Будущее покажет, насколько настоящим было ваше прошлое.
Размышления о жизни.
Снег сошел не сразу. Сержант ждал весны, потому что с каждым днем ему становилось все теснее в этом, чужом доме. Он не находил себе места, перебираясь из комнаты в комнату, разглядывал вещи, трогал, убеждал себя терпеть. Не замечал женщины, чье любопытство пересилило страх, и девочки, которая, напротив, теперь держалась поодаль.
В последний месяц - месяц волчьих свадеб - прибыли гости. Точнее хозяйка сочла их гостями и привычно поспешила спрятаться, прибрав девочку с собой.
Все-таки следовало запомнить их имена.
Сержант пытался. Не выходило.
К гостям он вышел.
- Живой! - вопль Сига спугнул воронье, которое перебралось поближе к человеческому жилью, надеясь если не на еду, то хотя бы на тепло. - А ты тут... помирает... водички поднести некому... последнюю волю изъявить надо... ага, дождешься от него!
Сиг сполз с коняги и попытался обнять.
Сержант указал на конюшню, затем на поленницу, которую следовало пополнить, и на дом.
- Ну да. Живой. Занудный. И я вижу, что неплохо устроился.
Пожалуй, Сержант был рад их видеть. Сига, занявшегося лошадьми. Така, одетого слишком легко для этакой зимы, но по-прежнему нечувствительного к холоду, впрочем, как к жаре и дождю. Ворчащую Лаашью, которая обернула пару пуховых платков поверх полушубка, но все равно замерзала и кляла зиму.
На кухне она прижалась всем телом к печи и долго вздыхала, выпуская из легких холод.
Обедом занялся Так.
То ли на запах еды, то ли уверившись, что опасности нет, но на кухню выглянула девочка. А за ней, тенью, готовой скрыться при малейших признаках угрозы, и женщина.
- Здрасьте, - сказал Сиг, ощерившись улыбкой.
- Добрый день, - голос у женщины тихий, шелестящий. А взгляд все еще настороженный. Но постояла и ушла. Недалеко.
- Сержант, не говори, что опять женился...
Сержант покачал головой.
И стало как-то тихо. Люди ждали объяснений, а он не мог ничего объяснить, зачем позвал их, потому что сам плохо понимал происходящее. Ему надо было уйти. А эти вдвоем не выживут.
Он коснулся глаз и указал на дом.
- Присмотреть? - Так всегда отличался сообразительностью. - За домом?
Сержант кивнул.
- И за ними тоже?
Снова кивнул.
- А ты?
А у него еще есть пара имен из списка... и одно безумное дело, которое требует наступления весны. Она же, словно решив позлить Сержанта, не торопилась. Ударили морозы, и тяжелые облака принесли снег. Сугробы подымались изо дня в день, и однажды закрыли окна, лишив дом света. Однако тут же зима опомнилась и пошла на убыль.
Но все равно медленно.
И чем дальше, тем хуже становилось. Его тянуло, но куда, Сержант не мог понять. Он выходил во двор, кружил по поместью, не обращая внимания ни на снег, ни на слякоть. Заканчивалось все обычно появлением Така, который говорил, что пора ужинать.
Накрывали в столовой. И женщина отдала Таку чудом уцелевший фарфор, белоснежные скатерти и салфетки, которые закрепляли в кольцах. Места хватало всем, но... Сержантово было не здесь.
А земля очищалась. То тут, то там появлялись черные проталины, которые разрастались день ото дня, и в этом Сержанту виделся признак болезни. Потом пошли дожди, и остатки снега - грязного, слежавшегося - смыло. На проплешинах появилась трава. И в принципе, больше ничто не мешало Сержанту исполнить задуманное, кроме иррационального ощущения, что этот поступок разрушит остатки его жизни. Он пробирался к склепу. Стоял. Смотрел. Уходил.
И бродил по дому, громко хлопая дверями. Люди от него прятались, даже свои. Было немного обидно: Сержант никогда своих не трогал.
- На, - Сиг притащил грифельную доску и кусок мела, - объясни, чего маешься.
Самому бы понять.
Ему надо было уйти. Но куда?
Сержант написал первое, что пришло в голову. Сигу не понравилось.
- Город? Ты ненормальный! Да тебя же ищут до сих пор.
