Карлеба Андрей Александрович : другие произведения.

Долина роз

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
  • Аннотация:
    Сокращенная версия 2016 г
  Карлеба Андрей
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ДОЛИНА РОЗ
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  КРАСНОДАР
  2003 г.
  
  
  
   Сусальным золотом вновь заблестят восходы
   И с неизбежностью падут в ночную тьму.
   В последний час, последней несвободы
   С собой имен так мало я возьму!..
  
  
   Многие годы с удивительным постоянством я просыпаюсь посредине очень похожего на реальность сна. Мне снится, что одинокая фигура замерла на пустынном берегу реки, несущей воды в бесконечную даль - навстречу холодным морским волнам.
   Вот медленно плывет под большим вантовым* мостом спокойная, мутная Даугава, готовая с достоинством раствориться в просторах Балтики.
   Величавый Дон стремится к мелководному Азову.
   Коварный Терек, притворяясь небольшой горной речушкой, сверкает между скал.
   Пшада, спрятавшаяся в густой листве, неожиданно исчезает в синеве Черного моря. Кубань петляет по равнине, словно не зная, какое из двух южных морей лучше выбрать.
   А это другие, словно пришедшие из эзотерического* бытия, но не менее реальные реки, которых я прежде не видел: Нева, закованная в высокие бетонные берега, скользящая между шпилей; грязная Сена, рассекающая помпезный Париж. Спустившийся с Альп, пробежавший половину Европы могучий Рейн, берега которого обвалованы и укреплены, сливается с гордым Руром. Им любуются горы и равнины, низкорослые дома небольших городов и высотки Кельна. Его пересекают тысячи мостов, а ждет лишь одно суровое Северное море.
   Чаще других мне снится Кура. Начинаясь невзрачным родником в глубокой турецкой провинции, она устремляется серебристым ручьем среди горных теснин, в сторону знаменитого Боржомского ущелья. Оставив в стороне мою малую родину Ахалцих, пополнившись множеством притоков, решительно врывается в блистательный и вечный город Тбилиси, потом расширяется, образуя широкую долину и приняв, справа воды Алазани, лениво течет среди сухой степи, пересекая скалистую гряду Боздаг, выходит в низменность, чтобы широкой дельтой вылиться в вечный отшельник - Каспий, навсегда простившись с мечтой о бескрайнем просторе океана.
  
   Словно человеческая судьба и судьба самого человечества, вся жизнь Куры обречена оставаться среди замкнутых вод, вдали от бескрайних просторов океана и его бушующих штормовых волн, но она не уступит в своей красоте судьбе самых великих рек мира.
  
  
  
  
  
   Глава 1. Неожиданное решение
  
   Я остановился на парковочной площадке, сразу за перекрестком. На душе было горько, комок подступал к горлу, а глаза застилало... Управлять автомобилем дальше становилось просто опасно. Поток транспорта становился очень плотным - надвигался час пик. Пришлось сделать паузу, чтобы немного прийти в себя.
   Невольно вспомнились слова Ирины: 'А Вы вообще, когда-нибудь плакали, Сергей Иванович?'
   Да, Ира, я плакал, и не раз! Плакал, когда терял близких или прощался с ними на долгие годы, а еще, когда меня трогало чужое мужество и готовность жертвовать собой.
  Так было на останках немецкого концлагеря 'Бухенвальд'* - горького музея и памятника жесточайшей войны.
   Там, над необозначенной могилой сотен тысяч замученных и истребленных по чужой вероломной воле, я искренне плакал... А с плаца среди тишины, открывался прекрасный вид на горы и лес, за которым раскинулся древний город Веймар, ставший родным домом великого Гете, город, где в наше время по случайному стечению обстоятельств родился мой родной брат.
   'Это, правда, что здесь погиб твой дед?' - спросил самый непробиваемый из попутчиков. Я не ответил и лишь отрицательно помотал головой. Нет, неправда! Мой дед лежит в братской могиле, под Новороссийском. А правда то, что долгие 30 лет отец не знал где он похоронен и пытался разыскать эту могилу. Судьба помогла ему, как помогла мне за неполные 30 лет найти фрагмент военной кинохроники, где дед еще жив. Я знал о существовании этого фильма и всегда внимательно смотрел документальное кино, часто думая о деде. Случайность состояла только в том, что я смотрел так много лет, чтобы увидеть всего лишь трехсекундный фрагмент... Я не мог не узнать его - ведь у меня была фотография, фотография этого кадра, кем-то бережно вырезная из фильма и подаренная отцу...
   В августе 1942-го мой дед был осужден военным трибуналом, а затем отправлен оборонять город Новороссийск - искупать кровью вину за то, что, спасал остатки кавалерийского полка - сброшенного в море мощным ударом танковых дивизий 11-ой армии вермахта, от которого, в одночасье, рухнул весь Крымский фронт. Как комиссар наравне с командиром он отдал приказ оставить позиции и переправить уцелевших бойцов через Керченский пролив по ледяной майской воде, на подручных средствах. По логике высшего командования, полк был обязан дождаться письменного приказа об отступлении из центра, хотя не имел с ним связи. Командиров обвинили в трусости, бегстве с поля боя, отдали под трибунал, а для острастки и в назидание другим задним числом применили хорошо известный Приказ 'Ни шагу назад', который Сталин подписал только в июле.
  
   Я не верю в то, что ими руководил страх, не верю, потому что знаю, как в двадцатые дед добровольно пошел в ЧОН - громить остатки лесных банд, не считая это геройством, как долгие годы он работал председателем райисполкома в самой глубинке, где зачастую лишь старый и верный 'товарищ наган' спасал от бандиткой расправы.
   Да и чего он мог испугаться после того, как однажды заполночь, в дверь постучал начальник районного НКВД, вывел его во двор и прошептал на ухо, что утром придут арестовывать по подозрению в троцкистском заговоре. Дед не стал медлить - взял лишь документы и деньги, на первом же товарном поезде отправился в Ростов-на-Дону, к старым боевым товарищам, искать правду. Он даже не мог представить, что защищая себя и родных, доедет до Москвы, попадет на личный прием к Молотову, тот его внимательно выслушает и распорядится разобраться. Вскоре в край приедет большая комиссия ЦК, она долго и придирчиво будет изучать бумаги партийной организации, опрашивать людей, выясняя реальное положение вещей на месте, и наконец-то, расставит все на места. В результате выяснится его непричастность к троцкистам и станет очевидным желание одного из коллег занять место руководителя. Не мог он представить, что во всем крае обнаружится такая же жуткая картина, обнажившая массу злоупотреблений и перегибов в борьбе с врагами советской власти, что недавно назначенный на должность первый секретарь крайкома - Петр Селезнев изложит все это в своем секретном донесении ЦК, приводя фамилии сотен необоснованно репрессированных и подлежащих восстановлению в правах коммунистов. Наступит короткая 'сталинская оттепель', а затем, эту 'невозмутимо мирную жизнь', как гром, прервет война, о которой говорили годами, и все же до конца не верили в ее неизбежность.
   Крымский фронт стал новым переломом в судьбе деда. После него последовал трибунал, расстрельный приговор, неожиданное помилование, по сути дарованное маршалом Буденным и, как финал - участие в героической обороне Новороссийска.
   Дед выжил в этой бесконечно длившейся обороне, где бойцы его полка, насмерть стоявшие против многократно превосходивших сил врага, с головой закопались в землю на цементном заводе 'Октябрь', возле легендарного бетонного сарайчика. Там, где на каждый квадратный метр земли падали тонны снарядов и бомб. Погиб же он в месте вполне спокойном - среди красивых гор, в щели Грушевской. Прямое попадание в воронку, где они укрывались от минометного обстрела, поставило последнюю точку в его биографии - хотя военные верят, что 'снаряд дважды в одну воронку не попадает'. Все это было на той, уже забываемой нами войне, до славных побед наступающей Красной Армии.
   Спустя несколько месяцев, после гибели деда, еще мало кому известный полковник, начальник политотдела армии Леонид Брежнев, приехавший в освобожденный Краснодар, вызвал в крайком молодую вдову - Юлю и отдал ей испачканные засохшей кровью обрывки документов и орден Красного Знамени, которым дед был награжден посмертно...
  
   Видимо я, как миллионы родственников других погибших в 1942-м, никогда не узнал бы ничего конкретного из его военной биографии, если бы эта война не была еще и личной войной будущего Генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева - важнейшей в его жизни 'малой землей'.
   Что касается несправедливости приговора военного трибунала, вынесенного деду, она изначально была очевидной: никого не исключили из партии, не освободили от должности и судимость с них сняли через два месяца.
   После триумфальной победы в 1945-ом слава победителей на многие десятилетия затмила горечь поражений. Легенды о живых героях были на устах к каждому юбилею. Огромное количество книг и фильмов рассказывали о подвиге народа. Однако наша семья почти ничего не знала о том, где и как погиб дед Григорий, точнее знала лишь то, что это было при обороне Новороссийска.
   Мой отец тщетно искал однополчан, но никто уже не помнил погибшего комиссара... Долгие годы сражений стерли лица и имена былых командиров. Закрытые военные архивы надежно хранили за стальными дверями, проштампованные 'совершенно секретными' грифами личные дела и боевые донесения.
   - Григорий. Его звали, Григорий Семенович, - сказала отцу пожилая дама, увешанная орденами, на одной из встреч 9 мая. Не обижайтесь на наших. Там было такое, что не мудрено позабыть даже родную мать. Но я помню. Я его помню...
  Она положила на стол фотографии.
   - Сколько, вам было? Лет двенадцать? Сами то, узнаете его здесь?
   Отец узнал...
   - Это фото из хроники студии 'Грузия-фильм'. Для книги маршала Гречко 'Битва за Кавказ'* - собирали материалы и нарезали кадров. Вот мы и воспользовались. Держите ... на память!
   Собеседница немного замялась...
   - Жива ли его жена - Юля?
   Отец отрицательно покачал головой.
   -Увы, нет.
   -Тогда, наверно, я вправе признаться, что была безумно влюблена в своего комиссара. Мне исполнилось двадцать семь, а ему было под сорок, но никогда в жизни я не встречала более душевного человека, человека такого мужества и хладнокровия. Когда мы переплыли Керченский пролив, он помог мне выбраться из ледяной воды на Таманский берег, обнял насмерть промерзшую, измученную и обессилившую девчонку-радистку, погладил по голове и сказал: 'Не плачь, хорошая. Вот увидишь - еще не раз вспомнишь этот день, как самый удачный день жизни. Поверь, теперь все будет хорошо...' Его слова оказались вполне пророческими. А тогда нас разлучили навсегда. Командиров взяли под арест. Следствие и суд длились несколько месяцев, и бойцов направили на переформирование в другие части, на передовую.
   Прошло много лет после того немногословного рассказа, но каждый раз, выезжая из Новороссийска, я смотрю на берег Черного моря с мыслями о войне, которая оставила меня без заботы родного деда. И еще, наверное спасибо старому генералу, который достал из шкафа карту, положил ее перед отцом и долго раздумывал: 'Столько лет прошло. Да разве я вспомню?' - потом ткнул пальцем и сказал - 'Ищите здесь. Щель Грушевская'.
   И в Берлине, в Трептов-парке, и у старого памятника павшим солдатам, в Кабардинке, где условно захоронены останки многих героев, потому что по настоящим братским могилам давно легла труба нефтяного терминала, мне позволено плакать - в этом нет большого греха. На этих могилах, никогда не побывал никто из их близких, а значит, я имел право плакать за всех!
  
   Если в Новороссийске я бываю один - два раза в году, то почти каждый день, по пути на работу проскакиваю мимо Вечного огня, в самом центре города. Здесь, на краю старого городского кладбища, сразу за величественным мемориалом героям войны, несколько особняком расположена могила моего второго деда. Сюда впервые меня привела мама. Заплетенная старым плющом, проржавевшая ограда, никакого надгробного камня, и только эмалированная металлическая табличка с именем, да еще неровный ряд старого кирпича, которым выложен цветник. Таково скудное украшение последнего пристанища важного государственного чиновника и просто яркого человека, не скопившего денег на черный день - деда Кузьмы. Да и малоухоженная могила первого секретаря Петра Селезнева, находящаяся неподалеку, выглядит немногим лучше. Сегодняшние 'первые' не очень помнят своих предшественников.
   Сложно понять то время, уместить в голове не совместимое. Почему в 1938-ом, когда вал репрессий еще не шел на убыль, деда Кузьму по представлению Селезнева назначили партследователем и поручили реабилитировать необоснованно репрессированных коммунистов, еще вчера названных врагами народа? Почему резолюции о массовых арестах и расстрелах ставил все тот же Молотов, по сути оправдавший деда Григория, и как за период с 1936 по 1939 год арестовали более миллиона коммунистов - почти половину численности партии. Как, долгие годы, занимая ответственные посты в крайкоме, госконтроле, потом руководя базой сельхозснаба, дед Кузьма оставался безукоризненно честен перед собственной совестью и людьми, жил столь же скромно, как простой рабочий, мастеря домашнюю мебель и выкраивая обувь внуку, что построенная его руками деревянная лестница их старого дома стоит до сих пор.
   Я родился после смерти деда и знаю о нем лишь по рассказам родителей, фотографиям да выведенным каллиграфическим почерком, словно нарисованным кистью, - фронтовым письмам, по все еще сохранившимся холстам художника-самоучки и собственноручно написанной им на листке календаря биографии из двадцати срок. Знаю, что на войне он остался без ступней ног, поэтому в годы войны работал в эвакогоспитале, что спасая семью от голода отдавал ей свой паек и заболел язвой желудка. Перенеся после войны несколько операций , последние годы питался расщепленными белками, так как практически весь желудок вырезали. Умер он от крайнего истощения. На этой могиле мне тоже никогда не стыдно плакать.
   Сегодня другой и очень личный повод для слез. Возможно, непонятный многим, неуклюжий, с точки зрения большой беды. Просто ОНА не понимает ЕГО. Все неправильно в любви, в работе и в жизни... Ощущение, когда нет выхода из тупика, в который ты сам себя загнал. Точнее, выход в том, чтобы близких сделать чужими и больше никогда никого не делать близким. Стать законченным эгоистом, навсегда расстаться с самим собой.
   Словно весь привычный мир разрушается на глазах без надежды на возрождение. Так велика ли, разница между тем, что родной человек не умер, а уехал в далекую страну, или обиделся и пропал на десятилетия в бесконечных лабиринтах городских улиц? В любом случае, ты потерял его - значит, есть повод для слез. Болезнь, тюрьма, война, обстоятельства разлучили - но все же разлучили. Как хочешь пойми и прими. Пока молод, все-таки проще...
   Нет, я не плакал, когда судьба разлучала меня с Антониной - единственным близким человечком, который был со мной в Берлине, который понимал меня, как себя. Я плакал спустя годы разлуки, когда писал ей стихи. Поэзия всегда помогала мне осмыслить и принять неизбежное... Я не плакал, через десятилетие, когда крепко сжимал в объятиях Ольгу, ставшую огромной частью моей жизни, перед тем как самолет навсегда унес ее в далекую Германию. Слезы пришли потом, сами, в одиночестве...
   Бесконечна моя благодарность судьбе, нежданно дарившей радость встреч, через долгие годы, когда казалось, что все остается как прежде, а тепло объятий было жарче любовной страсти. Пусть на миг, но наши слова звучали такими же откровениями как и раньше, глаза светились той же радостью.
   Мне говорят, что все это иллюзии, что я придаю слишком большой смысл сказанному мимоходом, сиюминутному заблуждению страсти, обычному этикету, театральности... Но там был я, а не те, кто это говорит. Я один знаю истинный смысл сказанного, и мне не нужны доказательства...
  
   Теперь, остановив автомобиль на площадке, я немного успокоился, достал ручку и стал писать. Строки рождались сами собой, из боли, которой отозвались в сердце ЕЁ грубые и циничные, брошенные сгоряча, слова: 'Двое больных, друг другу не помогут! А, что? Что Вы можете? Поделиться спермой?!'
   Вот так! Ничего не убавить. Они не могли не родиться, эти строки:
  
  
   * * *
  День хмурится, день хмурится
  В бездарности своей,
  Спешит куда-то улица,
  А я опять ничей.
  За далью отчуждения
  Встает другая даль,
  Надежду на рождение
  Развеяла печаль.
  Звучат слова циничные:
  'Зачем ты целовал?
  На похоть неприличную
  Зачем ты намекал?'
  Коробят душу скверные,
  Бездумные слова,
  Когда-нибудь, наверное,
  Поймешь, что не права.
  Сто раз просил прощения,
  Сто раз тебя прощу,
  Отброшу все сомнения
  И сердце отпущу.
  
   Подумалось: 'Может, стоило ответить прямолинейно и хлестко?'
  Все равно мне не хватило бы ни времени, ни обиды - в дверь позвонили...
   Парадокс в том, что за этим цинизмом слабый отблеск истины - очевидно, что надо 'делиться' с любимым, а не метаться в поисках подходящего самца или самочки. Хотя так часто заблуждения и необоснованные надежды мешают ясному ответу об истинности чувств и поступков...
   По воле судьбы - скорее рока, ни Оля, ни Антонина не нашли в заманчивых зарубежных далях лучшей партии, не обрели манившего их счастья, той единственной любви о которой мечталось, даже не приобрели материального благополучия... Растут их полунемецкие дети без отцов, на сравнительно небольшие алименты. Впрочем, на реальные алименты, в отличии от нашей повсеместной, нищей, никому кроме матерей не нужной безотцовщины.
  
  
  
  
  
  
  
   Как же там их детки? Не тяжела родина, она же мамина чужбина? Лирическое отступление? Так куда без него? За окном ночь, переходящая в нежно-розовый восход, и новые строки:
  
   * * *
  
  Над Россией вставали рассветы,
  А за дымкой далеких земель
  Крепко спали нерусские дети
  Еще русских пока матерей.
  Никогда осуждать их не стану,
  Этот выбор, конечно, не прост.
  И навеки душевные раны
  Бередятся при виде берез.
  Я-то знаю, что есть ностальгия,
  И однажды ее испытал.
  Не заменят восходы чужие
  Край, в котором ты юность узнал.
  Здесь остались родные им люди
  И их первая в жизни любовь,
  И о них никогда не забудет
  Это сердце и общая кровь.
  Я не верю, что кто-то вернется,
  И в Отчизне не те времена.
  Только в нас навсегда остается
  Это небо и эта страна.
  Имена забывая и лица,
  Невозможно забыть о земле...
  Теплым паром над полем клубится
  День, пришедший на смену зиме.
  Если в гости придется приехать,
  Заглянув на часок в этот мир,
  Не отыщет их память по вехам
  Ни былого, ни тех, кто в нем был.
  Все, увы, изменяется быстро,
  Все стремительней день ото дня.
  Снова в небе над пашнею чистой
  Тучи черные из воронья.
  
