Аннотация: Что они делают, когда мы выключаем компьютер? Посвящается тем, кто узнал себя...
Предисловие.
Интернет, а точнее социальные его пространства - особое бесконтактное сообщество. Нам только кажется, что мы входим в Интернет. На самом деле, мы всегда остаемся вне его, с этой стороны экрана. И общаемся мы друг с другом не напрямую, а посредствам тех виртуальных персонажей, которыми этот мир населяем. Наши ники обрастают виртуальной плотью, приобретая для собеседников конкретность, которая, на самом деле, является плодом их воображения. В какой-то момент, мы начинаем замечать, что те, кто замещают нас в глубинах электронного мира, начинают претендовать на особую, не свойственную нам, манеру поведения. Они - наши ники - по сути дела уже не совсем мы. Особенно ярко проявляется это на литературных сайтах, там, где образ автора нередко смешивается с представлениями о лирических героях его произведений.
И поэтому не требуется большой фантазии, чтобы сделать еще один шаг - представить, будто бы наши ники реальны и самостоятельны. Что они живут какой-то своей особой жизнью, вынужденно выступая посредниками в те моменты, когда у нас в них возникает необходимость. И здесь уже вполне естественно задаться вопросом: 'А что делают они, когда мы выключаем компьютер?'
Пролог
Судьбе было угодно свести их на этом поле, здесь, чтобы на глазах всего воинства наконец решился вопрос, кто из них! Здесь боевым оружием наконец должна быть поставленная точка в их давнем и нескончаемом споре. Ибо нет благородней повода для победы, чем война, и нет более достойного повода для славы, чем победа в бою. Сэр Роэллан, несомненно, был переполнен такими же чувствами. Сейчас, сегодня все должно было решиться. Судьба распорядилась так, чтобы им выпал жребий встать друг против друга! Конкордатсу неудержимо захотелось поприветствовать своего соперника, но расстояние было слишком велико для того, чтобы приличествующие моменту ритуальные движения не выглядели нелепо. И он сдержался. В гордой радости он оглядел свой отряд. Справа от него на горячем, как и сам хозяин, коне восседал барон Дюг - безудержный в бою и в пирушках. Кровь и вино будоражили его... Когда этого не было, он становился апатичен и сонлив. Сейчас же словно в предвкушении хорошей пьянки, барон был возбужден и нетерпелив. Да, он отличный рубака, но не очень надежный товарищ: опьянение вытворяло с ним недобрые штучки, и потому довериться ему в бою было бы непредусмотрительно. Зато далее, в окружении ладных и молчаливых вассалов, словно скала, возвышался неподвижно граф Роджерс. Человек, для которого понятие "надо" являлась основой его непреклонности. Сэр Гонер и сер Картуен два неразлучных друга, весельчаки и певуны, съехавшись, о чем-то весело разговаривали, совсем не обращая внимание на неприятельские приготовления. Возможно, обсуждали какую-то любовную интрижку. Вчера во время трапезы, напоминавшей пир, сэр Гонер исчезал куда-то. До позднего вечера не могли отыскать и фрейлин Беатрисс, придворную миссис Корин. Миссис Корин... Сердце Конкордатса ударило чаще и за подкладкой куртки, словно отозвался этому биению шелковый платочек с причудливо вышитой монограммой. Слева юный Антор горячил коня. Ему хотелось выглядеть бывалым воином, и потому он прямил спину, задирал подбородок и хмурил брови. За ним был нужен глаз да глаз. И хотя подготовлен он был хорошо - Конкордатс сам ставил ему руку - первый бой есть первый бой. Но сегодня Конкордатсу будет не до опеки малыша, потому накануне он поручил это старому Боулису. Увальню и неторопыге. Этот бульдог по природной склонности к упрощению не говорил лишний слов и не делал лишних движений. Он завершал дело с одного раза, понимал с полуслова и не повторял сказанного. Далее уже плохо различались малознакомые лица дальних вассалов и их военных слуг.
Если бы Конкордатся в это ясное майское утро мог предвидеть, чем кончится разгорающийся день... Но никто не может знать того, что закрыто от него пологом, отделяющим жизнь от смерти.
Глава 1
Концепция реинкарнации не является ни абсурдной, ни бесполезной.
Вольтер
Его сознание пробудила вспышка, в ослепительном сиянии которой, словно в свете молнии, возникла странная комната, в которой Конкордатс неизвестно как оказался. Когда свет померк в его глазах, небытие вновь поглотило его. Но было оно уже другим - осязаемым, словно тяжелой сон, пронзаемый короткими периодами вязких сновидений и состояний полудремы. Он начал пусть неясно, осознавать свое существование. Потом, вспоминая этот период своего пребывания в новом мире, он сравнивал его с младенчеством.
Позже, когда вспышки - менее яркие и уже осознаваемые - стали обычным явлением, а мозг его достаточно развился, Конкордатс понял, что озарения связаны с тем, что неведомая сила заполняет его тело. Эта сила вливала в него жизненные соки, возбуждала сознание. Во время озарений он становился частью чего-то большого, сверхъестественного. Он слышал отзвуки то ли речей, то ли мыслей того, кто вселялся в него, переживал безудержное ликование, наполняющее все клеточки тела, переживал чувство причастности к чему-то высокому, непостижимому в реальности. Потом, когда все заканчивалось, он забывал о том, что видел и слышал в эти слияния, но отзвуки ярких ощущений еще долго жили в теле, медленно просачиваясь в сознание, превращаясь там в новые, не всегда поддающиеся объяснению слова и понятия.
Постепенно к Конкордатсу начала возвращаться память о прошлой жизни. Сначала он стал видеть сны. Это были большей частью эпизоды битв, в которых сходились в единоборстве люди и войска, вздымались на дыбы кони, мелькали знакомые, но неузнаваемые лица. Понимая, что это отголоски его прежней жизни, Конкордатс пытался вспомнить, что же это была за жизнь. И однажды он вдруг вспомнил.... Вспомнил клинки, напором своим превышавшие его возможность противодействовать им, сминающую тело усталость, мешавшую разить точно и беспощадно, нагромождение тел, не позволявших двигаться так, чтобы лишать врагов их уверенности и настойчивости. Вспомнил тот момент, когда вдруг почувствовал, что обречен. Он будто бы снова ощутил сокрушительный удар палицей, ошеломивший его и повергший наземь, почувствовал ищущие слабину в доспехах удары клинков и резкую боль в межребрье, когда один из них наконец прорвался сквозь металлические кружева к телу... А затем его ослепила та первая, вернувшая ему сознание, вспышка, сияние которой обозначила грань непостижимой бездны мрака, которая разделяла роковой удар клинка и его осознание себя здесь. Небытие оказалось лишь переходом, а не финалом земной жизни.
Глава 2
"Кто знает, может быть, жить - это значит умереть, а умереть - жить?".
Эпикур
Осознав, что он мертв, Конкордатс словно ожил. Определенность, пусть и самая мрачная, хороша тем, что позволяет подумать о дальнейшем. И если все известное и понятное, в том числе и самое страшное, позади, это не значит, что впереди пусто. Первое, что увидел Конкордатс, когда наконец пришел в себя окончательно, были два ярко горящих факела, закрепленных в металлических, изящной ковки упоры. Первое, что услышал, была тишина - тягучая и умиротворенная. Такую он слышал в родовом склепе.
Конкордатс кликнул слуг, но никто не отозвался. Он был один в этом незнакомом, хотя почему-то и не чужом ему доме. То странное обстоятельство, что он остался один - человек его положения никогда не остается один - было первым вкупе с множеством других несуразностей, которые подсказывали, что его нынешнее состояние не совместимо с жизнью. Его жизнью.
Горячее любопытство охватило его. Тело послушно откликнулось на желание встать. Оказалось, что он одет. Одет по-походному: в легкую одинарную кольчугу с панцирными пластинами на груди и животе, в штаны из мягкой толстой кожи, тяжелые кавалерийские сапоги со шпорами. На перевязи - простой, без убранства - длинный узкий меч, за поясом - два кинжала. Он узнал и одежду, и оружие - все это было его. Конкордатс обнажил кинжалы и, толкнув ногой дверь, оказался в коридоре. Узкие, вытянутые вверх окошки-бойницы, нижний край которых располагался на высоте плеча, частыми маячками светились в стенах, уходящих вдаль. Яркий свет падал из них наклонно, резко очерченными полосами, хотя воздух был совершенно прозрачен. Пол был устелен широкими, грубо тесаными плахами, потолок, забран в узкую доску, опирающуюся концами в поперечные потолочные балки. На неоштукатуренных стенах кем-то развешаны были щиты и самое разнообразное оружие, которое он доселе не видел, никогда не держал в руках и не забирал у поверженного неприятеля.
Странная эта галерея совсем не напоминал ни одного из виденных им изнутри замков, куда более обустроенных и обжитых. Скорее она был похож на южный форпост герцогства - маленькую древнюю крепостицу Ют, близоруко всматривающуюся свои донжоном в сторону давно дружественного сопредельного графства.
