Старик обретался у самой реки. Черный, какой-то осклизлый с виду домишко почти съехал в воду. Он опирался на врытые в землю столпы, которые покрывал толстый слой ила и грязи. И несмотря на холод, грязь эта продолжала гнить.
А может, и не грязь, но хозяин дома.
Он сидел на крыльце, широко расставив ноги, и полотняные штаны натягивались на коленях, а штанины задирались. Обмотанные тряпьем ступни гляделись непомерно большими, и Кейрен прижимал к носу платок, кляня себя за то, что не подумал о заглушках. И вообще, ведомый смутным предчувствием, полез сюда.
Темнота. Река глотает ранний снег. Дрожат редкие огни фонарей, обозначая границы воды. Цепи подняты, и широкобортые лодчонки жмутся к берегам.
- От ить... смердит, - сказал старик, выбивая трубку о ладонь. На левой его руке сохранились два пальца и те слиплись, словно срослись.
Старик сунул руку в подмышку и поскребся.
- Блохи житья не дають. А ишшо ты приперся, господин начальник.
Зубов у него почти не осталось. И из распухших десен торчали гнилые пеньки.
- Помереть спокойно немашеки.
- Успеешь помереть.
Кейрен злился на него, на себя за невозможность отрешиться от безумной идеи, на сам этот пологий грязный берег, очередную бессонную ночь... и дом, где матушка затеяла очередной ужин в изящных декорациях. Ему надлежало быть. А он, поняв, что все-таки сорвется, сбежал. И за побег было стыдно.
Чай, не дитя.
- Так чегой надо? - старик сунул палец в рот и почесал десну, скривился. - Я завязамши.
Старый вор вызывал и жалость, и отвращение.
- Знаешь его? - Кейрен достал дагерротип, который носил с собой, в приступе иррациональной паранойи более не доверяя ни своему кабинету, ни начальству.
И этому, гнилому человеку, по странной прихоти судьбы еще живому, он тоже не верил, и в руки взять не дал, но подвинул ногой лампу и, присев, раскрыл дагерротип.
Потом, не вынимая пальца изо рта с деланным удивлением добавил:
- Так мертвяк же, прости Господи. Или от вас ужо на том свете спасу немашеки?
Глупая надежда.
Список имен, те, кто сидел в тот год и тот месяц, те, кому удалось выбраться из Ньютома, уйти и от конопляной тетушки, и от тюремной баржи. Их оказалось всего пятеро, и Кейрен в который раз ужаснулся, до чего коротка, хрупка человеческая жизнь.
...и Таннис...
...ее дилижанс завтра пересечет Перевал. Райдо встретит. Он обещал и... девочке понадобится помощь, а Кейрену будет спокойней жить, зная, что с нею все хорошо.
- Он сидел в одно время с тобой, - повторил Кейрен, не убирая дагерротип. - И мне нужно знать имя.
- А бумажками пошуршать? - вор сделал характерный жест. И Кейрен, мысленно прокляв себя за недогадливость, вытащил бумажник.
- Десятки хватит?
Купюра исчезла в грязном рукаве.
- От, благодарствую, господине, - вор поклонился, но поклон получился кривым, однобоким. Издевательским. - А то ниществуем мы... ручки-то ужо не те. И по делу не пойдешь... а энтот и вправду сидел.
Кейрен напрягся.
Врет?
Говорит то, что от него желают услышать, отрабатывая подачку?
- Не зыркай, Макар - честный вор. Впустую метелить не станет. Сидемши он. Но не со мною... особый человечишко... из черных.
- Из каких?
- Черных, - повторил вор и потер щеки, покрытые длинной седой щетиной. Она росла неравномерно, и на щеках его появлялись проплешины. - Это... которых в бумажках-то нету...
- Как нету?
- Откуда ты такой взямшись? - с явным интересом глянул Макар. - Обыкновенственно. Человечек есть, а в бумажках нету его. Вроде как не значится. А раз нету его, то и... такое от дельце, что я б и трепаться-то не стамши, да срок мой идет. Боженька все видит. Преставлюся я, возникну пред его очи светлые, как наш пастор-то баит. А он и спросит у меня, мол, Макарушка, что ж ты жизню свою прожил-то так бесчестно? Дерьмово прям-таки прожимши. И что ответствовать будет? Что не сам я таков, но нужда заставила?
