Дёмина Карина : другие произведения.

Хдк - 2. Глава 13

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.15*26  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    На этом выкладка в открытый доступ завершена. Финал можно получить по ссылке: https://yadi.sk/i/t15jEA_wYnmXh, которая будет активна до вечера завтрашнего дня Если у кого-то ссылка не работает, то, огромная человеческая просьба: пишите мне на почту. Я в письмах не путаюсь, в отличие от коммов...

Глава 13. В которой дом выворачивается наизнанку и творятся иные преудивительные вещи

   Съешьте с утра живую жабу, и ничего худшего в этот день с вами уже не случится.
   Весьма спорное утверждение.
  
   Лихослав почти успел.
   Окно стремительно зарастало ядовитым плющом. Из-под глянцевого покрывала листвы проглядывали острые колючки весьма внушительных размеров, и Лихо подозревал, что если такая поцарапает, то зудом и сыпью дело не ограничится.
   Плющ расползался.
   Он цеплялся за стену тонкими зелеными побегами, за которыми тянулись тяжелые одревесневшие ветви. И ноздри щекотал слабый аромат дурманника.
   - Эк у вас тут весело, - заметил Аврелий Яковлевич, доставая из кармана кашемирового палито часы. Палито было солидным, с кротовым воротником, и мех мягко переливался, поблескивал. Часы тоже выглядели богато, и тоже поблескивали, правда не мехом, но камушками. - Еще десяти нет, а уже начали... торопятся, паскудины.
   - И что теперь? - Лихо палито и часы раздражали, как и собственная беспомощность.
   - А ничего, - Аврелий Яковлевич брегет вернул на место, отер навершие трости платочком, а саму трость сунул невзрачному человеку, которого Лихо заметил только теперь. - В гости пойдем.
   От человека пахло травами.
   Держался он робко, сутулясь и стараясь не выходить из тени старого ведьмака. Кто таков? А какая разница, ежели пришел, значит, надо так. Аврелию Яковлевичу Лихо доверял, не сказать, чтоб вовсе безоглядно, но крепко.
   - Так не пустят же ж, - заметил он, успокаиваясь.
   - Это ты, Лихославушка, просто просить не умеешь, - и ведьмак решительно направился к дому, к двери, только не парадной, самым причудливым образом исчезнувшей, но к задней, которою прислуга пользовалась. Впрочем, плющ успел и до нее добраться. Что характерно, растению Аврелий Яковлевич не понравился крепко. Листья зашевелились, с шелестом, будто шепоточком, и из-под них выглянули острые иглы.
   - Шалишь, - погрозил пальчиком ведьмак. - Нехорошо, дорогой. Там люди нас ждут... волнуются...
   К увещеваниям плющ остался глух. Разве что иголок прибавилось.
   - Что ж, сам виноватый, - Аврелий Яковлевич, перехватив трость, наклонился и дыхнул...
   ...листья желтели и, стремительно иссыхая, сворачивались в трубочку, осыпались. Черные язвы расползались по побегам, и острые иглы обращались в пепел.
   - Чего ж вы такого пили-то, Аврелий Яковлевич? - осторожненько поинтересовался Лихо, на всякий случай от ведьмака отступил.
   Мало ли... волшба - дело такое, ненадежное, он ненароком дыхнет, а Лихо потом пожелтеет... и ладно, если только пожелтеет.
   - Да так, по малости, - рассеянно ответил ведьмак. Ежели он маневры крестника и заметил, то оставил без внимания. - Далее пойдем - меня держись... и еще, Лишек, аккуратней там... ты-то ныне, может, и силен, но... помнишь?
   Ведьмак коснулся груди.
   Лихо кивнул: помнит, как забыть?
   - По правде говоря, надо было бы тебя тут оставить, так оно мне спокойней было бы, но... есть у меня ощущение, что пригодишься ты. Так что, извиняй, ежели вдруг...
   - Ничего, Аврелий Яковлевич. Я бы все одно не остался.
   И ведьмак, кажется, это распрекрасно понимал.
   За дверью жила темнота.
   Она колыхнулась навстречу Лихо, спеша обнять его и ощупать. Она заговорила голосом ветра и старых немертвых деревьев... она забралась в самое душу, вытягивая из нее потаенное.
   ...запахи, звуки...
   ...ощущение бега, плотного покрывала мха под ногами...
   ...не ногами, а...
   ...слепые глаза болотных озер, и след, что вьется по мху, ведет туда, где живые... живое...
   - Брысь, - сказал Аврелий Яковлевич, и рука его тяжелая на плече заставила Лихо очнуться. - Аккуратней, крестничек. Помни, что в случае чего, то я самолично...
   - Помню, - Лихо потрогал языком клыки. - Спасибо, Аврелий Яковлевич, и... в случае чего, вы уж не медлите.
   Ведьмак хмыкнул.
   А он и вправду не станет медлить. Дунет, плюнет, дыхнет ли гнилью, тростью ли огреет, да со всем прилежанием. Тросточка-то, небось, заговоренная... и к лучшему.
   Хотя вот помирать Лихослав не собирался.
   Темнота ластилась, она отступила, не смея перечить ведьмаку, опасаясь силы его, но все же была слишком близко. Протяни руку и отзовется, окутает мягким туманом, даст свободу...
   - Прочь, - прошептал Лихо, но Аврелий Яковлевич услышал:
   - Гони, крестничек... гони...
   В доме пахло бойней.
   И на пустых зеркалах проступала бурая роса, точно слезы...
   - Они и есть, - Аврелий Яковлевич отер зеркало платком. - Призраки тоже способны боль чуять... ничего, скоро...
   Платок он положил на ладонь, расправил аккуратно, а из-под полы палито извлек табакерку, из табакерки же - желтоватую косточку.
   Кровь впитывалась в нее, а косточка светлела, пока вовсе не обрела колер белый, яркий.
   - Януся, - позвал Аврелий Яковлевич. И тьма, лежавшая у ног его поднялась, вылепляя фигуру девушки в белом платье старинного крою. - Януся, слышишь?
   - Слышу, ведьмак.
   - Отведешь?
   - Конечно.
   Она ступала, невесомая, полупрозрачная, но старый паркет прогибался, не способный выдержать вес ее тела. И тьма, которая тянулась за Янусей, была иного свойства.
   Чернота боялась черноты.
   Чернота черноту пожирала, и сам дом замер, ожидая, кто победит...
   ...до лестницы и вверх, на второй этаж, мимо дверей, на которых прорастали туманные цветы. Маргаритки, фиалки, пионы тянулись к Лихо, изгибались причудливо, словно норовили заглянуть в глаза, хотя сами были слепы.
   Пока еще.
   Надулись пузыри зеркал, запирая туманное марево, но пленка истончалась, зеркала лопались, выплескивая туман под ноги. И Аврелий Яковлевич шел по нему, не обращая внимания, что под лаковыми его штиблетами туман скрипит, будто свежевыпавший снег.
   - Крестничек, не отставай, а то заблудишься, - сказал ведьмак на очередном повороте, и дом, спеша убедить Лихослава в правоте этих слов, вывернулся на изнанку.
   Только беззвучно сыпанули холодными брызгами уцелевшие зеркала.
   - А... мы где, если позволено будет узнать? - поинтересовался Лихослав, трогая стену, которая преображалась. Лохмотьями сползали новые, с золочением, обои, выступала из-под них шелковая ткань, будто бы и красивая, но гнилая.
   При том, что выглядела ткань эта целой, и даже тускло переливалась, Лихо знал - гнилая.