  
   Годы - расстояния, встречи - расставания. Не о сказанном Ей сгоряча эта боль. Не в обиде дело. Боль оттого, что не могу изменить... Нет в душе надежды и гармонии. С обеих сторон, глухая самозащита. Пора принять решение, за которое готов отвечать всегда. Что лукавить, сегодня для принятия любого решения нужны деньги. Нужны чтобы исполнить взятые на себя обязательства, освободить немного времени, решить, как жить дальше. Банальные, пошлые деньги, которые, как назло, закончились. Закончились, в том числе и потому, что так много хотелось сделать для тех, кто близок, потому, что делал это годами, без расчета на благодарность, часто в ущерб себе, с надеждой лишь на понимание. Хотя понимание приходило не часто, но иногда приходило - и его невозможно было измерить деньгами. Теперь выбор не велик. Звоню тому кто располагает средствами, кто, по логике должен выручить, иначе почему столько времени отдано ему лично?
   Андрей встретил в собственном ресторане. Здесь юное поколение веселилось от души. Короткие юбчонки - красивые девчонки. Не верю, что мозги многим длиннее юбок, но также ищут свое место в жизни. Следует однако признать, что здесь многие не столь стеснены в средствах, и философией жизни не обременены. Да, нравственность заработка их мало тревожит. Гнетет моралистика, подавляет устаревшая несовременная тема!.. Меня гнетет и давит другое... осознание, кто реально руководит страной, диктует решения, в чьих интересах, оплевывается и уничтожается прошлое, словно 'идея', а не алчность и оголтелый национализм верхушки привели к краху. Новые ценности? Наркота, коррупция, казнокрадство, откровенный рэкет, бандитизм, мошенничество, не прикрытый блуд? А может, все что приносит баксы, 'капусту', бабло? Не стану, заражаться очернительством - хотя порой очень хочется.
  
   Андрей сам прервал разговор с явно важными для него людьми - хороший признак, значит, еще нужен ему этот уже седеющий, старомодный адвокат-идеалист. Чуть было не вырвалось - 'карась-идеалист'.... Наш разговор не длинный.
   - Деньги? Сколько? Найдем!
   Еще слово за слово.
   - Помнишь, Николая, как уезжал в Москву, разводился, бежал отсюда без оглядки,
  квартиру продавал... Крутой теперь парень! Успешно работает. Хороший бизнес.
  В месяц по двадцать-тридцать тысяч баксов* поднимает. И женился-таки на Ленке,
  той эффектной, высокой блондинке, которая у него работала. Без стеснения за ним уехала и своего добилась. Теперь у них прекрасная дочка подрастает. Отвлекли...
  
   А ведь, правда, у Коли тогда было аховое положение, и пришел он за помощью
  ко мне, возможно потому что не мог довериться другим. С бедами своими справился. Сколько раз потом звал работать к себе, в Москву, хотя и не первый, кто звал...
  Нет, не московский я житель - очень уж не люблю столицу, но поневоле, даже из под палки, уважаю ее вечно кичливый имперско-стяжательский дух...
   Еще за минуту до этого я не знал, что лечу в Москву. Лечу! Может быть там есть ответ,
  и свежее решение? Организация нового дела, избавление от финансовых и личных проблем. Время, расстояние, конкретная занятость лечат. Самолетом! Потому что поезда, его размеренной нудности не выдержу. Каждое утро в горле комок, работа остановилась, мысли не могут оторваться он НЕЁ, от одной НЕЁ... Непонимание и отчаяние. Бесполезны попытки отвлечься: не помогла поездка в полном одиночестве на море, порывы уйти с головой в работу, отстраненный взгляд чужими глазами... Можно, конечно, абстрактно анализировать психологические особенности, установки, субъективный опыт другого, пытаться примерить его на себя, искать объективные обстоятельства но, все равно нет ответа на простой и липкий вопрос - 'Почему?' Почему, собственно говоря, она не может 'броситься мне на шею'? Почему не может быть элементарно внимательнее и теплее? Что напрягает? Или напрягает меня? Что можно поставить Ей в вину? Собственно ничего! Мне - все! Однако договорился... Опять строки, не отступающие строки:
  
   * * *
  
  Так случилось. Да, просто случилось!
  Нас свела роковая судьба,
  Ей коварство такое не снилось,
  Знать не знала об этом она!
  
  
  А когда ощутила невольно,
  Как бездушно смогла поступить,
  Очень больно ей стало, так больно,
  Не смогла даже шаг отступить!
  
  Что ни делай теперь, нет забвенья.
  Есть борьба за себя и с собой,
  Ни мгновения на расслабленье,
  Ни мгновенья на сладкий покой.
  
  
   Я повторю эти строки. Повторю все, до одной - когда придет время. Но, что это за напасть? Что за лермонтовское*: 'Я не достоин, может быть, твоей любви: Не мне судить'? Как принять? Улетаю в Москву немедленно! Завтра же.
  
  
   Глава 2. Улица имени Сталина
  
   Как говорится: 'День да ночь - сутки прочь!' Пора действовать. Вот и жена, Виктория, знающая меня как облупленного, понимая неизбежность поездки, помогает в выборе дорожных покупок. Столько лет мы с вместе, что, кажется, можем обойтись без слов, без объяснений упреков. Но, не можем! Это семейная жизнь, со своими радостями и тяготами, которая, требует отдельной повести - скорее большого романа. Но, не хочу сейчас о ней.
   Виновница происходящего, скорее понимает причину моего решения, но к откровенному разговору все еще не готова. Тем тяжелее думать об этом, ведь ОНА - мой постоянный, мысленный и безжалостный оппонент, не дающий права на снисхождение.
  Как сотни немых упреков тянущееся тягостное молчание, взывающее как совесть:
  'Любишь? Делай выбор. 'Жонка' там, или что-то еще мешает - это дело третье!
  Выбирай, если 'мужик', если не тряпка!
  Нет - не в чувстве вины главное беспокойство. В том, что я не в силах терпеть ЕЁ собственную боль, депрессию, тихую истерику. Именно это невыносимее всего. Хотя, возможно заблуждаюсь, ошибаюсь в оценке переживаний другого, переношу свое личное отношение и фантазирую... Кто знает, что происходит в другой душе? Кто знает, как 'надо любить', как любят другие? Всегда ли любовь благо? А безответная любовь благо? Счастье это или беда?
  
   * * *
  Ты красивая. Да, красивая!
  И не дать того и не взять.
  Жаль, любовь моя несчастливая,
  Мне никак тебя не понять!
  Сердце борется с лютым холодом,
  Обжигаясь о каменный лед.
  Оно ищет для ссоры повода
  И, конечно, его найдет.
  
  Но душа не сдается, мятежная,
  Путь к тебе проложив в мечтах,
  Она верит, что губы нежные
  Не привиделись мне во снах,
  Что слова твои и объятия
  Не хмельной головы дурман,
  Что я нужен тебе без 'изъятия',
  И такой, как вечностью дан!
  Спор отчаянный в упоении,
  Беспрерывно они ведут,
  Без надежды на примирение,
  Избавленья, от этих пут!
  Но никто не владеет истиной...
  Ты заложница тех же догм,
  Лишь нечасто бываешь искренной.
  Вот и вывод. И весь итог.
  
  
   ОНА считает, что я все запутываю и усложняю? Вполне может быть. Но, я хочу ответить на главные вопросы, понять, а не мучатся бесцельно долгие годы.
   Мотаюсь в последних сборах, спешу перед отъездом. Ба! - сама судьба идет по улице навстречу. Стройная, грациозная, как балерина - да и правда, занималась в балетной школе...
   - Здравствуй, моя хорошая! Жаль, очень спешу. Ждет деловой очень важный человек... Вопрос то неотложный. Уже ждет, прости... Жаль? Билеты? Билеты уже купил.
   Ее взгляд грустно скользит по красочным длинным бумажкам 'Кубанских авиалиний' лежащих на переднем сидении...
  - Все должно быть хорошо - я уверен!
  
   .......................................
  
   Ночь перед отлетом в Москву полна совсем далеких воспоминаний. Воспоминаний о первой поездке в столицу. Шел 1988 год. Как сотрудник спецслужбы, с первого дня работы я твердо знал, что, давая подписку о неразглашении сведений составляющих государственную тайну, закрыл себе путь для выезда за пределы СССР. Разве что меня партия призовет - но я то беспартийный! Вышло все иначе. Перестройка* - новые веяния, подходы и катаклизмы...
   Восемь лет службы без выходных, праздников, фактически без отпусков - разве что летом неделя отгула для того, чтобы порадовать семью и отвезти детей на море. Все это давно затянуло как болотная трясина, погрузило в сплошную рутину, в ощущение непреодолимости препятствий на бесконечном пути. Годы слились в один день боевого дежурства. Жена свыклась с моим постоянным отсутствием, недостатком внимания, монотонностью, просто убогостью быта. Но вдруг... замполит зашел в кабинет моего начальника в момент, когда я уже собирался уходить, доложив последние агентурные данные* по нашумевшему в городе делу. Он начал, что говорится, 'с места - в карьер':
  - До завтра, необходимо представить в МВД СССР, список отличившихся молодых сотрудников, для поощрения туристической поездкой в ГДР 'Поездом дружбы'.
   Подумалось: 'Отличившимся меня, пожалуй, не посчитают'.
   Однако мой шеф неожиданно выпалил:
   - Пиши его! Ты же согласен?
   Как я мог отказаться от поездки в восточную Германию, о которой столько слышал от отца, от других? Как я мог не посмотреть на 'витрину социализма' - страну по уровню жизни и культуре почти западную? И все понеслось - как бешеный круговорот... Паспорт, анкеты, дорожный чек, специально сшитый под заказ, костюм.
   В зале, где группу инструктировали и выдавали документы, все были в приподнятом настроении, в ожидании скорого пути. Вызывали по одному.
   - Сокол Сергей.
   - Неделин Иван.
   - Соловьева Антонина... - при этом легкий смешок пролетел по залу, так как прозвучала фамилия начальника самой засекреченной и надежно 'залегендированной' службы МВД. Даже для оперативников это была разведка. Неужели дочка? - мелькнуло в голове.
   К столу подошла очень элегантная женщина, среднего роста, внешне сильно похожая на диктора Центрального телевидения, актрису 'единственной роли' - Татьяну Веденееву*. Ей около тридцати. Что-то особенно привлекательное гипнотически манило мое внимание. Сегодня я сказал бы, что это было сияние исходящее от женщины 'в активном жизненном поиске'.
  
   Железнодорожный вокзал. Группа Кубани - это человек сорок. Прощания. Глазами невольно ищу свою Веденееву. Вот уже заполнились вагоны, за окнами медленно поплыли знакомые улицы и дома.
   До Москвы поезд движется медленно, знакомства в вагонах, традиционный звон бокалов и нескромные анекдоты. Как обычно, на меня навесили роль некоего старосты - старшего по вагону. От полного безделья мужская часть, психологически оторвавшегося от дома, уже заканчивала не первую бутылку 'крепкой', я же, как человек, не питающий страсти к спиртному, невольно присоединился к компании замполита, старшего всей кубанской делегации - которому, по вполне ясным причинам, пить горькую не положено. В окружении трех очень симпатичных спутниц, он разместился в купе, в голове вагона.
  Несложно догадаться, приглянувшаяся незнакомка была среди них. Шла незамысловатая, предложенная кем-то, наверняка ей самой, вагонная игра. Кто-нибудь называет любой предмет, и все угадывают, на кого из присутствующих он похож.
  Подошел черед Антонины. Она лукаво посмотрела на меня, и повернув голову в сторону замполита сказала: 'Бокал с вином'. На миг я, почувствовал в ее голосе, какую-то особенно тонкую грусть... И угадал: - Это ты!
   Ближе к полночи мы уже стояли, в проходе вагона, возле окна, за которым мелькали утопающие в ночном сумраке километры, и говорили, говорили...
   Она - учитель немецкого, из Геленджика. Недавно получила второе высшее образование, так как институт культуры реальной профессии не дал. По молодости, и горячности поспешила развестись с мужем, ровно через год после рождения дочери - Машеньки. Дело было банальное. Случайно 'застукала' его, когда он ухаживал за другой женщиной. Что между ними было - неизвестно, но тогда очень обиделась. Родители и сестра живут далеко. Школа - дом... Год за годом. Рядом нет ни одного действительно близкого человека. Не сдается и верит в свою заветную звезду.
   Транзитная остановка - Москва, прошла почти незамеченной, за размещением и встречей областных делегаций с руководством МВД СССР. Наступил вечер перед отъездом в Берлин. Из доступных развлечений - просто погулял по широким улицам столицы и лег спать пораньше. Автобус. Вокзал. Нас целый международный поезд, сотни и сотни. Бесконечная вереница вагонов.
   И вот уже Белоруссия, Брест, перестановка вагонов на узкую европейскую колею*. Никакого таможенного контроля, осмотр поезда, проверка документов. Вот что означает - незатейливое словосочетание - литерный поезд!
   Дежурка вокзальной милиции, где по просьбе замполита я поставил штампы в командировочные удостоверения на весь вагон. Зал автоматических камер хранения, где оставлены вещи неподлежащие вывозу заграницу.
   Опять за окном ночь. Все происходит словно в тщательно поставленном игровом фильме. Вагоны медленно проплывают мимо полосатого пограничного столба с гербом СССР, у которого, выхваченный тусклым пучком света, замер часовой с карабином. Мелькаю пролеты железнодорожного моста, и вот другой, такой же полосатый столб с гербом Польши, и их часовой на левом берегу реки. Все кажется нереальным. Тянутся поля, пробегают небольшие поселки.
  
   Сквозь ночь пристально всматриваюсь в эти земли. Что? Что в них иного?
  Смотрю долго и внимательно. Думаю о прожитом, о встретившейся в пути красивой и умной женщине, о том, что еще ждет нас в жизни, что еще предстоит увидеть и пережить каждому ... Уже смолкли разговоры и шум в купе. Уснули, пожалуй, все. Небо начинало светлеть. И тогда показалось, что я понял главное.
   Пшеница, посеянная под самое железнодорожное полотно, сараи сложенные на века из камня, аккуратно подметенные перроны, убранные улицы, таблички... Здесь так мало земли и так много людей, что сосед от соседа живет на расстоянии вытянутой руки. События словно происходят в сотни раз быстрее и повторяются с монотонной четкостью. Любой слух передается из уст в уста от французского до нашего Бреста за считанные часы. Веками им приходится тесниться, привыкать к соседям, ограничиваться в ресурсах. Так невольно становишься расчетливым и рациональным индивидуалистом, перенимаешь у соседей экономный и рациональный быт, меркантильные привычки, и одновременно знания, опыт всей старушки Европы. Сотни раз прокатывались по ней 'небольшие' и опустошительные войны, сменялись правители и режимы... Люди невольно приспособились. Здесь не бесконечные русские земли, где почта идет месяцами; не наши, подаренные природой, несметные залежи угля, нефти и руды, скрытые за тысячами километров бездорожья. Это не удаленные от столицы морские порты. Но и не наши окостеневшие традиции крепостничества, сервильности, прикрытые красивыми фразами и псевдонаучными пассажами. Здесь все иначе! Иное прошлое, порядки, нравы, религия, быт и даже деньги. Но, как ни парадоксально, они завидуют российским просторам, а мы - их благоустроенности. По большому счету это вопрос разных культур, цивилизаций ... Видимо локомотив российской истории, долго стоявший в депо, последние два века, несся как этот 'литерный поезд', без остановок, поверок и ремонтов. Он проскочил многое из того, на чем задержалась матушка Европа, задержалась и довела до определенного совершенства. Так много мы 'схватили' у них по форме, не задумавшись о содержании, так много привнесли азиатского...
   И все же, у них тоже есть навязчивые спекулянты, протискивающиеся в закрытые вагоны, валютчики, вокзальные воры, проститутки и коррумпированные чиновники, хотя много меньше нашего...
   Вот и германская граница. Франкфурт-на-Одере - небольшой, хотя и развитый пограничный городок. Здесь немцы нас откровенно удивили. Остановка минут на десять. Вдоль всей платформы стоят одетые в военную, по нашему восприятию, на самом деле полицейскую форму офицеры. Еще не успели окончательно остановиться вагоны поезда, как спрятавшийся в глубине перрона, духовой оркестр, взял торжественные аккорды. Встречающий полковник лаконично и четко приветствовал нас на приличном русском и желая друзьям '... доброго пути по дорогам Германской Демократической Республики'.
  
   Берлин. Вновь оркестр. Небольшой митинг. Цветы и сувениры в бумажных пакетах.
   Здесь наша группа впервые познакомилась со старшим сопровождающим от немецкой стороны. Рольф - следователь полиции, около 40-ти лет, великолепно владеющий русским языком, говорит с легким прибалтийским акцентом. Он учился в России и с теплом вспоминает о ней. Теперь день и ночь он с нами - весь месяц, по всей Германии.
   Вот, и Антонина понемногу привыкает к необходимости говорить и переводить с немецкого, но это немного ее утомляет и раздражает. Все-таки навыки непосредственного общения не так крепки - учить и общаться с носителями языка - разные вещи. Холодный ветер, на котором мы пробыли достаточно долго при первой встрече, сыграл злую шутку. Случилась беда. Вечером, в гостинице, у нее температура почти 39 градусов, дело грозит обернуться не отдыхом и экскурсиями, а больничной койкой. Это настолько обеспокоило меня, что я не мог остаться в стороне. Извлекаю неприкосновенный запас лекарств, предусмотрительно взятых в дорогу, витамины.
   С разрешения соседок по номеру, я просидел у постели несколько часов, пока она не уснула безмятежно детским сном, держась за мою руку. Лекарства, тепло и забота сделали свое дело - на следующий день больная совершенно поправилась. Соседки смотрят на нас с нескрываемым удивлением и даже завистью. Лишь переводчик и гид Молодежного бюро туризма*, Лариса регулярно бросает на меня явно осуждающие, ревностные взгляды.
   Встречи. Банкет за банкетом. Музеи. Памятные места. Посещение управлений полиции, семей. Воинские части. Выставки. Галереи. Дворцы. Исторические места... Всего безумно много. С утра и до позднего вечера - поездки в автобусе от города к городу. Благо в Германии все рядом. Размещение на новом месте. Вечером час или два - на прогулку, на следующий день опять целая программа. Элементарно некогда потратить деньги - таков дефицит свободного времени. Размах ошеломляет, усталость и обилие информации тоже.
   Каждый день еду в автобусе рядом с ней. Мы делимся впечатлениями и тем, что наполняет нашу повседневную жизнь на Родине, в ее школе, у меня на службе. В этом общении рождается невероятное доверие и взаимопонимание, интерес к жизни другого человека. Дни идут, и воспоминания о родном доме все более болезненно отзываются в душе. Уже не впечатляет ни размах, ни окружающий шик.
   Во время неожиданного привала в лесу - красные грозди калины и березы невольно напоминают о России. Как же далека отсюда Отчизна, что даже пятисоткиловаттный голос радио Москвы не пробивается сквозь эфир, через сигналы сотен разноязычных радиостанций заполняющих всю шкалу приемника, от длинных до ультракоротких волн. Родина, как далеко ты? Кто я без тебя?! И кажется, я начинаю понимать, что означает простое слово - ностальгия... Это нельзя объяснить - можно только почувствовать.
   Очередной раз проезжая по Берлину, водитель автобуса, по просьбе Рольфа, притормозил.
   -Прочитайте название улицы, - сказал он, обернувшись в салон автобуса.
   На табличке по-немецки строго значилось: Stalin-Straße (Сталин-штрассе).
   Так просто, невзначай, этот немец научил нас истинному патриотизму!
   Еще впереди Александр-плац. Русская деревня посредине Германии и Потсдам...
   Но и другое... В Эрфурте, Антонина, на ухо, перевела мне то, что не решился сказать официальный переводчик. Начальник управления полиции, приветствуя гостей и говоря много теплых слов о дружбе народов, неожиданно набрался смелости и высказался прямолинейно: 'Однако мы не уверены в политическом руководстве вашей страны и в том, что Горбачев не предаст'...
   А мы то, уверены? Невольно вспомнился анекдот, рассказанный товарищем как раз перед отъездом: Иностранные журналисты спрашивают Михаила Сергеевича: 'Как вы думаете, господин Горбачев, каково будущее СССР через пять лет? -Да, вы что?! Я не знаю, каким через пять лет, у нас будет прошлое!..' И слова старого КГБ-шника случайно встретившегося на улице: 'Перестройка. Перестрелка. Перекличка...'
  