Он щерился и хрипло дышал, а само дыхание это было с присвистом, с сипом. Из массивной ноздри поползла струйка крови, которую Макар просто стер ладонью.
- Так от сделаю доброе дело, глядишь и скостят душонке моей срок... ты присел бы, господин хороший...
И Кейрен устроился на крыльце, подсунув под зад полы кашемирового пальто.
- Что вздыхаешь? И твоей душе неймется? - поинтересовался Макар, расчесывая десны. - А я тебя не знаю... молоденький совсем... не человек, да?
- Не человек.
- Ваших тут не любят. Гляди, чтоб не оприходовали ненароком. Что тебе до тех делов интерес воникши? Начальничек-то, слышамши, сам ушел наверх ответствовать. Небось, спросят с его душонки по всей строгости. Дрянной был человечишко... или он к вашим уйдет? Слухай, а если смесок, то он куда опосля смерти? К вашим аль к нашим?
- Не знаю, - сказал Кейрен, вытягивая ноги. Он оперся на гнилой косяк, удивляясь тому, что исчезла брезгливость, и запахи больше не тревожат - притерпелся. Да и вовсе стало вдруг спокойно, утихла тягучая ноющая боль в груди...
...было несложно выяснить, куда приобрела билет Таннис Торнеро.
Сложней оказалось не отправиться следом.
- От и я не знаю... надо у пастора нашего спросить. Умный человек. Знающий... авось, ответит.
Он замолчал и молчал долго, а Кейрен не торопил.
- Черные, значится... людишки, которых попросили... поучить. Бывают же упрямыя, слов не разумеющие. А посидят денек-другой в цепях... а то и месяцок... или два... все ломаются. Ньютом - не теткин дом с разносолами. Там сразу в головушке ясность небывалая наступает. От гляди как оно. Приведут человечка стороннего, несговорчивого. Он по-первости кобенится, грозится полицией, судом. В грудь ся бьеть, что он-де честный и невиноватый... день бьеть, другой бьеть... а потом глядьма и успокоимши его. Все-то там кричать, что не виноватыя, с произволу их, значится, посадимши. Оттого-то крики энти никто и не слушаеть. А там, глядишь, особо ретивому и переедуть разок по спине... аль вовсе на колесо отправят. Ты ж про колесо знаешь?
Кейрен покачал головой. Все, что рассказывал старый вор было... диким.
- Здоровое такое колесище, которое со ступеньками... и колесо крутится, а ты идешь. Час... иль два... да хоть всю ночь. Оно крутится, ты идешь... и чутка зазеваешься, тут-то и конец наступит. Перемолеть ноги, а то и вовсе... на колесе особо упертые ломались сразу. Говорят, ктой-то там сутки прошел, а потом замертво рухнумши... но таких выкобенистых мало.
Вор снова замолк. Он сидел, сгорбившись, расчесывая пятерней щеку, должно быть вспоминая то, уже далекое время.
- Откуда брались эти люди?
Директор мертв. Но в одиночку он не смог бы работать. Палач, выходит, тоже... если не в первый раз подмена осуществляется, то палач обязан был быть в сговоре. Тюремщик? Один точно, остальные молчали бы из боязни место потерять. Ведь хлебное, ни для кого не секрет, что в Ньютоме за деньги можно почти все...
- Так приводили.
- Кто?
Макар вздохнул и поглядел в глаза Кейрену. Его собственные - мутные, и на левом плавает пленка бельма, точно пенка молочная. Веки припухшие, а ресниц почти не осталось.
- Если мало... - Кейрен вытащил бумажник.
- Не откажуся, - кивнул вор, выхватывая новую купюру. - Все зло от деньгов, так пастор наш баит, а я ему так сказал, что не от деньгов, но от жадности человечей. И кабы был Макар здоровым, у тебя, хвостатенький, деньгов не хватило б на такое его откровеньице. Да только Макару недолго осталось уже. А как человек помирать сподобиться, страхи с него сходят. Так я мыслею. Оттого и говорим мы тут о том, об чем молчать надо бы...
Далеко в низовьях загудела баржа, и на голос ее отзываясь, донеслись удары колокола.
- Король подземный их приводимши... слышамши про него?
- Слышал, - согласился Кейрен и поднял с земли гладкий камушек, сжал в кулаке, успокаиваясь.