Да. Наверное. Сержант как-то над этим не думал.
- Ладно, тут. Но там твою рожу каждая вторая собака знает. Зачем?
Затем, что Сержант должен найти одного человека, который точно был в Городе, когда все случилось. Но сначала другое. Писать мелом по доске было вполне удобно, тем более что доску Сиг выбрал небольшую, и чехол для нее сделал. Заботливый.
Приятно.
- Ты хочешь вскрыть захоронение?
И для чего озвучивать написанное?
- Сержант, послушай, - Сиг присел рядом. - Тебе плохо, но... легче не станет. Столько времени прошло. Ты же понимаешь, что там увидишь?
Кости. Остатки кожи. Волос. Одежды. Тело должно было разложиться или мумифицироваться, в зависимости от условий.
- Ты и вправду этого хочешь?
Не хочет. Но ему нужно.
Двери склепа были запечатаны, и Так, в полголоса матерясь, вскрывал печати, вытаскивал железные штыри из гранита, и сами двери тянул, тяжелые, на провисших старых петлях.
Женщина тоже пришла, но держалась в стороне.
Лаашья приглядывала и за ней, и за девочкой, с которой как-то очень быстро нашла общий язык. И в жестких волосах девочки уже блестели золотые чешуйки украшений.
Главное, чтобы до костей не дошло.
А нож за поясом... женщина должна уметь себя защитить. У мужчин не всегда получается.
Из двери пахнуло тленом, и Так пробормотал:
- Может... не стоит?
Факел отдал без возражений, и следом полез. Пускай.
Здесь тела не прятали в ниши, но складывали в каменные ящики, прикрывая каждый неподъемной крышкой. И Сержант растерялся, потому что крышки были гладкими, лишенными имен.
- Здесь, - женщина передвигалась бесшумно. Она оказалась за спиной Сержанта, и ему стоило большого труда не оттолкнуть ее, подошедшую слишком близко. - И здесь.
Два ближайших ящика.
Крышки оказались тяжелыми даже для Сержанта. Он не хотел разбивать их - это было бы совершенно неуважительно - но сдвинув с места первую, понял, что один не удержит.
Помогли.
И со второй тоже.
А тело в паутине савана веса будто и вовсе не имело. Сержант перенес его на ближайший закрытый саркофаг. Саван разворачивал осторожно.
Леди Элизабет.
О ней позаботились. Волосы уложены, перевиты золотым шнуром. И платье нарядное... вот только иссохшая кожа натянулась, обнажая проломанную кость. Височная.
И значит, смерть была легкой.
Сержант прикрыл лицо и бережно уложил леди в колыбель саркофага. Он надеялся, что она не рассердится на подобное вмешательство.
Второе тело было завернуто плотно, в несколько слоев ткани, которые ко всему слиплись. Так сунулся было помогать, но Сержант зашипел и его оставили в покое.
Он узнал платье - то самое, красное и дурацкое, совершенно ей не подходящее. Ткань потемнела. И украшения, вряд ли собственные - Сержант не видел, чтобы Меррон что-то носила - слились с нею.
Сетка на волосах.
Короткие. Черные, во всяком случае, когда-то. Красные туфельки.
Но что-то было не так. Он обошел тело. Наклонился, пытаясь понять по запаху, но не ощутил ничего, кроме обыкновенного, трупного.
Все равно не так...
К счастью, никто не решился сунуться под руку, когда Сержант запрыгнул на крышку саркофага. Стянув сапоги, он снял с тела туфли - потом вернет - и лег рядом.
- А я говорил, не надо было его сюда пускать, - тихо, но отчетливо произнес Сиг.
Макушка умершей была на уровне подбородка Сержанта.
Свадьба состоялась в середине лета. Все бы ничего, если бы не внезапно обнаружившаяся троюродная племянница Летиции, которую поручили заботам дорогого Мартэйнна. Племяннице было шестнадцать. Она громко смеялась, строила глазки и норовила прижаться пышной грудью, при том волнительно вздыхая. Меррон старалась быть вежливой.
Жалела, что напиться нельзя.
Позволяла надевать на себя венки и выслушивала долгие рассказы о лентах, платьях и лучшей подруге, которая, конечно, дура полная, но другой ведь не найти...