Но вот что интересно: Конкордатс почему-то отлично знал, что это жилье принадлежит ему. Он был совершенно в том уверен, будто только что получил от нотариуса все бумаги, подтверждающие право наследования. Однако ни нотариуса, ни бумаг, конечно же, не было и в помине. Конкордатс не представлял, на каком праве держал эту собственность, но это его нисколько не волновало. Пройдясь по коридору, попробовал на руку несколько мечей, а потом охваченный внезапным порывом, вдруг выхватил из гнезда копье и мощным движение метнул его в дощатую дверь, едва различимую в конце коридора, и рявкнул от удовольствия, так как попал в самую ее середину - именно туда, куда метил. Эхо шарахнулось от него, в испуге натыкаясь на неровности стен, и дробясь на отголоски. Дом наполнился звуками и загудел, словно отвечая. Конкордатс, выдернул, упершись в дверь ногой, копье и метнул его в другой конец коридора. Оно, промчавшись под самым потолком, долетело до тупиковой стены, ударилось в каменную кладку и со звоном отскочило. Конкордатс, довольно хмыкнув, продолжил свой путь. Ну и что он утратил, оставив тот свет? Тот, этот - придется привыкать к смене названий.
За дверью, из которой он только что вырвал копье, был небольшой тамбур. Вверх шла узкая винтовая лестница, еще одна дверь, видимо, вела на волю: сквозь щели в ней пробивались ниточки света. Конкордатс секунду поколебался, но, преодолев подмывающее его любопытство, сначала поднялся по лестнице и оказался на узкой площадке, на которую выходила забранная в железо массивная дверь. Толкнул ее рукой, но дверь не поддалась. Что ж, успеется, есть что посмотреть, без применения силы.
Конкордатс спустился вниз и распахнул дверь наружу. Первое, что он увидел, было небо - белесое и совершенно ровное, пронзаемое нитями внезапных ослепительно голубых вспышек. Небо без облаков и солнца. Оно было устрашающе безучастным, глухой, едва уловимый, однотонный гул исходил из его глубин. От него веяло тоской и безысходностью. Конкордатс, потрясенный этим зрелищем и совершенно уверовавший в то, что находится в загробном обиталище, совсем было собрался пасть на колени и молиться, но промедлил секунду, отвлекшись на предметы низменные, бытовой своей ординарностью здесь неуместные, а потому поражающие воображение, и упустил момент. Он вдруг увидел, что находится на высоком, грубом крыльце, выходящем на двор, мощеный булыжником. Вдали виднелись хозяйственные постройки, а напротив крыльца располагался скульптурный фонтан в виде склоненной над разбитым кувшином обнаженной женщины, с огорчением наблюдающей за тем, как вода бодрой струей вытекает из пробоины. Вода эта по желобу бежала вдоль высокого частокола к конюшням. Фонтан Конкордатсу понравился. Он подошел поближе, внимательно оглядел женщину и остался доволен ее сложением, а вот частокол пришелся ему не по душе: показался низким. Конкордатс критически осмотрел его и вдруг разглядел среди зелени сливающихся крон остроконечную красную крышу. Веселая и совсем не гармонирующая с его настроением. Это его приободрило.
Наряду с таинственным и устрашающим было ЗДЕСЬ много понятного, не возвышенного, а совершенно приземленного. Это не удивило, но успокоило: ведь фруктовый сад, как говорил его духовник, помещался в раю, а сковородки пока Конкордатсу нигде не встретилось. А небо... Что ж небо! Он принюхался, но запаха серы в воздухе не уловил.
Глава 3
У вдохновения нет расписания.
Гриффины (Family Guy)
Конкордатс прошелся по двору. Он поймал себя на мысли, что хотя и считает это все своим, однако чувствует себя здесь не совсем уверенно, не по-хозяйски. Почему? Конечно, волновало его и то, что не мог он понять на основании чего и кем была жалована ему недвижимость. Лен это или феод, собственность или держание? Но, в конце концов, какая разница? Здесь всем сюзерен - Лорд, именно так он и обращался к Нему в молитвах при жизни. Другое волновало его значительно больше. После кого достался ему этот дом - без признаков жизни, но будто обжитой не одним поколением? Где населявшие его ранее? Что с ними? И отсюда следовал вопрос, что будет с ним, Конкордатсом? Двор совершенно пустынен. Будто челядь, заслышав шаги нового господина, спешно попряталась. Ему даже показалось, что он чувствует на себя взгляды укрывшихся за постройками. Конкордатс зашел на конюшню, но не увидел там ни людей, ни лошадей. Второе, между прочим, огорчило его больше. Не было и признаков того, что конюшня обитаема: даже следов сена или навоза, хотя разнообразная сбруя была развешана по стенам, как на продажу. Но иной раз ему чудились какие-то звуки: то удар копыта, то отголосок ржания. И казалось, вот сейчас, в этом загоне увидит он высокого крепкого коня, и представлялось ему, что будет он непременно вороной масти. Пройдя меж пустующих загонов, Конкордатс вновь вышел во двор. Зачерпнул воды из фонтана и поднес ко рту, но, прежде чем пить, задержал ладонь у рта - понюхал воду, пытаясь учуять какой-нибудь запах (серы, что ли?), и не обнаружив, сделал осторожный глоток. Вода! Вода, просто вода: пролитое из горсти омочило одежду. И тут он без удивления вспомнил, что за все время, проведенное здесь, ни разу не подумал ни о питье, ни о пище, потому что не испытывал ни жажды, ни голода.
***
Горячий толчок в лицо. Это не ветер! Похоже, но другое: словно сгусток тепла, начиненного легкой силой отталкивания, сходной с той, что заставляет свежевымытые волосы уклоняться от расчески. Это клич Сущего. Конкордатс напрягся и застыл в ожидании озарения. Вспышка была так ярка, что мир померк перед глазами. Последнее, что увидел он в меркнущем мире, была конюшня с распахнутыми воротами, в проеме которой - откуда только взялся - бил копытом твердый грунт вороной конь, словно вырезанный этой вспышкой из сгущающегося мрака. И еще успел подумать, что он сам, словно конь под Сущим, который ангел ли, дьявол ли - пока неизвестно, да только для него все едино - наездник. И тут же сознание его свернулось, притупилось, а душа наполнилось ликованием... Озарение!
Что такое озарение? Или может быть вдохновение, ибо наполняющее озаренного не есть свет в чистом виде... Свет летуч, он не может составить внутреннего содержания. Озарение - это, когда все вокруг вдруг вспыхивает ярким, пульсирующим свечением, когда порыв ветра... или не ветра, но чего-то ощутимо бьющего в лицо, откидывающего волосы, горячащего кожу - пронзает тебя, продувая насквозь и наполняя энергией. Когда вдруг легкость наполняет тело. Ты чувствуешь в себе небывалые силы и способность совершить то, на что в обыденной жизни не хватает сил.
Все это связано с явлением Сущего. Почему Конкордатс знал о нем? Он не мог этого объяснить. Он просто ощущал чужую волю, подчинявшую его собственную. Он вдруг начинал чувствовать себя частицей чужого Я. Сознание словно становилось общим, и неизвестно было, где та граница, по которой происходит раздел Я - не Я. И еще состояние радости, опьянения происходящим, отуманивающее сознание и чувство отрезвления в конце, после которого остаются самые смутные воспоминания о том, что было, и какие-то мысли и знания, будто забытые Сущим. Например, слова, которыми Конкордатс никогда не объяснялся при жизни...
И еще письмена. Когда мир растворится, перед глазами возникает кружево из знаков, петелька за петелькой, строка за строкой нараставшее снизу. Неведомые знаки вытягиваются в причудливые линии, мерцающие огни прорисовывают за этим кружевом плохо различимые контуры, образуя на некоторое - весьма малое - время причудливые видения, смысл которых глаз не успевает уловить. И слышались тогда из глубин видений звуки, мелодичные или резкие, а еще плохо различаемые обрывки фраз. Неясное звучание, то напоминающее дробь барабана, то стук копыт, то перестук каблуков в танце, то далекий напев. Конкордатса захватывала и опьяняла эта ритмичность. И раздражение охватывало его, если вдруг по неведомым ему причинам, ритм сбивался, нарушаясь или теряясь в какофонии неведомо откуда взявшихся шумов. А такое случалось довольно часто. И тогда неведомая сила вмешивалась в звучание, повторяя много раз трудное место до тех пор, пока ритм не выравнивался. Но иногда выправить звучание не удавалось и тогда все барабан резко замолкал и сразу же устанавливалась тишина: сущий в таких случаях уходил резко, будто бы захлопывал за собой дверь.
Глава 4
Если ты знаешь себя, но не знаешь врага, то рискуешь проиграть бой.
