Черный экипаж и красная каретная обивка, некогда роскошная, но бархат затерся и на багряном поле то тут, то там виднелись проплешины.
Задернуты шторы, и окна забраны решетками. О том, чтобы сбежать, и речи не идет.
- А ты изменилась, детка, - Грент устроился напротив. Для мертвеца он выглядел весьма неплохо. Пальто из серого с искрой драпа, с отложным воротником из бобра. Черные перчатки. Черные туфли. До боли знакомый черный саквояж, который Грент поставил рядом. Он то и дело поворачивался к саквояжу, проводил по коже ладонью, убеждаясь, что тот на месте.
Вещи Таннис стояли на полу.
- Молчишь?
- Молчу, - согласилась Таннис.
О побеге нечего и думать. Грент вытащил из кармана шило, узкое, наточенное, и вертит в руках, дразнит. Но Таннис не настолько глупа. Там, в городе, она бы, может, рискнула, но дверцы кареты заперты. Снаружи еще двое, не считая кучера... да и в юбках этих не больно-то побегаешь.
- Не рада меня видеть?
- Не рада.
- А я ведь почти верил, что ты умерла, - Грент воткнул шило в сиденье. - Горевал... такая лапочка, как не горевать-то?
- Заткнись.
Он рассмеялся, но замолчал, впрочем, ненадолго.
- Знаешь, лапочка, - шило вдруг вспороло воздух перед глазами Таннис. И когда она отпрянула, больно ударившись затылком в стенку кареты, Грент хмыкнул. - Я ведь ничего не забыл. Одно не понятно, отчего он с тобой возится?
Кто? Спросить, и Грент ждет вопроса, но Таннис заставляет себя молчать. Отворачивается к окну.
- Гордая... леди из себя корчишь. А я ведь знаю, какая ты на самом деле...
- Отстань.
- Не боишься?
Хотел бы убить, убил бы, а раз языком мелет, то убивать запрещено... наверное, даже трогать запрещено, иначе шило пропороло бы не воздух, а лоб. Или щеку. Или в руку воткнулось, мстя за обиду. Гренту ведь хочется, по лицу видно, что хочется, однако он не смеет тронуть.
Треплется?
Пускай себе... собака лает, ветер носит.
...знать бы, куда этот ветер Таннис занесет.
- Зря не боишься. Быть может, он отдаст тебя мне. Хорошая награда. И тогда мы продолжим нашу беседу в обстановке более... подходящей. Так ведь принято говорить? А пока - держи, - он вытащил из кармана мятое кашне. - Завяжи глаза.
Таннис подчинилась. От кашне разило табаком, и запах этот, некогда вполне привычный, вызывал тошноту.
- Не дергайся, - сказал Грент, когда она отшатнулась, ощутив на лице его пальцы, - я лишь проверю...
Он убедился, что повязка завязана туго, и замолчал. Карета катилась. Скрипели колеса, стучали по горбатой мостовой. Куда везут?
Поворот и еще один. Шум рынка, запах рыбный, характерный. И вода опять же. Жаль, что у Таннис чутье человеческое, Кейрен...
...о Кейрене не следует думать.
Осталась записка. И он поймет, что Таннис ушла. Будет ли искать?
Будет.
И доберется до вокзала, а там... Таннис купила билет. Дилижанс уйдет к Перевалу, и Кейрен поверит, что она уехала... хорошо бы ему поверить, что Таннис уехала...
- Прибыли, - сказал Грент, когда экипаж остановился. - Леди, позволите вашу руку?
Стиснул запястье так, что Таннис зашипела от боли.
- Не волнуйся, дорогая. Осторожно, бордюр... увидишь, тебе понравится.
Воздух сырой. И ветер пронизывающий, ледяной, какой бывает у реки. Таннис сжимает губы, запирая вопрос. Грент все равно не скажет правды. Ведет? Куда? Под ногами камень, но дорожка неровная, и Таннис то и дело спотыкается. Ей приходится опираться на руку Грента, который проявляет просто-таки невероятную заботу.
- Ступеньки... и порог. Вот так, дорогая...
Запах кладбища. Сырой земли. Тлена. Старого дерева и древнего камня. Натужный скрип дверных петель. И холод по ногам. А дверь, невидимая, но представляющаяся Таннис огромной, неповоротливой, захлопывается.
