая, она мне собаку купит...
   Он поднялся, отвесил Евдокии земной поклон, мазнув ладонью по примятой траве, и шагнул в кусты, которые печально затрещали. Аполлон исчез, оставив на скамеечке расшитый платок и бусину...
  
   Мазена Радомил держалась с равнодушной отстраненностью человека, который точно знает, что пришелся не ко двору, однако же отступать не намерен. Более того, ему совершенно все равно, что о нем подумают люди иные.
   - Поздравляю с чудесным излечением, - первой к Мазене подошла Ядзита и, опустившись на скамеечку, которые по случаю пикника были украшены веточками остролиста.
   - Никакого чуда, - ответила Мазена.
   - Да неужели? - панночка Белопольска всплеснула руками. - Вы же были так больны! Так больны! Вот у нас в городе, ежели человек так сильно болеет, то его целители в жизни не отпустят из лечебницы! Небось, когда в прошлым годе с мэровой дочкой красная сыпка приключилась и всю ее морду, а морда у нее здоровая, почти как у дядечкиной породистой свиноматки. Вы не подумайте, что я наговариваю, потому как дядечка свою свиноматку ну очень любит... и мэр, значит, тоже... не свиноматку, конечно, а дочку...
   Губы Ядзиты дрогнули. Мазена лишь брови приподняла, но смолчала.
   - Так вот, и побило ее на прыщи, мелкие такие, красненькие... ну как при сыпке-то бывает. Мне ничего, я ж переболевшая, а она, значит, нет... так ее лекари в лечебнице... и-зо-ли-ро-вали, - сложное слово панночка Белопольска произнесла по слогам и, не сбившись, победно выдохнула. - На цельную седмицу! А потом еще две запретили из дому выходить, чтоб, значится, заразу не разносила... хотя я вам скажу, что она и без красной сыпки такая зараза...
   Ядзита тихо засмеялась.
   - Тиана, вы... очень непосредственный человек.
   - Так ведь у нас, в Подкозельске, все такие...
   - Страшный город...
   - Почему? Не страшный вовсе. Очень даже красивый...
   - Мы верим, - Мазена провела пальцами по щекам. - Мне повезло. Проклятье... не зацепилось.
   Себастьян с трудом сдержался, чтобы не выругаться. Не зацепилось? Да по тому, что он видел, это треклятое проклятье не просто зацепилось, но корни в Мазену пустило.
   - Удивительное везение, - Ядзита накрыла ладонью полупрозрачную руку Мазены. - Мы так рады, что ты снова с нами...
   Говорила она почти искренне, и Мазена слегка наклонила голову.
   - ...и стало быть, Заслава тоже вернется? - поинтересовалась панночка Белопольска.
   - Заслава? - Мазена нахмурилась, верно, вспоминая, кто такая эта Аурелия.
   - Целительница, - подсказала Тиана. - Которая вам помогать кинулась... она была чудо до чего хорошенькой! И такой доброй! Никто-то не дернулся даже, а она... и потом еще вторая, да... только мы с нею вовсе незнакомые были... но тоже добрая.
   - К сожалению, они были добры, - Мазена провела ладонью по подолу платья, будто пересчитывя жемчужинки, на него нашитые, - но не слишком умелы. И неосторожны. Проклятье перешло на них.
   - Какой ужас, - Ядзита произнесла это так, что стало очевидно: ничего ужасного в случившемся она не усматривает.
   - Мой отец, конечно, позаботится о несчастной Заславе... у нее большая семья... и Радомилы умеют быть благодарными.
   ...и благодарность, надо полагать, проявят, открыв счет в банке.
   Себастьян помнил досье. Четверо сестер, среди которых Заслава старшая. Род старый, но не древний, и обедневший в последние годы. Из приданого - наследная красота, слабый целительский дар, который наследовался по женской линии и небольшое поместье, одно на четверых... Конкурс шансом... и деньги Радомилов помогут семье, вот только... Заславе путь отныне или в приживалки, или в Ирженин монастырь.
   - А с Аурелией и вовсе просто... мой кузен на ней женится.