Д. Намрак
Конкордатс вышел со двора и попал на улицу, мощенную булыжником, зажатую с двух сторон высокими заборами. За-над ними - крыши строений, кроны деревьев. Тусклые, приглушенные краски. А что, собственно, он ожидал увидеть? Было тихо. И только едва слышно и монотонно звенели небеса. Впрочем, он уже почти не воспринимал этого шума. Гробовая тишина, - усмехнулся Конкордатс и двинулся вдоль по улице. Камень откликнулся его подошвам звонким стуком. И никого! Он не без волнения готовился к встрече с кем-то из здешних обитателей, однако, улицы были пустынны, хотя за высокими заборами, в глубине усадеб слышались голоса. Сначала эта безлюдность его удивила, потом насторожила, потом раздосадовала и, наконец, рассердила. Странно. Потому, когда послышались впереди отзвуки речей, он обрадовался и приосанился, обдумывая повод начать вежливую беседу и подыскивая в памяти слова приветствия, которые бы звучали и достойно и в то же время дружелюбно. Ибо, признав всех населяющих чистилище равными себе, он совершенно не собирался уступать в этом равенстве первенства. Но чем ближе приближался шум голосов, тем менее Конкордатсу они нравились, поскольку были вызывающе громки. Так не шумят простолюдины, которым за не приличествующую подлому сословию наглость быстро обломает бока древками копий городская стража, так не шумят подгулявшие дворяне, которые опасаются все-таки получить укорот со стороны вельможи, следующего в сопровождении вассалов и дворни на богомолье или охоту, так не шумят вельможи, которые именно тишиной, сопровождающей движение их кавалькады, привлекают к себе внимание. Так шумят только те, кто не чувствуют над собой никакой власти. Навстречу ему, перекрывая собой улицу валила веселая компания, по всему видно было, что господа искали развлечения, и повод устроить скандал им подошел бы как нельзя кстати. Многие из них были в черных масках, наподобие карнавальных, но без блесток. Возглавляла шествие дама в черном, ведущая на поводке ослика. Конкордатс сместился с центра дороги чуть вправо, это была единственная уступка, которую он соблаговолил им сделать. Он не знал, есть ли среди них равные ему по положению, но, как человек здесь новый, посчитал возможным проявить вежливость в форме такой предупредительности. К тому же, сместившись с центральной линии, он обеспечивал себе более удобную позицию и для обороны, и для атаки. Заметив Конкордатса, гуляки подобрались. Бравый вид увешанного оружием молодца с нахальным взглядом их несколько насторожил, однако они знали то, чего тогда еще не знал он - образ не равен сути. Потом Конкордатсу и самому много раз приходилось встречать бравых с виду рубак, которые оказывались никудышными бойцами. В прошлой жизни такое было невозможно. Кичливость и заносчивость были следствием положения или личной доблести, поскольку провоцировали окружающих на агрессию, и те, кто безосновательно позволял себе быть высокомерным, давно почили в бозе. Лишь тот мог выдержать натиск желающих наказать гордеца, кто обладал для этого высоким положением или исключительными качествами воина. В тот момент, когда Конкордатс не сошел на обочину, а лишь сместился с тем расчетом, чтобы протаранить толпу в удобном для него месте, он проявил суть и обеспокоил их, но было уже поздно. Противостояние состоялось. Впрочем, для Конкордатса оно началось значительно раньше, ибо сама манера их поведения была для него сродни вызову. И нужен был только явный повод. И он нашелся. Какая-то мелочь, о которой тут же забыли.
Блеснули клинки и черномасые, взяв его в полукольцо, решительно, самоуверенно и не очень умело атаковали. Он уклонился от столкновения, откатив назад и вправо, запутал нападавших этим движением, развернув их так, что они оказались за спиной друг у друга, и тут же контратаковал. Клинки его кинжалов поразили двух его соперников, не давая им возможности увернуться или отпрянуть. Атака его была так стремительна, что ошарашила толпу. Но... Конкордатс и сам был ошарашен. Результатами своей атаки. Пораженные им противники не пали в судорогах на дорожную брусчатку, а, отпрянув, остались на ногах, будто бы металл не побывал в их чреве, будто бы не пронзил их внутренности. Они вели себя так, будто просто хорошенько получили по бокам. Воспользовавшись его замешательством, враги перехватили инициативу. Они бросились на него со всех сторон.
И тут случилась вторая неожиданность: его броня не держала ударов их шпаг и кинжалов. Даже самое легкое касания оружия отзывалось в теле, словно удар хлыста: жгуче и болезненно. И каждое такое прикосновение отнимало у него силы. Большинство ударов и касаний Конкордатс парировал, но те, что не смог, обессилили его. Уже через несколько минут он чувствовал себя смертельно уставшим. Враги его выглядели не лучше. Некоторые сидели на земле с отрешенным видом, другие продолжали нападать, но уже не так яро, как ранее. Дама в черном, привязав ослика к ограде, издавала истошные вопли, бегала по обочине то ли колдуя, то ли воодушевляя своих сотоварищей. Иногда и сама запускала в Конкордатса дротик, но они чаще всего летели мимо цели или же легко отражались. Но Конкордатс сильно устал. И, поскользнувшись, тяжело дыша опустился на одно колено. В голове зашумело, желтые с ядовитой прозеленью круги поплыли перед глазами. Он опустил веки, понимая, что это все. Что же дальше? Снова смерть? Теперь куда? Но вот какое-то движение вдруг возникло рядом, и подчиняясь ему, вокруг Конкордатса образовалось свободное пространство. Сразу стало светлей. В глазах прояснилось. Прохладная влага протекла ему в рот. Он сделал несколько жадных глотков и почувствовал, как силы возвращаются к нему.
- Вот и хорошо, - сказал человек, державший в руке серебристую плоскую флягу, из которой только что пил Конкордатс. Это была женщина, скорее девушка в светлой одежде, с упрямым и умным взглядом. Конкордатс с ее помощью приподнялся. Бравый, несколько тяжеловатый в движениях рыцарь оттеснял толпу, размашисто разя мечом. Нападавшие, не выдержав свежего напора, отступили. Дама в черном, вскочив верхом на осла и изрыгая проклятия, ускакала первой, ее свита рассеялась в окрестных садах и канавах, унося тех, кто не мог идти сам.
Рыцарь подошел, и Конкордатс смог рассмотреть его. На воине был блистающие золотым отливом цельный панцирь, с причудливым искусным тиснением, который сидел на чуть грузном теле удивительно ладно, словно был не выкован, а сшит. И носил он свою металлическую одежду так же легко, как иные носят камзол. Однако облачен был Рыцарь не как подобает: не было на нем шлема, и перчаток не было.
- Я благодарю вас, мадам, и вас сэр, - начал было Конкордатс, напрягая силы.
- Да ладно, - махнул рукой Рыцарь. - Ничего особенного. Они уже еле стояли на ногах.
- Подобно мне, - усмехнулся Конкордатс.- Но кто это?
- Помню, что была вспышка, - отвечал Рыцарь терпеливо, но с такой интонацией, словно приходится объяснять, как и почему он сегодня проснулся.
- А до этого?
- Ничего.
- Совсем ничего?
- Совсем, - ответил рыцарь, чуть подумав. - А что-то должно было быть? - Спросил он чуть насмешливо, но без ехидства, видимо, учитывая нездоровое состояние своего собеседника.
- Я тоже не сразу вспомнил. - Конкордатс произнес это с некоторым беспокойством. Этой фразой он словно пытался утешить себя. Но почему?
- А что вы вспомнили? - спросила с любопытством дама.
Но он ничего не ответил, потому что понял, этот разговор преждевременен.
Они посидели рядышком на обочине, после этого Рыцарь помог Конкордатсу подняться на ноги и, прежде чем попрощаться, поинтересовался, дойдет ли он сам? (Конечно, дойдет, не хватало еще чтобы его вели под руку на глазах у досужих горожан). Дома Конкордатс вместо того, чтобы завалиться на кровать в чем был, впервые попытался раздеться. Но ему удалось лишь освободиться от шлема: он не смог даже найти застежку плаща. В сердцах разрубив мечом табурет, он упал на свое ложе и забылся сном.
Глава 5
Кто испытал наслаждение творчества, для того уже все другие наслаждения не существуют.
А.П. Чехов
Но и на этот раз подойти Конкордатс к монаху не сумел. Вновь помешали обстоятельства. Пока он придумывал фразу, приличную для знакомства со столь благочестивым лицом, общество переместилось к большому камину. Иманэ, оказалась в центре широкого полукруга: все внимание было приковано к ней. Она замерла на мгновенье, откинув голову, потом вдруг сделала вперед быстрый легкий шаг и коснулась ладонями каменной боковины камина справа от зева. И тот час огонь, дремавший в угольях, рванул вверх и бросил в лица сгрудившихся возле камина людей охапку золотых отблесков. Языки пламени забились в стремительном ритме, отбрасывая на пол и стены мечущиеся блики. Это было захватывающее и чарующее зрелище. Пламя, горячее, богатое оттенками - от солнечно-майского до мягко багрового, отдающего в февральский фиолет - бушевало неистово, и за всем этим была Иманэ, словно душа ее выразилась в этих горячих всполохах.