   - Мы, дорогой крестничек, нигде, - сказал Аврелий Яковлевич, сжимая трость. - А уж где именно это самое "нигде" находится, лучше бы тебе не знать. Луну слышишь?
   Слышит.
   Да и как не услышать-то, когда она - набатом. Гремит, гудит в голове, перебивая нервный стук сердца. Дышать получается через раз, и Лихо всецело сосредотачивается на том, чтобы не задохнуться.
   И человеком остаться.
   - Мне он нравится, - Януся положила руку на плечо Лихослава, и тот вяло удивился тому, что в этом самом нигде рука ее тяжела и тепла, будто бы Януся все еще жива.
   - Жива и есть, - отозвался Аврелий Яковлевич. - И аккуратней с мыслями, местечко-то... особенное...
   Плач раздался. Плакали горько, навзрыд, и рука Лихо сама к клинку потянулась.
   - Не надо, - Януся руку придержала. - Они не причинят тебе вреда.
   - Пропустят? - уточнил Аврелий Яковлевич.
   И девушка, которая не была ни мертвой, ни живой, кивнула.
   Пропустили.
   Выходили из-за дверей, женщины-цветы, вставали на пороге, смотрели... и Лихо тоже смотрел, не смея отвернуться...
   Януся же называла имена.
   - Ольгерда...
   ...смуглая высокая женщина, в волосах которой прорастали незабудки. И не только в волосах. Цветы пробивались сквозь кожу, заполняя собой рваные раны...
   - Ярослава...
   ...бледная, полупрозрачная хризантема, которая расцвета во рту, словно затыкая этот самый рот...
   - Аннуся...
   ...рыжеволосая, пламенеющая, связанная колючими стеблями роз...
   ...их было много... Лихо шел, коридор длился, женщины смотрели, шептали... он не мог разобрать слов, как ни силился, но знал: просят свободы.
   Они долго умирали, но и после смерти оказались привязаны к этому дому.
   И если присмотреться, если очень хорошо присмотреться к цветочным стеблям, то Лихо увидит, что уходят они сквозь пол, переплетаются зелеными путами, тянутся...
   ...куда?
   Туда, куда ведет Януся. И кто бы ни была та, которая держит эти плети в руках, она сильна, быть может, сильнее Аврелия Яковлевича и хмурого его помощника...
   Ничего.
   Как-нибудь. Страха нет, потому что Лихо должен дойти, пусть и по изнанке лабиринта...
  
   Себастьян чувствовал себя несколько неуютно.
   Время шло, а Аврелий Яковлевич не появлялся. Нет, конечно, могло бы статься, что ведьмак затаился где-то поблизости, дожидаясь момента подходящего, на что Себастьян весьма себе рассчитывал, но могло быть, что его и вовсе уже в живых не было.
   Этот вариант был печален, и Себастьян старался на нем внимания не заострять.
   В конечном итоге, что ему еще оставалось делать?
   Демон шумно вздохнул и, вытащив палец из левого уха, воткнул в правое. При этом рот Богуславы приоткрылся, отчего вид у демона был, мягко говоря, странный. Свободною рукой он поглаживал живот и бормотал себе под нос что-то, а что - не разобрать.
   Клементина же, подведя Ядзиту к алтарю, вручила ей нож, сама же обернулась, окинув притихших красавиц взглядом.
   - Ты, - она указала на Габрисию, которая разом побелела.
   - Простите, панна злодейка, - влезла Тиана, - а можно лучше я?
   Клементина нахмурилась, пораженная этаким неожиданным проявлением инициативы.
   - Вы не подумайте, панна злодейка, я тоже девица... вот вам крест! - и Себастьян с преогромным наслаждением отметил, как от этого креста, весьма, надо полагать, искреннего, хоть прежде ненаследный князь в Вотанавы храмы разве что на праздник заглядывал, демона перекосило. - У меня и амулетик есть! Дядечка повесил, чтоб, значит, честь девичью понадежней сберечь!
   Себастьян вытащил амулетик и сунул под нос Клементине.
   - Дядечка у меня ну очень заботливый. Так и сказал, что тебя, дорогая племянница, люблю крепко, но уж прости, доверия к девке у меня нету. При дворцах полно всякое швали, опомнится не успеешь, как голову задурят да на сеновал поволокут. А кому я, после сеновала-то нужная буду? Только и останется, сироте несчастной, что помереть от позору...
   - Это как? - поинтересовался демон, в коллекции смертей которого этакой не значилось.
   - Это очень мучительно! - с готовностью пояснила Тиана, пряча амулет в декольте. - Так что, панна злодейка, можно, чтобы я заместо нее?
   - В жертву? - уточнила Клементина, будто бы имелись иные варианты.
   - В жертву!
   - Вам так хочется?
   - Ну... не сказать, чтоб очень уж хочется, только ж вы правильно поймите, панна злодейка. Нам тут давече смерть обещали в страшных муках. Верно?
   Демон важно кивнул, подтверждая, что так оно и будет, когда ему позволят. А в том, что ему позволят, у Себастьяна сомнений не было.
   - А я муков всяких, даже если не очень-то и страшных, боюся жуть! Вот у нас в городе как-то одного пьяницу телегою переехало! Нет, он сам виноватый был, нажрался, что скотина и заснул на обочине. Я-то сама не видела, но дядечкина жена рассказывала, ейная подружка самолично при том была, как тело на подводу грузили... но так я ж не об этом, а про тое, что мне от одного рассказу подурнело.
   Клементина смотрела.
   Молчала.
   - Вот я и подумала, чего ждать-то? На алтаре, небось, быстренько зарежут, как тую куру... топориком по шее тюк...
   - Топорика нет, - этакая недоработка Клементину смутила. - Нож только.
   - И ладно, пущай нож. Тогда ножиком тык и все... я, может статься, вовсе ничего не ощутю. Глаза вон закрою себе, а открою уже в Иржениных владениях... маменьку свою там повстречаю... будем с нею сидеть под вишней и чаи распивать.
   Тиана вздохнула. Маменьку она помнила плохо, но от чаев не отказалась бы, пусть и без вишни...
   ...тот, который смотрел извне, оценил. И его одобрение тоже причиняло боль.
   - Вы не думайте, панна злодейка, я ж не глупая, небось, я ж понимаю распрекрасно, что все помрут, вот и хочу, чтоб без мучениев... - Тиана встала. - Я и до алтарю сама дойду...
   Дошла, сопровождаемая взглядами недоуменными.
   - И залезу... пан Матеуш, отвернитеся. И вы, пан демон, уж будьте так любезны... алтарь же ж высокий, юбки задирать надобно, а я - девушка приличная... помирать вот собираюсь... и смертушка моя пущай тоже приличною будет... а то потом еще к Иржене Благословенной не примут... скажут, что, мол, раз перед смертию на мои ноги пялилися, то и нет мне пути в ея чертоги!
   Как ни странно, но подобная аргументация оказалась демону близка и понятна.
   - Она что, в самом деле? - глухо поинтересовалась Мазена, которая уж точно не собиралась смиряться с собственной участью. Правда, как именно избежать смерти, и вправду весьма мучительной - о повадках демонов Мазена была наслышана - она не представляла.
   Нет, на самый крайний случай у нее имелась особая булавка...
   ...но Мазена хотела жить.
   - Ужас... - всхлипнула Иоланта и все-таки упала в обморок, прямо на руки Матеуша. Не то королевич оказался тренированным к этаким случайностям, не то панночка приноровилась сомлевать исключительно в условиях, когда о ней найдется, кому позаботиться.