  Тогда вся страна поупражнялась:
  
   По дороге мчится тройка:
   Мишка, Райка, перестройка.
  
   Перестройка важный фактор:
   сразу грохнули реактор,
   утопили пароход,
   пропустили самолет,
   наркоманов развели,
   СПИД в Россию завезли...
  
  А я любил цитировать Пушкина:
  
   Властитель слабый и лукавый,
   Плешивый щеголь, враг труда,
   Нечаянно пригретый славой,
   Над нами царствовал тогда.
  
   Эпизод в Эрфурте вспомнился год спустя, когда по радио шел репортаж из Берлина, о внезапно возникшем политическом кризисе. Когда их 'цивилизованная толпа' громила штаб-квартиру МГБ ГДР, разбрасывая дела агентуры, картотеки, а полиция исчезла с улиц, военные переоделись в гражданское, демократический запад, потом не без 'нашей помощи', устроили охоту на ведьм - суды над Эрихом Хонекером и Маркусом Вольфом, их соратниками. Хотя, надо отдать должное, Федеральному конституционному суду ФРГ который признал, что суд не имеет права применять законы ФРГ для преследования граждан присоединенной ГДР за их действия при прежней власти. Формально то признал, но по факту восточные немцы на многие десятилетия сделались 'низом немецкой расы', внутренними мигрантами. Стыдно. Да, теперь мне всегда стыдно смотреть в глаза немцам.
   Однако не все так просто... Спустя годы, один из легализовавшихся разведчиков рассказал мне, что многие сотрудники разведки ГДР накануне этих событий бежали на Кубу и в ЮАР, где они имели крепкие связи, прихватив за одно дела своих людей. Так, что возможно и нужно было, чтобы какие-то бумаги летали по улицам скрывая более важные секреты.
   Но, все же за этими бумагами тоже стояли реальные люди, когда-то доверившие свою судьбы государству и этому нет оправдания... Воспоминания. Воспоминания... А сон перед отъездом все не идет, мысли далеко в прошлом. Почему память не дает мне вернуться в реальность наступающего дня, к полету в Москву? Надо выспаться.
  
   Помнишь ли ты, Тоня, наш первый поцелуй? Помнишь ли розовое платье в подарок? Танцы в кафе? А мою выходку, когда в ответ на незлобные подшучивания окружающих по поводу наших отношений, я просто подхватил тебя на руки и унес в номер гостиницы? Вслед был слышен только град аплодисментов! Нежно положив тебя на кровать, я спросил:
   - Не слишком ли?
   - Все здорово! Только теперь надо сразу вернуться, иначе подумают плохо! Мы вернулись, так же эффектно как ушли - под гром аплодисментов!
   'Концум', где английские и американские солдаты, одетые в парадную форму, выбирали себе покупки, и я, не желающий от них отстать, офицер советской милиции с помощью очень любезной и внимательной фрау-продавца, по ее подсказке, подобрал себе шикарный, дорогой костюм, в нагрузку к массе купленных детских вещей и женской обуви, с которой в России, так плохо. Впереди так много...
   Слезы, накатившие в автобусе, несущемся по автобану назад к Берлину. Боль и слезы от чувства невероятной раздвоенности между двумя близкими и любимыми мной людьми. Лишь теплое и доброе участие Тони в этот миг было моим спасением. Слезы самой Антонины, отталкивающей меня и просящей навсегда все позабыть, в момент, когда за окном поезда замелькали первые кварталы Краснодара. Вокзал - как площадь пересечения наших дорог к дому. Я стоял возле автобуса на Геленджик почти час, до самого отправления. Она сидела в кресле и смотрела, как плавился этот 'стойкий оловянный солдатик', а в последний миг написала на запотевшем стекле: 'Ты приедешь?'
  - Да! Да! И еще раз да!
   Я приехал в ее мир. В мир набегающих на берег морских волн, субтропических растений и вечной весны. Мир малых и больших семейных забот и радостей. В мир, где впервые осознал, что вся жизнь могла сложиться совсем иначе. И два месяца, каждое воскресенье или суббота были посвящены ей, два месяца мы были счастливы вопреки судьбе...
  Как много общего нашлось у нас, как часто понимали мы друг друга, не говоря ни слова. Но ничто не вечно. Судьба не хотела дать ни дня больше. Наступили затяжные серые дни душевных дождей, но и они не могли стереть этот след в моем сердце.
   Да, мы расстались. Расстались ради спокойствия и благополучия своих близких, но в разлуке две родственные души чувствовали и понимали истинный смысл этой неожиданной встречи, не могли смириться с потерей.
   Наконец усталость и сон, прервали воспоминания.
  
   Глава 3. Николай.
  
   Раннее утро. Полупустой краснодарский аэропорт. Новый и чистый зал ожидания. Хорошие кресла. Внуково будет посрамлено. Наш хотя и не до конца отремонтированный, оказался удобнее и уютнее московского. Не видно ни грязи, ни нищих, ни стреляющих глазами охотников до чужих вещей. Милиционеры и те аккуратнее столичных. Слава богу, все быстро.
  
   Вдруг внизу равнина моря
   показалась лишь на миг,
   И со встречным ветром споря,
   лайнер снова высь постиг.
   Сквозь прозрачные туманы
   он унес за облака
   В строгий холод океана
   часть далекого мирка,
   А затем упал, как камень
   в бесконечный снежный мир,
   Разрисованный, как карта,
   в перемешанный пунктир,
   И скользя по легкой глади,
   умеряя прежний пыл,
   Словно вниз по эстакаде,
   он скатился и застыл!
  
   Ищу глазами встречающего. Может, и нет его? Не особо и ждут?
   Мужчина лет сорока, с явно милицейскими манерами выскользнул из толпы: 'Вы Сергей'? Отпираться смысла нет. Едем мимо 'Третьего кольца', на 'Жигулях'. Водитель лихой, но, сразу видно - опытный. Как потом узнаю - бывший ГРУшник*. Выучка видна.
  
   Не впечатляет меня Москва. Не впечатляет. Не то, что было несколько лет назад. Как-то все остановилось, обросло грязью, обшарпанностью многоэтажек. Нищие на виду. Масса мигрантов. Суета нагляднее, грубее. Нет величия. Просто большой, всероссийский цех 'отмывания денег'.
   Николая не узнать. Раздобрел. Но, рад моему визиту, хотя видно, что сильно замотан бизнесом. Первым делом - ресторан. Не ждал, честно скажу, не был готов - японская кухня - 'СУШИ'. Предлагает мне попросить у официанта вилку. Да разве мы, лапотные, сдадимся без боя? Тяжело есть палочками первые 15 минут, потом все так же неудобно. Пища натуральная, морская, вкусом не удивила. Не мое это. Выпили немного коньяка. Николай потихоньку прощупывает:
   - Сергей, а может, двух 'мулаточек'? Наши клиенты часто просят. Нет, честно, классные девчонки. Серьезно. У нас здесь такая работа, такие психические нагрузки, как-то надо снимать. В мегаполисе все иначе, чем в провинции. Времени на серьезные отношения нет, да и сил тоже. Один филинг*. Главное, есть жена и дом. Понимание. Все в норме. Надо зарабатывать. Зарабатывать.
   Еще по рюмке коньяка и перешли к воспоминаниям.
   -Помнишь Женьку Марочкина? Недавно узнал, что он год назад погиб в ДТП*. Поехал на автомашине с пьяным свояком и перевернулись.
   - Конечно, помню. Судьба! От тюрьмы уберегли, а от этого...
   Вспомнился 1994 год. Николай примчался ко мне весь взъерошенный - выручать друга детства.
   История вполне детективная, хотя для меня не новая. Все просто. Женя, пользуясь старыми связями в управлении сельского хозяйства, занялся посредничеством в торговле зерном. Подписал многомиллионный контракт на поставку пшеницы, получил несколько десятков тысяч долларов наличными за брокерские услуги, но затем его подвел поставщик. Перечисленные на закупку пшеницы деньги исчезли. Все было бы не так плохо, если бы за фирмой покупателя не стоял местный 'вор в законе'* по кличке Перо. Его настоящая фамилия - Перов - превратилась в районе в синоним всех кровавых разборок. Женька, влип по незнанию. Хозяин фирмы, оставшейся без денег, оказался 'смотрящим'* при Перове. Как только стало ясно, что зерна не будет, первым делом Перо организовал похищение женькиного пятнадцатилетнего брата.
   Конечно же, Женька сразу бросился умолять о прощении, объяснял, что самого 'кинули', что готов вернуть полагавшуюся ему по сделке часть, только бы отпустили брата. Деньги забрали. Брата отпустили. Самого Женьку, по сговору с местным начальником следственного отдела и прокурором, взяли под стражу, обвинив в мошенничестве. За прекращение дела потребовали вернуть остальное плюс неустойку.
  Таких денег у Женьки в жизни не было. Тогда Николай и обратился ко мне.
  - Ты понимаешь, он, действительно, там ни при чем. Это все разводка. Он просто жертва,
  'терпила'. Откровенное вымогательство.
  -Ясно, но как ты мыслишь вытащить его из изолятора, если все в сговоре, прокурор,
  милиция и вообще это не город, а другой район? Там рука руку моет!
  -Слава богу, у Женьки есть серьезный покровитель - начальник управления юстиции. Женька ведь охотник, и столько раз начальству отдых организовывал... Так что помогут. Просто надо ехать человеку с полномочиями.
   Уже на следующий день, с подготовленной в суд жалобой, я сидел в прекрасно отремонтированном кабинете начальника юстиции, распоряжавшегося средствами, выделяемыми на содержание судов края. Немногословный, слегка похожий на казаха, седовласый пятидесятипятилетний начальник набрал номер председателя районного суда и попросил его оказать мне содействие, а затем, немного подумав, позвонил начальнику следственного управления края, чтобы проверили, как расследуется дело.
  -Езжай. Если что-то понадобится, звони, - и вручил мне визитку.
  
   Операция по вызволению друга детства из плена продумывалась мной тщательно.
  Два автомобиля - наша 'девятка' и Москвич - за рулем которого верный товарищ
  Жени - Володя. Две радиостанции (сотовых телефонов еще в помине не было). Разные документы, включая, удостоверение помощника депутата, адвокатское и пенсионное МВД. За телохранителя - мощный парень, профессиональный дальнобойщик Дима, который усиленно предлагал взять с собой дробовик и газовые револьверы, но я настоял на варианте английского 'бобби' - в форме, но без оружия.
   - К аллаху эти игрушки! Я много имел дело с оружием и знаю, что оно, как назло,
   часто попадает в своих. Никаких вооружений не будет. Только связь и бдительность!
   - Но там же Перо?! Они ни перед чем не остановятся.
   - Остановятся. Перед фамилиями покровителей и тех, кто будет решать вопрос. Поверь на слово. Они уверены, что разобраться по понятиям всегда успеют.
   В общем, на том и решили. За руль своей вишневой 'девятки'* с блатным номером я конечно посадил профессионального водителя Диму. Добрались быстро - к полудню. Прежде всего, поехали к моей однокурснице, Аллочке, работающей адвокатом местной юридической консультации. Она встретила душевно. Немного поговорили о своем курсе, вспомнили юность, и наконец перешли к делу.
   - Алла, мне очень нужна твоя помощь. Будем вытаскивать человека, но его дело все равно не прекратят и здесь, на месте, потребуется адвокат. Только для участия в допросах. Оплату прямо сейчас с тобой решим. Умоляю, не отказывайся, мне больше некому довериться.
   - Да я возьму дело. Не волнуйся. Мне все равно. Но ты же знаешь, этот Александр Васильевич - 'смотрящий' у Перо, и они от него не отстанут. А вообще, поговори с нашей заведующей, она с ними давно дружит.
   Заведующая оказалась очень интеллигентной, миловидной дамой, ближе к пятидесяти. Разговор свелся к тому, что все равно деньги необходимо вернуть, иначе диалога не получится и уголовное дело уйдет в суд.
   Вторую машину, сразу по приезду, мы предусмотрительно оставили возле заправки, на въезде в райцентр. Теперь же я специально сказал Диме, чтобы он подогнал наше авто прямо к суду и демонстративно пошел пообедать в кафе, напротив, в расчете на то, что слухи по станице уже разнеслись...
  
   Председатель суда мне немного знаком. Мы учились на параллельных курсах.
   - Салют лучшим адвокатам юга России!
   - Да прям уж там. Привет. Рад тебя видеть.
   - Как там, в Краснодаре, погодка? Весна идет? Как у вас с девочками?
   - О`кей! Есть еще силы.
   - Сейчас позову судью. А, где твоя жалоба - давай отпишу?!
   Скоро зашла высокая, по-станичному крепкая женщина. Жалобу взяла не читая,
  и сразу сказала, что вызовет конвой и прокурора на три часа дня. Заседание прошло очень быстро. Судья объявила определение об изменении меры пресечения на подписку о невыезде, и Женька оказался в наших объятиях.
   При выходе из здания он аккуратно показал, на стоящую в стороне группу людей и сказал:
   - Лысенький - это Александр Васильевич.
   - Не переживай, все уладим, - успокаивающе ответил я.
   Мы проехали буквально двести метров до местного отдела милиции, и пошли к следователю познакомиться с постановлениями. Тридцатипятилетний, замученный рутиной и видавший виды следователь Емельянов, немного поколебавшись, махнул рукой и передал мне все дело:
   - Ладно. Чего уж там. Знакомьтесь со всем!
   - Не волнуйтесь. Мы цивилизованные.
   Почитали. Заглянул начальник следствия.
   - Это вы? Думаете, все так просто? Освободили и конец делу? Я бы на вашем месте был бы осторожнее...
  - Зачем мне осторожничать? Кирпич с крыши на любого упасть может, он не спросит должности. В остальном же меня и фамилия защитит.
   Автомашин и людей возле отдела только прибавилось, они явно тяготели к наблюдавшему со стороны Александру Васильевичу. Усадив Женьку в нашу 'девятку', я попросил у Димы достать из бардачка купленную с рук и незарегистрированную коротковолновую радиостанцию:
   - Сейчас небольшое шоу. Смотрите и слушайте.
   Демонстративно вытащив на всю длину полутораметровую антенну портативной коротковолновой радиостанции, став прямо напротив входа в дежурную часть, чтобы все видели, я передал:
   - 'Ольха-2', направляемся домой. Обеспечьте эскорт. Сопровождающие с нами.
   Из динамика четко донеслось:
   - Я 'Ольха-2'. Понял. Обеспечим. Прием.
   - Все нормально, уже едем! Конец связи.
   - Вас понял. Конец связи.
  
   Дежурный райотдела, в этот момент куривший на ступеньках, ошалело смотрел на меня, опешив от неожиданности.
   Выехали. Игра нервов продолжалась. Две 'восьмерки' и 'Нива' белого цвета увязались следом.
   - У них на посту ГАИ все свои. Если остановят и подержат с часок, начнет темнеть, - сказал Женька.
   - Димон, ты на выезде, как бы на заправку заезжаешь, понимаешь? Женька идет в туалет. Для маскировки я ему свою куртку отдам. Женя, только четко - там стоит твой 'Москвич', надо быстро и незаметно сесть в него, пока Дима вертится у машины. Поедете отдельно - только впереди, метров за пятьсот - семьсот.
   Все получилось здорово. ГАИ-шник на посту, чуть ли не в салон засунулся, пытаясь понять, куда же делся еще один пассажир. Миновали границу района, но белая 'Нива' с четырьмя бритоголовыми хлопцами, в назидание, не отставала от нас. Движок видимо форсированный. Однако, эта игра рано или поздно должна была завершиться. И вот, миновав Кропоткин, мы больше не обнаружили за собой хвоста. Почти расслабились. Проехав еще километров двадцать пять, связались между собой по радио и остановили обе машины на широкой обочине - поговорить.
   Неожиданно рядом затормозила белая 'шестерка', из которой вышел и решительно направился в нашу сторону человек. В этот момент, видимо от напряжения, нервы Димы сдали, и в нем проснулся настоящий телохранитель. Он резко выхватил из кармана газовый револьвер и выстрелил в сторону идущего метров с трех.
  Не задумываясь ни на миг, мы с Володей схватили Димку и обезоружили. Подходивший громко ругался матом, тер рукой левый глаз и размахивал в воздухе откуда-то взявшимся пистолетом ПМ.
   - Милиция!!! Пересажаю придурков! Охренели ... ! Пристрелю!
   - Нормально. Нормально. Все нормально. Мы не бандиты. Он с перепугу.
   Дмитрий тоже схватился за лицо и сильно тер оба глаза - при выстреле досталось и ему. Бракованный барабан турецкого револьвера не полностью перекрыл отверстие ствола и часть газовой струи вырвалась прямо в лицо стрелку.
  -Кто такие?
  Познакомились. Оказалось, что это местный участковый, по 'гражданке'. По привычке он хотел поинтересоваться, по какому поводу остановка. Я коротко рассказал нашу детективную историю, и он заметно смягчился, после того, как узнал мою фамилию, и даже повеселел:
   - Надо же. Да я учился у твоего бати! Мужик замечательный. Привет ему передай!
  Ну, будьте здоровы! Считайте, вам безумно повезло! А, фигню эту - он показал на револьвер, лежавший на капоте 'девятки' - выбросьте в речку. Брак!
   Расстались, пожав руки. К следователю, Женьку, больше не вызывали.
   Значит таки разбился. Судьба... - с тоской сказал Коля, положив на скатерть палочки.
   Обед подходил к концу. Николай поднял руку, подзывая официанта для расчета.
   Лена - жена Коли, стройная, высокая, очень привлекательная, светловолосая женщина, в короткой кофточке со 'скромно обнаженным' пупком везет меня на своем новеньком 'Форде' через Москву разместить на ночлег у другой Лены, родственницы.
  - Не возражаете, Сергей Иванович, если мы вас поселим у одной дамы. Она временно проживает одна, почти никогда не бывает дома. Там вам, пожалуй, будет удобнее, чем у нас. 'Что ж возражать, мулатки-то не подошли. Возможно, дама тебе подстать, Леночка...', - это я мысленно, а вслух:
   - Лишь бы не была озабоченной...
   - Нет, она серьезная женщина. Умница. Разве только, вы друг другу очень понравитесь.
   И я, и Лена еще не знаем, что слова эти почти пророческие. Понравимся. Понравимся, но не в отношении секса, а в смысле душевного, искреннего общения. Вот и она, эта вторая Лена. Нет, не столь привлекательна, как нарисовало воображение. Выглядит обычно. Моих лет. Фигура средняя. Шарма никакого. Даже обидно!
  
   Глава 4. Всенощная
  
   Квартира, где я остановился, новая, далеко не в центре Москвы, обустроена обычно, вполне аккуратно, все еще хранит следы недавнего ремонта. Обе Лены пока курят на балконе, обсуждают какие-то проблемы. Что-то выдает озабоченность. Не во мне дело, не до меня сейчас. Быстро собираются, оставляют ключи, и хозяйка-Лена скороговоркой говорит, что будет поздно. Извиняется. Вот так! Ушли.
   А на улице, на улице пошел снег. Из начинавшейся весны я попал назад, в самую середину зимы. Один в чужом городе, в чужой квартире и, возможно, впервые за последние месяцы смог отстраниться от суеты, оценить оставленную далеко жизнь. Сколько же лет я не был так недосягаем, как сейчас и так отстранен от миллиона своих обычных, скажем прямо, зачастую лишних хлопот? Теперь тишина и уединение. Это приятное, но грустное чувство, будящее воспоминания и раздумья.
  К сожалению, они оборачиваются все той же болью, что и дома, в суете...
  