Последний всплеск - и изображение, сложившееся из всполохов, застыло в проеме каминного экрана. Шум радостного восхищения пронесся среди присутствующих. Глаза Иманэ сияли восторгом. Видно было, что она испытывает в этот момент высочайшее наслаждение от того, что ей удалось воплотить себя в огненной феерии, и от того, что друзья ощутили ее власть над стихией и радуются ее успеху. Каждый из них спешил выразить свое восхищение. Но вдруг тональность шума изменилась. Конкордатс не сразу уловил том момент, когда из благожелательно-радостоного, прерываемого всплесками смеха, разговор стал напряженным. Из него вырвались, возвысились несколько спорящих голосов, наполнившихся металлом настолько, что звенели, сталкиваясь. А потом остались и вовсе два: мужской и женский. Мужской, полный сознания своей правоты, нападал, женский, растерянный, защищался. Защищалась Иманэ. Это было так неожиданно, ведь только что она купалась в волнах поклонения, что Конкордатс не поверил своим ушам. Он пробился к месту спора, растолкав зевак, с интересом наблюдавших за назревающим скандалом. Молодой господин с радостным выражением лица, каковое появляется у мелкого старательного клерка, обнаружившего у своего более способного товарища незначительную ошибку и получившего тем самым возможность заявить о своей значимости, азартно нападал на Иманэ. Разговор шел о причудливом изображении, возникшем на экране камина, где яркие языки пламени вдруг застыли в напряженном горячем рисунке. В переплетении горячих волокон угадывался сложный, многоплановый, может быть не совсем четко выраженный, но причудливый и волнующий этюд.
- Этот прием огнетворчества уже не нов, милочка. У тебя есть работы и поинтересней. Стоп, - вдруг воскликнул он с нескрываемой радостью, будто внезапно осознал что-то важное - а это и не оригинал вовсе. Заимствование! Сознательное заимствование. Я даже знаю, откуда взят сюжет, - и он победно поправил узел своего щегольского галстука.
Иманэ была смущена до крайности. Видно было, что она никак не ожидала этой атаки.
- Да, сюжет может быть и не нов, - слабо протестовала она, - но цвета, композиция...
И растерянно оглянулась, ища поддержки, однако странное дело: ближние, несколько минут назад игравшие, словно свита играет короля, хозяйку салона, вдруг сникли и глухо молчали. Господин в сером, стоящий поодаль со скучающим выражением лица, небрежно взглянув на картину, выговорил невыразительно и монотонно, но со значением, будто бы не говорил, а изрекал: "Штампы, Иманэ". И многие, кто стоял рядом, и, казалось, только и ожидали его авторитетного мнения, тут же согласно и сочувственно закивали головами, мол, да, штампы, и мы видим, мы тоже в этом понимаем. Трехслойное окружение, только что непроникаемо плотное, вдруг растрепалось, ослабило свои объятия. Конкордатс без напряжения прорвал его, полюбовался на изображение, а затем, сознательно не замечая серого, повернувшись к гордо приосанившемуся клерку, сказал почти нежно:
- Вы, судари, профаны в искусстве светоживописи.
Серый гордо промолчал в ответ, а клерк взорвался:
- Кто ты такой, чтобы мне выговаривать!?
Но словно споткнувшись о взгляд Конкордатса, отступил. Лицо его пошло пятнами. Он набрал воздуха, словно для того, чтобы возразить, меж тем правая рука его паучком пробежала, нервно перебирая пальцами, вниз по камзолу к эфесу шпаги, но, не добежав несколько шажков, словно испугавшись блеска гарды, быстро вернулась назад к галстуку, который только что оставила.
Конкордатс, проследив это движение, усмехнулся:
- Я могу доказать, что эта миниатюра исполнена человеком, не нуждающемся в образцах, поскольку он черпает сюжеты и образы в душе. А коли вы сами того понять не в силах, то у меня есть убийственный аргумент, - говоря это, он вызывающе положил руку на эфес меча, - который, уверен, поразит вас настолько, что вы уже просто не сможете больше поддерживать свои абсурдные утверждения.
Клерк смешался. Чувство свободы и уверенности, которое испытывает победитель, не встречающий сопротивления, пьянящее ощущение окрыленности, которое испытывает обыватель, на секунду ощутивший себя ПРАВЕДНИКОМ, ГЛАГОЛЯЩИМ ИСТИНУ, оставили его. На этот раз, чтобы стать триумфатором, надо было драться.
Дерзкая реплика Конкордатса, подкрепленная надменным выражением лица, в котором читалось нескрываемое желание поединка, качнула толпу. Большинство присутствующих испытало внутреннее волнение и порыв к действию, ограничившиеся, впрочем, у многих лишь судорожным движением губ. Но несколько человек молча встали рядом с критиком, всем своим видом показывая, что они готовы обнажить клинки. Конкордатс мог поручиться, что далеко не все они уловили причину ссоры. Видимо, это были те, кто отреагировал на его тон и воспринял наглость никому неизвестного забияки как личный вызов. Странно переместился монах, став так, чтобы то ли лучше видеть, то ли, чтобы продемонстрировать свою совершенною непричастность к происходящему и одновременно выказать свое презрение к людской суете. Однако и Конкордатс не остался в одиночестве. Стремительной, легкой тенью мелькнула через залу к нему стройная фигура. Широкополая шляпа, плащ и шпага говорили за то, что это юноша, но манера держаться, изящество сложения и голос противились такому предположению. Мрачноватого вида господин с пронзительно-едким взглядом, тот самый Волдик, который давеча доказывал старшему своему товарищу, что Сущая нуждается в Иманэ больше, чем та в ней, так же встал рядом с Конкордатсом.
- Друзья мои, - сказал Конкордатс, обращаясь к соратникам. - Я здесь не так давно и могу ошибиться в поступках, тем самым невольно нарушив местные обычаи. Прав ли я, предположив, что драться в доме нашей очаровательной хозяйки, было бы не совсем пристойно.
Он обернулся, словно ожидая ответа, к невысокому своему товарищу, но на самом деле за тем, чтобы понять наверняка, кто это. И увидел, когда тот поднял лицо, закрываемое до этого широкими полями шляпы, что черты его женственны, однако взгляд пылающ и тверд. Голос, вот что поможет решить загадку, подумал Конкордатс.
- Сударь, - сказал он, - если уж выпало нам стоять плечом к плечу против неприятеля, то не могли бы вы назвать себя? Но когда у вас есть причина скрывать свое подлинное имя, а ваша манера держаться и прятать лицо, говорит за это, то соблаговолите хотя бы сообщить мне ваш ник, чтобы в случае опасности я мог предупредить вас окликом.
- Вы можете называть меня Фокс ин Умбра, - сказал его собеседник высоким голосом, и Конкордатс склонился ко мнению, что перед ним дама. Но виду не подал и, изысканно поклонившись в ответ, как кланяются мужчинам, произнес свое имя.
- Меня вы можете окликать "Волдик", - сказал второй его товарищ. - И не только во время сражения, но и во время пирушки. Тем более, что драки, скорей всего, не будет,- добавил он и указал рукой на клерка, с несчастным видом протискивающегося сквозь толпу к двери. Вид у него был жалкий.
- Но ведь ему, действительно, больно и обидно! - воскликнула вдруг Иманэ, глядя на Конкордатса растерянным взглядом, словно ища у него поддержки.
- А тебе? Тебе не было больно и обидно, выслушивать глупости этого завистника? - Отвечал он, настраиваясь продолжить разговор, ибо, как ему показалась, что после того, как он защитил ее от наглой нападки, между ними возникла дружеская симпатия, переводящая его в разряд близких друзей. Однако Иманэ, кажется, не заметила его порыва, а может быть именно потому, что заметила, повернулась к нему спиной. Но сделала это как бы и не специально, а просто потому, что к ней как раз в этот момент с другой стороны подошел святой отец, пряча под приспущенными веками горящий чадящим пламенем взор.
Глава 6
Где пиршество или застолье, там обязательно монах или священник.
Сицилийская поговорка.
- Я слыхал это ваше недавно, - проговорил монах, зорко взглянув на Иманэ из-под надвинутого на лоб капюшона и тут же погасив взгляд.
- Ты слышал?
- Да, мы с Сущим бываем у вас иногда. Я слышал, как звучит эта огненная миниатюрка в звуке.
- Не знала, что вы заходите к нам. Приятно удивил, - откликнулась она с почтением. Голос ее замер на мгновенье, и Конкордатсу показалось, что она сейчас добавит "отче". Но нет, пауза так и осталась незаполненной.
Разговор этот ему не нравился. Во-первых, потому что монах, слишком выразительно молчавший до этого, заговорил со столь же выразительной интонацией, с которой имели право говорить лишь люди значительные, то есть признанные таковыми обществом, в данном же случае Конкордатсу, вообще недоверчивому к авторитетам и имевшему слабость к их низвержению, почудилось явное самозванство. Во-вторых, не понравилось то, что Иманэ всем своим видом, всем поведением вдруг начала демонстрировать перед монахом свою незначительность. Это было по сути неверно, и потому выглядело неискренне, хотя, - и в том сомнения не было - говорилось и делалось от души. В-третьих, ему не нравилось то, что такое ее поведение вдохновляло монаха на демонстрацию своей особенности.
- Почему не заходим? Удивлен твоими словами, - отвечал монах, - если ничего не говорим, то, значит, и не заходим? - В голосе его прозвучало недоумение, и ясно было, что удивлялся он ее непониманию той простой истины, что его смиренность в некоторых случаях даже превосходит его незаурядность. Не потому, что незаурядность мала, а потому, что смирение, порожденное тяжкой духовной работой, достигло в его душе колоссальных размеров.
