Сказано было серьезно и основательно. Так, как говорят: солнце восходит на востоке. Еще можно так: снег - холодный. И еще: огонь - жжется.
- А если не будет?
А это было сказано уже так: а вот если врешь - ответишь за слова? Или еще так говорят, когда вдруг слабосильный гимназист говорит, дрожа, что нет у него с собой денег.
- А если найдем? - вроде бы дружелюбно и с улыбкой спрашивают у него.
Вроде бы дружелюбно. Только он сразу начинает сам шарить по карманам и выгребать медяки, которые сберег, не потратил на сладкую булочку с корицей.
Непогоду сегодня не предвещало ничто. Но в городе, в их большом городе, в их просто огромном городе, в котором на разных окраинах мог идти дождь, снег, или светить солнце - и все это одновременно, в одну и ту же минуту - в этом городе уже привыкли к внезапным проливным ливням. Проливные ливни - разве так можно говорить? Наверное, нет. Но как еще сказать, когда не просто ливень, а проливной, пробивающий все на свете, проливающийся сквозь крышу, сквозь запертые окна и двери, который вдруг начинается посреди зимы? Да, такое тоже было. Но старожилы только кивали: магия, колдовство. Все понятно. И никакое изменение климата не позволит небу в самый короткий день вдруг натянуть тучи, скрыться в черноте, врезать тугими струями, как из пожарных брандспойтов, залить все водой, скрыть из глаз соседние дома и даже соседний подъезд. Нет, ясное дело - самое типичное колдовство. Шаманизм и камлание. Или что там еще делают во дворце королевские шаманы.
Никакая одежда, никакие зонтики не устоят перед такой погодой. Только черные кожаные плащи внутренней гвардии. Только черные кожаные фуражки с длинными козырьками. Только большие, во все лицо, стекла очков черной гвардии, плотно прилегающие к лицам.
К лицам? Да кто видел эти лица хоть раз? И кто видел эти плащи? Это только мальчишки во дворе, поглядывая в небо на клубящиеся облака, на глазах превращающиеся в дождевые тучи, передавая украдкой друг другу сворованную у отца и раскуренную на всех сигарету, рассказывают всякий страх и ужас о черных внутренних гвардейцах, о стрельбе на окраинах, о пропавших детях... Почему в этих рассказах-страшилках пропадают всегда дети? Если вдуматься, столько нестыковок в таких рассказах. Но думать не хочется. Хочется зябко бояться, вздрагивать, передергивать плечами, затягиваться торопливо горячим едким дымом - "Петер, блин, что за гадость курит твой отец?"...
И вовсе не гадость. Это ему в пайке дают. Отец иногда покупает, если уж совсем не хватает. Но это не каждый месяц. И если он покупает, то там совсем другой табак. Потому что за деньги - оно всегда лучше. Вот возьмем паек, скажем. Он полезный и вполне съедобный. Кто-нибудь видел, чтобы от пайка человеку становилось плохо? Или чтобы болели от пайка? Вот и сигареты, что в пайке - они, может, и не такие вкусные, как покупные, но ведь наверняка не вредные!
- Папка твой сегодня опять до ночи, небось? - понимающе кивает головой Михась. - Раз дождь - он всегда на работе, да?
- Да причем здесь работа? Если дождь - никто вообще на улицу не высунется. И мы тоже все по домам...
- Ну, это ты про всех-то не говори. Я вот - запросто. Могу и по лужам, если что.
Ну да, ну да. Конечно. И родители его не ругают, потому что родителей у него нет. Конечно, ему можно под дождем торчать. Наверное, это ужасно неприятно, когда промокает одежда и холодная вода начинает течь между лопатками и вниз, цепляться за пояс, впитываться в рубашку... Бр-р-р... Нет уж, лучше дома.
- А дождь, между прочим, вовсе и не холодный. Вас чему в гимназии учат? Раз на улице холодно, а от дождя пар начинает подниматься, туман такой - значит, он теплый!
Ну, по физике если, то он вроде как прав, этот малахольный Михась. Но физика - это просто книжка такая. Учебник. А город и дождь - это вовсе в натуре город и дождь, а не книжка и не выдумки какие-то. И про кожаные плащи в физике тоже ведь не написано ничего. И про детей, которые пропадают - ни слова. А папка говорил, что вовсе никто и никуда и не пропадает. Он говорил, что в нашем городе ничего просто так не происходит. Как и во всем мире. И если где-то кто-то пропал, то он же где-то сразу же и появился. Вот, например, если бандита какого или даже подпольного революционера арестуют, и их не станет у них дома - они же исчезнут, так? Но они тут же появятся в тюрьме. И в целом в городе все останется, как будто так же, одинаково, вроде как было. Но на самом деле - лучше. Упорядоченнее. Потому что те, кто против народа, обязательно должны быть в тюрьме.
