Вот же зудит, как комар. Так бы и пришиб его как будто ненароком -- дал бы леща, и улетел бы в кусты. Макс поднял голову: по аллее шел какой-то мужик при плаще и дипломатике, а за ним ковылял ребенок лет трех. Ковылял, не отставая, и все кричал, тыкая какой-то палкой в его сторону:
- Дядя, ба-бах!
Макс сидел на скамейке уже полчаса. Две банки пива - ровно. Не залпом, а медленно и с расстановкой. Конечно, можно было и водки купить заранее... Но это именно - заранее. Водка теперь, оказывается, только в специализированных магазинах. Или с доставкой - из Интернета. Кто же знал, что у них тут так порядки поменяются за это время? Хорошо, хоть пиво продали.
Он приехал дневным поездом. Полтора дня на верхней полке с открытыми глазами. Должен был уснуть мертвым сном, забыть все, провалиться, выспаться, наконец. Не спалось. Только закроешь глаза - сразу огонь и дым, и горящие танки. Еще - горящие дома. И плевать, что кирпич не горит. Все горит, если правильно применить энергию.
Историки утверждают, что раньше война была красивая. Армии выходили в широкой поле, одевались в яркую парадную форму, утвержденную лично царем-королем, выстраивались ровно напротив, а потом начинали убивать друг друга. Кто убивал успешнее и быстрее - тот в итоге побеждал. А крестьяне или горожане могли даже не заметить, что у них идет очередная война. Ну, разве только налоги поднимутся: чтобы красиво одеть армию, надо платить.
Теперь война шла самая грязная. Только в самой гуще. Только в городах. Только с массой ненужных и необязательных смертей. А какой толк толкаться в пустыне? Там тебя накроют высокоточным с орбиты - и все дела. Вот в городах...
- Дядя - ба-бах!
Мужик как-то криво улыбнулся, споткнулся, его левая нога вдруг подогнулась, как ватная, не выдерживая веса тела. Взмахнули крыльями полы плаща. Отлетел в сторону кожаный дипломат, распахиваясь от удара и рассыпая вокруг какие-то бумаги. Тупо ударилась голова об асфальт.
- Хи-хи..., - сказал ребенок. - Дядя - ба-бах.
Он обошел вокруг упавшего, всматриваясь, низко наклоняясь к нему, будто обнюхивая. И вдруг поднял голову и посмотрел на Макса.
А Макс замер, плотно закрыв глаза.
По-разному реагируют люди на опасность. Как и животные, кстати. Если резко замахнуться на собаку, скажем, она отскочит, а потом зарычит и покажет зубы. А если замахнуться на кошку - та припадет к земле, распушится, зашипит страшно, показывая клыки, замахнется лапой с выпущенными когтями.
Людей в армии учат реагировать правильно. Потому что есть время кидаться в сторону, в кусты и отстреливаться. И есть время кувыркаться по жесткому асфальту, увертываясь от брызг металла. А есть время, когда надо замереть и выждать. Особенно, если не понятно, но уже страшно до невозможности.
Максу было страшно. Почему? С чего вдруг - по спине морозом, волосы на затылке, как от ветра шевелятся, звон в ушах от напряжения всех сил? Не с того ли, что странно пусто в знакомом дворе? Где люди? Где все? Ведь никого вокруг. Только вон тот мужик, что упал - и ясно уже при этом, что упал насовсем. И этот вот странный ребенок...
- Дядя? - это уже ближе.
Макс почти не дышал. Рука вяло свалилась с колена, повисла, ударившись о край скамейки. Покатилась, гремя, пустая пивная жестянка.
- Дядя? - уже сзади.
Как же быстро и бесшумно он двигается!
- Дядя! Хи-хи! - трогает своей палкой, толкает.
Макс поддался и мягко завалился вперед.
- Хи-хи! Дядя -- хи-хи! - обрадовался ребенок и сбоку потыкал палкой в лицо.
В щеку попал. Хорошо, что упал на грудь - до глаза не достанет.
"Нет меня. Нет меня. Нет меня", - как молитву повторял про себя Макс.
И его не было.
- Дядя?
Потом - уже чуть дальше:
- Дядя?
Макс лежал, неудобно подвернув руку и уткнувшись всем лицом в грязный асфальт. Минута. Еще одна. Тихо. Все?
Вдруг из-за спины опять:
- Дядя, хи-хи!