- Мне казалось, что тебе неинтересны мои работы, - оправдалась Иманэ. - Я так думала, но это никак не влияло на моё к тебе отношение. За критику я всегда благодарна, а вот с "доброжелателями" труднее... Как различать доброжелательных и доброжелателей"? Они бывают так похожи...
- В этом-то и вся сложность, - произнес святой отец значимо, интонацией подготавливая свою собеседницу и всех, кто внимал ему в тот момент, а таковых собралось немало, к тому, что сейчас прозвучит мудрое слово. И все напряженно вслушались. - Самое выдающееся достижение дьявола состоит в том, что он заставил поверить всех в свое несуществование. Здесь мы видим то же самое.
Конкордатс хмыкнул, не уловив аналогии. Мудреный выходил разговор.
- Емкая аналогия, - поспешила согласиться со святым отцом Иманэ. И тут же добавила комплимент собеседнику, умалив свои достоинства, - Не думала об этом в таком ракурсе.
Конкордатсу очень хотелось влезть в этот разговор, однако повода не представлялось. Монах не грубил, не вымогал, он говорил то, что хотел сказать сам и то, что хотела услышать Иманэ. Но то, как держались они при этом, вызывало у Конкордатса протест. Монах уже заслужил хорошую оплеуху, интересно было бы посмотреть, как будет он выглядеть, когда вслед за клобуком слетит с него спесь. А Иманэ... Странно, насколько она не знала себя. Во всем, что она делала: в манере держаться, говорить, слушать сквозила особая, неосознаваемая ею одаренность. И главный ее талант - был талант общения, талант сопричастности к происходящему, к потребности примерить на себя все боли мира.
- Ты и сама попыталась прекратить этот разговор,- бубнил меж тем монах с назидательно-одобряющей интонацией, - я видел. Но, как всегда, слишком мягко, чтобы вдруг случайно не обидеть "сирых и убогих"...Говорят, "не суди..." и я не берусь судить. И обижать не люблю. - Он помолчал, и вдруг добавил неизвестно зачем: "Но когда нападают - яростно защищаюсь". - Но тут же подпустил толику смирения в фразу: "Если успеваю".
Конкордатс понял вдруг смысл этой тирады. Монах, признав в нем - Конкордатсе - соперника, объяснял Иманэ почему он не пришел к ней на помощь, когда она в том нуждалась, и как относится он к тем лицемерам и выскочкам, которые, рядясь в одежды доброжелателей, на самом деле вынашивая дьявольские замыслы.
Монах побормотал еще, явно красуясь и поворачиваясь к собеседнице то так, то этак, чтобы она могла лучше рассмотреть его добродетели, и Иманэ почти с восторгом любовалась ими.
Наверное, надо было пропустить вызов взревновавшего святоши мимо ушей, однако земные привычки взяли верх, и Конкордатс с той почтительностью, к которой привык общаться с людьми, которых собирался отправить к праотцам, обратился к монаху:
- Сударь,- он специально применил здесь обращение, неприменимое к духовным лицам, - осмелюсь просить разъяснения. Вы сейчас так мудро и глубокомысленно разобрали ситуацию, сложившуюся накануне в неком доме, объяснив истоки и побудительные мотивы случившегося, обрисовав в общих чертах людей благородных и мудрых, а также тех, кто, пользуясь благосклонностью и долготерпением хозяйки, приносит ей огорчения и душевные страдания. Не могли бы вы уточнить, к какой из групп, по вашему мнению, относится ваш покорный слуга Конкордатс, и к какой вы относите себя? - И смиренно склонил голову в ожидании ответа.
- Я не стану отвечу вам, - отозвался монах голосом полным ехидного смирения, - не обижайтесь. Во всяком случае, здесь. Может быть где-нибудь и когда-нибудь. Тем более, что мое предназначение требует мне удалиться для беседы с высшими сферами.
Он не спеша повернулся и пошел к выходу, преисполненный понимания своей особой значимости.
- Сдается мне, мосье Конкордатс, что их бесподобие нажило себе сегодня смертельного врага, - послышалось вдруг сзади. Конкордатс повернул голову и увидел на уровне своего плеча крупную светло-коричневую лысину, незаметно перетекающую в широкий крепкий лоб, надвинутый на твердое, словно выструганное из хорошо просушенного дуба, лицо. Голова была плотно втиснута в покатые мясистые плечи, прикрытые рубашкой зеленоватого отлива. За правым ухом у говорившего белела большая с заранее примятым мундштуком папиросина. Как Конкордатс, никогда не видавший курительных принадлежностей, догадался, что это папироса, он и сам не смог бы объяснить.
- Имане, - переключился крепыш на хозяйку, - ты не спросила у пастыря, почему он сегодня без планки? Вы, верно, не знаете, - повернулся он к Конкордатсу, не дожидаясь ответа от девушки, - но гражданин монах всюду ходит с измерительной планкой. Она ему нужна, чтобы замерять уровни талантов. Но он никого не знакомит с результатами своих промеров.
- Ах, Ерофеич, - откликнулась Иманэ и посмотрела на него ласковым взглядом. - Ты опять бурчишь!
- Как это грустно, - отозвался Ерофеич, - получать такой взгляд, как вознаграждение за выслугу лет. Будь я молод и красив, мне не просто было бы заслужить его, а так мне его даруют как компенсацию за утраченные возможности... Впрочем, отставники они и в Сиите отставники!
- Вы ведь не станете враждовать со святым отцом? - улыбаясь, обратилась Иманэ меж тем к Конкордатсу. Но это была уже совсем другая улыбка - дружески сердечная.
- Кони с козлами не враждуют, - пошутил Конкордатс по-солдатски грубо. Он был недоволен тем, что остался по сути дела в дураках, и что посторонние поняли его состояние.
- Такие, как я, - отвечал Конкордатс, - друзья называют меня Кони. Сокращенно от полного моего имени - Конкордатс.
- Можно и я буду так вас называть? - И улыбнувшись в ответ на его поклон, добавила: "Как жаль, что я должна вас оставить. Столько дел!.
- Хороший дом, светлый - сказал Ерофеич, когда Иманэ, увлекаемая кем-то из гостей, покинула их, - один недостаток - нечего выпить, кроме того кваса, который катает в бочонке этот нечистый! Он ткнул пальцем в темно-красного чертенка. - А вот у Ерофеича на усадьбе совсем другой расклад: может быть, у него не так культурно, зато всегда есть, что выпить настоящему мужчине. Я вас приглашаю к себе, сэр! Или сударь?
- Как вам будет угодно!
- Я так понимаю, что это "да". Тогда пошли. Здесь сегодня ничего интересного больше не случится.
Но до усадьбы Ерофеича Конкордатсу в тот день добраться было не суждено. Как только они вышли за калитку, украшенную шаловливыми купидонами, горячий ветер шибанул Конкордатсу в лицо, и он замер, приготовившись воплотить Сущего. Ерофеич все понял, развел руками и, проговорив: "Святое дело! Ну, что ж, тогда в следующий раз", - быстро пошел прочь.
Конкордатс еще некоторое время видел его квадратную спину. Потом, ощутив слабость в ногах, нащупал рукой опору - ею оказалась металлическая стойка ворот - и оперся на нее. Правый Амур, забыв про яблоко, сочувственно смотрел на него. Левый ехидно щурился. Вспышка ударила в глаза Конкордатсу, мир стал стремительно меркнуть. Он, конечно, не решился бы подтвердить это под присягой, но ему в тот момент показалось, что в руках у малыша больше нет стрелы...
Глава 7
Озарение - это молния среди неясных мыслей отчаяния.
Евгений Ханкин
Но озарение можно назвать еще и затмением, потому что встреча с Сущим только в первый момент отмечена сиянием. Затем приходит мгла. А может быть просто ослепление. Растворение в Сущем (или растворение Сущего?) влечет за собой потерю непосредственной связи с окружающим. Мгла окутывает сознание. Словно пелена, состоящая из мерцающих пылинок застит глаза. Гул, состоящий, если прислушаться, из таких же, как и знаки, частых, перекрывающих друг друга пылинок звука. Иногда, под влиянием неведомых Конкордатсу сил, все эти пылинки сливаются воедино, и на мгновенье встает перед глазами, а скорее - в воображении, яркая, поддающаяся осмыслению картина. Но только на мгновенье. Она исчезает так быстро, что Конкордатс не успевает осмыслить видение, а оно не успевает задержаться в памяти. Сладостно подчиняться чужой могучей воле, чувствовать себя ведомым. Воплощением согласия и покорности.
Кто такой Сущий? Ангел, дьявол? Куда увлекает он Конкордатса? В Преисподнюю? Но почему в таком случае она не внушает отчаянья и ужаса? А ведь должна! Не об этом ли внешнем пространстве сказано в Евангелие? Туда будут отринуты грешные души на вечное пребывание. Это что же - экскурсия в адские просторы из Чистилища? Зачем? От чего предостережение, на что намек?
Но эти вопросы приходят уже тогда, когда все заканчивается. Когда возвращаются способность мыслить и действовать самостоятельно.