   ...и снова договор. Аурелия - купеческая дочь, богатая невеста, которая получила жениха из самих Радомилов. Шляхетная кровь, едва ли не королевская... и верно, есть с чего гордится. Вот только злость, Себастьяном испытываемая, иррациональна.
   - Панночки скучают? - этот вкрадчивый голос нарушил течение мыслей.
   - Ах, что вы, Ваше Высочество, - ответила Ядзита, вскакивая. Она присела в реверансе, пожалуй, чересчур уж низком, но наглядно демонстрирующем обильные прелести панночки, обрамленные кружевом. - Разве можем мы соскучиться здесь?
   Мазена от низких реверансов воздержалась, но Его Высочество наградила долгим внимательным, если не сказать - изучающим, взглядом. Тот же благосклонно кивнул.
   - Не помешаю, панночки?
   - Что вы, как можно! - в один голос ответили Ядзита с Мазеной, а Тиана лишь кивнула, досадуя, что появлением своим наследный принц спугнул некую, несомненно, важную мысль...
   ...что-то о Мазене Радомил...
   ...о проклятьи...
   ...о возвращении...
   - И позволено мне будет узнать, что прекрасные панночки думают о сем мероприятии?
   ...что закрыть бы его, а лучше и вовсе упразднить, поскольку смысла в конкурсе Себастьян не усматривал. Но у панночки Белопольской имелось свое мнение.
   - Чудесно! - воскликнула она и руками всплеснула, а острый локоток чувствительно задел венценосный бок, кстати, весьма себе костлявый. - Я и думать не могла, что здесь будет так чудесно!
   - Премного рад, что вам нравится.
   Его Высочество наградили Тиану дружелюбнейшей улыбкой, и Себастьян мысленно пожелал себе провалиться... вот для полного счастья не хватало ему лишь высочайшего интереса. Ядзита ревниво поглядывает... ей на лавочке места не осталось, а Мазена свое уступать не намерена...
   - Вот у нас в городе тоже конкурсы проводят! - поспешила поделиться Тиана. - Каждый год! Прежде-то мне дядечка не позволял участвовать...
   - Почему?
   - Потому что приличные девицы перед мужиками хвостами не крутят...
   - Какое верное наблюдение, - Его Высочество взяли панночку Белопольску за руку. - Ваш дядя, полагаю, человек старой закалки, строгих правил...
   - А то... он так и сказал, Тиана, вздумаешь дурить, зашибу... вы не подумайте, дядечка у меня добрый, только вспыльчивый больно. Бывало разорется... а то и швырнет чем, особливо, ежели с перепою, а потом ничего, отойдет, извинения попросит... но я ж не про него, я про конкуса... так вот, каждый год проводят, и мэр самолично красавиц выбирает. Правда, получается, что в прошлым годе, и в позапрошлым, и в позапозапрошлым...
   Высвободив руку, панночка Белопольска с самым серьезным видом принялась загибать пальцы, чтобы точно вспомнить, в какие годы ненавистная мэрова дочка выигрывала конкурс красоты...
   - ...а из нее красавица, я вам скажу, как из коровы танцорка!
   - Вы просто очаровательно непосредственны.
   Ядзита фыркнула.
   - Ха, а дядечка вот уверенный, будто у меня ветер в голове!
   Его Высочество изволил улыбнуться.
   ...нельзя было сказать, что наследник короны был уродлив. Придворные панночки и вовсе полагали его если не красавцем, то личностью сильной, харизматичною, привычно закрывая глаза на некоторые несущественные недостатки внешности. От маменьки, яркой представительницы рода князей Гогенцоль-Бештинских, ему досталась капризно оттопыренная нижняя губа и скошенный подбородок, плавно переходящий в длинную, лебяжью шею. Живою бусиной выделялся на ней кадычок, ныне слегка придавленный клетчатым шейным платком. Отец же одарил сына высоким покатым лбом и массивным носом с вывернутыми ноздрями, из которых торчала щетка темных волос. На пухлых щечках королевича пробивались рыжие бачки, а над верхнею узкой губенкой красовалась ниточка усиков.