- Теперь можешь снять повязку, - и Грент отступает. - Но без глупостей, ясно? Бежать тебе некуда.
Темнота.
Нет, лишь показалось, света мало. Древний старик с древним же канделябром. Желтые тонкие свечи дымят, и дымы свиваются в нить, а нить стремится к потолку, который теряется во мраке.
Старик в высоком напудренном парике кланяется.
- Вас ждут, леди, - говорит он и голос его скрипит точь-в-точь, как давешние петли.
- Не дури, Таннис, - донеслось в спину.
Грент остался на пороге.
Холл огромен.
Каменный пол. И белые стены, на которых расползалось древо имен. И Таннис замерла, глядя на многочисленные ветви, переплетенные причудливым узором. Сколько же здесь... имена и снова... опять имена... Таннис читала их, пока старик не напомнил о себе вежливым покашливанием. Его тень скользнула под ноги, словно престранная ковровая дорожка.
- Вас ждут, леди.
Старик шаркал ногами, и звук его шагов разносился по длинному пустому коридору. Огоньки свечей присели, отступив перед темнотой.
Черные стены. Эркеры, в которых тускло поблескивал древний доспех. И рыцари казались почти живыми. Стоит промедлить, отстать, и шагнут с постамента, занося над головой Таннис огромные древние мечи. Они следят за ней, прикрыв лица сталью забрал.
Смотрят в спину.
Запоминают.
Таннис сжала кулаки, напоминая себе, что вовсе не рыцарей следует бояться, но того, кто ждет ее в этом странном месте.
- Где мы? - спросила она, и звук ее голоса увяз в камне стен.
- Шеффолк-холл, леди, - с достоинством ответил старик, кланяясь. А ведь не столь уж немощен ее провожатый, как хочет показаться. Эта штука в его руке весит прилично, но руки в белых перчатках не дрожат. Да и расшитая серебром ливрея широка в плечах.
Шеффолк...
Герцогиня Шеффолк, некоронованная королева и ее племянник, чей голос заставил Таннис вздрогнуть: ей на минуту показалось... показалось, просто-напросто показалось.
- Прошу вас, леди, - старик распахнул перед Таннис дверь.
И сам, вместе со свечами, остался за порогом.
Темно.
Стена. И лес полок, которые где-то очень высоко смыкаясь друг с другом. Запах книжной лавки. Шелест юбок, и собственные шаги, которые здесь кажутся слишком громкими. И Таннис подымается на цыпочки, подхватывает юбки, кляня это такое неудобное платье.
Она нелепа.
Смешна.
И потерялась. Глаза ее, постепенно привыкая к полумраку, различают белесые тени книг, старых, толстых, укрытых саваном пыли. Ее как-то слишком уж много.
- Не стоит бояться. Я не причиню тебе вреда, Таннис, - тот, кто это произнес, прятался за полками. Лабиринт, но Таннис идет на голос, и лабиринт пропускает ее.
Осторожную.
Крадущуюся.
- Ты сильно изменилась.
Камин и шелковый экран, расписанный лилиями и белыми цаплями. На лепестках лилий пыльца позолоты, а цапли раскрывают крылья, точно веера. И за ними, полупрозрачными, мечется пламя.
Низкий полукруглый стол. Темная бутылка с кривоватым горлышком. Бокалы на тонких ножках.
Два кресла.
Одно пустое, с небрежно брошенным - или забытым? - пледом.
- Ты тоже, - она отпустила юбки и улыбнулась.
Попыталась.
- Узнала? Мне казалось, я стал другим.
Другим? Определенно, и сильно. Он вовсе не похож на себя, нарисованного ею. И все же... этот аккуратный, точно вычерченный подбородок. И нос кривоватый слегка, плоские скулы.
...у Кейрена острые, и он сам угловатый, нервный.
Забыть.
Для его же блага забыть.
- Театр, да? - ее голос звучал жалко и чересчур громко для этого места, оттого Таннис перешла на шепот. А человек, сидящий в кресле, кивнул, подтверждая, что да, именно театр, всему виной.
Все-таки она, как и Кейрен, потрясающе невезуча.
- Садись.
- Ты... меня убьешь? - ей не хотелось умирать.
Таннис так и не увидела моря, а есть еще берег, придуманный ею. И дом на этом берегу. Пустые дни, одинокие ночи, кошки, которых будет прибавляться год от года. Тоска, она ведь не уйдет и нечего обманывать себя же.