"Нет меня. Нет меня. Нет меня!"
И тут сверху рухнул боевой мобиль в городском черно-пестром камуфляже, лязгнули откинутые люки, затопали твердые подошвы. Ударил воздух гром динамиков:
- Всем оставаться на своих местах! Проводится спецоперация!
Отлегло.
Макс начал подниматься и тут же снова упал - сзади долбанули по почкам и прошипели зло:
- Сказано же тебе - не двигаться!
...
- Так ты, сынок, с войны, значит, вернулся?
- Ага.
- А звать тебя, значит...
- Макс.
- Что у вас за привычка к этим собачьим кличкам! - напоказ возмутился уютный и домашний полковник в штатском. - Максим, что ли? Так и скажи.
- Максимилиан.
Полковник помолчал, обдумывая.
- Ну, вот что, Макс... Ты ведь у нас теперь единственный свидетель, выходит?
- Это вы о чем? - вяло попытался "гнать дурака" Макс.
Армия научила правильно отвечать на неправильные вопросы.
- Ну, не ты же того парня ухайдакал, ведь так? Совсем не твой стиль. То есть, не наш, не человеческий.
Макс тоскливо посмотрел на полковника, потом на окно высоко под самым потолком. Потолок был в четырех метрах от пола. Далеко до воли.
- А что тут у вас вообще? Я же только приехал. Совсем не в курсах.
- Ну, парень, у тебя там война была своя. А у нас тут - своя. Сам ведь знаешь, как все теперь. Так ты мне скажешь, кто там был? Видел ведь? Так расскажи.
- Ребенок. Мальчик лет трех. Ходит на вид плохо, неуклюже, но очень быстро и бесшумно. Играет в войну.
- Играет он, значит... Эх...
И вышло так, что пришлось Максу давать подписку. Просто пришлось, потому что видел. Потом писать заявление на зачисление в качестве стажера. Потом получать новые документы и место в общаге - ну, не в тот же двор возвращаться. Страшно там.
- А вам здесь не страшно, товарищ полковник?
- Страшно. А кому - нет? Но я уже привык. Мы тут, понимаешь, давно этим занимаемся.
...
И опять этот двор. Снова мороз по спине. Снова желание уйти с линии огня, спрятаться в кустах, отлежаться, а потом закидать все вокруг гранатами. И огнеметом поверх, огнеметом, чтобы горели даже кирпичи!
- Дядя?
Есть! Сработало!
Макс чуть-чуть приоткрыл глаза, не поднимая низко опущенной головы. Неподалеку топтались две ноги - ножки, что там, обе в ладони поместятся - в розовых башмачках.
- Дя-а-дя! Хи-хи! Дядя!
Макс нажал на кнопку, в падении переворачиваясь на спину, чтобы видеть и реагировать, и выкидывая руку в сторону мальца. Достать руками - далеко. А вот парализатор должен сработать. Так утверждали научники, выдавая спецоборудование.
Он тут же вскочил, оттолкнувшись упруго, шагнул вперед и нажал кнопку еще раз, направляя раструб излучателя на детское тело. Такой удар и слона свалил бы.
Детские глаза широко распахнулись:
- Дядя? Дядя - бо-бо?
Черт побери!
Мальчишка неуклюже и медленно поднимался с тротуара, глядя на Макса:
- Дядя, ба-бах!
Ну, где же эти чертовы оперативники? Где помощь?
- Дядя, ба-бах!
Макс с поворота, уже не думая ни о чем, врезал ногой по маленькой круглой головке в смешной панамке. Ощущение, будто бьешь по бетонному столбу. А еще раз? А еще? А еще?
Он пинал, топтал, бил, бил и бил, боясь только одного, что изломанное тельце сейчас соберется, дрогнет, начнет подниматься, а тонкий голосок скажет еще всего одно слово, и тогда уже упадет он, Макс. И все для него закончится.
Поэтому бил, бил, бил...
...
- Люди добрые! Да что же это творится! Алкоголик ребенка убивает! Милиция! Милиция!
- Я же свой, - поднял он голову навстречу летящему в лицо черному форменному ботинку.
И завалился на спину от удара. Проваливаясь в черноту беспамятства слышал лихорадочное:
- Он тут давно сидит! Алкаш! Вон, грязный какой. И сидит, и сидит. Ждет, видать, кого-то. Своих, небось, ждет. Таких же алкашей!