Зимняя белизна скатерти. Льдистый блеск стекла. Металл и лен. Холодная композиция из еловых ветвей, украшенных серебряными лентами. Из венка подымаются восковые свечи, и леди Сольвейг одобрительно кивает.
Все идеально.
Почти все.
Место Райдо пустует, и черный стул, придвинутый к столу вплотную, смотрится вызывающе.
А прибор поставили, зная, что не придет, упрямый. И Кейрен, глядя на пустые тарелки, втихую Райдо завидовал. У него самого вряд ли хватит смелости вот так... взгляд отца время от времени останавливался на пустом кресле, и тогда отец хмурился.
Постарел.
И изменился, он и прежде-то не отличался красотой, ныне же погрузнел, оплыл. Щеки его обвисли и наметился второй подбородок, скрывавший и без того короткую шею. И отец то и дело поводил головой, отчего-то влево, подсовывал пальцы под воротничок рубахи, словно тот становился ему тесен.
Вздыхал.
Раздраженно фыркал. И вновь смотрел на пустое кресло.
Матушка точно и не замечала ни его раздражения, ни всеобщего напряженного молчания. Она ведь специально оставила и кресло, и прибор, и... и все еще надеется, что Райдо одумается?
В последнем письме тот спрашивал о родителях, здоровы ли, и само это письмо было живым, насмешливым. Кейрен отнес его матушке, и та, благосклонно кивнув, велела:
- Напиши, что все в порядке... у отца в последнее время сердце пошаливает, доктора утверждают, что ему следует похудеть, но разве он захочет?
Младшенький.
Послушный.
Золотой мальчик, который встречает матушку у дверей Управления, сносит ее визиты и корзинки с пирожками, неизменные букеты цветов, уборку на столе. О нет, матушка не сует нос в его бумаги, она лишь приводит их в порядок. И всякий раз, когда Кейрен намеревается попросить ее не делать так больше, смотрит с нежностью и упреком, отчего Кейрен сам себе кажется чудовищем.
Разве ему так сложно доставить матушке радость?
Не так уж много от него и требуют.
Помолчать.
Улыбнуться. И вести себя прилично.
...отцу, к слову, подали не бифштекс, но судака с вареной фасолью. Он вскинулся было, но мягкая рука леди Сольвейг коснулась его рукава.
- Дорогой, пожалуйста...
Всего-то два слова, и отец опускает взгляд. И рыбу он ест, хотя Кейрен знает - отец рыбу искренне ненавидит в любом виде, а уж парную тем паче, но судака расковыривает старательно, ищет несуществующие кости. Фасолью давится. Запивает, правда, вином, что вызывает матушкино неодобрение.
- Кейрен, - отец вытирает губы салфеткой и в жесте этом сквозит с трудом сдерживаемое раздражение. Братья смотрят с сочувствием, но вмешиваться не будут.
И правильно.
- Да, отец?
- Идем.
Салфетку отец бросил на тарелку, где осталась недоеденная рыба.
- А десерт?
- Мне не дадут, а ты обойдешься...
- Без сладкого оставишь?
Раньше у Кейрена не получалось долго выдерживать взгляд. Все-таки Гаррад из рода Мягкого олова был сильным бойцом. Постарел?
И вправду постарел.
Седины в волосы набрал изрядно, и пахнет от него... нет, не болезнью - усталостью, которой отец не скрывает. От нее и мешки под глазами, и сами глаза красны, воспалены.
- Выдрать бы тебя, - он уже не злится, да и... никогда ведь всерьез не злился.
С Райдо тоже помирится.
Наверное.
Когда-нибудь... когда Райдо откажется от жены...
- Выдери, - Кейрен покаянно опустил голову, и отец лишь рукой махнул, ответив:
- Поздно уже.
В его кабинете царил идеальный порядок. Кейрен с таким сосуществовать не мог, а вот отец, наверное, привык. Фыркнул, сунул пальцы под воротник и проворчал:
- Опять она... за свое. Ведь говорил же не лезть! А твоя матушка... - он сдвинул вазу, и потревоженные еловые ветви опасно закачались. - И ты не лучше. Садись.