- А этот дождь специально напускают шаманы из дворца. Они там камлают, и приходит дождь. Даже если на дворе полная зима. Все сразу прячутся, поднимается густой туман. И в этом тумане легче работать гвардейцам.
Это говорит Виктор. Он маленького роста, но у него очки, как у черной гвардии - такие же большие. И он очень умный с самого детства. Так бывает. Его даже бить неудобно как-то.
Вот Михася лупить - это совсем другое дело.
- Вот я же что и говорю, - талдычит он. - Это твой отец, получается, в дождь по городу разъезжает и маленьких детей ворует! Ну, раз его никогда в дождь дома не бывает...
И он так говорит "отец", что я ему тут же бью в нос. Потому что откуда ему знать, что такое папка? Он же сам без родителей, вот ничего и не понимает. А левой я мажу и попадаю ему по уху. Но и мне прилетает не слабо. Ухо взрывается острой болью, гудит в голове. Но тут парни наваливаются на Михася, и он сразу бросается в бега. Я не бегу за ним. Я сижу на земле, а Виктор сует мне совсем маленький окурок. На две затяжки, максимум. А я делаю всего одну, киваю благодарно, и передаю ему обратно. Он тоже затягивается. Потом кашляет, выдыхая синий дым, и говорит:
- А дождь все равно будет. Я тоже чувствую.
Они как сговорились с Михасем. Но Виктора лупить нельзя. Он еще маленький. И умный - страсть!
- И чо теперь? - говорю я. - Если дождь - так чо?
- И все. По домам надо.
А все и так уже расползаются по домам. Потому что тучи, и воздух сразу такой густой, и голову как-то... Нет, голова - это от кулака, наверное. Это Михась, гад, удачно приложил своей колотушкой. Бабка его кормит хорошо - вон какой облом вырос. С родителями, небось, таким бы здоровым не был! С родителями всяко делиться надо.
- Ага, - говорю я. - По домам, значит.
Виктор бежит, смешно перебирая короткими ногами. А я прячусь за сарай. Михасю, значит, все можно, да? Он, значит, храбрый такой, да? Даже, может, плащи видел черные кожаные? Хотя, про плащи - это он не говорил. Он только про теплый дождь.
Ну, и где он, этот дождь?
И тут небо проливается. Обрушивается вдруг и сразу. Как в бане, когда папка выливает всю шайку мне на голову, чтобы сполоснуть. Я ору в воду, но кто же тут и чего услышит. Вода по-настоящему теплая. Она приятная, почти как в бане. Поднимается густой туман. Точно, настоящий колдовской дождь.
Я уже хотел попрыгать под окнами по лужам, показать язык и скорчить рожу всем, кто струсил.
Во двор бесшумно въезжает большая машина, из которой молча полезли страшные люди в черных блестящих от воды кожаных плащах. И сразу стало понятно, что плащи у них вовсе не кожаные, а резиновые. Это я очень близко от них оказался. И их всего пятеро. Так что весь дом они окружать и не собираются. Они сразу подходят к нашему подъезду, и двое входят внутрь. А остальные о чем-то разговаривают, сблизив головы в блестящих капюшонах. Один поворачивает голову, и я вижу очки. Как маска на пол лица. А он в эти очки видит меня. И идет ко мне. А мне даже убежать некуда. Потому что тут самый угол.
Я корчусь, втискиваюсь глубже, жмурюсь, чтобы он не чувствовал моего взгляда. Это все знают: если не смотреть на охотника, то он тебя не почувствует. Так пишут в книжках. Но этот черный меня уже видит.
Он подходит и берет меня за плечо. Больно и крепко берет за плечо. Надо было заорать, как под дождем. Так громко, чтобы все сразу услышали. Но я просто не могу. У меня перехватывает дыхание. И еще я плачу, кажется, но дождь смывает слезы, и поэтому совсем не стыдно.
Страшный черный гвардеец тащит меня к подъезду. Как куклу. Я еле успеваю переставлять ноги. А навстречу выводят бабку Михася. Вернее, она сама идет. И сразу в машину. А за ней волокут Михася. И тоже - в машину. Но он меня не видел. Он на бабку свою смотрел. И в окна на двор никто не смотрел - потому что дождь.
А меня гвардеец проводит мимо машины, впихивает в подъезд и указывает пальцем вверх по лестнице.
- Что? - не понимаю я.
А потом вижу за стеклами очков сердитые папкины глаза. И очень быстро убегаю домой - переодеваться и сушиться.
Я сижу дома вечером один, потому что родители на работе. Я закутался в одеяло. Мне тепло и сухо. Рубашка, штаны -- все висит на веревке в коридоре.
Я думаю: если завтра хоть кто, хоть даже если маленький Виктор что-то скажет про дождь или там про детей, которые пропадают - ух, я ему врежу. Потому что нечего тут лишнего всякого языками трепать. Учиться пора.