- Мистер Конкордатс, если не ошибаюсь?
Конкордатс приоткрыл глаза. Незнакомец смотрел дружелюбно и, видно, настроен был на долгий разговор.
- Мы встречались с вами третьего дня, - напоминает он, видя, что Конкордатс не изменился в лице, не сгладил улыбкой высокомерно вежливого выражения лица, - и имели приятную беседу о смысле творчества.
Конкордатс чуть склонил голову, но отвечать не стал. К чему вести пустые разговоры? Однако избавиться от неожиданного собеседника, видимо, не удастся. Он уходить не собирался. Во всяком случае, до тех пор, пока не выяснит, то что его интересовало.
- Ну как же, вспомните, наши Сущие беседовали о смысле творчества. Помните, мой сказал, о том, что берясь за перо, всегда настраивается на создание шедевра!
Вот тебе и на... Ничего такого Конкордатс не помнил. Но... Во всяком случае сказать, что его сегодняшний собеседник ему совершенно не знаком, было бы не верно. Что давало основания так думать? Мгла, состоящая из мерцающих искорок. Силуэт, на фоне мглы... Было! Он даже не припомнил, а словно бы сам создал в памяти эту картину, зацепившись за мелькнувший в памяти силуэт. И тот час к этому силуэту добавился, словно слепленный из биения звуков голос. Неясный, еле слышный, проходящий фоном. В памяти всплыла фраза, озвученная будто бы тем голосом и очень похожая на фразу, сказанную сейчас незнакомцем. Конкордатс наклонил голову, убирая этим движением надменно выпяченный подбородок и показывая, что вспомнил. Хотя, конечно, ничего он не вспомнил, так как еще не научился сосредотачиваться в состоянии озарения. И вслед за этим движением соткались в памяти звонкие слова: творчество, установка, шедевр. Все это было чужое, словно забытое кем-то и подлежащее возвращению. Но его новый знакомый, в отличие от Конкордатса, серьезно полагал, что имеет какое-то отношение к тому разговору и теперь вот пытается продолжить его.
- Вы, видимо, еще не очень освоились со своим...- Тут он довольно улыбнулся в ветвистые усы, - мы же с Сущим нашли полное взаимопонимание...Знаете ли, сударь, мой Сам (он сказал не Сущий, а Сам и это прозвучало у него несколько насмешливо и покровительственно) бывает самоуверен и тороплив. Оттого его суждения в прошлый раз были не достаточно точны и, может быть, даже противоречивы. Я хотел бы уточнить некоторые позиции. Тогда вы говорили, будто бы творец не ставит перед собой никаких задач...
- Я говорил? - удивился Конкордатс. Его начинало сердить непонятное упорство неожиданного собеседника. Он даже незаметно осмотрелся, уточняя, не отводит ли он ему внимание разговором, давая возможность черным маскам неожиданно напасть сзади. Но нет, вокруг было тихо. Собеседник на мгновенье, казалось, смутился.
- Ну да, конечно. Не вы. Ваш Сущий. Вы человек новый. А мы, те, кто уже хорошо освоились и наладили с Сущими контакт, не всегда разделяем себя и их. И вы обвыкнетесь.
- Ну, так вот с Сущим и говорите, пока я буду обвыкаться, - ответил Конкордатс довольно невежливо, чем смутил своего собеседника. - И это займет, сдается мне, немало времени, ибо попал сюда я совсем недавно. А до того ни с чем подобным мне дела иметь не приходилось.
- До того: До того, как попал? - опешил собеседник. - Когда это?
- В прошлой жизни... - ответил Конкордатс, начиная раздражаться его непонятливостью...
- Когда?!!
- Я имел ввиду: при жизни, - поправился Конкордатс.
- Не понимаю, - тряхнул головой собеседник, - при чьей жизни?
Такого тугодума Конкордатс ещё не встречал. Ну, на самом деле, как объяснить смысл простых вещей, когда проще того, как сказано, и не скажешь? А ещё берется рассуждать о высоких материях. Конкордатс прикинул, как лучше поступить: послать его ко всем чертям, или всё-таки продолжить разговор? Так как господин этот ему ничего плохого не сделал, он посылать его не стал.
- Перед тем, как умер, - уточнил он нехотя, и по выражению лица собеседника вдруг понял, что этого-то как раз говорить не следовало. Однако была и польза от его откровенности - незнакомец поспешно раскланялся и пружинисто убежал прочь ...
Глава 8
Что есть творческое горение: искушение лукавого или же благодать, ниспосланная свыше?
Г. Питерсон
Сущий вошел во вкус. Он "вызывал" Конкордатса по несколько раз в день и, облачившись в него, уводил в гулкие туннели преисподней. Человеческие тени, выступавшие из мерцающего тусклыми искорками полумрака, были зыбки и неуловимы в очертаниях. Но как только они оказывались в зоне контакта, словно искра проскальзывала по неясному контуру, прорисовывая силуэт. Конкордатс никогда не смог бы повторить грифелем этот абрис, но успевал понять, пока длилась движение рисующей искры, что скрывается в этом начертании. Абрис был для него словно знакомый символ, словно слепок с характера, с ума. Хотя и ничего определенного. Просто обозначение уровня, статуса собеседника. Большего разглядеть обычно не удавалось. Потому что тут же возникала пелена из непонятных знаков, вытянутых в множество рядов. Что-то скрывалось в этих начертаниях, какой-то неуловимый для Конкордатса смысл. Сущий же был, без сомнения, посвящен в секреты тайнописи - Конкордатс чувствовал это по его настроению, меняющемуся в соответствии с появлением новых рядов, которые он откуда-то это знал, назывались строками. Чувствуя эту связь, Конкордатс напряженно всматривался в просветы, стараясь увидеть что-нибудь между строк. Иногда это удавалось. Чаще всего получалось уловить взгляд собеседника, что было равнозначным уловить настроение. Только таким образом он мог участвовать в общении Сущих. Однако, постепенно Конкордатс научился определять характер этих разговоров. Часто общение носил весьма добродушный характер, но иногда они перерастали в поединки. И тогда Конкордатс чувствовал, что он нужен Сущему: тот подпитывался у Конкордатса энергией и задором!
Странные это были дуэли. Будто бы сходились две не поддающиеся словесному определению силы и, напрягаясь, противостояли друг другу. Буйная радость в такие моменты заполняла Конкордатса. И когда озарение заканчивалось, Конкордатс чувствовал, что в нем словно оставалась частичка Сущего. Со временем он начал распознавать среди обитателей Сиита тех, с кем встречался осуществленным. Они тоже узнавали его и делали это более легко, нежели он. Сегодня он вдруг узнал О*Ду. И прояснение это его не порадовало. Вчера, при встрече Сущих состоялся напряженный разговор, в котором его Сущий был переполнен чувством собственной состоятельности и как бы даже отчитывал собеседницу за что-то.
Не обижайся, О*Да - сказал Конкордатс, неуверенно подходя к девушке.
- Еще чего! Да и причем тут ты!? - у нее был веселый, звонкий, почти детский голос. Совсем не похоже было на то, что она расстроилась.
- Послушай, Конкордатс, - вдруг, смеясь, спросила она, - а зачем тебе эта железная шапка? Чтобы прикрывать глупую чугунную голову? Что же с ней может случиться? Она же крепче твоего шлема...
Конкордатс растерялся. Говорила эта девчонка с ним в манере вызывающей и дерзкой. Хотя он лично ей ничего плохого не сделал. И даже собирался было извиняться за чужие прегрешения. Ведь надо же понимать - Сущий это Сущий, а Конкордатс это Конкордатс. И если разобраться кто чей, то выйдет, что не столько Сущий его, сколько он Сущего.
Он подумал, что самое правильное сейчас уйти. Широкий плащ взвился у него за спиной, играя краями, как при порыве ветра, пусть и не очень сильного. Каблуки стучали твердо и звон шпор - это благородный аккомпанемент шагам дворянина, - был звучен и мелодичен.
Конкордатс представил, какое величественное зрелище продемонстрирует он сейчас... Гордая осанка, чеканный шаг, выразительная спина. Такое зрелище не оставляет женщин равнодушными. Он знал, какими глазами глядели в след ему женщины. Но ему не удалось красиво уйти. Острая боль пронзила колено, и он понял, что не дойдет до ворот. Надо было остановиться, но остановиться было никак нельзя: это выглядело бы глупо. Но не глупей, чем повалиться навзничь. А как раз это и произошло. Нога вдруг перестала держать, и Конкордатс, отчаянно взмахнув руками, грохоча всеми железными частями своего костюма, рухнул на спину. Лучше бы это произошло за воротами, - подумал он,- и закрыл глаза от бессилия, обиды и стыда. Проклятая нога!
Он очнулся в светлой просторной комнате. На кровати. Левая нога ныла, но как-то даже приятно и пульсировала горячими токами. Не надо было даже ощупывать ее, чтобы понять - колено распухло... На Конкордатсе не было доспехов. Только узкие штаны и рубашка. Как ей удалось все это снять? Она сидела возле кровати на высоком табурете и что-то шила. Услышав шевеление, О*да подняла глаза и с интересом стала его разглядывать, будто видела в первый раз. Рыжая! Так и есть - ведьма. Неприятный взгляд, с холодком. Это она подломила ему ногу! Но тут О*да улыбнулась, и Конкордатс, как ни хмурился, как ни сдерживался, не сдержался и в ответ раскатал губы в глупой улыбке.