   Матеуш держал бессознательную панночку и озирался, верно, весила она, несмотря на умеренную за последний месяц жизнь, немало. И Его Высочество с преогромным удовольствием отнес бы красавицу, скажем, на козетку, однако козеток в комнате не было, и вообще ничего-то, помимо стульев и зловещего алтаря, который вовсе не был предназначен для сомлевших девиц.
   Себастьян смутно подозревал, что тот, чей внимательный взгляд мешал ему жить, предпочитал девиц бодрых...
   - Одну минуточку! - Тиана, подхвативши юбки с алтаря соскочила. - Сейчас я ей помогу... это ничего... это от волнения... вот дядечкина жена, она тоже все говорит, что дескать у нее душевная организация тонкая, а ни разу в обморок не упала. А почему? А потому, что здоровая она, как кобыла-трехлетка...
   Задравши юбку высоко, так, что стали видны и ножки, и шелковые чулочки золотистого колеру, и подвязки, и плоская фляжечка, за подвязку засунутая, Тиана фляжечку вытащила.
   - Что вы творите? - прошипела Клементина.
   - Я? Ничего не творю, сейчас ей полегчает, а то ж пропустит все... - Тиана сунула пальцы Иоланте в рот.
   И флягу прижала, наклонила, заставляя сделать глоток.
   Иоланта сделала.
   Закашлялась.
   Захрипела и попыталась руки оттолкнуть, но не тут-то было...
   - Самогон! - громко сказала Тиана. - Дядечкин! Двойного прогону! Первейшее средство супротив обморока и нервов...
   - Вы носите с собой самогон?!
   Надо же, сколько возмущения...
   - Ношу, - Тиана не смутилась, но лишь похлопала уже окончательно пришедшую в себя Иоланту по щекам. - Жизнь, она такая... волнительная... мало ли, чего приключится? Вдруг разволнуюся, а самогону под рукой и нет? Что тогда?
   На этот вопрос Клементина не нашлась, что ответить.
   - Вы...
   - Да, не переживайте вы так, панна злодейка, - флягу Тиана сунула Иоланте, которая теперь тихонько икала. - Я уже все, возвращаюся... только вы не торопите...
   На алтарь она взобралась куда как ловчей, чем в первый раз, видать, опыт сказался.
   - А мне сидеть или легчи можно?
   - Лечь, - Клементина все еще хмурилась, возмущенная этакой девичьей вольностью. Можно подумать, она зарок давала в жертву исключительно трезвых девиц приносить.
   Но спорить Тиана не стала, улеглась на алтаре, поерзала.
   - Жестко, - пожаловалась она. - И узковат маленько... ладно, я в кости неширокая, а вон, скажем, Ядзите, той вовсе неудобственно лежать было б. Не повернешься даже.
   - Зачем ворочаться? - Клементина приблизилась, но встала у изголовья, так, что Тиане, беседуя с дорогой наставницей, пришлось выворачивать голову.
   - Ну мало ли... нет, я понимаю, что вот тут у вас действо... свои планы... но вот представьте, скажем, что положили вас на алтарь...
   ...этакое Клементине представлять не хотелось.
   - И вот вы лежите, готовитесь морально, как приличной жертве полагается, а тут раз и в боку засвербело. Или пятка, скажем, зачесалася... и что делать-то? Вот как-то с зудящею пяткой торжественность моменту теряется...
   Демон фыркнул.
   Мазена, прижав руки к вискам, отстраненно произнесла:
   - Знаете... мне как-то даже жаль, что она помрет... этакая редкостная дурость...
   - Сами вы, Мазена, дура, - обиженно отозвалась Тиана, которая ерзала, стараясь улечься на алтаре пряменько, аккуратненько, как должно лежать пристойной жертве. Но не выходило. Во-первых, алтарь и вправду был невероятно узким, и каждое движение грозило панночке Белопольской позорным падением. Во-вторых, на алтаре категорически не желал умещаться хвост. Он сползал то на одну сторону, то на другую, повисая печально, и пуховка щекотала огненные письмена.
   - Все, - сказала Тиана, сложивши руки на высокой груди. - Улеглася я. Красиво?
   - Очень, - демон обошел жертву стороной. Уж он-то в девственницах толк знал, правда, до сего дня ему не попадались такие, чтобы сами на алтарь лезли и с полным осознанием серьезности момента. Оттого к Тиане демон преисполнился уважения.
   И старательно расправил складочки платья. И руки передвинул чуть ниже, на живот, а когда панночка приоткрыла глаз, черный и лукавый, как сама предвечная бездна, демон пояснил:
   - Бить надобно в сердце, а сквозь руки неудобно.
   Этот аргумент Тиана уважила.
   - Может, медальон снять? - Клементина встала по левую сторону алтаря. - А то вдруг помешает.
   - Не снимается, - вместо Тианы ответил Матеуш. - Уж больно зачарованный.
   - Ничего, я его в стороночку сдвину... вы ж меня в жертву приносить будете, а не...
   Демон кивнул, что именно так, именно в жертву, а все остальное - сие исключительно фантазии неких дев... одна из искомых дев густо покраснела, представив ключевую сцену новой истории, в каковой бедную жертву демон лишит невинности прямо на алтаре...
   ...жертва сопротивлялась. Сначала.
   - А вы заклятье читать будете? - поинтересовалась Тиана, вновь глаза закрывая. - Если будете, то тогда не над ухом, ладно? А то я жуть до чего не люблю, когда над ухом болбочут... отвлекает.
   Тиана немного поерзала и, выдохнув, сказала:
   - Усе. Режьте. Готовая я...
   ...далеко, за гранью рассмеялся тот, чье имя Себастьян поклялся более вслух не произносить. И смех его заставил содрогнуться, что дом, что черный алтарь, что демона.
   Клементина посерела.
   А Ядзита закрыла ладонями уши.
   - Он...
   - Он рядом, - сказал демон, сгибаясь в поклоне. - Он грядет!
   И Клементина заговорила. Себастьяну не был знаком этот язык, сухой, ломкий, слова которого легко слетали с губ серой панны.
   С каждым - грань истончалась.
   Ядзита, закрыв глаза, принялась раскачиваться и медленным, будто бы танцующим шагом, приблизилась к алтарю. Бледная кожа ее стала еще белей, под нею проступили черные ленты сосудов, а губы посинели, словно у покойницы.
   - Эк вас... - пробормотала Тиана, которая, однако, лежала смирно, не делая попыток алтарь покинуть. Вряд ли бы ей, конечно, позволили, но все ж...
   Мертвенным пламенем полыхали письмена.
   Мелко дрожали стены... и Ядзита, зачарованная не то заклятьем, не то музыкой, которую слышала лишь она, занесла нож. Кривое лезвие скупо блеснуло в лунном свете.
   И опустилось, чтобы отскочить от плотной чешуи.
   - Извините, - сказала Тиана, широко улыбаясь. - Эт у меня нервическое... одни сыпью покрываются, другие - чешуей...
   Плотные четырехгранные пластины расползались по груди, по плечам, заковывая хрупкое девичье тело в непробиваемый панцирь. Ядзита вновь ткнула кинжалом, но скорее для острастки, а может из любопытства.
   Клинок скрежетал, оставлял царапины, но чешую пробить не мог.
   - Ты... - Клементина стиснула кулаки. - Ты... наглая подлая девка...
   - Извините, - в голосе Тианы Белопольской не было и тени раскаяния. - Я не нарочно. И вовсе я даже не наглая! Я просто в себе уверенная и с пониманием. В нынешнем-то мире, панна злодейка, иначе никак. Сиротинушку каждый-то забидеть норовит...