Сам он придирчиво осмотрел кресло, провел сложенными щепотью пальцами по столешнице. Нахмурился и передвинул чернильницу из левого угла в правый, раскрыл папку...
Кейрен ждал.
Он прекрасно понимал, о чем именно пойдет беседа, но не торопился каяться.
- Рассказывай, - отец расстегнул пуговицы и стащил сюртук, оставшись в полосатом шелковом жилете, с виду несколько тесноватом. В подмышках жилет жал, а на животе полосы изгибались, отчего сам живот гляделся несоразмерно большим.
- Нечего рассказывать.
- Не дури.
- Отец, - Кейрен положил руки на подлокотники кресла. От кожи неуловимо пахло кисловатым пивом . - Я не дурю. Я не понимаю, какое кому дело до моей личной жизни.
- Личная жизнь, значит... - отец приподнял массивное пресс-папье. - Если бы ты свою... личную жизнь так не выпячивал, никто бы тебе и слова не сказал.
Нефрит и серебро.
И острые стальные перья на бархатной подставке, отец перебирает их, меняя местами. В этом Кейрену видится протест против того чересчур идеального порядка, который установился в кабинете.
- Молчишь?
- Молчу.
- Бестолочь, - Гаррад из рода Мягкого олова произнес это почти ласково. - Женить тебя пора.
- Я бы воздержался...
Гаррад пробежался пальцами по корешкам папок, выбрав нужную, вытащил, раскрыл и, повернув, подвинул к Кейрену.
- Сурьмяные предлагают союз.
Стандартный договор о намерениях. Вязь витиеватых формулировок, которые сводятся к одному.
- Нет, - Кейрен закрыл папку, не дочитав.
- Да.
- Отец, я...
- Ты подпишешь этот клятый договор. И завтра отправишься знакомиться с невестой. Возьмешь в зубы веник, нацепишь костюм и улыбку, и постараешься вести себя так, чтобы девушка не разочаровалась.
Гаррад из рода Мягкого олова не повышал голоса. И в глаза смотрел, и сейчас выдержать этот взгляд было не в пример сложнее.
- Нет. Хватит! - Кейрен отодвинул папку. - Я уже взрослый. И способен сам принять решение...
- Неужели?
Если бы он кричал, было бы легче. К крику Кейрен давно уже притерпелся.
- Взрослый, значит? - тихо поинтересовался отец. Он накренился, и край стола опасно продавил живот. Руки его опирались на столешницу, локти растопырились, и воротник рубашки поднялся. На шее проступили капли живого железа, и седые волосы поднялись дыбом. - А ведешь себя как озабоченный мальчишка! Взрослые люди головой думают, а не тем, что ниже пояса, Кейрен.
Он встал, одернул жилет, повернулся спиной.
- Думаешь, матери приятно выслушивать рассказы о твоих похождениях? Над нею смеются. Пока смеются, а скоро начнут презирать.
- Мне жаль.
- Кейрен, - отец все же повернулся. - Я тебя понимаю. Все мужчины время от времени увлекаются... заводят любовниц.
- Все?
Гаррад крякнул и поправился:
- Почти все. Это естественная сторона натуры. Но это не значит, что ты должен выставлять эту сторону на всеобщее обозрение.
- Прятаться, значит?
- Проявлять благоразумие, - он подошел к окну и, нарушив идеальные складки, раздвинул портьеры, оперся на подоконник. - И думать о будущем.
- Чьем?
- Своем, Кейрен. И рода.
Молчание. И запах коньяка, который, если ничего не изменилось, отец хранит в тайнике на книжной полке, в старой энциклопедии. А матушка, зная о тайнике, следит, чтобы слуги к нему не приближались и делает вид, что представления не имеет, почему Гаррад время от времени запирает дверь в кабинет. И пожалуй, отец в самом деле не заводил любовниц. Они с мамой подходят друг другу. Счастливы? Наверное...
- Этот союз нужен роду?
Гаррад не спешит отвечать. Он тяжело оперся на подоконник, уткнулся массивным лбом в заиндевевшее стекло.
