Развелись они сразу после войны. Хотя жили врозь уже и до нее. Дед приезжал как-то из своей армии, где был командиром, вспоминает отец, и даже в кино какое-то они ходили тогда вдвоем, но через день всё выяснилось. Всё - что он приехал объясниться и проститься. И она пришла домой и сказала сыну, что - всё. Больше, говорит, отца у тебя нет. Нет, ну потом-то, лет через тридцать, что ли, он снова появился, и даже вроде как пытался дружиться, и приезжал к внукам, и подарки делал, но ей это уже не расскажешь. Как, впрочем, и ему.
И вот она всю жизнь положила на единственного сына. Работала. Еще работала. И еще и снова работала. Кричала на строителей тем же языком, которым разговаривали они. Была нормировщицей, кадровиком, почтальоном - это уже на пенсии...
Почтальоном ей больше всего понравилось. Пенсии на жизнь хватало вполне, но хотелось подарки дарить внукам, да и просто скучно было одной в комнате в коммуналке, когда в тех двух комнатах - семьи, а она вот одна. И уже старая. А тут утром она вставала, самым ранним утром, еще до пяти, и шла на работу. Там разбирала "корреспонденцию" - рассказывая, специально подчеркивала слово голосом. Корреспонденция, понимаешь, это не просто так. Потом разносила почту по домам в своем участке. Иногда прихватывала и соседний, если надо было кого-то подменить. И потом снова шла домой. То есть с обеда была совершенно свободна.
Ей такой режим нравился. Только вот получалось, что утром она не завтракала, потому что еще не хотела, а в обед не обедала, потому что уже не хотела. Стала слабеть. Как-то неосторожно сказала в телефонном разговоре жене сына, что видимо рак у нее, потому что слабость постоянная и вот еще худеет сильно.
Сначала та прилетела сама. Сразу же прилетела. Потом приехал внук на каникулы.
Первый внук, самый любимый. Он был хитрый такой. Ни разу не кричал на нее, не ругался. Просто садился есть и говорил:
- И ты давай со мной садись. Что значит - не хочу? Тогда и я тоже не хочу.
За какой-то месяц восстановился вес, пропала слабость, а постоянные походы на канал, покупаться и позагорать, подняли общий тонус. Когда внук со своей матерью уезжали, бабушка была посвежевшей и даже помолодевшей на вид. Обещала приехать зимой в гости. И приехала. Уволилась с почты - и приехала в гости с подарками. Веселая и заводная.
А потом пришло время, когда ни на почту уже почтальоном, и вообще никуда. Ну, возраст же. Так и говорили ей честно кадровики:
- Вы извините, но ваш возраст...
Она могла бы их послать, как на стройке - умела и помнила, как это делать. Но время теперь было не то. Да и правда, думала она, если бы ко мне такая работница пришла - наверняка не взяла бы.
Еще через год жена сына сказала, что время пришло, пора теперь жить вместе. Потому что слишком далеко. Если что - как успеть? А тут ведь что угодно может быть - возраст-то уже... Ну, права она была, конечно. Тут просто окно помыть - голова кружится...
Она согласилась.
Был сложный обмен, и теперь у сына была "трешка", в которой самая светлая комната с балконом с видом на широкую реку - ей лично. И все, что хочешь. Хочешь кота? Пожалуйста, заводи. Еще чего хочешь? Только скажи, мама!
Вот только руки и зрение стали подводить. Но при этом все время хотелось хоть что-то делать. Всю жизнь она работала, трудилась, что-то делала изо дня в день. А тут... Это не пенсия - это просто больница какая-то получается. Санаторий натуральный.
Она мыла посуду и слышала от жены сына:
- Мама, ну, кто так моет? - и перемывает за ней.
Обидно.
Почистить картошку к ужину?
- Мама, ну, кто так чистит картошку? Надо же тоньше!
Сварить самых простецких макарон?
- Мама! Ну, кто так варит макароны?
...И кот еще пропал куда-то. Сбежал, наверное.