Так, улыбаясь, они и смотрели друг на друга некоторое время. Потом Конкордатс сделав над собой усилие, сорвал свою улыбку и отвернулся к стене.
- Я должна извиниться? - спросила О*Да таким тоном, в котором послышалось Конкордатсу высокомерное недоумение и которым дают понять собеседнику, что далее последует "никогда!". Она секунду помолчала и добавила тихо, словно заканчивая фразу: "Извини". Внутри у Конкордатса потеплело. Он повернулся к ней и забрал в свою ладонь ее маленькую теплую кисть. Несколько секунд она сидела смирно, словно заранее отмеряла, сколько ему положено для компенсации душевных переживаний, потом со словами "подержался и хватит", убрала руку.
И Конкордатс не стал препятствовать, потому что более длительное держание было бы уже чем-то другим, а не жестом примирения. А он не знал, надо ли ему это. То есть надо ли ему это от О*Ды. 'Хороша бы была у меня подружка!' - подумал он вдруг весело. Но как ей удалось его раздеть? Он так и не смог даже расстегнуть пряжку на ремне.
- Ты можешь подняться? - спросила она. - Ты же понимаешь, что оставить тебя на ночь у себя я не могу...
- Мне бы тоже этого не хотелось, - слабо огрызнулся она, - в таком случае мне пришлось бы на тебе жениться.
- Это не так просто сделать, как тебе кажется, - ответила она с усмешкой, впрочем, скорее добродушной.
- Но проще, чем кажется тебе, - парировал он. - Настоящие трудности начнутся после.
- Не беспокойся, тебе их не испытывать. Как нога? - спросила она, понаблюдав за тем, как он растаптывался у кровати.
- Ходит...
- Давно это у тебя?
- Никогда не было.
- Значит это боль Сущего, - сказала она серьезно.
Он задумался на мгновенье и вдруг вспомнил, что во время последнего озарения ясно почувствовал боль в ногах. Его боль в своих ногах.
- Иди, ладно. Железки забери. - Она нагнулась, с трудом приподняла панцирь и тут же уронила его с ужасным грохотом. Конкордатс не исключал, что специально.
- Как ты это все носишь? - удивилась, кажется, искренне. - Слушай, ты ведь, наверное, очень здоровый?
- Есть здоровье, - ответил он, зло усмехнувшись, - и мгновенным движением подхватил ее, почти без усилия подняв под потолок и, покачав из стороны в сторону, посадил на шкаф. Она не цеплялась за его руки, и вообще вела себя вверху довольно прилично и все время молчала. Но когда он направился к выходу, спросила: "Ты хочешь меня здесь оставить?"
- А ты предлагаешь взять тебя с собой?
Она не ответила.
- Тогда он вернулся и подставил руки: "Прыгай!". Она спрыгнула без колебаний. И молчала, пока он держал ее на руках. Однако стоило ему поставить ее на пол... Впрочем, Конкордатс не стал ее слушать, а повернулся и пошел прочь твердым уверенным шагом под победный аккомпанемент шпор. Демонстрируя спиной все, что может продемонстрировать мужчина его склада и сложения. На этот раз нога его не подвела.
Глава 9
Или умейте побеждать, или умейте дружить с победителем.
Фокион
Конкордатс вернулся только к вечеру. Прошел по двору - все такому же пустынному, как и всегда - взглянул мельком на проем ворот конюшни, в котором ему давеча померещился вороной конь с метущейся гривой. Возле лестницы на второй этаж остановился, а затем вдруг решительно поднялся по ней до площадки. Тяжелая дверь, кованная железом, как и прежде, преграждала ему путь. Из-за нее не доносилось ни звука. Но ему вдруг отчетливо представилось, что за дверью кто-то есть. Будто бы с той стороны, точно так же, как и он, вслушивается в тишину неведомый ему обитатель второго этажа. Он усмехнулся, еще раз осмотрел дверь. Крепко сработана! И открывается - вернее должна открываться - сюда, на площадку, что делает ее еще более неприступной - не выбить! Он подергал за массивную, резную рукоять, но дверь даже не шелохнулась. Если есть отверстие для ключа, то должен существовать и ключ, который подходит под это отверстие. Но где он? У кого? Ответ прост - у того, кто запирает замок. У Сущего? Ему стало смешно. Зачем бестелесному Сущему ключ, если он и так вхож во все пределы, куда простым смертным вход закрыт? Конкордатс хлопнул ладонью по металлу обшивки и, грохоча коваными каблуками, спустился вниз, ловя себя на мысли, что гремит специально. И опять улыбнулся: о Конкордатс, ты подобно одинокой вдове, которой послышались шорохи, гремишь, чтобы дать понять воображаемым злоумышленникам, что бодрствуешь: авось уберутся.
В полумраке комнаты все так же ровно горели факелы. Он задумчиво посмотрел на них, потом взял левый и ткнул пламенем в пол. Огонь некоторое время боролся за жизнь, а затем сник и погас. Конкордатс осмотрел факел. Обычный факел, ничего особенного. Он всунул его на место не зажигая, затем легко разделся, бросил одежду на топчан, и, обернув бедра холстиной, вышел во двор. Гладкий булыжник приятно холодил ступни. Вода в фонтане была студеной, но студеной на грани приятности. Он устроился поудобней, удивляясь тому, что ночью фонтан был значительно больше, чем казался днем. Поплескался до легкого озноба и уже собрался выбираться наружу, как вдруг тонко запел зенит. Вспыхнуло синим прямоугольником небо над головой, и словно порыв ветра ударил в лицо. Конкордатс, подчиняясь импульсу, ухватившись за каменные борта, полностью втиснул себя в воду. Он видел сквозь толщу воды ищущий его свет и, дождавшись, когда он померкнет, осторожно поднялся на ноги. В окнах второго этажа его дома затухало сияние, напоминающее отблеск заходящего солнца. Этот отблеск вдруг рванулся к нему, ослепил, но тут же померк...
Озарения не произошло... Конкордатс стоял возле непонятно каким образом разросшегося до размеров небольшого бассейна фонтана. Каменная девица нахально пялила на него глаза. Конкордатс показал ей язык и, подхватив одежду, направился к дому. На крыльце остановился, оделся, не вытираясь. Вошел в тамбур, и только тогда до него дошло, что сегодня он одолел Сущего. Ликование наполнило душу. Конкордатс вскинул над головой руки и подняв лицо, издал громоподобный победный вопль. И тут увидел, что дверь на площадке второго этажа медленно закрывается. Одержимый боевым возбуждением Конкордатс в два прыжка оказался перед ней. Он опоздал всего на несколько мгновений. Удар ладонью по металлу и клацанье замка слились в один звук. Удар ногой и плечом ничего не дали. Тогда он сбегал в коридор и, выхватив из гнезда тяжелый двуручный меч, вернулся к двери. Однако клинок в щель между ней и лутком не прошел. Конкордатс принес тяжелый шестопер и ожесточенно принялся крушить преграду. Но дверь не поддалась и на этот раз. Бросив оружие на площадке, он спустился вниз, прошел в свою комнату и повалился на постель.
- Он не узнал меня, это понятно, - размышлял Конкордатс. - Но почему? Не нашел в воде? Но ведь вернулся же! Одежда! - вдруг пронеслось в голове. Он сумел снять то, во что нарядил его Сущий. Разрушил образ, - вдруг всплыло из глубин сознания чужое, не произносившееся им до того ни разу слово.
Глава 10
Будем благодарны зеркалам за то, что они отражают только нашу наружность.
Сэмюэл Баталёр
Конкордатс уже понял, почему улицы Сиита обычно пустынны: кто же в Сиите, кроме совершенно зеленых новичков, передвигается по улицам? Быстрее и интереснее добираться до цели задворками: короткими переулками, а то и тропинками, проложенными вдоль задних оград усадеб. В этих оградах полно калиток, раздвинутых прутьев, держащихся на одном гвозде досок, образующих потайные и явные лазы, через которые и ходят обычно друг к другу в гости. Кроме того, на щитах объявлений, расставленных напротив каждой усадьбы светились заклинания вызова, соответствующие тем местам, где в данный момент были гости. Если в надписи упоминалось знакомое имя, Конкордатс не преминул "слетать" туда. А также не упускал возможности побывать в разного рода "опохмелочных", "гостевых", "трапезных", где чаще всего находил приятную беседу, хорошую выпивку, а нередко и возможность поработать мечом.