- Ваши-то, небось, думають, что сказка... а он есть... страшный человек. А новый-то того хужей, - Макар откинулся и перекрестился, широко, размашисто.
- Ты его видел?
- Я? - вор нервно хихикнул, и смешок вышел тоненьким девичьим. - Кто я таков, чтоб сам мне казався? Не, хвостатенький, слухи ходят... средь верных людишек слухи ходют, что в минулом-то годе случилось старому королю помереть... как это...
Он прищелкнул пальцами, выхватывая из памяти нужное слово.
- Скоропостижно! - не без гордости выговорил Макар. - А мыслю, что и новый к тому приложился. Оно и верно, с кровью корону взямши... а следом за королем сгинули и те, которые много говорили... мол, к чему король над честным разбойным людом?
Спина зачесалась и Кейрен потер ее о косяк.
Новый король.
...да здравствует, так сказал Фил, уходя за грань.
- И так от сгинули, что следочка не сыскать, зато и другие слухи полетемши... мол, сожрали тех, зело говорливых, подземники. Живьем сожрали, а косточки обглодамши. И ежели кто слишком борзый сыщется, то и следом итить могет. А кому охота? Подземники-то...
- Видел, - перебил Кейрен и головой тряхнул, сбрасывая липкое неуместное воспоминание о существе, замершем на краю пещеры. Круглоголовом, безносом и с неестественно большими выпуклыми глазами.
- Видемши и живой? - Макар хлопнул по плечу. - Силен, знать...
- Повезло.
- Оно-то да... но по твоему... новому-то королю Ньютом без нужды... у него есть чем... людишек убедить.
Он вновь рассмеялся, а смех перешел в кашель. И Макар согнулся, закрыв рот руками. Тело его сотрясалось, и в какой-то момент Кейрен испугался, что человек умрет прямо здесь, на пороге.
И что ему с телом делать?
Но нет, откашлявшись, Макар отер губы.
- Про своего поспрошай Гаську Лукавую, если живая ишшо, - он сплюнул, и к запахам гнили добавился новый, кровяный. - От дерьмище... до чего ж подыхать не в охотку...
Кейрен вежливо промолчал.
- Гаська в Ньютоме крутилась частенько... у кого деньжата имелись, то и... красивая была, сочная. Сиськи - во! - вор растопырил руки и причмокнул. - А задница-то... ныне-то на лабане шкыряется. Но я тебе адресок кину, не спереживайся. Буде мордой крутить, напомни этой курве, что Макарке она задолжамши...
От былой Гаськиной красоты остался засаленный красный платок, который она на волосы накидывала. Платок сползал на рыхлые, побитые темной сыпью плечи, кое-как прикрывал обвислую грудь. От Гаськи воняло немытым телом, рыбой и дегтем, которым она мазала пятна на шее, припудривая их сверху мукой. От пудры этой само ее лицо гляделось бледным, неживым.
- Макарка... - нервно облизала она губы, пухлые, вывернутые и покрытые толстым слоем алой помады. - Живой, значит?
- Живой, - подтвердил Кейрен и, когда женщина схватила его за руку, удержался, не оттолкнул.
Неприятна она, некрасива, сгорблена, но обряжена в пышное платье, наверняка чужое. Подол пестрит пятнами, а съехавшие рукава складками пошли. И шнуровка на корсаже растрепана.
- Должок... про должок помню... скажу... не за бесплатно. За бесплатно - другую дуру ищи.
И Кейрен послушно вытащил бумажник.
Деньги Гаська пощупала, понюхала и, задрав грязные юбки, сунула в чулок, подвязку поправила.
- Может, того...
- Не стоит, - Кейрен отстранился. Эта женщина не вызывала ничего, кроме отвращения.
- Нехороша для тебя, значится? Верхний, чистенький... аккуратненький... - она облизала длинные кривоватые клыки.
Полукровка?
Смесок, крови в ней едва ли на осьмушку, и та слабая.
...к нашим или к вашим? Интересный вопрос.
- Ничего, я не обидчивая, - она шмыгнула носом и потерла его. - От же... Макарка живой... чудо чудное. Показвай карточку свою.
Кейрен вытащил. И Гаська потянула его к единственному на всю улицу фонарю. У него ночными бабочками столпились шлюхи, которые при появлении Гаськи поспешили отползти. На Кейрена глядели издали, с интересом, перешептывались, некоторые, помоложе, подмигивали.