   Холодильник пуст. Зачем же готовить для одной себя? Вечер только начинается. Собираюсь и выхожу. Через триста метров - магазин экономического класса. Все также, как и у нас, но возле кассы огромные очереди. Охранники на выходе, в отличие от наших, совсем не озабочены делом - что-то обсуждают. Для столицы это явно не лучшая работа. На кассах заминка. Появился контролер - быстро снял остатки, но выручку не взял. Э-э, брат, и с кассирами худо, доверять при такой текучести невозможно - не та зарплата. Прямо передо мной стройная девица с сумками, явно уставшая после рабочего дня полностью погружена в себя. Пенсионеры перебирают продукты, неторопливо разглядывая ценники, выискивая уценку.
   Оставляю кассиру чаевые - два рубля, думая, что при Советах тоже сдачу не считал - точно знал, что обсчитали. Но тогда другое. На службе хватало контрольных закупок, которые не любил. Не дело это для БХСС, а забота Госторгинспекции. Уголовное преследование за мелкий обман никого и никогда не останавливало. Карать надо, за серьезные проступки, доказательно, публично и системно - а в таких случаях воспитывать и это всегда очень сложно. А сегодня, просто жаль продавцов, кассиров и таксистов - ставших теперь самым низшим, не защищенным звеном беспощадной пищевой цепочки стяжательства.
   Нет, не нравишься ты мне, Москва, и не понравишься уже видимо никогда. Извини!
  
  Само собой придумалось:
  
   Лишь промозглый, порывистый ветер
   меня встретил в Великой Москве,
   И в вечернем мерцающем свете
   грязь и копоть на 'Третьем кольце',
   Облупившейся краской фасадов,
   непрестижных столичных домов,
   А не блеском шикарных парадов
   и не пышностью сказанных слов!..
  
  
   С продуктами управился. Холодильник вполне наполнится, для двоих. Однако я остановился у дамы, и к тому же нежданный ее гость. Пройдусь в поисках букета.
   Нашелся без особого труда. Вполне приличные розы. Кавказец, в павильончике, демонстрирует то же, что и охранники магазина - отсутствие всякого интереса к единственному покупателю. Не хозяин. Как собака на привязи. Кабы не нужда, не стоял здесь. Чаевым тоже не рад. Иду дальше. Лоток с фруктами. Гастроном. Аптека. Однако спроси себя, неробкий мужчина, можешь ли ты исключить сексуальный контакт, пусть не по собственной инициативе, но все же? Нет прецедента? Специально создают? Впереди целая ночь, даже не одна, с вполне активной в жизни женщиной, почти тэт-а-тэт, а тебе 'сорок лет'. Хорошо, уступлю смутным опасениям, куплю популярное среди тинэйджеров изделие. Позор седым волосам! А может, просто поверил, что если седина в голову, то и бес?.. Проехали!
   Снег все больше засыпает улицы. Все дальше и дальше от меня оставшаяся где-то повседневная жизнь. Опять чужая, пустая квартира. Ключ щелкнул в двери ближе к полночи. Наконец, знакомство с хозяйкой состоялось не на лету.
  -Тысячи моих извинений. Я же, в прямом смысле слова, упавший с неба на голову, гость - протягиваю цветы.
  - Неожиданно, но приятно - говорит она. Спасибо.
   Лена много курит, но видно, что нежданный визит ее не заботит.
  - Может, кофе с коньяком?
  - Почему нет?
   Наверно, коньяк тоже сделал свое дело. Как она выразилась - синдром 'случайного попутчика'? Я бы уточнил - в психологии 'феномен случайного попутчика'*.
   С сыном большие проблемы. Пятнадцать лет. Дома не только не ночует, просто не живет. Теперь ушел к какой-то девице, поселился у нее. Видите ли, она сразу ему на шею кинулась, не так, как другие. Он и растаял. Перед людьми стыдно, никто не знает, кроме двоюродной сестренки Лены, теперь и меня.
   Действительно, проблема! Вполне способен понять, и не только исходя из чужого опыта. У самого дети чуть старше. Ломка их характера ох как знакома! И хлопанье дверьми, и уход в ночь. Но, все же, здесь так серьезно. Утешаю:
  - Не падайте духом. Все пройдет. У нас нет права диктовать им 'свою' жизнь. Должны только помочь, чем в силах. Всё-таки, они уже почти выросли. Если честно, то я и сам в сплошных переживаниях. Прилетел сюда совсем не по работе - она лишь повод. Сбежал от себя.
  - Интересный поворот! Думаю, не каждый отправится за полторы тысячи километров искать ответа у самого себя. Любовь? А сколько же ей месяцев? Больше года? Это уже совсем интересно! И все по прежнему так сложно? Значит, есть о чем подумать. Стоило и лететь.
  Полночь давно миновала, а разговор только начался.
  - А, что с сексуальными отношениями?
  - Почти. Оба стараемся делать к этому шаги. Другое беспокоит. Все очень запутано. Беспрерывно шарахаемся из стороны в сторону.
  - А, кем работает твоя пассия?
  - Она вполне толковый аудитор*. Восстановление учета, заключения, консультации. Часто занята с утра и до позднего вечера.
   Я рассказываю человеку, которого вижу первый раз в жизни, то о чем не готов сказать своим близким. Воистину синдром, а не феномен!
  - Гоняюсь за ней весь год. На самом деле это ужасно! Конечно, приглашение в кафе и ресторан, цветы, подарки, знаки внимания - это, как почти любая женщина, принимает.
  Но я действительно сильно изменил ее быт и работу. Очень хотелось дать возможность жить по-новому, как она мечтала. Помог заработать деньги на автомобиль. Хотел подарить, но не приняла бы. Просто нашел пустяковую работу за большие деньги. Затем, также с моей помощью, приобрела недорогую, но вполне сносную однокомнатную квартиру в старом секторе. А жила с мамой в одной комнате. Я надеялся - она почувствует больше свободы, уверенности в себе. Не учел то, что это значит больше труда, ответственности и затрат души. Она же ставит себе только новые сверхзадачи. Все сама. Хочет купить хорошую трехкомнатную квартиру, новую машину,
  обстановку, найти мужа. Дети. Все получить быстро и разом! До меня ли здесь?
  Я теряю ее. Раздражается от любой попытки прояснить отношения. Часто избегает встреч. Скорее всего, думает, что я хотел чем-либо обязать, сделать зависимой. Но это не так. Я не жду от нее слов: 'Люблю. Не забуду'. Но только подумай, что она говорит? 'Сергей Иванович, у меня есть пять минут, чтобы выйти замуж, а у вас
  нет свободной трехкомнатной квартиры'. Я ей по телефону: 'Ты, как весенний цветок!' Она: 'Это ваша дурь! Извините, но я занята'. Или мы стоим на берегу реки и я говорю: 'Посмотри, как красиво отражаются в воде уличные фонари', а она отвечает: 'Я не люблю Краснодар'. И так в девяти случаях из десяти. Во всем, чтобы я ни сделал, обязательно найдет изъян.
  - Но, как же вы тогда сблизились?
  - Было всё наоборот. Она приходила, улыбалась, хотела со мной говорить, делилась заботами и маленькими радостями. Мне казалось, что, я встретил близкого по духу человека. Хотелось изменить ее жизнь. Сегодня она говорит: 'Вы слишком добрый. Вы окружили себя теми, кому все время надо помогать, а их так много, что для себя у вас ничего не остается'. Вроде бы и для нее не остается? Так что же? Я должен сбросить с себя всех и стать законченным эгоистом? А, где тогда взять внимание, например, для нее самой?
  - Что-то не вяжется у вас. Неужели ни искры радости в этом притяжении, неужели ни на миг вы не можете забыться? Что, это за невроз?
  - Практически так. Я часто ловлю себя на мысли, что она живет в каком-то автономном мире, доступ в который мне остается закрытым. Чувствуется одиночество перед лицом судьбы, лишенное легкости мышление. Экзистенция* какая-то! Сплошная озабоченность. Шутки о смерти, деньгах и сексе не воспринимает. Опасения, страхи,
  недоверие. Любой поступок является поводом для подозрений. Отклик на заботу и внимание - редкая удача. Обычно просто тягостное молчание, недомолвка, едва заметный укор, ухмылка. Что можно этому противопоставить? Не знаю. Не нахожу ответа.
   Лена все понимает. Разговор продолжается.
  - Так и сказала: 'Спермой поделиться?' Да, я сама многое что говорила, но все же это не стоило. Настолько принизить мужчину. Хотя, мало ли какие у нее проблемы, может, и правда, не хватает на вас времени, может, и обида, она ведь должна быть единственной, а вы свободным. Возможно, хочет вынудить принять решение. На месть не похоже - суетно. Словом обычные заблуждения женщины. А вы пробовали просто пожить вместе неделю? Когда очень близко, столько недостатков обнаруживается: и храпит, и носки не там кладет, и ложку не так берет... Все само и решится.
  - Не решится. По части недостатков не спорю, у нее самой найду сколько захочу, и забуду тут же, но есть черты характера, что никак не забудешь. Беда в том, что и врозь нельзя, и вместе невозможно. Я выпросил у нее год, чтобы принять решение, потому что, если сейчас, то в этом клубке все вообще рухнет сразу. У меня очень сложное время. Реорганизация на работе, одна дочка заканчивает школу, поступает в институт, другая заканчивает институт, надо найти работу. У жены научный руководитель - совсем не старый профессор. Она вся в работе над собой. Очень увлечена эзотерикой.
  - Вообщем, вы в серьезном кризисе.
  - Это точно - очередной 'кризис середины жизни'*. Выросли дети... А, проще говоря, не хочется стареть. Мечтаю, чтобы все разрешилось благополучно, и у нее все сложилось хорошо, чтобы в душе улыбка была! Не в том проблема, что со мной должна остаться. Пусть просто будет счастлива!.. Конечно, я ЕЁ обожаю, желаю обладать, но ведь без взаимной любви это простой сгон спермы! В конце концов, пусть будут дети, брачные или нет, но дети любимой и любящей женщины - любимые дети.
  - Это правда. Как важно, чтобы любили не только тебя, но и твоих детей - говорит Лена.
  - Если хотя бы веселый нрав - в сто раз проще! Был бы источник позитивной энергии. Она же киснет по любому поводу. Мне не понятно, как я должен реагировать - спасать, утешать или постоянно поднимать ей настроение? Самое страшное, что стал
  ощущать, как заражаюсь этим 'негативом' - все чаще думаю об окружающем плохо, легко впадаю в уныние, теряю активность. Но тогда только крах!..
  - Думаю, она ждет, что ты оставишь семью ради нее.
  - Что семья? Я же бульдозером не развернусь по близким, ведь это значит - потом и по ней самой можно. Решение должно быть ювелирным, а не спонтанным. Где уверенность, что развод это правильнее? Не получится в итоге - ни с ней, ни со своей семьей? И все же, как помочь ей и самому себе, ведь хотим быть близкими людьми? Очень хотим. Как развязать узел противоречий? Возможно, я ищу не там, а ей просто женственности не хватает - мужской характер? Или мы - два лидера в одной лодке?
  Возможно, я недостаточно чуток и настойчив. И ещё, я допустил серьезную ошибку - дал понять, что ради дела могу уступить. Но, ведь так естественно было быть мягче. Искал...
  - Но, ведь иногда и надо уступать. Что в этом плохого?
  - Но, она стала манипулировать и диктовать, даже не замечая этого. А, на манипуляциях со мной далеко не уедешь. Невольно вспоминаю пушкинский треп о том, что чем легче женщину мы любим тем больше нравимся мы ей. На самом деле, у меня совсем неслабый характер, не для рисовки будет сказано. Так что? Теперь, будем доказывать друг другу? Вообще-то, есть мысли на любой счет. Однако как много нужно терпения!
  - Терпите. Всё-таки она загружена, у нее одни нестыковки, проблемы с замужеством... Сильно напряжена. Нужно понять...
  - Мне кажется не я, а скорее она сама себя должна понять. Ведь ищет источник проблем только в себе - в сложностях адаптации и значит собственную вину. Совершенно не учитывает и сбрасывает со счетов проблемы и ответственность общества. Уверена, что успех это исключительно личное дело. Когда, в советские времена, была программистом в военном КБ*, со стабильной зарплатой и размеренным образом жизни то не была так напряжена. Напряглась сейчас - после перестройки и рыночного обвала, в условиях конкуренции, когда работу еще найти нужно, а за деньги побороться. Это стоило многих лет сплошного напряжения, пока переучилась, набирала опыт - когда было не до создания семьи, не до близких отношений с другими, а просто самой бы выжить. Конечно, проблема выживания полностью не снята и не будет снята, но как же она не понимает, что некоторые вещи нужно делать вопреки всему, иначе не сделаешь никогда?! Нельзя построить близкие отношения по плану или исходя из чисто финансовых возможностей - это абсурд!
  - В том то и дело - для женщины озабоченность судьбой будущих детей так же реальна, как и своей собственной. Как быть без подходящих условий?
  - Проблем у каждого немало и у женщин, и у мужчин, но не все же время о них думать. Я, на днях, мимоходом записал 90 неотложных вопросов и покрутил у собственного виска. Надо что-то пустить на самотек, доверить интуиции - Мысленно при этом я спрашиваю себя: 'А если все гораздо проще и дело только в Дмитрии, на выяснение отношений с которым она потратила два года? Если ей так трудно это забыть?'
  - Да, тяготеет над нами рутина, недостаток денег, и прошлый опыт, особенно отрицательный опыт близких отношений. У каждого есть своя боль и печаль, свои оставленные люди. Может быть, и у нее тоже? Порой так долго не дает покоя недосказанность... Иногда и это. Может быть она и права, называя меня 'душевно неудовлетворенным мужчиной'? По канону надо все свободное время посвятить дому, облизывать свою жену и детей, а не витать в зыбком флере романтических туманов. Но только пусть мне покажут создателя этого канона и как он сам прожил.
  - А вот я ушла от мужа с маленьким сыном в 'никуда' потому, что больше не смогла... Да, я ушла и не обвиняю его ни в чем. Не смогли ужиться и все!.. Но он мне не может этого простить и теперь. Он не хотел, чтобы я уходила. Сегодня живет с другой, молодой и красивой женщиной, ведет свой бизнес, но никогда ни копейкой нам не помог. Год назад по просьбе сына, которому, конечно, хочется знать своего отца, я по глупости, отправила его пожить летом у них. Новая жена объяснила мне очень
  доходчиво, что это было в последний раз. Конечно, проблемы отсюда. Из района перебралась сначала в Краснодар. Встретила замечательного человека, но он был женат. Коммерсант. Пять лет мы вместе строили его новый дом. Пять лет для меня были надеждой, что когда он закончит, оставит жене их большую квартиру, а мы будем жить вместе. Это я так себе придумала. Он закончил и переехал с семьей в этот дом. Мы как-то потихоньку расстались.Но ты знаешь, год назад была в Краснодаре. Напротив маслозавода, вижу, стоит рядом со своим 'Мерседесом'. Я несусь, как угорелая, через дорогу. Такое движение!.. Бросаюсь ему на шею. Как рад он и как рада я сама! Черт возьми, как здорово, что все это было и было, как вчера. А ведь уже прошло несколько лет, и вроде бы все почти забылось. Нет, спасибо ему. Спасибо за то, что любил. А тогда я уехала в Москву, думала, поработаю с полгода и вернусь с деньгами. Буду строиться сама. Мыкалась, работала то там, то здесь.
  Жили в коммунальной квартире. Вот тебе еще одна причина. Ничего не получалось. Потом стала работать с Николаем. Заработала на квартиру. Теперь уже веду дела сама. Решила, что, наконец, и дом, и ремонт, все в норме... Ан нет! Посмотри на фотографию - не правда ли, ангелочек?
  С фотографии и впрямь смотрит золотой пацан!
  - А чем он хочет заниматься?
  - Хочет быть режиссером.
  - Круто.
  - Так не то слово, 'круто'. Мамой так режиссирует... Ну, думаю, поумнел, по дому хлопочет, такой внимательный. Бац, пропал вместе с новым CD-плеером* и деньгами! Уже пропал, стервец! Плеер купила себе - бегать по утрам. У него только компьютерный клуб и девочка. Вот уже два месяца дома нет. Живой ли, черт?.. В глазах Лены слезы. И я, честное слово, хотел бы сказать этому 'режиссеру': 'Не черт ты, а просто...'.
  - Да, я знаю много подобных историй. Люди обращаются. Но, чем помочь? Реально никто не может вразумить, достучаться до их головы. Но при этом, как бы тебе не было жалко своего, родного, как бы сложно все не складывалось, не давай повода думать, что ты слаба. Если уж он от этой девочки и правда не способен оторваться, не знаю... Квартиру им можешь снять, но недорогую. К себе ни под каким предлогом не поселяй и не помогай деньгами больше, чем действительно на кусок хлеба. Пусть добывают сами, пусть мучаются, но сами. Понимаешь, сами?! Будет всем лучше, и в итоге, не окажешься виновной. Точно знаю - когда стремишься сделать все за другого - всегда окажешься виноват.
  - Ладно, спасибо, ты меня отвлек. Я и забыла, что у людей тоже проблемы. Варюсь в себе. Как не стать тряпкой, о которую будут ноги вытирать и не потерять его? Честно говоря, ты меня поразил. Не ожидала, что мужчина так серьезно может думать об отношениях с женщиной, о том, что важно не только ему. Для Москвы удивительно вдвойне! Здесь некогда. Дела, дела. Деньги. Отвлечься, отдохнуть часок. Короткий секс... Все! Давай говорить о вас. Завидую. Мне бы сейчас влюбиться!
  
  Нет, не 'бойфрэнд'*, - такой есть. Все нормально в смысле физиологии.
  Как влюбиться? Как кинуться на шею и знать, что нужен только один он?
   Разговор продолжался...
   Часы показали три часа ночи. Еще по чашке кофе с коньяком и спать.
  
   Глава 5. Утро и вечер
  
   Мне снился Санкт-Петербург, которого я никогда не видел. Это ЕЁ мечта. Он оказался холоден и безлюден.
  
   В безграничном просторе инея
   Мне приснилась ее мечта:
   Небо синее, море синее
   И балтийские облака...
   Над Невой стоит, в лед закованный,
   Синий город и синий шпиль,
   Возвышается над оковами
   Берегов, у семи ветрил.
   Одиноким по небу вороном
   В дальний край летит самолет.
   И поземкой, кружа по городу,
   Синий снег в синий день метет!
  
   Утренний кофе был без коньяка и в одиночестве. Хотя дело идет к девяти утра, Лена еще спит. Умаялась, понятно. Расспрашивать новоиспеченную москвичку о том, как куда добраться, что там нового, - не по мне. Сколько же тогда надо прожить чтобы чувствовать себя полностью самостоятельным? Уже о вечном не рано думать. Когда я запирал дверь, она, еще не проснувшаяся, растрепанная, полуобнаженная спешит в ванную комнату. Успеваю лишь поприветствовать.
   Вьюжит. Все заносит. Гололед. Москвичи чертыхаются.
  