Племянница гостила неделю, которая далась Меррон тяжело, а потом все-таки уехала, видимо, решив поискать более податливую партию. И все вернулось на круги своя.
Почти.
Меррон больше не было так одиноко. Она все еще выходила к морю, ночью, когда побережье становилось свободно от людей, и тихо разговаривала, убеждая себя, что у каждого свои странности. Кто-то вот сахарных петушков собирает, кто-то цветы из перьев мастерит, а Меррон - разговаривает с морем. Или с ветром. Главное, что когда говоришь, становится легче.
Незаметно отгорело лето. А с осенними дождями в доме появился гость. Незваный. Нежеланный. Но такой, от которого не вышло бы откреститься. Он пришел ночью и долго стучал в дверь. Красный плащ с гербом Кормаков промок, как и кожаная куртка, потертые штаны и сапоги, от которых на чистых полах Летиции остался мокрый след.
Гость вошел в дом и, вытащив серебряную тамгу, сказал:
- Мне нужен доктор Макферсон.
- Это я, - ответил док.
А Меррон подвинула поближе нож, отстраненно подумав, что не зря Летиция решила выкопать розы на зиму. Если ямы расширить, то тело поместится. В принципе, можно и другим путем... Меррон все равно хотела потренироваться работать с пилой.
- Вам, - гонец вручил тубу, запечатанную с двух сторон и обвязанную красной лентой.
И ушел.
Док взломал печати и, пробежавшись взглядом по листу, сказал:
- Нам придется уехать, дорогая. Мое присутствие необходимо в Городе.
Потом повернулся к Меррон и велел:
- Пойдем. Поговорим.
В эту секунду Меррон возненавидела и гонца, и бумагу, и дока за то, что готов подчиниться приказу.
- Лорд-канцлер предлагает мне вернуться в Замок.
Меррон молчала.
- У его дочери какие-то серьезные проблемы со здоровьем... прочие медики оказались неспособны их решить. И я должен поехать.
- Почему?
В Городе множество врачей! Целая гильдия. А док у Меррон один. И Летиция тоже, даже со своей троюродной племянницей если. Они уедут. И что станет с Меррон?
- Деточка, - док ласково погладил по голове. - Лорды не приемлют отказа. И если я останусь здесь, всем станет любопытно, что же такое меня держит. А тебе не стоит привлекать лишнее внимание. Понимаешь?
- Мы можем уехать вместе... куда-нибудь в другой город... в другой протекторат...
- Зачем?
Затем, что Меррон не желает оставаться одна, чтобы снова без семьи. Она только привыкла к ней, а теперь вот...
- Разве тебе здесь плохо? Ты уже взрослая. И самостоятельная на диво. Ты многое умеешь, а чего не умеешь - научишься. Я оставлю книги и... и ты не пропадешь.
Пропадет.
Назло... но это глупо. И надо признать, что док прав. Он вовсе не обязан возиться с Меррон. Он и так сделал больше, чем кто бы то ни было, кроме тети. И Меррон постарается оправдать ожидания.
- Вот и умница.
Сборы заняли не так много времени. Летиция вздыхала, охала, вспоминала, что чего-то не сделала, то ударялась в переживания, то вдруг замолкала, думая о том, как будет на новом месте. А Меррон не могла себя остановить, ходила за ней следом, путалась под ногами и нарывалась на причитания.
Конечно, Мартэйнну не надо переживать.
Летиция договорилась, что за домом присмотрят. Будут приходить дважды в неделю, убираться, готовить, но может быть Мартэйнн найдет время укрыть яблони, если вдруг мороз случится? И виноград обрезать? А по весне обязательно высадить розы, но не раньше, чем земля прогреется.
Эта женщина оставляла свой дом на Меррон. Доверяла, не зная, что Меррон не умеет управляться с домами. И чем ближе был день отъезда, тем страшнее становилось.
В последний вечер Меррон спряталась на чердаке, не желая принимать участия в прощальном ужине, на который были приглашены все соседи и друзья Летиции. Но док нашел.
- Ты на него похожа.
- На кого? - если бы док сразу сказал, что Меррон должна спуститься, она бы спустилась и вела себя прилично. А он не сказал, но присел на старый сундук, в котором хранились детские платьица той самой троюродной племянницы.
- На Дара. Тоже вечно от людей прятался. Сначала, чтобы не сбежал, его на цепь посадили...