   Она даже всхлипнула от жалости к себе, забиженной, и вытерла слезы пуховкой хвоста...
  
   ...Евдокия поняла, что она или окончательно сошла с ума, или находится в процессе, который близок к завершению. И главное, что даже сумасшествие у нее не обыкновенное, а какое-то яркое, с подвывертом...
   Частью его был дом, который перестал быть домом, но стал чем-то, чему у Евдокии названия не имела. Главное, что это нечто было живым и вполне себе разумным. Оно наблюдало, что за красавицами, что за Евдокией, что за Клементиной, что за Себастьяном.
   Он, в обличье панночки Белопольской, сидел на алтаре, свесивши ноги, и ногами этими в воздухе мотал. Ноги, что характерно, были женскими, в шелковых чулочках. Правый съехал, зато на левом поблескивала кружевная, золотой нитью расшитая, подвязка. Пышные юбки задрались, позволяя разглядеть и ноги, и чулочки и злосчастную подвязку, однако же собравшиеся взирали не на них, но на плечи панночки, покрытые плотной черной чешуей.
   С узорчиком.
   - Он все-таки красивый... - вздохнула Аленка.
   - По-моему, не об этом думать надобно, - Евдокии хотелось огреть будущего родственника сумочкой, благо, нынешний ридикюль получился увесистым, весьма себе пригодным для вразумления. - Нас тут убивают, а он...
   Комедиант несчастный.
   - Ну... пока не убивают.
   Возражения Аленки имели под собой резон, но все одно...
   - Слезай, - велела Клементина, но строптивая девица головой замотала. Покидать алтарь потенциальная жертва не собиралась.
   И для надежности в край вцепилась обеими руками.
   - Поможите! - она попыталась Клементину пнуть, но та от пинка увернулась. - Меня законного места лишают! Я, может, полжизни мечтала, чтоб меня на алтаре зарезали...
   - Странные у вас мечты, - голос Мазены дрожал и отнюдь не от страха.
   - Какие уж есть... а то потом же ж скажут, что, мол, раз с алтаря сняли, то она, сиречь я, может, и вовсе не девицею была. Небось, девицами демоны не брезгуют, а я... а вот за ноги, пан демон, меня хватать не надобно! И хвост в покое оставьте! Я верю, что лично вы мною вовсе не побрезгуете, вы-то, пан демон, с пониманием, не то, что некоторые...
   Нет, безумие было всеобщим.
   И вполне себе уютным, поэтому Евдокия перехватила ридикюль поудобней и принялась ждать развития событий...
   - Хватит! - рявкнула Клементина, и от голоса ее зеркала лопнули.
   Беззвучно.
   И выплеснув на пол, на огненные знаки, белесый туман, а на него, будто бы на ковровую пушистую дорожку шагнул странный господин в палито и с тросточкой. Господин этот был высок и массивен, смугл не от природы, но от загара, такого, который появляется на взморье, въедаясь в кожу намертво. В окладистой бороде его вились серебряные нити, и сама эта борода была широкой, пушистой и ухоженной.
   И как-то вот сразу господин Евдокии понравился, хотя ведьмаков она недолюбливала, но именно этот внушал ей доверие. Быть может тем, что следом за ним на ковер из тумана шагнул Лихослав?
   - Ваша правда, Клементина, - густым басом произнес ведьмак, и тросточку на пол опустил со звуком мерзотным, дребезжащим. - Как есть - хватит... спасибо, Себастьянушка.
   - Да не за что, Аврелий Яковлевич, - панночка Тиана, опершись на руку демона, слезла с алтаря. - Для вас, сами знаете, все, чего угодно и с превеликой нашей радостью...
   Он стряхнул чужую шкуру с легкостью и явным удовольствием.
   - Вы...
   - Я, дорогая панна Клементина, как есть я, - он наклонился и поцеловал руку Клементины, которую подобная любезность вовсе не обрадовала. - Уж простите, ежели вдруг сюрпризом... но сами понимаете, секретность...
   Хвост, на сей раз не тонкий, увенчанный пуховой кисточкой, но мощный, чешуйчатый и омерзительно похожий на змею, обвил запястье Клементины.
   - Ядзита, солнце, положи ты этот ножик, а то еще порежешься... - ласково произнес Себастьян и руку протянул, в которую Ядзита с явным облегчением вложила нож. - Вот так. Присядь.
   Она села, сложив руки на коленях.
   - Ну что, паны и панночки? Будем считать наше веселье оконченым?
   Демон недовольно заворчал.
   Во-первых, он тоже не любил ведьмаков, поскольку оные ведьмаки так и норовили причинить демону телесный ущерб, а то и вовсе лишить физического пристанища, что в мире нынешнем бывало чревато полным развоплощением. Во-вторых, он не понял, куда подевалась прекрасная девственница, которая так приглянулась господину, и откуда, соответственно, взялся мужчина.
   И почему он такой наглый.
   И вообще, что происходит.
   В любом ином случае демон призвал бы истинную тьму и, развернув крылья, показался бы смертным во всем своем великолепии, которое, несомненно, на смертных произвело бы впечатление самое благостное, заставив содрогнуться и преклонить колени. Или вообще пасть ниц, моля о пощаде... нет, демон никого бы не пощадил, но ему очень нравилось, когда его молили...
   В любом ином бы случае он оторвал бы мужчине голову... или сначала руку... или не руку, а скажем, палец... да, сначала пальцы, а потом руку, и уже затем голову...
   И живот вспорол бы...
   ...и вообще, действовал бы именно так, как полагается действовать демону, вырвавшемуся из-под контроля, но та, которая связала его словом, молчала.
   И демон ждал.
   - Боги, мы спасены, - воскликнула Иоланта, прижимаясь к широкой груди Матеуша. И нехорошо улыбнувшись, Себастьян Вевельский подбросил кинжал на ладони.
   - Верно, Иоланта... мы спасены. А вот о вас такого не скажешь...
   - Что?
   - Прошу вас, панночка... или панна? Имени, простите, не знаю, но думаю, вы не обидитесь, ежели я буду называть вас Эржбетой?
   - Вы... вы не в себе...
   - Я с самого начала этой истории не в себе, - доверительно произнес Себастьян и когтем плечо смуглое поскреб. - В этой истории все так перемешалось... прошлое, настоящее... личное и, будем говорить, общественное, хотя общество этакой услуге не обрадуется уж точно...
   - Вы... вы что-то путаете, - Иоланта подняла взгляд на королевича. - Он путает... Ваше Высочество, скажите уже...
   - А что я могу сказать? - пожал плечами Матеуш. - Я здесь так, сторонний наблюдатель... но надеюсь, Себастьян, вы соизволите объясниться?
   - Соизволю, отчего ж не соизволить... вы только отошли б от нее, ваше высочество, а то мало ли...
   Лихо, как-то оказавшийся рядом с Евдокией фыркнул и прошептал:
   - Позер.
   - Это точно, - согласилась Евдокия, чувствуя, что стремительно краснеет. Нет, она - женщина почти уже замужняя, но и супругу не пристало в людных местах обниматься. Лихо же мало того, что Евдокию к себе притянул, так еще и подбородком в ее макушку уперся.
   Аленка тихонько засмеялась, но отворачиваться не стала, как и говорить, что, дескать, она говорила... сразу увидела... и что там еще положено?
   - Признаться, сначала я на Мазену грешил, - Себастьян отвесил поклон, и к немалому удивлению Евдокии панночка Радомил запунцовела... и взгляд отвела... - Уж больно своевременно ее прокляли. И ладно бы она просто исчезла, так ведь вернулась... аккурат после испытания единорогом вернулась. И что я должен был подумать?