...нужен.
- Мы сговаривались еще до войны.
- Райдо?
Кивок.
Чужая невеста... хотя, о помолвке не объявляли. И сейчас Райдо бы мог... отец в жизни брак с альвой не признает, и формально...
...трусость.
Райдо жив. И пусть живет в своей яблоневой долине, о которой пишет с такой нежностью, что становится ясно - и вправду любит, что место, что женщину.
Пусть будет счастлив.
Он заслужил свое счастье, а Кейрен... младшенький. Балованный. Живущий за счет рода... и никто никогда в этом не упрекнет. Даже если он этот договор в камин швырнет и наотрез откажется от брака. Отец поорет, вмешается матушка... снова прятаться за юбками леди Сольвейг?
Проклятье, до чего сложно быть взрослым.
- Сурьма согласилась на рокировку, но... твое поведение грозит сорвать переговоры...
...переговоры уже закончились. А Кейрен и знать не знал... вот, значит, какие дела решала матушка. И ни словом не обмолвилась.
- Я сделаю, как ты хочешь, - Кейрен подвинул папку к себе. Раскрыл.
Он заставил себя читать, продираясь сквозь узоры фраз. Не так уж сложно, стандартная форма, вот только дышать отчего-то тяжело. И запах фрезий душный, неприятный.
Успокоиться надо.
Знал же, что рано или поздно... так какая разница?
Никакой.
Таннис... он объяснит, попытается... найдет слова.
- Кейрен, - отец по-прежнему стоял у окна, щурился, пытаясь разглядеть сад сквозь рябь дождя. - Никто твою... девицу не забирает. Просто веди себя не так... вызывающе. Понимаешь?
Понимает.
Осторожность. Редкие встречи, после которых придется отмываться, чтобы не оскорбить молодую жену чужим запахом. Вежливое сосуществование с чужой женщиной... и никаких прогулок в парке.
...катка и коньков, на которых Таннис стояла, смешно растопырив руки. И при каждом шаге вздрагивала, накренялась, цеплялась за него, но все равно упрямо шагала... ехала... и упав на лед, рассмеялась. Он помнит ее, сидящую в ворохе юбок, винного оттенка бархат, рюши и кружева, темные ботинки и шляпка, съехавшая со слишком коротких волос на нос. Смех и робкие веснушки на шее.
...пикников на клетчатом пледе, когда шелковый экран сдвинут к стене, и живой огонь греет руки. Белое вино и высокие бокалы на тонких ножках, отвратительно неустойчивые, и поэтому вино белое, по уверениям Таннис оно отходит легче.
Исчезнут вечера, разделенные на двоих, когда Кейрен говорит, ему легко говорить для нее, ведь Таннис слушает и ей действительно интересны его рассказы. Ее руки лежат на его плечах, или касаются волос, непостижимым образом снимая груз забот и раздражение. Рядом с ней... спокойно.
Кейрен чувствует себя настоящим.
Он действительно возвращается домой, но... как скоро дом этот станет чужим? Останутся визиты, на час или полтора, порой у него получится задержаться дольше, но времени все равно будет не хватать. Трещина, расползающаяся между ними. Смятая постель.
Его подарки откупом за ее боль.
А ведь будет больно, и Кейрен ничего не сможет сделать, чтобы стало немного легче.
Как долго это продлится?
Месяц? Год? Пока она не найдет кого-то, кто даст ей больше Кейрена. И сама мысль об этом показалась настолько дикой, невозможной, что он зарычал.
Щенок бестолковый.
Ничего не изменить. Не исправить.
- Кейрен? - отец достал бутылку из тайника и, проведя по страницам пальцем, хмыкнул. Кажется, матушка вновь несколько перестаралась с уборкой. - Выпьешь?
- Да нет, спасибо. Все хорошо.
Ложь.
Плохо. Никогда еще не было настолько плохо. В груди саднит, и тянет сунуть руку под пиджак, под рубашку, убедиться, что дыра под сердцем просто-напросто привиделась.
Притерпится. Как-нибудь... может, повезет и боль утихнет. В конце концов, пора взрослеть, а роман... у него и прежде случались романы. Этот ничем не отличается от прочих.
