Бакунин поднялся на палубу парохода-клипера "Стрелок", смотрел в бездонное голубое пространство, говорящее ему скорее не о красоте мироздания, а о близости побережья. Облака, словно наткнувшись на невидимую преграду, бесследно растворяются над Татарским проливом, там, где по траверсу суровых скалистых берегов неведомый, огромный край, пустынный теперь, но богатый огромною будущностью и уже оживленный неутомимою энергией славянского духа, - ведь это - просто чудо, как Муравьеву удалось такое совершить. Есть, от чего пробудиться всей было заснувшей романтике юности и старой, русской охоте к бродяжничеству. Облака, как и мысли, на самом деле не движутся. Облака - проступают в небе - там, где влажность выше...
На выскобленной и выдраенной кирпичом до белизны палубе пустынно, поблескивают зачищенные до золотого блеска головки медных гвоздей, на шканцах свернуты тросы в тугие бухты. Молчаливые и выдрессированные морскими уставами матросы заняты делом, везде чистота и порядок, все приказы исполняются без промедления.
Бакунин оперся на сетки, погрузился в свои мысли беглеца. На клипере никто не знал его как поднадзорного ссыльного, к нему даже офицеры и капитан относились как к крупному коммивояжеру Амурской компании. Постоянная манильская сигара из капитанских запасов во рту тучного седовласого господина, его геркулесовое телосложение вызывали почтение.
Офицеры, по роду их занятий побывавшие во многих морях и странах, поражались его знаниями языков и практической жизни в Европе. В его мировоззрении не было нигилизма, в споры он не вступал - не было смысла в фехтовании словами. Точное определение сути вещей заставляло собеседников внимательно относиться к своим собственным воззрениям. Этим своим свойством влиять на окружающих, заставлять их думать самостоятельно, Бакунин часто пользовался в своей непростой жизни. Разговор с ним приносил удовлетворение, как после хорошей выпивки.
Мишель понимал, когда дойдут сведения о его бегстве из бессрочной ссылки, все его прошлые слова будут восприниматься яснее и убийственнее для слабого сознания.
На мостике говорили, он близок был окружению, как уважаемого морскими офицерами, Муравьева-Амурского, так и родственником нового генерал-губернатора - Корсакова.
Муравьев исполнил свою миссию присоединения к царству вновь приобретенных земель, закрепление на ней крестьян, увеличение подушных податей в казну государства. Завоевание Кавказа обошлось казне в 2,5 млн. рублей, а присоединение Амурского края и Уссурийской области всего в 800 тысяч. Прорыв к южным незамерзающим морям позволял вести активную политику в Китае и в закрытой для мира Японии. Россия помогла коалиции Англии и Франции разгромить инсургентов в Китае, была посредницей между колонизаторами и одряхлевшей Циньской династией в "опийной войне".
Муравьевым Н.Н. был подписан Айгунский договор, а затем и Тяньцзинский трактат, вызвавший единодушное одобрение Кяхтинского купечества, казенных откупщиков, иркутских магнатов и московских финансистов, получивших исключительные права в торговле с Китаем по новой границе и всем крупным рекам Амурского бассейна. А царская администрация Восточной Сибири купалась в деньгах и новых званиях, карьеры чиновников составлялись мгновенно, к ним с жадностью приобщались прощенные политические ссыльные. Власть не оттесняла в сторону и придворную камарилью и их политических "противников", а способствовала обогащению в рамках проводимой реформы по смене экономической формации, так называемого "освобождения крестьян от крепостной зависимости".
Бедный, бедный - Петрашевский попал под влияние старозаветных купчишек, стал их петушком, но реализовать себя как социал-либерального прогрессиста они ему не дадут. Противостоять этой власти, значит дозировать свое участие в системе. Если хочешь истины, надо отвергать компромиссы, но тогда останешься со своей правдой один. Политика - прибежище негодяев, знающих ЦЕНУ момента.
Одно дело вести за собой чернь, вдохновляясь её изменчивым настроением, другое - расчищать дорогу богам. Вообще разрушать трудней, чем созидать, а когда надо разрушать возрождающуюся вульгарность и неистребимую глупость, тогда задача разрушения требует не только мужества, но и презрения.
Организовать общественное мнение это попытка организовать общественное невежество, поднять его до физического возмущения, гальванировать архаику общественной морали.
Легко симпатизировать страданию, и так трудно симпатизировать самостоятельной мысли.
Общественная безопасность от опасных мыслей и поступков покоится на обычаях, на бессознательном инстинкте толпы, и основа такой устойчивости общества, как здорового организма, есть полное отсутствие разумности в отдельных его членах. Слабость современности в том, что её идеалы эмоциональны, сейчас такие, потом другие, а не интеллектуальны.
Муравьев заселил Забайкалье 40 тысячами кабинетными крестьянами, тяжело трудившихся на приисках и царских железорудных заводах, добившись им статуса казаков с причитающимися станицам землями. Только там русская земля, где ее пашет русский крестьянин.
Вновь присоединенный Амурский и Уссурийский край заселялся в обязательном порядке добровольцами из беднейших Забайкальских казаков и штрафными солдатами. Первые получали 100 десятин земли, что было больше, чем в Центральной России у среднего помещика, вторые, холостяки, работали на них, как батраки. В течение нескольких лет были переселены по Амуру 3 тысячи семей и 6 тысяч штрафных, новые станицы организовывались через равные промежутки по пограничной линии методом самозахвата.
Местное маньчжурское и китайское население одно время жило рядом с переселенцами, занимаясь выращиванием зерновых и овощей. Земля и леса принадлежали, как и в Сибири, царствующему дому, а хлебопашцы платили арендные подати в казну.
Вскоре поняв, что трудиться самим на своей земле тягостно и трудоемко, переселенцы начали нанимать в работники бесправных туземцев, и зажили врасхлист, мало заботясь о будущем, - пьянство и нравственное вырождение, стали их образом жизни. Нищий не знает меру, ему нужно все и сразу, а раб никогда не станет свободным - ему все дадено господином.
На пристани Хабаровки за крутым Амурским мысом Бакунин с борта парохода наблюдал сцену народного рвения.
- "Шевелись!" - закричал чиновник в мундире низшего разряда зычной глоткой, и все бросились исполнять его приказ, даже младенец встал и пошел.
Пересаживаясь к американцам на шкуну "Викерс", которую клипер вел до сих пор на буксире до бухты, Бакунин сказал капитану, что хотел бы побывать в Хакодате по делам торговли. Пышные эполеты и баки на лице Сухомлина придавали ему так ненавистную Мишелю физиономию Александра II, что Бакунин на время оставил тревожные мысли, с саркастической ухмылкой попрощался с тиражированным олицетворением российского небожителя, не забыв принять от него подарок, зажав подмышкой штучную коробку с натуральными манильскими сигарами.