   - Это... это не имело отношения к делу, - пунцовость постепенно сходила, но неравномерно, пятнами.
   - Да я уже понял, что не имело. И все ж таки рисковый шаг... надо полагать, с целительницами вы договорились загодя?
   - Да, - шепот и взгляд долу.
   Стыдно ей? Евдокии было бы стыдно, ежели бы ее собственную тайну выставили вот так, перед всеми... и желание огреть родственничка ридикюлем окончательно сформировалось, окрепло даже.
   - Не злись, - Лихо сказал это на ухо. - Он такой, какой есть, не исправить... да и Мазена играет...
   - Вам ничего не грозило... одного не понимаю, почему вы выбрали такой... мягко говоря, окружный путь? Отчего не договорились, к примеру, с Аврелием Яковлевичем... он бы вам невинность восстановил...
   Девицы разом повернулись к ведьмаку, и во взглядах их читалась немалая заинтересованность.
   - Себастьянушка, - с мягкою укоризной произнес упомянутый Аврелий Яковлевич. - Друг мой сердешный...
   ...при этих словах Себастьян ощутимо вздрогнул.
   - ...чудится мне, аль ты взаправду полагаешь, что будто бы я в частном порядке этакие... кунштюки вытворяю?
   - А вы вытворяете? - поинтересовалась Мазена.
   - Тебе-то зачем?
   - Мало ли... на будущее... мы, Радомилы, предусмотрительны.
   - Вытворяю, вытворяю, только вам оно не поможет. А ты, Себастьянушка, продолжай, времени у нас много, до утра самого... все одно раньше дом не откроется.
   - Он правду говорит? - шепотом поинтересовалась Евдокия, которой чем дальше, тем меньше в этом доме нравилось.
   - Не знаю, - Лихо ответил также, шепотом, и в шею поцеловал.
   Прилюдно.
   Ужас какой, но смутиться Евдокия не успела...
   - Кстати, дорогая Мазена, я вам даже попытку отравления прощаю... понимаю, что вы не по собственной воле, из интересов рода, так сказать... а тут я мешаюсь, не подпускаю к королевичу... и да, полагаю, вы вовсе не в фаворитки метили. Радомилы надеялись получить новую королеву? И за ради этих надежд готовы были рискнуть вашей жизнью, не говоря уже о какой-то провинциальной панночке, которая сама своего счастья не разумеет.
   - Не докажете...
   - И не собираюсь. Это я так, к слову, чтобы не осталось недомолвок. Были у меня подозрения и на Эржбету...
   Та лишь плечиком дернула и уточнила:
   - Из-за бабушки, да?
   - Из-за нее... и еще из-за вашей... семьи. Вы - единственный выживший ребенок. Полагаю, неспроста... поначалу я думал, что вам или отец не родной, или матушка... так бывает.
   Она вздернула подбородок, явно не собираясь комментировать сие сомнительного свойства предположение.
   - Но после, присмотревшись, я нашел весьма характерные черты и Драгомилов, и Пшескевичей, которые, правда, в глаза не бросаются. Сомнений нет, вы - родное дитя.
   - И что?
   - Ничего, - Себастьянов хвост соскользнул с запястья Клементины, и та отступила к алтарю, но была остановлена ведьмаком. При том, Аврелий Яковлевич и с места не сошел, лишь укоризненно головой покачал, и Клементина смутилась, будто гимназистка, застигнутая за разглядыванием открыток фривольного содержания.
   Меж тем ненаследный князь продолжил:
   - Осталось два варианта. Счастливую случайность я отмел, поелику в этакие случайности не особо верю... да и предыдущие беременности крепко подорвали здоровье вашей матушки... вон, Аврелий Яковлевич и справку от медикуса раздобыл, по которой выходило, что сама панна Берута выносить и родить жизнеспособное дитя никак не могла. Следовательно, возвращаемся к последнему варианту. Заменная жизнь, так?
   Эржбета молчала.
   - Не волнуйтесь, вас-то никто не обвиняет... вы, простите, не в том возрасте были... если вообще вы были, чтобы решение принимать. А бабка ваша, которая обряд проводила, давно уже человеческому суду неподсудна.
   - Какая теперь разница?
   - Никакой, Эржбета, совершенно никакой... вы не виноваты, что ваша бабка хотела наследника, а отец оказался чересчур слаб, чтобы противостоять ее желанию. И боязлив... или не знаю, в чем дело, но доказать, что он о ритуале знал, не получится. Но он знал и потому вас боялся.
   - Не он один, - тихо ответила Эржбета. - Вы говорите, что я не виновата, но там... там все как-то узнали и... и решили, что виновата именно я. Не только в том, что моя бабушка выкупила мою жизнь чужой...
   - Детской, - очень тихо произнес Лихослав. - Это не просто запрещенный ритуал, это... черная волшба, как она есть...
   - Но она и вправду не виновата, - Евдокии было жаль Эржбету.
   Ведь и вправду непросто ей приходилось.
   Откуда узнали? Кто-то за старухой подсмотрел, кто-то кому-то что-то сказал... да и мало ли способов есть? Сплетни по селу разлетаются быстро, день ото дня обрастая подробностями. И ежели бабка Эржбеты убила ребенка, то... то саму Эржбету еще до появления ее на свет сочли чудовищем.
   - Вам так хотелось высказаться, - Эржбета поднялась и ткнула в чешуйчатую грудь пальчиком. - Показать, какой вы умный... как до всего дошли... правду раскопали... Раскопали, поздравляю. Так все и было. Почти так. Наследника желал мой отец. Вот только он был болен, дурную болезнь подцепил, оттого и умирали дети, что у мамы, что у любовниц его. И главное, он лечился, вылечился, а дети все одно... и бабушка сказала, что знает верный способ, надо только купить здорового младенчика. А он согласился. Ведь что ему до других младенцев? В деревнях их множество, в деревнях рожают каждый год почти, некоторых и сами свиньям подкидывают, чтобы...
   - Меня сейчас вырвет, - сказала Мазена, обмахиваясь пятерней. - Нам обязательно это слушать?
   - Кто бы говорил, - Эржбета обернулась. - Моя бабка - детоубийца, а отец замаран, пусть и не желает признаваться, в черное волшбе, но я сама никого не убивала...
   - Я убивала?
   - Ты искалечила двух девчонок, чтобы обойти этот дурацкий пункт с единорогом...
   Мазена от обвинения отмахнулась с легкостью:
   - Они знали, на что идут. Им было уплачено...
   - И совесть тебя не мучит?
   Судя по всему, совесть у Мазены если и просыпалась, то нечасто. Да и куда совести против родовой чести, которую позорить вовсе невместно.
   - Я же ничего не делала! - Эржбета почти кричала. - Ничего! А меня попросту отослали... меня боялась родная мать! И продолжает бояться. Отец не лучше... слуги... кормилица и та, хотя знает меня с рождения, а все одно... в деревне шепчутся, что за меня не одного, а дюжину младенчиков убили... или две дюжины... или каждый год по две дюжины... что бы ни случилась, я виноватая... дом трижды поджигали...
   - И потому вы, Эржбета, в конкурсе вы увидели шанс вырваться из привычного круга?
   - Да. Осуждаете?
   - Одобряю, - ответил Себастьян. - И весьма рад, что колдовка - не вы... панночка Габрисия...
   - Понимаю, - прервала она жестом. - Позвольте я сама. Несколько лет тому я имела несчастье быть обрученной с человеком, который... которого... которого застала в весьма компрометирующих обстоятельствах.