- Шебутные, - не то пожаловалась, не то восхитилась Гаська. - За ними пригляд и пригляд нужон. От и приглядваю.
Она произнесла это с гордостью за такую свою карьеру. Наверное, здесь, в каменном городском лабиринте, прижатом к гнилой реке, запертом меж стенами высоток, это и вправду достижение. Не спилась, не ушла в опиумные грезы, жива и в достатке, при деле...
- От, значится, куда подевался, - она глядела на дагерротип долго, и головой качала, и рыжеватые, с проседью волосы, зачесанные высоко и залитые для крепости жиром, качались с нею, этакая проволочная башня, сквозь которую проглядывают редкие залысины. - А я-то все гадала... славный был парень. Веселый.
- Как звали, помнишь?
Скривилась, но ответила:
- На кой ляд мне его имя? Хотя... погодь... барон... не, не барон. Рыцарь? Хитро он как-то прозывался... граф? Герцог! - она воскликнула это громко и засмеялась, счастливая, что вспомнила. - Точнехонько, Герцог! Мне еще Лялька, которая его приведши была, хвасталась, что, мол, взаправдошний герцог он... дура она была, прости господи.
- Была?
Азарт погони заставил встряхнуться.
- Так еще когда померла... не помню, давно.
- Расскажи о нем.
Кличка - не так и много, но больше, чем было день тому. И Кейрен заставил себя глубоко вдохнуть, набираясь терпения. Пригодится.
- Чего?
- Всего, - он вытащил еще одну банкноту. - Чего вспомнишь. Только, пожалуйста, без фантазии.
Эту купюру Гаська, обнюхав, сунула в декольте. А потом, хитро глянув подрисованным углем глазом, сказала:
- Предложи даме руку, кавалер... на променанду пойдем.
Кейрен не стал спорить.
Она же, поправив драную клетчатую перчатку, неспешным шагом двинулась по переулку. И шлюхи поспешили к фонарю.
- Так и сказать-то особо нечего... хорошенький был, помню. Веселый. Денег не считал. Он-то со своими девками появлялся поначалу, но те из верхних были, красивые... я и сама когда-то за рекою начинала. А что, скажешь, нехороша?
- Хороша, - поспешил согласиться Кейрен.
Гаська свернула. Выбранный ею путь проходил меж двух домов, стоявших до того тесно, что окна глядели в окна. И корабельные канаты связывали их, на канатах тех сохло белье. Впрочем, вряд ли в местной сырости, в темноте, оно способно было высохнуть. Влажно хлопали серые простыни, подштанники, рубашки шевелили пустыми рукавами. Воняло помойкой.
- Вежливый какой... обходительный. И он тоже... из образованных. У меня-то тоже имеется, если б не черная гниль, я б и дальше на верхах работала б, а так... не повезло. Пара клиентов и подхватила. Но таких, как он, знаю. Домашний мальчик, послушный, прям как ты.
Кейрен стиснул зубы, сдерживая рычание.
- Из дому бегал, от мамочки, небось... нравилось ему веселое житье. Поначалу куражу больше, чем дури, а там и затянуло. Оно ж так и бывает... играть стал, проигрываться. - Гаська остановилась и толкнула Кейрена к стене. Возмутиться он не успел: женщина прижала к намалеванным губам. Кейрен замер. И она обвила его шею руками, прижалась, навалилась всем своим немалым весом, впечатывая в щербатую стену. - Любопытные... ш-шалавы.
Он обхватил ее, преодолевая брезгливость, часто сглатывая кислую слюну, которая наполняла рот. Еще немного и вырвет. Гаська же, часто судорожно дыша, ерзала.
За нею наблюдала тень.
Одна из многих теней, что появляются на границе сумерек, пожалуй, чересчур плотная.
Подвижная.
Не привязанная ни к веревкам, ни к белью на них, ни к ветру, ни даже к помойке, запах которой забивал горло.
- Его крутили, - шептала Гаська, выдыхая в ухо гнилью нечищенных зубов, табака, тухлого мяса. - Быстренько в оборот взяли, поняли, что мальчик не бедный... не богатый тож, богатые по клубам сидят...