- Пока не знаю, - Войтех потянулся к бутылке. - Мне бы не хотелось.
- Мне бы, - смешок вырвался против желания. - Тоже не хотелось...
- Понимаю.
Вино темное, тягучее.
- Пей. Не отрава, - он первым пригубил его. - Ты не сдержала слова, Таннис. Зачем ты рассказала о подземном короле?
Стыдно? Разве что самую малость. А вино пахнет пылью. Это странно... виноградом. Земляникой. Летом и солнцем. Или осенней яркой листвой. Самой осенью, если белое и легкое, которое к рыбе... Таннис помнит, ее учили.
И Кейрен, завязав глаза, наполнял полдюжины бокалов.
Игра.
Угадать запах. Ему все казалось простым, он удивлялся, почему Таннис не ощущает по запаху разницы между мускатами аль-бьер и треви. Разве не слышит она ноты железа и дуба? Или вот корицу... а еще мед, мед ведь ярко выражен.
Не слышит.
Человек ведь, просто-напросто человек.
- Я думала, что ты умер...
- Я умер, - отозвался Войтех. Без улыбки. И тени смеха нет в глазах, которые постарели.
- Но...
- Я не представился, леди, - он наклонил голову. - Освальд Шеффолк... герцог Шеффолк.
Молчать.
И прикусить губу, запирая лишние опасные вопросы.
- Правильно, - он катал бокал, заставляя темное вино расплываться по стеклу багряной вуалью. - Прими это как данность...
Таннис кивнула. Примет. Если ей позволят.
- Ты... поэтому хотел убить меня?
Бледный. Кожа не просто белая, но обесцвеченная, рыхловатая.
- Да. Тогда мое положение было... несколько неустойчивым.
- А теперь?
- Все зависит от того, что мы решим, Таннис, - он отставил бокал и поднялся, руку подал. Холодная. Слегка влажноватая.
Рука мертвеца.
- В этой библиотеке собраны тысячи... десятки тысяч книг. Большей частью рукописных... нет, Таннис, не запрещенных. Они ничего не запрещают, но кое-что ограничивают, заставляют забыть. Вот здесь пьесы одного драматурга, имя которого тебе ничего не скажет. Он был гением, но известен немногим. Или вот поэт... писатель... пара философских трактатов, крайне интересные мысли...
Он шел вдоль полок, то и дело останавливаясь, чтобы коснуться очередного запыленного фолианта.
- Пропавшие имена, Таннис. Мир, который мог бы быть, если бы не псы.
- И чего ты хочешь?
- Восстановить справедливость.
Окна все же были, крохотные, квадратные, в свинцовых переплетах. И сквозь толстое стекло проникал солнечный свет, который заставил Войтеха поморщиться.
- Некогда вместо стекол здесь стоял камень, стланец, а стекла были роскошью, - он с нежностью провел по бурой стене и отступил в тень. - Этот дом пытается сохранить осколки нашей истории. Культуру... но и он умирает. До спрятанных в нем сокровищ никому нет дела. Что такое пыльные книги, написанные людьми? Ничего...
Войтех остановился на границе света.
- Зачем ты мне рассказываешь это?
- Затем, Таннис, что мне все еще не хочется тебя убивать. Я тоже живой.
...оживший мертвец с уставшими глазами, в которых не осталось места свету.
- Имею право на некоторые слабости. Итак, мы остановились на том, что я собираюсь восстановить справедливость и вернуть мир людям.
- Бескорыстно?
Войтех хмыкнул.
- Хорошая шутка. Но нет... ты знаешь, кто моя матушка?
- Жена аптекаря...
Пощечина была резкой хлесткой.
- Думай, прежде чем рот открыть, - Войтех вытер руку. - Моя мать - герцогиня Шеффолк. И хранительница Короны. А я - ее наследник. И король...
Разбитые губы болели.
И щека.
И... он ведь и вправду верит во все это.
Король?
Подземный, добравшийся до трона, но ему мало подземелий. Ему всегда было мало и... страшно оттого, что у Войтеха получится. Он умел добиваться своего.
- Зачем тебе я?
Если говорит... рассказывает... показывает пыльную эту библиотеку, в которой спрятаны никому ненужные сокровища...
- Соскучился.