   - В постели с Богуславой? - уточнила Мазена, бросив взгляд на эту самую Богуславу, которая ныне казалась совершенно безразличной к происходящему вовне.
   - Не в постели, - Габрисия поморщилась, поскольку и ныне воспоминания ей были неприятны. - Но... почти... полагаю, если она здесь, то... до постели дело не дошло... и не в этом дело, просто... они оба надо мной посмеялись, над той, какою я была. А я прекрасно знала, что некрасива. Но уродливой... мой жених был пьян, а потому не сдержан в словах. Сказал, что его от меня тошнит и... и ему нужна не я, но отцовские земли. Это было оскорбительно.
   Она говорила сухо, подчеркнуто равнодушно и не глядя на Себастьяна.
   - Сейчас я вынуждена признать, что этот случай произошел весьма своевременно. Я не успела выйти за него замуж. А заодно и поняла, что внешность все-таки важна.
   - И стали искать варианты ее улучшить?
   - Именно.
   - Как вижу, нашли.
   Габрисия усмехнулась и сложенными щепотью пальцами провела по своей щеке.
   - Нашла. Не ведьмака, если вы об этом. Волшбой можно изменить что-то... малое... или большое, но как надолго? Мне не нужна была иллюзия. Я хотела измениться сама. Корвин помог. Он... родом из Хольма... в Хольме совсем иная медицина. Толика чар и много труда. Он резал и сращивал... было больно, но я терпела, пока Корвин перекраивал мое лицо. Он сказал, что оно красиво, просто... нужно немного исправить. Изменить форму подбородка, разрез глаз. Уменьшить нос. И да, мама была против, но она меня поняла. Сказала, что, возможно, будь она помоложе, рискнула бы...
   - Ваш Корвин, как понимаю, находится здесь незаконно?
   - Да. Он вынужден был бежать. В Хольме... свои порядки. Ему грозила смерть, и Корвин предпочел рискнуть. На мое счастье, ему удалось переправиться через Серые земли...
   - Или ему помогли, - очень тихо произнес Лихослав. - Если ее Корвин был нужен Хозяйке...
   Евдокия кивнула.
   Логично.
   Да и Себастьян, похоже, о том же подумал.
   - Что ж, множество ложных целей... такая интересная игра, панна Эржбета... такая увлекательная... несколько конкурсанток, у каждой из которых своя тайна... Ядзита видит беспокойников, а заодно уж и Хельму служит, она, а не Эржбета - новая жрица... Эржбета живет заемной жизнью и почти целиком уходит в выдуманный мир. Мазена использует запрещенные проклятья, чтобы прикрыть свой позор. Габрисия связалась с Хольмовой волшбой, и вздумай Аврелий Яковлевич ее проверить, увидел бы следы... а вы, Иоланта? Что не так с вами?
   Она стояла, опираясь на руку Матеуша, и робко улыбалась, вот только улыбка эта была... ненастоящей? Евдокия нахмурилась.
   Перед глазами плыло.
   И мир двоился... или нет, не мир, он оставался прочен, устойчив, и во многом потому, что мир этот Лихо держал. А вот с Иолантой было неладно. Она менялась, и из-под одного обличья проступало другое.
   - Значит, со мной что-то не так? - поинтересовалась Иоланта иным голосом, в котором слышалась откровенная насмешка. - Ты забавный мальчик... и пожалуй, мы долго могли бы выяснять, прав ли ты или же ошибся. Однако, будем считать, что тебе повезло. Угадал. Кстати, лишь поэтому?
   - Нет, - Себастьян собственной правоте не слишком обрадовался. - Еще кое-что... снимки от одного хорошего... ладно, не очень хорошего человека, зато профессионала крепкого... знаете, в нынешнем мире колдовкам, верно, непросто придется. Техника от чародейства сбоит. И пусть бы метку вашу заснять не удалось, но возникли вопросы, отчего это именно ваши снимки, милая Иоланта, столь размыты? От проклятья ли? Или по иной причине?
   - И это можно было бы объяснить, - сказала колдовка. - Если бы я захотела.
   - Но вы не хотите?
   - Нет. А ты продолжай, продолжай, пока можешь.
   - Спасибо, - Себастьян отвесил церемонный поклон. - И вправду продолжу. Был еще один нюанс. Видите ли, я уже говорил, что многое в этой истории переплелось... к примеру, Клементина... она ваша дочь?
   - Внучка...
   - Внучка... внучка, которую ваша дочь родила от короля, но дитя боги обошли колдовским даром, оттого вы и отдали ее отцу. И пожалуй, еще затем, чтобы при дворце имелся собственный человек. Это полезно, так ведь?
   Лицо Иоланты расплывалось. Евдокия пыталась разглядеть черты того, другого, которое проступало, но не могла. Пыталась отвести взгляд, поскольку меняющееся, это лицо было неприятно, едва ли не тошнотворно, но вновь же не могла. И зачарованная переменой, устремилась бы вперед, к этой, несомненно, опасной женщине, когда б не Лихо.
   - Не смотри, - сказал он, закрыв глаза ладонью. А потом, верно, опасаясь, что и этого будет недостаточно, развернул Евдокию и прижал ее голову к своей груди. - Не надо на нее смотреть... это колдовка и очень сильная... очень темная... я встречал как-то подобную, на границе самой... они идут к Серым землям, там ведь нет закона, а люди есть... колдовки совсем уж без людей не могут...
   - Вроде пана Острожского?
   Лучше говорить о нем, а заодно уж слушать, что голос Лихо, напряженный, с легкою хрипотцой, с рычащими нотами, которых становится больше, что сердце его суматошное.
   - Вроде пана Острожского, - согласился он. - Дрянные люди, темные... но их не трогают... перемирие... никто не желает злить Хозяйку...
   - Она...
   - Не думаю.
   - Ко всему, когда человек этот так недоволен жизнью. А если и не совсем недоволен, то рассказать ему можно о том, как плохо ему живется, как его... или ее обижают... исподволь, слово за слово... где вы встретились, панна Клементина?
   - Не ваше дело.
   - Мое, - возразил Себастьян. - Еще как мое. Для нашей истории сие не принципиально, но полагаю, вас отыскала родная бабушка, которая рассказала печальную историю о колдовке, королем соблазненной и брошенной в тягости, о том, что скрываться от гнева королевского ей пришлось на Серых землях, а там, среди нечисти, не место дитяти... что мать желала ему иной, счастливой судьбы...
   - Зачем он так? - Евдокия вцепилась в рубаху Лихослава. - Это... это неправильно.
   - Возможно, но если он говорит, значит, надо... не волнуйся. Я не позволю вас обидеть.
   Поверила.
   Ему так хотелось верить.
   А еще страшно вдруг стало, потому как и вправду не позволит, пока живой, человеком ли, волкодлаком, не суть важно, главное, он не задумываясь встанет между ними с Аленкой и колдовкой. А колдовка сильна... и если она на Серых землях бывала, то и с волкодлаками, надо полагать, встречалась.
   Убьет.
   А как тогда Евдокии жить?
   - Но правда в том, что дитя, лишенное дара, не было нужно матери. А вот отец о вас заботился. И брат ваш, невзирая на разницу в происхождении, вас любил, так любил, что счел нужным потакать всем вашим капризам. Но вы все одно считали себя несчастною, обиженной... это ведь так просто, Клементина, сидеть и обижаться на других людей. Не знаю, долго ли пришлось вас убеждать, полагаю, что недолго... но как бы там ни было, им требовалось добровольное согласие, верно?
   - Верно, - этот низкий женский голос заставил Евдокию содрогнуться от иррационального страха.