Кто?
Меррон попыталась представить Дара на цепи... просто представить Дара.
- Помнишь, я тебе рассказывал кое-что про Фризский поход? В городе... в том, что от города осталось, старый лорд подобрал мальчишку. Ну как подобрал... сначала изувечил до неузнаваемости, потом кинул своим, чтобы выхаживали. Я к тому десятку прибился. Странные были люди, но хорошие.
Он говорил спокойно, но Меррон почему-то становилось страшно.
К чему этот разговор?
- Вообще я не думал, что мальчишка выживет. Двое суток провалялся и ничего, встал... потом сбежать вздумал. И на Дохерти напоролся. Они частенько встречались. Я много нового узнал о переломах. Дохерти мог бы его убить, но предпочел просто калечить. Раз за разом. Он хорошо контролировал свою силу. И умел ломать так, чтобы без необратимых последствий.
Снизу доносились голоса. Гости прибывали, только док не спешил к ним спуститься.
- На Даре быстро заживало. Много быстрее, чем на обычных людях, но я не скажу, что это было достоинством. Но так уж вышло, что мы вместе провели достаточно времени, чтобы начать разговаривать.
О Даре думать тяжело. Не потому, что Меррон в чем-то его обвиняет. Встреча была глупой. И свадьба тоже. И сама она, тогдашняя... и вообще дурацкое, если разобраться, приключение, от которого памятью - крохотный шрам между ребрами.
- Не скажу, что он мне стал доверять, он вообще доверять не умеет, но на вопросы отвечал. И потом уже кое-что рассказывал сам. Тоже ведь не железный.
Живой. Меррон помнит.
У него кожа на шее жесткая, задубевшая, а вот на груди и животе - очень мягкая, нежная даже. С россыпью родимых пятнышек Меррон еще тогда удивлялась этой разнице. Потом поняла - он просто редко выбирается из одежды. И спать предпочитает в рубашке, как будто боится остаться совсем без панциря.
А ей нравилось засовывать руки под рубашку. Греться.
- И поверь, что если уж он тебя выбрал, то это навсегда. Не держи на него зла. Что бы он ни сделал, но от этого ему будет гораздо хуже, чем тебе.
Меррон плохо не от того, что Дара нет... а просто. Безотносительно.
- Когда появится, то... пожалей.
Разве таких, как он жалеют?
Садят на цепь. Калечат. И думают, что они - железные. А про родинки никто не знает.
Меррон вздохнула. Если появится, то... то как-нибудь оно и будет.
- Появится, - док протянул руку. - Рано или поздно, но услышит. Просто у него характер такой, привык верить в самое худшее.
Вечер прошел не так и плохо.
Появление лорда-канцлера заставляло Юго чувствовать себя неуютно. Конечно, если бы Кормаку было достоверно известно о некоторых особенностях личины Юго, он не допустил бы его присутствия в замке. Следовательно, Хаот, как обычно, ограничился информацией минимальной.
Исполнителя искали, но...
...неопределенно.
Однако все равно, Юго предпочитал не попадать на глаза лорду-канцлеру. Благо, в просторных апартаментах Ее Светлости хватало укромных уголков. И сейчас, заслышав шаги - в последнее время в них появилось некое старческое пошаркивание, которое выдавало не примеченную глазом хромоту - Юго нырнул за банкетку.
Тень проводила его взглядом.
Странное существо. Неопасное, пока Юго не пытается причинить вреда хозяйке. Он подозревал, что Тень видела его истинную сущность, но молчала, и не потому, что не умела говорить, скорее уж не видела в том необходимости. Юго ее хозяйку не интересовал.
И вообще ничто не интересовало.
Тень нервничала. Она пыталась сделать так, чтобы дорогой хозяйке стало хорошо, ведь тогда и тень была бы счастлива, но попытки ее были изначально обречены на провал.
Открылась дверь. И шелест юбок подсказал Юго, что лишние люди удалились, оставив лорда-канцлера наедине с дочерью.
- Здравствуй, дорогая. Чудесно выглядишь, - этот человек был опытным лжецом, но Ее Светлость знали правду. Как не знать, когда в комнате столько зеркал. - Как твое самочувствие?
- Спасибо. Отвратительно.