...в клубе Кейрен уж год как не появлялся. Его грозили исключить, но впервые на угрозу было плевать. Да и о клубе ли ему жалеть?
Таннис ушла.
Опустела квартира, и цветы, последний подаренный им букет, тихо умирали в старой вазе. Вазу купили на развале, там Таннис нравилось бродить, а вот магазины в центре с их начищенными витринами, услужливыми продавцами ее смущали. В них она терялась и хватала Кейрена за руку.
А на развалах глаза ее вспыхивали.
И вновь хватала за руку, но уже затем, чтобы он не потерялся, тащила за собой меж торговых рядов, головой крутила, спеша увидеть все и сразу. Останавливалась порой, причем никогда нельзя было угадать, что именно привлечет ее внимание.
Одноногий дед, продававший глиняные свистульки, он расписывал их тут же какими-то аляповатыми, яркими красками. И Таннис с трудом дождалась, пока свистулька высохнет.
- Я всегда мечтала такую спереть, - она крутила аляповатую лошадку, вздыхая. И поправлялась. - Украсть. Ну или просто, чтобы была. Смотри.
Она подносила фигурку к губам и свистела, звук получался пронзительным, резким...
...а потом она нашла старуху, которая расстелила на земле старую шаль, а на шали выставила полторы дюжины фарфоровых кошек. И среди них к огромному своему удивлению Кейрен обнаружил коллекционную белую тамамбере ограниченного выпуска.
Купил.
Отдал втрое против запрошенного, меньше совесть не позволила, но все равно фигурка стоила сущие гроши... а Таннис другая пришлась по вкусу.
...и вазу эту, разрисованную звездами, грошовую, она обнаружила в лавке старьевшика, а обнаружив, отказалась отдавать.
Ваза стояла на подоконнике.
И кошка рядом с ней. Забытая шкатулка... и черепаховый гребень с агатом. Ей больше по нраву была простая щетка...
- Его пасли и крепко. Не позволяли с поводка слететь, да и не больно-то пытался. Быстро почуял, что такое вольная жизнь. Вот и сорвало.
- Играл?
- Играл, - она сопела и не отпускала, неопрятная страшная женщина. А сквозь запахи, окружавшие ее плотным коконом, Кейрен ощущал один, особенно мерзкий - вонь гниющей заживо плоти.
Черная гниль?
Для него не заразна.
И все же он с трудом сдерживался, чтобы не оттолкнуть Гаську от себя. А она, словно чувствуя эту его брезгливость, наваливалась все сильней, льнула по-кошачьи, томно охала.
Домой бы.
...в особняке ныне музыкальный вечер со скрипкой и мисс Вандербильд, которая любезно откликнулась на матушкино приглашения.
Братья.
Жены братьев. Отец... и дядя тоже. Со-родичи, которые, отдавая дань традиции, станут говорить пустые ничего не значащие фразы.
Люта и ее матушка, следящая за Лютой в оба глаза... гости, перед которыми придется держать лицо. Улыбаться, отвечать, стараясь, чтобы эти ответы не были невпопад.
Не думать о другом, потерянном доме, в котором не получалось разжечь камин. Когда становилось совсем уже тошно, Кейрен прятался в опустевшей квартире, запирал дверь и садился у черного пустого зева. Порой и засыпал на полу, укрытый клетчатым пледом, что сохранил кисловатый запах пролитого вина.
...прожитой жизни.
Чужой, которая не вернется.
- В Ньютом он за долги попал?
- Ага, проигрался крепко... и взял-то деньги у людей, что шутить не любят. Не отдавал долго, вот его и взяли... поучить. Верно, хорошо научили, если он вот так...
- Приметы... а есть примета! Колечко у него приметное было. Такое от... на мизинце носил.
- Похожее?
Кейрен продемонстрировал родовой перстень.
- Ага! Точно! - она протянула было пальцы к кольцу, но Кейрен руку убрал. Хватит с него игр. Устал. Он вообще как-то быстро уставал сейчас, словно сама осень тянула силы тусклыми, обесцвеченными днями. Сыростью. Кленовыми листьями, которые облетали на воду.
Пустой кормушкой для птиц.
И мертвыми затянутыми рябью дождя окнами.
- Какой он был, запомнила?
К счастью, Гаська и вправду запомнила понравившееся ей кольцо, описала его подробно, и чем дальше она говорила, тем сильнее становилось недоумение Кейрена.