   Поговаривали, что усики эти Матеуш сам ровняет маникюрными ножничками, а на ночь смазывает репейным маслом, чтоб гуще росли. И сейчас, крутанув куцый ус, он поднялся.
   - Не согласится ли панночка Тиана составить мне компанию?
   И как такому откажешь?
   Никак.
   - Ах, со всем моим удовольствием!
   ...спину жег ненавидящий взгляд. Вот только чей?
   - Не привык я врать, потому скажу прямо. Я вами, драгоценная моя Тиана, очарован... - за руку наследник престола держал крепко, с королевскою хваткой, которая и позволила династии, основанной Подгурком Ляховицким, не только удержаться на троне, но и значительно расширить границы королевства. - В нонешнем болоте, в которое превратился двор, вы подобны глотку свежего воздуха...
   - Главное, чтоб не сквозняку, - мрачно заметил Себастьян, подмечая, что для прогулки Его Высочество выбрали совсем уж уединенную аллею.
   И романтично.
   Розы цветут буйным цветом. Канарейки в серебряных клетках надрываются. Издали доносятся переливы скрипок... дворцовый орекстр по странной случайности играет что-то очень душевное, сердечное даже.
   - Сквозняки не люблю! У дядечки от них спину прихватывает. Я ему говорила, чтоб носил пояс из собачьей шерсти, сама связала...
   - Да вы рукодельница! - восхитился Его Высочество, ручку целуя.
   ...панночка Белопольска с готовностью смутилась.
   ...Себастьян подумал, что еще немного, и ему останется или в королевскую постель, или на каторгу.
   - Извиняйте, - обцелованную ручку панночка Белопольска спрятала на спину. - Однако же у нас в городе не принято, чтоб кавалер незамужних девиц домогался!
   Вместо того чтобы разозлиться, Его Высочество смутился.
   - Ах, простите, Тиана, я и вправду не должен был вести себя подобным образом. Меня извиняет лишь ваша красота... от нее я теряю голову...
   Королевской головы Себастьяну было не жаль, в отличие от собственной.
   - Но вы правы, прекрасная панночка... несомненно, правы...
   Вот только произнес он это как-то... неуверенно. И взгляд его, холодный, по-королевски рассчетливый, Себастьяну не понравился.
   - Репутация - вещь хрупкая, не стоит ею рисковать... - он предложил руку, и Себастьяну не осталось ничего, кроме как предложение сие принять. К счастью, в дебри розовых кустов Его Величество углубляться не стали. - И я всецело разделяю вашу точку зрения... и поверьте, драгоценная моя Тиана...
   ...когда это она успела стать "его"?
   - ...я сделаю все возможное и невозможное, чтобы защитить вас...
   ...ага, конечно, Себастьян взял и поверил...
   - ...во всем королевстве не найдется человека, который посмеет сказать о вас дурное слово...
   ...и опять к ручке... и поневоле начинаешь понимать, для чего дамы перчатки носят. Прежде-то оная привычка казалась великосветской блажью, ан нет, оказывается, смысл имеется, когда каждый встречный руку обслюнявить норовит... и приобнял еще, привлек к себе...
   ...если целоваться полезет, Себастьян ему челюсть свернет. И плевать, что сие действо будет расценено как покушение на жизнь и здоровье венценосной особы...
   ...лучше уж на плаху...
   - Мы подыщем вам достойного мужа... - продолжал курлыкать Его Высочество, при этом норовя изогнуться и заглянуть в глаза. Собственные его, мутновато-зеленые, будто стеклянные, оставались на удивление невыразиительны. - С титулом... с понятием...
   И целует-то уже не пальчики, запястье, легонько покусывая.
   ...нет, на такое Себастьян точно согласия не давал.
   - Взаправду? - хлопнула очами панночка Белопольска, которой хотелось и завизжать, и сомлеть...
   - Взаправду, милая моя Тиана... взаправду... кем бы ты хотела стать? Баронессой... графиней? - ручку, благо, мусолить перестал, прижал к груди и поинтересовался. - Слышите, как стучит сердце?