Но, если Конкордатс шел с визитом к незнакомому человеку, то обязательно выходил на улицу, чтобы взглянуть на фасад. То, как оформлено было имение, о многом говорило. Это в первую очередь характеризовало Сущего, ну и обитателя домена, естественно тоже, поскольку он был во многом его копией. Далеко не во всем, конечно, но какие-то глубинные основы, принципиальные черты характера обитатель Сиита отражал. На некоторых фасадах было обозначено собственное имя Сущего, на других - имя проживающего в особняке. Различие здесь было существенным. В первом случае отличие между ведущим и ведомым было минимальным, особенно, если выставлен был портрет и обозначены другие данные. В тех случаях, когда имя Сущего было неизвестно, а обитатель жилища носил ник, отчуждаемый его от Сущего, самостоятельность его была выше. Он был свободней и развязней. Хотя, если Сущий был очень значим умом и талантом, то и отблеск его в Сиите был ярок.
За эти несколько недель он пообвыкся, стал проще в общении, перестал заботиться о соблюдении сословных приличий. Он много дрался, много любезничал с дамами и много ходил по городку, изучая быт его обитателей. Немало было таких, кто уже считали его своим, дамы приветливо улыбались при встрече, а местные бретеры перестали пробовать его меч на быстроту, и, потеснившись, выделили ему законное место в своих рядах. То, что его больше не проверяли на умение владеть мечом, освобождало массу времени, но, с другой стороны, делало досуг более постным. Но сам Конкордатс без причины ни с кем не задирался. Хотя он и был бы не прочь позвенеть кое с кем, да повода не представлялось, а навязываться было не в его правилах.
Теперь он часто галантничал у дам в приемных, но пока только приглядывался, притирался и, рассыпая любезности налево и направо, делал вид, что волочится сразу за всеми, однако не спешил ввязываться в серьезную амурную историю. Впрочем, бывал он у женщин не только за тем, чтобы покартуазничать. Пару раз посетил особнячок дамы, предпочитающей всем одеждам черные ризы. И хотя оба этих раза не обошлось без скандала: она обладала несносным характером, но визитами он остался доволен. Дама эта хотя и писала нелепые грамотки с целью назидания молодежи, однако - и этого нельзя было не признать, - обладала колоссальными знаниями в области сакральных наук. Она легко управлялась с труднопроизносимыми и лишенными с точки зрения здравого смысла формулами, относящимися к области таких областей знаний, как любомудрствие и любословие.
В потасовках с многочисленной черномасой свитой Черной дамы, Конкордатс сильно продвинулся в тактике ведения боя на неубивающем оружии. На ее кавалерах он впервые испробовал свой ныне коронный прием, цель которого была не поразить клинком, а повергнуть на землю. Легкие касания клинка, отнимающие часть силы или, как говорят здесь, сути, не наносили видимого урона сопернику, и бессмысленное размахивание могло затянуться на часы, а на другой день, после восстановления сил, начаться с нуля. Умение же повергнуть на землю, то есть демонстрация видимого боевого превосходства, отбивала охоту у соперника продолжать бой.
Бывал Конкордатс и в доме Иманэ, с которой у него установились теплые отношения, чуть тронутые отблеском романтичности. Бывал у О*Ды, с которой пил пиво, шутил грубовато-добродушно, и с удовольствием выслушивал от нее едкие замечания по поводу своей особы, за которые мужчина получил бы от него клинком под ребра, а женщина короткую и острую, как только что упомянутый удар, реплику. Взялся было даже учить ее метать дротики, но не задалось... Разок огрел мечом, правда не доставая его из ножен, хамовитого орка из фэнтезийского квартала, повадившегося ходить к О*Де с нелепыми, фривольными и бессмысленными разговорами. Впрочем, она справлялась с охальниками обычно сама. Но в тот раз, проявив благосклонность, позволила поработать за себя Конкордатсу.
Постепенно Конкордатс обрастал друзьями. Сам он никому не предлагал дружбу первым и не всякое предложение принимал, но так вышло, что сдружился именно с теми, кого бы и хотел видеть среди близких людей.
Но вот с О*Дой у него не ладилось. Их беседы, часто начинавшиеся вполне мирно, нередко переходили в перебранки вроде последней.
- Не надо меня жалеть! - оборвала она его, когда он сказал ей что-то в утешение по поводу какой-то неудачи. - Ругайся лучше, как всегда!
- Тебя хоть хвали, хоть ругай - все без толку. Только слово зря испортишь! - Ответил он, оскорбившись в ответ на эту неожиданную грубость.
- Спеси у тебя не убавилось, но и благородства не уменьшилось. - ответила ему на это О*Да.
Пока Конкордатс размышлял, чтобы это значило, и возможно ли это еще принять за дружескую шутку, она добавила с усмешкой:
- Потому что меньше благородства уже некуда.
- Вот почему ты всегда грубишь? - огорчился в ответ Конкордатс.
- Почему ты прямоту считаешь за грубость? Ты не хочешь слышать правду? Так и скажи. Я буду молчать.
- А ты знаешь правду?
- Я ее вижу.
- Ну-ка, ну-ка. Почему же мое благородство так незначительно?
- Потому. Ну, ладно твое тщеславие и твое высокомерие - эти качества вполне присущи благородным. Еще ты задира. Вечно встреваешь во все склоки, даже если они тебя не касаются. Но кроме того, ты лицемер, а это с благородством несовместимо.
- Послушай, - сказал он, негодуя, - ты должна отдавать отчет своим словам. Объяснись!
- А что тут объяснять, - голос ее был до противного холоден и ровен. Видно было, что она не боится его обидеть. - Ты говоришь, что черная маска признак трусости, а сам надевал ее!
- Я?!
- Ну не я же!
Да уж, не она: это точно. И представить себе такое невозможно.
- Послушай, О*Да, от тебя скрывать не стану: да, надевал, но ведь не для того, чтобы нападать не узнанным, а совершенно с другой целью. Куртуазной. - Похоже, он уже оправдывался. - Видишь ли, я должен был пробраться в будуар к даме ... Цветы у изголовья, поцелуй в щечку и всякая такая лирическая дребедень. Ну, цветы на подушке, это же так поэтично!.. Представь себя на ее месте: ты просыпаешься, а на подушке рассыпаны... хризантемы. - Конкордатс плохо представлял себе, что такое хризантемы, но слово звучало благородно.
- Фу, какая гадость! Терпеть не могу цветы.
- Ну, не цветы, что-нибудь что ты можешь терпеть. Конфеты.
- И сладкого не люблю!
- Разговор не о тебе, в конце концов. (Эх, Конкордатс, Конкордатс! Он даже не заметил, как обидел ее! Впрочем, пожалел бы он, если бы заметил или же, наоборот, был тому рад?) До будуара мне надо было добраться незамеченным. Для этого и нужна была маска.
- Твою чугунную голову никакой маской не скроешь! А целовал ты ее что, тоже через маску?
- Ах вот оно что! Слушай, ты в меня влюбилась? Ну так знай: у тебя нет шансов. Не терплю грубиянок!
- В тебя? Посмотрись в зеркало!
- Причем тут зеркало? - отвечал надменно Конкордатс, - оно не отображает сути! Оригинал всегда содержательней копии, - но к зеркалу все же подошел и не без удовольствия. Встал перед ним, подбоченясь.
- Это точно - оригинал, притом большо-о-ой! Что ты там видишь?
- Вполне представительный мужчина. Даже, я бы сказал...
- А теперь. - Она подошла и встала рядом, оттеснив его в сторону. И в тот же момент с отражением произошло что-то необъяснимое. Может, давая ей место, он немного отодвинулся и попал на "волну стекла", только на него из глубин параллельного мира смотрел уже другой человек. То есть тот же самый. Настолько тот же, что на первый взгляд и отличить его было невозможно от настоящего отражения Конкордатса. Только... Что-то изменилось в его лице. Будто оно стало жестче, взгляд - высокомерней, и в нем прибавилось наглости и самодовольства.
- Ты меня таким видишь? - спросил он тихо, - я думал ты просто ерничала, когда говорила это.
Она не ответила.
Тогда он вспыхнул и, хлопнув дверью, ушел с твердым желанием больше никогда не появляться в этом доме. В самом деле, каждый видит то, что хочет увидеть. Ранее его твердости в таких случаях хватало дня на два. В последнее время сроки эти стали значительно длиннее. Если бы Конкордатс был наблюдательней, то понял бы, что не потому злится О*Да, что влюбилась в него, а потому, что не может добиться этого от него.
Глава 11
Основной тон жизни - это впечатление чего-то серого.
Ж. и Э. Гонкуры
Зеркало было не так уж и пристрастно. Вопреки благородным правилам Конкордатс соврал: хризантемы он никому не носил, и в будуары Сиитских красавиц пока не поднимался. Да и вообще, в будуары конкордатсы ходят не для того, чтобы возлагать цветы к сонным ликам, а затем на цыпочках удаляться: у них там находится занятие более прозаическое и захватывающее. Однако аристократ, хочешь не хочешь, должен быть куртуазен или, по крайней мере, производить впечатление такового. Положение обязывает! Понятие "рыцарь" наполнено двумя значениями.
Остановившись в задумчивости на развилке, Конкордатс увидел на доске недавних визитов имя господина Лера - своего приятеля. Того самого, с которым он подружился в пику монаху и, не долго думая, нажал движок.
![[]](/img/k/karman_w_g/111111111111/ko12221.png)
![[]](/img/k/karman_w_g/111111111111/tenx111.png)