Итак, мы в свободной Тарасовке. Налаживалась жизнь. Колхозный клуб уцелел. Военные власти поручили мне (сам напросился) читать людям сводки, газеты. По вечерам стали собираться в хаты девочки с рукоделием, с пряжей, шитьем. А мы, мальчики, тут как тут.
Однажды со мной получился казус. Мой наган выстрелил в пол на такой квартире (гульбище называлось), когда я его показывал друзьям. Только дома опомнился и спрятал его подальше. (Уже потом из армии прислал домой письмо, где указал на "схову" и мама его отнесла в сельсовет).
Состоялось собрание колхозников. Вопроса о восстановлении вообще, как я помню, не стояло. Считалось, что он как существовал, так и существует. Просто составили списки бригад, сказали, куда сводить лошадей и коров, свозить инвентарь. Помню, встретили мои односельчане это с недовольством. "Вот, - раздавались реплики с мест, - ждали когда наши придут, ждали, а тут опять колхоз!" Но молодежь была настроена по-другому. Вскоре стали сводить скотину. Мне, помню, когда привел кобылку Светлану, сказали спасибо за то, что вырастил. Были и курьезные случаи. Один мой односельчанин прикатил телегу на трех колесах. А когда спросили, где четвертое, то он ответил, что четвертое он купил на свои деньги. Но потом, когда его пристыдили, принес. Он его на чердаке спрятал. Урожай убирали частным порядком, как и сеяли. А потом, уже под зиму, свозили все в колхозные амбары, которые к тому времени отремонтировали.
Я погрузился в общественную работу. Моя кое-какая грамотность, сообразительность, понимание времени и обстановки помогли. В клубе собирал молодежь. Написал незатейливую пьеску о жизни в оккупации, о борьбе против фашистов, с юмором. Высмеивались немцы, их там все время дурили партизаны. Роль фашиста играл сам: никто не хотел. В финале отдубасили меня хорошо (так сочинил на свою голову такую концовку). Ребята и девочки играли хорошо. Замечательное получилось представление.
И вот нам, юнцам 1926 года рождения, пришли повестки: 11 ноября призыв. Мне в этот день было 17 лет и семь месяцев без недели. Обозом поехали Воронок. Простился с родным селом. Мать меня перекрестила, а зять Федор проводил. Сказал, что он тоже скоро пойдет в армию. Хата их сгорела во время пожара 9 августа, устроенного немцами и они ютились у нас. В Воронке переночевали у своего родственника. Утром обозом - на Стародуб. Когда увидел город, больно стало на сердце. Стародуб нисколько не похож на довоенный. Здание моего педучилища разбито: остались одни стены. На станции для нас не оказалось вагонов, и тем же обозом мы отправились в Унечу. Это довольно крупный железнодорожный узел. Унеча разбита еще страшней. И вспомнили мы, что по вечерам наблюдали, как бомбили Унечу (50 километров от нас): висели фонарики, видны были вспышки, слышны разрывы, метались лучи прожекторов. А теперь вот нам довелось увидеть результаты.
Погрузились мы в вагоны, приспособленные для перевозки солдат в военное время. Мать мне приготовила пшена и рассыпала его в две штанины крепких домотканых кальсон (мне потом надолго хватило), выдали котелки. Печка в вагоне есть: едим и варим. Но на печке долго варится, поэтому на остановках выбегаем, разжигаем костры и варим на кострах. Рука вверх, в руке конец проволоки. К другому концу примотан котелок с кашей. Так и держишь пока не закипит и не сварится. Но чаще всего наше кушанье еще сырое, а уже команда "По ваго-о-нам-ам!" раздается. И мы с котелками на проволоке в вагоны мчимся. Там довариваем. Успевали во время стоянок и дровишек раздобыть. Привезли нас на станцию Брянск Второй. Разгрузили, построили и... в путь. Шли через Брянск. Город весь разбит. А потом через Городище, где много лет назад спустя я жил и работал. На месте где сейчас "Городищенский поворот" (там жила семья моей будущей жены, но я, конечно, в то время ничего о том не знал) был привал. Я сидел на пне. Девушка молоденькая несла воду снизу из оврага (там, как я узнал позже, был колодец, который называли "святой колодец", и мы из ее ведра пили воду. Вполне возможно, что девушка эта была моя будущая жена Тамара.
Подкрепились и пошли дальше. Через наскоро настланный мост перешли Десну и вступили в Орджоникидзеград (сейчас это Бежицкий район Брянска). Наступил вечер. Переночевали, а утром пошли дальше. Пришли на огромный пустырь и разместили в частных домах. Дом, в котором размещалось наше отделение, и сейчас сохранился. Даже вверху на стене остались следы букв от лозунга, который я тогда намазал черной краской под самой крышей. Пищу нам варили в котлах прямо на улице. С котелком подходил каждый и получал супец. Дрова носили из рощи. Мне сразу стали доверять "командирские должности". Назначали заместителем командира отделения (командиром отделения был красноармеец), был запевалой. Пока добирались до места дислокации успел побывать и агитатором, и оформителем, и артистом. С нами, хоть мы еще и не надели форму, усиленно занимались строевой подготовкой, проводились политзанятия. Уставали, пока привыкли. В самом конце ноября - опять в вагоны... и на Восток. Помню, переезжали Волгу по большому мосту. В Горьком нас помыли в бане.
И приехали мы в конечный пункт город Нытву Молотовской (теперь Пермская) область. Как сейчас сказали бы - в "учебку". Здесь и началась моя военная служба.
![[]](/img/k/karman_w_g/3-1/dscn4279.jpg)