Надо лишь убедить себя.
- Я пойду? - Кейрен встал.
- Иди. Скажи матушке, что я немного занят...
Из-под серебряной горы-чернильницы появилась серебряная же стопка.
- Конечно, - получилось улыбнуться. Но отец все равно смотрел как-то странно. - Все хорошо. Я не наделаю глупостей...
...тянет. Взять Таннис и плюнуть на все, на работу, на отца с его планами, матушку и собственную невесту, которая ждет его завтра. Убраться за Перевал. Райдо не откажет, поймет, он ведь сам... и работа какая-никакая сыщестся.
Дом.
Чтобы на двоих и только...
Нельзя. Есть долг. И обязательства. Перед короной, городом и собственным родом. А боль... со временем уйдет. Надо просто жить.
Он жил этим вечером и следующим утром.
По инерции, улыбался чужой улыбкой, шутил, кажется, про себя подбирая подходящие слова, а они не подбирались, оседали на языке горечью несказанных фраз.
- Она очень милая девочка, - леди Сольвейг выглядела совершенно счастливой.
Что ж, хоть кто-то...
- Да, матушка.
- Уверена, что вы найдете общий язык...
В ее руках пяльцы и игла, которая порхает, пробивая шелк, тянет за собой цветной хвост нити. Стежок к стежку, вырисовывается новое полотно. У матушки получаются вышивки удивительной красоты. А Таннис это занятие злит. Она учится.
Забирается в кресло с ногами, расправляет ткань, которую вроде бы очень аккуратно натягивает на основу, но ткань все равно морщится. Нитки путаются, а стежки получаются неровными. И Таннис снова и снова разбирает наметившуюся было вышивку, ругаясь вполголоса.
- Вот увидишь, я сумею, - она перехватывает нитку зубами, позабыв, что в шкатулке есть ножнички...
Выдохнуть.
И подать леди Сольвейг бокал с ежевичным морсом, ответив:
- Конечно, матушка.
Помолвка - это еще не свадьба... договор подписан, но... останется несколько месяцев. А дальше - как-нибудь...
...его невеста, Люта из рода Зеленой сурьмы, приняла букет - матушка лично его составила - с церемонным поклоном.
Она была красива.
Наверное.
Идеальна.
Правильный овал лица, правильные черты его, и правильное же платье, в меру подчеркивающее достоинства утомительно правильной фигуры. Кейрен готов был поклясться, что талия Люты ужата до требуемых шестнадцати дюймов, а прическа всецело соответствует требованиям моды.
Завитки. И снова завитки... как лепнина на потолке, которой Кейрен любовался всю ночь.
И улыбка эта вежливая.
Равнодушный холодный даже взгляд. Рука, лежащая в его руке, тонкая, хрупкая... чужая.
- Я вас не люблю, - сказала Люта из рода Зеленой сурьмы, когда им позволили выйти в сад.
- Я вас тоже.
Душно. Влажно. И сумрачно. Снаружи идет дождь, и стекла оранжереи затянуло рябью. Кейрен задыхается в тяжелом запахе роз, а его невеста, присев на лавочку - она оглянулась, убеждаясь, что видна сквозь стеклянную дверь - произнесла:
- Я надеялась, что вы откажетесь на мне жениться, - она мило улыбнулась и расправила веер.
- Я бы хотел.
Молчание. И преглупейшее ощущение. За ними следят, исподволь, сквозь стеклянную дверь, ведь детей нельзя оставлять без присмотра, конечно, в доме все свои и договор подписан, но... правила надо соблюдать. Кто вообще придумал эти безумные правила?
- И что нам делать? - Люта обмахивалась веером, старательно улыбаясь.
- Привыкать друг к другу.
Привыкать к ней Кейрену совершенно не хотелось.
Она была чужой.
- И учиться не мешать жить, - добавил он, опираясь на спинку скамьи.
- Конечно... что же еще... - она развернула веер и уставилась на рисунок. Цветы и птицы... треклятые цветы, от аромата которых уже першило в горле, и рисованные птицы. - Мужчинам это проще сделать. По-моему, это несправедливо.