   Холодно вдруг стало.
   И холод этот, продравший до костей, напомнил и ту ночевку в заснеженном лесу, и волчьи голоса, и собственный страх - не выжить...
   - Принуждение или морок штатные ведьмаки распознали бы... но вы согласились... начали, полагаю, с малого... кстати, где истинная Иоланта? Полагаю, мертва? Она-то в чем перед вами провинилась? Хотя, позвольте, угадаю. Она была дочерью вашего возлюбленного, живым свидетельством того, что брак его вовсе не был формальным, как он то утверждал...
   - Она была, - глухо ответила Клементина. - А мои дети... я вынуждена была избавляться от собственных детей.
   - И кто вас заставлял?
   Молчание.
   Тишина напряженная. Неужели только Евдокия ощущает это напряжение. Нити мироздания на пределе, тронь - и разорвутся, полоснув по пальцам, по рукам...
   А Себастьян...
   ...ждет.
   ...тянет время, хотя и не понять, чего ради...
   ...играет, притворяется всеведущим, вытягивает наружу чужие тайны...
   ...Лихо ему верит.
   Аврелий Яковлевич, возможно, понимает, в чем дело... Аленка застыла, слушает, но отнюдь не Себастьяна. И губы ее шевелятся, и пальцы шевелятся, а взгляд пустой, словно бы беседует она с кем-то вовне... далеким... и если так, то это тоже необходимо.
   Учиться доверять?
   Она - младшая, и Евдокия должна Аленку защитить, но...
   ...но кто защитит саму Евдокию?
   Лихо... Лихо беспокойный, который тоже заслушался и вовсе не Себастьяна... сердце стучит медленней, а руки ослабли, того и гляди разомкнет объятья, Евдокию отпуская.
   Упуская.
   - Лишек, - позвала она тихо и дотянулась до мягкой шерстистой щеки. - Лишенько, не надо, пожалуйста...
   Он вздрогнул и отстранился, но лишь затем, чтобы задвинуть Евдокию за спину.
   - Вы сами виноваты, Клементина, что ваша жизнь сложилась именно так. Но вы позволили себе думать, будто бы весь мир, помимо вас, конечно, несправедлив. И решили справедливости добавить... к слову, эта вторая ваша ошибка, панна Эржбета. Вы позволили своей дорогой, но вряд ли любимой, внучке проявить пристрастность. Выбери она кого иного для вашей личины, мне пришлось бы сложней, но милая Иоланта с ее страхом перед любовницей отца, с убежденностью, что именно ее убьют... переиграли, Эржбета. Слишком уж жертвой она выглядела.
   - На будущее учту, - спокойно ответила колдовка.
   И нити задрожали.
   - Да погодите вы! - Себастьян наверняка тоже слышал их. - Успеете тут страшные муки устроить. Давайте договорим, как цивилизованные люди! Я, может, в последний раз в жизни умом хвастаюсь! Проявите уважение!
   - Забавный ты, - сказала колдовка.
   И нити ослабли, а Евдокия выдохнула с немалым облегчением.
   - А то, - отозвался Себастьян. - Не поверите, ваш покровитель то же самое сказал...
   - Шут.
   - Почему бы и нет. Божественный шут - высокое звание... им и гордится можно... но я не гордый, я просто работу свою, панна Эржбета, люблю очень. Загадки всякие... головоломки... над вами и вовсе голову сломал. Так вот, с настоящим мы худо-бедно разобрались, а теперь предлагаю к прошлому вернуться, там же ж все корни...
   - Поговори со мной, - Лихо коснулся волос, нежно, осторожно, хоть бы руки его переменились. И Евдокия, перехватив ладонь, широкую, с короткими когтистыми пальцами, прижала ее к щеке.
   - О чем?
   - О чем угодно...
   - Ты на мне и вправду женишься? - какой глупый вопрос, они, можно сказать, на пороге смерти стоят и думать надобно о высоком, о душе своей, которая вот-вот в божественные чертоги отправится, а не о свадьбе. Но о душе не думается, о свадьбе же - так напротив.
   - Правда.
   - Это хорошо и... мама вот только не слишком обрадуется... она вашу семью не очень любит...
   - Пусть не любит, - великодушно разрешил Лихослав. - И ты можешь семью не любить, главное, чтобы меня...
   - Когда ты улыбаешься, то клыки видны...
   - Мешают?
   - Нет, что ты...
   - Все началось, когда Миндовг, который, полагаю, был вовсе не таким уж плохим королем, ввязался в войну с Хольмом. Или позже, когда решил, что через Хельмов культ по королевству Хольмово вольнодумство расползается. Испугался ли он, что и у нас революцию учинят, или же просто решил наперед ударить, но как бы там ни было, Миндовг закрыл Хельмовы храмы. А жрецам предложил выбор, или отречься от веры, или на плаху отправиться... конечно, поднялись восстания... находились и предатели, и фанатики, которые пытались уйти с помпой... я верно говорю, Аврелий Яковлевич?
   - Верно, Себастьянушка... верно... я сам вскрывал Краковельский храм... две сотни человек с собою забрали во славу Хельма. Опоили дурманом, а после подожгли... страшное дело.
   - Их собственный выбор. Не вам судить.
   - Так мы разве судим, панна Эржбета? Нет, не судим. Мы излагаем факты. Но самое интересное, что незадолго до того самого рокового эдикта во дворце Миндовга объявляется прехорошенькая панночка. А он, истинная правда, к женщинам был весьма неравнодушный. Полагаю, и средь советников короля нашлись те, кто почел за лучшее шепнуть словечко Хельмовым жрецам. Изменить что-либо они не успевали, но вот отомстить... а заодно и сберечь истинно важную реликвию...
   ...он про черный алтарь говорит.
   И показывает. И вовсе не боится этого камня, пропитанного исконным злом, которое даже Евдокия чует... и наверное, за эту лихость в Себастьяна можно влюбиться...
   ...было бы можно.
   Но есть Лишек.
   И он уже не держит Евдокию, но сам за нее держится.
   - Луна?
   - Луна, - отвечает он. - В полную силу вошла... и уже недолго осталось... но ему нужно время... столько, сколько она позволит...
   - Свести короля с ума не так-то просто. Древняя кровь защищает и от безумия, и от волшбы, но вы, панна Эржбета, постарались... день за днем, слово за словом... вы разъедали его душу... вы сами стали его проклятьем, но он до последнего не понял, что происходит. Поначалу ему представлялось все игрой, новой, волнующей... немного жестокой... или уже не немного? Грань размывается... а все вокруг твердят, что он - король, а значит, всемогущ и всевластен... вы ведь сами подобрали ближайшее окружение, такое, чтобы не только не мешало вам, но напротив... игроки, опиоманы, любители молоденьких девочек...
   - Ну почему только девочек? - ответила колдовка.
   И Евдокия могла поклясться, что она улыбается.
   - Девочки, мальчики, - так ли важно?- Себастьян теперь говорил очень тихо.
   А Лихослав позволил, наконец, обернуться.
   Колдовка?
   Обыкновенная женщина... нет, необыкновенная.
   Редкостной красоты... и Евдокия любуется ею, разглядывает, и все одно любуется, не испытывая ни ревности, ни зависти, поскольку бесполезно завидовать чужому совершенству. И гибель Иоланты уже не видится таким уж грехом... да и по правде, что такое Иоланта? Просто девушка, которых в королевстве превеликое множество... и те, что собрались в доме, тоже не важны, пусть бы умерли, ежели этой красавице надобна их смерть.
   - Не поддавайся, - шепчет Лихо, поглаживая шею Евдокии. И прикосновение его помогает избавиться от морока.