- Правду, - главное, выдержать взгляд. - Или я не заслуживаю правды?
Войтех поморщился и ответил:
- Заслуживаешь. Мне нужен наследник. Видишь ли, моя супруга происходит из рода не менее древнего и знатного, чем Шеффолки. Но при том она слаба, и я не хочу, чтобы мои дети унаследовали эту слабость.
Безумие какое-то... и рассмеяться бы, но смех застыл в горле.
Таннис и вовсе потеряла дар речи.
- Ты же молода. Красива... - мертвые пальцы коснулись щеки, и Таннис с трудом заставила себя выдержать это прикосновение. - Признаться, я был удивлен, увидев тебя в театре, но удивлен, что называется, приятно. Ты сумела выжить, Таннис. Выбраться из той выгребной ямы, в которой родилась. А это уже много...
От него и пахнет пылью.
Тленом.
Мертвечиной и сырой кладбищенской землей.
- Ты не спилась, не стала шлюхой или опиоманкой. Ты выглядишь и ведешь себя, как леди. А я знаю, сколь непросто удержаться на другом берегу. У тебя получилось.
- И теперь ты хочешь, чтобы я родила тебе ребенка?
Ненормальный.
Он сошел с ума, наверное, в Ньютоме... или еще раньше... или позже, но определенно сошел, иначе не стал бы предлагать такое. Стоит. Улыбается.
- Да. Естественно, ты понимаешь, что матерью его будет считаться моя супруга...
- А она...
- Она знает и согласна.
Нехорошая улыбка, и Таннис становится жаль эту незнакомую женщину.
- Подумай хорошо, - Войтех подал руку, и у Таннис не возникло мысли ее не принять. - Я способен дать тебе многое... а способен и лишить многого.
- Жизни?
- И ее тоже. Я могу забрать твою. Мне даже не понадобится звать Грента. А могу взять и не только твою... ты ведь, кажется, любишь того щенка?
Молчать.
Или солгать. Солгать не выйдет, Войтех видит ее насквозь и...
- Не трогай его.
- Любишь, - со странным раздражением отметил Войтех. - Иначе бы не сбежала из-за помолвки. Влюбленные люди поступают странно. Итак...
- У меня есть выбор?
- Конечно.
Умереть самой, хотя умирать не хочется совершенно... и Кейрена он действительно не пощадит. Он стал другим, Войтех, сосед и... друг? Больше чем друг.
И радости от встречи Таннис не испытывает, хотя должна бы.
- За что ты так со мной? - она пытается найти в нем тень его же, прежнего. В чертах лица, в манере сидеть... но нет, не находит.
Сходство лишь, но сходства мало.
- За что? Интересный вопрос, - он опирается локтем на широкий подлокотник кресла. - Допустим, по праву творца. Устроит тебя подобный ответ? Разве не благодаря мне ты, Таннис, стала такой, какой стала? Где бы ты была, милая, если бы не я. Скажи?
Ей нечего ответить. А Войтех отстраняется, упирает указательные пальцы в подбородок, и смотрит. Пристально. Равнодушно.
- Сказать, что было бы с тобой? Ты бы начала пить, как твоя мамаша или твой отец. Пошла бы на завод или, что вероятней, в бордель. По первому времени зарабатывала бы прилично, но быстро постарела бы... а там сама знаешь. Улица потемнее, поближе к порту. Пьяные драки. Пьяные клиенты. Сифилис. И смерть в какой-нибудь канаве.
Он был прав и безжалостен в этой своей правоте.
Таннис молчала.
- Я показал тебе другую жизнь. И дал понять, что ты способна ее добиться. И разве это не заслуживает благодарности? Скажи, Таннис.
Сказать было нечего. А он ждал.
Решать?
Отказаться?
Согласиться? Тогда будет шанс... на что? Не стоит обманываться, в живых ее в любом случае не оставят. Вопрос времени и... надежды.
- Мне хочется жить.
- Я понимаю.
- И... я согласна.
Как-нибудь... перетерпится... свыкнется с мыслью. Свыкнуться ведь со многим можно, а он... он не уродлив... и по-своему остался прежним... разве она, Таннис, в глубине души не мечтала выйти за него замуж? Правда, замуж ее не зовут, но...
...будет шанс.
Да, станут сторожить, особенно поначалу, но постепенно свыкнутся и тогда Таннис сбежит. Попробует во всяком случае. Терять ей в любом случае нечего.