- Что именно?
Зеленые глаза сузились.
- Все.
Несправедливо, с этим Кейрен готов был согласиться.
У него есть Таннис, квартира на улице Булочников и работа, которую он любит.
- Хочешь конфету? - Люта, бросив быстрый взгляд на стеклянную дверь, наклонилась, задрала юбки и вытащила жестянку, в которой перекатывались шурупы и леденцы. - Лимонные.
- Я ванильные больше люблю, - признался Кейрен, но конфету взял.
Должно же быть в ситуации хоть что-то хорошее... пусть и конфета с отчетливым привкусом масла.
- Давай договоримся, - предложила Люта, сунув за щеку слипшийся ком из карамелек. - Я не буду возражать против твоей любовницы, а ты - против моей мастерской.
- А ты и про любовницу знаешь?
- Я же не глухая, как считает моя матушка. Про твою любовницу весь город знает, так она сказала. Они с отцом ругались... матушка считает, что ты недостаточно серьезен. А он говорит, что это не имеет значения, что важен союз...
Карамелька была кислой и, расслоившись, царапала язык.
- Я одного понять не могу, - Люта дернула себя за локон. - Если им так нужен союз, пусть бы и договорились друг с другом. Мы-то тут при чем?
Этого Кейрен не знал. И пожалуй, его будущая жена была ему симпатична, пожалуй, у них и вправду могло бы получиться что-то, если бы...
- Так что, - она сидела и раздраженно разгрызала карамельки, не отпуская несчастный локон. - Ты согласен?
- Согласен.
...наверное, Райдо обозвал бы его идиотом. И был бы прав.
- Я же говорила, - сказала леди Сольвейг, сдвигая шторку экипажа. - Что девочка очень мила. Конечно, она несколько своевольна, и это совершенно неподобающее даме увлечение техникой... но я думаю, что вы поладите.
- Несомненно.
Разговаривать не хотелось, но если замолчать, матушка не отстанет. Напротив, она начнет волноваться, и в волнении задавать вопросы, отвечать на которые у Кейрена совершенно точно не хватит выдержки и сил.
- Полагаю, после свадьбы девочка поймет, что призвание настоящей женщины в том, чтобы хранить дом...
...это вряд ли.
Люта и вправду любит свое дело. И еще карамельки, которые пахнут машинным маслом. Она выписывает "Прогрессор" и утверждает, что вскоре мир непостижимым образом изменится. А еще женщины имеют равные с мужчинами права.
Правда, признается, что этих идей родители точно не одобряют, поэтому и решили поторопить свадьбу, а то мало ли... она вздыхала и снова наклонялась, задирала юбки, уже не заботясь о том, что о ней Кейрен подумает, вытаскивала свою коробку с леденцами и железками, и вновь говорила.
О керосиновом двигателе, который, конечно, не такой мощный, как преобразователь энергии кристаллов, но куда более экономичный, особенно, если использовать его на малых объектах. О самодвижущейся повозке, которая прошла успешные испытания... о цепеллине "Янтарная леди", совершившем первый успешный полет... о собственных планах, правда, здесь пришлось дать слово, что о планах этих Кейрен не расскажет никому. Родители не одобрят.
Где это видано, чтобы женщина занималась такими глупостями, как прикладная механика? А ей нравится! Она, между прочим, отправляла в "Вестник науки" статью, посвященную эффекту наложения разнонаправленных полей в целом и явлению резонанса в частности, и получила положительную рецензию! Ее теоретические выкладки представляют несомненный научный интерес! Так ей ответили. А еще, что ее вариант решения теоремы Грехема для частного случая полей слабой напряженности, много более эргономичен, изящен и прост, чем общепринятый. Статья выйдет в следующем номере, правда, под именем брата Люты... но вы же понимаете, что женскую и рассматривать не стали бы.
Кейрен понимал, хотя слабо представлял себе, о чем говорила невеста.
Да, пожалуй, встреть он Люту раньше, увлекся бы, она была живой и непосредственной.
Почти как Таннис.