Она ходила по всему району, спрашивая, не видел ли кто. Лазила сама на чердак, заставив сына держать лестницу. На крышу даже выглядывала, хоть голова и кружилась, и все звала, звала. Не вернулся кот.
Теперь она вставала рано утром и просто тихо сидела в углу на стуле, сложив руки на коленях и смотря куда-то вдаль. Далеко-далеко. Звали обедать? Шла обедать. И снова садилась думать о чем-то далеком, вспоминать.
Оживлялась, когда собирались внуки и еще правнуки. У нее теперь были правнуки, а она была - прабабка! Тогда она тоже сидела на стуле в уголке, но еще и разговаривала, рассказывала о том, что помнит, о тех далеких первых годах, о строительстве великом, о комсомоле, об эвакуации, о своем муже, оставившем ее с маленьким сыном. Она много помнила. Вот только писать грамотно не могла, потому что никогда и нигде не училась. И еще зрение...
Но внуки-правнуки - это раз в год. Отпуск, каникулы...
А остальное-то время - сидеть, думать, ждать. Время от завтрака до обеда и от обеда до ужина тянулось и тянулось. Мысли текли. Воспоминания рождались и становились выпуклыми, цветными, объемными.
Она стала путать имена. Сына называла именем внука. Внука - сыном. Правнуков не узнавала и знакомилась заново каждый раз при встрече, радостно удивляясь, что - прабабка же! Долго рассматривала жену сына, как совсем незнакомую женщину. Удивлялась - как это он с ней все еще живет? Та обижалась:
- Мы к ней всей душой, а она!
А она просто выживала из ума.
Настал день, когда она потребовала вернуть ей сына. Не этого, не этого. Ишь, обмануть решили? У нее был маленький сын - она точно помнит. Вот такусенький, совсем маленький! А этот... Это разбойник какой-то настоящий, а не сын! Он ее бил, наверное. Не наверное, а точно! Он бил ее и отнял сына!
- Какая чистенькая у вас старушка. А то бывает, знаете, такие заросшие грязью - тронуть неприятно. А у вас чистенькая, аккуратненькая.
- Ну, что? - спрашивала жена сына.
- Что... Разжижение - так это называли раньше. Старческий маразм... А сердце зато - как мотор. И внутренности все здоровехоньки. Крепкий организм, хороший. Поживет еще.
Она перестала узнавать всех. Теперь она жила в том времени, когда познакомилась со своим мужем, когда была любовь, а она была совсем молодая, веселая, спортивная и сногсшибательно красивая. Теперь она садилась перед зеркалом и внимательно рассматривала себя, не узнавая. Смотрела странно на свои руки, на свое иссохшее от старости тело - и не узнавала. Она же была молодой и веселой! Когда сын пытался помочь - а помощь была нужна все время - принимала это как приставания постороннего мужика. И как в те времена - отборный мат сыпался из ее рта. Она хорошо помнила все те слова...
А вот внуков совсем забыла.
Теперь она помнила то, давнее. А что было недавно - забыла напрочь.
- Эх, - говорили психиатры. - Ей бы занятие хоть какое - еще долго могла бы протянуть.
- Доктор, ну, какое занятие? Мы же не можем ее одну оставить! Дом сожжет и сама сгорит!
Иногда были просветления, и тогда она, узнавая всё и всех, садилась снова в углу на стул и клала руки на колени. Вот такой ей надо быть. Тихой и спокойной, чтобы не надоедать никому, не мешать...
Внук еще приезжал, ругался с родителями, что довели, но она уже не слышала и не понимала.
- Сердце крепкое, без шумов, - говорил очередной врач.
А потом она умерла.
Зимой. Снежной и морозной зимой, когда пришлось специально жечь костры, чтобы вырыть могилу в мерзлой земле.
В квартире сразу стало просторно и тихо. И запах стал совсем другой в квартире.
Только никто уже не рассказывал внукам и правнукам, как было по-настоящему, не из книги...