   Добрался на маршрутке до метро. Слышал, что теперь жетонов нет. Что там еще придумали? Банальная бумажка с магнитной полосой - жалкое подобие кредитной карты. В самом метро жарко, на улице - пронизывающий ветер. Действительно, как же надоела зима! Плохо, что никакой схемы города нет. Придется искать. Давно знаю, спросить не кого. Настоящего москвича сначала надо вычислить, а спросишь - гарантии никакой. Такие теперь времена. Нашлась схема и все остальное. Что толку? Николай на переговорах. До обеда остается только читать полезные книжки из его обширной библиотеки. Из Краснодара дозвонилась Ирина. Беспокоится как долетел. Не знаю почему, но стало приятно.
   Девчата в офисе, учтивые:
  - Вам, кофе, чай?
  - Нет.
   Про себя думаю: 'Спасибо, мне бы просто Николая'.
   Он появился в обед.
  - Прости, как всегда, эти переговоры...
   Черт побери, опять ведет в ресторан. На этот раз 'Чкалов'. Забавно. Все в норме. Хотя нет. Хлеб забыли подать. Москва, узнаю тебя. А может, я просто так попадаю или законченный критикан?
  
   - Сергей, у меня нет мании. Знаю, что многим я обязан другим. Чем-то Андрею, брату и тебе тоже. Я брал у каждого на вооружение все, чему мог научиться. А тогда я приехал сюда с тысячей долларов в кармане на пустое место. Для Москвы это даже не деньги, а карманная мелочь. Сегодня со мной хотят дружить банкиры. Они хотят моих партнеров 'заполучить' к себе в банк клиентами. Да, я купил близким квартиры, новые машины, но работаю на износ. Спасибо Ленке, она очень легкий человек! Конечно, здесь и отдыхать надо также 'до упора'. Стараюсь вести здоровый образ жизни. Но главное, все, что получилось, это только благодаря брату. Он очень жесткий и даже просто жестокий человек. Сначала взял меня к себе, но даже не ругал, а буквально размазывал, пока я не доказал, что могу то, что не могут другие. Потом стал работать сам, когда обзавелся своим кругом, а отчасти, кругом его знакомых. Давай пробовать. Но учти, Краснодар не Москва, наши схемы у вас практически не работают. Ты извини, конечно, но вы 'провинция'. Я сам недавно был 'провинцией', от меня не обидно. Лучше перебирался бы сюда, и у тебя все пошло на лад.
  - Да, не обидно мне, но только ты не совсем прав. Если точнее, мы губернские*, а это немного не то. Быть может, и хочу быть 'провинцией', но не получается. Иногда так тянет в район, на годик - другой, не поверишь. Ну да не об этом! Попробуем поработать.
   Опять офис. Бумаги, пояснения, адреса и телефоны. Так, вскользь, о женской красоте. Девчата у него, и правда, симпатичные. Трудятся, не поднимая головы, не халтурят. Шучу - смеются. Просто хотелось немного повеселить.
   Дорога назад - неспетая песня. До автобуса - на метро. Потом еще десять километров. И главное, из них пятьдесят метров ехали целый час. Гололед. Однажды у меня такое уже было. Тогда добирался под ночь из Геленджика, от Тони, дорога - сплошной каток. На небольшом участке автобус остановился и затем не мог тронуться. Мы ползли по сантиметру, протирая шинами тончайшую корочку льда...
   Вот так и в жизни, надо одолеть что-то незримое, соприкоснуться живой плотью, и тогда отпадет недосказанность!
   Добрался не очень поздно. Хозяйки нет. После пронизывающего ветра и снега сил куда-то идти не осталось. Принял теплый душ. Полежал на диване. Домашний кинотеатр не заинтересовал. Немного послушал музыки, пробежался для форса по DVD-дискам*. Нет, не мое кино, боевики для пацанов.
  
  Вот и вечерний кофе в одиночестве, а впереди - последняя ночь в Москве.
  
  Вечер. Вечер без НЕЁ и снегопад. Казалось бы, могла просто позвонить...
  И словно гитарные струны, в голове, эти строки:
  
   Почему столько лет мы навстречу
   Так упорно пытались идти,
   А когда наступил этот вечер
   Не находим друг к другу пути?
  
   Почему сердцу больно и больно,
   Но никак не смирится оно
   И ему потакая невольно,
   Снежной бурей весну замело?
  
   Не тебе задаю я вопросы,
   Не пытаюсь о прошлом забыть,
   Не зову запоздавшие слезы,
   Лишь любовь я хочу сохранить!..
  
   Только это, наверно, и стоит
   Той печали и снежной тоски,
   Что теперь мою душу неволит,
   Не давая навеки уйти!
  
   Знаю, придет хозяйка и будет извиняться, что не рассказала, как проехать, как найти. Да что там, эта Москва? Уже 'плавали'. Когда в Магдебурге Антонина обиделась на меня за то, что, мол, она нужна только как переводчик, я психанул и не поехал с группой, а пошел один гулять по городу. Надо понять, что это была организованная советская турпоездка. Шаг вправо или влево - уже побег. Большая крамола и повод для проверки КГБ. Рольф держал автобус из-за меня, еще минут тридцать. Я видел это с самого последнего этажа гостиницы, но так и не пошел. На душе было слишком горько, чтобы с кем-то общаться. Он все понял и даже не задал потом вопроса. Да и вообще, с большой симпатией отнесся ко мне и к Тоне, к нашим отношениям. Кстати, в тот день она тоже отличилась и вечером сбежала из гостиницы в ресторан с немецкими полицаями. Там-то впервые и познакомилась с будущим отцом Ирмы. Но продолжение той ее встречи было через годы. А, тогда со своим забытым английским и двумя фразами из немецкого, я весь день бродил по заграничному городу, делал покупки, отправлял почту, осматривал достопримечательности и надеялся на ее понимание. Понимание пришло. Все помню. Помню и какое сегодня число.
  Набираю по мобильному Геленджик.
  -Говорите скорее.
  -Тоня, это Сергей. Ты догадываешься, почему я звоню?
  -Ой. А я тут чуть не ушла. Дверь закрывала, слышу - звонок. Вот почему ты всегда помнишь, когда у меня день рождения? Только ты один и звонишь. Огромное тебе спасибо.
  - Как здоровье, как твои детки, как там Тонечка?
  - Все нормально. Твоя любимица уже заканчивает университет, а младшая школу. Но по телефону всего не расскажешь. Как Машенька и как Ирма?
  - Да, хорошо. Я, как всегда, с утра и до вечера в школе. Маша теперь уже опытный учитель. Живут с мужем, там же - у них. У младшенькой тоже в порядке, она, конечно, со мной. Их папам, к сожалению, не до дочерей, ну да ты сам знаешь... Алименты, правда, из Германии приходят. Не будем об этом!
  - Я тебя, конечно, горячо поздравляю и целую. Здоровья тебе и дочерям, здоровья и еще раз здоровья! В прошлом году не доехал до вас, не получилось, прости. Но скоро буду, до майских праздников буду обязательно.
   Провода. Провода. На мгновенье связали и на годы разделили.
   Я не забываю о тебе, Тоня и сегодня, ты единственная согреваешь мое сердце за тысячу километров. Согреваешь спустя столько лет, в которые уместились и наша романтическая любовь, и твой отъезд в Германию, и рождение Ирмы, и возвращение на родину, и еще многое, многое... Но помнятся мне и самые первые строки этой любви:
  
   Ты никак не найдешь себе место
   И все плачешь и плачешь в душе.
   В каждом городе встречи с оркестром -
   Номера на одном этаже...
   Но от Эрфурта и до Берлина
   Больше горечи, нервов и слез.
   Ты боишься любить, быть любимой,
   Потому что все это всерьез!
   Говоришь, что желаешь постели,
   Одиночества - только все ложь!
   Все пустые давно надоели,
   Настоящего в жизни ты ждешь!
  
   Шум в дверях. Вот и пришла хозяйка дома. До смешного:
  - Сергей, я очень извиняюсь, утром не проснулась, не рассказала вам...
  - Да, боже мой, Леночка, я же не ребенок. Все нормально! Нужно будет - спрошу.
   На этот раз на ужин жареная курица, вино. Разговор, конечно, покороче, но все о том же самом:
  - А ты не пробовал ЕЁ напоить? Пьяная женщина склонна говорить правду.
  - Нет, для меня это негуманно. Разве что сама напьется.
  - Должна же она, в конце концов, сказать тебе, что не в силах отказаться от ухаживаний, проявлений заботы, но не испытывает страсти, которая кружит голову. Может, отношения и приятны, но не все сделаешь для дружка, не то, что для любимого. Просто ее душа еще не выполнила работы, которая нужна для настоящей любви, она не прошла через необходимые жизненные уроки.
  - Так не настаиваю я на страсти. Но, конечно мечталось. Знаю, всё против. Знаю, как глубоко сидят в нас удары судьбы. Ее чрезмерно строгое воспитание и, как следствие, чрезмерная сдержанность в проявлении эмоций, моя совсем не благоприятная милицейская и затем адвокатская биография. Так много противостояния
  и судеб... Ни на миг мы не можем отвлечься от реального положения вещей. Отсюда тяжесть, надломленность в душе. Постепенно вызревает серьезный конфликт и, скорее всего он будет неожиданным, по пустяковому поводу. Я ничего не могу поделать с этим.
  - Не сдавайся. Иногда спасает только вера.
  - Вряд ли в этот раз мне поможет вера, но спасибо за поддержку. Если взглянуть на все философски, у каждой любви есть свой цвет и даже аромат. Иногда она легка и молниеносна, прозрачна и наполнена запахом цветов, иногда окутана туманом и неизвестностью, словно пропитана густыми духами, а порой, как в этот раз, словно грозовые тучи, веет сыростью и горечью. Наверно надо принимать и это!
  - Ты сказал так, словно картину нарисовал. Не надо так грустно. Вот посмотри...
  Она достала из сумочки пачку фотографий.
  - Не только ты убегаешь от себя. Я тоже иной раз бегу, куда глаза глядят. На прошлой неделе, когда в конец извела себя, махнула на все рукой, потратила кучу денег и полетела в Швейцарию покататься на лыжах. Отдых действительно великолепный. Такая природа, обслуживание исключительное, хорошая компания. Это наш гид - Генрих. Немного отвлеклась, но видимо ожидала, что когда вернусь, все будет хорошо, а сын дома. Приехала - пустота. Сердце опять заныло. Ладно. Вчера и сегодня так измоталась - страшно хочу спать. Прости, уже пойду.
   Я остался допивать вино. Посидел еще немного в одиночестве и лег.
  
  
  
  
  
  
  
   Глава 6. Букет белых лилий
  
  
   Сон никак не шел. Поворочавшись в чужой постели, пока хозяйка дома уже, видимо, досматривала второй сон, я после недолгой внутренней борьбы все-таки встал и тихонько прошел на кухню.
   Глубокая ночь. За окном продолжает идти снег. В чуть голубоватом свете уличных фонарей пустая улица выглядит торжественно строго.
  Завтра придется рано вставать, но все же не спится. На столе оставленная Леной пачка фотографий. Цюрих. Швейцарская деревня. Горнолыжный курорт... На одной из них улыбающийся гид-Генрих и надпись на немецком...
   Как поживаешь ты, в своей Германии, милая Оля? Помнишь ли обо мне? Как же невероятно просто и легко нам было тогда. И так легко, что при одной мысли о тебе, повеяло запахом цветов.
   Этот внезапный роман нельзя было ни предсказать, ни понять. Мы оба знали, что вместе совсем ненадолго, что судьба не дает никаких шансов. Что у нас просто-напросто нет времени. Что секс не приемлем по моральным соображениям, так как Ольга помолвлена с немцем, который ждет ее переезда в Кельн, и на осень назначена свадьба. Для меня же недопустимо было требовать от женщины того, к чему она морально не готова. Мы знали о том, что я мучаюсь в агонии безнадежной многолетней влюбленности в Оксану, которая лишь принимала цветы и улыбки, но уклонялась от всякого близкого общения и, в конце концов, твердо собралась переезжать в Ригу. Мы все знали! И, тем не менее, было 8 Марта. Я подвозил Олю домой. Остановились поговорить, и чем дольше говорили, тем яснее становилось, как безмерно я очарован, и что она тоже тянется ко мне.
  Тогда я сказал:
   - Оленька, я хочу тебя поцеловать.
   Она растерялась, но ничего не ответила. Я обнял ее за плечи, нежно и продолжительно поцеловал в самые губы.
  - Никогда раньше не было так хорошо, - сказала она и продолжила: - Мне так комфортно и легко с вами, словно мы знакомы целую вечность. Но такое?..
  - Ты сама старалась оказывать мне знаки внимания, вот и добилась.
  - Не стану лукавить. В вас чувствуется большая надежность и добро. Мне хочется быть рядом, что-то влечет к вам, но я не могу сказать, что это любовь. Я не уверена. Мне нельзя вас любить - у вас детки, жена. Да и вообще меня ждет мой суженый.
  - Я не собираюсь мешать твоим планам, хотя совсем не уверен в их реальности, в серьезности и добросовестности твоего немца и в том, что вы сможете найти психологический контакт. Знание языка - это здорово, но мы такие разные. Скорее, он задавит тебя их известным: 'Киндер, кюхе, кирхе!' Ты не для домашнего хозяйства, тебе нужен простор, знания, интересная и творческая работа.
  - Может быть, вы и правы. Но у меня нет никакого выбора. Я живу на 30 рублей в день и не могу здесь найти себе достойного применения. Я не верю, что ближайшие 50 лет у нас будут хотя бы сносные условия для жизни. Да и вообще, сколько можно ложиться спать на кухне думая о том, что и твои дети не будут иметь даже самого необходимого. Мой отец не живет с нами 25 лет. Я вообще не помню его в детстве. Только теперь мы стали немного общаться, он сам захотел прописать меня к себе в квартиру, даже выделил комнату для моих вещей. Ему хочется, чтобы все знали, какая у него хорошая дочь. Он мной гордится. Еще бы, окончила школу с медалью, институт. Работает переводчиком в иностранном представительстве. Правда, никто не знает, что за гроши! Я не обижена на него, так случилось в жизни, но мне очень горько сознавать, что его погубило пристрастие к спиртному. Никакого выхода нет!
  - Хотя не настроен так мрачно, как ты, но обещать в ближайшие пять-десять лет, чего-то лучшего не рискну. Выбирать тебе самой. Я не осуждаю твой непатриотизм. Прожил достаточно, чтобы понять, что тот, кто на каждом шагу кричит о любви к родине, меньше всех озабочен ее положением. Да, Германия, богатая и развитая страна, ты, безусловно, узнаешь и научишься там многому. Но, главное, не потеряй в ней себя. Будет у тебя один муж или другой - не самое важное. Состоишься сама, и рядом будут настоящие люди.
  - Не хотелось бы делать несколько попыток. Я ему верю, он, похоже, серьезно решил.
  - Извини, но все-таки, как вы познакомились, насколько ты привязана к нему? Честно говоря, не стану завидовать женщине, которая вступает в брак по расчету. По-моему, для женщин особенно важно ощущать себя любимыми.
   - Нет, расчет здесь не главное. Тогда я работала на совместном предприятии 'Юни-Пак', там было много иностранных специалистов, налаживавших оборудование, и у них ощущался дефицит переводчиков. Меня рекомендовала преподаватель из университета. Многие, находившиеся вдали от семей, пытались найти ко мне подход, но я сразу лупила прямо в лоб, мол, девочки по вызову у нас возле 'Интуриста'*. Ульрих, был в этом отношении деликатен, не приставал, но оказывал знаки внимания. Где-то через год совместной работы, он пригласил меня, на неделю в Германию, за его счет. Я сразу сказала, что не могу, но он убедил, что это ни к чему не обязывает и он будет вести себя корректно. Потом были поездки в Швейцарию, на Канарские острова, ухаживания. Я не устояла и растаяла от его постоянного внимания. Что уж теперь говорить, он единственный мужчина, которому я могу довериться. Тем более что наши мужчины, похоже, совсем не готовы создавать семьи. Иные так и говорят: 'Только ни к чему не обязывающие отношения'. Она лукаво улыбнулась:
  - А вы, Сергей Иванович, слишком любопытны и, между прочим, сбиваете меня с толка! К тому же, как это понять - у вас и семья, и какая-то там Оксана, которой чуть ли не каждый день дарите цветы?! А теперь и за мной можно приударить? Запутались в своих женщинах?
  - Ага. Вот так меня! Вот так! Но, если серьезно, сама понимаешь, что человек противоречив, у него множество значимых потребностей. Исчерпать их в общении с кем-то одним он не может, как бы ни был глубок его партнер. По-моему, Бернард Шоу сказал, что-то на подобии: 'Я против распутства, но нельзя же человека, всё время, кормить одной лапшей'. Я под этим подпишусь тоже. На самом деле, в жизни, очень мало действительно близких людей. И твой упрек совсем не упрек. Не преувеличивай роли секса. Оксану знаю много лет, после института она приехала по распределению. Немного работала завканцелярией в УВД*, потом вышла замуж, уехала с мужем в Свердловск, но разошлись, так как тот стал сильно пить. Она всегда мне очень нравилась. Года два назад, когда вернулась сюда с ребенком, у нее было отчаянное положение. Благо хоть деньги от проданной квартиры сохранила. Вложила их, по совету одного знакомого, в бизнес. Автозаправка. Но, тот пытался ее обмануть и оставить без денег. Вот тогда ко мне и пришла. Слава богу, все закончилось удачно. Теперь заправка принадлежит ей. Дело потихоньку развивается. Но так много сил и времени потрачено. И руководит, и бухгалтерию ведет сама, жутко устала - хочет все продать. Родители жили в Риге, отец недавно умер, мама осталась одна. Честно говоря, ей не до меня. Но спасибо, что не гонит и за помощь благодарна. Я действительно невольно влюбился. Но она не дает переступить черту, я смирился. Да, и какой-то перелом произошел, не надеюсь на большее. В душе простился и большой акростих для нее написал.
  - Удивляюсь, как в вас сочетается такой романтик, эзотерик и прагматичный адвокат.
  - Я вовсе не эзотерик, но люблю язык символов. А что касается прагматичности, то скорее наоборот. Просто в обиду себя не дам - жизнь заставляет.
  - Уже начало десятого. Мне пора домой. Сергей, можно тебя поцеловать?
   Сладкие губы Ольги на миг заставили забыть обо всем.
   Мы расстались на день или два, но с каждой новой встречей наши чувства все более крепли и наполнялись особым теплом. Все было естественно. Обсуждение работы и быта. Совместные покупки в магазинах. Обучение вождению автомобиля. Неожиданно она оказалась очень толковой ученицей. Это еще больше возвысило ее в моих глазах. Через пару недель Ольга подарила мне кассету с записью немецких песен.
  Я ехал в автомобиле и включил магнитофон, чтобы послушать, но с первых же слов был ошеломлен. С ленты звучал ее чудесный голос на немецком.
  -Тебе надо петь! У тебя здорово получается!
  -Стараюсь. Люблю песни, но негде записываться. Это несколько лет назад случайно записала, в обществе российско-немецкой дружбы, у знакомых.
  - Черт возьми. Мне никто не делал такого необычного подарка.
  - Тому виной стихи, которые вы мне недавно дали прочитать. Особенно эти:
  
   Давай договоримся, в жизни-вьюге
   Мы не забудем друг о друге...*
  
   Шли месяцы, наши вполне невинные, с точки зрения большой морали ласки и забавы влюбленных, сделали свое дело, и мы стали чувствовать себя совершенно близкими - как брат и сестра. Чем стремительнее подходил день расставания, тем большее волнение охватывало обоих, и тем больше мы стремились оставить на память какие-то символы неизменной и вечной дружбы. Это были фотографии, открытки и письма, сувениры. Незадолго до отъезда Ольга подарила мне маленький металлический брелок с буквой 'С' посредине. С тех пор он стал моим неизменным спутником.
   В прощальный вечер я привез ей большой букет белых лилий - знак расставания и чистоты наших чувств. Я надеялся, что современная электронная связь поможет нам общаться и на расстоянии. К сожалению, ни Интернет, который я освоил практически из-за нее, ни обычная почта почти не доходили до меня. Как и ожидал, немецкий муж жестко изолировал ее от внешнего мира, даже от родной мамы. Прошел год, еще один, но я все еще надеялся получить весточку. И она пришла. Пришла с горькими известиями о том, что Ольга разводится с мужем, что ее малышка Катерина серьезно болеет и нужна операция. Я не мог реально чем-то помочь, лишь добрым словом по телефону, и очень переживал. Но все перемололось. Операция прошла успешно. Она обустроилась, получила в Германии второе образование, нашла работу. Наше общение по телефону стало немного более частым, но все же формальным.
  