Ее голос изменился вместе с ней: она больше не давала себе труда скрывать брюзгливые ноты, которые то и дело проскакивали в нем.
- Все самое страшное уже позади. Ты поправляешься...
...и вероятно, проживешь еще несколько лет...
- И поправишься уже к балу в Ратуше. Верно, дорогая?
- Нет.
- Да.
Приказ. Но ей уже надоело подчиняться его приказам.
- Послушай, дорогая, сидя здесь, ты ничего не добьешься. Ты должна выйти к людям. Так, чтобы все увидели, что ты жива. И... по-прежнему красива.
Смех у нее - стекло, ломающееся в руке. Юго морщится.
- Я? Красива? Посмотри, в кого я превратилась! Я... я не могу себя видеть!
Но меж тем цепляется за зеркала, словно надеется, что в них осталась она, прежняя.
Она продолжает стареть, пусть бы и ребенок - Юго решил, что сегодня заглянет к нему - больше и не вытягивал из нее силы. Их не осталось. Изношенный организм забыл о красоте выживания ради.
- Тебе сделают хороший парик. Раньше тебе нравились парики.
Кормак наверняка отобрал у нее зеркало. Вероятно, после сегодняшнего визита в комнате зеркал не останется. Пожалуй, Юго заменил бы их портретами.
- А зубы мне тоже сделают?
Не выдержала, вскочила с постели и что-то уронила, судя по звуку - хрупкое и звонкое.
- И мое лицо ты вернешь? Прежнее лицо? А что еще ты пообещаешь, любимый папочка?
- Сядь.
Она не собиралась садиться. Слишком долго точила ее злость, и вот теперь появился тот, кто и вправду виновен в ее бедах.
- Ты ведешь себя, как уличная девка.
- А я и есть девка! Дворцовая. Или неправда, папочка? Ты же как девку меня подкладывал. То под одного, то под другого... честь рода... успех рода... жертвовать во имя рода! Мной жертвовать! Почему всегда жертвовали мной?!
- Кричи громче, не все услышали.
- И что? Пусть слышат! Я умираю! Ты понимаешь, что я - умираю?! Нет? Тебе все равно... тебе даже удобно будет, если я вдруг завтра не проснусь. Тогда ты опять пойдешь к нему и предложишь очередную сделку.
- Уже предлагал.
- Что? - судорожный вздох и кашель. На платке останутся красные капли, и платок, кружевной платок тончайшей работы, найдет свою могилу в жерле камина. Там уже похоронена добрая сотня платков, свидетельствовавших о скорой кончине Ее Светлости.
- А что ты хотела, дорогая? Я не могу рисковать будущим семьи только твоего самолюбия ради.
Это хуже пощечины. Юго прикусил губу, сдерживая смех.
- Но не переживай, ему не нужен развод. Пока...
- Ты и вправду надеешься победить? - она вдруг успокоилась, как бывает, когда человек принимает некое решение, пусть бы и крайне для себя неприятное. - Знаешь, папочка, я всегда тебе верила. Ты говорил, что любишь меня... что я - твоя девочка. Твое солнышко. Твоя единственная опора и надежда... ты всегда говоришь людям именно то, что они хотят слышать.
Ее прервал очередной приступ кашля, длившийся дольше обычного.
- Но ты сам начал в это верить, папочка. Решил, что умнее остальных... может, и прав. Должно же быть в тебе хоть что-то, чем я могла бы гордиться. Только твой ум больше ничего не значит. Кайя тебя убьет. И меня. И всех, кто носит герб Кормаков... а потом убьет остальных. Или сначала остальных, а потом нас?
- У тебя истерика.
- Нет, папочка. Я знаю, о чем говорю. Ты надеешься на договор, но ты сам учил его соблюдать договора до последней буквы. Он его не нарушит. Только... какая разница?
Молчание. И хруст стекла под сапогом.
- Стой, папочка. Не спеши уходить. Мы ведь только начали разговаривать. Откровенно, как и полагается родственникам. И по-родственному скажи, он знает о дочери? Нет? Конечно... кто ему расскажет, кроме тебя? А ты молчишь. Почему?
- Потому что он мне не поверит. А если поверит, то вряд ли обрадуется чужому ублюдку.
- Да неужели?
- У протекторов появляются только сыновья.
Ей нельзя смеяться - смехом она захлебывается. И начинает задыхаться.