   - Ага, - панночка Белопольска уставилась на Его Высочество. - Громко. И быстро. Вы, часом, грудною жабой не страдаете? А то, знаете, дядечкин приятель один тоже все жаловался, что сердце громко бухает. И помер. Оказалась, что грудная жаба...
   - Это любовь! - с придыханием сказал Матеуш.
   - Думаете? А доктор говорил, будто жаба...
   Руку отпустили.
   - Все-таки вы удивительно непосредственное создание, моя милая Тиана... но скажите мне, есть ли у меня надежда?
   И вот что ему было ответить?
  
  
   Его Высочество, Матеуш, были донельзя довольны и собою, и прогулкой. В ближайшем рассмотрении панночка Белопольска оказалась еще более очаровательна. Она так мило смущалась, и в том смущении - Матеуш готов был поклясться - не было притворства.
   Тиана...
   ...имя-то непривычное, но ей подходит. И сама-то она разительно отличается от придворных красавиц с их жеманством, томною леностью, которая пропитывает каждый жест, с привычкой взвешивать каждое слово, выплетая из них кружево пустословья...
   - Это смотря на что вы надеетесь, - Тиана присела на лавку и ручки на коленях сложила, ни дать, ни взять - гимназисточка из пансиона Ее Величества, и глазки долу потупила, и щечки розовеют, реснички подрагивают... скромница...
   Анелия никогда-то не пыталась играть скромницу.
   Нет, она была слишком яркой, слишком живой... жадной. И как Матеуш раньше не видел этого? Или видел, но ослепленный взглядом синих очей, предпочитал не замечать?
   - На то, что наши сердца отыщут путь друг к другу, - привычно ответил он, отмечая, что у панночки Белопольской и уши запунцовели. - Мне кажется, мы созданы друг для друга...
   Он вновь поцеловал ручку, которая премило дрожала.
   Смущение будоражило.
   - Да? А мне казалось, у вас невеста имеется, - зловредно напомнила Тиана, глянув снизу вверх.
   - Имеется, - Матеуш не стал отрицать очевидного. - Увы, моя дорогая Тиана...
   Он сел рядышком и, сорвав розовый бутон, протянул его панночке.
   - К несчастью своему, я - заложник трона и политических амбиций своего батюшки... мой брак укрепит позиции королевства, а потому я не имею права расторгнуть его...
   ...хотя не далее, чем вчера, в очередной раз взглянув на невесту, самой яркой чертой в облике которой был массивный крючковатый нос, Матеуш всерьез задумался, столь ли нужен ему трон.
   - Однако я не люблю свою жену. И не полюблю.
   - Печально... вот дядечка мой свою жену любит. Она еще та змеюка, и мы, по правде, не ладим, хотя я ее и называю тетечкой, но вот, поверите, была б ее воля, мигом бы меня из дому выставила! А сама-то пустоцветная! Вот и злится! И еще оттого, что дядечка мой меня сильно любит... он и отпускать-то не хотел... - Тиана вздохнула и, покосившись на королевича, отодвинулась. - Говорил, что при дворе-то сплошной разврат, что туточки совсем про божии заветы позабыли... и грозился, ежели и я позабуду, стану вести себя неприличественно, заявиться и собственною своею ручкой за космы оттаскать!
   Матеуш не позволил милой панночке отстраниться, обнял, притянув к себе - правду говорят, что любая женщина ищет крепкого мужского плеча, нуждается в опоре - и произнес.
   - Не стоит опасаться, думаю, ваш дядечка останется доволен...
   ...на памяти Матеуша не было такого, чтобы родичи фаворитки возражали против этакой королевской милости. Пожалует он дядечке орден или пару деревенек... или от налогов освободит на десяток-другой лет...
   - Да? Думаете? Вы просто не видели, какая у дядечки рученька! Он той зимою с кузнецом нашим боролся, на спор, и едва не победил! И не оттого, что кузнец поддавался, дядечка такого не любит...
   - Позвольте взять мне ваши проблемы на себя!
   Он наклонился, потянувшись к розовым пухленьким губам панночки, но та отодвинулась.