  Однажды раздался тревожный звонок.
  Умер ее отец!
  - Сергей Иванович, вы - моя единственная надежда. Хоронить некому, он совсем одинокий. Пока прилечу, пройдет два дня.
  - Оленька, держись! Не надо слов! Все сделаю, даже не волнуйся! Главное, что ты должна помнить, - твои самые близкие люди будут рядом.
   Я спешил в морг. Патологоанатом Анна показала на грузный отекший труп, в котором я с трудом узнал отца Оли, которого видел пару раз. Все лицо было сплошной синей гематомой, изо рта и носа стекли струйки крови. Но на меня это не произвело особого впечатления, не в первый раз так близко столкнулся я со смертью и реалиями морга. Лишь промелькнули на мгновение в голове, как в калейдоскопе фотографий, эпизоды прошлого: падающий на пол с простреленной насквозь головой Эдик и стремительные красные потоки, заливающие комнату; мертвый, обезображенный Валера, которого мы из последних сил несем на одеяле к автомашине; схваченное смертью лицо жены брата; умиротворенное и безмолвное лицо родной бабушки, как бы свысока смотрящее на собравшихся у гроба. Она всегда иронично посмеивалась над жизнью и смертью, и даже в тот, последний миг! Смерть многолика и повседневна. Она преследует живое, словно тень. И страшно только одно - с каждым из умерших из жизни уходит, что-то неповторимое, а занять это место уже никогда, и никому не дано. А когда уходят родители, то человек начинает ощущать край, за которым никого больше нет.
  - Вот видите, какой? - сказала патологоанатом Анна.
  - Очень прошу, сделайте какую-нибудь косметику.
   Мы договорились о цене и времени. Она и впрямь сделала почти невозможное.
  Заказ катафалка, гроба, венков, вещи на умершего, подготовка панихиды. Суета предпохоронного дня измаяла до предела. Но все было подготовлено. Вечером прилетела Ольга, такая же измотанная, как я сам, но все такая же очаровательная, как и была раньше.
  - Я знаю, Оля, что здесь для тебя нет трагедии. Все же, он очень давно не жил с вами,
  и уже почти чужой человек, но драматизм в ситуации присутствует, и от этого никуда
  не деться. Ты родилась и благодаря ему. Держись. Все готово. Завтра, с утра, я в морг. Привезу гроб к дому, и там все простятся.
   Когда я забирал тело в морге, Анна внимательно посмотрела на меня и сказала:
  - Вы сделали это не для родственника. Для женщины!
  - Вы мудрый человек, Анна! - ответил я.
   Нет необходимости о подробностях ритуала. Лишь одно было важно для меня - чтобы Ольга поняла, почему я делаю это. Я сам помогал переложить его в гроб и собственными руками накрыл лицо перед тем, как крышка навсегда скрыла тело, а стук молотков заглушил прощальные слезы. Я чувствовал, что это должен сделать только я. И в то печальное мгновение, как ни парадоксально, я испытал чувство, похожее на счастье.
  Я разделил боль ее сердца, а значит, и часть ее жизни.
   Уже брошены последние горсти земли и установлен крест. Прощавшиеся медленно идут к автобусу. В этот миг Оля, стойко державшаяся все время, все же потеряла над собой контроль, горько заплакала и стала оседать над могилой. Нет, не может человек не почувствовать зов собственной крови (!), и той плоти, от которой появился на свет.
  Я подхватил ее и прижал к себе.
   Прошел еще день после похоронной неразберихи. Улеглись страсти. Ей было пора в Германию.
   Когда мы подъезжали к аэропорту, она попросила на минуту остановить машину, посмотрела на меня и, ни слова не говоря, достала из сумочки ключи от дома. На них был одет такой же металлический брелок, как и на моих, с буквой 'С'.
   Мы прижались друг к другу и в ее глазах заблестели маленькие капельки слезинок.
   Самолет вновь растворился в голубом небе, не оставив даже светлой полоски.
   Как близки еще в памяти эти дни, словно все происходило вчера, но и они уже лишь воспоминания...
  
  
   Глава 7. Точка росы
  
   Здесь я отступлю от хронологии событий, ведь только пуля не отклоняется от траектории и то, до тех пор, пока не встретит в пути препятствие, да и пулю ветром сносит - 'от прицела два отбросит', как учил нас майор Булавин.
   Выйдя из метро осмотревшись, я решил идти вдоль Солянки в сторону Яузы...
  В Москве действительно есть, чем заняться. Например, поиском Малого Ивановского переулка. Подходя к группе младших офицеров, на куртках которых красовались герб столицы и надпись 'Московская милиция', я догадывался о том, какой получу ответ: 'Мы не местные'. И всего-то, хотел я узнать, где расположился университет МВД России. Наверно, битых полчаса кружу вокруг двух злополучных кварталов, точно зная, что он где-то здесь, так как заблаговременно спросил у охранника банка, как пройти, но только случайные прохожие периодически интересуются, где тот или иной переулок.
   Ветер и снег достаточно надоели, и я укрываюсь в пункте обмена валюты, извлекая из сумки сотовый телефон. Профессор тоже не может понять, где это заведение 'Формоза' у входа в которое я нахожусь. Кто-то на кафедре говорит, что это кафе за углом, и он просит подождать на месте.
   Ему самому потребовалась провожатая - снова высокая и стройная, ассистент кафедры. И правда, почти за углом. Надо было не к Яузе идти, а на Покровские Ворота. Юморю: - Хитрость состоит в том, что как бывший оперативник, я подкрадывался незаметно - дворами.
   Здание университета - когда-то монастырь, потом еще какое-то богоугодное заведение. Вдоль первого этажа экспозиция музея, рассказывающая о том, что здесь было раньше. Коридором прошли два генерала. Чувствую, что молодой профессор, в весьма скромном офицерском звании майора, начнет пояснять.
  Опять до смешного...
   - Здесь таких генералов на каждом этаже по двое. Дали возможность людям достойно закончить карьеру.
   Молчу. Мне это напоминает поездки в министерство восьмидесятых, тогда в столовой, в общей очереди с генералами, стоял и я - старший лейтенант, простой оперуполномоченный. Если уж тогда их хватало, то теперь... Что мне объяснять?
  Но я же 'провинциал'. А, давно ли, господин профессор, стал столичным жителем? Примерно год, или чуть более?
   Комментирую:
  - В принципе, Москва - то же самое, что и у нас, только умноженное на десять.
  - На сто! - отвечает он.
  - Хорошо, пусть на пятьдесят!
  - Мне рассказывали о том, как один знакомый захотел открыть ресторан в центре и у него чиновники за разрешение, попросили всего-то миллион долларов.
  - Ну, у наших, губернских, тоже, видимо, не десятками тысяч обойдешься, разве что в мэрии придется решать - но место и размах будут не те.
   В обычном кабинете, правда, отдельном, наконец, согреваюсь чаем. Отдаю привезенные мной 'Вестники' и работы кафедры. Он благодарит. Интересуется как у нас. Как брат? Предлагает армянский коньяк и конфеты 'Коркунов'.
  - Извини, дверь я прикрою для порядка... Ожидается реформа МВД, наш университет тоже будут реорганизовывать. Конечно, рассчитываю, что нормальное место предложат. Не так, как бывшему начальнику кафедры. В крайнем случае, пойду к своему академику, он должен похлопотать. Ну, а нет, на 'гражданке' есть варианты, сразу два ректора зовут. Скажи брату, чтобы быстрее с кандидатской, а то и до них реорганизация может докатиться. Тыл всегда иметь надо, а он все тянет. Мне звонил профессор Подвойский. Ругается.
  Профессор протягивает мне подписанный им собственноручно комментарий к закону об адвокатуре:
   - Это тебе от автора. На обложке гордо красуется его имя.
   Интересуется, что нового в Краснодаре.
  - Набережная, пешеходный вантовый мост, да много разного...
  - Как, однако, всё быстро происходит. Не успел здесь прижиться, у вас полгорода перестроили. Если честно не хотел ехать, но меня просто выживали. Сколько интриг, даже говорить не хочется...
  - Но, всё равно польза есть - теперь вы в самом центре науки и культуры - слегка ухмыляюсь я.
  - Да, не говори! - машет рукой.
  Мы сидим, и я думаю, что, вообще-то, не пью коньяк, но здесь предлагают только его.
   Еще немного о том, о сём. Пора.
  - Все здорово. Спасибо за теплый прием, но у меня в 17.00 самолет, а я еще ничего, кроме работы, не сделал.
  - Ты куда, сейчас?
  - Да, так ... Надо просто надо обозначить. Пройду по Красной площади, Охотный ряд, ГУМ* и домой...
  
   Вот они, часы на Спасской башне, обдуваемые холодным ветром. Вот, мощеная брусчатка площади. Конный наряд милиции для пущего. Да, тут есть лоск местами. Именуемые на западный лад президентами, наследники партийного скипетра, должны успеть насладиться величием и размахом первопрестольной, своей значимостью в ней. На это, денег не жалеют.
   Красивая пара сидит за стеклом в теплом, уютном ресторане, с видом на главную площадь России. У хозяев этого заведения видно нашелся не один миллион долларов.
   ГУМ почти пуст. Что там делать? Он скорее вывеска, брэнд, не тот, что в восьмидесятые, с кордоном милиции на входе, по пропускам. Даже нам, по службе, прежде пришлось доложиться начальнику отделения по охране Красной площади, он впрочем был радушен и вежлив. Посмотрел документы, расспросил о погоде на Кубани, предложил чая.
   Тогда мой сослуживец, тоже Сергей, показывал мне Москву и объяснял хитросплетения ее жизни. Где он теперь? Как давно я не слышал о нем... Не дома, а здесь пришлось пережить ему ГКЧП и встретить сменивших его доморощенных мессий.
   Я помню, как в ту роковую ночь, начальник милиции именно мне вручил автомат и сказал: ' На тебе вся смена. Не подведи. Время, какое, видишь? Ключи только у тебя. Никому'. Две с половиной сотни стволов с полным боекомплектом лежали на полках, за спиной, и я до самого рассвета не сомкнул глаз и даже на секунду не выпустил из рук снятый с предохранителя автомат, как тысячи таких же верных долгу сыновей отечества.
   А местные витии всю ночь крутились возле отдела, рассказывая сотрудникам о политике будущей власти. Потом, принимая смену, после московских арестов и указов, которые всю ночь отбивал телетайп, начальник тихо сказал: 'Спасибо тебе, сынок'.
   Все прошло. Никому не надо знать, как спал я после этой ночи и что слышался во сне лишь далекий раскат артиллерийской канонады. Не мы сдавали рубежи. Их сдавала Москва. Сдавали денежные мешки, мелкие, алчные, начальствующие душонки.
   А за моей спиной, как за спиной деда, остался голый берег Керченского пролива... Через несколько недель я принес начальнику рапорт.
  -Жалко, расставаться! Искренне жаль - сказал начальник.
   Но время другое. Другой он, другой и я. Что об этом?.. Так много лет прошло со дня государственного переворота, развала СССР, пиратской приватизации, многочисленных обвалов рубля, дефолта, так много теперь измеряется только деньгами, что вряд ли мы способны говорить с ним на одном языке.
  
   ______________________________
  
  
   Три яруса с семиэтажный дом, вниз, под землю. Сотня магазинов, рестораны, отделения банков, турагентства. Прозрачный лифт. Блеск стекла, играющего золотом и серебром, всеми красками, элитная одежда, парфюмерия, престижные автомобили...
  Куда там! Я здесь просто для того, чтобы не удивляться в жизни ничему. 'Охотный ряд'. 'Охотный ряд'... Опять ветер. Снег. Удобный, чистый автобус во Внуково... Замусоренный, переполненный аэровокзал.
   Вот так встреча. Куда не поедешь - всюду знакомые лица! Константин, бывший сослуживец, теперь, на пенсии, начальник службы безопасности банка. Каждое утро мы встречаемся на ступеньках нашей высотки в Краснодаре.
  - Привет.
  - Приезжал для обмена опытом.
  - Пошли, кофе попьем.
   Мы говорили о Чечне, в которой он пробыл последний два года службы, о том, как в Москве предавались подлинные интересы народа, как заигрывали с националами, вооружали Дудаева, лишь бы любой ценой избавиться от 'коммунистов', как не хотели его ареста, затем ареста Масхадова. О том, как далеко там до наведения не хотели элементарного порядка. Какое беззаконие творят обе стороны - похищают, пытают, убивают, сколько неопознанных трупов с дырками в черепе находят в лесах.
  - Ты знаешь, я сам дважды был свидетелем. Поступает информация, где находится Дудаев, собираемся - тут же команда сверху не трогать, мол, будет работать 'контора'. Ушел.
   А кадровая политика строится так, что все лица ближнего круга обязательно должны побывали в Чечне, клятву кровью дать, получить партбилет и индульгенцию. Взяли курс бандитов сплошь просто уничтожать. Чтобы, не разговорились. Бодро рапортуют об успехах: 'Сепаратисты отступают, ликвидировано столько-то боевиков'. Теперь Кадыров стал верным другом. Как проверить, раскрыт ли тот или иной теракт, если все участники убиты при задержании? Добит это мира? Хотя политика все равно теперь по 'понятиям'... Но я, думаю, ничего из этого не получится. Россия и Кавказ врозь на десятилетия, если не на столетия. Так и будет, они нас - мы их.
  -Но, как тебя туда занесло?
  -Друзья 'помогли'. С горяча в 1991-ом уволился, по собственному желанию, без пенсии понимаешь, а потом спохватился. Пришел к кадровикам, прошу в любую дыру назначить, чтобы доработать еще три года, а мне: 'Знаете, ни одного места нет. Хотя... В Чечню поедешь?' Что осталось делать? Согласился.
  -Награды?
  -Есть конечно. Но говорить не хочется. Помню вызвали в Краснодар - ехать в Кремль получать награду. В поезде мои бывшие начальники. Никак не пойму, почему поездом - не самолетом. Потом понял. К перрону подруливают не то, что внедорожники, целые пикапы и газели. Грузятся. Ты понимаешь, какой масштаб. Это не кубанские яблочки для сотрудников министерства при Советах. За наградами приехали. Мне даже сказать нечего каждому, кто хоть день-два побывал в Грозном, по нынешним меркам положена медаль. Я два года в этом пекле - в наградах им ровня, потому как только под обстрелом, а не на передовой.
  -Костя, ты меня убиваешь своими откровениями. Я и без того никому, ничему уже не верю. На человека-амфибию похож, дышать нечем.
  -Сергей, все равно надо жить. Хотя бы для детей, для примера! Жить - не смиряться, и жить.
   Время истекло, спецконтроль закончился. Мелодичное трезвучие поторопило. Допили последнюю чашку, пошли к автобусу, затем к трапу.
   Мое кресло на последнем ряду. Он прошел вперед.
  Кассир аэроагентства не соврала, билет был действительно последним.
   В толчее салона стюардесса ругается с грузным подвыпившим мужичком.
  - Что вы мне на ноги свои чемоданы ставите? Я с синяками должна ходить?!
   Смотрите, куда идете!.. Валя, считай пассажиров.
   А эта - среднего роста, с 'толковой' фигурой и приятным лицом женщина, лет тридцати сильно волнуется, что очень заметно.
  -Сядьте пока здесь! - и стюардесса показывает ей на кресло рядом со мной.
   Все длится очень долго, кто-то опаздывает, кого-то ждут. VIP-персоны*!..
   -Да не волнуйтесь, красивая, вас не высадят!
   Разговор завязался сразу. Ее волнение тому явно способствовало.
  -Да домой надо, еле уговорила билет обменять, а теперь не пойму...
   Мы болтаем без умолку. Как только перестаю говорить я, начинает она.
   Тема любая - ни о чем. В прозрачном файле, который виден в ее руках, договоры о поставке. О себе ничего. Но я угадываю - менеджер. Живет одна, с дочерью, платят не по работе, мотается туда-сюда. Ребенок на родителях.
   В полете подают стандартный ужин, расфасованный по-аэрофлотски. Влажные салфетки положить, правда, забыли. Она улыбается:
  - У меня есть. Поделюсь.
   Вот самолет постепенно начинает терять скорость, болтанка нарастает, давление меняется. Видно, как с каждой минутой ее охватывает все большее волнение. Э-э, да самолета-то мы боимся! Словно угадав мои мысли, она говорит:
  - Не переношу посадки.
   - Все будет великолепно.
   Посадка и впрямь не лучшая. Снежный фронт прорвался и до Кубани. Ей дурно. Что же ты так, очаровательная? Я беру ее холодную руку в свою, а другой глажу поверх. Она улыбается и спрашивает:
  - Спасибо. Сколько там еще?
   Земля мелькает под выброшенными шасси.
  - Секунды. Потерпи!
   На взлетной полосе заминка. Опять ждем. VIP-автобус...
  - Можно позвонить с вашего сотового?
  - Конечно.
  - Не отвечает. Странно. Ладно, другой.
  'Да ничего странного, милая, - думаю я - Не ждал он тебя раньше времени,
  сидит где-то в ресторане с девочками'.
   - Папа, как там Настя? Я прилетела. Ничего не надо. Доберусь сама. Еще рано. Пусть ложится спать.
   Выходим на площадь перед аэропортом.
   - Счастливо...
   - Удачи!
   Ее силуэт растворяется в сумраке. Да, собственно, что еще сказать? Зачем? Сколько на свете привлекательных, общительных и одиноких? У нас меньше, чем в Москве.
   Кто-то скажет: 'Мужчины', или грубее. Я возражу: 'Жизнь'! По случаю, она мне запомнилась, потому ли, что была согрета светом, исходящим от НЕЕ, или потому, что грела сама? Не знаю.
   _________________
   На следующий день, еще до восхода, я взял в гараже автомашину, заправился и выехал из Краснодара в Геленджик. Заря подсвечивала весеннее небо, светло-розовый рассвет плыл над Горячим ключом. Где-то слева осталась долина Псекупса, дорога всё круче шла в гору. Облака медленно наливались желтовато-золотистым оттенком. Перевал хорошо просматривался. Уже появились впереди стела, венчающая его высшую точку и смотровая площадка. Машина шла быстро, почти не теряя скорости, лишь немного поднатужился двигатель. Приятная свежесть воздуха наполняла салон. В этот момент внезапная белая вспышка возникла перед глазами! Как будто сплошной туман поглотил меня. Не успев еще осознать происходящее, я инстинктивно включил аварийную сигнализацию и стараясь не делать резких движений, плавно затормозил. Цепляя гравий, автомобиль остановился. Только теперь мне стало ясно, что случилось.
   Насыщенный утренней влагой горный воздух, резкий перепад температуры и давления на вершине, привели к мгновенному выпадению росы. В одну секунду, стекла, полностью запотели с обеих сторон.
   Осторожно выйдя из автомобиля, я увидел, что та же участь постигла еще нескольких водителей ехавших следом. Легковушки беспомощно стояли вдоль обочины, мигая желтыми огнями.
   Я подумал: 'Точка росы'! Своеобразный момент истины в природе. Кульминация. Перевал!
  
