- Какие-то проблемы? - спросил Петрович, обнаружив в парке на своей скамейке незнакомого мужика.
Мужик был тощ и бледен. Из воротника застиранной рубашки торчали нитки основы. Штаны, то есть бывшие брюки, ставшие уже окончательно штанами, блестели и спереди и сзади. На ногах, на босых ногах были летние босоножки, больше всего напоминающие старые детские сандалии с дырочками. Взгляд мужика бродил, перескакивал, туманился и рассеивался. Иногда на глаза его наворачивались непрошенные слезы, которые тот мужественно вытирал рукой, показывая всем испачканные чернилами пальцы.
- Проблемы, спрашиваю, какие? - переспросил Петрович, не дождавшись ответа.
И тут же пояснил:
- Это мое место, если что.
- Что? - переспросил глупо мужик. - Ты кто?
- Я-то Петрович. А ты, видать, по делу?
- Дело? - махнул рукой в пространство. - Какое это дело, Петрович? Это так, безделица. Игры ума. Графомания чистая.
- Так ты писатель? - оживился Петрович. - Ну, показывай, что там у тебя?
"Писатель" вытащил из потертого портфеля начатую литровую бутылку "Парламента". Не того, что просто "чищен молоком", а того, что с черной смородиной, "духи", как называл его Лёха Кент.
- О! - одобрительно крякнул Петрович. - Это по-нашему. Это на серьезный разговор потянет. А закусь?
Из того же портфеля без лишних разговоров появились газеты, расстеленные на скамейке, пакетик с солью, несколько вареных вкрутую яиц, на блюдечке - сразу видно, что готовился человек - тонко порезанное сало, а в конце появилась буханка ароматного, свежей выпечки, еще теплого черного хлеба и две тяжелые старой работы стопки. Мужик дунул в каждую по очереди, глянул на свет, поставил с двух сторон от блюдца, тряхнул в руке бутылку и уверенно разлил граммов по пятьдесят.
- Ну, - поднял стопку Петрович, - Мы с тобой не алкоголики, я понимаю так. Мы - за ради беседы. А также и психотерапевтически, если что. Будем!
Мужик молча выпил, занюхал рукавом, промокнул заслезившиеся глаза и начал:
- Петрович, я тут книгу пишу...
- Это хорошо, - кивнул Петрович, отламывая хрустящую горбушку.
- Но книга никак не получается.
- Это плохо.
- Но я с детства мечтаю книгу написать.
- И это хорошо.
- А выходит у меня все хуже и хуже...
- Ты рассказывай, рассказывай.
- Я фантастику люблю, - застенчиво признался мужик. - Вот, роман фантастический пишу...
- Так это же хорошо! - Петрович положил на горбушку кусок сала, макнул очищенное яйцо в горку соли, положил рядом, осмотрел натюрморт и сам разлил водку по рюмкам. - Фантастика - это очень хорошо. Она, понимаешь, призывает и где-то показывает. Она, типа, предсказывает и в натуре предостерегает. Она иногда даже веселит и почти всегда зовет.
- Не выходит, - выдохнул писатель. - Никак у меня не выходит...
Выпили. Помолчали. Петрович кашлянул:
- А что не так-то? Что у тебя там не выходит?
- Понимаете, Петрович, я как будто конструирую целый новый мир. Я беру то, что вокруг нас, добавляю в сюжет остроты и специй и разных детективов и случаев, а потом смотрю, что получится. Вот, например, прилетают инопланетяне и предлагают мне стать президентом. И я соглашаюсь, конечно, потому что понимаю, что нельзя не согласиться. Надо же как-то спасать страну.
- Ну?
- А вместо спасения развал получается... Я уж и так придумывал, и этак... И армию укреплял, и милицию чистил, и олигархов всех посадил, и итоги приватизации отменил - а все только хуже и хуже выходит. Страшно и противно.
- А ты другое что-нибудь...
- Было другое, начинал. Там наши же, только из далекого будущего, ко мне приходили и предлагали новые технологии, много денег на развитие, чтобы там у них все было хорошо от этого. Только опять у меня не вышло. Опять все к войне приходит. И даже весь мир против нас поднимается. И опять противно и страшно.
Чокнулись, выпили, закусили.
- Кхм... А может про космос лучше? Про полеты, про открытия разные? Ну, там как у классиков: "Юная марсианка закрыла глаза и потянулась ко мне полуоткрытыми устами. Я страстно и длинно обнял ее". А?
- Не мое это, - засмущался, зарделся писатель.
- Ишь, раскраснелся... Что, было дело? - и Петрович довольно засмеялся, загоготал.
- Правда, не мое это. Путешествия, приключения, космос, наука эта... Я о своей стране писать хочу. Так, чтобы как вы сказали, Петрович, чтобы звало и призывало, чтобы перспектива и свет в конце тоннеля, и вообще.
- Погоди, - выставил перед собой широкую ладонь Петрович. - Погоди. Текст у тебя хороший выходит?
- Друзьям нравится.
- Текста этого много? На роман - тянет?
- Да там сериал целый!
- Я правильно понимаю, что просто концепция не та? Что тебе надо, чтобы все развивалось, а оно агонизирует, что тебе мир нужен, а начинается война... Но при этом - все у тебя интересно и увлекательно?
- Да, - печально кивнул писатель. - Посоветуйте, Петрович, что делать? Может, ну ее, книжку эту? Может, к станку, как в юности? Может...
- Тпру-у-у! Так все же просто, - улыбнулся следующему бутерброду Петрович. - Бери свою книжку, которую ругаешь, и переворачивай. Чтобы тот конец был началом, понял? От плохого к хорошему хочешь? Просто переверни книжку. Вот и будет все хорошо. Даже и переписывать не надо будет ничего.
- Как это - перевернуть?
- Вот там, в конце, у тебя все плохо - сделай это началом. И двигайся к хорошему. Ну? Что тут непонятного? Ты же писатель, старик! Не от сохи, поди!
Мужик задумался, глядя на носки своих сандалет. Лицо постепенно разглаживалось, на нем проступила улыбка, наконец, он рассмеялся счастливым смехом:
- Петрович, дайте, я вас обниму! Ведь получается!
Не обняв и не глядя на уже налитую рюмку, он вскочил, пританцовывая от нетерпения, пожал протянутую руку и убежал. Только стук твердых подошв еще слышался некоторое время в вечерней тишине парка.
- Эх-ма, - выпил Петрович и посуровел лицом. - Вот они, писатели... Фантасты, видишь... Выдумают же... А ведь это же ко мне прилетали. И из будущего - тоже ко мне приходили. И предлагали, да. Не раз. Но я не взялся. Ну, какой из меня президент, в самом деле? А эти... Сразу за должность хвататься. Страну - через колено... Культу-у-ура... Интеллигенция. Ну, пусть.
И он махнул и вторую стопку, занюхивая ароматной горбушкой.