Ложь.
Или... чужая игра?
Ему не поверят. И без того считают чудаком... фантазером... но эта фантазия безумна даже для него. И когда Гаська замолчала, Кейрен отослал ее взмахом руки. Сам остался. В переулке, прижимаясь спиной к грязной стене, пытаясь убедить себя, что не сошел с ума.
Что делать?
Проверить. Осторожно. Издали. Стараясь не привлекать внимания. И его, и старую королеву, которая... безумие какое.
Он услышал крик. И запах крови, разлившийся в воздухе, медный, тревожный, ощутил. Выбежал, уже понимая, что опоздал.
И едва не споткнулся.
Гаська лежала, перегородив собой проулок. И далекий свет фонаря отражался в выпуклых ее глазах. Рот старой шлюхи был раскрыт, а ниже его, под подбородком, чернела широкая рваная рана. Вокруг Гаськи, будоража местных крыс, расползалась кровяная лужа.
Присев на корточки, Кейрен прижал пальцы к шее.
Бесполезно.
Единственный его свидетель, пусть и не особо заслуживающий доверия, был мертв.
Домой Кейрен вернулся глубоко за полночь.
Шел пешком.
Куда спешить? По лужам, которые подернулись тонкой пленкой льда, по тротуару, белесому, обындевевшему. Скрываясь от света фонарей, которых становилось все больше. И снег, начавшийся внезапно, летел на свет.
...на Перевале снег выпадает рано. Но по ту сторону гор зима мягкая. И чем ближе к побережью, тем мягче. Райдо писал о белом береге и море, о летнем доме, который весной полагалось белить, но за зиму ветра и сырость побелку съедали, и дом лежал на побережье темной обглоданной костью.
...не нашлось времени съездить.
И уже не будет.
Ключ опалил холодом сквозь перчатку. Кейрен придержал язычок колокольчика, повешенного над дверью и дверь толкнул, сказав в темноту:
- Я дома.
- Рад слышать, - ответила ему темнота голосом Райдо. - А то я уже, признаться, заждался. Слушай, ты не мог квартирку попросторней найти? Тут развернуться негде.
Она и вправду была тесновата для Райдо, который, устроившись в кресле, вытянул ноги и ноги эти уперлись в каминную решетку.
- Ты?
- Не рад? - Райдо поднялся и воздух втянул. - Кровь, надеюсь, не твоя?
- Не моя.
- Опять по помойке голубей гонял?
- Вроде того.
Кейрен зажег свет и поморщился. Яркий. Непривычно яркий после сумерек Нижнего города. Он стянул пальто, с неудовольствием отметив, что оно набрало запахов, самым ярким из которых был даже не сладковатый кровяной, но гнилостный, прелый. Этот запах прочно впитался в ткань и вывести его не выйдет...
Райдо обнял.
И к себе позволил прикоснуться.
- Изменился, да? - он возвышался над Кейреном на голову, но рядом с ним Кейрен не чувствовал себя слабым.
- Изменился. Выглядишь много лучше.
Рубцы не исчезли, и лицо его, шея, по-прежнему словно из лоскутов сшиты, грубо, неумело. Но швы побледнели, истончились.
- Ийлэ говорит, что со временем они станут еще более незаметны.
- Как она?
- Хорошо, - Райдо нахмурился и со вздохом признал. - Лучше, чем было. Она согласилась остаться одна, но...
- Ненадолго.
- Да. Самое большее - неделя.
Отпустил, взъерошил волосы и отвесил легкую затрещину.
- Бестолочь ты, младшенький. Все такая же бестолочь... ну хоть что-то постоянное есть в этом мире. Чай будешь? Будешь. И голодный, небось... честно говоря, я опасался, что ты домой отправишься. Записку-то оставил, но... не был уверен, что передадут.
- Что случилось?
Что-то серьезное, если Райдо сорвался с места. И он, заполнивший собой почти всю кухню, отмахнулся от вопроса.
- Иди, ополоснись и поговорим нормально. А то сил нет тебя нюхать. Когда ты повзрослеешь?
- Уже, - ответил Кейрен, стягивая рубашку.
- Вижу, - серьезно сказал Райдо. - И меня это не радует.