   - Да берите! - воскликнула нервозно. - Мне проблем для хорошего человека не жаль!
   Скромница...
   - Тиана, вы меня с ума сводите...
   Он наклонялся, она отклонялась, пока вовсе на лавку не легла. И надо сказать, что зрелище было волнительным. Темные волосы панночки растрепались, черные глаза пылали, видимо, страстью, которую Тиана пыталась подавить в себе. Вздымалась высокая грудь, приковывая взор... и платье выгодно обрисовывало тонкий стан красавицы...
   Сама же она выставила ручки, упираясь в грудь Матеуша, силясь сдержать его напор. И это робкое сопротивление лишь дразнило его.
   - Сходить с ума очень вредно для здоровья, - сказала панночка, отчего-то баском.
   - Всего один поцелуй!
   Она зажмурилась.
   И вывернулась-таки, Матеуш мазнул губами по щеке и, рывком подняв панночку, которая, кажется, готова была сомлеть от ужаса, прижал ее к себе.
   - Не надо меня бояться, Тиана, - прошептал он на ухо, и провел ладонью по жестким черным волосам. - Я не обижу тебя... поверь.
   Она судорожно вздохнула.
   - Я понимаю, что был слишком напорист... тебе нужно время...
   Тиана кивнула.
   - Вы... вы ж... королевич... и я вашего портрету видела.
   - И как я в жизни? Лучше, чем на портрете?
   - Пожалуй что... на портрете-то вы косоглазите маленько...
   ...Матеуш поморщился, косоглазие, еще одно наследие далеких предков, с немалым трудом удалось изжить, но на магснимках сей дефект отчего-то вылазил.
   - И матушка ваша куда как хороша... а уж батюшка очень даже на себя похожий. Я в прошом годе купила дядечке на именины бюст короля. Бронзовый. Хотела поначалу пресс-папье, а потом подумала, что пущай стоит на столе государь...
   Стоило руки разжать, как Тиана тотчас отстранилась.
   - Вы... извиняйте, что я так... я ж простая девушка... у нас в городе не принято вот так с девицами-то... нет, есть-то девицы, с которыми очень даже принято, но то гулящие, а я ж не из таких! Мне еще замуж идти...
   - Не волнуйся, моя дорогая, замуж ты выйдешь, не будь я наследным принцем!
   При этих словах Тиана вздрогнула...
   ...робкая она.
   Боязливая.
   Чудо просто...
  
   Получасом позже, оказавшись под прицелом множества взглядов - любопытных, насмешливых, завистливых или же полных презрения - Себастьян мысленно проклял и любимое начальство вкупе с его гениальными идеями, и Аврелия Яковлевича, благодаря умениям которого стало возможно воплощение оных идей в жизнь, и любвеобильного Матеуша с его выбором...
   - А это, дорогая моя Тиана, пан Лихослав Вевельский, - Его Высочество, преисполнившись надежд и смутных ожиданий, спешили тотчас реализовать план с замужеством.
   Вниманием своим Матеуш не обошел ни одного кавалера из числа собравшихся в Гданьском парке. Себастьяну попеременно были представлены князь Руды, почтенный вдовец семидесяти семи лет отроду... граф Яскулкин, почитавшийся старым холостяком, а то и вовсе женоненавистником, троица дворцовых вертопрахов, которых при ближайшем рассмотрении Матеуш счел кандидатурами негодными, ненадежными. И вот очередь дошла до Лихослава.
   - Пан Лихослав у нас только-только от границы вернулся... еще не успел освоится в свете, но мы, безусловно, рады, что он почтил нас вниманием...
   Панночка Белопольска потупилась и глупо захихикала...
   - Премного рад, - сухо ответил Лихослав. А руку, к счастью, целовать не стал.
   ...Его Высочество, окинув взглядом поляну, вновь повернулись к княжичу Вевельскому. И в мутноватых стеклянных глазах Матеуша мелькнуло что-то этакое, что заставило Себастьяна проникнуться тревогой, как за собственную судьбу, так и за братову...
   ...отец, по слухам, вновь в растраты влез, а в кредите ему отказано было...