- Таннис, - он наклонился, подвинув бокалы к краю стола, и за руку ее взял. - Ты ведь понимаешь, что предательства я не прощу.
Понимает.
И вспоминает черноту подземелья. Белые тени подземников. Мост над пропастью и осклизлые колья. Если Таннис попытается бежать, ее отдадут теням.
Живой.
- Ты... тогда ты знал, куда вы идете? - она имеет права задать этот вопрос, и Войтех откровенен.
- Знал. Сложно было не заметить, как Малыш дергается.
- Но пошел.
- Так было нужно.
- Кому?
- Мне, Таннис.
- Тебе? А остальные? В тебя ведь верили. Тебе верили! - у нее не получилось не закричать.
- Мне жаль.
- Они умерли, а тебе жаль? И только-то?
Пальцы сжимаются, причиняя боль, но терпимую. И взгляда Таннис не отводит.
- У каждого был свой выбор, Таннис, - он выкручивает руку, заставляя разжать кулак. Проводит по пальцам, разглядывая их пристально. И с ним смотрит Таннис.
Мозоли почти исчезли, кожа стала бела. А пальцы у нее тонкие, длинные... и ногти подпилены аккуратно. Ей жуть до чего не нравилось подпиливать ногти, но Кейрен требовал, и Таннис подчинялась.
- Рано или поздно, они бы попались. Без меня - скорее рано...
- Этим ты себя успокаиваешь.
- Не дерзи, - он погладил мизинец, слегка искривленный и перечеркнутый белой нитью шрама. - Мне нет нужды успокаивать себя. Каждый заработал свою виселицу. И тебе следовало бы сказать спасибо за то, что в тот день ты осталась внизу.
- Сливы, да?
- Сливы и настойка жостера. Хорошее средство от запоров. Видишь, кое-чему я успел научиться... тот я, которого повесили.
- И чего ради?
- Мне настала пора умереть. А они... в любой игре чем-то... или кем-то приходится жертвовать.
- И мной ты тоже пожертвуешь?
- Если будет в том необходимость. Видишь, здесь и сейчас я предельно откровенен.
- Благодарю.
Войтех разжал пальцы и отстранился. Он сел в кресле и повернулся к экрану. Пламя рисовало на белом полотне крыльев узоры.
- Два года в темноте и... этом доме. Он похож на тюрьму. Он и есть тюрьма, для всех, и я не исключение. Наверное, ты думаешь, что я превратился в чудовище. Наверное, ты права. Но чистые руки корону не удержат.
- А она тебе так нужна?
- Не мне - людям, - он морщится и трет глаза. - До сих пор тяжело переношу свет... он хотел, чтобы я доказал свою преданность, отправил к подземникам... а они больны, Таннис. И я заразился... не бойся, врачи полагают, что она передается с... мясом.
Нельзя спрашивать, чье это было мясо. Вот только Войтех ответит.
- Мне пришлось сожрать их вожака... в прямом смысле слова. Выйти против него с ножом. Убить. И сожрать... разделить на всех. Тедди это казалось забавным. Он говорил, что только чудовище способно одолеть чудовище.
- Как ты...
- С ним познакомился? - он вытянул руки с белесой полупрозрачной кожей. Когда на нее падала тень пламени, кожа краснела, истончалась, а сквозь нее проступали седоватые мышцы и тонкие птичьи почти кости. - Леди Евгения. Ты помнишь ее?
- Помню.
- Ты никогда не задумывалась, откуда она взялась?
- Переехала... обеднела и...
- Переехала, - отозвался Войтех, ладонь переворачивая. На внутренней стороне кожа была гладкая, разрисованная тончайшими линиями. - Сбежала. Видишь ли, Таннис, леди Евгения - родная тетка моей матушки. Некогда она пошла против родительской воли, тайком обвенчалась с полукровкой... нищим полукровкой, никчемным настолько, что для него даже стаи не нашлось. Естественно, от дома ей отказали.
Таннис терла запястье, на котором проступали красные отметины.
- А супруг ее, который весьма на наследство рассчитывал, сим фактом огорчился. И злость свою на Евгении вымещал, пока Тедди не подрос настолько, чтобы от него избавиться.
Он поднял бокал, выставив между собой и экраном, словно чернотой вина защищаясь от солнечного света.