   Красива? Определенно. Невысокая, весьма изящная особа. Бледнокожа, и бледность эта - высочайшего качества, кожа глядится фарфоровой, ежели бы фарфор мог оживать.
   Волосы черные.
   И глаза.
   А губы красные, яркие, словно кровью перемазанные. Женщина не смотрит на Евдокию, оно и к лучшему, поскольку сама Евдокия не уверена, что сумеет выдержать ее взгляд.
   Себастьян рядом с колдовкою нелеп.
   Он стоит, опираясь на черный алтарь, сложив руки на голой груди, которая все еще покрыта чешуей, точно рубахой. Платье разодрал... и странное дело, ныне в лохмотьях, бледно-розовых, с искоркой серебряного шитья, ненаследный князь не выглядит смешным.
   Скорее уж печальным.
   И Лихо, уловив настроение Евдокии, глухо зарычал.
   - Бестолковый, - Евдокия погладила руки, которые стиснули ее, не позволяя ни вдохнуть, ни выдохнуть. - Он бестолковый. И ты тоже... я тебя люблю... и никто иной мне не надобен.
   Успокоился.
   Немного.
   А Себастьян, щелкнув по алтарю хвостом - и на сей жест демон ответил оскалом, который, впрочем, остался незамеченным - продолжил:
   - И лишенный души, Миндовг оказался полностью в вашей власти. Вы делали все, чтобы его запомнили проклятым королем. А заодно уж устроили укрытие для алтаря. Пожалуй, вы могли и эдикт отменить, он послушался бы вас, однако вы прекрасно понимали, что слишком многие этой отменой будут мягко говоря возмущены. Этак и до восстания недолго... тем паче, что недовольные Миндовгом сплотились вокруг его сына... кстати, как ему удалось избежать вашего внимания?
   - Не удалось, - за колдовку ответил Аврелий Яковлевич. - Видишь ли, Себастьянушка, сердце Яровита было занято, а она решила от конкурентки избавиться. Только не рассчитала, что девушку эту Яровит и вправду любил. Он был неглупым юношей, доказать-то ничего не мог, но быстро понял, кто стоит за ее смертью. Конечно, после она попыталась от Яровита вовсе избавиться, да только тут уж мой наставник помог... надо было сразу записи его поднять.
   - И где теперь твой наставник? - поинтересовалась колдовка, повернувшись к Аврелию Яковлевичу. - Полагаю, уже черви сожрали? И с тобою так будет...
   - Когда-нибудь со всеми так будет.
   Ведьмак не выглядел ни смущенным, ни испуганным, вообще было не похоже, чтобы он, лучше иных представляющий, на что способны колдовки, переживал.
   - Думаю, дело было не только в вашем наставнике. Поддерживать безумие короля, влиять на его свиту, а заодно уж и новый храм создавать, или не храм, а укрытие? Тут и самая одаренная колдовка утомится... укрытие же творили на славу. Хельмов алтарь, можно сказать, в самом сердце короля, дерзнувшего тягаться с божеством... почему вы не переправили его в Хольм?
   - Кому? - фыркнула колдовка. - Той марионетке, которую привели к власти? Или своре безродных псов, что не могла меж собой договориться? Увы, тот Хольм казался нам обреченным... он выжил едино чудом или милостью Хельма.
   - Поверьте, - Себастьян провел по черному камню ладонью. - Хельму глубоко наплевать, что на Хольм, что на нас с вами... и милости его... это такой, уж простите, эвфемизм...
   Молчание.
   Тишина, гулкая, звонкая, в которой того и гляди сердце остановится. И Евдокия жмется к Лихославу, уже позабыв и про стыд, и про обычаи, движимая лишь страхом одним. Ежели отстранится, выпустит руку его, то произойдет нечто непоправимое.
   Она лишена дара, что целительского, что пророческого, но ныне, в заклятом доме, вдруг не прозрела, нет, но четко и ясно осознала: так и будет.
   Кто-то свыше уже все решил за Евдокию. И ей останется смириться, да и людям ли тягаться с богами? Но нет, не желает Евдокия, купеческая дочь, смиряться.
   Потому и держит, или держится, дышит за двоих.
   Смотрит на черный камень...
   - Теперь что изменилось? - Себастьян от алтаря отступил. - Тесно стало но Серых землях? Аль голодно? Вам-то жертвы приносят, да только надолго ли их хватает? Вы, панна Эржбета, тоже смертны... сколько вам годков-то? Небось, за пятьсот...
   - У женщин о возрасте не спрашивают...
   - Так то у женщин, а вы, уж простите, колдовка... сиречь, тварь Хельмова, потому и поинтересоваться не грех... думаю, тут совпало... Хольмов Избранный не мог не знать про алтарь, который ему весьма нужен. Да и смуте в королевстве он рад будет... для того и нужен вам послушный королевич... смерть короля, безумец на троне, народное возмущение... в итоге все бы завершилось, так или иначе, но королевство бы ослабло... вопрос лишь в том, для чего это вам понадобилось? Власти возжелали? Стать хозяйкой не над волкодлаками да упырями, но над людьми? Или же дело куда как проще? Вновь жизнь продлить чужою кровью? Той, которую берете на Серых землях, уже не хватает? Надобна иная сила, могучая... или не жизнь, а молодость?
   - Что в том дурного? - ответила колдовка. - Сила женщины в ее красоте.
   И повернувшись к ведьмаку, с насмешкой сказала:
   - Разве не так, Аврелька?
   - А мне откудова знать? - пожал тот плечами. - Я же вроде бы не женщина...
   - Ну да... мужчина и лжец, как и все мужчины.
   - Вам то, дорогая тещенька, я никогда не врал. И Милославе говорил правду, вот только слушать она не захотела...
   - Не врал? - бровь приподнялась, и движение это неуловимо изменило маску лица, которое сделалось вовсе уродливым, и Евдокия никак не могла взять в толк, отчего так вышло.
   Оно, лицо, осталось прежним в каждой черте своей, но если не так давно Евдокия восхищалась им, то теперь... пять сотен лет?
   Неживая.
   Не человек... и ведьмаки тоже не люди, но Аврелий Яковлевич в своем палито из аглицкой ткани выглядит настоящим, а она... она будто кукла восковая, которых в Краковельский музей естественных наук привозили. Короли, королевы и рядом - известные душегубцы... и Евдокия подозревала, что на душегубцев народ глядел куда охотней, нежели на особ венценосных.
   Тем паче, что с душегубцами и снимочек сделать разрешали, за отдельную плату, естественно.
   - Не врал, - задумчиво протянула колдовка, приближаясь. Шла она легким скользящим шагом, будто и не шла вовсе - плыла по-над полом. Юбки и те оставались неподвижны. - Конечно, ты не врал, когда клялся ей в любви... и не врал, когда перед ликом Богов обещал хранить и защищать ее до конца дней своих...
   - Вам ли не знать, что ваша дочь совершила.
   Она остановилась в трех шагах от ведьмака.
   Разглядывает.
   И Евдокия понимала: подмечает. И тросточку его из белого дерева вырезанную, и сову-навершие с янтарными солнечными глазами... и палито... и сукно это аглицкое, первого классу, с серебряной искоркой... и кротовый переливчатый воротник... и в глазах ее, колдовкиных, все это, напускное, внешнее, тает, выставляя наружу истинное нутро ведьмака... и Евдокии было жуть до чего неудобно, что и она видит все это.
   - Вот она, цена твоей любви, - печально произнесла колдовка. - Один обряд.
  
  
Оценка: 8.15*26  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"