   ...и встал вопрос о продаже земель, которых и без того за последние лет десять убыло...
   ...векселей за княжьей подписью множество ходит, того и гляди до суда доберутся...
   ...Лишеку отчаянно нужны деньги. Он молод, но порядочен, и если слово даст, то сдержит... и молод, собой хорош, верен... идеальное прикрытие. А после, когда фаворитка надоест, то и супругом станет неплохим...
   Мысли Его Высочества были столь явными, что Себастьян поежился и, дождавшись, когда Матеуш отойдет, взял брата под руку, шепнул:
   - Лихо, улыбайся... да шире улыбайся... и еще... и сделай вид, что очарован мною...
   - Уж прости, дорогой братец, - к счастью, Лишек не выказал удивления. И улыбался старательно. - Ты, конечно, прекрасен... откуда не посмотри... но я больше по женскому полу как-то... привычней оно мне.
   Но к ручке склонился, сделав вид, что целует.
   - Лихо, прогуляемся...
   - Куда?
   - К кустам...
   - Звучит нехорошо... не то, чтобы я тебе не верил, братец, но нынешний твой облик внушает некоторые подозрения, - говорит и ухмыляется во все зубы, от же Лишья тать.
   Себастьян вцепился в братову ручку и, хлопнув веером по груди Лихослава, за собой увлек.
   - Дело есть...
   - Ну если дело...
   Поклонники конкурсанток уже изрядно обскубали розы. И из-за поредевшего куста просматривалась лужайка с шатрами и шутами, королевским оркестром, Его Величеством, каковое изволило придремать, и оттого оркестр играл тихо, едва ли не шепотом...
   - Объяснишь? - Лихослав скрестил руки на груди. Глядел он не то, чтобы зло, скорее уж раздраженно. И устало.
   И выглядел, признаться, в свете дневном погано. Лицо землисто-серое, щеки запавшие, с короткою светлой щетиной... под глазами тени, и сами эти глаза будто бы красною нитью прошиты.
   Запах опять же переменился.
   Нет, прежний, но... но другой.
   - Ты чего? - Лихослав шарахнулся. - Целоваться я с тобой точно не стану! Извращение полное!
   - Стой смирно.
   Не нравились Себастьяну эти новые ноты... будто бы псиною тянет... или нет, собачий запах не вызвал бы такого раздражения, да и пахнут они иначе, а это... серое... волглое... старая шкура звериная... и еще кровь, но самую малость.
   Гнильца проклятья...
   - Лихо, ты ничего мне рассказать не хочешь?
   - А ты?
   - Я первым... первой спросила.
   - Проклятье подцепил, - Лихослав поскреб щеку и пожаловался. - Расти стала, что дурная... только сбрею, а она опять... и жесткая такая...
   - Что за проклятье?
   - Петля на сердце. Полковой наш пропустил, вот она и... и вот только в обморок не хлопнись, панночка!
   - Не хлопнусь, - мрачно произнес Себастьян и сел на траву. Леший с ним, с платьем и с приличиями... петля на сердце... да Себастьян о таком только слышал.
   А тут Лишек.
   И ведь не признался бы... молчал... ходит под петлею, а туда же, храбрится... ничего-то, мол, серьезного... а Себастьян ему еще когда говорил, чтоб бросал дурное... нет же ж, вбили в пресветлую Лишекову голову, что он один за всех в ответе... и не только в этом дело, но еще в том, что на Серые земли он Себастьяновыми стараниями сунулся.
   - Да не спеши ты меня хоронить, - Лихослав присел рядом. - Поживу в Познаньске... делами займусь... год-другой и само развеется. Я ж его не чувствую даже. А как ты понял?
   - Поняла.
   - Поняла, - поправился Лихослав.
   - По запаху... и выглядишь ты, братец, препаршиво. Тебе б в деревню на эти год-два...
   ...Себастьян догадывался, что истинный срок куда поболе.
   - Отправлюсь. Разберусь с одним... дельцем, и отправлюсь... а ты-то куда... влипла?
   От уж точно, влипла, по самые кружева.