- Вы же не станете мешать мне? - она нахмурилась, обнаружив, что карамелек в жестянке не осталось, лишь болты да гайки. Люта трясла жестянку, и болты, перекатываясь, громыхали.
- Не стану. Более того, я могу познакомить вас с Мастером-оружейником. Мне кажется, вы найдете общий язык.
Люта вскочила и с визгом бросилась на шею.
А потом смутилась и, отступив, заявила.
- Спасибо. Я буду очень вам признательна... - она замолчала и, сев на лавочку, опять дернула себя за локон. Молчание длилось недолго и, вздохнув, Люта призналась. - Вы мне, кажется, нравитесь, но... понимаете, я все-таки вас не люблю и вряд ли полюблю.
- Понимаю, - ответил Кейрен. - В этом мы с вами похожи...
...и естественно, я буду рада оказать посильную помощь... - голос леди Сольвейг звучал раздражающе ровно, и Кейрен, стиснув зубы, отвернулся.
Нет уж, хватит. Свой долг перед родом он исполнит, но и только.
- Сольвейг, - отец верно понял молчание и, взяв матушку за руку, погладил пальцы. А она, замолчав, обернулась, посмотрела на отца с такой нежностью, что к горлу ком подкатил. - Я думаю, они сами разберутся, как им жить.
Нахмурилась, но... леди не пристало выказывать недовольство.
- Конечно, дорогой.
Она молчала до самого дома, а там поднялась к себе, сославшись на головную боль.
- Обижается, - отец хмыкнул, проводив матушку взглядом. - Сколько лет прошло, а она не изменилась...
Он говорил это с мягкой улыбкой, и Кейрену было неудобно, словно он ненароком подсмотрел что-то донельзя личное.
- И не бойся, к вам она не полезет. Летом я отойду от дел.
Неожиданная новость.
- Возраст уже не тот, - отец потер шею и, сунув пальцы в широкий узел галстука, развязал его. - Пора на покой... домик присмотрел на Побережье. Матушке твоей, думаю, понравится. Городок небольшой, чистенький... самое оно для лета. А зимовать и тут можно, раз уж ее комитеты без нее никак не проживут.
Развязанный галстук он бросил на спинку кресла и пиджак отправил туда же.
- Кто вместо тебя?
Странно. Ведь знал же Кейрен, что это когда-нибудь случится, но все равно отец казался вечным.
- Арнлог. Силы у него хватит, чтобы всех удержать... а по первому времени и союзники помогут. Лиулфр, если получится, за Перевал пойдет. Там будут новые жилы вести и... если нас поддержат, он получит свой дом.
Кейрен кивнул. Что ж, многое становилось ясно.
Поддержка нужна.
И Сурьма, наверняка, рассчитывает на ответную любезность. Коалиция, скрепленная браком. За Лиулфром встанет Ртуть... впрочем, не факт. Их райгрэ не самый надежный союзник.
Проклятье.
- Кейрен...
- Я все понимаю, - только легче от этого не становится. - Не волнуйся, я не натворю глупостей.
Есть долг.
И есть обязательства.
- Но... возможно маме лучше будет уехать. На время. И не только ей... прилив...
Гаррад оборвал взмахом руки.
- Я читал твой доклад.
Но не поверил. Кейрен усмехнулся, кажется, ему никто, кроме Таннис не верит.
- Кейрен, - отец тщательно подбирал слова. - Ты... несколько преувеличиваешь проблему. Подумай сам, насколько безумным нужно быть, чтобы утопить город в огне?
Кейрену тоже хотелось бы знать.
- Да, я допускаю... и Тормир допускает, что взрывы повторятся, но... все остальное - слишком уж фантастично.
- А если...
- Ты умный мальчик, Кейрен. И понимаешь, что одних твоих ф... предположений недостаточно, чтобы начать эвакуацию.
Отец поднял пиджак и галстук подобрал.
- Спокойной ночи.
Ночь и вправду выдалась спокойной. Очень тихой. Очень пустой.
Тоскливой.
...и даже о деле, которого не было, но оно, несуществующее, мешало жить, не думалось.