   Как часто еще за миг, мы не осознаем, ждет ли впереди пропасть обрыва или звездный Олимп. Одно мгновение разделяет и соединяет их - как решение деда переплывать Керченский пролив; трибунал; оборона Новороссийска; снаряд, разорвавшийся под ногами; орден Красного Знамени посмертно; фотография подаренная отцу; точка на карте показанная генералом; секундный кадр, выхваченный моим взглядом, из двухчасовой кинохроники; предложение начальника поехать в Германию; чувство влюбленности в Антонину, с первого взгляда; молниеносно написанные стихи, в прощеное воскресенье; внезапный порыв лететь в Москву; обрыв в нескольких метрах от меня... Это перевал! Ещё один 'перевал' моей жизни.
   Обогнув Геленджик, по объездной дороге, я добрался до Кабардинки. Один, молча, постоял над могилой, где лежит мой дед, вспомнив, с благодарностью, его боевую подругу и генерала, от которых нам стало известно, где он похоронен, благодаря которым у меня есть 72 кадра семейной военной кинохроники.
   Спустившись к берегу моря, еще долго сидел я на выброшенном волной бревне, наблюдая корабли, выстроившиеся на рейде Новороссийска.
   Что-то важное оставалось позади...
   Вечером, мой университетский товарищ, Гена, помог загнать автомобиль на платную стоянку рядом с его домом и разместил у себя на ночь.
   Утро наступившего затем дня мне запомнилось навсегда.
   Мы медленно идем с Антониной вдоль морского берега. Полупустая набережная расцветает бушующим фонтаном тропических цветов. Весна наполняет воздух новой жизнью. Ее дочери, носящей немецкое имя Ирма, уже восемь лет. Она крутится между нами - то, отставая, то, опережая, и все время пытается привлечь к себе внимание взрослых. Я, коварный, спрашиваю Тоню:
   - Сколько мы были вместе? Три месяца?
   Она смотрит на меня, чувствуя тонкий подвох.
   - Но, ведь и, правда, только три месяца - настаиваю я.
   - Нет, Сергей, ты был со мной все пятнадцать лет. Всегда, когда нужен! Помнишь я говорила, что все равно тебя дождусь? Почему-то ощущение не исчезло, хотя понимаю, это метафора - не более. Вот, как мужчину тебя не помню, извини за прямоту. Хотя и сама тогда еще не раскрылась. Да это не важно - душевное важно.
   Ирма бежит следом за нами, по парапету, который заканчивается, останавливается, поднимает вверх руки и кричит: 'Дядя Сергей! Дядя Сергей!' - точно так, как двенадцать лет назад, это делала восьмилетняя Машенька. Я подхватываю и прижимаю ее к себе. Теплая детская щека касается моей щеки, и в этот миг обоим кажется, что мы самые родные люди, хотя, на самом деле, видимся всего лишь раз в году. Весна окончательно вступила в свои права. Словно читая мои мысли, Антонина говорит:
  - Как затянулись в этом году холода. Тепло пришло практически в мае.
   Я отвечаю:
  - Это, я виноват - долго шел сюда, из царства 'Снежной королевы'.
   Легкий ветер и шум прибоя заглушили наши голоса.
  
  
   Глава 8. Философ
  
   Все это было потом, а пока, в Москве, наступило обычное утро... Мы едем с Леной на такси, спеша договорить то, о чем не договорили. Как же, все-таки, прожить эти дни, как успокоить сердце, и что с сыном? В ее глазах слезы. Все равно не найду ответа, и не утешу. Просто надо жить.
  - Сергей, если честно, то вряд ли у вас получится. Понимаешь, иногда не хватает не миллиметра, даже не микрона, а просто неясно чего. Тут, наверно, должна божья искра между мужчиной и женщиной проскользнуть, чтобы навсегда стали родными. Сердце должно открыться близкому человеку, а для этого душа сначала должна так много потерять, а затем найти...
  - Согласен. Неудобно цитировать собственного отца, но он говорит: 'Человек, как и бог триедин: Личность - это Природа, Условия и Воля'. Мы не изменим законы природы и общества но, обладая волей, совершаем поступки, постепенно меняя окружающий мир, верша собственную судьбу в прокрустовом ложе неподвластных воле условий.
  Любовь слишком большая ценность, чтобы я от нее отказался. Не могу наступить на горло собственной песне, не имею на это права. Мне, как и тебе, надо пройти свой горький путь до конца.
  - Конечно, надо. Вот и идем этой завьюженной дорогой...
  - У меня еще есть полчаса. Покажи свой офис, а я кое-что тебе напишу.
  - Интрига?
   Входим в старое здание какого-то авиационного института. Комната, наподобие моего рабочего кабинета. Парень работает за компьютером.
  - Утро доброе.
  - Утро доброе.
   Я присел на угол стола.
   Наверно, нет смысла писать для нее полностью. Лишь немного сокращаю и редактирую:
  
   Что я смогу еще успеть
   До мига нашего прощанья?
   Как за стеной непониманья
   Мне луч надежды разглядеть?
   Как дать понять, что истин много
   И что душа еще сложней,
   Чем просто сотворенье бога
   И опыт пробежавших дней?
  
   Ты не права в одном лишь только -
   Так мало ценишь жизни вкус.
   Но даже, если и без толка,
   То в ней так много разных чувств.
  
   Пройти сквозь муки и потери -
   Еще не все, что нам дано.
   Для нежности открыты двери,
   И в мир распахнуто окно.
  
   Я видел смерть, обман и корысть,
   Встречал и глупость, и порок.
   И жизни, мой упрек не новость,
   Не новость и ее упрек.
  
   Всего-то человек, и только,
   Всего лишь раб текущих дней,
   Но, все-таки, пока я с ней,
   Нет, не обижен, и нисколько,
   Не побежден судьбой своей.
  
   Я лишь хочу, чтоб в 'час забвенья'
   Создатель мир остановил
   И попросил у всех прощенья,
   И сам себя в душе простил!..
  
  - К сожалению, мне уже пора. Это тебе.
   Она стала читать.
  - Кто автор?
  - Я же подписал.
   - Спасибо. Да ты, философ!
  
   Небольшая заминка. Чувствую, что в прощании чего-то явно не хватает. Нет, не церемонии, не поцелуя женской руки, не слов... Мы смотрим друг на друга, не отрывая глаза. Висит пауза. Тогда я крепко сжимаю ее в своих объятиях и целую в обе щеки.
  - У нас все будет хорошо!
  - Вот моя электронная почта. Хотела бы знать, чем закончится твоя история.
  - Не отказываюсь. Но у этой истории не будет конца, она закончится в жизни, но останется в стихах.
  - Да, но ты не сказал, как зовут эту сумасшедшую, которой я уже начала завидовать.
  - Не сказал. По стечению обстоятельств, ее зовут Любовь! Любовь Юрьевна. Она прекрасный, совестливый и ранимый человек, попавший в сложную жизненную ситуацию. В этом нет чей-то вины. Для меня она просто шикарная женщина! Я взял на себя ответственность изменить ее жизнь, но изменил - свою.
  
   Метро уносило меня в бесконечные просторы десятимиллионной Москвы. Мысленно я все еще пытался что-то объяснить самому себе. Нет, не всю правду сказал Лене - увлекся пафосом борьбы за любовь. Реальность - вещь гораздо более прозаическая. Глубоко в душе я смирился с потерей. Лене же не сказал самого главного - что перед отъездом в Москву написал для Любы большой акростих, а значит, принял и эту потерю:
  
   * * *
   Мало думалось, мало мечталось,
   Лишь украдкой смотрела Луна.
   Если б только Ты вовремя знала,
   Что мечту подарила она,
  
   Не пришла бы ко мне на свиданье
  (Ы) И не знала печали теперь,
  (Й) И не знала бы вечность страданья
   По утрате свободы своей.
  
   Уносясь в невозможные дали,
   Ты бы думать о лучшем могла,
  (Ь)
   У тебя этот шанс отобрали.
   Лишь пойми - отобрали любя!
  
   Если тягостны эти оковы,
   То не стоит их бремя влачить
   И, отвергнув внимание, снова
   Тени прошлого можешь будить.
  
   Веры нет мне? Я пуст в обещаньях,
   Без конца зазывающих страсть?
   Если так, то не надо стенанья,
   Сильной женщине - сильная власть.
  
   Как смириться с потерей и снова,
   Отказавшись, затем полюбить?
   Не отвечу, не знаю я слова...
   Если можешь - то сможешь забыть!
  
   Что мне надо? Что ищет твой странник?
   Не ответит безмолвная даль!
   Одиночество. Сердце - в изгнанньи.
   Свет далекой звезды и печаль.
  
  
   Так случилось. Так, просто случилось!
  (Ь)
   Нас свела роковая судьба,
   Ей коварство такое не снилось,
   Знать не знала об этом она!
  
   А когда ощутила невольно,
   Как бездушно смогла поступить,
   Очень больно ей стало, так больно,
   Не смогла даже шаг отступить!
  
   Что ни делай теперь, нет забвенья.
   Есть борьба за себя и с собой,
   Ни мгновения на расслабленье,
   Ни мгновенья на сладкий покой.
  
  (Ы) И я это ценю бесконечно.
   Хоть нелегкая доля дана,
   Мне не выпало мучаться вечно,
  (Ы) И не так смерть бывает страшна!
  
   Спит былое в безбрежности моря,
   Лик грядущего в Млечном пути,
   Если то, что случилось, пустое,
  (Й) И нет шансов... То надо уйти.
  
   И когда я решу вдруг, что это
   Самый лучший из выборов всех,
   То хочу быть уверен, что где-то
   Радость жизни и просто успех,
  
   Окружают Тебя, и в их танце
   Как ребенок, ты счастлива, тем...
   Тем, что лучший подарок достался
   От волшебницы, лучше, чем всем!
  
  
   Лишь бы только сумел я поверить.
  (Ь)
   Кто бы смог меня в том убедить,
   Открывая замки все и двери,
   Вашу душу от ран исцелить?
  
   Еще час не пришел расставаться,
   Час разлуки, надеюсь, далек,
   Но не сможем мы страсти отдаться,
   Остудить наших дум кипяток.
  
   Смех ты ищешь, беспечность, вниманье...
   Только помни, сказал тебе друг:
  (Ь)
   'Развращает бездумность сознанье,
   А бесчувственность - тело и дух'.
  
   Слов, однако, не стоит значенье
   Слишком долго и трудно искать,
   Уловить нужно мысли теченье,
   Да причину их только понять.
  
  
   И всего-то, до истины шагом,
   Только целая жизнь впереди,
   Не дорогами, а по оврагам...
   А по полю придется идти!
  
   Сложность эта так часто пугает,
   Веру в жизнь подрывая порой.
   Если кто-то ей цену не знает,
   Что ж, тому... Да, тому не со мной.
  
   Новой жизни явление свято,
   Осмеять невозможно инстинкт,
   Смерть, повергший не раз и когда-то,
   Тайну жизни открывший на миг.
   (Ь)
   И твои не страшны мне укоры,
   Удивляться им было б смешно.
   Скоро стихнут эмоции, споры,
   Лишь останется время одно.
  
   (Ы) И над временем, тихо скользящий,
   Шорох жизни в кипении дней,
   И над ней плод любви настоящей,
   Той, которая смерти сильней.
  
   Поступь слышу. Являются судьи.
   Осуждать - это их ремесло.
   Стыд и страх их простые орудья,
   Ложь и косность еще заодно.
  
   Если помнишь, Святое писанье:
   '...да не будешь и сам ты судим...'
   Не подсудны им наши желанья,
   И палач не придет к нам двоим!
  
   (Й) Испытанья, опять испытанья.
   Улетающих мыслей поток,
   Предсказания, без предсказанья,
   Разорвавшие боль этих строк...
  
  P.S. Еще только одно лишь мгновенье, до конца протянуть мне дано,
   Космос встретит, а с ним, без сомненья, нам всегда по пути все равно!
   * Млечный путь улетит в бесконечность
   Незаконченных мыслей и строк,
   Только Вечность рассудит нас, Вечность
   И услышит последний упрек!
  
   Москва осталась позади.
  
   Глава 9. На мосту.
  
   В это время Люба припарковала автомобиль возле пешеходного вантового моста через Кубань и вышла. У бетонного парапета было зябко. Влажный северный ветер усиливался, начинал идти легкий снег, но она не чувствовала его - мысли были далеко, казалось, что вновь, как в ту далекую августовскую ночь, над мостом сияют звезды и необычно огромный красноватый Марс, висит над рекой, переливающейся отражениями городских фонарей...
  
  
   Глава 10. Индивидуальный Армагеддон
  
  
   Говорят, что только чужие дети растут быстро. Не правда - мои дети выросли очень быстро, возможно потому, что мы не могли им уделить много времени, но уделяли больше, чем наши родители нам, была возможность.
   Все поменялось в доме, когда дочери покинули его, создав собственные семьи, а родительские заботы ушли на второй план. Виктория стала как бы молчаливее, спокойнее. Больше нечего было постоянно обсуждать.
   Развод рухнул с ясного неба, без поводов и причин, хотя был легко предсказуем. Так предсказуема смерть тяжело больного родственника, надвигающаяся ежеминутно. Сознание не способно поверить. Оно кричит: 'Почему теперь? Почему так неожиданно? Этого не может быть! Нет!' но глаза упираются в страшную реальность.
   Стычка была короткой - Виктория кидала в меня какие-то вещи, кричала, что я никогда не понимал ее, никогда не заботился, вечно отсутствовал, когда был нужен, еще что-то для собственного оправдания. Удивительно, как в экстремальной ситуации человек проецирует на окружающих то, что недолюбливает в себе. Потом, глубоко дыша, тихим голосом поставила перед фактом - суд или ЗАГС на выбор.
   Я тянул с оформлением, надеясь на чудо, но все было без толка.
   Жизнь перевернулась. Не стало даже привычных комнат, стола и постели - проклятого пианино, которое всегда так мешало на проходе. Оставшаяся когда-то в наследство бабкина квартира была холодна и сыра как пещера. Привычные вещи стало невозможно найти, а на кухне долгое время ничего не было, кроме чайника - единственного теплого существа во всем доме... Но, главное мертвящая тишина по вечерам. Тишина... Я лихорадочно пытался понять и принять случившееся.
   В огромном переломе совсем недавно рухнула великая империя, так что ее крохотной частичке - отдельной семье, места не осталось. Взрыв, сорвавший со страны ее защитную оболочку обрушил идеологические и мировоззренческие устои, подорвал моральное единство целого народа. Кругом все стремительно менялось. В руины, в прах, превращались заводы, колхозы и санатории, прежние государственные учреждения, поселки и целые города - унося за собой в бездну не только рабочее и сельское 'сословие', но и прежнюю служилую 'интеллигенцию', рождая вместо них пестрое, аморфное, потребительское 'новое мещанство', несущее с собой фантасмагорию нового быта и исключительную ценность личной самореализации.
   Торговля на рынках теперь начиналась далеко не в 7 утра, как в советское время, а ближе к 10-ти. Общественный транспорт опустел. Массе не работающих людей некуда было ехать, незачем покупать лишние вещи. Рушились представления о добре и зле. Картина мира, вошедшая в сознание со страниц школьных учебников исказилась. В считанные годы почти незаметно ушли из жизни миллионы разобщенных, неожиданно обнищавших, утративших всякую надежду и цель существования, а то и просто брошенных стариков, инвалидов, одиноких людей, чаще мужчин. Остальные постепенно приспосабливались. Многие бросались в крайности, проклиная или вознося былых и новых кумиров, неожиданно отправляясь воевать в горячие точки за непонятные идеалы либо становясь участниками банд уголовников, другие продавали последнее жилье, чтобы начать бизнес или вовсе уезжали жить заграницу. Иные впадали в крайнюю религиозность, пуританство, либо напротив становились поборниками свободных нравов.
   Появилось невероятное множество сект, миссионеров, бродячих торговых агентов, проституток, алкоголиков, наркоманов.
   Устоять в 'десятибалльном' шторме новейшей истории могли не многие. Теперь каждый стремился скрыться за собственной защитной оболочкой - панцирем закоренелого эгоиста, маскируясь под совершенно недоступного, вечно занятого делового человека или напротив, изображая открытого всем, щедрого и веселого прожигателя жизни. Окружающих бросало по волнам социального шторма, испытавая людей богатством и бедностью, востребованностью и ненужностью, беспринципностью и честностью. В рулетке не признающей реальных заслуг половина выигрывала - другая нет. С каждой семьей происходило нечто похожее. Мало кто понимал, что менялась само понятие семьи, ее форма и духовное наполнение. Окончательно рушился патриархальный уклад живших рядом детей и родителей, трещавший по швам уже с момента пожирания деревни городом, эмансипации и сексуальной революции - менялся ритм и стиль жизни.
  И демографическая проблема в придачу - дети становились слишком обременяющей заботой, непозволительной в такой суете. Длительные близкие отношения и жизнь одним браком, а то и заключение брака вообще стали архаичными. Многие пары не расписывались, а в супружестве, не задумываясь, заводили новые любовные связи. Это не казалось теперь грехом и поводом для выяснения отношений, даже для осуждения. Прежние групповые и коллективные ценности отступили перед взбунтовавшейся жаждой неограниченного индивидуализма, и эта неутолимая жажда ежедневно пожирала и без того весьма условные границы общественной морали. Все кружилось в неистовой трагикомедии поиска личных смыслов, среди всеобщей бессмысленности гедонизма и потребительства.
   Теперь стало нормой вместе с работой легко менять города проживания, окружение, друзей, практически все. Традиционная обстановка дома, прежде хранившая историю семьи обесценилась - бабушкин шкаф, камод, диван и кресла утратили прежнее таинство и легко могли оказаться на мусорке, уступив место комфортным потребительским штучкам покупаемым на пару лет. Туда же летели книги из собиравшейся десятилетиями библиотеки, коллекции марок, значков, пухлые фотоальбомы, а иногда письма и дневники умерших родственников. Впрочем, и прежде, интерес детей к биографии родителей и предков был поверхностным и неглубоким. У юности и молодости, как известно всегда бесконечно много впереди и более интересного кругом... Хотя, видимо любой человек сам должен позаботиться о том, что останется, оставив уж если не построенное руками, то созданное умом и волей, делами оставившими след в чужом сердце и хотя бы краткую автобиографию на три листка, для того кому это будет нужно или любопытно, как написал мой дед Кузьма... Но, все же еще оставалась какая-то метофизическая связь времен и какая-то преемственность, дарившая призрачную светлую надежду, таившая с невероятной быстротой...
   В такое безумное время Виктория увлеклась Рерихом, Блаватской, Кастанедой, Даиниилом Андреевым. Чем дальше, тем сильнее. На полках появились десятки - нет сотни больших и маленьких книг на эзотерическую тему. Все что только можно было купить. Таинство духовных практик, мерцание неведомых психических энергий окутали дом. Даже естественные супружеские ласки стали носить характер медитации. Грядущие события читались на каждом шагу - в пятнах грязи на асфальте и по форме осадка на дне кофейной чашки. Часто это не были знаки вообще, но путь ученика подразумевал новые ступени познания, и было чему учиться. Появилось собственное 'тесофское общество'. В какой-то момент она перестала воспринимать даже безобидную критику. Если я, шутливо иронизируя предсказывал какую-то неприятность глядя на дно кофеварки - она бесилась: 'Ты создаешь негативные мыслеформы. Не говори так никогда'.
   Я свыкался с ирреальностью нового быта, понимая, что это - беда, но надеясь, что не самая страшная. Но это 'великое учение' не знало границ. Скоро касания живой плоти стали призрачны и эфемерны как сон. Словно тонкое стекло вползало между нами. Это стекло становилось крепче, массивнее, холоднее. Любой разговор теперь шел на собственном языке каждого, слова звучали одинаково - значения были разные. Видимо Виктория не до конца понимала сколь безразлично мне призрачное мерцание тонких вибраций и перевоплощение 'психических энергий' исторгаемых мистическими чакрами. Единственным вместилищем бренного тела и души для меня был грубоватый, но абсолютно материальный окружающий мир - где все помещается 'между прошлым и будущим'. Возможно, ее сбивала с толка моя любовь к символам, особенно поэтическим, хотя эта любовь не имела никакого отношения к мистике - скорее она была отношением ко Вселенной.
   Увлечение близким по духу мужчиной логично. И это произошло неизбежно. Я знал его. Игорь - щеголь с 'хорошо подвешенным' языком, изящными манерами, самомнением не знающим границ. Он заведовал кафедрой в небольшом частном ВУЗе, недавно исчезнувшем без следа в истории высшего образования. В советский период Игорь защитил кандидатскую по философии, в наше время легко справился с докторской диссертацией по филологии, на тему, которую даже не приняли бы к защите пятнадцать лет назад. Что-то о воззрениях той же Блаватской.
   Бессмысленно пытаться мешать родившейся в душе любви. Никто не может запретить женщине быть любимой, выйти замуж за профессора, тем более, когда он - ее эзотерический учитель... Однако, слабая надежда на то, что мы с Викторией будем вместе, а внезапный роман с Игорем закончится, во мне теплились до конца. Нет. Крах. Пепел и холод. Сумрак, повисший в душе на многие месяцы ... и постоянный гнетущий звон церковного колокола по утрам, напоминавший сумрачную Польшу. Это трудно забыть, трудно представить. Болезнь. Говорят время - лекарь. Самый плохой лекарь - если снится, если продолжает звенеть в голове проклятый церковный колокол.
   Через год после развода все же кое-как наладился мой быт. На удивление окружающим, между мной и бывшей супругой восстановились вполне дружеские отношения, иногда дававшие Виктории повод изменить новому мужу с 'бывшим'. Такая вот, распространенная банальность. При этом она обязательно, словно оправдываясь, подчеркивала: 'Не думай - я тебя люблю. Люблю его и тебя немного. Просто тебя для меня слишком много'.
  