   - Я... за конкурсом этим приглядываю... прости, многого не расскажу... клятва... Евстафий Елисеевич в курсе... ну и Старик, само собою...
   - Генерал-губернатор?
   - Полагаю, что да. А вот Его Высочество... - Себастьян сплюнул на маргаритки. - Вздумалось ему меня осчастливить...
   - Счастлив?
   - Будешь ржать, нос сверну.
   - Не надо! - Лихослав пощупал переносицу. - На неделе мне уже сворачивали.
   - Кто?
   - Да... одна ваша... красавица... мне поручили приглядывать за нею, чтоб куда не вляпалась... в общем, я так понял, что Матеуш решил тебя... того...
   - Ага... того. И этого тоже. И всякого вообще. Но я девица строгих правил...
   Лишек все ж таки хихикнул... а потом и вовсе на спину упал, заржал во всю глотку, пугая и диких скворцов, и дворцовых, запертых в серебряные клетки, канареек. И главное, заливисто так хохочет, заразительно, песий сын.
   - ...и до свадьбы романсов не кручу. Вот он и решил подыскать мне достойного мужа...
   Смех оборвался. Лихослав вытер слезящиеся глаза, сел и уточнил.
   - Меня, что ли?
   - Тебя, дорогой, - пропела медовым голосом Тиана, прислоняясь к могучему уланскому плечу. - Вот сведут нас завтра на рассвете в храм...
   - Почему на рассвете?
   - Исторически сложилось, что казнят на рассвете.
   - Дорог...ая... сестрица... вы всегда буйною фантазией обладали, но это - чересчур...
   - Ну да, чересчур... - допустим, фантазию свою Себастьян вовсе не считал буйной, скорее уж хорошо развитой, что являлось естественным свойством натуры метаморфа. - Посмотрим, как ты заговориьшь в храме. Оженят и не спросят... а потом сошлют тебя куда-нибудь... под границу... а меня - во дворце оставят... и думаешь, кто-нибудь заступится? Молчать будут, как... скажут, тепри, Себастьянушка, по за-ради государственных интересов.
   Лихослав хмыкнул.
   - И буду терпеть... коли сам не захочу, то Аврелий Яковлевич пошаманит, запрет меня в нынешнем обличье на веки вечные... и стану я королевскою содержанкой.
   - Фавориткой, - Лихослав погладил новообретенную сестрицу по плечу.
   - Ну да, фавориткой... буду пару следующих лет при королевиче... привыкну... глядишь, и понравится... слушай, а если еще и забеременею?
   - Ничего. Родишь.
   И снова скалится, но смех сдерживает, хотя и с немалым трудом.
   - Кого?!
   - Не знаю, кого. Мальчика там. Или девочку. Это смотря кто получится.
   - Лихо!
   - Что, сестричка дорогая? Все бабы рожают, и ты...
   - Точно нос сверну... я тебе о серьезных вещах... я не хочу выходить замуж за родного брата! И не хочу рожать от короля!
  
  
   ...последняя фраза, произнесенная чересчур громко, заставила Гавела высунуться из укрытия. Он жалел, что упустил начало беседы, но и услышанного хватит на изрядную статейку.
   Щелкнула камера, запечатлевая Лихослава Вевельского и ту самую, уже знакому Гавелу, чернявую конкурсантку, которую княжич обнимал нежно. И еще по плечику точеному поглаживал, стало быть, утешая...
   ...а и вправду похожи.
   ...и вот почему лицо девицы показалось знакомым.
   ...но Гавел знал всех законных детей князя Вевельского, и если так, то выходит, что чернявая девица была аккурат-таки бастардом...
   ...Гавел сделал еще пару снимков и ужом нырнул в колючие розы.
   Он уже видел заголовок очередной своей сенсационной статейки: "Скандал на конкурсе: незаконнорожденная дочь князя Вевельского беременна от короля!"
  
   ...тем же вечером в Цветочный павильон доставят корзину темно-красных роз с белым конвертом, запечатанным Малой королевской печатью. А Себастьян, пробежавшись взглядом по строкам письма, выведенным собственною Матеуша, ручкой, засядет за собственное послание.