- Тедди пришлось выживать и за себя, и за матушку. А она, к слову, его не простила. Любила, видишь ли... любовь - опасная вещь, заставляет терять разум. Тедди стал королем, а она не захотела. Он мог бы купить ей любой дом в этом треклятом городе, за исключением, пожалуй, Королевского дворца, но она отказывалась уходить из своей конуры. Видишь ли, в этой квартирке она была счастлива.
Войтех хмыкнул.
- Он приставил меня приглядывать за нею... и учиться. А я сумел понравиться ей настолько, что она согласилась встретиться с ним. Замолвила за меня словечко. Так оно и вышло. Своих детей у Тедди не было. Сифилис... и это нам не интересно, верно?
Таннис кивнула.
Уйти не позволят. Но она готова попробовать. Хуже нет, чем просто сдаться.
- Я оказался в его свите. В этом доме, который, как он надеялся, я унаследую. Он так и не смирился с тем, что его вместе с матушкой вычеркнули из рода. Годы я стоял за его спиной...
- А потом сидел на его троне?
- Сижу. И просижу еще не один год, - поправил Войтех, накренив бокал. И вино, добравшись до края, потекло по выпуклой стенке, скользнуло на ножку, окрасив ее багряным, кровяным. - Он старел. И не становился умнее. Напротив, болезнь грызла его изнутри, его тело выглядело здоровым, а его разум гнил. Я оказал ему услугу, избавив от мучений.
Вот только сомнительно, чтобы Войтеха просили о подобной услуге.
- Вот такая история, Таннис. Видишь, дорогая, я предельно откровенен с тобой. И в ответ жду, что ты проявишь благоразумие.
Куда она денется?
...в комнату с узкими окнами, словно бойницами. Стены обтянуты тканью, но камень близко, и камень мокнет, а на ткани проступают влажные пятна. От гобеленов пахнет пылью. И мертвые цветы в древней, с трещиной, вазе покрылись паутиной.
- Извини, дорогая, - Войтех поцеловал руку. - Убраться не успели. Да и со слугами беда. Не найти неболтливых. Поэтому придется немного потерпеть.
Кровать на постаменте. Балдахин, провисающий под собственной тяжестью. Влажный бархат и жесткое золотое шитье. Впрочем, золото давным-давно поблекло, а бархат поточила моль.
- Обустраивайся. И надеюсь, ты спустишься к ужину?
Это не просьба, - приказ. И Таннис с улыбкой отвечает.
- Да... Освальд.
Одобрительный кивок, и прикосновение, от которого она все-таки отшатнулась.
- Не стоит меня бояться, - Освальд против ожиданий не разозлился. - Вспомни, когда-то ты была в меня влюблена...
- В Войтеха, сына аптекаря... и единственного, как мне казалось, друга.
- Я и сейчас тебе не враг.
- Мне нужно время.
- Всем нужно время, Таннис. Так уж получилось, что именно времени нам всегда и не хватает. Но... я и вправду не стану тебя торопить. Отдыхай.
Он вышел, но дверь запирать не стал, пусть снаружи и имелся засов внушительных размеров.
Проклятье. Таннис стояла посреди комнаты, обхватив себя руками, пытаясь унять дрожь и дурноту, которая подкатила к горлу.
...влажное перо.
...влажная овечья шерсть, которую привозят в мешках. И мешки приходится таскать. Они тяжелые, и после второго-третьего спина начинает ныть. Но останавливаться нельзя, сзади подгоняет мастер. Он должен следить за всеми, но смотрит лишь на Таннис. И шипит, стоит ей замедлить шаг, увольнением грозится. А другой работы она не найдет, разве что в борделе.
Надо успокоиться. И дышать, сквозь стиснутые зубы, глубоко, до ломоты в ребрах, до кругов перед глазами... не сесть - упасть в низкое разлапистое кресло, которое трещит и опасно кренится. Кресло дряхлое, как и все в этом доме.
Что ей делать?
Бежать. Это - единственный шанс, но не стоит обманываться, ей не позволят выйти из дома... пока не позволят.
Думай, Таннис. Налей себе воды. Графин высокий и с широким горлом, рукоять его липкая от грязи, и вода пахнет илом. Как бы не отравиться... и смешно, всего-то год прошел, а она уже воду пить брезгует, раньше вон из подземного колодца хлебала и ничего.