Горячая вода. Пар. Он наполнил крохотную ванную комнату, затянул зеркало, но Кейрен успел увидеть себя, бледного растрепанного с безумным взглядом и лихорадочным румянцем на щеках.
Помада на щеке... или кровь?
Кейрен мылся, растирая кожу докрасна, не чувствуя жара, но лишь холод, который не получалось выплавить. И он прибавлял и прибавлял горячей воды, пока не оказался вовсе в кипятке. Он дышал паром, избавляясь от вони в легких, от кислого привкуса гнили.
...на полочке под зеркалом остались крема Таннис, и Кейрен передвигал баночки... ее раздражало, когда после него оставался беспорядок в ванной. И лужи на полу. И еще след пальцев на зеркале. Кейрен прижал к запотевшей поверхности ладонь.
Больше не будет злиться.
Ушла.
- Эй, - дверь хрустнула от пинка Райдо. - Ты там топиться не вздумал? Если что, то помогу... по-родственному.
- Не дождешься.
Вытереться кое-как, натянуть рубашку, чистую, но мятую... утюг где-то есть, но Кейрен не умеет им пользоваться. Привык, что рубашки стирают за него, возвращая накрахмаленные, наглаженные.
Матушка не одобрила бы...
...она, верно, ждет. И следует оправить записку, извиниться, но позже.
- Садись, младшенький, - Райдо отодвинул стул. - И ешь, давай. А то у тебя вид такой, что вот-вот ноги протянешь с голодухи.
Чай в огромных кружках. И свежий хлеб, нарезанный крупными ломтями. Сыр. Ветчина. Поздний ужин на двоих, которому явно недостает изящества.
- Так зачем ты приехал? - Кейрен ест, впервые за последние дни ощущая голод.
Когда он в последний раз обедал?
Вчера, кажется. И с утра матушка пыталась что-то сказать про завтрак, но он соврал про занятость. В особняке Кейрен начинал задыхаться.
- Причин несколько, - Райдо подпер щеку кулаком.
Любимая поза, матушку раздражавшая. Она боролась и с ней, и с его привычкой ставить локти на стол, исправляя мягко, настойчиво... Райдо не исправлялся.
Он, наверное, с рождения был такой вот, неисправимый.
- Первая - чтобы сказать, что ты - идиот, - Райдо выковырял из хлеба мякиш, который скатал в шар. А шар отправил в рот. - Вот ответь, младшенький, чего ради ты себя гробишь?
- А я гроблю?
- Гробишь, - Райдо разламывал корку на кусочки, а их раскладывал по краю тарелки.
...матушка хмурилась и говорила, что нельзя играть с едой.
- И не делай морду клином. Ты прекрасно все понимаешь. Долг - дело, конечно, хорошее, но одними долгами жив не будешь.
Между кусками хлеба Райдо раскладывал сырные крошки. Узор получался странным.
- Ты о свадьбе?
- А о чем, хрысь тебя задери, еще?
- Этот союз нужен роду...
- Нужен, - согласился Райдо, облизывая пальцы. - Союз нужен, а не свадьба двух несчастных идиотов. Или девушка не против?
- Против, - вынужден был признать Кейрен.
- И тогда чего ради? Вот только не начинай про политику! Этой хрени я уже наслушался, и скажу тебе так. Коалиция нужна Сурьме не меньше, чем нам. Союз будет заключен в любом случае. А остальное...
- Матушкиными стараниями.
- Узнаю, - Райдо вздохнул. - И сочувствую.
- Она хотела, как лучше.
- Она всегда хочет, как лучше. Но вот лучшее для нее и лучшее для тебя - это разные вещи. Что, твоя девчонка не нравилась? Неподходящая компания?
- Вроде того. Я пытался объяснить, но...
- Тебя не услышали. Кейрен, я люблю маму, но иногда... она пытается сделать окружающий мир идеальным. Знаешь, в свое время она и меня пыталась переделать, только я чересчур грубый... и остальные... а вот ты - мягкий мальчик. Ее мальчик.
Райдо сгреб с тарелки хлеб и сыр, встряхнул в горсти и отправил в рот.
- Я это понял, - прижав ладони к чашке, Кейрен наслаждался теплом. - Правда, поздновато, но понял. Знаешь, ей кажется, что я ошибаюсь. Что она старше, опытней и... остальное же - ерунда. Как колени разбитые, поноет и пройдет.