- Какая забота... ты не хочешь огорчать его. А может, в другом дело? В том, что девочка старше Йена. На сколько? Две недели? Три? Но старше. И это разрушает твой замечательный план.
- Выпей лучше лекарство. Тебе надо успокоить нервы.
- Власть получает протектор... но нигде не сказано, что он должен быть мужчиной. Конечно, жаль, что у нее не мальчик. Было бы вернее. Веселее. И теперь ты боишься, правда, папочка? Столько усилий и все зря, если девчонка изменится.
- Если.
- Именно. Ты же поэтому так хочешь вернуть Изольду. Она возьмет дочь с собой, и ты устранишь угрозу. Это никак не нарушит договор. Видишь, папочка, я хорошо тебя изучила. И Кайя не хуже. Что будет, если он узнает? Спрячет их, верно? Умрет, а не позволит появиться здесь. Пока мы живы. Думаю, осталось уже недолго. Ну же, папочка, скажи мне, что я твоя умница... скажи, пожалуйста!
На балу она все-таки появилась.
Высокий парик.
И фарфоровая маска. Белые перчатки. И пышные рукава. Леди-кукла восседает на золоченом кресле, свысока наблюдая за танцующими парами.
Второе кресло по обыкновению пустует, и Юго любуется тем, как люди старательно не замечают женщину в бледно-голубом платье. Им страшно оказаться причастными к ее слабости, к ее болезни, к ней самой и той неприязни, которую она вызывает у Их Светлости.
Скучно.
Однако искореженное тело, которое вдруг появилось в самом центре зеленого дворцового лабиринта - и дня после бала не прошло - развеяло скуку. Юго пробрался в мертвецкую и лично удостоверился, что догадка верна.
Тем же вечером он выбрался из Замка, что не составило труда - в последнее время охрана проявляла на редкость слабый интерес ко всему, что происходит вовне - и явился в условленное место.
- Я рад, что ты жив, - сказал Юго вполне искренне и протянул украденный пирог.
Флягу с молоком тоже не забыл.
Сержант кивнул. Он ел аккуратно, тщательно разжевывая каждый кусок. Истощенным, впрочем, не выглядел. И умылся даже, одежду кое-как отчистил.
Доев, Сержант вытащил из сумки доску и кусок мела.
- Макферсон? Это доктор?
Кивок. И дважды подчеркнутая фамилия. Мел крошился в пальцах.
- Его нет. Уехал. Когда? Да давно уже... погоди, если прикинуть, то аккурат тогда и уехал. Я вернулся, его уже давненько не было.
Сержант вскочил.
И с чего это вдруг такие душевные переживания? Список закончился, что ли?
- Если хочешь, я попробую узнать, куда он уехал.
Кивок.
- Только ты сиди тихо, пожалуйста.
Второй кивок, куда менее уверенный.
- Тебе что-нибудь нужно?
Качает головой. И снова в доску тычет. Да Юго понял уже... ну почти.
- Ладно, тогда дай мне неделю...
...в конце концов, у Юго и свои дела имеются. А найти доктора Макферсона, как он подозревал, будет непросто и не потому, что док прятался, скорее уж был одним из множества людей, которые каждый день прибывали в Город и покидали его.
Но ради Сержанта Юго постарается.
Спустя неделю он вынужден будет признать, что старания его были почти бесполезны. Дока помнили, но... кому он был интересен?
- С Макферсоном тесно работал один паренек. Ивар. Может, помнишь?
Сержант знаком показал, что помнит.
- И если кто чего знает про твоего доктора, то он. Ивар в городе, только... он из своих вроде, поэтому полегче, - Юго вложил в руку бумажку с адресом. - Эй, я тебе молочка принес. Свежего, между прочим.
Молочко Сержант принял.
А на рассвете отправился к Ивару, который обитал при старой мертвецкой. Здесь плохо пахло, а близость смерти заставляла нервничать. Самое странное, что появлению Сержанта Ивар не удивился.
- Я уже и надеяться перестал, - сказал он, вытирая руки о фартук. - Погодите, сейчас принесу. Он говорил, что вы обязательно появитесь, но столько времени прошло...
Конверт успел пожелтеть, но сургучная печать осталась нетронутой.
Внутри - листок, пропахший формалином, и одно слово.