   Виктория была все такая же книжница и теософка. Эта, казалось, еще двадцать лет назад, стройная девица, излучавшая неувядающий оптимизм и сияние и любопытство, стремившаяся понять природу вещей, щупая их пальцами, испытать все возможности, прекратилась в практичное, меркантильное существо. Осталось лишь жонглерство надуманной мудрости, не подкрепленной реалиями и желание иметь больше денег?
   Прошлое? Прошлое всегда в тебе, пока искаженное и ускользающее сознание способно вернуть памяти картины былого, либо породить ложные воспоминания о нем. Будущее? Будущее для каждого - 'персональный Армагеддон'!
   Меня это утешает. Потому, что Армагеддон не конец света, а решающая битва добра и зла, в конце времен!
  
   Глава 11. Долина роз
  
   Давно исчезла за горизонтом моей судьбы ОНА, убежавшая в любимый Санкт-Петербург, с отставным командиром подводной лодки.
   Как-то раз под самый Новый год, оттуда даже пришло короткое электронное письмо с поздравлениями. Из него следовало, что браком довольна, уже год преподаете бухучет и аудит в институте, защитила кандидатскую диссертацию. В конце была приписка: 'Желаю вам большой любви'. Но мне гораздо важнее было услышать ее голос, хотя бы по телефону...
   На душе опять стало горько, и я подумал что, возможно, ОНА никогда не простит мне того что, страстно обожая ЕЕ, желая обладать, имея для этого все возможности, я не сделал решающего шага, и остановил развитие отношений, похоронив одну из своих самых светлых надежд. Хотя, на самом деле, именно ОНА не поняла, что не смогла сделать ко мне ни одного шага.
   Однажды, разыскав в бумагах адрес моей 'случайной попутчицы', Лены, из Москвы, я написал письмо, в которое вложил стихи и короткую повесть о далеких событиях под названием - 'Ее зовут Любовь...' Свое письмо я закончил словами: 'Вот и исполнил данное тебе обещание рассказать финал этой истории'...
   Она прислала ответ, в котором сообщала, что с сыном у нее все наладилось, через несколько месяцев, он сам вернулся домой. По совету психолога купила собаку, прекрасного коккер-спаниеля - Дэзи, который стал его лучшим другом. Теперь сынишка на третьем курсе, в собаке души не чает, каждое утро и вечер гуляет с ней по двору, ухаживает, воспитывает. Дэзи прошел курс профессиональной дрессировки. Даже в бумажнике сын хранит фотографию своей собаки. Недавно подружился с девочкой с другого факультета, тоже заядлой собачницей. Очень приятная скромная девушка. С приложенной фотографии смотрела Лена - молодая, цветущая женщина. Невольно мне стало стыдно, за то, что в свое время не нашел в ней никакого шарма. И, правда, иногда обстоятельства меняют людей до неузнаваемости. Лена также писала, что Николай окончательно уехал с семьей в Австралию. Его замучило постоянное вымогательство денег налоговиками и РУОПовцами. Здесь же она указала его адрес в Сиднее.
   Конечно, я не ожидал, но не удивился. Кто считал миллионы россиян, которые покинули родину за последние десятилетия в поисках лучшей доли, уехали от кровавых междоусобиц, от кредиторов, травли со стороны властей, от невозможности себя реализовать, от бесцелия и безверия, отсутствия надежды? Что в этом нового? Что нового в каннибализме государства? Просто мой зарубежный список пополнился новым адресом.
   Почему-то вспомнились слова Сенеки: 'Если не знаешь гавань, к которой стремишься - никакой ветер не будет попутным'.
   Где же моя гавань? Где моя Родина? Или навсегда одни руины?..
   Прочитав письмо Лены, я задумался о том, что привязанность к животному, прекрасна, но все же не может заменить любви близких. Подумал, а потом пошел на 'птичий рынок' и купил щенка немецкой овчарки, это была 'девочка', которую я назвал Радой.
   Как-то, прогуливаясь, по берегу Кубани, я размахнулся изо всех сил и выбросил свой сотовый телефон. Словно чайка взлетел он, на миг, высоко над водой, и потом ударился о серые речные волны, несколько секунд гордо плыл по ним, прежде чем навсегда скрылся в пучине. Рада бегала вдоль берега и обеспокоено смотрела на воду. В душе стало немного теплее. С тех пор я перестал пользоваться сотовыми телефонами. Я выбросил вещи, письма и фотографии, напоминавшие мне о НЕЙ, и лишь тетрадка, с написанными когда-то стихами, осталась лежать в глубине домашнего сейфа.
  
   Изредка приходили вести от Антонины, по-прежнему она жила и работала в Геленджике. Для меня было очевидно, что судьба не дает шанса дважды, и я не вправе вторгнуться в ее сложившуюся жизнь. Но, каждый год, все равно, старался побывать у них в гостях.
   Очередным летом, по пути на отдых в Сочи, заехала Оксана. Мы гуляли в городском сквере, и она сказала: - Сергей, прости, тогда я не могла ответить на твои ухаживания. Авторитет вашей семьи для меня был непререкаем. А стихи были великолепные. Я их до сих пор храню. Когда будет возможность, приезжай погостить. У меня в Юрмале неплохая дача.
  - Ну а как твои коммерческие дела?
  - Заправку продала. В Риге купила две большие квартиры. Сдаю в аренду. На жизнь хватает. Счастлива, что, наконец, есть свободное время. Занялась ландшафтным дизайном.
  - А местные националисты?
  - Слава богу, до шестнадцати лет я жила в Риге, язык знаю хорошо, школьные друзья остались. Без проблем. Приезжай. Просто так. Приезжай.
   Конечно, ни в Юрмале, ни в Сочи, мне делать было нечего, но зато я опять отправился, по делам, в Москву, где мимоходом состоялась встреча с молодым профессором. Теперь, правда, он уже не профессор, а заместитель начальника университета МВД России. Коньяк пили в большом кабинете, обставленном дорогой мебелью. Вход, в который ревностно охраняла стройная и строгая секретарь - победительница конкурса красоты. На хорошо подогнанной форме начальника красовались новенькие погоны досрочно присвоенного звания полковника. Но в глазах 'профессора' читалась ностальгия по вынужденно покинутой Кубани. Домой я возвратился с массой презентованных мелочей и подарков, одним, из которых, был новенький сотовый телефон с шикарным цветным дисплеем и встроенной видеокамерой. Эта безделица мне была не нужна, но очень полюбилась старшей дочери.
   Лето было в разгаре, будни тянулись тоскливо, лишь по выходным вместе с 'гениальным программистом' Виктором, казалось еще вчера случайно заглянувшим ко мне в кабинет и его очаровательной женой Анной мы увлеченно работали над созданием первого городского сайта, посвященного его истории и достопримечательностям. Эта технология только пришла в Россию, еще было совсем мало пользователей Интернета и он был дорог, но нам было ясно, что надвигается цифровое будущее в которое мы должны войти.
   Как говорят - в личном плане ничего не происходило. Все чаще вспоминались слова моей 'роковой дамы' о душевно неудовлетворенном мужчине. Все тоже. Обычные судебно-следственные дела, давно опостылевшие физиономии бюрократов, маленьких ненасытных тиранчиков, упивающихся сиюсекундной властью. Тупость и необузданная алчность, за которой тянется бесконечный шлейф сломанных судеб. Кругом груды словесной шелухи из уст известных политических лидеров - об укреплении государства, величии страны, патриотизме, социальной справедливости, в карманах которых оседают реальные дивиденды. Россия, это ты - 'От Москвы до самых до окраин...'*!
   Кокетство, и откровенное заигрывание многих дам, для которых, холостой мужчина стал объектом 'паломничества', порой доводило меня до бешенства. Иногда при виде красивой женщины становилось противно до тошноты.
  Лишь ненавязчивой ласке Ирины, которая многие годы незаметно была рядом, я не мог противостоять. Она тонко проникала в меня своим теплом не претендуя на душевную близость, не желая супружества и жизни вместе, окутывая вожделением доходящим до экстаза... Не смотря на относительно небольшой рост, Ира смотрелась внушительно и величава. Она не была ни полна, ни худощава. Трудно было выделить что-то совсем индивидуальное в ее облике. Разве музыкально тонкие пальцы были необычайно пластичны и мягки, да длинные светлые волосы играли на изящной шее. Ее фигура всегда была облечена в одежду, тщательно закрывающую достоинства, которые стремятся подчеркнуть многие женщины, но без одежды она блистала гармонией тела. Ирина умела двигаться по-женски естественно и непринужденно, провоцируя мужчин. Мне было безразлично, скольких мужчин она провоцировала, скольких желала так же как меня. Я не спрашивал об этом, а она умела хранить тайну. В повседневности она была деловита, подчеркнуто вежлива со всеми, улыбчива, лишена любого кокетства. Она не показывала своей страстной натуры. Такие женщины мне всегда нравились.
  
   Жизнь продолжалась. Ничто не предвещало новых ярких и значимых событий.
   Ольга, появилась на пороге моего офиса посередине дня, неожиданно. В ярко синем платье, поджарая, с немного обостренными чертами лица, на высоких каблуках она казалась выше ростом и выглядела немного старше. Если бы я назвал фигуру Ольги идеальной - многие посмеялись бы над банальность, но пропорции ее тела действительно не оставляли места для серьезной критики. В любой одежде она была очень привлекательна. Казалось, что ее никогда не покидала улыбка, а переполняющую изнутри радость она хочет подарить всему миру. Так было и теперь. Скороговоркой она выпалила:
  - Это ваш 'веселый попугайчик'! Я на неделю в России. Маму и Катеринку отправила на море, а сама задержалась на пару дней в городе.
   Через час мы уже сидели в пустом ресторане, который раньше принадлежал Андрею, но был им продан, когда судьба поставила перед выбором - свобода или тюрьма. Болтали о разной чепухе. Она рассказывала о своей работе, о том, чем живут немцы, с кем общается, чем увлекается.
  - Какая у тебя теперь фамилия?
  - Все та же. Помните, в переводе это значит - долина роз.
   Повисла небольшая пауза...
  - Как-то я позвонил, но тебя не было, ответила Катерина. Она отлично владеет русским! И у тебя, спустя годы нет никакого акцента, только употребляешь некоторые слова, которые у нас уже не в ходу.
  - Я ведь обещала, что сама и дети будем обязательно говорить по-русски.
   Ближе к вечеру я повез Олю домой.
  - Давайте, Сергей Иванович, покажу нашу новую квартиру. Заодно и чаем угощу.
   Трехкомнатная секция мамы хранила следы свежего и дорогого ремонта. В мягком кожаном диване я почти утонул и расслабился. За чаем разговор возобновился и затянулся. Вдруг показалось, что неожиданно она стала напряженной.
  - Мне уже тридцать семь. Конечно, я обжилась на своей новой родине. Работаю. Катерина учится. Есть небольшие сбережения и социальная помощь. Бывший муж платит алименты. На работе меня ценят. До богатства конечно очень далеко, но приличную автомашину себе позволить могу. Денежный невроз прошел. Такой борьбы за деньги как в России там нет. Работа приносит реальные доходы. Но это далось большой кровью. Когда вспоминаю, как чувствовала себя первые годы в Германии, до сих пор страшно. Я была, как оголенный высоковольтный провод. Напряжение доходило до того, что казалось - любой прикоснувшийся просто сгорел бы. Беда в том, что кругом не было ни одного близкого, и тебе не то чтобы помощь не окажут, информацию никто просто так не даст. Хорошо самое плохое позади. Теперь иное дело, но много рутины, не хватает возможностей для творчества, работа, работа и быт... Достает этот пресловутый 'орднунг' - немецкий порядок, устройство жизни. Все надо делать строго определенным образом и в определенное время. Например, в воскресенье практически ни один магазин не работает, разве, что на заправке отдел мелочей. Душе места не хватает - одна практичность... Чтобы отвлечься занимаюсь латиноамериканскими танцами. Друзья, конечно, кое-какие есть, как без них. Не буду скрывать, что иногда близко общаюсь с мужчинами, которые мне нравятся. Жизнь не лишена доли романтики, но нет человека, с которым хотелось бы состариться. Сергей, мне очень жаль, что распалась твоя семья. Вы с Викторией были очень красивой парой. Но, я сама прошла через такое... Что беспокоит по настоящему? Время неумолимо идет, и завтра будет невозможно то, что могла вчера. Часто вспоминаю твои слова, как важно сохранить себя и свое окружение. В жизни действительно так мало близких и родных людей, нельзя забывать о них.
  Она стала говорить сбивчиво ...
  - Возможно, скажу что-то трудное для понимания. Возможно, не очень подумала. Нет, скорее, слишком долго думала. Нет, мне просто трудно это сразу сказать... Но должна, иначе не получу ответа и буду мучаться всю оставшуюся жизнь. Я знаю, что ты всегда будешь жить в России, что никогда не уедешь отсюда. Но... Пауза затянулась.
  - Оленька, ты вправе сказать все, что хочешь. Не волнуйся. Все пойму.
   Она крепко обхватила мою шею, прижалась и прошептала прямо в ухо:
  - Я хочу от тебя ребеночка. Ты - моя настоящая половинка и что-то должно остаться после нас...
   Через неделю ее ждала Германия.
   Я часто приезжаю в эту излучину, где река Псекупс резко поворачивает и скрывается за горами, где природа своим величием, словно смеется над человеком, бросая вызов его неуемной суете.
   Приезжаю, после того, как однажды привез Олю, чтобы показать распустившиеся красные цветы шиповника, посаженного мной на краю берегового леса, в год ее отъезда. Пятьдесят кустов, растущих как живая память о Германии, забравшей у меня любимого человека, Германии в которую я больше никогда не поеду, из которой она назад не вернется. Для себя, я назвал это место 'Долина роз'.
   Мы, молча, стояли возле машины. Оля, прислонила голову к моему плечу и тихо сказала: - Нашего малыша зовут Марк. Сейчас он с бабушкой в Кельне, а когда немного подрастет, обязательно приедет к тебе. Извини, что не сказала раньше. Извини... Очень боялась потревожить твой душевный покой.
   Что, я мог ей ответить? В этот момент, я вообще не был способен говорить. Помолчав, она продолжила:
  - Сергей, когда он родился, у меня на сердце стало намного спокойнее, словно я выполнила какую-то очень важную жизненную миссию. Поверь, вы обязательно будете общаться и полюбите друг друга... Ты сам говорил, что нас звезды связали! Вздохнула и продолжила...
  - Мы ведь каждый год гостим у бабушки! Каждый год...
   А, вечные Псекупс и Рейн, Кубань и Пшада, Даугава и Нева, Терек и Кура продолжали, невозмутимо плыть к далеким морям.
   Пели птицы. Вечные - Псекупс и Рейн, Кубань и Пшада, Даугава и Нева, Терек и Кура продолжали, невозмутимо плыть к далеким морям.
  P.S.
  Однако, сказанное ей, на берегу, не сбылось. Марка я не увидел. Тщетно и долго, через знакомых, Интернет, даже через знакомого в Германии, уже давно отставного полицейского Рольфа, по всей стране я пытался найти следы Ольги. Она словно совсем пропала... Лишь через десять лет, случайно общаясь в социальной сети, от ее бывшего одноклассника я узнал, что после какого-то несчастья, неожиданно для всех Оля вдруг стала глубоко верующим человеком, создав семью со священником, и поселилась с детьми в какой-то замкнутой русской религиозной общине, оборвав связь с прошлым. Для меня это стало потрясением, непостижимой тайной, а возможно и вечным укором. И в этот миг, почему-то ясно вспомнились, сначала показавшиеся такими неуместными, пронзительные стихи Лермонтова:
   АНГЕЛ
  По небу полуночи ангел летел
  И тихую песню он пел;
  И месяц, и звезды, и тучи толпой
  Внимали той песне святой.
  Он пел о блаженстве безгрешных духов
  Под кущами райских садов;
  О Боге великом он пел, и хвала
  Его непритворна была.
  Он душу младую в объятиях нес
  Для мира печали и слез,
  И звук его песни в душе молодой
  Остался - без слов, но живой
  И долго на свете томилась она,
  Желанием чудным полна;
  И звуков небес заменить не могли
  Ей скучные песни земли.
   Наворачивались слезы. Я закрыл глаза. А по какому-то невероятному совпадению, из включившегося по установленному таймеру приемника, почему-то негромко звучала 'Лунная соната'...
   Может быть, мы пришли в этот мир не в свое время? Но, ведь так не бывает.
  
  
  Россия, г. Краснодар, 2003 (сокращения и исправления 2016 г.)
  
   Россия, г. Краснодар, 2003 г.
  
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"