   "Милый мой дядечка, Константин Макарыч!
   Кланяюсь тебе в ножки и Богов молю, пущай прибавят тебе долгие годы жизни и здоровьица крепкого ниспошлют. Передай и супружнице твоей от меня приветствие сердешное. Скажи, что, хоть и гнушалась она мною, сиротинушкой, стращала всячески, но я на нее обиды не держу, понимаю, что злость ее происходит единственно от разлития черной желчи. И ежели бы она диету блюла, то, несомненно, стала бы добрей. А тако же передай, что племянница твоя сим днем удостоилася высочайшего внимания. И пущай супружница твоя себя за локоть-то укусит, вспомнивши слова свои несправедливые, что, дескать, на мои мослы только собака и спокусится. Небось, ныне побоялась бы она такое сказать, потому как Его Высочество - вовсе даже не собака"
   ...но кобелюка знатный.
   К счастью, мысли ненаследного князя, в отличие от писем, перлюстрации не подлежали.
   "Он сам ко мне подошел и говорил ласково, комплименциями обсыпая. А еще ручку лобызал, чем меня, любый дядечка, в немалое смущение привел. Не гневайся на Тианушку, помнит она твой наказ и блюдет себя строго..."
   Себастьян вздохнул, отчаянно сожалея, что пояса верности в прошлом остались. Нет, для старшего своего актора Евстафий Елисеевич, глядишь, и расстарается, сыщет какой, но выглядеть сие будет преподозрительно...
   "...я и Его Высочеству со всею любезностью, на которую только способна, заявила, что до свадьбы никаких-то романсов заводить не стану. И Его Высочество зело очарованный был моими словами. А нынешним вечером прислал цельную корзину роз. Да не такую, каковые в наших цветочных лавках ставят, те-то маленькие, туда-то и помещается цветов с полдюжины, оно и понятно, что с того дарителю экономия немалая выходит. А мне принесли корзину огроменную, в которую не розы - репу складывать можно, ежели уродится. И вся-то она в ленточках золоченых. А сверху карточка лежит, как полагается, с сердешным приветствием и записочкою, что, дескать, мнение мое Его Высочество уважают. Еще днем оне прониклися и обещались самолично мне мужа подыскать, сватали молодого княжича Вевельского... Так что передай супружнице, дорогой мой дядечка, что в скором времени выпорхнет ваша Тианушка из родного-то гнездышка... и с кем-то она тогда лаяться станет? Ах, дядечка мой любый, боязно мне ныне и совет твой надобен, дабы не сотворить чего, об чем мы с тобой жалеть бы крепко стали. Как быть? Королевич - мужчина видный и ласковый такой, каковым вы, дядечка, только с опохмелу бываете... но помню строгие ваши наставления... и рвется сердешко мое, екает..."
   ...того и гляди, вовсе екнется.
   "...не зная, чем на королевскую ласку ответить. В супруги-то мне самого княжича Вевельского пророчит,, а он - мужчина строгий, видный. И боюся я, дядечка, страсть до чего боюся! Уповаю едино, что не забидят Его Высочество сиротинушку подкозельскую, смилуются. За сим кланяюся низко и с нетерпением жду от вас, милый дядечка, письмеца".
   Себастьян с трудом удержался, чтобы не дописать: "Спасите нас, пожалуйста!"
   Багник или болотник - в славянской мифологии аналог водяного, обитающий в болотах, в трясине.
   Волчий пастырь -- владыка бурных гроз, он выезжает верхом на волке, имея в руках длинный бич, или шествует впереди многочисленной стаи волков и усмиряет их дубинкою. Он то показывается в виде старого деда, то сам превращается в волка. Он собирает вокруг себя волков, кормит их и каждому назначает его добычу: одному волку приказывает зарезать корову, другому заесть овцу, свинью или жеребенка, третьему растерзать человека. Кого назначит он в жертву волку, тот, несмотря на все предосторожности, уже не избегнет своей судьбы.
   Гарцуки - духи, которые полетом рождают непогоду, ветры, бураны и бури.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 9.47*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"